Глава 7

Ровно через неделю после описанных событий Генриетта, пребывавшая в прекрасном расположении духа, облачилась в охотничий костюм и, взяв стрелы и арбалет, спустилась во двор. Там её уже ожидали двое слуг с корзинами, полными яблок. Генриетта отмерила десять шагов от места, где стояли слуги и, натянув тетиву, подала знак. Слуга по её знаку подбросил яблоко в воздух, Генриетта метнула в него стрелу, которая пролетела довольно далеко от цели.

— Олух! — вне себя закричала Генриетта. — Подбрасывай выше.

Следующее яблоко взмыло высоко вверх, но Генриетта опять не попала.

— Неужели вокруг меня одни болваны? — в сердцах высказалась Генриетта.

Две горничные протирали окна второго этажа и внимательно сверху следили за действиями своей хозяйки.

— Олух? — сказала одна другой. — Да откуда он может знать, где пролетит стрела?

— Ей ничем не угодишь, — вздохнула вторая. — Настоящая ведьма, прости меня, господи, за грешные слова.

Генриетта продолжала кричать на слуг, так как ей ни разу не удалось поразить цель, впрочем, как и за все последние месяцы.

— Ровнее бросайте, идиоты! — кричала она, вновь натягивая тетиву.

Возле неё раздалось деликатное покашливание. Опустив арбалет, Генриетта с неудовольствием посмотрела на управляющего Журдена. Журден, седовласый мужчина преклонного возраста с едва заметным брюшком, был опрятно одет в скромную одежду. Его морщинистое лицо выражало глубокое почтение. Журден встал в нескольких шагах от герцогини и, согнувшись в поклоне, ожидал, когда она заговорит с ним. — Чего тебе?

— Прошу прощения, миледи, я не осмелился бы вас побеспокоить, но пришло письмо от герцога Орлеанского. В нём он просит известить вас о приезде графа де Сансера.

— Какого чёрта ему надо? — Генриетта метнула очередную стрелу.

— То же, что и всем остальным, — вырвалось у управляющего.

— Жених, — догадалась Генриетта, — пусть приезжает. Я ему окажу такой приём, что его не забудет ни он, ни мой отец. Шевелитесь, лентяи! — прикрикнула Генриетта застывшим слугам.

Спохватившись, они снова начали подбрасывать в воздух яблоки. Метнув безрезультатно ещё две стрелы, Генриетта отшвырнула от себя арбалет и вошла во дворец. Поднимаясь на второй этаж, Генриетта услышала заливистый смех и уловила имя де Сансера. Притаившись на лестнице, она прислушалась. До неё донеслись женские голоса. Один из них говорил:

— Этот тот самый граф де Сансер, который переоделся священником и под самым носом барона дю Рено переспал с его женой. Говорят, он писаный красавец. Все женщины в Париже мечтают заполучить его к себе в постель.

В голове Генриетты замелькали обрывки ранее услышанных разговоров.

Де Сансер! — Только сейчас она вспомнила истории про всем известного во Франции распутника, который не гнушался ничем, лишь бы затащить в постель очередную любовницу. Генриетта не могла поверить, что отец выбрал для неё такого жениха.

— А я слышала, что все мужья в Париже держат своих жён под замком, но граф всё равно пробирается к ним, — говорил второй голос.

— Я и сама не прочь попробовать графа, — захихикал первый голос, — говорят, перед ним ни одна женщина не может устоять!

— Эта ведьма устоит!

— А я слышала, что граф приручал и не таких злючек!

— Вот было бы интересно посмотреть, как наша миледи встанет перед ним на четвереньки и будет ластится, словно собачонка.

Не в силах более сдерживаться, Генриетта бросилась наверх.

— Прочь, мерзкие склочницы, — Генриетта схватила обеих горничных за волосы и, потянув к лестнице, столкнула их вниз. Горничные едва удержались на ногах и сразу же испуганно бросились прочь от разъяренной Генриетты.

— Мерзавец, — в ярости бормотала Генриетта, подразумевая графа де Сансера, — даже духа твоего мерзкого не будет в моём доме.

Генриетта стремительно выбежала во двор и громко позвала Журдена. Когда тот появился, Генриетта непререкаемым тоном приказала:

— Запереть ворота! Ни в коем случае не впускать графа во дворец!

Журден растерянно заморгал.

— Но миледи, монсеньор приказал встретить графа со всеми почестями!

— Мне глубоко наплевать на его приказы! — закричала вне себя Генриетта, она стояла спиной к воротам и не замечала, как во двор медленно въехали два всадника. — Вы не впустите его во дворец, я так желаю. И ещё, Журден, как только граф де Сансер подъедет к воротам, вы спустите на него псов, чтобы он побежал, как побитая собака, поджав хвост. Не выполните мой приказ — я сама их спущу, но только на вас! — пригрозила Генриетта.

— Полагаю, вы меня имеете в виду? — раздался за спиной Генриетты спокойный голос.

Она обернулась, как ужаленная, и с ненавистью устремила взгляд на говорившего.

— Если вы и есть граф де Сансер, то именно вас!

На лице Луи отразилось недоумение. Он не понимал, кто эта девица, встретившая его с таким отчуждением, как и не понимал того, почему она смотрит на него с такой ненавистью. Он проделал длинный путь и хотел больше всего отдохнуть, однако пришлось ответить этой дерзкой девчонке, не мог же он оставить её слова без внимания.

— Сударыня, вы отдаёте себе отчёт, что оскорбили меня?

— Если вы немедленно не уберётесь отсюда, я не ограничусь одними оскорблениями, — пригрозила ему Генриетта.

Луи неторопливо спешился и подошёл вплотную к Генриетте.

— Клянусь честью, сударыня, подобного приёма… — начал было Луи, но Генриетта резко его перебила:

— Не клянитесь тем, чего у вас нет. Для вас же будет лучше, если уберётесь.

— Вот наглая девица, — Луи охватывало давно забытое раздражение. — Будь вы мужчина — давно бы лежали мёртвым, а поскольку вы женщина…

— Я сумею должным образом проучить вас, жалкий хвастун!

— Перестанете вы, наконец, оскорблять меня? — разозлился Луи. — Поверьте, сударыня, моё терпение небезгранично.

— Моё тоже! — резко ответила Генриетта, — последний раз говорю тебе, мерзкий граф, — вон отсюда! Пошёл прочь!

Не меньше полусотни глаз следили за этой ссорой. Слуги, забросив все дела, притаились в укромных уголках и следили за развитием событий.

Де Валиньи с открытом ртом наблюдал за разъяренной красавицей. Впервые он видел, что женщина разговаривает с его другом подобным образом.

Огромным усилием воли Луи подавил вырывающуюся злость. Он осознавал, что силы неравны, поэтому выбрал единственное правильное решение. Он отвернулся от Генриетты и пошёл в сторону Журдена, не забыв бросить презрительный взгляд на Генриетту

— Убирайся отсюда, я тебе говорю, мерзкий похотливый козёл! — закричала в бешенстве Генриетта.

Луи подошёл к Журдену и обратился таким спокойным голосом, словно оскорбляли в эту минуту не его, а совершенно другого человека:

— Герцог Орлеанский должен был известить о моём приезде, я хотел бы увидеть свои покои…

— Твои покои в свинарнике, — раздался голос Генриетты, — там тебе отвели отдельное стойло.

Луи снова повернулся лицом к Генриетте.

— Сударыня, вы играете с огнём, — предупредил он с весьма мрачным видом.

— Не пытайся меня запугать, ничтожество, — презрительно бросила ему в лицо Генриетта.

— Сколько можно терпеть эти оскорбления? — Луи обращался с этим вопросом к самому себе.

— Уберешься ты наконец отсюда, — в бешенстве кричала Генриетта, — или мне спустить на тебя псов? Прочь из моего дома, мерзкий блудливый козёл, мерзавец, подлый развратник, ничтожный себялюбивый козёл! Грязная, вонючая свинья!

После последних слов Генриетты наступила на мгновение тишина. Луи был чернее тучи. Медленными шагами он приблизился к Генриетте. Генриетта встретила его презрительным взглядом.

Не раздумывая, Луи хлестнул рукой по щеке Генриетте. Все вокруг ахнули. Генриетта не могла поверить, что её ударили.

— Ты ничтожный…

Вторая пощёчина остановила её. — Я тебя убью…

Генриетта получила третью пощёчину и попятилась назад от Луп.

— Посмеешь сказать ещё хоть одно слово, я буду бить тебя до тех пор, пока твоя чёрная душа не замолчит навсегда, — мрачно предупредил Луи.

Генриетта, закусив губу от боли и отчаяния, с полыхающей ненавистью в глазах смотрела на своего обидчика. В груди всё клокотало. Она хотела унизить его, уничтожить, растоптать, но решимость Генриетты куда-то подевалась, ибо она ясно осознавала — стоявший перед ней человек несомненно выполнит свою угрозу. Генриетта отступила. Впервые в своей жизни.

— Надеюсь, урок усвоен, иначе мне придётся повторить его, — грозно предупредил Луи. — А теперь пошла прочь с моих глаз.

Кинув на него испепеляющий взгляд, Генриетта бросилась во дворец. Едва она скрылась за дверью, как за спиной Луи раздался хохот. Он угрюмо посмотрел на развеселившегося Де Валиньи.

— Право, незабываемое зрелище: граф де Сансер избивает беззащитную женщину. До сих пор все женщины таяли от одного твоего взгляда!

— Да её убить мало, — с нескрываемым гневом в голосе ответил Луи, — настоящая фурия. Я за всю свою жизнь не слышал и половины оскорблений, которыми она меня наградила в течение нескольких минут. Узнать бы, кто эта девица…

Если бы Луи осмотрелся вокруг себя, он, без сомнения, увидел бы десятки восторженных взглядов, направленных в его сторону. Даже конюхи перестали мыть лошадей и с открытыми ртами смотрели на него. Что касается Журдена, в непосредственной близости от которого произошли все эти события, он буквально сиял. Его взгляд и весь облик были полны неподдельного восхищения. Выждав слегка, чтобы не мешать разговору графа с виконтом де Валиньи, Журден обратился к столь желанному гостю:

— Прошу прощения, монсеньор, — в голосе Журдена слышалось безграничное уважение, — я покажу ваши покои.

— Отлично, мой друг, — отозвался Луп, — ведите, мы следуем за вами. Да, и будьте любезны, пошлите кого-нибудь к миледи, чтобы сообщили о моём приезде.

Журден всего-то и смог, что издать булькающий звук.

— Ты заметил? — де Валиньи толкнул Луи в плечо.

Луи кивнул. Это место не внушало ему доверия. Вначале эта девица, а теперь слуги, которые останавливались и как-то странно поглядывали на него.

«Сплошная загадка, — подумал Луи, — куда же меня отправил его величество?» Вместо того, чтобы напропалую гулять последнюю неделю, ему, наверное, стоило побольше разузнать об обитателях этого дворца и его хозяйке. Сделай он это…

— Монсеньор, мы прибыли!

Луи с де Валиньи разместились в двух соседних комнатах на третьем этаже. Комнаты, хотя и были небольшие, но сияли чистотой и убранством. В середине стоял круглый стол с двумя креслами. На столе подсвечник с резной ножкой. Слева кровать и подобие маленькой тумбы. Бегло осмотрев всё, Луп отворил единственное окно в комнате. Ему на глаза попался роскошный сад, который находился слева от его окна. Ему даже показалось, что он почувствовал благоухание цветов в саду. Луп невольно задержал взгляд, рассматривая сад.

— Миледи никому не позволяет бывать в саду! Луи обернулся к Журдену и спросил:

— Надеюсь, для меня она сделает исключение?

— Раньше, монсеньор, на такой вопрос я бы с уверенностью ответил, что миледи ни для кого не делает исключений, но сейчас… я почти не сомневаюсь в том, что вы будете пользоваться особыми правами.

Слова Журдена неприятно подействовали на Луп.

«Он не сомневается, что миледи выйдет за меня замуж, — сделал для себя не очень утешительный вывод Луи. — Однако рано сдаваться, битва ещё впереди».

— Кстати, о миледи. Вы не сочтёте за труд передать ей мою просьбу?

— Всё, что угодно, монсеньор!

— Я хочу поговорить с моей будущей невестой и, если возможно, сегодня!

Журден поклонился Луи.

— Я немедленно передам миледи вашу просьбу. В два часа у нас обед, но если вас не устраивает время…

— Вполне устраивает, — отозвался Луи.

— Хорошо, — Журден взялся за ручку двери, — монсеньор, вы не представляете, как все мы рады вашему приезду.

Луи подозрительно прищурился, провожая взглядом Журдена.

«С чего бы это, — беспокойно подумал Луи, — возможно, им жаль её. А если я прав, следовательно, у неё есть недостатки. Возможно, физические недостатки… нет, нет, не может быть», — Луи погнал эту мысль от себя, но она почему-то отложилась в его голове.

Оставшись один, Луи радостно потер руки. У него появлялись друзья, а значит, дело, которое он задумал, становилось гораздо проще воплощать в жизнь. Сбросив сапоги, Луи с наслаждением растянулся на кровати. Он стал размышлять о предстоящей встрече со своей будущей невестой. Самое важное, думал Луи, произвести плохое впечатление на нее. Понять, что ей не нравится, и делать именно это. Возможно, ему удастся сделать так, что она отвергнет его. Во всяком случае, он на это надеялся.

— О чем думаешь? — спросил вошедший де Валиньи. Он бесцеремонно уселся в кресло и, закинув ногу на ногу, устремил вопросительный взгляд на друга.

— Размышляю над тем, как с первой встречи создать дурное впечатление о себе.

— Бедняга, — рассмеялся де Валиньи.

— Перестань смеяться! — раздраженно бросил де Сан-сер. — Ты здесь затем, чтобы помочь. Распускай обо мне гнусные слухи по мере своих возможностей.

— Боюсь, они и без моей помощи все знают. Вряд ли я смогу добавить что-то новое!

Возникло молчание, которое нарушил де Сансер.

— Думаешь, я смогу отвертеться от брака?

— Возможно! Если твоя невеста хоть немного похожа на ту девицу, которую ты повстречал.

— Не напоминай о ней! — де Сансер поморщился.

— А мне она понравилась, — заявил де Валиньи, — она необыкновенно хороша, даже в Париже я не встречал таких женщин.

— Я тоже, — не скрывая иронии, произнес де Сансер, — воистину редкое создание. Один язычок чего стоит.

Они продолжили разговаривать, время от времени возникала легкая перепалка.

Ровно через час после своего ухода Журден вновь появился в комнате.

Журден пригласил их на обед, а заодно сообщил, что миледи также будет присутствовать на обеде. Наступил решительный момент. Де Сансер и де Валиньи последовали за Журденом в столовую. По пути Валиньи передумал обедать и вернулся обратно в комнату. Он решил, что будет благоразумно не мешать первой встрече Луп с невестой.

На длинном столе лежали три прибора. Один Журден велел убрать. Миледи не было. Де Сансер уселся на стул и попросил подавать обед. Через минуту перед ним стояла благоухающая тарелка с супом. Де Сансер почувствовал, что сильно проголодался. Он без промедления принялся за пищу. Он провёл в столовой около четверти часа. Произошла смена блюда, когда…

В столовую вошла женщина в черном платье. Лицо было закрыто вуалью. Луи мгновенно оценил взглядом знатока стройные контуры женского тела.

«А неплохо бы с ней размяться в постели, — подумал было Луи, но тут же одёрнул себя, — ты что, не в своём уме? Тогда уж точно придётся на ней жениться. Ну нет, с кем угодно… только не с этой девицей. Хотя надо признаться, что опасения по поводу её физических недостатков… были совсем напрасными. Король не так плохо ко мне относится, как я полагал».

Последняя мысль принесла некоторое успокоение в душу Луи. Однако время идёт, а он всё ещё не заговорил со своей будущей невестой. Тьфу… слово-то какое отвратительное.

Луи толкнул стоявшего рядом Журдена.

— Это она?

Журден кивнул головой.

— Миледи, — изобразив радостный вид, но не вставая со своего места, сказал Луи, — счастлив познакомиться с вами. Прошу вас, садитесь, — он указал на стул рядом с собой.

Генриетта встала напротив него, возле стола. Из-под вуали она внимательно следила за бесцеремонным поведением графа. Наглость графа, равно как и явное неуважение, бесила Генриетту едва ли не больше полученных пощёчин.

— Благодарю за приглашение, — не скрывая сарказма, ответила Генриетта, — но я привыкла есть стоя.

Казалось, этого мерзавца ничто не могло смутить. Луи пожал плечами.

— Вы уж простите, миледи, я привык обедать сидя! — Луи с видимым удовольствием переключил внимание с Генриетты на лежавшую перед ним пищу Не оставалось и малейшего сомнения в том, что для него предпочтительней в данную минуту. Однако чуть позже он вновь устремил на неё притворно радостный взгляд и обратился с вопросом к Генриетте:

— Позвольте спросить, миледи, у вас траур?

— Нет, граф, причины совсем иные!

Граф де Сансер отодвинул тарелку с остатками пищи от себя.

— С вашего позволения, миледи, я бы хотел приступить к официальным ухаживаниям. Для вас не секрет, что герцог Орлеанский, ваш батюшка, одобрил мое стремление стать вашим супругом. Надеюсь, вы будете столь благосклонны ко мне, сколь был ваш отец, — Луи лгал свободно, не чувствуя угрызений совести.

— Любезный граф, — послышался голос из-под вуали, — с вашей стороны так благородно жениться на мне, зная о страшной трагедии, которая меня постигла.

— Трагедии? — переспросил Луи, чувствуя смутное беспокойство. — Что вы подразумеваете под этим словом, миледи?

— Оспу, граф! Надеюсь, отец сообщил вам, что я переболела этой страшной болезнью? Он не скрыл от вас, что после болезни у меня на лице и на всем теле остались глубокие следы?

«Я пропал! — с отчаянием подумал Луи. — Вот какую подлость задумал король. Какой бы она ни была дурой, от брака ни за что не откажется. Вряд ли ей выпадет еще один шанс. Я знал, знал… я чувствовал, что у неё есть недостатки… но такие? Будь всё проклято! Будь проклят мой дядюшка! Что мне делать? Что? Я должен немедленно что-то предпринять… немедленно, иначе… мне придётся жениться на этой… этой… он даже слова подходящего найти не может…

Проклятье, мне придется жениться на уродине!» Генриетта наблюдала за графом де Сансер так, как коршун наблюдает за своей будущей добычей. Она надеялась, очень надеялась, что её игра останется незамеченной. И уповала на то, что её слова достигнут намеченной цели. В эти несколько мгновений, после нанесения ею нацеленного удара, Генриетта ощущала напряжение во всём теле. Но оно начало уходить, как только она заметила перемены на лице графа. Улыбающееся, самоуверенное лицо графа стало меняться. На щеках появилась лёгкая бледность. Взгляд помрачнел. Аппетит, по всей видимости, пропал. Граф перестал есть, хотя по-прежнему ковырял ложкой в тарелке. Граф продолжал меняться на глазах. Вскоре Генриетта увидела, что он совершенно расстроился. Каждая подобная перемена в графе проливалась целебным бальзамом на душу Генриетты. Поглощённая наблюдением за графом, она не замечала взгляда своего слуги. Журден смотрел на неё едва ли не с ненавистью. Затем он бросил ободряющий взгляд на графа де Сансера, словно пытаясь сказать ему: «Пожалуйста, не сдавайтесь. Мы рядом с вамп. Мы поможем вам, только не сдавайтесь».

Граф де Сансер поднялся. Выглядел он совершенно мрачным и расстроенным. Генриетта злорадствовала. «Посмел поднять на неё руку? Посмел унизить её при слугах? Так получите счёт, господин граф! И это всего лишь начало плана возмездия. Если ты только посмеешь остаться здесь, во дворце, — я уничтожу тебя. И никто, ничто тебя не спасёт. Но ты не посмеешь», — Генриетта проводила выходящего графа молчаливым, полным злорадства взглядом. Её счастье, что графу невозможно было заглянуть под вуаль.

— Вы покидаете меня, граф? — Генриетта остановила его притворно жалобным голосом.

Граф де Сансер на мгновение остановился и, не глядя на Генриетту, едва выдавил из себя ответ:

— Мне… мне необходимо уехать. Рад был… познакомиться, миледи!

Граф де Сансер поспешно покинул столовую. После его ухода Генриетта, пришедшая в прекрасное расположение духа, обратилась резким повелительным голосом кДиманшу:

— Принесёшь поесть в мою комнату. И ещё… после того, как этот мерзавец уберётся из дворца, — а я уверена, что это произойдёт с минуты на минуту, — мы с тобой побеседуем на тему, каким должен быть слуга в моём доме. И кого он должен слушать. Кому служить. А ещё лучше, — продолжала Генриетта с жёсткой интонацией в голосе, — если ты начнёшь подыскивать себе другое место.

Диманш склонил голову перед Генриеттой.

— Хорошо, миледи!

Не забыв бросить презрительно-надменный взгляд на слугу, Генриетта покинула столовую и поднялась к себе. В столовую тут же ворвались несколько служанок и закидали Диманша вопросами. Облик Диманша почти в точности соответствовал облику графа, когда тот покидал столовую. На все вопросы он коротко ответил:

— Граф уезжает. Я тоже!

Эта новость вскоре облетела весь дворец. Воспарившие было духом после приезда графа слуги снова впали в уныние. Ничего не менялось. Эта ведьма снова, в который раз, взяла вверх.

Виконт де Валиньи, от которого укрылось происшествие в столовой, спускался по лестнице, собираясь выйти во двор. По дороге в холл дворца он высматривал фигуру своего друга. Но Луи, по всей видимости, всё ещё находился в столовой и беседовал со своей будущей супругой.

Де Валиньи вздохнул вначале, а потом широко улыбнулся. Он, несомненно, сочувствовал своему другу, прекрасно зная его ненависть к такому тонкому понятию, как брак. Но не мог сдержать улыбку, представив себе Луи, пытающегося произвести дурное впечатление на герцогиню Орлеанскую.

У подножья лестницы он едва не споткнулся об одного из слуг. Слуга, стоя на коленях, вытирал статую молодой девушки, выполненную в римском стиле. Точно такая же статуя стояла с другой стороны лестницы. Статуи красиво вписывались в архитектурный стиль дворца. Обе как бы давали начало широкой лестнице и в то же время приглашали пройти наверх. Валиньи сделал последний вывод исходя из позы статуи. Правая и, соответственно, левая рука статуй были направлены в сторону лестницы.

Де Валиньи обошёл слугу. При этом его явно удивило выражение лица последнего. Оно было донельзя расстроенным.

«Наверное, попало от хозяев», — подумал было Валиньи, но тут увидел двух служанок, несущих постельное бельё. Они прошли мимо него с точно такими же расстроенными лицами. И уже у входа в столовую он увидел Журдена. Тот выглядел ещё более расстроенным.

Виконту де Валиньи оставалось только поражаться — настолько изменилось поведение и облик дворцовой прислуги за те несколько часов, что они провели здесь. Вначале — любопытные и явно весёлые. Сейчас — замкнутые и расстроенные.

«Да что, чёрт побери, происходит в этом дворце?» — де Валиньи был крайне заинтригован происходящим. Но не стал размышлять на эту тему, а остановил Журдена и спросил:

— Любезный, вы случаем не видели моего друга, графа деСансера?

— Онуехал, ваша светлость!

Отвечая на этот вопрос, Журден ещё больше помрачнел.

— Уехал? — словно эхо, повторил де Валиньи. — Странно, что он меня не предупредил. А вы не знаете, куда именно отправился граф, любезный?

— По всей вероятности, домой!

Виконт де Валиньи, услышав эти слова, расхохотался.

— Ну уж нет, любезный. Это единственное место, куда граф наверняка не отправится. В ближайший месяц, по крайней мере. Наверняка, он находится в одной из харчевен. Исходя из этих соображений, я бы попросил вас, любезный, подсказать, есть ли более-менее приличное для дворянина местечко поблизости от дворца?

Журден с некоторым удивлением слышал речь виконта де Валиньи. Едва тот закончил, как Журден с непоколебимой уверенностью ответил:

— Ваша светлость заблуждается. Граф покинул дворец. Он уехал из Орлеана. Я уверен в этом.

— Уверены? Вот как? — виконт де Валиньи явно наслаждался заблуждением этого человека. Он знал Луи более пяти лет и тем не менее никогда бы не смог с уверенностью предположить, что тот собирается сделать в следующую минуту.

— Да, ваша светлость!

— И почему же, интересно, вы решили, что граф покинул Орлеан? — поинтересовался де Валиньи, не переставая при этом насмешливо улыбаться.

Журден опустил голову и негромко ответил:

— Произошли неприятности, ваша светлость. Эти неприятности расстроили монсеньора. Вот он и покинул нас.

Де Валиньи перестал насмешливо улыбаться. До него наконец дошло, почему все обитатели дворца так опечалены. Они считают, что Луи покинул их. В который раз де Валиньи поражало впечатление, которое производил его друг на окружающих. Всего несколько часов прошло, а все обитатели дворца едва ли не влюблены в него. Он мягко похлопал Журдена по плечу.

— Не берите в голову, любезный. Луи наверняка развлекается в какой-нибудь таверне. Он никуда не уехал. Я в этом уверен. А по поводу неприятностей… не знаю, что здесь произошло, но вряд ли они сравнимы с другими… хм… заботами моего друга.

Взгляд Журдена, который начал понемногу оживать, был устремлён на виконта де Валиньи. Последний видел, что Журден и понятия не имеет о том, кого называет «монсеньором». Настал момент, который, несомненно, можно было использовать для облегчения участи Луи. И, как истинный друг, де Валиньи не преминул воспользоваться им.

— Судите сами, любезный, — с некоторой напускной грустью заговорил де Валиньи, — графа ненавидит король. Его ненавидит церковь. Несколько нотаблей. Му-

жья, с жёнами которых он успел переспать. А это по меньшей мере около ста человек. Если вы помножите число обманутых мужей на количество провинций, которыми они владеют, получится весьма значительная часть Франции, уверяю вас. А теперь судите сами, стоят ли неприятности, о которых говорите вы, тех, что упомянул я. И ещё, — де Валиньи наклонился к уху Журдена и прошептал: — Никому не говорите о том, что вы от меня услышали. Вы понимаете, любезный? Никто не должен знать о том, что граф де Сансер — это самое худшее из того, на что мог рассчитывать Орлеанский дом. А самое главное, не говорите об этом герцогине.

Выговорив эти слова, де Валиньи, явно довольный собой и своими словами, направился к выходу. Он совершенно не замечал, как радостно заулыбался Журден. Как и не знал, что ровно через минуту после его ухода около десятка слуг, сумевших подслушать разговор, сплотились возле Журдена и о чём-то зашептались приглушёнными голосами.

Де Валиньи не видел всего этого. Он пребывал в уверенности, что его слова дойдут до слуха герцогини и она сделает соответствующие выводы. Больше того, он пребывал в уверенности, что его друг получит отказ в ближайшее время. И почти видел, как Луи благодарит его. Поглощённый этой картиной, де Валиньи вышел из ворот дворца. Охрана, стоявшая у ворот, беспрепятственно выпустила его. Она вообще сделала вид, будто не замечает его.

Оказавшись на площади, де Валиньи оглянулся вокруг себя. Куда же мог направиться Луи? Учитывая то обстоятельство, что он находился в незнакомом городе, де Валиньи бодрым шагом направился в сторону близлежащих огней. Огни ярко отсвечивали в темноте, и де Валиньи предположил, что это может быть только харчевня. А если это харчевня, следовательно, весьма вероятно увидеть там Луи. Меньше чем через четверть часа де Валиньи сумел убедиться в верности первого предположения. А чуть позже, когда он уже стоял у дверей харчевни под вывеской «Кабан и Утка», — в верности второго. Ещё снаружи он услышал громкий голос, который, без всякого сомнения, мог принадлежать только графу деСансеру

Дверь харчевни отворилась. На пороге показался пьяный мужчина. Он остановился посередине. Не выходя наружу, но и не возвращаясь обратно. Так он и стоял на пороге харчевни, слегка раскачиваясь по сторонам. Пьяный снял шляпу и вытер ею лицо, а затем уставился на де Валпньп. Тот брезгливо поморщился, а затем вежливо обратился к незнакомцу:

— Не могли бы вы, любезный, отойти в сторону и дать мне возможность пройти?

— Здесь много места, — пьяный, качнувшись, показал на проход рядом с собой. Места хватало для того, чтобы боком протиснуться в дверь.

Де Валиньи счёл такой ответ оскорблением для себя. Не долго думая, он схватил за шиворот пьяницу и вытолкнул на улицу. Пьяница по инерции прошёл несколько шагов и грохнулся оземь. Де Валпньп уже вошёл внутрь, когда услышал вопль того пьяницы, которого отшвырнул от двери:

— Убивают, братья! Помогите!

Де Валиньи расхохотался было, но тут же осёкся и мгновенно выхватил шпагу. На него сквозь полутёмную обстановку харчевни наступала пара десятков пьяных мужчин. Оружия у них не было, однако лица… выглядели злобными и внушали серьёзное опасение. Де Валиньи быстро оглянулся в поисках своего друга. Луи нигде не было заметно, хотя де Валиньи мог поклясться, что слышал именно его голос. Вокруг него было несколько десятков деревянных столов. Все были забиты посетителями. Все как один смотрели в его сторону. И ни в одном из них де Валиньи не увидел сочувствия. Все взгляды, направленные на него, излучали открытую враждебность.

— Луи! — во всю силу своих лёгких воззвал де Валиньи.

Прошло несколько мгновений, в течение которых толпа приблизилась на весьма опасное расстояние. Де Валиньи напрягся, готовясь отразить атаку. Как назло, он не прихватил с собой кинжал. Хотя в данной обстановке кинжал мало чем поможет. Силы были слишком неравны.

«Неужто придётся умереть здесь, в этом богом забытом месте? От рук этих пьяниц?» — едва де Валиньи об этом подумал, как услышал печальный голос Луи.

— Твой друг мёртв, Антуан! Граф де Сансер скончался. И я справляю достойную мессу по этому несчастному!

Трудно описать облегчение, испытанное де Валиньи после этих слов.

— Если ты немедленно не придёшь на помощь, придётся заказать ещё одну мессу… по мне!

Сразу после этих слов воцарилась тишина. Толпа пьяных мужчин почему-то остановилась и все как один посмотрели наверх. Балкон, к которому вела видавшая виды лестница и который, по всей видимости, представлял собой холл второго этажа, был пуст. Однако все услышали поспешные шаги. А затем увидели нависшее сверху лицо. Рядом с лицом появились увесистые груди дородной женщины.

Антуан поразился внешнему облику своего друга настолько, что забыл об опасности, угрожавшей его жизни в данную минуту. На Луи из одежды были лишь рубашка и штаны. Сапоги, по всей видимости, куда-то делись. Штаны были испачканы чем-то непонятным и выглядели ужасно. Рубашка висела непонятно как. Один рукав почти по самое плечо был оторван. У изгиба локтя была рана, на которой была заметна засохшая кровь. Ворот рубашки был буквально отодран и свешивался за спину. На шее виднелись несколько глубоких царапин. На подбородке был заметен кровоподтёк. Черт лица своего друга де Валиньи не удалось хорошенько рассмотреть, но он не сомневался, что оно выглядит не лучше, чем одежда. Прежде чем де Валиньи снова заговорил, Луи с глубоким пафосом воскликнул с балкона:

— Умереть в бою за друга — что может быть прекрасней? Держитесь, мерзкое отребье… канальи… жертвы пьяных акушерок. Граф де Сансер идёт в последний бой. Он умрёт за друга!

Издав дикий рык, Луи неизвестно откуда выхватил шпагу и ринулся по лестнице вниз на толпу. Он не успел спуститься, как толпа мгновенно разошлась. На месте оставался лишь здоровенный мужчина. Он поднял обе руки вверх, как бы объявляя себя побеждённым и сдаваясь на милость победителя. На всю харчевню прогремел бас этого мужчины:

— Одного раза было достаточно, ваша светлость! Бог свидетель, такого хорошего человека, как вы, тут не видывали. И духом крепок, и кулаком, и выпить… силён. Одним словом, просим прощения, ваша светлость. Ваш друг, как и вы сами, желанный гость здесь.

Закончив, мужчина слегка повернулся, собираясь встретиться с Луи лицом к лицу, и тут… де Валиньи заметил здоровенный синяк у него под глазом. Сразу же пришло понимание, почему одежда его друга в таком состоянии. По-видимому, ему пришлось основательно повоевать в этой богом забытой харчевне.

Луп наконец спустился с лестницы и предстал перед говорившим. Вслед за ним спустилась дородная женщина в потрёпанном платье и с румяными щеками. Это была самая настоящая толстуха. И ей было не меньше пятидесяти лет. Вид у неё был, мягко говоря, отвратительный. Чего стоили только покрасневшие глаза, которые излучали неприкрытую похоть…

Де Валиньи брезгливо поморщился. Боже, до чего дошёл Луи. После самых изысканных парижских красавиц… такое…

Тем временем Луи, на которого, несомненно, подействовали слова, сказанные громилой, как про себя назвал его де Валиньи, приняв печальный вид и придавая голосу нотки глубокой грусти, заговорил — де Валиньи оставалось только поражаться, насколько изменчивым был в этот вечер его друг:

— Ты не позволил мне погибнуть с честью, но тем не менее я не держу обиды. И вовсе не ты тому причина. Сегодня самый отвратительный день в моей жизни. Самый худший день в моей жизни. Если б я знал… если б я только знал, какое несчастье меня ждёт, клянусь вам… я… — Луи на мгновение прервал свою речь и оглянулся вокруг себя. Увидев женщину, которая сопровождала его, он поманил её рукой и, как только она подошла, обнял её за талию. Если, конечно, то, что держала рука Луп, можно было так назвать. Женщина с глубоко счастливым видом прижалась к нему.

— Я бы женился на этом обаятельном, прекрасном создании, — Луи продолжал прерванную речь, не замечая, что все вокруг поморщились, а де Валиньи едва не вывернуло после этих слов.

— И это, несомненно, явилось бы гораздо меньшим злом для меня… чем… то отвратительное создание, которое уготовили мне жестокая судьба и злая воля, — Луи отпустил женщину и замахал руками вокруг себя, словно отгоняя чью-то тень, ну да ладно… к чёрту графа де Сансера… он уже мертвец, и нам надлежит как добрым католикам с честью похоронить этого несчастного. Хозяин! — неожиданно закричал во всё горло Луи.

Через мгновение к нему подбежал высокий худощавый мужчина с запачканным фартучком. Он низко поклонился и не выпрямлялся.

— Антуан, дай денег этому в высшей степени почтенному человеку!

Де Валиньи ожидал чего-то такого, поэтому молча достал кошелёк и начал отсчитывать монеты. Луп молча подошёл к нему и так же молча забрал у него кошелёк из рук.

— Да там целое состояние, — возмутился было де Ва-линьи, но был остановлен глубоко печальным голосом Луи:

— Антуан, возможно ли, что я в тебе ошибался? Ты говоришь о деньгах, когда справляют заупокойную мессу по твоему лучшему другу?

Де Валпньп только и мог что развести руками в ответ на эти слова. А что ему ещё оставалось сделать? Луи вручил эти деньги хозяину харчевни со словами:

— Держи, мой добрый друг. Держи и позаботься о том, чтобы каждый в этой харчевне был накормлен до отвала. Дай всем самого лучшего вина. Пусть пьют за здоровье… за упокой, — поправился Луи, — несчастного, разбитого, уничтоженного горем… графа де Сансе-ра. Пейте, друзья мои. Пейте и говорите прекрасные слова в адрес этого всеми любимого, уважаемого при жизни человека. Говорите добрые слова в его адрес, а я послушаю и оценю их. Я, быть может, смогу понять… каким был этот несчастный граф.

Едва Луи закончил, как возле него началось настоящее ликование. Все посетители одновременно выражали своё восхищение и свою благодарность щедрому другу. Хозяин, не в силах скрывать радостного блеска в глазах, быстро сунул кошелёк в карман. Почти сразу же после этого раздался его громкий голос. По харчевне забегали несколько служанок. Все столы начали наполняться яствами и отменным вином. Луи, не долго думая, рукавом рубашки стряхнул содержимое одного из столов. Затем взобрался на стол и, приняв глубоко печальный вид, застыл.

Де Валиньи эта непонятная комедия начинала понемногу раздражать. Он подошёл к столу, на котором стоял Луи.

— Может, ты прекратишь этот идиотский спектакль и отправишься во дворец? И что, чёрт побери, вообще происходит?

— Тсс, — Луи приложил палец к губам, призывая де Валиньи к молчанию, — эти достойные люди собираются выпить в честь твоего усопшего друга, а ты мешаешь. Помолчи, Антуан, если, конечно, не хочешь сказать добрые слова в адрес покойного друга.

— Почему же не хочу?

Де Валпньп подошёл к одному из столов, взял чей-то наполненный вином кубок и поднял его вверх, окидывая при этом взглядом всю харчевню.

— За покойного графа де Сансера! За этого чёрствого, бездушного, самонадеянного, самовлюблённого эгоиста, который в своей жизни ничего и никого не любил, кроме самого себя. За человека, который считался моим другом, но на самом деле и понятия не имел, что это такое. За человека, который оскорбил церковь! За человека, который оскорбил герцога Бурбонского, прилюдно выказав ему неуважение. За человека, который наставил рога доброй половине мужей Парижа и после совершенного имел наглость утверждать, что ему невыразимо скучно. Для общего веселья ему, наверное, следовало прикончить мужей этих женщин. Да только беда в том, что покойного графа не прельщали вдовы. Следовательно, эта затея не могла принести ему утешения. Ввиду всего этого он и оказался в этом… месте. И умер, как нераскаявшийся грешник! За упокой души графа де Сансера!

Де Валпньп опорожнил кубок и как ни в чём не бывало поставил уже пустой обратно на стол. После его слов воцарилось полнейшее молчание. Слышны были глубокие вздохи посетителей. Все они избегали смотреть на де Валиньи, равно как и на Луи, который с явной угрозой смотрел на своего друга. Де Валиньи с невинным видом обернулся к нему лицом:

— Ты не доживёшь до утра, Антуан. Я тебя убью! — со всей серьёзностью пообещал ему Луи.

— И это вместо благодарности?

— Благодарности? — Луи чуть язык не проглотил от возмущения, — ты меня поносишь, как не поносят и самого заклятого врага, а в ответ ждёшь слова признательности?

— Ты ведь сам просил, — напомнил ему де Валиньи.

— Я? — возмущённо начал было Луи, но внезапно осёкся. Его лицо осветилось радостью. Он сошёл со стола, подошёл к де Валиньи и, когда тот ожидал самого худшего, неожиданно обнял его. При этом Луи зашептал ему на ухо:

— Мой друг! Мой истинный друг! Только так я смогу избавиться от своей несчастной судьбы. Ты прав.

Луи отстранился от растерянного де Валиньи и, прежде чем залезть обратно на стол, нравоучительно заметил:

— Можешь говорить эти слова всюду — за исключением этого места, ибо здесь они неуместны. Об усопших не принято отзываться плохо.

Де Валиньи был растерян. Он испытывал лёгкое потрясение по причине того, что совершенно перестал понимать своего друга. Ему не оставалось ничего, кроме как сесть за один из столов и наблюдать, как Луи с умиленным видом слушал речь в адрес покойного графа де Сансера, то есть самого себя.