"Ущелье дьявола" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)13Теперь они шли обратно через лес. Арв и Гунилла наконец смогли поговорить. Она крепко держала за руку Эрланда, а у него снова была на боку его славная сабля. — Мы не можем знать это, — сказал Арв, — пока не получим точного подтверждения того, что ты — моя дочь Анна Мария. — Анна Мария? — робко засмеялась Гунилла. — Вы полагаете, я могу вернуть себе это имя? — Если окажется, что ты моя дочь, я попрошу пастора, чтобы он заново окрестил тебя. Ты будешь Анной Марией Гуниллой, и звать тебя можно будет, как ты захочешь. — Мы должны поговорить с Эббой и Карлом, — сказал священник. — Только они могут подтвердить это. Если у них есть документ о том, что ты их дочь, тогда дело ясно. Если же нет… Тогда посмотрим. Арв мягко произнес: — Гунилла, я мечтаю о том, чтобы ты оказалась Анной Марией. — Я тоже не против этого… — смущенно ответила она. — Если бы только не мама… Мне не хотелось бы причинять ей горе. Ей и так жилось не сладко, вы даже не представляете себе! — Так же, как и тебе, не так ли? — сказал Эр-ланд. — Мама не виновата. Даже если она и… даже если… Нет, не мне ее судить. Хейке процедил сквозь зубы: — Думаю, мы все можем понять увлечения Эббы. Мы ведь знаем, что она жила в невыносимой, лишенной любви обстановке. Но одного я простить не могу… — И я тоже, — сказал Арв. — И тем более, я, — добавил Эрланд. — Хейке рассказал мне, как поступил с тобой Карл, Гунилла, и я мог бы задушить его за это! Этот дьявол разрушил твою и мою жизнь! Пастору показалось, что дело зашло слишком далеко. — Ну, ну, Бог все простит, — сказал он. — Я сам поговорю с ним. Мне кажется, он преступил границы дозволенного, рассуждая о Боге. — Он говорит не от имени Бога, а от своего собственного, — добавил Арв. — Он даже не говорит: «Бог и я», он говорит: «Я и Бог, мы судьи!» Никто не возразил Арву. — Пойдемте туда прямо сейчас, — сказал Эрланд. — По этой дороге мы придем прямо в Кнапахульт. — Но можем ли мы делать это прямо сейчас? — спросил священник. — Теперь же ночь! — Уже близится рассвет, — сказал Арв. — А он ждет новостей о свадьбе Гуниллы — и он, разумеется, не знает, что она не состоялась, если, конечно, Эбба не вернулась домой. Посмотрев на бледнеющую на небосклоне луну, Хейке спросил: — Не это ли время называется волчьим часом? — Да, думаю, что именно это. Во всяком случае, я чувствую себя не в своей тарелке. Хотя на это есть много причин. Ленсман повел крестьян обратно в Бергунду. Один сердобольный фермер взял с собой Сири, пообещав, что он и его жена сделают все, чтобы вернуть ей человеческий вид и мужество, необходимое для встречи с односельчанами. А также мужество, необходимое для того, чтобы вернуться домой, в Квернбеккен! На прощанье она сказала что-то Арву, и он что-то ответил ей, и хотя никто не слышал этих слов, по лицам обоих можно было понять, что они с надеждой смотрят в будущее. В Кнапахульт прибыла лишь небольшая группа: Гунилла, пастор, Арв, Эрланд и Хейке. И Гунилла произнесла вслух то, о чем думали многие: — Хорошо, что свадьба вчера не состоялась! Независимо от того, являюсь я твоей дочерью или нет, Арв, мы так благодарны Хейке! Заметив, что Гунилла обратила внимание на его прощанье с Сири, он улыбнулся и сказал: — Да, Гунилла. Брак между мной и тобой был бы ужасной ошибкой. После того как мы переговорим с Карлом, я думаю, ты сможешь распрощаться со своей несчастливой жизнью в его доме. — Но куда же мне тогда идти? — озабоченно произнесла она. — Я ведь больше не смогу оставаться служанкой в твоем доме. — Нет, но у нас с тобой есть солдатский хутор, — вмешался Эрланд. — И, возможно, я не такой уж тупица, как все думают? Может быть, я кое-что и соображаю! Священник процитировал: — «Всех нас ведет за собой любовь!» «Это самая большая ложь, которую мог выдумать автор псалмов», — подумал Эрланд Бака, а вместе с ним и Хейке, не знающий, впрочем, что это строка из псалма. Но Гунилла улыбнулась — сначала робко, а потом уже смелее. И для Эрланда это было важнее всего. Несмотря на то, что Карл Кнапахульт заявил Эббе, что умирает, сам он в это не верил. У него было смутное предчувствие того, что либо он станет бессмертным, либо будет восседать после смерти возле трона самого Господа. Но это должно было произойти в таком отдаленном будущем, что теперь об этом не стоило даже и думать. В день Страшного суда ангелы должны прилететь за Карлом Кнапахультом и забрать его с собой. Но дело было в том, что Карл был более серьезно болен, чем он сам думал. И Эбба была не виновата в этом. С помощью хлебной лопаты и кочерги она нанесла ему только внешние повреждения, от которых он уже оправился, хотя и не подавал виду. Нет, у Карла была злокачественная опухоль в паху, которая распространялась на другие жизненно важные органы. Вот почему он не мог больше вставать, вот почему он так похудел за последние недели, вот почему еда на столе оставалась нетронутой. Для Карла Кнапахульта настал его волчий час. Но он сваливал все на Эббу. — Проклятая баба И он погрузился в чудесные грезы о том, какие изысканные кары придумает он вместе с Господом в день суда. Эбба должна быть клеймена огнем за каждое прегрешение, совершенное ею против своего бедного, справедливого, чистосердечного Карла! Ах, была бы в его распоряжении палка, уж он-то угостил бы ее на славу! Просто руки чешутся отодрать ее! Но, вспомнив, как она в последний раз отделала его, он жалобно захныкал и заохал. Ему было теперь явно не до смеха. В дверь постучали. Он приподнялся в кровати. — Наконец-то ты явилась, потаскуха, паршивая сука! — прохрипел он. Вошли священник и писарь. Трое других ждали на кухне, Гунилла не хотела показываться ему на глаза. Карл забрался под одеяло, так что торчал лишь его заостренный кончик носа. — Как это трогательно с вашей стороны навестить меня, — льстиво произнес он. — Господин пастор! А это сам жених? Мой зять? Добро пожаловать! Но разве моей дочери нет с вами? Может быть, она отказывается выполнять свой супружеский долг? Арв остановил его подобострастное краснобайство. — Свадьба не состоялась. У нас есть основания полагать, что ты кое-что скрывал от нас, Карл! Гунилла в самом деле твоя дочь? — А в чем дело? Почему Гунилла не должна быть моей дочерью? Я могу присягнуть на Библии, что она моя дочь! Возможно, вам просто не хочется содержать ее бедных родителей, хозяин? — Это важно, Карл! — сказал священник. — Ты записал ее в церковную книгу, когда она была рождена и крещена? Глаза Карла сверкнули. — Но ведь пастору известно, что я принадлежал тогда к нецерковному братству. Поэтому она была крещена в своем приходе, где не было таких церковных книг и… — Все это пустая болтовня, — перебил его Арв. — Отвечай по существу: вы с Эббой ее родители? Старик понял, что ему нечего больше надеяться на содержание со стороны богатого писаря, и сказал: — Клянусь блаженством моей души, что это так! Разве она не похожа на меня? — Нет, — сухо ответил Арв. — Пастор, я умираю. Ангелы Господни скоро явятся за мной. Разве могу я говорить теперь неправду? Если она не моя и не Эббина дочь, то чья же? — Моя, — ответил Арв. Карл остолбенел. — Что? Нет, Вы насмехаетесь надо мной! Нет, бросьте эти шутки! Я хорошо знаю, кто моя дочь! Положив руку на плечо священника, Арв сказал: — Пойдем, здесь мы ничего не добьемся. Попробуем переговорить с Эббой, когда она вернется. Старик сел на постели. — Эбба? Не слушайте ее! Все эти годы она была полна злобы ко мне и постоянно врала. Господь Бог ей судья, — добавил он и снова лег. Последняя его реплика была сказана неразборчиво и повисла в воздухе. Возможно, напоследок Карл хотел предстать в глазах пастора кротким и сговорчивым человеком. Те, что были в кухне, удрученно посмотрели друг на друга. У Гуниллы на глазах были слезы. Она очень тяжело переживала все это. И Хейке тихо, чтобы не услышал Карл, сказал: — Я не имею обыкновения злоупотреблять своей специфической внешностью. Но я знаю реакцию людей, в особенности ночью. Этот человек никогда не видел меня. Но, мне кажется, я уже знаю его характер. Я хочу войти к нему в комнату! Остальные переглянулись. Арв горько усмехнулся и кивнул. — Эрланд, вам с Гуниллой придется выйти из дома. Эрланд немедленно подчинился, и Гунилла с благодарностью проскользнула за дверь. Карл был возмущен. Что они надумали? Лишить его всех тех благ, которые влечет за собой брак Гуниллы и писаря? О, нет! Господь помогает своим избранникам, Господь вкладывает нужные слова в уста Карла. Он был убежден в том, что слова его прозвучали убедительно. За их намерения следовало отомстить им! В Судный день, когда ангелы Господни явятся за ним… Что-то показалось в дверях, занимая весь проем. У Карла перехватило дыхание, из груди вырвался протяжный, хриплый вопль. Забравшись с головой под одеяло, он кричал, как помешанный. Демон подошел к постели и отдернул одеяло. И Карл посмотрел в его жуткие глаза. Злой дух? Нет, это был Князь Тьмы собственной персоной! — Я-ничего-не-делал-я-ничего-не-делал… — бормотал он, судорожно сжимая руки. — Делал, — произнес Хейке своим хриплым, низким голосом, и если бы он не был так обеспокоен судьбой Гуниллы и Эббы, он наверняка бы рассмеялся. — Покайся в своих грехах немедленно, иначе я заберу тебя с собой! Время твое истекло! Если бы Хейке знал, насколько близки были его слова к истине, он вряд ли произнес бы их и уж наверняка не стал бы так пугать старика. Но Карл покорно согласился: — Я сознаюсь, сознаюсь во всем! — Этого мало. Ты должен назвать свои преступления! Моя огненная колесница ждет. И она направится не на небо! Карл опять душераздирающе закричал. — Сознайся! — повторил Хейке. — Ты избивал свою жену, не так ли? — Она это заслужила. — Но не с самого же начала! — Нет. Нет, не с самого начала! Но в последние годы она… — Ты сам виноват в этом. Ты совершенно не любил ее. — Не любил. Это она соблазняла меня. И я постоянно давал ей то, чего она хотела. Я выполнял свой супружеский долг, этого никто не сможет отрицать. — Долг, да. Но без любви. А похоти в тебе было не меньше, чем в ней — и после этого ты бил ее. Разве можешь ты отрицать это? — Нет, нет, я сознаюсь в этом! Если я только… — А твоя дочь? Как ты обращался с ней? Никто не слышал, как Эбба вошла на кухню и слушала теперь то, что они говорили, с самого начала. Арв и священник попросили ее помолчать, и она охотно согласилась. — С Гуниллой? — заикаясь, произнес Карл. — Я воспитывал ее поркой в духе Господних добродетелей. — Ты просто третировал ее! Ты сделал ее жизнь постоянной пыткой, так что теперь она никогда не будет по-настоящему счастливой в браке. — Женщина должна быть покорна мужчине. — Вздор! Просто тебе нравилось бить ее! А в последний раз ты даже хотел изнасиловать ее! — Это она проболталась? — В этом нет никакой необходимости. Мне и так известно обо всех содеянных грехах. — Я имел на это право! — Что же это за право? Карл сел под одеялом. Если он скажет, что Гунилла не была его дочерью, он потеряет ее и те преимущества, которые влечет за собой ее брак с писарем. Если же он скажет, что она его дочь, то это будет означать, что он совершил по отношению к ней грех, и тогда перед ним открывается прямая дорога в преисподнюю. И он решил пожертвовать Гуниллой ради спасения своей души. Но силы его были на исходе, и он с трудом выдавил из себя: — Она не… моя дочь… Потому я имел право… прикоснуться к ней, я… — Что ты сделал с ней? — Это Эбба толкнула меня на это… Стоящая на кухне Эбба хотела уже вмешаться, но остальные удержали ее. — Это ложь, Карл Кнапахульт. Еще один грех в твоем длинном списке. Я забираю тебя с собой! «Неужели так говорят там, в преисподней? Не совсем чистый шведский язык! Хотя, там знают все языки мира, и не так-то легко найти правильный акцент», — подумал Карл. Сердце у него билось так тяжело и неровно, что в груди и в левой руке у него была тупая боль. — Нет, нет, — простонал он. — Не уводи меня! Я признаю свои грехи, я бедный, грешный человек! И мы не делали ребенку ничего плохого, мы заботились о ней… — Карл едва мог говорить. — На… на дороге. Меня обманули. Я выиграл мальчика… Но тот подлец обманул меня. И я получил только девчонку. Хейке выпрямился. Вошли все остальные. Это было все, что они хотели знать. Эбба плакала навзрыд. — Ты подтверждаешь это, Эбба? — спросил священник. — Да, что теперь мне остается сказать… Но Карл больше не видел и не слышал их. В полузабытье он почувствовал, как священник взял его руку и попросил Господа простить этому человеку все его великие грехи, в том числе его самовосхваление и самодурство. И в минуту смерти Карл Кнапахульт ясно увидел самого себя — и перед ним забрезжил его первый миг смирения. И он ощутил в себе несказанный мир. Женщины — странные создания. Упав на колени перед его постелью, Эбба принялась искренне плакать о нем. — Где ты была этой ночью? — спросил Арв, когда она вместе со всеми направилась в его дом. — Ходила и мерзла, — ответила она. — Я не решалась даже подумать о том, что вы обнаружите, что Гунилла не моя дочь. Я не могу потерять ее. — С вами этого не случится, мама, — ласково произнесла Гунилла. — Я всегда буду называть вас мамой. И вы сможете жить у нас Эрландом, когда мы поженимся. Мы так решили. Эрланд сказал, что будет вести себя со мной спокойно, но в эту ночь я многое узнала о любви. О трудностях других людей. Мои трудности — не самые большие. Теперь я смотрю на любовь совсем иначе. Эбба грустно улыбнулась. — Это верно, девочка моя. Забудь о том, что этот бесноватый Карл пытался вбить в тебя! Он понятия не имел, что такое любовь. Но вряд ли мне придется быть тещей в вашем доме! У меня другие планы. В деревне есть один холостяк, который давно уже увивается за мной. А Кнапахульт я продам. Так что средства у меня будут. — Может быть, твоя весна только начинается? — улыбнулся Арв. — Меня бы это не удивило. Твоя тоже, возможно? — Почему бы и нет? Но, Эрланд, по-моему, мне будет гораздо труднее помочь Сири вырваться из ее чувственного хаоса, чем тебе с Гуниллой. — Я тоже так думаю, — согласился Эрланд. — Но прежде всего, — сказал священник, — прежде всего нам следует поблагодарить за помощь Хейке! — Без него нам всем пришлось бы туго, — согласился Арв, и Хейке смущенно покраснел. Все наперебой восхваляли его, и такого никогда не было в его жизни, так что он просто таял от радости. Они спросили Эббу, не знает ли она что-то еще о человеке, который увез с собой Кристера, но она ничего не знала. Ни имени, ни звания, ни места проживания. В доме Арва их ждал новый сюрприз. Женщины из поместья накрыли свадебный стол. Все сели за стол, в том числе и вновь прибывшие. Все зверски проголодались. Что из того, что свадьбы на этот раз не получилось? Она должна была состояться через несколько дней. Хейке пробыл у Арва еще неделю. После этого он собирался навестить свою самую близкую родственницу — сестру отца Ингелу. Ингела, светская дама с серебристой сединой, несмотря на свои сравнительно молодые годы, с прекрасными манерами, сидела в своем салоне и вышивала платьице для крестин, предназначенное внучке. Внуков у нее еще не было, ее сын Ула еще не был женат, но к этому следовало заранее подготовиться. Ингела придерживалась на этот счет того же мнения, что и ее работодательница и приятельница, графиня Сара Оксенштерн, урожденная Гюлленборг. Обе были вдовами и довольствовались обществом друг друга. Вошла горничная — молодая, простоватая и милая девушка, с округлившимися от страха и удивления глазами. — В прихожей ожидает какой-то парень, фру. Он хочет поговорить с вами, но я не знаю, пускать его или нет. — Он не нахал? — Нет… — неуверенно произнесла девушка. — В нем есть что-то дьявольское, хотя глаза у него добрые, но, возможно, мне так показалось. Может быть, лучше взять в руки молитвенник, фру. Или холодную сталь! — Ты разожгла мое любопытство. Пойду-ка я взгляну на него. — Я пойду с Вами, — сказала горничная и прихватила с собой подсвечник. В прихожей Ингела остановилась, как вкопанная. За спиной у нее стояла горничная, крепко сжав в руке подсвечник. Ингела была не в силах произнести ни слова. В мыслях ее проносились обрывки историй о «меченых» Людях Льда. В детстве она видела Ульвхедина. Но ведь больше не было… — Кто ты? — почти по слогам произнесла она. — Я Хейке. Сын Сёльве. Ингеле пришлось опереться на горничную. — Сёльве? — с трудом произнесла она. — Сёльве, моего брата? Он жив? — Нет. Он умер. Он умер пятнадцать лет назад. Ингела печально опустила голову. Потом посмотрела на него, будучи не в силах собраться с мыслями, от наплыва чувств ей чуть не стало плохо. Но потом взяла себя в руки. — Значит, тебя зовут Хейке? Добро пожаловать! Хейке — сын моего брата! Входи! Горничная опустила свое оружие. Вытерев носовым платком глаза и готовая вот-вот расплакаться, Ингела повела его в салон. — Приготовь комнату для господина Хейке, — сказала она горничной. — А также баню и хороший обед! Как ты слышала, это сын моего брата Сёльве. Он должен быть принят здесь с почетом! Взглянув на своего гостя, она впервые в жизни почувствовала неуверенность, не зная точно, как вести себя в подобной ситуации. И Сара Оксенштерн тут не помогла бы ей советом! Уже к вечеру Хейке и его тетя Ингела были лучшими друзьями. Заглянув в его добрые желтые глаза, она не могла понять, почему сначала чуть не отшатнулась от него. Хейке рассказал ей о своей жизни. Но он ни словом не обмолвился о падении Сёльве и о его страшном конце, о своих годах, проведенных в клетке, и о том, как его мучил отец. Потому что у Ингелы должны были остаться добрые воспоминания о брате, и было бы бессмысленно лишать ее их. Только однажды Хейке чуть было не проговорился. Это было тогда, когда Ингела выразила удивление по поводу того, что в ее поколении не было ни одного «проклятого». И ему пришлось прибегнуть к спасительной лжи. — Сёльве был предназначен для проклятия. Но он скорее был избранным, чем «меченым», как мне кажется. Он обладал удивительными способностями, но умер слишком рано, чтобы они могли как следует развиться. Это пояснение удовлетворило ее. И Хейке стал спрашивать о Гростенсхольме. — Ах, да, тебе нужно ехать туда как можно скорее, Хейке! Как можно скорее! Как хорошо, что ты нашелся, что ты едешь туда! Ведь это же твой дом, твое наследство! У нас с Ула совесть не спокойна, потому что мы никогда там не были, но Ула уехал в Стокгольм вместе с Акселем Фредриком, сыном Брана Оксенштерна. Аксель — член Верховного суда, а Ула — его подчиненный. Он собирается и дальше служить ему, и, кстати, Ула со временем унаследует этот дом, это наследство его отца. А я… Возможно, ты этого не заметил, но у меня больные суставы, и я не осмеливаюсь отправляться в путешествие. — Понимаю. Кто живет теперь в округе Гростенсхольм? Только Элизабет и Вемунд Тарк? — Ах, если бы мы что-то знали! Последнее известие от них я получила три года назад. Элизабет тогда писала, что оба они серьезно больны и что у них эпидемия, а потом от них не было никаких известий. — У них нет детей? — Есть, дочь. Она родилась у них довольно поздно. Ее назвали в честь той, что оставила наиболее сильный отпечаток на их доме в Элистранде, а именно, Виллему. Это необычное имя. Но я ничего не знаю, о том, как сложилась судьба этой их дочери. Совершенно ничего не знаю, это так страшно! — А Гростенсхольм теперь пустует? — Давно уже. С тех пор, как умерла Ингрид. Как бы она обрадовалась, узнав о твоем существовании! — А Липовая аллея? — Думаю, она по-прежнему сдается в аренду. Наш род оскудел, Хейке. Нас снова стало так мало! Некому заботиться о наших прекрасных, старинных имениях. Сделай то, что в твоих силах! Одна надежда теперь на тебя! Я имею в виду хозяйство, а не продолжение рода! — улыбнулась она. — Я поеду туда немедленно! — Ну, ну, останься здесь на несколько дней. Ты отдохнешь, мы сможем поговорить. А вообще-то я согласна с тобой. Поезжай туда как можно скорее! Сын Арва Кристер Грип так и не нашелся. И среди его возможных потомков не было «меченых», иначе — если бы на свет появилось существо, подобное Ульвхедину или Хейке, — их принадлежность к Людям Льда была бы установлена. Но, возможно, у кого-то из его потомков начали проявляться сверхъестественные способности в виде развитой интуиции или особой чувствительности? Возможно, среди таких людей были потомки исчезнувшего Кристера? Того, кто переменил имя, попав в другую семью. Кто мог знать об этом? И весной 1794 года Хейке покинул Вингокер и отправился в Норвегию, в округ Гростенсхольм. До этого смысл жизни его заключался в том, чтобы помогать другим. Теперь начиналась собственная история Хейке! |
||
|