"Набег" - читать интересную книгу автора (Гурьян Ольга Марковна)

Глава III ГОСТИ БОГАТЫЕ

Богатые гости не захотели развязать свои тюки, разложить товары. Видно, не надеялись сбыть их на захолустном торгу. Но старшой их явился к господину Глебу с просьбой, нельзя ли им день или два побыть в детинце, пока выяснится, какая дорога безопасней от половцев. Господин Глеб ответил, что сам опасался набега, но слух оказался ложным и путь на запад открыт. Гость уже собрался уходить, когда вошла госпожа Любаша и стала просить, не покажут ли они ей свои товары — ей-де давно пора обновы купить, вся-де обносилась.

Гость острым взглядом окинул ее с ног до головы, увидел и длинное нижнее платье зеленого шелка, шитое по подолу золотом и каменьями, с узкими рукавами и золотыми поручнями, и верхнюю короткую, с широкими рукавами одежду багряного цвета, с узорной каймой, и головной платок из индийской кисеи, затканной золотыми цветочками.

Он низко поклонился ей, сказал, что не думал увидеть в глуши такую знатную женщину, не то давно бы поспешил показать ей свой товар, и обещал вскоре принести все, что есть у него лучшего, и привести с собой младших своих товарищей.

Гости заставили себя ждать, но наконец явились все трое, а за каждым из них вооруженный слуга нес небольшой тюк.

Первым разложил свой товар самый младший, и госпожа Любаша тихо ахнула.

— Цареградская паволока, — провозгласил гость и бережно развернул кусок ткани.

Малиновый шелк, испещренный многоцветными шашками, лег на столе пышными тяжелыми складками. Изменчивый узор каждый раз повторялся по-новому. В одной шашке зеленая лавровая ветвь, в другой — мелкие цветики, в третьей — огненно-желтый шар подсолнечника. Как гончариха перед коробейником, замерла госпожа Любаша перед богатым гостем.

А тот, чуть прищурив глаза, сложил ткань и снова завязал ее в тюк.

— Из Царьграда? — спросила она вдруг охрипшим голосом, лишь бы что-нибудь спросить, нарушить очарование.

— Это царьградская ткань, — ответил гость. — Чтобы добыть ее, я переплыл море и выменял на соболиные и бобровые меха. Теперь же везу ее в далекую Чехию и оттуда вернусь со слитками красной меди. Но если госпоже этот узор кажется бедным, у меня много еще есть паволок и аксамитов прекраснее и дороже этого.

— Нет, она хороша, — бледно улыбаясь, сказала госпожа Любаша. — Вот бы Георгию из этой паволоки плащ.

— Довольно у него плащей, — перебил господин Глеб. — Больше, чем надобно.

Госпожа Любаша не посмела возразить, опустила голову.

Тогда выступил второй гость. Взял из рук слуги тючок много меньше первого и долго его раскрывал. Один за другим падали шелковые разноцветные платки, и гость небрежно откидывал их в сторону. Наконец развернул он последний платок, темно-вишневый, и медленно отошел.

Нежнейший, прозрачный, ни с чем несравнимый, чуть желтоватый, слегка розоватый, гладкий и теплый на взгляд, как лепесток цветка в летний полдень, открылся удивленным глазам большой ларец. Посреди присели два чудища. Хвосты их срослись, образуя дерево. Среди многократно переплетенных древесных ветвей птицы радостные и птицы печальные. И одна птица разрывает свою грудь, питая птенчиков, а другая летит, изогнув шею, и через плечо смотрит, как охотник, скрываясь средь листьев, спускает с лука крылатую стрелу.

— Это тоже из Царьграда? — прошептала госпожа Любаша.

— Нет, то новгородская работа, из рыбьего зуба выточена, — гость ответил. — Давали мне за него семь кусков дорогих аксамитов, не захотел я за эту цену отдать. Теперь везу ее в город Прагу, не найдутся ли у тамошнего короля алые яхонты доверху ими ларец насыпать. За такую цену, так и быть, уступлю ларец.

— Нету у меня яхонтов, — грустно молвила госпожа Любаша.

— Хочешь, и без яхонтов добудем этот ларец? — шепнул ей на ухо Георгий.

— Молчи, — также шепотом ответила она, — отец услышит. — И, обернувшись к гостю торговому, сказала: — Где нам с пражским королем тягаться! Видно, не про нас твой ларец.

— Дорога трудна да опасна. Тебе, госпожа, дешевле уступлю, — предложил гость.

Но Георгий, засмеявшись, крикнул:

— Не надобно!

Тогда второй гость вновь завернул ларец и отошел в сторону, а вперед вышел третий гость.

Был он старый человек и одет в темную короткую одежду, но на бедре у него висел в простых кожаных ножнах большой меч, а рядом с мечом маленькие весы и разновесы в мешочке — взвешивать серебро, которым платят им за товар.

Гость кивнул слуге, и тот, развязав свой тюк, достал из него черную бархатную подушку, положил на нее ларец и отступил назад.

Гость расстегнул ворот рубахи и достал висящий у него на шее маленький ключ. Отпер ларчик, высоко подняв обеими руками, вынул оттуда золотой венец из семи островерхих щитков и торжественно положил его на подушку.

— Это финифть, — сказал сухим и размеренным голосом гость. — На золотую пластину напаивает златокузнец по узору изогнутые золотые проволоки. В каждую замкнутую ячейку насыпает он финифтяный порошок и ставит на жаровню. Велико уменье мастера вовремя вынуть изделие из огня, когда финифть от перегрева не потеряла нужный цвет. Велико терпение отшлифовать ее. Ни перегородки, ни финифть, ни золотая пластина наощупь не заметны — все гладко.

Он чуть отступил, а госпожа Любаша, схватившись руками за сердце, нагнулась над подушкой.

Темно-синий цвет такой прозрачный и темный, как июльское небо. И пронзительно зеленый, сочный, как первый весенний лист. И еще ярко-желтый и белый, голубой, красный. И каждый цвет в золотом обрамлении, и игра света на блистающей поверхности, сверкание финифти и блеск золота.

На среднем щитке — молодой гусляр в колпаке и с гуслями. И, наверно, заливчат этот звон, потому как на соседних щитках пляшут под него девушки в узорных платьях, машут распущенными рукавами. Еще дальше два воина скачут, потрясая мечами. А на крайних щитках по бокам дерева по две птицы с нежными женскими лицами.

— Венец для немецкой принцессы, — сказал гость. И госпожа Любаша молча отступилась, а Георгий выбежал из горницы.

Гости поспешно простились, потому что хотели уехать засветло и к ночи добраться до другого детинца.

Едва успели они отъехать от Райков, как услышали за собой конский топот, крики и гиканье. Тотчас развернули они коней и узнали Георгия с небольшой кучкой слуг. Тогда, не ожидая объяснений, старший гость обнажил меч и медленно потряс им в воздухе: дешево-де не отдадим свой товар, не безоружные, а коли с добром, подъезжай смело. Широкое лезвие меча сверкнуло внушительно и грозно. Георгий мгновение смотрел на него и вдруг повернулся и поскакал обратно в детинец. Слуги, оставшись без вожака, постояли в нерешительности, переглядываясь и пожимая плечами, а затем тоже повернули и поехали обратно.

Пожилой гость посмотрел им вслед, опустил меч в ножны, и маленький караван снова пустился в путь.

Весь день, до ночи, госпожа Любаша сердилась, в сердцах плакала и забыла сказать господину Глебу, что без него привели слуги старика Макасима и заперли на замок в сарае.

Господин Глеб узнал о Макасиме лишь поздней ночью и не похвалил слуг за излишнее усердие.

— Парнишка — вор, — сказал он, — а старика за что же обидели?

И сам пошел смотреть, как отпирали сарай.

— Прости меня, Макасимушка, — сказал он.

Но Макасим ничего не ответил, а поскорей побежал к Яреме-кузнецу — узнать, вернулся ли Куземка и нет ли вестей о Милонеге. Но у кузнеца все огни давно были погашены. Пришлось Макасиму идти домой.

Всю ночь он пролежал, не смыкая глаз и чутко прислушиваясь, не застучит ли кто в окно, не скрипнет ли, открываясь, дверь. Но Милонег не шел, а часы тянулись за часами. Лишь под утро старик сомкнул глаза.

Когда он проснулся, было совсем уже светло, и Макасим снова побежал к кузнецу. Здесь встретила его кузнечиха и сказала:

— Кузему тебе? А он еще на заре с отцом уехал на болото за рудой.

— А мне ничего не велел передать? — спросил Макасим.

— Не слыхала я.

Вернувшись домой, Макасим увидел сидящего на пороге Завидку.

— Ой, дедушка, как тебя долго не было… Я тебя до поздней ночи ждал — не дождался, а меня самого дома дожидались, небось и спать не ложились. Потом уже ворота заперли, так и домой я не попал. С утра опять прибежал, а тебя опять нет. Слушай, дедушка: велел Куземка тебе сказать, что жив Милонег и в безопасном месте, а как можно будет, тотчас вернется.

— Да где он? — крикнул Макасим. Но Завидка уже убежал.