"Зловещее наследство" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

10

Эли уложили в большую кровать с белой простыней и укрыли легким пуховым одеялом. Ее маленькое тело почти потерялось в этой роскоши. Глаза стали как будто еще больше.

Но сначала Лив вымыла и основательно прополоскала волосы девочки острым щелочным раствором, чтобы она, как выразилась Лив, «лежала в кровати одна». Эли получила большую кружку молока и чашечку мясного бульона.

Некоторое время она лежала и смотрела на белый потолок. Затем заснула, легко вздохнув от облегчения и немного, совсем немного от страха. Она не верила в сказку.

Лив смотрела на нее и чувствовала, как грудь наполняется глубоким теплом после многих лет холодного одиночества. Потому что, несмотря на все, после потери Дага она чувствовала себя одинокой. Ни дети, ни внуки не могли заменить друга жизни.

Но сейчас она обрела нечто другое — поручение, которое следует выполнить.

Она пригласила к себе Маттиаса и Калеба. Ее глаза заблестели от энтузиазма.

— Что скажете, мальчики? Эли станет началом того, о чем мы давно говорили? Началом превращения части Гростенсхольма в приют и школу для несчастных детей?

— Да, бабушка, мы с тобой, — сказал Маттиас с не меньшим энтузиазмом. — Мы трое работаем во имя одного и того же дела.

Калеб не испытывал такой сильной веры в проект. В его голосе чувствовалось упрямство и строптивость, когда он ответил:

— Это ни к чему не приведет. Они уйдут обратно в бедность и убожество.

— Ты каркаешь сейчас, как настоящий зловещий ворон, Калеб, — сказала Лив, — по крайней мере, нам следует попробовать! Или ты хочешь, чтобы мы Эли выбросили вон?

— Нет, само собой, нет! Впрочем, сколько лет этой девчушке?

Лив задумалась.

— Она родилась в тот же год, когда… Дайте подумать… Да, ей сейчас уже семь лет.

— Семь лет? — произнес удрученно Маттиас. — И мы можем только догадываться о том, как хозяйка Нюгорд обращалась с ней.

Калеб задумался:

— Вы, баронесса, намерены организовать здесь приют?

— Я давно уже думала об этом.

— И сколько…

— Не очень много, в противном случае приют для детей будет не родным домом. У меня для начала есть две небольшие комнаты. Одна для мальчиков, другая для девочек. В каждой из них поместится две кровати. Начнем с этого и посмотрим, как пойдет дело. Набирать много пока нет смысла.

Калеб грубовато произнес, словно отказываясь от собственного предложения, или скорее стыдясь своего мягкосердечия:

— В таком случае я знаю двух мальчиков, которых я с удовольствием бы спас. Один выполняет работу взрослого мужчины у торговца углем, он скоро сломает позвоночник под непосильными ношами. Вам следовало бы взглянуть на то, как этот маленький парнишка зигзагами носится по улицам, изнемогая под тяжестью мешков, которые больше него самого! Я вытащил его оттуда, но ему некуда было податься, и, как только я повернулся спиной, угольщик тут же взял его обратно. Ему приблизительно десять лет. У парня хорошая голова, но он полностью подавлен и не позволяет себе ничего, кроме послушания. Родственников у него нет.

— Мы отправимся за ним, — сказал Маттиас. — А другой?

— Он глухонемой, и семья заставляет его зарабатывать им на хлеб. Он круглый год стоит на углу одной улицы в Кристиании с большим плакатом на груди с надписью «ГЛУХОНЕМОЙ». Если приходит домой без денег, его секут розгами. От побоев он весь в желтых пятнах и синяках, а зимой замерзает. Я дал ему пару варежек, но на следующий день он снова стоял с посиневшими от холода руками. Родители продали варежки, и, кроме того, просить милостыню в прекрасных варежках — значит выглядеть не очень бедным.

— Приведите его сюда, — сказала Лив.

Калеб и Маттиас поехали в Кристианию и привезли этих двух мальчиков. Сделать это оказалось нелегко. Торговец углем начал злобно ругаться, а сам мальчик перепугался до смерти и не знал, чью сторону ему принять.

Он колебался между ними своими спасителями и хозяином в зависимости от того, кто высказывался последним. Но улыбка, звание врача, титул барона и банкнота сунутая незаметно в его карман, победили торговца углем.

Родители глухонемого мальчика выкинули номер, заявив, что прибывшие хотят украсть их любимого сына (понимай: их лучший источник доходов!). Но они не стали звать полицию, нет, они ее сами побаивались. И поскольку у них было тринадцать детей, а Маттиас предложил им выкуп за мальчика, они быстро сдались.

На обратном пути Маттиас сказал:

— Ужасно, что родители берут плату за разрешение помочь их ребенку.

— Я больше не питаю иллюзий, думая о людях, — промолвил Калеб.

Они закутали мальчиков в большое санное покрывало. Дети испытывающе посматривали друг на друга. Мальчики были почти одногодки; маленький нищий производил унылое впечатление, а о другом мальчике нельзя было ничего сказать — так он был черен от угольной пыли.

— Как тебя зовут? — спросил разносчик угля.

— Никодемус, — ответил нищий.

— Что? — Воскликнули одновременно Калеб и Маттиас. — Ты говоришь?

— Конечно, — ответил маленький Никодемус. — Но отец с матерью запретили мне рассказывать об этом. Глухонемой зарабатывает больше денег.

Маттиас и Калеб были потрясены.

— Хорошо, что мы увезли его с собой, — заметил Маттиас.

— Да, — согласился Калеб. — До того, как его этическое восприятие окончательно не утрачено.

Обмороженные руки Никодемус спрятал под замечательным покрывалом. Был он ужасно худ, с синяками под глазами. Взгляд второго мальчика был скептическим, почти умершим, такого они еще не встречали у десятилетнего ребенка.

Лив ожила, когда в доме появились молодые люди, она радовалась тому, что может дать им то, чего они никогда не знали: хорошую пищу, уютную комнату и заботу.

Когда с маленького Пера смыли угольную пыль, он оказался худым, жилистым мускулистым парнишкой, с растрепанными, как у пичуги на сильном ветре, волосами и с необыкновенным аппетитом. Между собой они стали называть его Дрозденок. Пока еще не веря во все новое, подавленные незнакомой обстановкой, заползали они трусливо в кровати, благодарные тому, что находятся вместе. В соседней комнате лежала маленькая Эли — тихо, словно мышонок. С момента своего появления в Гростенсхольме она произнесла несколько слов: время от времени шепотом говорила «спасибо» — и все.

Приехала Габриэлла. Кучер встречал ее на пристани в Кристиании. Молча, замкнуто сидела она в санях по дороге в Гростенсхольм, не испытывая радости оттого, что будет гостить у бабушки. Но во всяком случае, она хоть оказалась вдали от Дании.

Она сидела закутанная в меха и чувствовала, как мороз пощипывает щеки. Все последние дни ее терзала мысль о том, что уж лучше бы ей умереть! Для чего жить?

Никто во всем мире не поинтересуется, жива или мертва Габриэлла Паладин.

Полозья тихо скользили по снегу, стук копыт звучал приглушенно. Звук от единственного колокольчика широко разливался в лесной тишине. Ветер пел свою элегию в вершинах деревьев. «Боже мой, как горестно она звучит, — думала девушка, — неужели я больше никогда не испытаю радости?»

Сумерки начали окрашивать воздух в индиго-голубой цвет, когда сани подъехали к крыльцу. Габриэлла не часто посещала Норвегию. Первый раз семилетней девочкой — в год, когда хоронили Тарье, а Маттиас и этот Калеб должны были присматривать за детьми. Затем она приезжала сюда еще два раза. Тогда мальчиков не было дома, а она играла и разговаривала со спокойным Андреасом в Липовой аллее и была безгранично привязана к бабушке Лив.

Сейчас бабушка ничего для нее не значила. Жизнь Габриэллы окончилась, прошла мимо!

По лестнице навстречу ей бежал мальчик. Нет, ей это показалось только потому, что фигура у него была тонкая и стройная. Он был уже взрослым, увидела она, когда тот подошел поближе.

Небесно-голубые глаза, веснушки и мягкая улыбка. Это должно быть Маттиас.

Выглядит мило и хорошо, решила она, почувствовав, как на душе у нее потеплело (чего она совершенно не ждала). Нельзя радоваться чувствам, иначе сразу можно заплакать.

— Добро пожаловать, Габриэлла! Мы с бабушкой, словно дети, стояли у окна и следили за санями. Очень рады снова видеть тебя здесь.

На лице Габриэллы появилась слабая улыбка, когда ей помогали вылезти из саней. Рады ее приезду? Она этому не поверит.

— Как ты прекрасно выглядишь, Габриэлла! — воскликнул Маттиас. — Взрослая дама! Но чересчур худа. Бабушка откормит тебя. Вот и она.

Лив стояла на лестнице и приветственно махала рукой. Удивительно, бабушка совсем не стареет. Габриэлла забыла ее теплую улыбку. Не надо ничего, беззвучно попросила она. Я не хочу сочувствия. Оно разобьет мое сердце. Я хочу, чтобы все оставалось так, как сложилось. Пусть будет по-старому: ужасная боль и одиночество. Не нужно было Маттиасу напоминать мне о том, что я худая, страшная и плоская! Ух, как все запутано! Что я буду здесь делать?

— Добро пожаловать, девочка моя. Какой миленькой ты стала, — приветствовала ее бабушка.

Это она говорит лишь для того, чтобы утешить меня, подумала Габриэлла.

— Так выросла, так много времени убежало с твоего последнего приезда! Можешь поверить, мы пытались угадать, как ты выглядишь! Входи, входи! Таральд с Ирьей тоже здесь. А вот и Калеб, помнишь Калеба?

Габриэлла сначала поздоровалась с крупной, располневшей Ирьей, глаза у которой все еще оставались прекрасными. У Габриэллы появился нежелательный комок в горле. Она представила себе как Ирья в молодые годы должна была страдать оттого, что некрасива. Она была только приятной на вид! Но это не ее вина, и она все же заполучила Таральда. А что есть у Габриэллы?

Таральд в поношенной одежде выглядел как настоящий хозяин поместья.

Ему нравилась такая одежда, ее не надо было беречь. Таральду и Ирье было по сорок четыре года. Когда Габриэлла была моложе, она все время думала, почему Таральд — такой видный мужчина — женился на столь некрасивой и неприятной Ирье, когда он, если бы захотел, мог взять в жены прекраснейшую принцессу, такую же красивую, как он сам. Позднее взгляд ее изменился. Из этой пары Ирья оказалась наиболее сильным, лучшим и верным человеком и, благодаря своим добродушным глазам, — пожалуй, привлекательной! Кроме того, Габриэлла слышала об ужасной истории с Суннивой, первой женой Таральда, которую тот выбрал из-за ее красоты, пока Ирья ходила и страдала.

Габриэлла очнулась от своих мыслей и повернулась к последнему из находившихся в комнате. Боже мой, неужели это Калеб? Этот грубый лоботряс с холодным взглядом!

Габриэлла почувствовала, что у нее сжалось сердце. Она незаметно отпрянула назад. Почему у него такой враждебный вид?

Ей самой непонятны были ее противоречивые мысли. Она не нуждалась в симпатии, но и не хотела быть незваной гостьей.

Не легко оставаться Габриэллой в дни такого чудовищного унижения.

Под холодным взглядом Калеба она быстро опустила глаза.

— Пойдем, поздороваешься с нашими воспитанниками, — сказала Лив. — Мальчики прибыли вчера и…

— Мама, — улыбнулся Таральд. — Не лучше ли сначала предложить Габриэлле раздеться? И немного поесть?

— Фу, еда может подождать. Сними пальто, Габриэлла, и пойдем!

Маттиас и Калеб последовали за ними. Габриэлла старалась выглядеть заинтересованной, но сейчас, когда ей необходим был отдых, получилось так, что она рада присутствию в доме посторонних детей.

Мальчики уже играли вместе старыми игрушками Маттиаса и Калеба и здороваться им было некогда. Габриэлле они показались убогими и тусклыми. Стоит ли тратить силы на эти ужасные отбросы общества? Она не понимала бабушку.

Маленькая девочка встретила безрадостный взгляд Габриэллы с удивлением и страхом. Она попыталась в кровати сделать книксен, но он получился весьма неудачным.

— Почему она лежит? — спросила Габриэлла.

— Ее почти не кормили, — ответила Лив. — Но мне кажется, она сегодня выглядит уже лучше. Не правда ли, мальчики?

— Несомненно.

«Этого я понять не могу», — подумала Габриэлла и тут же забыла об Эли. Равнодушно направилась она к двери.

О, Симон, как ты мог?

Но он мог! Совершенно естественно, что он предпочел веселую легкомысленную женщину скучной Габриэлле. Что она о себе вообразила? Что кому-то она нужна? Никогда состояние Паладинов не соблазняло Симона настолько, чтобы он взял и ее в придачу. Благожелательность милого папочки… Он купил для них дом, дал ей княжеское приданое. Симон отказался от всего. Он не пожелал провести всю свою жизнь с Габриэллой!

Маттиас, двинувшийся вслед за Лив в столовую, сказал через плечо:

— Как видишь, Габриэлла, работы здесь для тебя много.

— Я не думаю, — произнес Калеб, шедший сзади нее.

Она быстро повернулась к нему. Тот холодно сказал:

— Люди, думающие лишь о том, чтобы их любовные огорчения продолжались как можно дольше, нам не нужны.

На глазах Габриэллы появились слезы.

— Вы таких людей будете отдалять от детей? Вы, вообще не понимающий других?

Калеб презрительно посмотрел на нее и даже не подумал ответить.

— Я хочу только умереть, — заявила Габриэлла.

— Мне кажется, Вы этого добьетесь. Такой Вы никому не принесете пользы.

— Да, сейчас я именно такая! — пожаловалась она. — Никому и нигде не нужна!

— Вот как? Вам известно, зачем бабушка пригласила Вас сюда?

— Не она, а мои родители решили отделаться от меня.

— Это меня не удивляет. Я помню Вас милой маленькой девочкой, многое отдавшей другим.

И он отошел от нее.

Габриэлла приглушенным от негодования голосом крикнула ему вслед:

— А я уважаю Вас!

Он даже не повернулся.

После полудня поприветствовать Габриэллу пришли Аре и Бранд с Матильдой и Андреасом, но она ушла в себя и рассеяно, с меланхоличной улыбкой на устах отвечала на их вопросы. Сама же ничего не спросила об их жизни или заботах.

Слова Калеба взволновали ее. Она сознавала, что вела себя глупо, но не собиралась изменяться. Для этого она чувствовала себя слишком разбитой.

Побег Симона словно парализовал ее. И она не могла прийти в себя от этого удара.

Габриэлла не считала предательством то, что он предпочел другую женщину. Чувствами не управляют, и она не захотела бы выйти за него замуж, если бы он остался лишь из уважения к ней, а в мыслях был бы с другой. Нет, ее возмутил способ, к которому он прибегнул. Отвратительная жестокость, трусость. Этого она не могла простить.

Габриэлла едва знала его. Приятно и благовоспитанно беседовали они во время встреч, которые организовывали родители. Она всегда вела себя так, как учила ее мать: держалась на отдалении и была по-женски несколько пугливой. Она мечтала о нем, однако, мечты ее были весьма боязливы, ибо она не могла поверить, что такой интересный офицер может любить ее.

И он этого не пожелал.

Тут она сообразила, что гости собираются домой. А она сидела все это время погруженная в свои мысли!

— Надеюсь, что скоро встретимся, — сказала она любезно, обращаясь к Андреасу, который столь блестяще вписывался в ряд владельцев поместья Липовая аллея. Тенгель в каком-то отношении был самим собой, а его сын Аре, внук Бранд и правнук Андреас привязались к земле, стали дородными, добродушными и покладистыми. Они никогда не шумели, не беспокоились ни о чем. С достоинством они держались в стороне от всяких встрясок, чувствуя за собой крепкую опору.

Андреас был старше Габриэллы на год. Когда они встречались, то говорили только о повседневной жизни. Нервы, пораненные чувства и другое подобное, было вне понимания Андреаса. Об этом можно было говорить с Маттиасом. Но это можно и отложить. Сейчас она хотела бы остаться одна.

Ей предоставили комнату на втором этаже в конце коридора. Комната бабушки была в этом же коридоре, здесь располагались и комнаты трех приемных малышей. Эли спала в комнате рядом с Габриэллой. А Калеб жил рядом с Маттиасом — в той части дома, которая принадлежала Таральду. Габриэлла в беспокойстве улеглась на кровать. Ее охватило слабое волнение. Почему? Понять этого она не могла.

Но оказалось, что нервы расшатались не настолько, чтобы она в первую ночь не могла уснуть, как убитая, хотя и убеждала себя, что, будучи такой несчастной, не сможет заснуть.