"Разорванный рубль" - читать интересную книгу автора (Антонов Сергей Петрович)6Дождь лил непрестанно и только к утру постепенно сошел на нет. На зорьке было зябко, во дворах кашляли барашки. В низинах с ночи залег туман. За туманом не видно ни реки, ни леса. На такую погоду выходить из дому неохота. Но делать нечего: подоспел срок перечислять комсомольские взносы. Надо ехать в райцентр. Я скинула туфли и пошла на автобус. На улице — ни души. Стадо только прогнали, и оно еще шевелилось впереди в тумане. По асфальту переползали лиловые дождевые черви. Воздух серый, как зола, видно плохо. Во всех избах зажгли свет. Но вдруг — ровно ставню распахнуло: серое облако над Закусихином подвинулось, и открылось праздничное, воскресное солнышко. Все озарилось и заиграло. На склонах заблестела молодая рожь, зарумянилась красно-бело-зеленая гречиха. Тихонько, как бабушка на блюдечко, подул теплый ветерок. Весело, на весь свет гремя бидонами, с молокозавода под горку проехала подвода. Небо было чистое, синее. Где-то гудел самолет, но разве найдешь его в таком большом, одинаковом небе. Теплое солнышко поднималось над землей. Я дошла до стоянки, вымыла в луже ноги и надела туфли. Гляжу, идет Пастухов. Говорит, что собрался в техническую библиотеку, а сам глаза прячет. А мне-то что! В библиотеку так в библиотеку… Дождалась автобуса. Пастухов сел наискосок от кондукторши и уткнулся в газету. Кондукторша была молоденькая, только еще привыкала. Билеты отрывала по кантику. Сперва загнет, потом оторвет. А когда подпирала грузную сумку ногой, из-под короткого бумазейного платьица выглядывала голая коленка, а на коленке — болячка-изюминка. Наверное, после работы еще с ребятишками бегает, в пряталки играет. Работала она от души. В автобусе ходили часы и пело радио. Ей нравилось чувствовать себя полной хозяйкой в таком автобусе, нравилось командовать пожилому шоферу «поехали», давать людям сдачу. Бежит автобус по шоссе, и солнечные квадраты плавают, как в невесомости, по спинам и головам. Бежит автобус, а Пастухов исподтишка любуется девчонкой. И болячку отметил. Как у нас говорят, втетерился. Что ж, девушка милая. Губастенькая, ладненькая. Такая милая хлопушка. Наверное, только с десятилетки, отличница. Я не удержалась, подмигнула ему. Дескать, давай не теряйся! Он запылал весь — нырнул в газету. А солнышко было веселое, и меня так и подмывало созорничать. И я спросила кондукторшу: — У тебя воспламеняющие вещества возить можно? — Нет, — сказала она. — Едкие и воспламеняющиеся вещества, а также колющие и режущие предметы к провозу не допускаются. Пастухов сверкнул на меня злющим глазом. А девушка погляделась в стекло и незаметно выпустила из-под берета завиток. Потом улыбнулась Пастухову и сказала застенчиво: — Вы бы вперед пересели, молодой человек. — Ничего, — мрачно отозвался он из-за газеты. — Там читать удобней. — И здесь хорошо, — сказал Пастухов грубо и оглянулся по сторонам. Кроме нас, ехали еще четыре человека. Два парня из колхоза «Красный борец» спорили и торговались, делили еще не полученные запчасти. Бухгалтер с молокозавода доказывал старенькой-старенькой бабушке: — Бывало, леща за рыбу не считали, а теперь и ерш — рыба. А бабке было не до ершей. Она уцепилась за переднюю спинку сухонькими руками и крестилась на каждом ухабе. Боялась, как на самолете. На двадцать шестом километре вошли еще двое: дяденька с перевязанной щекой и злющая женщина. Я ее знаю. У нее своя изба в колхозе «Авангард», а работает она в городе, служит администратором в кино. Нагляделась заграничных картин и строит из себя грамотную. Намазалась так, что зубы в помаде. — Здравствуйте все, — сказал дяденька с перевязанной щекой и подал трешку. — Бери хоть всю, дочка, только погоняй быстрей. Стреляет — мочи нет. Крашеная администраторша прошла вперед и села на инвалидную лавочку. — Не забудьте приобрести билеты, — сказала ей в спину девушка. — Следующая — базар. Администраторша будто оглохла. — Не забудьте приобрести билеты, — сказала девушка громче. — Карточка! — отозвалась администраторша. — Карточку надо предъявлять. — Называется общественный транспорт, — заворчала администраторша. — Для удобства населения… Целый час торчала на остановке. Хоть бы скамейку сколотили… Она нашла карточку, показала самой себе и спрятала. — Напрасно говорите, гражданка. — Девушка обиделась за водителя и за новый автобус. — Часа вы не стояли. У нас экспресс. Интервал — семнадцать минут. Но пассажирка даже не оглянулась. — На кольцо приедут и ждут, пока народ в дверях не повиснет, — ворчала она. — Зачем так говорить, гражданка. У нас экспресс. Интервал — семнадцать минут. Губы у девушки дрожали. Пассажирка, видно, была опытная обидчица, знала, куда уязвить. — Вчера тоже автобус ждала, — продолжала она высказываться. — Мокну под дождем, а ничего нет. Военный стоял, плюнул, пешком пошел. У них экспресс, а трудящие мокнут. Кондукторша перестала возражать. Закусив губку, отделяла она на ладошке копеечку от копеечки. А пассажирка бубнила и бубнила. — Угореть можно от твоей болтовни, — сказал дяденька с больным зубом. — Моложе была небось подводу за благо почитала. На своих на двоих в город топала, на одиннадцатом номере. А тут и лавки мягкие и радио играет, а ей все худо… Оттого, что за нее вступились, глаза у кондукторши намокли, и, передавая сдачу, она выронила монетку. Денежка закатилась куда-то. Девушка нагнулась, будто искала монетку, а сама переживала там, за лавочкой, пока никто не видел. — Копеешница! — сказала администраторша. Ребята принялись искать. Кто-то предложил свой двугривенный. Девушка сердито отказалась. Дяденька, из-за которого вышло столько хлопот, стал отмахиваться — дескать, бог с ней, со сдачей. Один Пастухов сидел, как кукла, считая, что такое поведение повышает его авторитет. У мотеля вошли новые люди, и среди них невысокий, крепко сбитый парень, тот самый Игорь Тимофеевич, за которым дедушка Алтухов ездил на станцию. Он чуть поседел с прошлого года. Сквозь черные волосы просвечивало темечко. В бархатных глазах его, наполовину прикрытых веками, и на гладком румяном лице устоялось выражение скуки — будто устал он и от людей и от самого себя. Тем не менее на нем был чистенький пиджачок и модные, гладко отглаженные брючки. Он забрался в автобус последним, проверил пальчиком кожаную лавочку — не грязна ли — и тогда только сел рядышком с администраторшей. Лениво развалившись, он стал разглядывать задних пассажиров, ровно витрину, каждого по очереди. Поглядел и на меня, в упор, но без всякого интереса, наверное, не признал. Конечно, родня я ему дальняя — братова свояченица кем-то приходится Настасье Ивановне, но все ж таки сродник — должен бы помнить. В прошлом году когда приезжал — заходил к нам слушать футбольные передачи. Администраторша все ворчала и ворчала. — Какое у вас ангельское терпенье! — сказал Игорь Тимофеевич кондукторше. — Мы боремся за звание бригады коммунистического труда, — отвечала обиженно девушка: — У нас есть пункт — быть вежливыми. А то бы я ей ответила… Игорь Тимофеевич оглядел кондукторшу внимательно снизу доверху умным, усталым взглядом. — Воскресенье, — сказал он. — Солнце, воздух и вода. В такую погоду трудящиеся устремляются в сады и парки. А такой хорошенькой комсомолочке приходится воевать со всякими… — Он взглянул на соседку, прибирая ей название: — Со всякими сковородками. Администраторша зашлась длинной нескладной руганью, аж посинела, а Игорь Тимофеевич молча глядел ей в глаза скорбным взглядом. А когда она, вовсе запутавшись, остановилась передохнуть, Игорь Тимофеевич вдруг неожиданно для всех засмеялся. И смех у него был скорбный. Администраторша посмотрела на него с испугом и спросила: — Вы что — недоразвитый? — А как вы выяснили это? — спокойно поинтересовался он. — По смеху. Человека видно по смеху, — А ваш супруг как смеется? — Никак не смеется. — Не удивительно. — Игорь Тимофеевич вздохнул, будто и не ожидал другого ответа, и отвернулся. Девушка прыснула. Улыбнулись и еще некоторые. Пастухов завистливо глянул на Игоря Тимофеевича и уткнулся в газету. — Вы давно в комсомоле, директриса? — спросил девушку Игорь Тимофеевич. — Давно. — Как вас звать? — А зачем вам? — Да так. Чего вы боитесь? Игорь Тимофеевич внимательно посмотрел на нее и стал глядеть на ее колени. — Может, я вам благодарность хочу записать. — Запомните номер машины и пишите. — А какой номер? — Семнадцать семнадцать. Игорь Тимофеевич глядел на ее колени. Девушке, видать, было не по себе, немного страшно, но интересно. — Счастливый номер, — сказала она краснея. — Вы верите в приметы? — спросил он насмешливо. — Какие приметы! — смутилась девушка. — У нас бригада коммунистического труда. Это я так просто… — Так как же вас звать все-таки? — Не обязательно. — Ну хорошо, — он поднялся к выходу, — обратно поеду в пять вечера. Дождусь вашего экспресса. К вечеру девушки становятся добрее. С самого начала этого разговора Пастухов забеспокоился. Насторожился, потемнел весь, будто у него отбивают невесту. Глядит в газету, а сам навострил уши и ловит каждое слово. Чудной все-таки наш Раскладушка. Игорь Тимофеевич вышел, позабыв на сиденье книжку. Кондукторша расстроилась, но книжка не стоила хлопот. Это был дешевый путеводитель «Наш край», старенький, выпущенный еще при культе. Я объяснила девушке, кто хозяин книжки. — В пять поедет обратно, сама ему и вернешь. — А у меня в три пересмена, — улыбнулась девушка и, не удержавшись, вздохнула. И тут в первый раз за весь рейс Пастухов засмеялся. Он хихикнул и сощурился, ровно его щекотали. И бухгалтер с молокозавода испуганно взглянул на него. |
||
|