"Ищущий убежища" - читать интересную книгу автора (Найт Бернард)

Глава одиннадцатая, в которой коронер Джон присутствует при эксгумации

Горка свежевывороченной земли в церковном дворе Вайдкоума доказывала, что Томас де Пейн выполнил указания своего хозяина. К тому времени, когда, вскоре после полудня, коронер и его немногочисленная группа прибыли в Вайдкоум, Ральф, повинуясь приказу писаря, вызвал могильщиков, и двое серфов удалили всю землю из новой могилы.

Прежде чем подвести Гервеза де Бонвилля и его сквайра к церковному двору, Джон завернул в сторону служившей в качестве таверны большой хижины на противоположной стороне центральной площади деревни. Здесь заправляла вдова вольного селянина, которого два года назад насмерть затоптал разъяренный бык, и женщина, дабы прокормить себя и троих детей, варила пиво и продавала овсяные лепешки. Ее домик с соломенной крышей стоял в петле дороги, спускавшейся с вересковых торфяников и уходящей дальше на Данстоун. Трава на площади, как и на окружающих деревню лугах, была вытоптана; церковь располагалась на одном склоне холма, а таверна — на другом, за ними луга круто уходили в гору.

Путники уселись на бревно перед дверью таверны, а беззубая молодая вдова принесла им хлеба и эля, к которым Джон добавил остатки ветчины и немного твердого сыра. Несколько минут они молча ели и пили; Гервезу и Болдуину явно было не по себе от предстоящего вскоре момента истины у разрытой могилы.

Джон бросил взгляд через зеленую лужайку на низенькую каменную ограду церковного двора, откуда до него доносились голоса тех, кто извлекал гроб из разрытой могилы. Небольшой холм между церковным двором и таверной не позволял ему видеть, что там происходит, и он, жуя черствый хлеб, перевел взгляд на три соломенных матраса в дальнем конце лужайки, вывешенных вертикально на трех воткнутых в землю шестах.

— Видно, лучники здесь форму не теряют, — прокомментировал он, обернувшись к Гвину.

Наполняя его кружку элем, женщина улыбнулась, обнажив беззубые десны:

— И для меня дополнительная прибыль. Постреляют, постреляют, да и идут ко мне выпить. Лорд нашего поместья, Фитцральф, требует, чтобы каждый мужчина старше четырнадцати лет обязательно, хотя бы раз в неделю, упражнялся в стрельбе из лука. Раз ему нужны воины для армии, стрелять они должны метко.

Когда с едой было покончено, коронер вернулся к делу.

— Покажи им вещи убитого, — приказал он Гвину.

Корнуоллец подошел к привязанному коню и из притороченного к седлу короба достал сверток из рогожи. Он развернул его на земле перед Гервезом и Болдуином; внутри оказались украшенная узором перевязь для меча, пустые ножны для меча и кинжал в ножнах.

Двое мужчин склонились над предметами, затем взяли их в руки, чтобы рассмотреть повнимательнее. Гервез снова опустился на бревно.

— Я их раньше не видел, к тому же они, без сомнения, сделаны не здесь, так что узнать их мы вряд ли сможем. Если они принадлежали Хьюберту, скорее всего они достались ему в какой-нибудь восточной стране.

Болдуин молча кивнул в знак согласия.

— А что скажете об этом? — спросил Джон, доставая из свертка зеленую накидку и разворачивая ее. Ее по его приказу постирали, однако порез на спине был заметен.

Гервез и Болдуин обменялись взглядами, в которых было заметно сомнение.

— Да, у Хьюберта была зеленая одежда — он любил зеленый цвет. Но в зеленое одевается половина мужчин Англии, — заметил Гервез.

— Обычная одежда, ничего примечательного, — вставил Болдуин. — Примерно его размера, однако она пришлась бы по росту тысяче человек.

Джон кивнул Гвину, который снова запаковал предметы в рогожу, и мужчины поднялись на ноги.

— Значит, остается только осмотреть тело, как бы тяжело для вас это ни было.

Он повел их через зеленую лужайку к церкви. Это было дряхлое и старое деревянное строение с облупившейся побелкой, возведенное еще в саксонские времена. Однако в последнее десятилетие к первоначальному зданию была пристроена новая каменная башня — по всей видимости, в качестве подарка от лорда поместья.

У дыры в развалившейся стене их поджидал Томас. Он стоял, опустив голову и сомкнув перед собой руки, а когда процессия приблизилась, повернулся, чтобы торжественно подвести их к раскопанной могиле, словно по-прежнему был священником и проводил похоронную церемонию. У горки земли — серой, а не бурой, как в Эксетере, — Томас остановился и перекрестился.

— Все готово к вскрытию гроба, коронер, — высокопарно провозгласил он.

Двое деревенских, один из которых исполнял привычную для него роль могильщика, стояли по бокам от грубо сколоченного гроба у края ямы. Тщедушный приходской священник с бегающим взглядом, словно он постоянно кого-то высматривал, расположился поодаль от ямы, у самой стены церкви, как будто хотел показать, что не имеет ничего общего с вопиющими безобразиями, творящимися на церковном дворе.

— Ну, так вскрывайте, чего стоите, — коротко прикрикнул Джон, когда группа мужчин остановилась, расположившись неровным полукругом у раскопанной могилы.

Могильщик схватил старый ржавый меч со сломанным клинком и вогнал его в щель под крышкой гроба. Надавив на рукоять, он воспользовался им как рычагом. Раздался треск, от гроба отскочили несколько щепок, затем две доски подались. Томас отпрыгнул от гроба, словно испуганный воробей, прикрыв рот ладонью; остальные бесстрастно наблюдали за происходящим. Гервез побледнел.

Из гроба поднялся густой кисловато-сладкий запах разложения, но легкий ветер тут же его унес. В гробу обнаружился грубый крест, сделанный из связанных веревок двух деревянных досок. Крест лежал на куске грязной мешковины, прикрывавшей тело. В нескольких местах — там, где ткань соприкасалась с лицом, грудью и животом, — на ткани проступали зелено-желтые пятна. Не церемонясь, без всякого промедления, Гвин выступил вперед, убрал крест и сдернул полотно, открывая тело погибшего.

Несмотря на опасения Томаса, тело мертвеца почти не претерпело изменений по сравнению с днем проведения дознания. Кожа была натянута сильнее, повлажнела и покрылась слизью, а в некоторых местах начинала отслаиваться. По бокам обнаружились большие, наполненные сукровицей пузыри. Вздувшиеся нижняя часть живота и гениталии были зеленого цвета. Лицо, тем не менее, лишь слегка припухло и потеряло прежние очертания.

— Ради всего святого, накройте же его! — напряженно прохрипел Болдуин.

Гвин прикрыл полотном нижнюю часть тела покойника и обратил вопросительный взор на Гервеза де Бонвилля. Взгляд коронера также обратился к молодому человеку:

— Итак, сэр, это ваш брат или нет?

Гервез, словно завороженный, не в силах был оторвать взгляд от распростертого в потрескавшемся деревянном ящике разлагающегося трупа. В течение нескольких долгих секунд он был так же неподвижен, как и труп, затем медленно повернулся к коронеру. Его лицо стало еще бледнее, чем раньше.

— Это Хьюберт, упокой, Господи, его душу. — Голос Гервеза сорвался, и сквайр осторожно взял его под руку.

Вперед просеменил Томас, осенил крестным знамением раскрытый гроб и забормотал что-то на латыни. Коронер повернулся к Болдуину из Бира:

— Вы, по всей видимости, тоже хорошо его знали. Готовы ли вы подтвердить, что тело принадлежит родственнику вашего хозяина?

Убрав руку с плеча Гервеза, Болдуин выступил вперед и склонился над покойником, чтобы рассмотреть его получше. Как и Джон с Гвином, он, казалось, обладал невосприимчивостью к проявляющимся признакам и запахам смерти.

— В этом нет никаких сомнений, сэр. Хотя лицо и распухло, а глаза закрыты, это наверняка Хьюберт. Его фигура, волосы, его черты, но, в первую очередь, родимое пятно, которое у него было с рождения. — Болдуин указал на заметную коричневую отметину сбоку на шее покойника, цвет и волосяной покров которой совершенно не изменились, хотя теперь пятно располагалось на скользкой, как воск, пятнистой коже. — Это он.

Джон повелительным жестом подозвал могильщика:

— Закройте гроб и предайте его земле. — Он повернулся к Томасу. — А ты проследи, чтобы все было сделано, как положено, и пусть священник — куда он, кстати, подевался? — скажет несколько слов над могилой.

Мужчины повернулись, чтобы удалиться от места захоронения, и в этот момент Гвин придержал коронера и указал пальцем внутрь гроба.

— Когда мы в последний раз видели труп, этих синяков на руках не было, — сказал он негромко. — Они появились позже.

Джон присел и осмотрел зеленоватую кожу на обеих руках между локтем и плечом. На блестящей, отслаивающейся коже проступили хорошо видные красно-лиловые пятна величиной с ноготь, по три или четыре на каждой руке.

— Следы от рук. Вернее, от пальцев, — заключил он.

— Один его держал, а второй нанес удар в спину; при этом он уже вряд ли мог сопротивляться после раны в атакующую руку, — сделал окончательный вывод корнуоллец.

Поднявшись, коронер посмотрел на помощника и пожал плечами:

— Ничего нового к тому, что нам уже было известно, разве что дополнительное подтверждение того, что в засаде его поджидало как минимум двое.

Он решительно зашагал прочь с церковного двора, уводя группу назад к таверне. При ходьбе полы плаща хлестали его по ногам.

Джона поджидал сельский староста Ральф, который, когда они прибыли, был занят тем, что присматривал за крестьянами, распахивавшими часть земель под посевы будущего года, оставляя другую часть под паром, — староста вводил в своей деревне систему ротации пахотных земель.

Джон тут же заставил его снова заняться делом:

— Соберите как можно больше мужчин из деревни в качестве присяжных, я намерен провести расследование. И проследите, чтобы в первую очередь на дознании были те, кто присутствовал здесь несколько дней назад.

У удивленного старосты отвисла челюсть:

— Что, прямо сейчас?

Джон тяжело опустился на бревно у дверей таверны и сердито подался вперед, опираясь руками о разведенные в стороны колени:

— Да, прямо сейчас! И поторопись, потому что через пару часов стемнеет и будет слишком поздно, чтобы отправляться назад в Эксетер или Питер-Тейви, и нам придется ночевать здесь. Так что лучше использовать оставшееся светлое время, чтобы закончить с оставшимися формальностями и выехать с утра как можно раньше.

Вполголоса проклиная все на свете, Ральф поспешил прочь, по пути крича каждому встречному мужчине, чтобы тот шел к десятинному амбару за церковью. В этот момент внимательные голубые глаза Гвина обнаружили в отдалении нечто, явно его заинтересовавшее. Он похлопал Джона по плечу.

— Посмотрите-ка туда, на поле старосты, — сказал он.

Джон глянул в то сторону, куда указывал вытянутый указательный палец Гвина, и увидел лошадь, мирно щипавшую чахлую зимнюю траву на огороженном клочке земли за домом старосты. Он крикнул вдогонку Ральфу голосом, который, наверное, можно было расслышать даже на торфяниках:

— А ну-ка, вернись, черт тебя подери!

Ральф, отдававший распоряжения двум крестьянам явиться к десятинному сараю для участия в составе присяжных, рысцой подбежал к коронеру и его офицеру.

Схватив старосту за рукав грубой туники, Джон бесцеремонно развернул того лицом к его собственному дому.

— Это твое жилье? — прогрохотал он, указывая свободной рукой.

На лице Ральфа появилось удивленное выражение:

— Конечно, мое — вы же там сами кушали и отдыхали на прошлой неделе.

— А за домом, надо понимать, твой участок земли, так? — Джон указал на поросший травой клок земли между тыльной стеной дома и обработанной полоской, тянущейся до самых деревенских полей.

— Т-т-т… так, это моя земля. — Деревенский староста пришел в полное замешательство, в его голосе отчетливо зазвучали нотки страха.

— И лошадь твоя там пасется?

Последовала едва заметная пауза, но староста вынужден был признать, что привязанная к колышку лошадь, пасущаяся за домом, принадлежит ему.

— Серая кобыла в яблоках с черным кольцом на правом глазу! — провозгласил Джон торжествующе-обвинительным тоном.

Ну и что? Лошадь как лошадь, — ответил Ральф с испуганным упрямством.

Ну и что? — прорычал коронер. — Лошадь как лошадь? Кобыла принадлежала убитому, о чем заявили свидетели, которые последними видели его в Хоунитоне.

Гервез и Болдуин, стараясь не упустить ни слова, прислушивались к перепалке, — как, впрочем, и Гвин, Томас и группа озадаченных присяжных. Деревенские старосты пользовались такой же дурной славой, как и шерифы с коронерами: являясь представителями поместных лордов, они только и занимались тем, что изводили крестьян от рассвета до заката.

Ральф юлил и вертелся, как загнанная в угол лисица, однако вырваться из рук коронера было не так-то просто.

— Да не знаю я, откуда прибрела эта скотина, — пробормотал он в отчаянии.

— Ну конечно, — усмехнулся Джон. — Она сама зашла на твой участок и привязала себя к колышку. Неужели у тебя хватит наглости заявить, что убийство близ деревни и то, что в деревне появилась принадлежавшая убитому лошадь, — это чистой воды совпадение?

Ральф потупился.

— Я ее нашел, — ничего другого он сказать не смог.

— Давай, выкладывай все начистоту! — заорал коронер. — Я хочу услышать все!

— Говорю вам, я ее нашел! Она бродила в лесу между нашей деревней и Данстоуном, паслась среди деревьев. Я посмотрел — хозяина нет — и подумал, что она, наверное, его сбросила, или он раненый, или погиб, может, в нескольких милях отсюда. Ну, я и решил привести кобылу к себе домой и подержать, пока хозяин не объявится.

— Ха! Очень правдоподобная история. Ты, конечно, и пальцем не пошевелил, чтобы разыскать хозяина. Того самого владельца, который, возможно, был сброшен с лошади, ранен или убит?

Староста хранил молчание.

И когда же ты нашел ее?

Э-э… примерно с неделю назад… ага, в прошлое воскресенье. Я решил отдохнуть и отправился в Данстоун, чтобы навестить своего приятеля — данстоунского старосту.

Своего приятеля — данстоунского старосту, говоришь? В прошлый раз, когда я видел вас обоих, вы едва не подрались!

Ответа у поникшего головой Ральфа не нашлось. — На ней были седло или уздечка?

Нет, ничего на ней не было, она бродила по лесу, говорю вам, щипала траву между деревьями. Одному Богу известно, как далеко она забрела.

И ты, конечно, не подумал, что появление одинокой, ничейной лошади необычной масти и обнаруженное в ручье тело убитого солдата могут быть связаны между собой? — с сарказмом спросил Джон.

С чего вдруг? Кобылу я нашел за несколько дней до того, как появился труп. И с чего бы мне тут какую-то связь искать?

Разумеется. Вайдкоум — такое оживленное место, что убитые знатные воины и дорогие боевые кони попадаются тут на каждом шагу.

И вновь деревенский староста не нашелся, что ответить.

— Ты врешь, Ральф, — прогремел голос коронера, — и я проверю твою версию. Но сначала я поговорю со вторым негодяем, с Саймоном, старостой из Данстоуна, и посмотрим, что он скажет по этому поводу.

Ральф сдался:

Он ничего об этом не знает. И вообще, не я нашел кобылу, а Небба. Он-то и продал ее мне за шесть шиллингов. Ему, наверное, нужны были деньги, чтобы уйти из деревни.

Ха, снова всплывает имя Неббы, так, что ли? — резко оборвал его коронер. — Где же он сейчас, интересно? Я думаю, он решил покинуть деревню внезапно?

— Ага, в тот же день, когда вы расследование проводили, коронер, — закивал староста. — Снялся с места и исчез, как и не бывало. Откуда он появился, мы так и не узнали, куда направился — тоже, да и знать не хотим. С тех пор, как он вышел из лесу, на деревню одно несчастье за другим валятся.

Джон повернулся к де Бонвиллю и его сквайру:

— Лошадь подлежит конфискации в пользу королевской казны как имущество, принадлежавшее убитому, — но я полагаю, вам следует забрать ее с собой в Питер-Тейви. Хотя она вряд ли сможет стать компенсацией за потерю брата, она сможет служить, во всяком случае, живым о нем напоминанием. — Он снова повернулся к Ральфу. — А что касается тебя, то мы к нашему разговору еще вернемся.

Староста вперил взгляд в землю под ногами.

— Меня подмывает забрать тебя с собой в Эксетер и швырнуть в тюрьму как подозреваемого в убийстве, но город не обрадуется необходимости кормить еще один рот за общественные деньги. Я знаю, где тебя искать в случае необходимости, и налагаю на деревню еще один штраф в десять марок, — для того, чтобы ты не скрылся в лесу, как только я отвернусь.

Гервез де Бонвилль и его сквайр негромко переговаривались, склонившись друг к другу, когда Джон прервал их снова:

— Мне очень жаль, однако закон есть закон, и его следует соблюдать. Я должен записать ваши показания. Убийство норманнского джентльмена— дело очень серьезное, и, конечно, весьма печальное для вашей семьи.

Лицо Гервеза по-прежнему оставалось вытянутым, однако он выглядел уже не таким бледным, как во время эксгумации. Джон понял, что молодому человеку ни разу не приходилось принимать участия ни в одной из многочисленных военных кампаний, ни в сражениях, отчего насильственная смерть стала для него неким новым и печальным опытом.

— Кто же мог совершить это ужасное преступление? — спросил он. — И как я смогу объяснить все отцу? И Мартину — он был так предан старшему брату…

Джон, выражая сочувствие, сжал его плечо:

— Что касается преступника, нам многое предстоит сделать, чтобы довести расследование до конца, — мы только в самом начале пути. В лесах полно беглых преступников, как вы знаете, и некоторые из них — очень опасные и отчаянные люди. Однако ваш брат, опытный воин, был полностью вооружен и мог позаботиться о собственной безопасности, разве что нападавших было несколько.

Вернулся Томас; тем временем угрюмый староста собрал чуть больше дюжины мужчин из крестьян, чтобы те выступили в качестве присяжных.

У двери амбара Джон снял показания с Гервеза и Болдуина о том, что убитый, несомненно, приходился им братом, что и было добросовестно записано Томасом на пергаментном свитке. Поскольку в ответ на зычное приглашение Гвина никто больше вперед не вышел, единственное, что оставалось коронеру, — это провозгласить, что причиной смерти стал удар ножом в спину, нанесенный неизвестным человеком или людьми, и на этом объявить формальности законченными.

Прежде чем жюри присяжных вернулось к своим оставленным делам, Ральф обратился к коронеру с прямолинейным вопросом:

— А как со штрафом, который вы наложили на деревню в прошлый раз, коронер?

Толпа окружавших его крестьян одобрительно загудела, мужчины закивали головами, потому что именно им нужно было искать деньги, если штраф все-таки придется уплатить.

— Конечно же, тот штраф остается, — заверил его коронер. — На первом расследовании вы не смогли доказать, что убитый — англичанин, а теперь, когда нам стало известно, что убитый норманнского происхождения, ваше поместье оказалось в худшем положении, чем прежде. — Он обвел взглядом окружавшие его лица. — Теперь это штраф за убийство, за то, что на вашей земле был найден убитый, а вы не смогли выдать правосудию того, кто совершил преступление. Недовольно бурча, крестьяне расходились, и Джон заметил, что получил не один тычок локтем под ребра.

Убедившись в том, что Томас записал показания на пергамент как положено, Джон повел свою немногочисленную группу вниз в долину, чтобы обратиться за предоставлением ночлега к Хью Фитцральфу, лорду поместья, который, хотя наверняка уже прослышал о найденном на его землях убитом крестоносце, до сих пор держался в стороне от проводимого коронером расследования.

На следующее утро, вскоре после рассвета, двое из Питер-Тейви уехали, стремясь поскорее добраться домой и сообщить печальную весть Мартину.

После ранней утренней трапезы коронер и его люди занялись приготовлениями к отъезду в противоположном направлении. Джон принес благодарность лорду Фитцральфу за его гостеприимство. Однако, если он и лелеял надежды вернуться домой как можно скорее и избежать таким образом дальнейшего осложнения отношений с Матильдой, этим надеждам не суждено было сбыться. В тот момент, когда конюший привел с пастбища за стойлом коней и мула, на дороге показался одинокий всадник, одетый в конический шлем и кожаную кирасу солдата замка Ружмон. Спешной рысью он приблизился к коронеру, осадил коня и живо спрыгнул с седла. Джон признал в нем одного из солдат, доставивших в Эксетер Алана Фитцхая из Хоунитона. Солдат отдал честь коронеру и сунул руку в притороченную к поясу сумку.

— Сельский староста сказал, что я найду вас здесь, сэр Джон. Меня вчера вечером отправил к вам шериф. Я переночевал на обочине дороги.

Он протянул коронеру смятый кусок тонкого писчего пергамента, который Джон, испытывая сильное смущение, передал Томасу для прочтения.

Бывший священник развернул послание и пробежал глазами несколько предложений.

Это написано рукой шерифского писаря, под диктовку шерифа. Здесь сказано, что пастухи обнаружили еще одно тело близ Хеквуд-Тора, на торфяниках. Еще один мертвец, похоже, тоже убитый ножом. Его нашли несколько дней назад, но только вчера в Эксетер прибыл возчик, который и привез это известие. Шериф хочет знать, займетесь ли вы расследованием, раз уж оказались поблизости, или… — Он умолк и неуверенно посмотрел на коронера.

Ну, что там? Читай, что там дальше? — нетерпеливо потребовал Джон.

Томас прочистил горло.

— Он спрашивает, займетесь ли вы расследованием, или же люди шерифа проведут расследование так, как положено.

Джон сплюнул на землю, словно стараясь избавиться от привкуса Ричарда де Ревелля во рту. Затем он вставил ногу в стремя и вскинул тяжелое тело на широкую спину Брана.

— Я ему покажу «как положено», будь он проклят! — пробормотал он. — Гвин, выясни, где именно находится это местечко, — а ты солдат, ты находился в пути всю ночь, поэтому отправляйся передохнуть в дом лорда, пусть тебя там накормят. Скажешь управляющему, что ты посланник шерифа.

Не прошло и нескольких минут, как Джон, Гвин и Томас уже ехали по дороге — снова вниз, в долину Вайдкоум, затем на запад, в сторону Дартмура, повторяя путь, который незадолго до них проделали двое мужчин, покинувших поместье часом раньше. У управляющего поместьем Гвин выяснил, что Хеквуд-Тор располагается на полпути к Тейвистоку и лежит чуточку в стороне от дороги, по которой они двигались днем накануне. Ближайшая от Хеквуд-Тор деревня называлась Сэмпфорд-Спайни.

Езды было около трех часов, особенно с мулом Томаса, который проявлял гораздо меньше желания двигаться, чем когда они выехали из Эксетера. Джон подумал, что ему, наверное, стоило конфисковать кобылу и отдать ей своему писарю, вместо того, чтобы возвращать ее семейству погибшего, однако засомневался, что неопытный и тщедушный Томас смог бы с ней справиться.

Когда троица достигла места, соответствующего по описанию тому, о котором говорил управляющий поместьем, они решили, что самый высокий тор и является тем самым тором, который упоминался в послании шерифа. Однако поблизости не оказалось ни единой души, чтобы подтвердить или опровергнуть их предположения.

— Ну, и что теперь? — спросил Гвин, оглядывая безлюдные торфяники.

Джон испытывал раздражение оттого, что местное население либо не знает о новом органе королевской власти, либо не уделяет ему должного внимания. Дело было даже не в том, что его задевало равнодушие к нему лично как королевскому офицеру, — просто его неизменная преданность королю Ричарду заставляла истолковывать такое безразличие как мягкую форму предательства. Он промолчал, и Гвин, не дождавшись ответа, предложил:

— Давайте поднимемся наверх и сами посмотрим.

Они развернули коней и направились к самому высокому холму к югу от дороги. По мере подъема через гребень правого откоса тора перед ними открывался все более широкий вид в глубокое урочище, где паслось стадо из нескольких сот овец, за которыми присматривали двое пастухов с собаками.

— Спустись к ним и выясни, может, им что-то известно, — приказал Джон. Гвин пришпорил коня и скрылся за гребнем. Спустя несколько мгновений Джон увидел, как он помогает одному из пастухов подняться на спину мощной кобылы. Вскоре Гвин и пастух вернулись к тому месту, где их поджидали коронер и писарь.

— Он знает, где лежит тело. Оно все еще там, чуть выше, в скалах.

Следуя указаниям молодого пастуха, прижимавшегося к спине Гвина, они поднялись к вершине холма, где в живописном беспорядке валялись огромные гранитные валуны. Пастух, одетый в бесформенные шерстяные лохмотья, самое место которым было на свалке, соскользнул с коня и тут же исчез в расселине между двумя серыми скалами размером с небольшую хижину каждая.

Остальные тоже спешились, и Джон велел Томасу остаться и присмотреть за лошадьми. К тому времени, когда коронер и его помощник догнали пастуха, юноша уже склонился над чем-то у подножия почти отвесной скалы. Пастух тыкал в покойника концом пороха и что-то бормотал себе под нос, из чего коронер заключил, что юноша, по всей видимости, слаб рассудком.

— Ты что делаешь, недоумок! — прикрикнул на него Джон, отталкивая его ногой в сторону.

Его взгляду открылся сильно разложившийся труп человека, в сидячей позе опершегося о скалу. В отличие от найденного в Вайдкоуме, этот труп частично мумифицировался. Кожа на его лице стала почти черной, как звериная шкура, и натянулась на скулах, словно надетая на череп маска. Глазницы ввалились, остались лишь пустые дыры. Губы высохли в форме круга, как будто застыли в непрекращающемся крике. Руки, торчащие из коричневой кожаной куртки, напоминали сухие прутья. Усохшая кожа обтягивала напоминавшие лапки паука костлявые пальцы с болтающимися на кончиках ногтями.

Вместо того чтобы сгнить, он высох под солнцем и ветрами, — прокомментировал Джон с обычным для него профессиональным равнодушием.

Интересно, как долго он тут валяется? — размышлял вслух Гвин, постучав по барабанной коже на лбу трупа согнутым пальцем.

В пустыне, под палящим солнцем и при сухом воздухе, они могут оставаться в таком состоянии месяцами, — сказал коронер, вспоминая приобретенный в Палестине опыт. — А тут черви, лисицы и крысы уничтожили бы его за несколько месяцев, так что, думаю, он сидит тут недель пять-шесть, не больше.

Он повернулся к пастуху, парню лет пятнадцати, который сидел на корточках неподалеку, с отвисшей челюстью пялясь на пришельцев из другого мира.

Когда его нашли, ты знаешь?

Недели две назад, сэр. Я плохо запоминаю время… кажется, два церковных дня назад. Это Уилл Баггот его нашел, сэр, искал отбившегося ягненка и наткнулся на него. Потом, через несколько дней, он сказал сельскому старосте, ну, когда вернулся в Сэмпфорд-Спайни.

— Через несколько дней! — взорвался Джон. — И никакой погони, никто не сообщил шерифу или мне! Эти бездельники приводят меня в полное отчаяние. — Однако не было никакого смысла в том, чтобы кричать на пастуха, который не имел ни малейшего представления о том, что происходит за пределами его маленького мирка.

— Давай разглядим его как следует, Гвин. Похоже, мы опять имеем дело с солдатом.

Они осмотрели плотный кожаный камзол с уплотненными подплечниками и шипованными боками. На трупе до сих пор был надет плотно насаженный круглый шлем, напоминавший котелок из плотной грубой кожи, с широким отворотом, защищающим шею. На ногах — бриджи из крепкого полотна и сапоги с голенищами, достававшими выше лодыжек. Шпоры были на месте.

— Ни перевязи, ни пояса для меча, но петли на бриджах разорваны, — заметил корнуоллец. — Можно не сомневаться, пояс, меч, ножны и кинжал украдены.

Коронер не сводил глаз с сапог убитого.

— Снова восточная работа, поверь мне. Вот этот стежковый узор — это мусульманских рук дело, как и на Хьюберте де Бонвилле. Так что перед нами еще один воин, вернувшийся из Крестового похода.

Гвин поднялся и окинул труп взглядом с головы до ног:

— И все-таки он не джентльмен. Одежда погрубее, не такая дорогая. Думаю, он был чьим-то сквайром или даже наемным солдатом.

Джон, соглашаясь, кивнул головой.

— Весь вопрос в том, как он умер. И почему его труп валяется здесь, в забытом Богом месте? И как долго он тут лежит?

Ответа у Гвина не было. Неожиданно он что-то заметил, опять наклонился над трупом и сунул руку в разрез спереди камзола на покойнике. Он извлек на свет небольшое распятие из какого-то простого металла вроде олова или сплава олова со свинцом, но очень сложного узора и тонкой работы. Тонкая проволока, словно грубая филигрань, оплетала перекрестье распятия. Распятие свисало с шеи на кожаном шнурке, и Гвин попытался снять его, чтобы рассмотреть поближе. Усохшая голова трупа утыкалась подбородком в грудь, и Гвину пришлось приподнять ее, чтобы освободить шнурок.

— Ну-ка, постой! — окликнул его коронер. Взгляни-ка сюда, на шею.

Гвин снял шнурок, но голову трупа не отпустил, обнажая шею. Кожа на шее, защищенная от воздействия сил природы, была белого, чуть зеленоватого цвета. По всей шее, почти от уха до уха, тянулся разрез, из которого виднелись адамово яблоко, рассеченные мышцы и сосуды.

— Для начала перерезанное горло, — мрачно обронил Джон. Существовала прочная связь между всеми теми, кто совершил полное опасностей путешествие в Святую землю, чтобы уничтожить осквернителей Иерусалима, и ему горестно было думать, что двое воинов, переживших все тяготы и лишения путешествия и войны в Палестине, вернулись домой только для того, чтобы оказаться убитыми, словно животные на бойне.

Под взглядом мальчишки-пастуха, наблюдавшего за ними широко раскрытыми глазами, Джон и Гвин принялись раздевать покойника, чтобы осмотреть одежду и тело в, поисках иных следов. На обеих руках и на груди они увидели множество рубцов и шрамов, оставшихся после полученных в боях и заживших ран — привычная картина, потому что и на Гвине, и на самом коронере вражеские копья и мечи оставили напоминания о былых схватках.

Когда коронер и его помощник сдвинули тело, под ним обнаружились пустые ножны, однако некогда находившегося в них кинжала не было. Они перевернули покойника, что не составило труда, поскольку в иссушенном теле не осталось и половины первоначального веса. На коричневой и сморщенной коже спины они увидели нечто, от чего и у коронера, и у его помощника одновременно взлетели вверх брови. Чуть левее позвоночника, сочленения которого проступали сквозь натянутую кожу, находилась рана длиной в дюйм, острая в нижнем конце, тупая и слегка надорванная сверху. Джон некоторое время смотрел на рану, затем повернулся к Гвину.

— Такая же рана, в том же месте, — произнес он.

Они опустили труп на место.

— Немало людей погибает от удара в спину, — решил не торопиться с выводами Гвин. — И клинки у большинства ножей похожи, поэтому и раны одинаковые.

Джон выпрямился и потянулся, разминая затекшую спину.

— Два человека в Дартмуре, оба с левантийским оружием и доспехами, оба погибли от удара ножом в спину с разницей в несколько недель. Не слишком ли много совпадений?

Гвин счел нужным промолчать.

В отличие от де Бонвилля, одежда этого покойника почти не пострадала, хотя внутренняя часть камзола, нижняя туника и сорочка были черными от высохшей крови, обильно лившейся из артерий и вен перерезанного горла. Небольшой порез на спине совпадал с колотой раной, кровь из которой, по всей видимости, почти не шла.

Под кожаным шлемом обнаружился участок проломленного черепа в высохшей крови, хотя сам шлем оказался целым. Светлые волосы покойника были коротко подстрижены.

Ему нанесли сильный удар каким-то тупым предметом, — таково было мнение Джона. — Достаточно сильным, чтобы он потерял сознание и не сопротивлялся, когда ему перерезали горло… хотя к тому времени, возможно, он уже получил и удар в спину.

Опять неожиданное трусливое нападение? — предположил Гвин.

Джон пожал поникшими плечами, выражая сомнение.

— Фитцхай, если помнишь, утверждал, что де Бонвилль в Хоунитоне был один. И мы совершенно не знаем, как долго труп провалялся здесь, хотя, без сомнения, этот человек погиб на несколько недель раньше Бонвилля. О какой связи можно говорить в таком случае?

Рыжеусый корнуоллец снова посмотрел на ссохшийся труп.

Одно могу сказать наверняка — по лицу беднягу никто уже не узнает, это точно. К тому же, если он обзавелся одеждой и доспехами в дальних краях, то даже близкие не смогут его опознать.

Вот только распятие… По-моему, это корнуолльское олово. — Коронер смотал шнурок и сунул украшение в висящий на поясе кошелек. — Больше, собственно, у нас ничего и нет. Может, кто-то припомнит распятие. Ладно. Собери его одежду, да не забудь прихватить ножны. Хоть в чем-то нам повезло: от этого, по крайней мере, не несет, как от предыдущего.

Пока они возвращались к тому месту, где Томас стерег их лошадей, коронер принялся рассуждать о своих служебных обязанностях:

— Расследование по нему надо провести сегодня, не возвращаться же сюда завтра! — Солнца не было, однако он, подняв голову, посмотрел туда, где облака были прозрачными, и решил, что еще нет и полудня. — Томас, отправляйся пря-

мо сейчас в деревню вместе с пастухами — как она там называется?

Сэмпфорд-Спайни, если управляющий Норт-Холлом не соврал.

Пусть они отправят телегу за покойником и отвезут его к церкви. Пусть староста созовет дюжину душ в качестве присяжных, и после короткого дознания мы похороним жалкие останки несчастного, — хотя с теми идиотами, что здесь обитают, это пустая трата времени. Сомневаюсь, что мы услышим от них что-нибудь путное.