"Дом в Эльдафьорде" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

8

Терье был совершенно выбит из колеи.

— Здесь есть какой-нибудь другой выход? — крикнул ему Эскиль. — Какое-нибудь окно, которое можно открыть?

Уставившись на него, Терье молча покачал головой.

Не видя от него никакой помощи, Эскиль бросился к первому попавшемуся окну, отталкивая от себя Терье, который в отчаянии ухватился за него. Когда Эскиль стал открывать окно, тяжелые шаги слышались уже на лестнице. Оконные рамы поддались, но не открылись, разбилось несколько небольших стекол.

У Терье вырвался стон. Может быть, ему невмоготу было наблюдать весь этот вандализм? Нет, этот его стон выражал смертельный страх. Он отталкивал Эскиля, чтобы пролезть в окно первым, но действовал беспорядочно — он совершенно потерял ориентацию.

Оттолкнув его в сторону, Эскиль снова ударил по раме. На этот раз рама была сломана.

— Вылезай! — крикнул он Терье, который незамедлительно полез в окно. Но, порезавшись о разбитое стекло, остановился.

Шаги слышались уже совсем близко, и Эскилю ничего не оставалось, как выбить остатки стекла и буквально вытолкнуть Терье наружу. После этого он выпрыгнул сам, почувствовав, что кто-то хватает его сзади за руку. Рванувшись изо всех сил, он спрыгнул на склон холма, прямо на Терье, помог ему подняться и потащил его за собой, с дикой скоростью, вниз, в деревню.

Оба они были сильно порезаны стеклом, но не смели оглядываться назад, чтобы посмотреть, не гонится ли за ними кто-нибудь.

— Вы нашли Мадса возле дома, не так ли? — крикнул он Терье.

— Да.

— Тогда бежим! Бежим как можно быстрее!

Терье не нужно было упрашивать, он и так бежал, как сумасшедший, не обращая внимания на Эскиля, не замечая даже, бежит ли он рядом. Но Эскиль был рядом, и чем ближе они были к деревне, тем сильнее была в них уверенность в том, что им удалось выкрутиться. Наконец они вбежали в ворота усадьбы…

Сольвейг выскочила им навстречу.

— Почему ты так дико кричишь, Терье? — спросила она. — Почему у вас такой вид? Что случилось?

Не удостоив ее ответом, Терье бросился в дом. Но Эскиль, поняв из ее слов, что их больше никто не преследует, остановился.

— Пойдем в дом, — задыхаясь, проговорил он. — И запри дверь!

Они вошли в дом. Терье на кухне не было. Сольвейг обнаружила его в спальне: он запер дверь на ключ и забаррикадировал дверь.

— Выходи! — крикнул ему Эскиль. — Опасность миновала, никто за нами больше не гонится. Выходи, мы займемся твоими ранами.

Только страх заставил Терье открыть дверь и выйти на кухню.

— Кто за вами больше не гонится? — поинтересовалась Сольвейг.

И, промывая их раны — у Терье их было много, Эскиль же отделался более легко, — она узнала, в чем дело.

— Теперь и вы говорите так? — удивилась она. Оба подтвердили это.

— И вы не оглянулись, чтобы посмотреть, что это было?

— Мы не осмелились, — признался Эскиль. — Но я уверен, что это было то мерзкое, косматое существо, которое я и Мадс видели во сне. Если это вообще был сон.

Терье по-прежнему был бледен и весь дрожал.

— Перед тем, как мы услышали шаги, ты сказал что-то. Ты сказал: «Вот мы и нашли это!» Ты не знаешь, кто это мог быть?

— Не знаю. Но я немного знаю об истории Эльдафьорда…

Терье хотел что-то спросить, но Сольвейг опередила его.

— Сюда пришли двое… — сказала она. — И один из них такой… огромный и страшный… О, Господи, что же нам делать?

Но Терье уже кое-что сделал: он просто удрал в свою комнату. Эскиль же, собрав все свое мужество, выглянул наружу. Двое? Двое человек?

И тут же у него вырвался долгий вздох облегчения.

— Ах, Сольвейг, это же мои родители! Мои родители! Они приехали сюда!

Они увидели у забора мальчишек, которые, очевидно, и привели сюда Хейке и Вингу.

— Терье, выходи! Это приехали мои родители! С большой осторожностью Терье выглянул из-за двери. Вид у него был агрессивный.

— Не твои ли родители так напугали нас там, наверху?

— Нет, нет, нет, — ответил Эскиль, открывая входную дверь. — Ты же видишь, они пришли снизу!

Он выскочил наружу, ошалев от радости, и обнял обоих сразу прямо у забора.

— Мама! Папа! Я думал, вы забыли обо мне!

— Ну и ну! — с удивлением произнес Хейке, видя своего сына плачущим; в последний раз он плакал, когда был совсем ребенком. — Ты хорошо знаешь, что мы не забыли тебя, наш дорогой мальчик, просто мы не получали от тебя никаких известий!

— Я написал вам несколько писем, — сказал Эскиль, вытирая слезы. Винга по-прежнему обнимала его, не в силах нарадоваться на сына.

— Мы получили сразу два письма, да и то совсем недавно, — сказала она. — И сразу же отправились в путь. Но из этих писем мы поняли, что ты писал нам и раньше. Дорогой мальчик, где же ты был? Здесь? Целый год?

— Нет, нет, не здесь. Значит, вы не получали моих писем? Этот жалкий тюремный надзиратель обещал отправить письма…

— Ты сидел в тюрьме? — хмуро произнес Хейке. — Человек из рода Людей Льда — в тюрьме? Мой сын?

— Я был невиновен, и меня выпустили.

— Слава Богу! Но твое последнее письмо… Оно кажется таким запутанным, Эскиль. Ты написал о какой-то угрозе. Ты в самом деле думал, что тебе грозит гибель?

— Да. Все совершенно верно. Ах, если бы вы знали…

— Что с твоими руками? — озабоченно произнесла Винга. — Они перевязаны. Расскажи, что случилось!

— Но пойдемте же в дом! Я живу у Терье и Сольвейг. А вот и они. Поздоровайтесь…

Эскиль осекся. И он, и Винга испуганно уставились на Хейке.

Лицо Хейке побелело, как мел. Глаза, всегда бывшие желтого цвета, теперь стали почти черными от гнева. Он прерывисто дышал, словно ему не хватало воздуха, потом закрыл руками лицо и отвернулся.

— Что с тобой, папа?

— Хейке, что с тобой? — прошептала Винга.

— Подождите немного, — с усилием произнес он. — Подождите, сейчас это пройдет.

Глубоко вздохнув несколько раз, он снова успокоился и повернулся к хозяевам, которые как раз подошли к нему.

— Извините, — сказал он с натянутой улыбкой. — Я чуть было не чихнул.

Чихнул! Никогда они не видели Хейке таким, даже Винга, прожившая с ним много лет и пережившая вместе с ним много трудностей.

Ни Эскиль, ни она ничего не понимали!

Они сидели за кухонным столом и если вкусно приготовленный обед. Во время еды никто не задавал никаких вопросов. Хейке и Винга, конечно, видели, что Терье Йолинсон весь в порезах — на лице и на руках, и это вызывало у всех мрачное настроение.

Винга была просто в замешательстве. Она не понимала, почему у Хейке такое застывшее лицо, не понимала она и причину его необычной сдержанности, так же как не понимала она угрюмости этого человека с необычайно красивым лицом. Женщина же ей понравилась, она показалась ей очень мягкой и приятной, хотя явно запуганной и униженной. И, судя по тому, что она все время к чему-то прислушивалась, с нервами у нее было не в порядке.

Сольвейг, в свою очередь, думала, что никогда не видела более удивительной женщины, чем мать Эскиля. Такая хрупкая, красивая, подвижная? Отца же Эскиля она не понимала, поскольку тот был весь напряжен, как тетива лука. Однако, несмотря на свое страшное лицо, он казался ей добрым.

Эскиль же был просто счастлив.

— Подумать только, вы приехали! — повторял он снова и снова. — И именно сейчас! Отец, мне нужно так много…

— Потом, Эскиль, — оборвал его Хейке. — Не будем обременять хозяев своими проблемами.

— Но они в курсе дела, — успокоил его Эскиль.

— Можешь говорить при нас, — пробурчал Терье.

— Хорошо, тогда расскажи, что же произошло, — сказал Хейке, поблагодарив за еду. Сольвейг встала, чтобы убрать со стола.

— Хорошо, с чего же мне начать? — спросил Эскиль.

— С самого начала. Хотя я и был несколько удивлен, не обнаружив обычных причин для того, чтобы меня звали на помощь. В таких случаях, когда кто-то из родственников звал меня, обычно тяжело болел ребенок…

— Это как раз тот самый случай, — поспешно заметил Эскиль, и Сольвейг остановилась на полпути. — Я просил вас приехать также и ради маленького Йолина. Но не только поэтому. Здесь так много всяких происшествий, отец, ты себе не представляешь!

— Я осмотрю ребенка, — кивнул Хейке. — Но сначала я хотел бы узнать о твоих странствиях. Когда ты угодил в тюрьму?

И Эскилю пришлось рассказать самую трудную часть своей истории. И, конечно же, он начал с того, что когда-то в детстве слышал об Эльдафьорде. При этом на лице Терье Йолинсона появилось сердитое, презрительное выражение. А у Винги появилось желание дать ему оплеуху.

И когда самая унизительная часть его истории была рассказана, Эскиль поведал им о своих переживаниях в Йолинсборге. Он рассказал о многих, погибших или пропавших без вести. Рассказал о записях.

— Все, что он говорит, правда? — спросил Хейке. Терье и Сольвейг подтвердили это.

— Значит, ты думаешь, что есть еще одно строение, какая-то крепость, — сказал Хейке, и все присутствующие почувствовали вдруг, что с его появлением в доме стало спокойнее. Даже Терье вынужден был признать, что для него будет куда лучше переложить всю ответственность на плечи другого. Ведь сам Терье пережил такой шок, что руки у него все еще тряслись, так что он не мог ничего держать.

— Да, таково мое мнение, — ответил Эскиль отцу.

— Но ведь Норвегия никогда не славилась крепостями и замками, как, к примеру, Швеция и Дания. Какие у тебя есть основания, чтобы считать так?

— Я нашел кое-что на последнем переплете. Там было написано: «…жуткое строение было разрушено в результате горного обвала на Орлиной горе в 1256 году». Значит, старинная крепость существовала, не так ли? С незапамятных времен?

Терье, до этого качавшийся на табуретке, сел прямо и произнес:

— Обвал на Орлиной горе? Да, в самом деле, там был обвал, но никто точно не знает, когда! Думаю, что это было не так давно.

— Я так поняла, что Орлиная гора расположена за Йолинсборгом? — спросила Винга.

— Да, выше него. Между нами находится большое плато.

— Значит, ты считаешь, Эскиль, что крепость, о которой ты говоришь, должна быть выше? На плато? — спросила Винга.

— Да, разве это не ясно? Ведь выше постоянно дуют ветры, а это не подходит для ревматика.

— Подожди-ка, — сказал Хейке. — Между 1256 годом и временем господина Йолина прошло четыре столетия! Так что он не мог перебраться из старой крепости в новую.

— А я этого и не говорил, — сказал Эскиль. — Я не рассказал еще до конца, что было написано на переплетах.

— И что же?

— «Господин Йолин не хотел подвергать опасности свое здоровье, поэтому решил не строить так высоко, как это делали его предки. Но внизу ему тоже строить не хотелось». Ну, что вы на это скажете?

— Гм, — произнес Хейке. — Думаю, ты прав, мой мальчик. Мы должны побольше узнать об истории Эльдафьорда. Как же нам это сделать?

— У отца Ингер-Лизе есть эти записи, — торопливо заметил Эскиль, и Винга удивленно посмотрела на него. Что означала эта неестественная интонация?

Все были согласны в том, что уже поздно отправляться в Йолинсборг, поскольку вечером там бывало особенно неуютно. Хейке и Винга остались, конечно же, ночевать в доме Терье, и было решено, что Винга, легко находящая контакт с людьми, отправится с Эскилем к отцу Ингер-Лизе. Он не хотел отправляться туда в одиночку, опасаясь, что они снова накинутся на него. Винга была более обходительной и могла при желании обвести любого вокруг пальца.

Но сначала они решили осмотреть мальчика, Йолина.

И они все направились к нему. Сольвейг, нервничая, шла первой. В ее глазах светилась надежда.

Йолин не спал. И, чтобы мальчик не испугался, Эскиль сказал:

— Привет, Йолин! Это мои отец и мать. Мой отец доктор, и он очень добрый. Он хочет осмотреть тебя, чтобы помочь тебе.

Мальчика и в самом деле стоило заранее предупредить, потому что его могла напугать внешность Хейке.

— Я давал ему немного вот этого… когда боли у него становились нестерпимыми, — пробормотал Эскиль и показал Хейке лекарство — но так, чтобы стоящий в дверях Терье не видел этого.

— Морфин? Ты просто с ума сошел, как ты мог до такого додуматься?

Сказав это, он наклонился над Йолином и ласково заговорил с ним. Сольвейг и Эскиль рассказали о его болезни и о том, что все в деревне считают его помешанным.

Хейке тщательно осмотрел его, спросил, где у него болит, проверил у него слух и зрение, при этом шутливо говоря что-то, чтобы отвлечь внимание мальчика.

— А теперь, Йолин, полежи немного так, а мы к тебе скоро придем.

Они опять вышли на кухню. Сольвейг, стоявшая неподвижно во время осмотра, повернула теперь лицо к Хейке.

Он вздохнул.

— Эскиль оказался прав. У твоего сына опухоль мозга. Уже начали страдать внешние органы чувств.

— И что же можно сделать? — упавшим голосом произнесла Сольвейг.

— Ничего. У меня целительные руки, я попробую использовать свою силу, но за результат я не ручаюсь!

Она взяла его большие ладони в свои.

— Будьте милосердны к нам! Сделай все, что в ваших силах! Он кивнул.

— Теперь я пойду к нему один. А тем временем Эскиль и Винга сходят в деревню к этому крестьянину.

— Какой смысл в том, чтобы продлевать жизнь этому несчастному? — вмешался Терье. — Это принесет ему только мучения. И если он даже и выживет, он будет для всех обузой в доме, это как пить дать!

Сольвейг хотела было возразить, но реакция Хейке заставила всех замолчать. Он резко повернулся к Терье, и если бы Винга не взяла его за руку, он наверняка бы убил его. Ни Винга, ни Эскиль никогда не видели такого устрашающего выражения на его лице. Обнаженная, ничем не прикрытая ненависть! Но почему? Конечно, слова Терье были непростительны, но ведь он же был человеком недалеким! Ему было невдомек, как он ранил своими словами Сольвейг.

Прошло некоторое время, прежде чем Хейке успокоился. А Терье тем временем торопливо вышел во двор, чтобы заняться своими делами по хозяйству.

В кухне стало тихо.

— Хейке, — сказала Винга тихо. — Я хочу знать, что с тобой? Глотнув слюну, он повернулся к Сольвейг.

— Простите, что я так веду себя, — сказал он, стараясь держать себя в руках.

— Не надо передо мной извиняться, — ответила Сольвейг. — Я и сама так часто злюсь на него, что в отчаянии набрасываюсь на него с кулаками. Но за это мне тоже достается.

Хейке кивнул. Закрыв глаза, он произнес:

— Когда я… впервые увидел его… я подумал, что это Сёльве.

— О, господи, — прошептала Винга.

Сёльве! Отец Хейке. Дед Эскиля, которого он никогда не видел, но о котором все говорили шепотом. Чудовище, несколько лет державшее в клетке своего маленького сына Хейке и коловшее его иголками, чтобы тот плакал!

«Да, — подумал Эскиль. — Все сходится. Все жители в деревне, и особенно Терье, похожи на тетушку Ингелу. А Сёльве был братом Ингелы!»

— И это так несправедливо по отношению к Терье, — сказал Хейке.

— Нет, — запротестовал Эскиль. — Это справедливо. Сёльве был чудовищем по отношению к тебе, отец, и мы можем понять твои чувства. Но Терье ведет себе не лучше по отношению к маленькому Йолину.

— Он ведет себя как настоящий скот, — прошептала Сольвейг.

— Он гадко ведет себя по отношению к больному ребенку? — хрипло спросил Хейке. — Так, как сегодня?

— Еще хуже, — сказала Сольвейг. — Ему кажется, что маленький Йолин стоит у него поперек дороги, является для него обузой, нарушает картину его прекрасного дома. Йолинсоны часто бывали такими. Бессердечными, лишенными всякой отзывчивости. И я, и Йолин боимся, что когда-нибудь он убьет мальчика. Он все время говорит, что не хочет продолжения страданий Йолина, но при этом он печется только о своей выгоде.

— Вот свинья, — сквозь зубы проговорил Хейке. — Но почему же вы не уезжаете от него?

— Куда? Никто в деревне не хочет и не осмеливается защитить «помешанного» мальчика от такого грубияна, как Терье, а я не могу одна переправить Йолина на берег и сесть в лодку. К тому же у нас нет денег, Терье держит их под замком в Йолинсборге. Внимательно посмотрев на нее, Хейке сказал:

— Мы внесем во все это изменения. А теперь я пойду к мальчику.

— Прекрасно, — сказала Винга, положив свою маленькую ладонь ему на грудь. — А мы тем временем сходим к этому крестьянину и посмотрим записи. И… веди себя спокойно, Хейке, если он снова придет сюда.

— Я постараюсь сделать так, чтобы он не вошел в эту комнату, — пообещала Сольвейг.

Когда все ушли, она осталась на кухне. Она неотрывно смотрела на закрытую дверь комнаты мальчика, где был теперь Хейке. «Не бойся, Йолин, — взволнованно думала она. — Он — единственная наша надежда. Внешность у него жуткая, но это не значит, что сам он плохой. Например, Терье, красивый, как день, но злобный и коварный, ослепляет людей своей внешностью, и это делает его вдвое опаснее. Отец же Эскиля… настоящий тролль! Но голос его мягче летнего ветерка, а в глазах светится вся любовь и все понимание мира.

Должно быть, он нечеловечески страдал от своего отца, если такой гнев может загореться в такой доброй душе!

Бедняга Терье, ему не следует дразнить этого человека!

Но, Господи… Дай ему силы помочь Йолину!

Этот человек, которому нет места на твоем небе, который выглядит как отверженный, может помочь моему любимому сыну — лишь бы ты снизошел к нему в своей милости! Я знаю, что сама просила тебя взять к себе моего сына, если будет на то твоя воля, но дай нам последний срок! Может быть, может быть…»

В глубине души Сольвейг не смела на это надеяться.

Терье стоял в хлеву с деревянными вилами в руках, не зная, за что взяться. На лице его было выражение гнева и бессилия.

«Что делают эти люди в моем доме? Что за тон они себе здесь позволяют? Я вышвырну их вон, я измолочу их собственными руками, этого нахального щенка и его демона-отца! Я человек богобоязненный и не потерплю в своем доме сатанинского отродья! Я так и скажу им! Я так и сделаю! Он думает, что раз он такой огромный и сильный, он может помыкать мной, как хочет? Но тогда он не знает Терье Йолинсона! У меня есть средства, чтобы…

Не надо было мне пускать в дом эту сатанинскую бабу с ее ублюдком-сыном! Разве не мог я справиться один? Или взять в дом другую женщину, которая вела бы хозяйство? Ведь все девушки без ума от меня! И зачем только она понадобилась мне со своим гнусным отродьем?»

Но в этом Терье обманывал себя. Он прекрасно знал, что в его дом пошла бы не всякая женщина. Йолинсоны снискали себе дурную славу своим нравом и своей бессердечностью. К тому же детей от него не могло быть. Да и Йолинсборг казался всем страшным местом. И последнее, но не менее важное: в этой религиозной деревушке считалось позором для женщины жить у одинокого мужчины, не будучи за ним замужем. А кто захочет выйти замуж за Терье Йолинсона?

Очнувшись от своих мыслей, Терье поднял вилы и с силой воткнул их в перегородку между двумя закутками, так что весь хлев задрожал.

А тем временем Хейке говорил больному своим мягким голосом:

— Да, ты видишь теперь, что у меня лицо страшное, а сам я безобидный. Так что тебе не следует бояться меня, я не сделаю тебе ничего плохого.

Бледное, почти прозрачное лицо Йолина напряглось, он с трудом произнес:

— Ты… не страшный… ты… добрый.

— Это верно, — растроганно улыбнулся Хейке. — Давай посмотрим, сможешь ли ты сидеть, так мне будет легче помочь тебе. Вот так, я приподниму тебя… А теперь подложим под спину подушки. Вот так. Тебе удобно сидеть?

Голова мальчика бессильно склонилась на подушку.

— Да, — произнес он.

Хейке видел, что это не так. Он знал, что мальчику должно быть ужасно больно, однако он с улыбкой кивнул и положил свои ладони ему на голову. Положил не в буквальном смысле, а только едва коснулся ими его волос.

— Тепло… — настороженно произнес Йолин.

— Это хорошо, так и должно быть.

Хейке пытался сконцентрировать все свои мысли, это было очень важно. Но на этот раз ему было трудно это делать. Он по-прежнему ощущал в себе страшный гнев, и это плохо отражалось на результате.

Сёльве. После всех этих лет — Сёльве! Единственный человек на земле, которого он действительно ненавидел. И его пугало то, что ненависть его была настолько велика, что он готов был убить человека, просто похожего на него. Значит, все-таки злое наследство оставило свой отпечаток в его душе! А не только на его внешности! Да, конечно, он всегда знал об этом, у него всегда было желание расправиться с теми, кто вызвал его гнев — но не до такой степени, как сейчас!

Сёльве! Все зло, которое он подавлял в себе столько лет, снова всколыхнулось в нем. Он жил счастливой жизнью, думая, что это компенсирует его горькое детство.

Но нет! Все вернулось к нему назад. Самое плохое было в том, что он по-прежнему жаждал отомстить Сёльве.

«Да поможет нам Бог, — подумал Хейке. — Я не должен злиться на него, не должен, не должен!»

— Теперь уже не так тепло, — произнес слабенький голосок.

Очнувшись от своих мыслей, Хейке быстро убрал руки. И, взглянув на это жалкое, маленькое создание, он почувствовал, что волна горечи, ненависти и мстительности отхлынула.

— Сейчас увидишь, как будет тепло! — сказал он с победоносной уверенностью в собственных силах. — Держись покрепче!

Маленький Йолин понял его буквально и изо всех силенок вцепился в край постели. Но в этом не было необходимости, потому что теперь Хейке чувствовал себя сильнее, чем когда-либо. Силы зла превращались в нем теперь в силы добра и мощным потоком устремились через его руки к ребенку. Любовь, сострадание, желание помочь другому — все это настолько согрело его руки, что он сам чувствовал исходящий от них жар, а мальчик от удовольствия засмеялся.

— Ой, как чудесно! Как приятно покалывает в голове!

— Это хороший признак, — с улыбкой сказал Хейке, и его желтые глаза засветились таким теплом, что у мальчика на глазах выступили слезы.

Не так уж много добрых людей встречал он в своей жизни. Его отец, Мадс Йолинсон, считал его жалким нытиком, постоянно страдающим головной болью. А Терье он боялся больше смерти.

Эскиль явился светочем в его жизни. Он был почти таким же добрым, как и его мать. Отец же Эскиля, этот огромный мужчина с чудесными, светящимися глазами… В целом мире не было более прекрасного и доброго человека, чем он.

— Ты думаешь, я смогу выздороветь? — спросил мальчик.

— Мы сделаем все возможное для этого, — успокоил его Хейке. Немного помолчав, мальчик застенчиво произнес:

— Я не хочу здесь жить.

«На этот счет я ничего не могу тебе сказать», — подумал Хейке.

А Йолин продолжал:

— Эскиль — мой друг. Он сказал, что заберет отсюда меня и маму.

— И будет совершенно прав, — ответил Хейке. Мальчик сделал глубокий, медленный вздох, словно почувствовав огромное облегчение.