"Спенсервиль" - читать интересную книгу автора (Демилль Нельсон)Глава сороковаяКлифф Бакстер отложил журнал и зевнул. Потом докончил банку пива, выудил из пакетика пригоршню соленой соломки и принялся жевать. Он посмотрел на сидевшую в кресле-качалке жену и бросил несколько соломок ей на одеяло. – Не говори потом, что я не проявлял о тебе заботу. Ешь на здоровье. Энни ничего не ответила и не обратила на угощение никакого внимания. – Готова отправляться в постель, дорогуша? – поинтересовался он. Не отрывая взгляда от постепенно угасавшего пламени, она ответила: – Нет, хочу посидеть здесь. – Вот как? Всю ночь? – Да. – А кто же меня приласкает? – В любом случае не я. Ты же меня приковываешь к кровати. – Фиксирую наручниками, а не приковываю. – Какая для меня разница? – Ну, если бы я мог тебе доверять, ты бы не сидела, прикрепленная цепью к полу, не спала бы в наручниках, и вообще бы ничего этого не было. А разве я могу тебе доверять? – Да. – Ну конечно, – рассмеялся он. – Если хочу, чтобы ты мне вышибла мозги. – Ты что, боишься меня? – Энни перевела на него взгляд. Глаза у Бакстера стали узкие, как щелки, и он ответил: – Я боюсь любого, кто способен нажать на курок. Я не дурак. – Нет, конечно, – согласилась Энни. – Но ты… – – Ты не веришь людям, Клифф. Ты вообще доверять-то умеешь? – Нет. И почему я должен кому-то доверять? Почему я должен доверять тебе? – А если я дам тебе слово, что не буду пытаться убить тебя, ты снимешь с меня цепь и наручники? – Нет. А чем это они тебе так мешают? – – Ты сидишь не как животное. У животных бывает больше свободы, – рассмеялся он. – А ты прикована, как каторжник, преступивший закон. Собаки, которые там, на улице, ничего плохого не сделали, а потому они могут свободно перемещаться где-то на целую сотню ярдов. А вы проиграли, мадам. И теперь терпите. Может быть, недели через три-четыре я пересажу тебя на ту проволоку, вдоль которой сейчас бегают собаки. Вот тогда ты сможешь говорить, что сидишь на цепи, как животное, и еще благодарить меня будешь. Энни подавила готовый вырваться вздох и проговорила: – Клифф… я ведь могла тебя тогда убить… просто убивать не в моей натуре. Поверь, пожалуйста… да ты и сам это знаешь. Сам не раз так говорил. Дай мне сегодня провести ночь без наручников. Не могу я спать, когда руки прикованы к спинке кровати. Пожалуйста. Клянусь, я не причиню тебе никакого вреда. – Вот как? А где гарантия, что я сам завтра утром не проснусь прикованным к постели, а тебя уже давно и след простынет? Где такая гарантия, а? Где? Можешь не трудиться отвечать. – Он подался в ее сторону. – И кстати, вот еще о чем я подумал. В следующий раз, когда захочешь отлить, можешь делать прямо под себя. – Клифф… пожалуйста… – А потом уберешь. Но только не в кровати, – добавил он и снова зевнул. – Значит, ты предпочитаешь просидеть всю ночь в этом кресле, только бы не спать со мной? – Нет. – Она отрицательно помотала головой. – Извини… Я не хочу сидеть тут всю ночь. Пойду в постель. Только вначале мне нужно сходить в туалет, – добавила она. – В самом деле? А у меня есть идея получше. Сиди тут. Тебе полезно. – Он подошел и сорвал с нее одеяло, отшвырнув его через всю комнату. – Лей под себя, может быть, жопу отморозишь. – Негодяй! Он больно ущипнул ее за щеку. – Утром получишь десять ударов ремнем. Вот сиди теперь всю ночь и думай об этом. А завтрака не получишь. Будешь сидеть тут обоссанная и нюхать, как на кухне жарится яичница с беконом. Бакстер подошел к стеллажу с оружием, открыл его, достал оттуда АК-47 и снова запер дверцу. – Буду лучше спать с автоматом, чем с тобой. Он не такая ледышка, какой всегда была ты. Энни сидела в кресле, обхватив себя руками, и молча смотрела на тлеющие угольки. – Подбросить полешко? – спросил он. Энни не ответила. – Ничего, молчи, я все равно не собирался этого делать. – Клифф, – проговорила она, подняв на него глаза, – пожалуйста… Извини меня. И не оставляй меня тут. Я замерзла, мне надо… – Надо было раньше подумать обо всем этом, прежде чем раскрывать рот. Помнишь того добермана, который был у нас когда-то и который постоянно на меня лаял, а однажды даже укусил? Многие мне тогда советовали его пристрелить. Ну, это нетрудно, это любой может. Мне понадобился примерно месяц, чтобы научить его понимать, кто тут хозяин, так? И в итоге получилась самая лучшая собака из всех, какие у меня были. Вот и с тобой так будет, голубушка. Энни встала. – Я тебе не собака! Я человек, живой человек! И я твоя жена… – – Клифф толкнул Энни назад в качалку и навис над ней. Он посмотрел на нее долгим пристальным взглядом, потом с сарказмом в голосе произнес: – Ну, если бы ты была мне женой, у тебя было бы обручальное кольцо, а я его что-то не вижу. Она ничего не ответила. – Найдешь его, тогда поговорим насчет того, жена ты мне или нет. Как ты думаешь, где ты его потеряла? Энни молчала. – Ну и черт с тобой, кольцо тебе все равно не нужно. У тебя теперь есть кандалы и наручники. Надо было давным-давно на тебя их надеть. И пояс верности, чтобы твоя слишком горячая дыра не напрашивалась на неприятности. Бог свидетель, ты никогда не воспринимала узы брака всерьез. – Ты… – Энни не ответила. Бакстер придвинулся ближе, и Энни отвернулась от него. – Смотри на меня! – приказал он. Энни заставила себя повернуться. – Думаешь, я когда-нибудь позабуду то, что увидел в том мотеле? Не то, что ты с ним трахалась. Черт побери, я себе много раз представлял, как ты трахаешься с другими. А то, что ты на меня бросилась, чтобы он мог… мог бы попытаться убить меня. И то, как ты его прикрывала, чтобы я не размозжил ему череп. Думаешь, я все это когда-нибудь забуду? А? – Нет. – Вот именно что нет. Никогда. Кит и Билли сидели на корточках возле самого края поляны. Билли осматривал поляну через оптический прицел своей винтовки, а Кит тем временем навел бинокль на дом. Свет в окнах еще горел, но не тот, что был раньше и источником которого был светильник, стоявший, видимо, поблизости от раздвижной стеклянной двери. Этот свет был слабее и исходил из окна, прорезанного в наклонной стене ближе к середине дома, к тому месту, откуда поднималась над крышей дымовая труба, – окна, сквозь которое Кит тогда разглядел Энни. По-видимому, горела небольшая лампа, стоящая на каком-нибудь столике. Света от других ламп не было заметно, как не видно было и отблесков пламени от горевшего камина, хотя над трубой еще поднимался легкий дымок, который по-прежнему тянуло в их сторону, – значит, ветер дул сюда, и собаки не могли их почуять. Это хорошо. Кит продолжал рассматривать в бинокль дом. В окне не было видно ни теней, ни какого-либо движения. Не видно было и голубоватого мерцания, какое обычно исходит от экрана, – жаль: звуки и шумы от работающего телевизора были бы им на руку. Возможно, конечно, что в доме работало радио или играл магнитофон, впрочем, Кит отдавал Бакстеру должное и понимал, что тот не станет сам создавать себе дополнительные помехи. Если бы Кита попросили представить себе, что происходит сейчас в доме – а он именно это и пытался сделать, – он бы ответил, что, по-видимому, кто-то один из его обитателей еще не спит, сидит перед догорающим камином, возможно, читает; или они разговаривают друг с другом. Кит допускал, что свобода передвижения Энни может быть как-то ограничена, иначе Бакстеру пришлось бы круглосуточно ее караулить. Кит осмотрел открытое пространство перед домом. Рыжая охотничья собака лежала на дальнем от них конце своей привязи, ближе к озеру, и, вероятно, спала. Вторую собаку он увидел бредущей по берегу – ее силуэт хорошо просматривался на фоне поблескивающей воды; Киту показалось, что она тоже посажена на проволоку, только проложенную вдоль озера. Третьего пса Кит так нигде и не увидел и решил, что тот должен находиться где-нибудь с тыльной стороны дома. Только сейчас Киту пришла в голову мысль, что Бакстер, видимо, предпринял меры предосторожности, и в том числе расположил собак так, чтобы защитить дом со всех сторон, задолго до того, как скрылся в своем логове. Что ж, подумал Кит, если бы я вел такой образ жизни, как Бакстер, я бы тоже побеспокоился о таких вещах заранее. Кит опустил бинокль, Билли положил винтовку. Из-за собак оба старались почти не двигаться и разговаривали, еле слышно шепча друг другу на ухо. – Видно все хуже и хуже, – прошептал Билли. Кит кивнул. Луна теперь стояла низко над юго-западной частью озера, возвышаясь над самыми высокими из сосен не больше чем градусов на десять. Кит предпочел бы дождаться полной темноты и того времени, когда сон у человека и у собак наиболее крепок – а это бывает обычно между тремя и четырьмя часами утра. Но если бы удалось отделаться от собак сейчас, пока их еще было видно, то потом Кит чувствовал бы себя гораздо спокойней и увереннее на этом открытом пространстве между краем леса и домом. Они ждали, надеясь, что свет в доме выключат раньше, чем луна опустится ниже деревьев. Кит принялся разглядывать дом так, без бинокля. И чем дольше смотрел он на это строение – темное, в форме огромного треугольника, посаженное на сваях высоко над землей посреди совершенно пустого места, этой поляны, явно намеренно расчищенной для того, чтобы превратить ее в зону гарантированного попадания на случай стрельбы, залитое лунным светом, с этим струящимся из окна и идущим откуда-то из глубины, из невидимых сейчас комнат слабеньким светом лампы, – тем более зловещим оно ему казалось. Над озером поднялся туман, и окружавшая их картина стала казаться еще более призрачной. Кит попытался представить себе, что могло происходить сейчас в этом доме, что говорили друг другу, думали и чувствовали Энни и Клифф Бакстер – сейчас, когда после стольких лет совместной жизни каждый из них понимал, что конец совсем близок. Энни не отрывала взгляда от Клиффа, и впервые за последние три дня – а может, даже и за многие последние годы, подумала она, – их взгляды встретились. Она давно уже не любила его, и оба они это знали, а на протяжении нескольких последних лет он стал просто безразличен ей как человек. Но ей никогда не хотелось причинить ему страдания, даже несмотря на все плохое, что он внес в ее жизнь. И теперь, после всей боли и физических мучений, какие он ей доставил, Энни все равно прониклась некоторым сочувствием к его эмоциональным переживаниям, которые – она понимала это – были искренними и глубокими. Она не испытывала к нему никакой привязанности, подобные чувства он убил в ней уже давным-давно. Но она бы предпочла, чтобы ему не пришлось увидеть того, что он видел там, в мотеле. Клифф, похоже, уловил ее мысли и сказал: – Ради меня ты ничего подобного бы не сделала. Даже и двадцать лет тому назад. – Да, не сделала бы. Извини, Клифф, – добавила она. – Мне действительно жаль, что все так обернулось. Можешь меня бить, насиловать, делать со мной что хочешь, но к тебе я испытываю только жалость. Может быть, отчасти я и сама виновата в том, что не ушла от тебя раньше. Ты напрасно мне помешал. Он ничего не ответил, но она видела, что слова ее достигают цели. Энни сознавала, что они причиняют ему дополнительные боль и страдания, однако при сложившихся обстоятельствах, когда вся ее жизнь была низведена до борьбы за физическое выживание, да еще при том, что он сам поднял эту тему, необходимо было честно называть вещи своими именами. Она не думала, что сказанное ею может вывести Клиффа из того ненормального состояния, в котором он находился, – скорее уж наоборот, ее слова могли только все ухудшить. Но если ей – или им обоим – суждено умереть, то она хотела, чтобы перед самым концом он узнал о ее истинных чувствах. Кит чувствовал, как его охватывает хорошо знакомое ощущение особого спокойствия, которое всегда приходило к нему перед боем – когда ум и тело словно каким-то сверхъестественным образом отделяются друг от друга и человек начинает воспринимать все вокруг так, будто это происходит не с ним. Он знал, что подобное ощущение испытывает перед боем большинство людей и что потом, когда бой начинается и его горячка захватывает человека, ощущение это исчезает, а тело и мозг выходят из этого странного состояния и воссоединяются снова. Он подумал об Энни. Кит надеялся, что она верит в близость помощи, сможет выдержать и продержаться еще какое-то время и не подтолкнет, вольно или невольно, Бакстера к преждевременной развязке. Бакстер вытащил из кобуры пистолет, поднял его и проговорил: – Это его пистолет. Украденный мной из его дома. И я хочу, чтобы ты знала: если я решу тебя застрелить, то сделаю это из его оружия. – Ну и что? Бакстер наставил на нее девятимиллиметровый «глок»: – Хочешь, прямо сейчас все кончим? Она посмотрела на глядевший на нее черный кончик ствола и ответила: – Решай сам. Мои слова для тебя все равно ничего не значат. – Разумеется, значат. Ты меня любишь? – Нет. – А его? – Да. Он некоторое время глядел на нее поверх ствола, потом повернул ствол, направив его себе в голову, и снял пистолет с предохранителя. – Хочешь, нажму на курок? – Нет. – Почему нет? – Я… Клифф, не надо… – Не хочешь видеть, как разлетятся мои мозги? – Нет. – Она отвернулась. – Смотри на меня. – Нет. – Ну, не важно. Если я прострелю себе башку, ты умрешь здесь медленной, очень медленной смертью, так и прикованная к полу. И будешь наблюдать, как станет разлагаться мой труп. Будешь нюхать, как я стану тут гнить, прямо у тебя под носом. Она закрыла лицо руками и простонала: – Клифф… пожалуйста, не надо… не мучай ни меня, ни себя… – Кому-то из нас надо умереть, голубушка. Или тебе, или мне. Кому? – Прекрати это! Прекрати! – Прощай, дорогая… Внезапно до них долетел приглушенный звук выстрела – Кит и Билли мгновенно присели. Они подождали, но больше выстрелов не было, только заливались лаем собаки. – Это откуда, из дома? – прошептал Билли. – Не знаю… – Но, похоже, стреляли действительно там. Звук был не резкий и четкий, как у винтовки, из которой стреляют на открытом месте, а приглушенный, несколько смазанный, какой бывает у пистолетного выстрела, сделанного внутри помещения. Кит поднял к глазам бинокль и обнаружил, что у него дрожат руки. Через окно ничего не было видно, и первым побуждением Кита было броситься к дому: но что бы там внутри ни произошло, это уже случилось, и вмешательство Кита ничего не могло бы изменить. – Не психуй, – прошептал Билли. – Мы не знаем, что там. – Скоро узнаем. Энни услышала над собой оглушительный выстрел, звук которого заставил ее подскочить в кресле. Она повернулась и увидела, что Клифф стоит рядом, опустив пистолет вниз, и улыбается. – Промахнулся, – заявил он и рассмеялся. – Что, обделалась со страху? – Он снова залился смехом. Энни опять закрыла лицо руками и разрыдалась. Клифф взял свой АК-47, бронежилет, пневморужье, потом выключил настольную лампу, погрузив гостиную во тьму. Энни слышала, как он тяжело дышит где-то рядом, потом раздался его голос: – Спокойной ночи, голубушка. Она не ответила. – Я сказал: спокойной ночи, голубушка. – Спокойной ночи. – Смотри, не броди тут во сне, как лунатик. – Бакстер засмеялся. Энни услышала, как он вышел из комнаты. Наверное, целую минуту она просидела не шевелясь, потом открыла глаза. В камине тускло мерцали янтарным светом догорающие угольки. Энни чувствовала, как бешено колотится ее сердце, и с трудом перевела дыхание. Несмотря на случавшиеся у него приступы иррационального поведения, действительно пугавшие ее, Энни чувствовала, что пока еще в состоянии заронить Бакстеру в голову ту или иную мысль и заставить его действовать под влиянием этой мысли. Сегодня вечером он не намеревался убивать ни ее, ни себя. Чего он хотел, так это причинить ей возможно больше страданий, – именно поэтому ему пришлась по душе идея оставить ее тут на всю ночь прикованной к полу, голой и замерзающей. Пока что все складывалось неплохо. У нее был шанс, но всего лишь один. Энни выскользнула из кресла, беззвучно опустилась на пол и поползла к камину. Кит увидел, что свет в окне погас, потом, несколько мгновений спустя, осветилось другое окно, ближе к тыльной стороне дома, – по-видимому, находившееся в спальне. Еще через минуту свет во втором окне тоже погас, и Кит опустил бинокль. Было бы странно полагать, что в доме только что кого-то убили, а оставшийся в живых спокойно выключил свет и лег спать. В этом охотничьем уголке, убеждал себя Кит, постоянно кто-то где-то стреляет, даже и ночью, а поскольку вокруг лес, да и поверхность озера отражает звук, то трудно определить точно, с какой стороны донесся до них тот выстрел. Кит окончательно овладел собой и поглядел на Билли, который сам смотрел на него, ожидая распоряжений. Оба они по собственному опыту знали, что в такие, самые последние перед началом боя мгновения все разговоры сводились обычно к одной из трех команд: «вперед», «отставить» или «погоди». «Отставить» в данном случае исключалась; «погоди» хотелось и сказать, и услышать; после команды «вперед» пути назад уже не было. – Готов? – спросил Кит. – Готов. – Пошли. |
||
|