ГЛАВА V Адриен ставит западню

Ночь минула, а поутру между Рейнемом и Лоберном поползли неодолимые толки. В деревне рассказывали, как у владельца Белторпа фермера Блейза какие-то злоумышленники подожгли скирду; хлевы его вспыхнули, и сам он едва не сгорел заживо, пытаясь спасти скотину, которой немало погибло в огне.

В Рейнеме же люди наперебой рассказывали о привидении, которое мисс Клара своими глазами видела в левом крыле замка — это была фигура женщины, одетой в глубокий траур; на лбу у нее был шрам, а на груди окровавленный платок, и на нее было страшно смотреть; не удивительно, что девочка до смерти перепугалась и лежала без чувств до тех пор, пока не приехали вызванные из Лондона врачи. Разнесся также слух, что все слуги замка пригрозили, что сразу же возьмут расчет, и для того чтобы успокоить их, сэр Остин, как истый джентльмен, обещал снести до основания левое крыло дома; ведь весь Лоберн был убежден, что ни один порядочный человек не согласится жить в доме с привидениями.

На этот раз в распространившихся слухах было больше правды, чем то бывало обычно. Бедная девочка Клара действительно заболела, а бедствие, постигшее фермера Блейза, у которого спалили скирду, тоже было не слишком преувеличено. Сэр Остин приказал подробно донести ему о случившемся за завтраком и с такой тщательностью расспрашивал о потерях, которые понес фермер, что грузный Бенсон отправился сам на место происшествия. Он вернулся и, последовав коварному совету Адриена, написал по всем правилам донесение о случившейся катастрофе, в котором фигурировали даже штаны фермера и наложенные на некую часть его тела повязки. Читая все это, сэр Остин даже не улыбнулся. Он воспользовался присутствием мальчиков и прочел им полученный отчет вслух; они приняли все совершенно спокойно, словно речь шла о самом обыкновенном происшествии, о каком узнают из газет; и только когда дело дошло до пострадавших от огня предметов одежды и того непривычного и прискорбного положения, в котором очутился лежавший в постели фермер Блейз, мастер Риптон принялся отчаянно чихать, а Ричард закусил губу, но все равно не мог удержаться от смеха, к которому присоединился и Риптон, не думая о том, что этим смехом они себя выдают.

— Надеюсь, ты сочувствуешь этому бедняге, — строго сказал сэр Остин, обращаясь к сыну. Никаких признаков сочувствия он, однако, в нем не увидел.

Сэру Остину было нелегко говорить с наследником Рейнема так, как прежде, после того как он узнал, что тот был соучастником поджога, и он решил, что совершено это без всякой причины, а просто из озорства. Однако он был убежден, что должен поступать именно так, для того чтобы мальчик в конце концов осудил себя сам. К тому же, надо сказать, баронету в какой-то мере льстило то, что ему удалось проведать тайну сына. Это позволяло ему не только действовать, как Провидение, но в известной степени и вообще уподобиться ему; он получал возможность наблюдать за тем, как ведут себя человеческие существа во мраке и даже направлять их движения. Поэтому он старался вести себя с сыном как обычно, и Ричарду, который не заметил в отце ни малейшей перемены, и в голову не могло прийти, что его в чем-то подозревают.

С Адриеном мальчику было гораздо труднее. Тот не был ни охотником, ни рыболовом. Он не делал никаких сознательных усилий, чтобы дать выход инстинкту разрушения или как там его ни называть, заложенному в природе человека; поэтому двум попавшим ему в руки провинившимся мальчикам не приходилось рассчитывать, что он проявит к ним милосердие и ласку; Ричард и Риптон расплачивались теперь за множество форелей и куропаток, которых он пощадил. Какое-нибудь случайно брошенное слово или замечание Адриена вгоняло Риптона в жар: ему начинало казаться, что разоблачение неизбежно. Он был как рыба, в жабрах у которой сидит крючок, неведомо как туда угодивший, ибо она не клюнула; в какие бы глубины он ни нырял, он не мог избавиться от ощущения, что некая сила непрестанно выталкивает его на поверхность, где все станет явным, и всю неотвратимость этого он ощутил, как только зазвонили к обеду. За столом только и было разговору, что о фермере Блейзе. Стоило ему прерваться, как Адриен снова возвращался к тому же, и ласка, с которой он обращался к Риптону, походила на чувство, которое охотник испытывает к дичи, которая признала его превосходство и появляется для того, чтобы в этом убедился весь мир. Сэр Остин понял эту игру и восхищался проницательностью Адриена. Но он видел, что надо обуздать ретивого обвинителя, ибо скрытое следствие, которое тот вел в отношении Ричарда, становилось уже опасным. Ричард тоже был рыбой, в жабрах у которой застрял крючок, но, должно быть, как щука, умудрился жить в других водах, где были старые пни и черные корни, за которыми можно было укрыться и не дать себя ни вытащить одним рывком, ни вкрадчиво выманить. Иначе говоря, по некоторым признакам можно было заключить, что Ричард склонен прибегнуть к спасительной лжи.

— Ты знаешь эти места, милый мой мальчик, — заметил Адриен. — Скажи мне, как, по-твоему: легко ли пробраться к скирде так, чтобы тебя никто не заметил? Я слышал, что подозрение падает на одного из работников, которых фермер прогнал.

— Говорю тебе, не знаю я этих мест, — угрюмо ответил Ричард.

— Не знаешь? — Адриен со всей учтивостью изобразил на своем лице удивление. — Насколько я понял из слов мастера Томсона, вы с ним были там как раз вчера.

Обрадованный тем, что может сказать правду, Риптон поспешил заверить Адриена, что он этого не говорил.

— Не говорил?.. На славу поохотились, молодые люди, не правда ли?

— Ну да! — пробормотали несчастные жертвы, краснея от того, что слова, которые Адриен растягивал, подражая этим деревенской речи, живо напомнили им слова фермера Блейза.

— К тому же, разве вас не было этой ночью в числе огнепоклонников? — настаивал Адриен. — Я слышал, что есть страны, где принято охотиться по ночам и загонять дичь при свете факелов. Должно быть, это красивое зрелище. Право же, в этой глуши скучно было бы жить; тут только и радости, что с кем-нибудь повздорить да кого-нибудь на пари подпалить.

— На пари подпалить! — рассмеялся Ричард, вызвав этим замечанием недовольство и явную тревогу своего друга. — Уж не намекаешь ли ты на Рипа?

— Чтобы мастер Томсон подпалил ригу? Да я бы с тем же успехом мог заподозрить и тебя, мой милый. Вы же понимаете, молодые люди, что это дело не шуточное, не правда ли? В этих краях, как вы знаете, испокон веку законы на стороне землевладельца. Кстати, — продолжал Адриен, делая вид, что хочет перевести разговор на другой предмет, — вчера вот во время ваших странствий по лесу вы повстречали двух прохожих, двух волхвов. Так знайте же, доведись мне быть здешним судьей, мои подозрения скорее всего пали бы как раз на эту пару. Помнится, вы говорили, что это были жестянщик и пахарь. Нет? Так значит два пахаря.

— Скорее уж два жестянщика, — сказал Ричард.

— Ах, так вам хочется исключить из этого дела пахаря, но ведь его же выгнали с фермы. — Адриен пристально посмотрел на Риптона, и тот смущенно пробормотал, что действительно, так оно и было.

— Так кого же все-таки, жестянщика или пахаря?

— Паха… — простосердечный Риптон огляделся вокруг, словно для того, чтобы сообразить, когда он сможет вставить в этот разговор толику правды, и, прочтя в глазах Ричарда осуждение, проглотил остаток сорвавшегося с его уст слова.

— Пахаря! — весело подхватил Адриен. — Итак, у нас уже есть пахарь, которого выгнали с фермы. Оказывается, стоило только его выгнать, и скирду спалили. Ее подожгли из мести, а выгнанный пахарь — существо мстительное. Сожженная скирда и уволенный пахарь — тут само собой напрашивается сопоставление. Теперь, когда мы установили мотив, остается только доказать, что сообщниками они стали именно в этот час, и нашего пахаря спровадят на каторгу.

— А разве за поджог скирды грозит каторга? — испуганно спросил Риптон.

— Прежде всего человеку обреют голову, — торжественно провозгласил Адриен. — Потом наденут наручники. Посадят на черствый плесневелый хлеб и на корки сыра. На работу придется ходить человек по двадцать или по тридцать, прикованными к одной цепи. В знак того, что он каторжник, на спине его будет выжжена огромная буква «К». Единственным чтением, и только для тех, кто будет примерно себя вести и этого заслужит, будут богословские книги. Подумайте только о том, какая доля ждет этого несчастного! И все это расплата за месть! А ты знаешь, как его зовут?

— Откуда мне это знать? — спросил Ричард, стараясь принять недоумевающий вид, что, однако, плохо ему удавалось.

Сэр Остин заметил, что скоро, должно быть, все прояснится, и Адриен понял, что не должен его разубеждать, немного при этом удивляясь, что баронет не хочет видеть того, что уже не вызывает ни малейших сомнений. Разумеется, сам он ему ничего не скажет — ведь это может погубить все его дальнейшее влияние на Ричарда; и вместе с тем ему хотелось, чтобы всю его преданность и проницательность сразу же оценили по достоинству. Пообедав, мальчики поднялись из-за стола и долго совещались, после чего окончательно определили для себя линию поведения: они будут оба громко выражать свое сочувствие фермеру Блейзу и постараются выглядеть так, как все остальные, насколько это вообще возможно для двух юных злоумышленников, один из которых уже ощущал у себя на спине огромную букву «К», отлучавшую его навеки от человечества и яростно пожиравшую его, как орел — Прометея. Адриен принял их новую тактику с надлежащим вниманием и дал им высказать до конца все слова сочувствия фермеру Блейзу. Что бы они ни делали, они уже у него на крючке. Хлыст фермера заставил их корчиться от физической боли; но все это были пустяки в сравнении с теми душевными корчами, какие заставил их теперь испытывать своими хитрыми расспросами Адриен. Риптон очень скоро оказался трусом, а Ричард — лжецом, стоило только наутро Остину Вентворту вернуться из Пуэр Холла с сообщением, что некто Томас Бейквел, пахарь, арестован по подозрению в поджоге, посажен в тюрьму и должен будет ждать, пока судья сэр Майлз Пепуорт соизволит заняться его делом. Сообщая эти устрашающие известия, Остин не сводил с Ричарда глаз. Наследник Рейнема с невозмутимым спокойствием встретил этот пристальный взгляд, и у него еще хватило присутствия духа не обернуться в эту минуту в сторону Риптона.