Глава 8 Заброшенная кузня

Холода наступили резко. Не верилось, что еще недавно леса были одеты в золото. Зарядившие дожди сорвали с деревьев праздничное одеяние и смыли позолоту бабьего лета. Прошло две недели со времени разговора Глеба с Агнессой и Марикой, а они так и не выбрались в кузню. Они ждали, что погода хотя бы немного разъяснится, но та, словно издеваясь, насылала на землю проливные дожди с пронизывающим северным ветром.

Глеб нервничал. Времени было слишком мало, и он не мог позволить себе тратить дни попусту, но казалось, сама природа настроена против него. Окружающие начали замечать, что принц стал необычайно резок и раздражителен, чего прежде за ним не водилось. Злоба разъедает даже самые чистые сердца, стоит ей там поселиться.

Казалось, дождь никогда не кончится, но даже осенняя хлябь не бывает вечной. Поднявшись утром, Глеб увидел, что морось прекратилась. Правда, погода мало подходила для прогулки. Серое, унылое небо нависло над землей, грозя снова разразиться потоками слез. Порывы холодного ветра загоняли людей под крыши. И все же тянуть дальше не имело смысла. Глебу не терпелось разобраться с кошельком, иначе, слякотно ли, ясно ли, небо ему казалось с овчинку.

Поначалу он надеялся, что Агнесса сознается и сама вернет украденную вещь, но день проходил за днем, а герцогиня молчала. Чем больше упрямилась Агнесса, тем сильнее ожесточался Глеб. Он решил во что бы то ни стало вывести герцогиню на чистую воду, нисколько не сомневаясь в ее виновности. Сразу же после завтрака, никого не предупредив и ничего не объяснив, Глеб оседлал коня и отправился к Марике.

Немного погодя, через восточные ворота из города выехали три всадника. То ли защищаясь от порывов северного ветра, то ли опасаясь быть узнанными, они кутались в грубые шерстяные плащи с низко надвинутыми капюшонами. Скоро они свернули на разбитую проселочную дорогу. Осенняя распутица развезла колею. Копыта лошадей чавкали в грязи, едва не завязая в ней. Было пустынно, лишь деревья, точно нищие в лохмотьях последней, жухлой листвы, стояли вдоль дороги. Они протягивали скрюченные почерневшие ветви, будто просили милостыню.

— Далеко ли еще? — спросил Глеб, с опаской глядя на нависшие тучи, готовые разразиться новым дождем.

— Вон за тем пригорком, — махнула рукой Марика.

Холм, увенчанный кладбищенскими крестами, придавал месту зловещий вид. Когда-то здесь проходила дорога, по которой купцы возили товары. Возле дороги стояло большое поселение, но люди давно покинули насиженные места. Теперь здешние края пользовались дурной славой. Торговцы объезжали эту местность стороной, предпочитая более длинную, зато безопасную дорогу. Только самые лихие удальцы выбирали короткий путь, да и те старались миновать старое кладбище засветло. Говаривали, как завечереет, у каждого, кто проезжает мимо, случается несчастье: то обод колеса лопнет, то ось сломается, будто кто нарочно задерживал путников. А случись такое, нужно бросать повозку с товаром и вместе с лошадьми бежать без оглядки, и горе тому, кто осмелится задержаться на ночь.

От некогда большого поселения осталось лишь несколько вросших в землю изб. Крыши на них давно обвалились, и лишь ребра балок, как остовы гигантских животных, торчали из земли. Кузня стояла на отшибе, возле самого кладбища.

Хмурый, пасмурный день был похож на сумерки, и от этого пейзаж казался еще более тягостным. Чем дальше, тем больше Агнессе было не по душе задуманное, но выказать свой страх значило бы лишь сильнее укрепить Глеба в его подозрениях. Ради Марики она должна была доказать свою невиновность.

На Глеба здешние края тоже навевали мрачные размышления. В душе он жалел, что затеял гадание, но поворачивать назад было поздно.

Они подъехали к кузне и спешились. Постройка на удивление сохранилась гораздо лучше других. Даже крыша уцелела и не обвалилась. Дверь была приоткрыта. Пересилив боязнь, Глеб толкнул ее и шагнул внутрь. Марика и Агнесса последовали за ним. Здесь все было в запустении. С потолка кисеей спускалась лохматая от пыли паутина, но кузнечные клещи, молот и другие инструменты лежали нетронутыми.

— Странно, что за столько времени люди не растащили весь скарб, — удивился Глеб.

— Это оттого, что кузнеца боятся, — шепотом пояснила Марика.

— Так ведь он давно умер, — возразил Глеб.

— Ну и что? Он хоть и мертвец, а вещи свои стережет. Если кто их возьмет, обязательно через них увечье получит.

— А ты откуда знаешь?

— Так люди говорят. А в темные ночи он в кузню хаживает, горн зажигает и стучит по наковальне до утра молотом, — добавила девочка.

— Ну, обрадовала, — протянул Глеб. После услышанного единственным его желанием было убраться отсюда подальше.

— Не нравится мне эта затея, — в унисон его мыслям осторожно вставила Агнесса. Она жалела, что пошла на поводу у детей, но холодная усмешка Глеба тотчас напомнила ей, что у нее не было выбора.

— Признайтесь, что кошелек у вас, и мы тотчас уедем, — с надеждой сказал Глеб.

— Мне не в чем признаваться, — упрямо повторила герцогиня.

Занятые перепалкой, они не замечали, что Марика из последних сил крепилась, чтобы никто не догадался, как ей страшно. Это был вовсе не тот страх, что испытывали люди, оказавшись в месте, овеянном зловещими легендами. Он имел гораздо более глубокие корни. Варга строго-настрого запрещала ей ворожить. Марика до сих пор помнила, как больно та оттягала ее за уши, когда однажды они с цыганскими ребятишками затеяли вызывать духов. Из всей ватаги досталось только ей одной, хотя там были ребятишки и постарше.

Девочка уговаривала себя, что ничего плохого не случится. Гадание на наковальне — не такая уж сильная ворожба, но в душе зрело предчувствие чего-то ужасного. Зачем только они с Глебом взяли кошелек Лунного рыцаря? Он все равно им не пригодился, а лишь навлек проклятие. Но теперь отступать было поздно. Марика не видела другого способа развязать узел вражды между приемной матерью и Глебом.

— Зачем ругаться? Дело надо делать, пока до ночи далеко, — прервала ссору девочка.

Стараясь подавить обуревавшие ее страхи, она зажгла свечу. Язычок пламени затрепетал, оплавляя воск. Несколько тяжелых капель упали на металл. Марика закрепила в расплавленном воске горящую свечу. Фитилек потрескивал и коптил. Черная восковая слеза медленно поползла вниз.

Девочка достала краюху хлеба и, разломив, положила подле свечки, а рядом насыпала горстку соли. Все приготовления были завершены.

— Пусть каждый положит сюда свою вещь, — глухим от волнения голосом приказала Марика.

Точно бросаясь в омут с головой, она сняла браслет, который хранила как память о цыганской жизни, и первой положила его на наковальню. Рядом лег шелковый носовой платок с вышитым в углу королевским гербом.

Глеб с неприкрытой враждебностью уставился на Агнессу, которая тщетно пыталась стянуть с пальца перстень. Юноша не сомневался, что это всего лишь уловка, чтобы увильнуть от испытания.

— Что, не снимается? Какая жалость. Неужели мы напрасно тащились в эту даль? — язвительно ухмыльнулся Глеб.

Агнесса вспыхнула, порывисто сорвала с себя капор и бросила его на наковальню. От дуновения пламя свечи бешено заплясало, едва не погаснув. Все затаили дыхание, будто угасшая свеча означала нечто большее, чем огарок с почерневшим фитильком, и ее нельзя было запалить вновь. Постепенно свеча разгорелась. Теперь пламя не колебалось. Оно застыло, словно нарисованное неведомым художником над пыльной наковальней.

Марика спохватилась, что не помнит заклинания. В памяти всплывали отдельные слова на гортанном цыганском языке, но они не складывались в единое целое. И не мудрено. Она лишь пару раз слышала, как заклинание читала Варга. Ей было ни к чему заучивать его наизусть.

Шли минуты. Чем больше Марика силилась вспомнить слова, тем вернее они от нее ускользали. А в глубинах сознания почти неосознанно крутилась одна единственная мысль: «Все к лучшему, ведь мне нельзя ворожить». Девочка хотела отменить гадание, но боялась. Ослепленный ненавистью, Глеб не поверил бы ей и решил, будто она выгораживает Агнессу.

— И что дальше? — точно в ответ на ее опасения спросил Глеб. В его голосе звучала неприкрытая враждебность. Марика отчетливо ощутила, как он изменился. Ненависть выжигала его душу, и он уже не был прежним: добрым, отзывчивым и справедливым юношей, готовым в любой момент прийти на выручку. На краткий миг желание вернуть прежнего Глеба и погасить пожирающую его злобу затмило в Марике страх перед местью духов. И она начала говорить. Гортанная речь легко и свободно слетала с ее губ, но она не понимала ни слова. Это был не цыганский, а неведомый ей язык, тот язык, который знала только Варга, но никогда не передавала людям. Марика словно жила в двух лицах: одна говорила, а другая слушала со стороны. А может быть, она вовсе перестала существовать, обратилась в вибрацию звуков. Мимолетное удивление прошло, как исчезла боязнь. С каждым словом мир будто отдалялся, оставляя лишь мрак и застывшее пламя свечи.

Глеб и Агнесса, оцепенев от страха, наблюдали, как по наковальне заревом разлилось слабое свечение. Оно усиливалось, пока металл не накалился докрасна. Кузня озарилась красноватым светом, и от этого тьма за окном сгустилась.

В багровых отблесках лицо Марики было бесстрастным, как маска, лишь в зрачках дрожали огоньки свечи. Девочка, не мигая, смотрела перед собой, и все же взгляд ее блуждал где-то далеко.

«Как слепая», подумал Глеб, стараясь сбросить с себя липкий страх. Отрешенный, далекий от мирской суеты взгляд был чужим на детском лице. Он пугал. Так не могла смотреть маленькая девочка. В этом было что-то противоестественное. Глеб вспомнил, что только однажды он видел такой же взгляд — у старой цыганки с варварским именем Варга.

— Целуй! — приказала Марика.

Загипнотизированные магией заклинания, Глеб и Агнесса не сразу поняли, что она обращается к ним.

— Целуй! Безвинного огонь не жжет, — повторила девочка.

Она ни словом, ни жестом не показала, кому именно адресован ее приказ, и все же и Глеб и Агнесса поняли это без намека. Герцогиня в ужасе уставилась на раскаленную наковальню.

Глеба передернуло. Не хотелось бы ему сейчас оказаться на месте Агнессы. Впрочем, она сама виновата. Незачем было отпираться. Могла бы с самого начала признаться и вернуть кошелек. Он стряхнул с себя едва затеплившуюся в нем жалость к женщине. И тут, к его удивлению, герцогиня направилась к наковальне.

«Что я делаю? Это безумие»., — думала Агнесса, сделав первый шаг. Пара метров до наковальни показались ей длиной в милю. Ноги отказывались идти, но она подавила в себе желание остановиться. Бывают моменты, когда стоит помедлить и позволить себе размышлять здраво, как уже невозможно решиться на отчаянный поступок. «Я сошла с ума. Будь что будет», пронеслось у нее в голове. Агнесса порывисто наклонилась и коснулась наковальни губами. Раскаленный на вид металл при прикосновении оказался холодным.

Прошло несколько мгновений, прежде чем женщина осознала, что она прошла испытание. Теперь, когда страх и волнение остались позади, на нее вдруг накатила слабость. Она опустилась на колени возле наковальни и зарыдала. Слезы текли по ее щекам. Она понимала, что выглядит со стороны глупо. Взрослая женщина, рыдающая от радости, что вышла победительницей в опасной игре, затеянной подростками.

Глеб не знал, что и подумать. Судя по всему, Агнесса была невиновна. Его в этом убедило не только цыганское гадание. Человек, который чувствует за собой вину, просто не может вести себя так искренне.

— Видишь, она говорила правду. Она не крала кошелек, — сказала Марика.

Красноватое свечение, исходящее от наковальни, померкло. Глеб отметил, что девочка снова стала самой собой. А может быть, ее перевоплощение ему просто померещилось?

— Простите меня, — в замешательстве сказал он и, как бы извиняясь, добавил: — Но у кого же тогда кошелек? Ведь Лунный рыцарь сказал…

— Хочешь, чтобы я тоже поцеловала наковальню? — перебив его, с вызовом спросила Марика.

— Нет, я тебе верю, — поспешно отказался Глеб.

Вместе им пришлось пережить немало опасностей, и честность Марики была для него выше всяких сомнений.

— Хорошо, если так, — сказала девочка. — Человек, который никому не верит, похож на гнилое дерево: снаружи крепкий, а внутри — пустота. Толкни и упадет.

Неожиданно с улицы в кузню залетел сквозняк. Послышался протяжный скрип дверных петель, и дверь с шумом захлопнулась. Свеча погасла. Лишь струйка дыма седой прядью потянулась к потолку. Глеб помог Агнессе подняться, и подгоняемые первобытным ужасом перед неизведанным все рванулись к выходу.

На улице поднялся ветер. Он свистел и завывал, как Соловей Разбойник. Резко похолодало. Небо совсем потемнело, приняв землистый оттенок. Надвигалась буря. Тучи готовы были разрешиться от бремени ливнем.

— Ураган застигнет нас в дороге. Может, переждать? — не слишком уверенно предложил Глеб.

— Мне бы не хотелось здесь задерживаться, — поежилась Агнесса. — Лучше поспешить. Главное, выбраться на большую дорогу. До нее не очень далеко.

С неба повалил мокрый снег. Ветер с остервенением бросал крупные хлопья в лица людей. Лошади в панике ржали и рвали поводья. Старая, подгнившая коновязь ходила ходуном, вот-вот готовая развалиться.

— Быстрее! Иначе нам отсюда не выбраться, — поторопил Глеб.

— В кузне остался мой капор, — спохватилась Агнесса и бросилась назад.

В помещении царил полумрак, но капор светлым пятном выделялся в потемках. Герцогиня пересекла кузню, схватила шляпку и поспешила к выходу, но вне— запно остановилась как вкопанная. Дорогу ей преграждала Ведунья из Лисьей норы.

— Вот и свиделись, — сладкоголосо про— говорила ведьма, противно ухмыляясь.

Агнессу пронзила догадка. Как же она могла забыть, что Ведунья тоже была по ту сторону Зеркала. Все детали головоломки вставали на свои места.

— Так это ты взяла кошелек, старая ведьма! — воскликнула она.

Ведунья довольно захихикала:

— Ишь, какая сметливая. А знаешь по— говорку: кто меньше знает, тот крепче спит?

— Делай со мной что хочешь, но оставь в покое детей, — храбро заявила Агнесса.

— Ой, какие мы благородные, — всплеснула руками ведьма. — Понятное дело, что я тебя так просто не отпущу. Знаешь ты много, но и спать будешь крепко. Быть тебе ни живой и ни мертвой.

Агнессу пронзила боль, ноги ее подкосились, и она упала на земляной пол.