"Невыносимое одиночество" - читать интересную книгу автора (Сандему Маргит)

4

Микаел не смог ждать до следующего дня. В снежно-голубых сумерках он незаметно вышел из казармы и направился через городок в сторону имения.

Перед ним расстилалась темная, притихшая равнина. Имение было окружено бескрайней пустошью, совершенно плоской, сливающейся с небом. Узкая полоска земли и тяжелое небо с серо-лиловыми облаками. Справа от имения простирался на восток до самых болот, березовый лес. В этих местах росло несметное количество высоких, стройных берез. Он знал, что где-то неподалеку находится огромное Чудское озеро, на самой границе с Россией. Оттуда должны были прийти русские, чтобы выгнать из Польши шведов и подчинить себе эту несчастную, растерзанную в клочья страну. И по дороге они собирались опустошить Ливландию и отнять ее у шведов. Царь давно уже мечтал об этом.

Он вздрогнул, услышав рядом с собой голос:

— Значит, Вы тоже гуляете по вечерам, молодой человек?

Это был тихий, приятный голос, и он принадлежал даме, одетой в черное, которую он видел уже несколько раз.

— Извините, сударыня, — кланяясь, сказал он, — просто невозможно уйти от этого имения, оно такое красивое.

Она не без злорадства усмехнулась, словно понимая, от чего невозможно уйти — от имения или от Биргитты. Но ничего не сказала.

— Да, здесь красиво, — произнесла она мягким, чуть гортанным голосом. — Мне всегда здесь нравилось. И теперь над этим местом нависла опасность.

— Швеция сделает все, чтобы защитить своих подданных, Ваша Милость.

В ее прекрасных, хотя и не совсем юных глазах появилось мечтательное выражение.

— Опасность не всегда приходит извне, сударь.

Они стояли у ворот, она не приглашала его войти. Сумерки сгущались, все погружалось в темноту. Они ясно уже не различали лиц друг друга. Сумерки смыли возраст с ее лица, теперь оно казалось очень молодым и прекрасным. Сколько же ей было лет? Скорее всего, лет тридцать пять.

Внезапно она посмотрела ему в лицо.

— Собственно говоря, кто ты такой? Впрочем, я слышала, как ты представился Микаелом Линдом из рода Людей Льда. Но кто же ты?

Он. произнес растерянно:

— Я и сам этого не знаю… Безродный, скитающийся на чужбине глупец.

— Ты не глупец, — сухо заметила она. — Но остальное верно: ты запутался в жизни, Микаел.

— Да, я знаю. Но вообще-то я самый обыкновенный человек.

— Нет, — с неспешной улыбкой произнесла она. — Нет, Микаел, ты совершенно необычен. Мне хотелось бы узнать, из какого рода ты происходишь.

Он был явно смущен.

— Моя мать была немецкой дворянкой, Брейберг…

Она покачала головой.

— Нет, в Брейбергах не было ничего особенного.

— Особенного? — удивленно произнес он, — Зато в Людях Льда есть много особенностей, хотя я почти ничего не знаю о них…

Она одобрительно кивнула.

— Да, в тебе есть скрытые источники. Открой в себе эти источники, и ты обретешь покой.

Он спросил с осторожностью:

— Вы родственница Стейерхорнов?

— Нет, — не без вызова произнесла она. — это они мои родственники!

Микаел уловил тонкость.

— Значит, имение принадлежит Вам?

— Да. И я боюсь за свое имение, — добавила она как бы вскользь.

Она сложила на груди свои узкие ладони: в темноте они напоминали лилии на кресте.

— Поезжай домой, Микаел! Тебе не подходит эта жизнь, не подходит солдатская форма!

— Я знаю. Но где мой дом? Этого я не знаю.

Женщина долго и задумчиво смотрела на него.

— Думаю, я знаю, что с тобой происходит, Микаел. Ты чувствуешь, что кто-то ждет тебя, и это делает тебя таким беспомощным. Ты женат?

— Да. И у меня есть сын. Но я не знаю ни жену, ни сына.

Они стояли, погруженные в свои мысли, пока Микаел не начал замерзать на ветру.

— Нет, так мы замерзнем. Я, пожалуй, пойду дальше. Спасибо за приятную беседу.

— Тебе тоже спасибо, Микаел! И помни: не бери того, что лежит ближе всего!

Произнеся эти загадочные слова, она низко поклонилась ему и пошла к дому. Микаел долго смотрел ей вслед. Что она имела в виду?

С тяжелыми мыслями он вернулся к себе в казарму.

Что вызывает в человеке неодолимую радость и счастье при мысли о какой-то определенной персоне?

Речь не обязательно идет о влюбленности: это, скорее, восхищение тем, что есть нужный тебе человек.

Он встречал множество молодых девушек, оставаясь к ним равнодушным. Он был женат, и его брак был ни на что не похож. Но когда он встретил Биргитту фон Стейерхорн, в нем проснулись все его дремлющие чувства, вся его неясная тоска выкристаллизовалась в нечто конкретное.

Освободившись на следующий день от дежурства, он предпринял свою обычную прогулку — на этот раз бодро шагая в определенном направлении.

Погода оставалась такой же — равнина темнела в ожидании снега, который никак не выпадал.

Без всяких колебании он подошел к воротам имения и постучал.

Ему открыла сама Биргитта, радостная и оживленная. Она впустила его в ту же самую гостиную, заранее прогретую восковыми свечами, со смоляными светильниками на стенах. Он не отрывал глаз от ее тонкой, изящной фигурки, его переполняли неясные чувства. В груди он ощущал чудесное тепло, дыхание у него перехватывало.

— Как поживает щенок? — с трудом выдавил он из себя.

Улыбка исчезла с ее лица.

— Щенок?

Но, тут же спохватившись, она сказала:

— Ах, да, щенок! С ним все в порядке.

— Можно его поприветствовать?

Она с досадой сдвинула красивые брови.

— Нет, он теперь в спальне матери, а она еще не вставала… Но садитесь же, дорогой Микаел, я прикажу принести что-нибудь выпить…

Она торопливо вышла из комнаты, шурша широкими юбками.

Микаел огляделся по сторонам. На окнах висели тяжелые темно-красные плюшевые гардины, круглый стол был накрыт такой же скатертью. На стене висели грубо написанные портреты предков. Он рассмотрел два из них, слабо освещенных светильниками: портреты воинственного господина в рыцарских доспехах и женщины в одежде 1400-х годов. Это были неважные портреты, да и в комнате было темновато, но общие со Стейерхорнами черты просматривались отчетливо. Высокие брови и крепкий рот. И Биргитта, и дама в черном отличались этим. Особенно бросалось в глаза сходство с дамой в черном, хотя портрет и был выполнен в стиле 1400-х годов, представляя собой идеал женщины того времени.

Над камином висел огромный меч. Микаел сомневался в том, что смог бы поднять его.

И снова на галерее показалась женщина в черном. Она всегда появлялась так тихо, так неожиданно. Она кивнула ему, улыбнулась.

— Не можешь ли ты оказать мне услугу, Микаел?

— Разумеется, могу, Ваша милость. С радостью.

— Не можешь ли ты один сходить в каретник? Он находится возле конюшни, в правой части двора. Когда войдешь туда, в самом дальнем углу будет дверь. Сделай это ради меня, отнеси туда фамильные ценности.

Он был смущен.

— Да, но…

— Сама я не могу это сделать, я не достаточно сильна. А мои родственники не имеют к этому никакого отношения. Я не хочу просить их об этом. И поскольку ты молод и силен, не мог бы ты оказать мне еще одну услугу?

— Да, конечно.

Только она хотела объяснить ему, в чем дело, как послышались шаги Биргитты. Женщина быстро приложила палец к губам и удалилась.

Микаелу стало не по себе. Обитатели дома явно не ладили друг с другом, и у него не было ни малейшего желания участвовать в их семейных интригах.

Как он, кстати, сможет войти один в их конюшню? Что они подумают о нем? В лучшем случае его вышвырнут за порог. А этого он не хотел. Ему хотелось быть с Биргиттой.

Он почувствовал вдруг, что у него зуб на зуб не попадает от холода.

— С кем это ты говорил? — поинтересовалась девушка. — Разве отец и мать уже встали?

— Нет, я…

— Или же ты репетировал здесь речь? — засмеялась она. — Иди сюда, сядь рядом со мной на диван.

Она села, всем своим видом приглашая его сделать то же самое.

Микаел не вынашивал никаких планов неверности. Он был слишком наивным, чтобы считать, что именно в этом и заключалась его тяга к ней. Он хотел только смотреть на нее, говорить с ней, наслаждаться ее присутствием — и этим, как он думал, все ограничивалось.

Биргитта же не была столь чистосердечной. Она прекрасно знала, что делает. В течение получаса она раздувала в его сердце огонь, подвигаясь к нему все ближе и ближе, так, чтобы он мог видеть совершенно отчетливо ее благородное декольте, а голос ее был тихим, многообещающим.

Микаел был совершенно сбит с толку, словно попал в бешеный водоворот. О чем же они говорили? О, это были такие пустяки, что никто из них потом и не вспоминал об этом. Микаел совершенно забыл о том, что она спросила его, сколько человек живет в военном лагере, как зовут главнокомандующего и что они будут делать, если придут русские или поляки. Сам же он начал было спрашивать о тех двух портретах, не зная толком, с чего начать беседу, но Биргитта легко и играючи пояснила, что это рыцарь Вильфред, погибший при Танненберге, и его жена Магда, так отчаянно защищавшая имение и умершая от тоски. После этого Биргитта взяла на себя ведение беседы, дабы не ставить его в неловкое положение.

Но он воздержался от упоминания о женщине в черном. Он инстинктивно понимал, что они не дружны, и не хотел, чтобы тень набегала на прекрасное чело Биргитты. С ним она должна была быть радостной и счастливой.

Родители не показывались. Они явно любили поспать.

В конце концов ему пришлось уйти. Но она убедительно просила его прийти через день, так что прощание не было особенно тяжелым.

— Ты же знаешь, я здесь так одинока, Микаел, — сказала она. — Поболтать с кавалером моего ранга для меня много значит.

Он не стал рассказывать, что только наполовину дворянин. Ему трудно было сконцентрировать внимание, находясь так близко от нее, вдыхая ее сладостное тепло. Его инстинкты самозащиты работали на полную мощность.

— П-передай от меня привет щенку… — заикаясь, проговорил он.

— Я так и сделаю.

Опьяненный счастьем, он направился к воротам. За воротами его ждала дама в черном, невидимая из дома.

— Приходи вечером, Микаел! Я хочу сделать в доме кое-какой ремонт, а мои родственники считают, что это ни к чему. Ты можешь мне помочь?

— Да, конечно, Ваша Милость. Но я не смогу прийти до десяти часов. После десяти я свободен.

Она кивнула.

— Хорошо. К этому времени мои родственники уйдут.

— Мне предстоит сходить в конюшню? В каретник?

— Если это будет возможно. Но вряд ли это получится, они живут рядом с конюшней. У меня другие планы. Я встречу тебя и все расскажу.

— Я приду, — пообещал он, поеживаясь от холода.

Уфф, как все это ему не нравилось! Но он был воспитан рыцарем. Воля дамы была для него законом. А эта женщина была, бесспорно, дамой. В ней было куда больше аристократизма, чем в Биргитте и, тем более, в ее матери. Но для него это мало что значило: Биргитта была прекрасна такой, как она есть.

Ах, дорогой Микаел! У него были возвышенные мысли относительно этой девушки. Однако его тяга к ней не была столь безоблачно сверхчувственной, как он этого хотел. Не задумываясь над тем, почему он это делает, он тщательно мылся перед тем, как отправиться к ней. Почти всю свою жизнь Микаел прожил как монах, поэтому те чувства, которые разбудила в нем Биргитта, были гораздо более телесными и осязаемыми, чем он того хотел. Он пускал пыль в глаза самому себе — и ему это нравилось.

— Ну? — спросил отец Биргитты. — Ты что-нибудь выведала у него?

Она презрительно фыркнула.

— Все, что хотела. Никогда не встречала более доверчивого человека.

Она изложила то, что ей удалось узнать.

— Но я еще не выяснила планов шведского короля относительно Польши и Ливландии. Я сделаю это завтра, когда явится мой офицеришка. Насколько мне известно, его семья близка к королю, поэтому он кое-что знает.

— Только не теряй голову, — рассудительно предупредила ее мать.

Во взгляде Биргитты появилась какая-то мечтательность, она улыбнулась.

— Он очень мил, но не более того. Кстати, он спрашивал про щенка, Я обещала ему показать собаку завтра. Где она?

— Да, где щенок? — спросил отец. Мать недовольно наморщила лоб.

— Я дала слуге распоряжение убить его.

— Но, мамочка! — воскликнула Биргитта. — Что я скажу Микаелу?

Отец подошел к колокольчику и вызвал слугу, который тут же явился.

— Ну, как, ты убил щенка?

Слуга хмыкнул.

— Я сейчас же сделаю это. Как только найду его. Он снова удрал куда-то.

— Нет, не надо, — торопливо перебила его мать. — Не убивай его! Найди его, искупай, смажь раны и покорми! Это важно. Завтра придет шведский солдат, чтобы взглянуть на собаку.

— Будет сделано, Ваша милость.

— Не говорят ли в городе что-нибудь о русских?

— Сегодня приходил коробейник. Он слышал, что царь собрал войско к востоку от Чудского озера. Большое войско!

Все трое фон Стейерхорнов с горечью усмехнулись. Имея сведения о планах шведов, они не боялись прихода царских войск.

Чарующе-прекрасный, окрашенный в цвета индиго вечер воцарился над исстрадавшейся землей Ливландии. Крики журавлиных стай, летящих на север, раздавались в поднебесье.

Дама в черном ожидала Микаела возле ворот. Она была, как обычно, одета в плащ с капюшоном из добротной черной материи, ее руки были плотно скрещены на груди, чтобы хоть как-то сохранить тепло. Темно-русые волосы были уложены в старомодную прическу. Несмотря на простоту одежды, она выглядела не менее величественно, чем иная королева.

— Пойдем со мной, Микаел! Моему имению грозит беда,

И они вместе направились к высоким воротам. Она отошла в сторону, чтобы он открыл их для нее, указала ему на факел и кресало, и он зажег огонь. Она молча шла впереди него, всякий раз останавливаясь перед дверьми и ожидая, чтобы он открыл их, потому что привыкла к рыцарской обходительности.

Он понял, что они направляются в подвал этого промерзшего насквозь дома.

— Как обстоят дела со щенком? — поинтересовался он.

Она удивленно повернулась к нему.

— Ах, да! Наконец-то они нашли его. Бедняга был еще жив…

«Я знаю, что они нашли его, — подумал он, — ведь это я сам его нашел!»

Он усмехнулся.

— Удивительно, что это маленькое существо затронуло во мне какую-то струнку. Вы знаете, у меня есть сын, которого я никогда не видел и о котором никогда особенно не думал. Этот щенок разбудил во мне что-то. Нежность к беззащитным. Ответственность. Последние дни я много думаю о своем сыне.

Ух, как дьявольски холодно было в этом сводчатом подвале! Судя по всему, подвал был очень старым.

— Поезжай домой, Микаел! Ничего хорошего ты здесь не найдешь.

«Ну уж нет, — с протестом подумал он, — впервые в жизни я почувствовал, что живу! Биргитта сделала меня человеком!»

Но отчасти она была права. Такая жизнь ему не подходила.

— Как же я могу уехать домой? Уже четыре года меня вынуждают вести кошмарную, изнурительную жизнь солдата. Моя душа тупеет, изнашивается, по ночам мне снятся дурные сны, днем же я пытаюсь погасить в себе все мысли. Жизнь кажется мне совершенно безрадостной. Во мне зреет страшный протест из-за неудовлетворенности, много раз я вынужден был держать себя в ежовых рукавицах, чтобы не впасть в бессильную ярость. Я больше не могу это выносить! Такая жизнь не может быть моей!

— Конечно, нет! У тебя есть какой-нибудь влиятельный друг, к которому ты мог бы обратиться? — произнесла она почти безразлично, поскольку все ее мысли сконцентрировались теперь на предстоящем деле.

— Да, есть. Мой приемный отец — один из могущественнейших людей в Швеции. Но он сам офицер и, возможно, находится теперь с королем в Польше. И он высоко ставит воинский долг и воинскую честь. Он может истолковать такую просьбу как измену родине.

— Но что является твоей родиной? Он провел руками по волосам.

— Не знаю. Швеция так много сделала для меня. Но моя мать была немкой, мое детство прошло в Немецком королевстве. А мое сердце… Да, сердце мое в Норвегии, на родине, которую я никогда не видел.

— Это не легкий выбор, Микаел, — мягко улыбнулась она, тем самым считая эту проблему закрытой. — Ты видишь эти балки, подпирающие пол? Вот эти две стоят плохо. Они подпирают крепкий пол, а рядом пол держится слабо. Не мог бы ты — ради меня — передвинуть их? Микаел с добрыми глазами! Мой идиот родственник не понимает, как это опасно.

Микаел осмотрел сооружение. На старинных стенах виднелись глубокие трещины, на полу лежали кучи выпавших камней. Он не был уверен в том, что она права, хотя она, конечно же, знала свой дом лучше него. Он ведь никогда не ходил по этим шатающимся полам.

— Что расположено наверху?

— Пара комнат, — ответила она, слегка передернув плечами.

И Микаел сделал то, о чем она просила. Высвободить вручную крепко стоящие балки было нелегко, но ее присутствие придавало ему силы, о существовании которых он и не подозревал. В подвале было очень холодно, но на нее холод, казалось, не действовал.

Прошел целый час, и ему, наконец, удалось переставить балки в указанное ею место.

Она горячо поблагодарила его, и они пошли обратно.

Микаел совсем окаменел от холода. Она, как обычно, проводила его до ворот.

— Увидимся завтра, — сказал он. — Я приду навестить Биргитту.

Ему показалось, что на ее лице появилась гримаса.

— Не забудь про каретник, — напомнила она. — Я подам тебе знак, когда ты сможешь свободно зайти туда.

Микаел кивнул, по-прежнему неприятно пораженный враждебностью и скрытностью обитателей дома. Ему не хотелось быть мячиком в их игре, и в то же время он не мог решить, на чьей он стороне. Биргитта была ближе его сердцу, и в то же время он не мог противиться воле этой величественной дамы.

Они попрощались. Микаела ожидали тревожные сны. Эта ночь была куда хуже остальных. Он переживал теперь трудные времена, все вокруг казалось ему сплошным ненастьем, кошмаром и издевательством. Словно сама снежная королева схватила его своими ледяными руками, посмотрела ему в глаза и поцеловала его в шею, высосав из него все тепло. Он проснулся со стоном и плотнее завернулся в тонкое солдатское одеяло, не осмеливаясь заснуть снова.

Небольшому шведскому подразделению делать было особенно нечего, люди не знали, чем заняться.

В своем нетерпении снова увидеть Биргитту, Микаел вышел из дома слишком рано. Проходя по городку, он понял, что не может появиться в поместье в такой ранний час, тем более, что Стейерхорны любили по утрам поспать. Поэтому он умерил свой шаг, не зная толком, как скоротать время.

Он давно уже приметил небольшую башню, одиноко возвышавшуюся на фоне неба вблизи имения. Такого типа церковные колокольни были распространены в ливландских городках. Сама же церквушка, по виду напоминавшая капеллу, находилась на территории имения: в то время было принято, чтобы в больших имениях была собственная церковь. Вокруг нее не было тропинок, в окнах зияла пустота. Микаел заметил даже отвалившиеся камни на одной из стен.

Его всегда интересовали старинные здания. И у него появилось желание осмотреть эту капеллу.

Но ему не хотелось проходить по территории имения — даже постучать в ворота и пройти через парк казалось ему своеволием. И он нашел более короткий путь: через крестьянские дворы, которые явно были брошены, как и все дома в округе.

Низкие домишки с покатыми крышами. Нет, над одним из них вился дымок, значит, здесь кто-то жил. Микаел тихо прошел мимо дома, коротким путем, наблюдая краем глаза, не следит ли кто-нибудь за ним.

Ему пришлось перелезть через старинную каменную ограду, и он очутился на территории капеллы.

Церквушка оказалась более запущенной, чем он думал. И отсюда было видно имение — но с другой стороны, намного ближе. Отсюда оно казалось таким же необитаемым.

Он шел по нетронутому снегу, по обеим сторонам от него виднелись следы могил. Их было немного. Никаких крестов. Микаел подумал о том, какой веры были покойники: православной или католической? Во всяком случае, это были не протестанты, поскольку могилы были слишком старые.

Дверей в капелле не было, проем был закрыт ставней, чтобы внутрь не задувало снег. Отодвинув ставню, Микаел вошел в крошечную капеллу.

Дверной проем не был слишком широк, тем не менее, вся утварь была вынесена, внутри было голо и пусто. Хорошо просматривалось место для алтаря и церковной кафедры, хотя ни того, ни другого здесь не было. Через оконные проемы падал снег и собирался небольшими кучками на полу, где вряд ли стояли когда-нибудь церковные скамьи. Капелла была построена в те времена, когда люди молились стоя или преклонив колени.

В церковный пол были вделаны массивные могильные плиты. Возможно, здесь покоились бывшие владельцы имения.

Сев на корточки возле одной из плит, Микаел стряхнул с нее рукой снег. Надпись на могильной плите прочитать было трудно, но снег набился в углубления, так что буквы выступали теперь совершенно отчетливо на гладкой поверхности камня.

Текст был очень неразборчив, с множеством завитушек и виньеток, и после множества неудачных попыток Микаелу удалось разобрать слова:

— Граф Уилфред фон Стейерхорн… — прочитал он вслух по слогам, — Стало быть, это рыцарь Вильфред… — пробормотал он, — А что здесь написано? По-латыни? Reguiescat… viet… mort… Нет, это слишком неразборчиво, я не понимаю ни слова… А это, наверное, почтенная Магда фон Стейерхорн, да, вот большое «М»… А это? Урожденная Аскенфельдер, наверняка из знатного рода. Год смерти 1410, правильно, все совпадает. Это знаменитая пара: герой Танненберга и его верная супруга. Хорошо, что они похоронены здесь.

У него мелькнула в голове богохульная мысль: все это давно сгнило. Но он прогнал эту мысль прочь.

Он рассмотрел еще одну могильную плиту вблизи хоров, также очистив ее от снега.

— Ага, здесь покоится предок, погибший на Чудском озере, — шепотом произнес он. Он попробовал прочитать надпись, но разобрал лишь два-три слова. Надпись была слишком старой.

Осмотрев другие надгробные плиты, он пришел к выводу, что капелла была заброшена в 1500-х годах по неизвестной причине. Возможно, по причине Реформации?

Выйдя из церкви, он оглянулся и отвесил глубокий поклон. Он поклонился не святому месту, уже основательно разграбленному, а праху тех, кто покоился здесь. В приподнятом, торжественном настроении он вернулся к мирской суете.

На обратном пути он встретил старушонку, возившуюся в своем дворе. Микаел знал, что жители городка предпочитают где-то скрываться, и ему захотелось любопытства ради поболтать с ней. Приветливо поздоровавшись, он подошел поближе.

Старушка сощурилась на него, не говоря ни слова, но не ушла прочь.

Микаел не знал местного языка и произнес по-немецки:

— Прекрасная нынче погода.

— Да, но снега обычно бывает больше.

Ну, вот они и поняли друг друга!

— Я только что был в капелле. Почему она стоит заброшенной?

Старуха отвернулась.

— Она слишком мала. В городской церкви лучше.

— Конечно, но разве это не личная капелла Стейерхорнов? Похоже, она бездействует свыше ста лет?

— На это были свои причины. Здесь было слишком шумно.

Микаел улыбнулся.

— В каком смысле?

Старуха посмотрела в небо.

— Скоро пойдет снег.

Видя, что она не желает отвечать, Микаел переменил тему.

— Вы не покинули город, как все остальные?

— Нет. Куда мне идти?

— Значит, Вы не боитесь русских?

— В Ливландии было много хозяев. Один не хуже другого.

— Похоже, что русских здесь боятся больше всего, судя по тому, что город опустел.

— О, теперь отсюда мало кто уезжает. Люди снялись с места все сразу, потому что жить здесь плохо. Но я живу вдали от главной улицы, так что со мной ничего не случится.

Микаел сел на козлы для пилки дров, старуха же примостилась на дровяной куче, явно желая поболтать.

— Какие же беспорядки происходят на главной улице? — спросил Микаел.

Старуха неважно говорила по-немецки, но он, тем не менее ее понимал. Понизив голос, она сказала:

— Я-то сама ничего не слышала, но другие слышали. Видите ли, это привидения.

Чувствуя, что она подошла к самой драматической сути происходящего, Микаел спросил:

— И что же это за привидения?

— Никто толком не знает. Это может быть привидение господина Ингемунда, погибшего на Чудском озере, или привидение господина Вильфреда, погибшего под Танненбергом. Или привидения каких-то других предков. Стейерхорны всегда были очень воинственными и гордыми, как дьяволы. Говорят, кто-то слышал, как они возвращаются домой с поля битвы. Тот, кто выходит из дома дождливым вечером бабьего лета, может услышать тихие шаги множества людей и коней, грохот и стук. А иногда — отдаленный рокот траурных барабанов. Но никто ничего не видит, разумеется. Все они направляются в сторону имения.

— Бабьим летом? Я мало что знаю о битве на Чудском озере, это было так давно. Но ведь это происходило зимой? Разве они сражались не на льду озера? Битва же при Таннеберге произошла 15 июня 1410 года, об этом говорил мне мой приемный отец. Но даже если все это довольно неприятно, это же не опасно, а?

Старуха смерила его взглядом.

— Мертвецы не приносят ничего хорошего. И если это привидения, следует держаться от них подальше.

— Мертвые не могут причинить зла живым.

— Разве? Видимого вреда они причинить не могут, но они оказывают тлетворное воздействие на души людей. Они вызывают у людей депрессию, молодой человек, а это серьезная болезнь. Поэтому все и бегут из города.

— Значит, у Стейерхорнов больше нет подданных?

— Нет. Молодой хозяин имения Стейерхорнов жив и здоров, но в городе больше никого нет. Все ушли. Теперь они живут в березовых лесах.

Микаел невольно посмотрел в сторону березового леса, видневшегося вдали, но дома мешали ему как следует рассмотреть равнину.

Лично он не назвал бы графа фон Стейерхорна молодым, но все относительно, все зависит от возраста говорящего.

Все это его очень занимало, но виду он не подавал.

— Но если армия привидений собирается в имении, то обитатели должны были когда-то слышать или видеть что-то!

— Никогда этого не было. Они говорят, что все спокойно.

В самом деле, создавалось впечатление, что Стейерхорны чувствовали себя в безопасности.

Микаел поблагодарил старуху и распрощался с ней. Ему хотелось что-то дать ей, но у него ничего с собой не было.

Он шел по главной улице, узкой, грязной, покрытой рытвинами. Кое-кто еще оставался в городке. По обеим сторонам теснились дома. А вообще-то на главную улицу она была не похожа.

В холодном воздухе уже кружились снежинки, хотя весна была уже не за горами. Микаел совсем продрог. Его ощущение одиночества еще более обострилось в этом затихшем, всеми покинутом городке под бездонным небом. Нигде он не видел такого распахнутого неба, как над этой равниной. Депрессия? Разве он сам не страдает от этого уже несколько лет? Биргитта… Может быть, она прогонит прочь его одиночество и его подавленность? Но не слишком ли многого он хочет?

Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть ее. Он ускорил шаг.