"Камень огня" - читать интересную книгу автора (Хафф Таня)

2

Напоенный ароматом дым вился вокруг мавзолея, и колокольчики в руках скорбящих разбивали вечер на крошечные осколки. Сидя на крыше одной из замысловатых гробниц, невидимый снизу, Аарон зажал уши от этого звона, грозящего разбить и его самого.

Внучка Фахарры не поскупилась, и похоронная процессия от дома до храмового крематория, а оттуда — в некрополь стала зрелищем, достойным лучшей гранильщицы драгоценных камней, которую знала Ишия.

— Но пока она была жива, — тихо проворчал Аарон со своего укромного места, — у тебя не нашлось ни времени, чтобы посидеть с ней, ни какой-либо доброты, чтобы осветить ее дни.

Спрятав свою полнеющую фигуру под траурным одеянием, внучка изображала тяжелую утрату, пока нанятые плясуны несли латунную урну в квадратное мраморное здание, где покоились останки пятнадцати поколений ее семьи. Когда они вышли и вопленицы вознесли последний заупокойный плач к богам, внучка повернулась и, заботливо поддерживаемая подругами, повела процессию обратно в город.

Аарон смотрел, как она уходит нетвердой походкой, и кривил губы. Если эта жирная свинья вообще способна что-нибудь чувствовать, то лишь удовольствие оказаться в центре внимания. Юноша ни на миг не поверил, что эти красные и желтые вуали скрывают горе.

Наконец прекратилось сводящее с ума звяканье, и тяжелый аромат сандала развеялся вечерним ветром. Тогда вор бесшумно спустился на землю.

Дверь в мавзолей была заперта, а замок туго обвит красными и желтыми лентами.

Яростным движением Аарон разорвал ленты и вслед за ними бросил замок на землю. Смазанная дверь бесшумно распахнулась, впустив юношу внутрь.

Он работал и жил в тени, но эта темнота была другой. Резной фриз обрамлял свет, льющийся в открытую дверь мавзолея, не позволяя ему распространяться дальше серого прямоугольника на полу. На границе этого тусклого освещения, почти в центре гробницы, стоял алтарь: Девять Наверху окружали Одну Внизу, которая баюкала в мраморных руках латунную урну. Фахарра! Она останется в объятиях божества, пока не умрет следующий член семьи; тогда ее урну переставят на полки, протянувшиеся вдоль стен.

Аарон не видел полок — за алтарем темнота сгущалась в непроницаемую черную стену, но он чувствовал тяжесть мертвых и радовался, что ему не нужно проникать в их святилище. Вор пришел за тем, что находится у Одной Внизу. Боги Ишии не внушали ему ужаса, поскольку бог без веры — ничто, а Аарон верил только в смерть.

На границе прямоугольника света юноша остановился и протянул руку в тень. Нет, не достать. Его рука нащупала воздух. Придется сделать еще шаг или два за эту границу.

Аарон содрогнулся. Шагнуть в темноту, даже не такую густую, как у алтаря, все равно что войти в царство мертвых, в их мир, а не в обычное место их упокоения, и демоны его детства зашевелились во мраке. Но тут его руки коснулись урны, и, получив желаемое, вор отбросил свои страхи.

Он быстро вытащил пробку и погрузил крошечный золотой флакончик в крупный пепел. До нынешнего утра во флакончик были налиты любимые духи Фахарры, и запах жасмина еще не выветрился. Аарон украл его прямо из-под носа распорядителя похорон. Наполнив флакончик, юноша залепил его кусочком воска, на шелковом шнурке повесил на шею и спрятал под рубашку. Когда он водворял на место пробку, его захлестнул гнев. Внучка осталась верной себе до конца: урна была просто латунной, с рельефным рисунком, но без драгоценных камней. Оскорбление величайшей гранильщице, которую знала Ишия.

Величайшей гранильщице, которую знала Ишия…

И тут его осенила идея.

Аарон выпрямился и поднял ногу, собираясь уйти. Но, сам не зная почему, снова опустил ее. Еле различимое, лицо Одной Внизу смотрело на него с безмятежным сочувствием.

— Она ненавидела оставаться в темноте одна, — прошептал юноша и едва узнал собственный голос. Он прижал флакончик к груди. — Теперь Фахарра не будет одна. Не совсем одна. — Вор пытался остановить крик тоски, который рвался из самых глубин души, где лежал, спрятанный, два последних дня, но тот оказался слишком сильным. Он вознесся, а достигнув вершины, подхватил Аарона и бросил вниз, и юноша потерялся в этом крике.

Пронзительный вопль вернул его в чувство. Он тупо огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, где находится. Мелькавшее в темноте белое пятно — удирающий в страхе прислужник — оповестило его о пребывании все на тех же землях храма. Смутные воспоминания о беге в темноте, о том, как он налетел на камень, упал, поднялся и снова побежал, не очень помогали. Фиговое дерево, растущее рядом, сказало больше, ибо многочисленные гробницы давно уже вытеснили из некрополя все деревья. Аарон вскинул голову. Сверху на него грозно взирала женщина с ястребиным носом. Он похолодел от ужаса, но вскоре понял, что она — каменная. Сад Знати.

Тела дворян отдавали вулкану, а их подобия в полный рост высекали в граните или обсидиане и ставили на участке храмовых земель, отведенном для таких памятников.

Прислужник, гуляя в одиночестве среди статуй умерших, увидел несущееся на него из темноты лицо — фигуры он не разглядел, ибо одежда Аарона была темной. Предполагая очевидное, прислужник завопил и бросился наутек.

Слегка поклонившись памятнику дворянке, Аарон рысцой устремился к стене храма. Он не безосновательно подозревал, что сообщение прислужника будет выслушано менее впечатлительным субъектом, и не испытывал ни малейшего желания сталкиваться с храмовой стражей.

Из широкой ссадины на руке сочилась кровь, но никакого иного вреда дикий гон по некрополю ему не причинил. И хотя пересохшее горло саднило, он чувствовал в себе некую умиротворенность. В оставшиеся до рассвета часы он отблагодарит за дружбу лучшую гранильщицу драгоценных камней, которую знала Ишия.

Он украсит место ее упокоения одним из ее творений. Аарон вернет ей изумруд с королевского посоха.

— Я не хотел спрашивать, и ты, возможно, скажешь, что это не мое дело… — толстяк провел грязными пальцами по тяжелой золотой цепи к висящему на ней медальону, — но как ты достал ее?

— Ты прав, Херрак, это не твое дело. — Аарон неподвижно стоял в тени битком набитого книжного шкафа, гармонирующего с этой захламленной комнатой, и не отрывал глаз от огромного человека за столом. — Она окупит то, что мне нужно?

— Человеку твоей профессии следует научиться большему терпению, — упрекнул юношу Херрак, папироса подпрыгивала на нижней губе. Он взвесил цепь в левой руке, а правой смахнул пепел с выпирающего живота. Сосредоточенно сдвинув несуществующие брови, толстяк медленно выдохнул дым вместе со смешком. — Однако ты сумел достать ее. Его милость не обрадуется пропаже.

— Забудь о его милости, — буркнул Аарон, — и давай ближе к делу.

Юноша украл цепь сразу после ухода из Сада Знати. Чтобы добраться до посоха, нужно попасть в Королевский сад, но только у Херрака можно раздобыть средства для этого, и цену назначает он. Толстяк уже не нуждался в богатстве, он хотел другого — чего-то запретного, уникального, чтобы схоронить его в крысином гнезде своего дома и чтобы ничьи глаза никогда больше этого не увидели. Аарону еще не приходилось иметь дела с Херраком, но он знал: это единственный человек в Ишии, у кого есть то, что понадобится ему сегодня ночью.

«А если цепи с медальоном не хватит?» Юноша отбросил эту мысль. Их не может не хватить. Он не успеет за остаток ночи найти что-то еще и похитить изумруд. Охрана в доме его милости отняла у Аарона слишком много драгоценного времени.

— Амулеты, мой друг, стоят дорого, — пробормотал себе под нос толстяк. Он еще раз взвесил цепь и улыбнулся, утопив глаза в складках щек. — Но думаю, она окупит тот, что ты просишь. Один только гнев его милости, вызванный пропажей, окупил бы его. Почти, — поспешно уточнил он, чтобы у юноши не возникло никчемных идей. — Да, она окупит твой амулет.

— И кошку.

Заплывшие жиром глазки Херрака азартно заблестели. Толстяк любил получать сокровища, но не меньше этого ему нравилось торговаться, давать и брать, обманывать ради выгоды, прибегать к волшебной силе слов.

— Так ты торгуешься со мной? — произнес он первую фразу ритуала.

Аарон сжал губы, и демонские крылья бровей опустились над глазами.

— Нет, один амулет бесполезен. Я покупаю оба — или сделки не будет. Я могу вернуть цепь обратно так же легко, как взял ее.

В комнате повисла тишина. Только ночная бабочка легко билась крыльями о стекло лампы. Херрак не верил своим ушам. Ультиматум? Этот воришка только что предъявил ему ультиматум?

— Решай, — стоял на своем Аарон, — у меня мало времени.

Херраку не понравились не столько слова, сколько тон юноши. Он погладил пальцами медальон.

— И кошку, — махнул рукой толстяк.

Он стащил деревянный ящичек с опасно пошатнувшейся груды хлама, открыл его и вынул крошечный, скрученный обрезок серебра.

— Это не остановит чародеев, они могут напасть, но проведет тебя через защитные заклятия.

Наклонившись из тени, Аарон выхватил у него амулет.

— И кошку.

Пухлый палец указал на другой ящичек. Амулет и сложенные крюки исчезли в обширной штанине, и юноша торопливо кивнул Херраку.

— Не стоит благодарности, — сухо ответил толстяк тому месту, где только что стоял Аарон.

Он погладил цепь и представил себе лицо его милости, когда тот проснется и обнаружит пропажу. Ходили слухи, будто главный мировой судья, ложась спать, вешает свою цепь — символ должности — на кроватный столбик; это единственное время, когда он ее снимает. Достойная кража, ничего не скажешь!

Выплюнув мокрый конец папиросы, толстяк повесил цепь на шею. Она определенно стоила того, что он за нее отдал. Жаль только, он не увидит лица молодого вора, когда ослабленный крюк отломится и этот нахал рухнет на землю.

— Ничего, — утешил себя толстяк, — если он выживет после падения, я с удовольствием послушаю рассказы о его казни.

Каменная кариатида, за которую держался Аарон, начала согреваться его телом, и из них двоих она выглядела более живой. Сзади лежала Ишия — тихая, как всегда. Впереди, до самого края вулкана, протянулся

дворец, как бы в противовес громаде храма на дальней стороне, освещенного огнем из кратера. Стена вокруг дворца была не больше семи футов высотой — скорее символ, чем настоящая преграда. Над ней, невидимые и легко забываемые, тянулись защитные заклятия придворных чародеев.

Аарон изучал истории всех воров, пытавшихся проникнуть во дворец, как работник изучает свое ремесло. Всегда случалось одно из двух. Или купленный ими амулет подводил, и тогда их уничтожали заклятия, или животные, стерегущие сад по ночам, раздирали их на куски. Конечно, ходили легенды о счастливчиках, которым удалось благополучно вынести столько сокровищ, что их хватило бы на целый дворец. Но правда заключалась в изуродованных телах, безжизненно висевших на воротах в рассветный час, — жуткое предупреждение тем, кто желает попытать счастья.

В отношении заклятий, конечно, придется положиться на амулет Херрака. Юноше не нравилось зависеть от чьей-то власти, но выбора не было. Если он хочет достать изумруд, то должен перелезть через стену. Что касается животных, Аарон предпочитал рисковать с их двуногими собратьями, ибо их чувствами легче манипулировать.

Блуждающий ветерок донес из города запах печеной рыбы и абрикосов. У Аарона заныло в желудке. Вор не помнил, когда в последний раз ел. Времени хватит для еды, когда он получит изумруд.

«Не беспокойся, парень. Ты все равно слишком тощий». В первую очередь он слишком хорошо тренированный — его руки невольно сжались вокруг каменной шеи кариатиды. Голос памяти стал громче с тех пор, как Аарон ушел от толстяка.

«Замолчи, старуха, — приказал он голосу. — Я делаю это ради тебя»»

Он посмотрел на караульный пост, расположенный как раз напротив его кариатиды, украшавшей крышу одноэтажной пристройки к дому герцога Лоуренского. Согласно Королевскому указу ни одно жилище не имело права смотреть на дворец, но герцог был честолюбив и попытался обойти указ: он не стал прорезать окон в стене своей пристройки, выходившей на эту сторону, однако устроил на плоской крыше садовую террасу с прекрасным видом на дворец. Герцог не пережил своей первой вечеринки в садике. Его наследники были не столь честолюбивы и жили дольше. За три поколения только чайки, а теперь и Аарон ходили по этой террасе.

Стражница тем временем подавила зевоту и слегка подвинула арбалет на сгибе локтя.

Скоро.

Он начал разминать мышцы, готовясь к бегу до стены.

Наконец раздались тяжелые хлопки сандалий по булыжнику. Вор слегка наклонился вперед, серебро глаз заблестело меж сузившихся век.

Пора.

Когда стражница вышла, чтобы встретить смену, Аарон пришел в движение. Безмолвной тенью он соскользнул по вычурной каменной резьбе Глупости Герцога, пробежал по булыжнику и прыгнул на дворцовую стену. Мягкие башмаки легко нашли опору на необработанном камне; оттолкнувшись, Аарон перелетел во дворик и бесшумно приземлился на носки. На все ушло меньше минуты — стражники еще даже не успели смениться, — и это была единственная минута, когда они не смотрели на стену.

Юноша прислушался, не грянет ли тревога, но уловил лишь гудение крови в ушах.

Присев в тени, он снял кожаные завязки из-под коленей и сменил башмаки на сандалии. Потом свернул свою маленькую котомку таким образом, чтобы спрятать лямки, и осторожно пробрался вдоль стены дворика к крытой аллее, идущей от ворот, ступая по небольшому углублению, протоптанному в мраморе множеством ног, Аарон дошел до открытой арки, которая вела в главный двор, проверил, что делает внутренний стражник, и смело шагнул на свет.

— Половина удачи, — сказал он однажды Фахарре, — состоит в умении держаться уверенно. Как будто ты имеешь все права делать то, что ты делаешь.

— А другая половина, — фыркнула Фахарра, — иметь больше наглости, чем Девять Наверху.

Демонские крылья взлетели в откровенном изумлении.

— Все Девять? — спросил он и был вознагражден смехом старухи.

Вор был в темно-зеленой ливрее, прихваченной из дома главного судьи вместе с цепью. Эта ливрея так же хорошо смешивалась с тенями, как его обычная черная одежда, но — что еще лучше — она скрывала Аарона и на свету. Даже в этот ночной час между главным судьей и дворцом частенько ходили курьеры.

Стражник во внутренней арке следил за приближением юноши без всякого интереса. Любой, кто идет мимо него, уже прошел ворота и признан безопасным. Он мог бы гораздо лучше провести время, зарывшись лицом в мягкие горы грудей своей Лии. Когда Аарон подошел ближе и его осветили факелы, горевшие по обе стороны караульного поста, стражник на какое-то мгновение удивился, почему главный судья взял к себе на службу чужеземца, но это в конце концов была не его забота…

— Сообщи свое дело, — промямлил он, опуская пику.

— У меня пакет для их королевских высочеств.

К близнецам всегда обращались во множественном числе. Аарон понятия не имел, почему выбрал именно их в качестве мнимых сообщников, но он вспомнил воровку, медленно опускаемую в вулкан…

Пика резко поднялась. Стражник беспокойно подвигал пальцами по древку, порываясь сделать знак Девяти и Одной. Становиться между близнецами и их игрушками всегда было вредно для здоровья.

— Иди прямо до первого поперечного коридора, там поверни налево, пройди четыре коридора, поверни направо, отдай пакет стражнику в конце длинной галереи.

Едва заметный кивок, и Аарон прошел во дворец.

Стражник вздрогнул, когда чужеземец проходил мимо. Его глаза на бледном лице были холодные, пустые, лишенные всяких эмоций, как осколки серебристо-серого камня. Стражник видел трупы, у которых было больше жизни в глазах.

«Надеюсь, он и их королевские высочества получат удовольствие друг от друга», — подумал он, стараясь преодолеть истому при воспоминании о плоти Лии.

Коридоры — широкие и высокие, чтобы улавливать ветры, — в основном были пустынны. Те немногие люди, что попадались Аарону в этот час, — слуги, следившие за лампами, которые разбивали дворец на полосы света и тени; пьяная дворянка на пути в Палаты Знати; пара зевающих, испачканных чернилами писарей, спешащих домой в постель, — не удостоили его ни единым взглядом, ибо ливрея главного судьи была хорошо известна, и если он находился во дворце, значит, прошел ворота.

Полумрак и тишина окутали Аарона, внушая ему ложное чувство безопасности. Вор узнал его, но не мог с ним справиться. Он шел как во сне, и чем дальше, тем сильнее становилось это чувство. В конце длинной галереи Аарон едва не позволил обману вынести его на глаза двух стражников.

Но тут юноша вспомнил, что доверие означает предательство.

Он отпрянул в темень глубокой ниши у закрытого ставнями окна и застыл. Сквозь жалюзи тянуло прохладой, но, к счастью, они были наклонены так, что Аарон оставался невидимым из сада. Ливрея не поможет ему пройти мимо стражников у двери в королевские палаты, а эта маленькая дверь была единственным входом в ту часть дворца.

«Он держит свой посох в комнатке перед спальней».

Аарон прижался лбом к полированному дереву, ожидая, когда старуха договорит. Он не может работать, чувствуя такую близость Фахарры.

«Возможно, он ласкает его, прежде чем лечь спать. В искусно ограненном камне больше жизни, чем во многих женщинах».

Не сводя глаз со стражников, Аарон выдвинул задвижку и приоткрыл ставень ровно настолько, чтобы пролезть. Петли слабо вздохнули. Вор застыл и прислушался к тишине, затем еще раз рискнул поднять тревогу, когда закрыл ставень и залепил его кусочком воска.

«Ты слишком хороший вор, Аарон, мой мальчик».

«Да, — молча согласился юноша, следя за своими руками, как будто они принадлежали кому-то другому, — я слишком хороший вор».

Двигаясь быстро, ибо в воздухе пахло рассветом и, значит, слуги скоро зашевелятся, он вновь переобулся в башмаки и закрепил мешковатый низ своих штанов, работая на ощупь, пока глаза привыкали к темноте, а уши ловили возможные звуки тревоги.

Если собаки близко…

Посреди галереи к ней примыкала стена, ограждавшая личный сад королевской семьи.

Аарон не представлял, есть ли на ней защитные заклятия.

Если есть, то сработает ли снова амулет Херрака?

«Нелегко огранить такой огромный изумруд, позволь сказать тебе».

Ты говорила мне, Фахарра, — тихо ответил он и прыгнул на стену.

Наверху Аарон присел, утихомиривая биение сердца и обдумывая следующий шаг, а потом бросился в объятия сладкой, колючей гледичии, росшей в шести футах от стены. Когда мог, он выбирал верхнюю дорогу.

Громкий треск сломанной ветки.

Тихое мычание боли.

Королевский сад зашевелился, когда собаки выбежали посмотреть, что затрещало.

Прижавшись спиной к тонкому стволу, Аарон зажал ладонями бедро и неглубоко дышал носом. Запах жасмина одурманивал, но он стиснул зубы и не дал вырваться стону боли. Ветка, на которую он прыгнул, не выдержала его тяжести, и, когда он падал, сломанный конец другой ветки врезался в бедро. Пальцы были липкими.

Юноша передвинулся, опасно балансируя на ветке, не намного толще той, что обломилась. У него нет времени поддаваться боли. Кровь приведет собак; и он должен быть готов.

«Наследник клана сражается через боль!»

— Заткнись, отец, — огрызнулся вор. — Я делаю это не ради тебя.

Из-за темной массы живой изгороди, припадая животом к земле, выбежала первая собака. За ней последовали еще две, привлеченные запахом крови. Они были крупнее, чем горные кошки из Ааронова детства, массивнее, с бугристыми мускулами. Они столпились под деревом, и одна встала на задние лапы, огромные когти оставляли глубокие борозды в коре.

Пока другие воры делали знак Девяти и обходили стороной своих товарищей, повисших на дворцовых воротах, из страха, что участь несчастных передастся им, Аарон учился на чужих ошибках. Он видел следы когтей и зубов не на одном теле. Он взломал печать на пакете, который нес с собой, стараясь не коснуться руками пахучей травы.

Запах крови внезапно утратил свою первостепенную важность. Округлые уши навострились, и глаза-щелочки широко распахнулись. Любопытство объединилось с этим новым и заманчивым запахом, и вместе они победили. Когда пакет с травой упал за изгородь, собаки ринулись за ним.

Аарон соскользнул на землю и побежал по дорожкам к дворцу. Он не знал, как долго трава будет удерживать собак, поэтому мчался изо всех сил, игнорируя боль и теплую влагу, медленно приклеивавшую тонкую штанину к ноге. По той же причине, по которой он перелезал через стену у караульного поста, вор направился теперь к единственному прямоугольнику света, глядящему в сад: врага видимого можно избежать. Обходя окна на нижнем этаже, — они привели бы только к противоборству со стражниками, охраняющими коридоры, — он вытащил кошку и кусок мягкой шелковой веревки.

Во всей Ишии только на храме и дворце не было вычурной каменной резьбы, служившей лестницей для городских воров.

Тонкие металлические крюки кошки были обтянуты мягким, когда же они ударились о черепицу крыши, то зазвенели угрожающе. Аарон застыл, прижавшись к прохладному камню, но дополнительные лампы нигде не зажглись, и никто не появился на освещенном балконе, возле которого спускалась его веревка. Потянувшись, пока бедро снова не обожгло болью, юноша схватился за веревку, уперся ногами и заставил свое тело подняться по стене.

Он уже миновал балкон, тщательно отводя глаза от потока света, когда веревка вдруг задрожала в его руках. Затем она дернулась. Затем Аарон скользнул вбок на несколько футов. Затем он падал.

Если бы это скольжение подвинуло его еще на пядь…

Если бы раненая нога подчинилась его воле еще на несколько секунд…

Балконные перила ударили по икрам. Перевернувшись в воздухе, юноша треснулся лбом о камень и упал навзничь на плиты балкона.

На мгновение Аарону показалось, будто зеленые огни, взорвавшиеся в его голове, это изумруд, который он искал, теперь расколотый на куски, так что даже Фахарра не сможет ничего поделать.

Изумруд…

Он должен достать изумруд для Фахарры.

Вор попытался встать.

Лицо, наклонившееся над ним, отодвинулось, рука отбросила копну черных волос с бледно-голубых глаз.

Аарон забыл, как дышать, забыл, как двигаться…

Рут. Его кузина отбрасывала так свои черные волосы и часто приставала к Аарону, упрашивая отрезать их коротко, по-мужски, чтобы они больше не падали ей на глаза. Ее бледные, зимние, голубые глаза.

… забыл боль настоящего, когда боль прошлого сдавила его сердце. И, потерявшись в прошлом, вор не увидел опускающийся меч.