АВТОМАТЫ ДОЛЖНЫ МОЛЧАТЬ

Александр Проханов. Господин президент, в прошлый раз, когда мы с вами встречались, вы подробно рассказали мне о концепции национального примирения, с которой вы пришли во власть. Тогда вы подробно рассматривали её перспективы и возможные трудности, связанные с её осуществлением. Не могли бы вы сейчас рассказать, как она продвигается в жизнь, где вам сопутствует удача, а где вы терпите затруднения?

     Юнус-Бек Евкуров. В целом программа удаётся, ибо народ республики её принял, люди понимают, что она нужна не власти как таковой, не отдельным её представителям, а всему народу в целом. Буквально вчера мы провели заседание совета тейпов, собрали под одним кровом представителей разных родов, разных влиятельных групп и между ними состоялся сложный продуктивный разговор, были выявлены точки соприкосновения, были выявлены места трений. Заседание в целом прошло успешно, хотя, безусловно, сама организация мероприятия, в основном практика, требует улучшения, но так не бывает, чтобы с первого раза удавалось всё, для этого требуется время.

     Вы спросили, где мы находим места непонимания в нашей программе, места сопротивления ей. Всё, как ни странно, связано с отдельно взятыми личностями. Какими бы высокими, важными и обширными проблемами мы ни занимались, когда мы опускаем их на землю, перед нами встаёт отдельно взятая личность. У этой личности есть близкий круг, у этой личности есть родственники и опять же интересы отдельно взятой личности, умноженные на интересы этого ближнего круга, что не всегда удаётся учесть.

     Республика небольшая, все друг друга знают, судьбы, интересы, связи переплетены очень тесно. Когда мы приходим к людям провозглашать государственный интерес, их непросто убедить в том, что этот интерес действительно государственный, требующий некоторого компромисса, требующий, чтобы люди поступились своим личным, домашним, меркантильным и перешли к осознанию общегосударственных, общереспубликанских задач. Это психологически и морально сложно. Вот здесь часто возникает камень преткновения. Но, повторяю, в этом направлении необходимо работать не покладая рук, неторопливо, без надрыва, пытаясь найти общий язык и подход к этим людям так, чтобы они, наконец, убедились в истинности, верности наших предложений, направленных на их личное и общественное благо.

      А.П. Стало быть, вы полагаете, что направления в этом смысле были выбраны верные, вся эта роза ветров, сотканная из проблем, была выделена с достаточной точностью, или что-то оказалось упущено?

     Ю.Е. Конечно, направления были выбраны верно, потому что это не плод моих фантазий, за этим стоят консультации, стоят умы политологов, историков, политиков, военных и философов, эта программа базируется на классическом международном опыте.

     Например, мы собираемся построить духовный центр мусульман. Не просто здание, это центр, в котором будут организованы библиотеки, аудиоклассы, там будут преподавать лучшие знатоки ислама, будут проводить свои диспуты мусульмане разных направлений — и это значительная веха в нашей программе. Кроме того, на территории нашей республики мы достраиваем православный храм, который тоже является местом, куда могут приходить верующие и решать свои религиозные и насущные, духовные и бытовые проблемы. И существование двух подобных центров, мусульманского и православного, существование их поблизости друг от друга создаёт прекрасную основу для установления межрелигиозных контактов.

     На совет мы собрали представителей всех национальных диаспор, проживающих в нашей республике, и мы стремимся решать административные проблемы, создавая вакансии в органах власти как столичных, так и региональных, стараясь учесть интересы всех национальностей и сделать так, чтобы в органах власти было наиболее полное представительство всех национальных групп. Одной из важнейших задач, возлагаемых на эти диаспоры, является коммуникация со своими соплеменниками, с теми, кто уехал из республики в трудные годы, и передача им послания о том, что пора возвращаться домой и участвовать в мирном созидательном процессе.

     Особо важна для нас практика возвращения в Ингушетию русскоязычного населения, покинувшего республику в тяжёлые годы. Причём это не чисто декларативная программа, а программа, связанная с реальным предоставлением русским земель, национального социального пространства, в котором вернувшиеся обратно люди чувствовали бы себя комфортно. Как руководство республики, так и сами жители населённых пунктов, посёлков полагают, что в каждом населённом пункте должно проживать не менее десяти–пятнадцати процентов русскоязычных людей. Именно русские могут цементировать отношения между другими народами и диаспорами, проживающими в этих поселениях, а также способствовать установлению более тесных отношений Ингушетии с другими регионами России. К тому же возвращение к нам русских пополнит ряды специалистов в области образования, медицины, технического строительства, нам очень не хватает такого рода специалистов.

      А.П. Скажите, ведь с тех пор, как мы с вами встречались, жизнь не стала спокойнее. Помимо постоянных боевых столкновений и антитеррористических операций в самой Ингушетии и на Кавказе, совсем недавно произошли два тяжёлых и страшных теракта уже за пределами Кавказа как такового. Совсем недавно прогремел взрыв в Ставрополе, унёсший множество жизней, а до этого случилось два чудовищных взрыва в метрополитене Москвы, практически под Кремлёвскими стенами. Не значит ли это, что так называемая Кавказская война опять, как это уже было в конце 90-х, начале 2000-х, переносит свою линию фронта с Кавказа в глубину российской территории, нанося удары по регионам, которые, казалось бы, далеки от локальных кавказских проблем?

     Ю.Е. Надо понимать, что Кавказ и Россия — это одно целое и не следует противопоставлять эти две политические категории, хотя, быть может, пространственно они и поддаются определениям и разграничениям. Я бы сказал, что не верно говорить о том, что линия фронта сегодня вынесена за пределы Кавказа. Она вынесена не сегодня, а гораздо раньше, и она никогда не возвращалась в пределы локального конфликта. Мы отмечаем только крупные теракты, крупные злодеяния, когда взрывы происходят в пределах Садового Кольца. Но ведь террористические организации, террористическая сеть, террористическое подполье и связанная с ними среда уже давно распространились за пределы Кавказа. Иной раз эти пагубные радикальные антигосударственные тенденции оказываются более сильными за пределами Кавказа, как раз в отдалённых от Кавказа городах и центрах России. Там действуют школы, медресе, нелегальные проповедники, и иногда наша молодёжь отправляется с Кавказа в эти центры обучения, формирования радикальных взглядов для того, чтобы там почерпнуть основные мысли, основные идеи.

     Именно туда должна быть направлена деятельность наших спецслужб, чтобы там перекрывать каналы распространения этой отравы. Чего скрывать, поддержка такого рода деятельности часто происходит при помощи коммерческих структур местных бизнесменов, которые руководствуются теми или иными соображениями, чисто коммерческими, политическими или же меркантильными. У радикалов также имеются и политические покровители, которые пытаются с помощью раздуваемых конфликтов решать свои политические проблемы и политические споры.

     Когда я совершал поездки в Петербург, в Москву, в Казань, в другие города России и встречался с местными ингушами, беседовал с ними в мечетях, я слышал от них, что те ингуши, которые, уходя от контакта с правоохранительными органами, покинули пределы нашей республики и отправились в другие регионы России, там устроили свои гнёзда и продолжают заниматься той же незаконной деятельностью, за которую их преследовали в Ингушетии.

      А.П. Эти упомянутые мною два взрыва окутаны тайной. По поводу причины этих взрывов существует масса версий. Одни версии заведомо ложные, фантастические, есть ощущение, что их запустили в общество для прикрытия главных мотивов, заставивших смертниц привести бомбы в действие. На ваш взгляд, какова истинная мотивация этих двух взрывов, существуют ведь истинные побудительные мотивы и задачи, породившие эти два взрыва?

     Ю.Е. Мотивация здесь такова: показать, что у бандформирований, действующих на Кавказе, ещё остались силы, что у них есть порох в пороховницах, что центры, организующие эту боевую и политическую деятельность, не разгромлены до конца. Для них эти действия особенно важны в свете успешных операций органов правопорядка, которые в последнее время уничтожили множество главарей бандформирований. Оставшиеся лидеры просто обязаны демонстрировать свою активность, свою деятельность зарубежным структурам, направляющим им финансовые и оружейные потоки, а также членам своих бандформирований, чтобы поднять их боевой дух. Также они стремятся показать населению наших республик, что являются силой, могущественным фактором, что облегчает им вербовку в свои ряды молодых людей, которыми они пополняют потери, постоянно происходящие во время боевых столкновений с нашими спецподразделениями.

     Как следствие этих взрывов — общая дестабилизация обстановки в стране, стравливание народов, целенаправленное воздействие на федеральную власть, направление на неё народного недовольства и множество других побочных мотиваций. Я полагаю, что заготовки для подобного рода взрывов создаются заранее, и после этих двух террористических акций мы не можем отрицать наличия других схожих намерений, которые необходимо выявлять и пресекать на корню.

      А.П. Есть проблема, о которой старались не говорить, которую старались замалчивать официальные средства массовой информации. Эта проблема всё равно совершенно неожиданно вплыла на недавнем совещании правозащитников с президентом страны. Это проблема неадекватного действия силовиков, которые, как говорили правозащитники, превышают свои полномочия, силовиков, которые очень часто нарушают законы, силовиков, которые без суда и следствия похищают людей, торгуют трупами, используют своё положение для поборов и заработков и очень часто силовиков, прибывающих в Ингушетию из других регионов России, желающих подзаработать в Ингушетии на боевых действиях и восполнить своё материальное неблагополучие. В какой степени это так?

     Ю.Е. Мне кажется, у нас в стране развязана целая кампания против правоохранительных органов, и негативные явления в этих органах очень часто преувеличиваются и ставятся во главу угла. И это обширное, многоаспектное сваливание на наши спецслужбы, на милицию, всех подряд грехов, что, конечно же, негативно сказывается на работе этих структур. Я должен сказать, что действующие у нас в республике силы МВД и ФСБ справляются со своей задачей. Они жертвуют своими жизнями, среди них происходят потери и обвинять их в существовании повышенной нестабильности неправомерно.

     Я общаюсь с силовиками, приезжавшими к нам из регионов России, среди них бывают потери, я выражаю им всегда искреннее соболезнование, искреннюю благодарность за то, что они жертвуют своей жизнью во имя благополучия нашего народа.

     Конечно, определённую проблему представляют командированные сюда люди, приезжающие в Ингушетию на определённый срок, стремящиеся отбыть этот срок и вернуться назад с повышениями, с наградами, повысить своё благополучие, служебный статус. Вместо этих вахтовых наездов в республике должна быть усилена работа по созданию собственных кадров, обучению ингушских оперативников спецслужб, чтобы они, зная местные обычаи, зная свой народ, лучше справлялись с возложенными на них задачами.

     Для приезжих пребывание в республике — лишь эпизод. Они прибыли, сделали своё дело и уехали, а как же контроль за результатами? Кто будет заниматься участковой работой, оперативно-розыскной работой, требующей не двух-трёх месяцев, а иногда и года, кто сможет заниматься глубинным осмыслением ситуации? Только местный человек, местный милиционер, местный разведчик. Приезжие могут нанести локальные удары по отдельным точкам, ликвидировать их, но они не в состоянии осуществлять профилактику их возникновения, потому что они уезжают; об этих точках забывают, а недобитый противник начинает оживать, расползаться и возобновлять свою деятельность.

     Я внимательно смотрел и слушал ту встречу правозащитников с президентом Медведевым, где обсуждалась проблема силовиков. Среди представителей регионов были и правозащитники из Ингушетии. Я услышал, как наши представители сделали заявление, что силовые структуры, действующие в республике, вышли из-под контроля президента. Когда они вернулись в республику, я высказал им свое мнение по этому поводу.

     Всё, что делается и сделано в этом году федеральной службой безопасности, дорогого стоит. Был уничтожен ряд главарей крупных бандформирований, которые входили в целую сеть поставки вооружений. В задачу ФСБ входит не просто уничтожение и разгром этих группировок, а профилактика их возникновения, пресечение пополнения их рядов. Уничтожение не является главной целью спецподразделений. Они стараются не убить, а задержать, обезвредить этих людей. Только в этом году было задержано двадцать семь боевиков. Раньше такого не было, боевиков всегда уничтожали. По линии ФСБ, МВД к добровольной явке с повинной было склонено восемь человек.

     Сегодня ФСБ является инициатором проведения бесед с семьями убитых и уничтоженных, задержанных и арестованных, чтобы сам факт смерти, сам факт задержания не породил возмущения и неадекватных действий среди семьи, среди рода. Чтобы дети убитых или задержанных не пошли по стопам отца. В любом случае после любой спецоперации, после её проведения, собираются мирные люди, эту проблему доводят до них, обсуждают с ними и делают всё, чтобы этот бой не спровоцировал расширения кровавого конфликта.

     Конечно, среди людей, проводящих спецоперации, бывают и нарушители законов, и я не смею утверждать, что все операции проходят гладко, что все боевые действия идеально вписываются в рамки существующих законов. Бывают и нарушения, случаются и злоумышленные нарушения, к нам постоянно поступает информация такого рода о правонарушениях силовых структур.

     По такого рода фактам в этом году у нас возбуждено восемь уголовных дел. Три из них доведены до суда, виновники осуждены. Ни один из руководителей силового блока и представить себе не может, что во время операции можно совершить незаконные действия, но конкретные исполнители очень часто превышают собственные полномочия.

     Надо признать, что не всякий прилично выглядящий офис является безопасным для сотрудников спецподразделений, из-под столов может быть извлечено оружие, может прогреметь взрыв, поэтому такого рода жестокий и бесчеловечный натиск возможен на первой фазе проведения спецоперации. Хотя на второй фазе, когда операция закончена, необходима, если возможно так выразиться, реабилитация, снятие жёсткости как в Москве, так и в Назрани.

     Любая из наших операций не проводится с ходу. Мы не налетаем на дом или объект с БТР и танками, не штурмуем его, как будто это Рейхстаг. Территория оцепляется, берётся под контроль, к подозреваемым обращаются с предложением выйти, сдаться, провести переговоры. И только тех, кто не желает сдаться, тех, кто отвечает огнём, — тех уничтожают.

     Повторяю, нет задачи всех убить и уничтожить. Бывали случаи, когда часть боевиков оказывалась уничтожена, другая решала сдаться, поднимала руки и выходила, их брали в плен и задерживали, никто не посягал на их жизнь, хотя этих людей вполне могли бы расстрелять в горячке боя, сославшись на экстремальную обстановку. Их не расстреляли, их задержали и препроводили в места заключения. Поэтому наряду со справедливыми нареканиями на наши органы, повторяю, существует целая кампания по их очернению, по давлению на них. В результате этой кампании оказывается психологическое давление на наши спецструктуры, а отдельные бандиты, напротив, возвеличиваются, предстают перед общественностью как герои, и такой же героической, мученической представляется та среда, в которой этот бандит жил и действовал. Эта семья и среда знали о том, что член их семьи бандит, что на нём кровь, но она ничего не сделала для того, чтобы отвадить его от этой преступной деятельности.

     Ежемесячно мы проводим совещания с правозащитниками, и я, обращаясь к ним, говорю: защищайте права всех. Защищайте права не только людей из леса, но и права милиционеров. Разве милиционер лишён этих прав, разве он — не человек? Бывает так, что проводится спец-операция, военные уходят, а на это место тут же прибывают правозащитники, предлагают людям, пострадавшим от такого рода спецоперации, расписать её в ужасных красках, "окровавить" её, рассказать, как таскали за волосы детей, как избивали женщин, рассказать о том, что туда приезжали звери и палачи, убеждают их это сделать, обещая за это награду. Мы направляем в это место уполномоченного по правам человека, они на месте исследуют ситуацию и докладывают, что там не было ни хамства, ни криков, ни истязаний, всё это наветы и наговоры. Действительно, выводили из дома детей и женщин, но не для того, чтобы задержать их или причинить им зло. Мы знаем, что очень часто бандиты имеют при себе пояс смертника, что в доме может быть взрывчатка, поэтому детей и женщин выводят только для того, чтобы обезопасить их в случае подобного взрыва.

     Иной раз спрашиваешь такого правозащитника: зачем ты клевещешь, зачем ты врёшь, ты что, хочешь поднять свой авторитет в глазах тех структур, тех людей, которые тебя финансируют? Но это безнравственно, гадко. Если факт, приведённый правозащитником, не подтверждается, если поднятая ими пропагандистская кампания, не только в Ингушетии, но и в Москве, в мире в целом, оказывается основанной на лжи, то накажите такого правозащитника как источник дестабилизации, как клеветника и лгуна. Это он стравливает между собой народы, стравливает народ и власть. Если факт подтверждается, если силовики действовали слишком жёстко и жестоко, давайте накажем силовиков.

      А.П. А не возникало ли у вас такой проблемы: вы офицер, вы солдат, вы представитель силовых структур и по своему происхождению, по своей психологии вы человек боя, человек сражения. С другой стороны, вы президент, вы гражданское лицо, человек, призванный уравновешивать противоречия в стране. Ваши методы абсолютно отличны от метода бойца, от метода солдата. Не чувствовали ли вы такого противоречия, не испытывали ли желания как офицер вмешаться в боевые схватки и в военные конфликты?

     Ю.Е. Нет, такого противоречия не существует, потому что я, как специалист, прекрасно понимаю, что такое спецоперация и в каких условиях она проводится. Гражданскому человеку этого не понять. Если бой начался, у любого командира на уме главным является не столько своя собственная жизнь, сколько жизнь участвующих в бою подчинённых. У него имеется задача сохранить людей, достигнув при этом цели. А что там впереди в этом секторе, какие его ожидают обстоятельства, какой выбор стратегии боя, ему ещё трудно всё это определить. С одной стороны, это плохо, а с другой, может быть, и хорошо.

     Командир прекрасно понимает, что ради уничтожения одного бандита нельзя уничтожать мирных людей. Двух-трёх, а то и пятерых, находящихся в непосредственной зоне боя. Но иногда, когда проводятся спецоперации и мне доносят, что в этом регионе, помимо перестрелки уничтожается целый дом, применяется тяжёлая техника или операция затянулась, тогда я не могу удержаться и иногда вмешиваюсь в проведение операции.

     Я иногда советую моим силовикам: вы можете поступить так, а можете поступить иначе. Но когда начался бой, когда идёт его развитие, со стороны в эту стихию нельзя вмешиваться, это будет пагубно для проведения операции. Каждый командир сам на своём месте понимает свою задачу и не дай бог какому-то постороннему человеку ворваться со своей компетентностью, со своей гражданской эмоцией в этот сложный процесс, именуемый боем. Полезть туда — значит разбить схему боя, что приведёт к лишним жертвам и среди личного состава, и среди мирного населения. Надо убедить его выйти из укрытия и сдаться. Нужно учитывать психологию боевика, который окружён и на которого направлено оружие. Этот человек боится насилия, боится оскорблений. В нём говорит гордость, говорит желание стоять до конца, и он либо подрывает себя, либо отстреливается до последнего патрона. И необходимо такого человека убедить, что если он будет задержан, над ним не будет издевательств, пыток. Он будет препровождён в места следствия, в места заключения по всем нормам существующего в России законодательства. Если такого рода убеждения окажутся эффективными, я полагаю, что большинство боевиков будет поднимать руки вверх и сдаваться.

     Идеологи бандитов искусно используют каждый случай нарушения законности. Они распространяют в своей среде, среди мирных граждан видеоролики, где показывают пытки и истязания. И действительно, имеют место быть отдельные случаи такого рода, но они не тиражируются как норма, как та неизбежность, что ждёт любого сдавшегося в плен человека. Против этого необходима пропаганда. Необходимо убеждать людей, что со сдавшимися будут обращаться гуманно.

      А.П. Я понимаю, что решение этих мучительных проблем, связанных с нестабильностью, социальным напряжением, вовлечением людей в бандформирования, в первую очередь кроется в проблеме молодёжи. Как остановить перетекание молодёжи в эти бандформирования, как увлечь их альтернативными задачами, как вовлечь их в созидательный труд? Как среди молодежи, которая мечтает о героизме, склонна к радикальным решениям, создать кумиров не с гранатомётом, не с поясом шахида, не с окровавленным ножом, а кумира-певца, кумира-спортсмена, кумира — молодого политического деятеля? Как вы решаете сейчас проблему молодёжи?

     Ю.Е. Мы стараемся создать условия, среду, в которой молодёжи было бы интересно, в которой молодёжь была бы вовлечена в творческий процесс. Прежде всего мы создаём культурные центры, спортивные объекты, студенческие дома культуры, где студенты могут встретиться и обсудить свои проблемы. Им — жить. Автоматы должны молчать.

     Ещё один вопрос — предоставление молодёжи квот на поступление в учебные заведения других городов России с той целью, чтобы наши молодые люди общались со студентами из различных краёв нашей страны, чтобы они обменивались с ними опытом, чтобы они привозили из этих сложившихся педагогических, научных и культурных центров сюда в Ингушетию полученные знания и представления.

     Возникает проблема трудоустройства людей, окончивших ВУЗы, создания рабочих мест в республике, что не всегда удаётся. Мы разослали обращения в администрации российских регионов с просьбой предоставления пяти-шести ингушам рабочих мест в каждом из регионов. Многие регионы ответили на нашу просьбу положительно. Причём эти люди должны быть трудоустроены не в колхозы или на стройки каменщиками, они должны быть внедрены в организационные структуры на разные уровни, чтобы в конце концов из них получились профессиональные чиновники, чтобы они, работая среди русских специалистов, набирались у них административного опыта, ибо в наших ингушских административных органах очень низкая сменяемость кадров. Многие работают здесь двадцать, тридцать и более лет. Работают добросовестно, но по старинке, без огонька, не применяя новых принципов и методов работы, что тормозит общее дело.

     Тут же возникает вопрос призыва молодых ингушей в армию. Мы обратились в министерство обороны с просьбой не призывать триста-четыреста человек в армию, как это было в этом году, потому что мы можем дать пять тысяч призывников в армию. Призывники служат в армейских гарнизонах, разбросанных по всей России, познают мир большой страны, общаются со своими русскими сверстниками. Недавно в одном из городов России я навещал воинскую часть, где служит ингуш, и он признался мне, что до призыва в армию он с огромным недоверием относился к русским, что слово "русский" порождало в нём чувство враждебности. Теперь же, оказавшись в армии, окружённый русскими, он стал прекрасно к ним относиться и видит в них своих товарищей. После службы он отправляется в Красноярск вместе со своим другом, у которого отец преподаёт в университете и обещал помочь ему устроиться в университет. Всё это я называю процессом интеграции населения республики в российскую цивилизацию.

     И, конечно, мы предоставляем нашей молодёжи возможность участия в общероссийских спортивных соревнованиях. Потому что есть общероссийская спортивная планка, и включение наших команд в соревнования не только повышает их уровень, но и вливает их в общий поток российского спорта.

      А.П. Когда мы беседовали с вами в прошлый раз, мы обсуждали тот намёк президента Медведева, который он сделал в своём обращении к Федеральному собранию, говоря о возможности скорого назначения на Кавказ своего спецпредставителя. Многие связывали с этим огромные ожидания и иллюзии, другие, наоборот, боялись и страшились лишнего контроля. Теперь появился Хлопонин. Как вы ощущаете присутствие этой структуры и этой статусной должности в своей работе? Явилось ли она подспорьем вам, почувствовали ли вы дополнительное облегчение?

     Ю.Е. Скажу, что ситуация существенно изменилась прежде всего в административном плане. Появился близкий к нам, живущий практически в нашем регионе человек, к которому можно всегда обратиться, позвонить, спросить совета или помощи по тому или иному вопросу. Не могу сказать, что раньше нельзя было позвонить сразу в Москву председателю правительства или президенту, но появление здесь Хлопонина облегчает связь региона с центром. Возможности и способности Александра Геннадиевича помогают активной творческой коммуникации. За это время к нам приехали три комиссии, направленные Хлопониным, составленные из знатоков и специалистов из разных отраслей. Экономисты, бизнесмены — это не какой-то праздный народ, который прибыл поесть шашлыка, они работали до 12 часов ночи, проникали во все углы, вникали во все проблемы. Результаты их исследований, советы и концепции нам чрезвычайно пригодились, и мы с нетерпением ждём реализации этих предложений. Весь предшествующий опыт работы Хлопонина в Сибири, управление этим огромным и сложным регионом говорит о том, что это успешный администратор, успешный политик, успешный экономист и промышленник, всё это внушает веру в то, что его появление на Кавказе отразится благом на существовании наших республик.

1