Сергей Евгеньевич Вольф Рокешники и бугешники в электричке Зеленогорск-Санкт-Петербург

Тьфу!

О, Господи! С какой любовью, сидя в электричке, я смотрел на ее обнаженные, как надо, — длиннющие ноги, расположенные совсем рядом с моими глазами. (Конечно, ноги похуже, чем у моей жены, но ведь жена у меня взрослая, а эта — напротив — совсем ребенок.)

— Вы вроде ничего, — сказала она мне, — но ваше поколение — хуже нашего. Вот вы читаете журнал "Минус плюс"?

— Так это же ноль! — сказал я.

— Может быть. Так читаете?

— А крутой журнал? Типа "класс"? Или типа "нормально"?

— Кру-утой! — сказала она. — Цвета хороши. Я там себе трусики присмотрела.

— Теперь где их заказывать?

— Не знаю, — сказала она. — В "Минус плюс", это самое, трусики, ну, это самое, на одной девчонке были, из Штатов.

— В Штатах заказывать будете?

— Нет, прямо в журнале. Думаю, пришлют. А вы на игле, что ли, сидите?

Я сделал еще пару глотков пивка, для храбрости, и неожиданно для себя сказал:

— А как же! Как мне ее в попочку вбили лет сорок пять назад, так и сижу каждый день.

Она расхохоталась. Но нежно.

— А сейчас на пиве сижу, — плавно проведя перед собой рукой, сказал я. — Не каждый день, но частенько. Вон! Вон! Лисица побежала! Лиса! — вдруг заорал я, вскакивая и тыча баночкой пива в окно и глядя при этом против хода поезда, так как лиса отстала.

— Какая лисица? Лиса, что ли? — спросила она. — Во дает! Да сейчас же лето.

— А что — летом не бегают?

— Не знаю, — сказала она. — Покурим?

— Охотно, — сказал я. — Пошли. Только я вам сигарету не дам: не хочу спаивать мое будущее поколение.

— Во дает! — сказала она. — У меня есть. Один кент перед электричкой угостил. Одной штучкой. Я с ним не села ехать.

Мы, каждый загадочно улыбаясь, выкурили каждый по своей сигарете и вернулись в просторную залу электрички. Окна ее были широко раскрыты нам навстречу, и за ними тоже было просторно — весь белый свет, из которого в нашу залу влетал сильный пивной ветер Балтики.

— "Эл-эм", которую вы курили, понравилась? — спросил я.

— Класс! — сказала она. — По мне любой стронг лучше любого лайта.

— Это, к примеру, какие? — спросил я.

— "Кемел", — сказала она. — С горбатым.

— А в Зеленогорске у вас что, дом? — спросил я.

— У девчонки одной, у шнурков ее. Участок, коза вроде бы. Ревень, лук, анютины глазки… У вас там тоже дом?

— Нет, — сказал я. — У одного моего пожилого паренька. Бак его зовут. "Темпом" мается. Ящиком. Велел забрать, а самого нету. Жена сказала — пьет на работе в Питере с друзьями детства. Зря съездил, человек он надежный старая школа. Дочка-внучка во Франции.

— И папы с мамой нету?

— Давно нет, — говорю.

— Счастливый!!! — сказала она. — Мои меня прижимают. А на что живете? Бутылки, да?

— Да, — сказал я. — Но не только, не только. Пенсия!

— Все вы счастливые! Я слышала, пенсия куда больше стипендии!

— Я бы махнулся, — сказал я. — Ченч. Ду ю спик инглиш, ай хоуп?

— Э литл бит, по вечерам, — сказала она. — Меня Валерия зовут. А вас?

— Там, где бутылки сдают, у ларьков, — Сережа, или Сергей Евгеньевич, или еще — дядя Сережа.

— А плакать вы умеете? — спросила она. И именно в момент моего глотка.

— Еще как! — сказал я, пустив "Невское" вдогонку "Невскому" же. — Как выпью лишнего — сразу в слезы. Или когда выхожу из алкогольных игр. Покажут по ящику что-нибудь доброе — я рыдать.

— Нет, — сказала она, — все равно, вы — старье — непонятные.

— Да, — согласился я. — Все мы — бэ-у, все мы — секонд-хэнд. Но зато у нас есть будущее. Это вы, наши девчонки и ваши мальчишки в заклепках.

— А у вас-то есть девчонка?

— В смысле?..

— Не, не секс, — сказала она. — Дочка.

— Есть, — сказал я. — Она меня бросила.

— За что? — спросила она. — Доставали? Наезжали?

— Наверное, — сказал я. — Но главное — она умная.

— Четко?

— Четко.

— А меня здесь один кобел — вроде вас, с бородой, — трахнуть хотел. Прямо в трамвае. На утреннем рейсе. В одних носках. А на шее — крест. Весело! Я чуть копыта не откинула. Вроде вас!

— Ой, сомневаюсь! Ой, сомневаюсь! — сказал я. — Вряд ли вроде! Я не специалист. Еще в ванной, может быть…

— В ванной?! Какая прелесть!

Она захохотала. Но без нежных красок в голосе, на всю электричку, по всей ее длине, с переливами и бульканьем…

— В ванной?! Ну клево! И помыться можно — да?!

— Конечно, — сказал я. — Дело хорошее. А что?

— Сегодня пойду на дискотеку, — сказала она. — Люблю танцевать! Да-а! А может, вы песню слышали, "Я на танцы пойду" называется? Могу спеть.

— Было бы чудесно, Валерия! — сказал я.

— У меня одна девчонка хотела стать певицей — не пробиться. Заболела тушенкой, — в больницу, там коек не хватало, по двое клали, очнулась — мужик ее клевый ласкает, она — под него, а он композитором крутым оказался: она уже поет, сама по ящику видела… П

— Да! Да, Валерия! Я как пива выпью — сразу петь и плакать!

Она запела:

(Песня автора. — Ред.)

Валерия кончила и взмахнула крыльями.

Я закатил глаза. Я позволил себе сделать глоток водочки из другого кармана той же курки, что и для пива.

— Круто, да? — заверещала Валерия. — Ну круто же? Понравилось?

— Я приторчал! — сказал я. — Клянусь!

— Все как есть, ну?! Мои шнурки сказали бы: "Жизненная песня"! А пою я ничего? Не слабо?

— Отменно, сестренка!

— Может, еще разок?!

— Конечно!.. Или не стоит?! Переварим первое впечатление!

— Вот именно! — сказал контролер. — Вы, девушка, просто порадовали старика. Я сначала подумал: "Мышление блоками плюс многочисленные ассоциации первого порядка сложности" — ан нет! Чьи же это слова? Чьи?!

— Какого-то Довлатова, говорят. Он же и исполняет. Из Сланцев парнишка.

— Довлатов! О-о-о-о! — сказал, уходя, контролер. — Четыре незабываемых тома в суперах с Митьками.

И сразу же вбежал мальчик, с криком:

— Газета "Пульс космоса"! Певицу Джуди Амбассадор трое из Бронкса трахнули в шведском холодильнике типа "Филлипс" Це Аж Три Бе 17!

— Заткнись!!! — крикнула ему Валерия.

— Не хочешь — не бери, жопа! — крикнул мальчик, убегая.

Моя певица сказала:

— Ой, славный какой мальчик! Вы заметили? Ну просто прелесть. Глаза огромные — как у девчонки!

— Один подтекст чего стоит! — согласился я.

— Под кого?! — спросила Валерия.

— Не обращайте внимания, — сказал я. — Это я так… по поводу Хемингуэя.

— А это еще кто?

— Да писатель такой был. Вы разве… Он всех драться учил, правилам чести, кальвадос…

— Не читала, — сказала Валерия.

— Он еще сказал, что все вы — потерянное поколение.

— Потерянное. Факт, — сказала Валерия. — Да, это не круто он сказал. Найдемся!.. Скоро Питер. Я — в дискотеку. Покурим еще раз?

— У вас еще одна "Эл-эм" есть? — спросил я.

— Не-а, вашу покурим, — она крутанула грудью.

— Я детям не даю курить. Даже прикурить не даю.

— Я не дети, — сказала она. — Я старая. Я уже беременная была.

— Грустно это, — назидательно закатывая глаза, сказал я. — Аборт?

— Не, он сам выскочил. Факалась много. Танцевала сколько хочу. Поэтому.

— Разве? — спросил я.

— А может, из-за того культуриста занюханного. Влюбилась в него с первой подачи. А он — хер внимания, все боди-билдинг, боди-билдинг, гантели, гири, тренажеры, блин. Я две гири и ухватила, чтобы ему понравиться. Ну аборт и получился. Говорят, помирала. Я

— А "На-на"? — спросил я.

— А ни-ни!

Во шутница! Не ожидал.

— Все! Питер! Ку-ку! Я в дискоклуб! Вы — тоже?!!! Ха-ха! Давайте! Там за коричневые или за зеленые кого угодно пустят!

— Нет, — сказал я. — Работать поеду.

— Ночным? Сторожем?

— Не. Бутылки сдам. То да се. А может, кто позвонит, скажут, старый диндон, рассказик твой напечатали, можно бабки получить не сегодня-завтра.

— Во! Вы писатель, получается?!

— Учусь на него.

— Студент-пенсионер? Колоссально!

Наш поезд — стоп! Двери туда-сюда — хрясть. И радость сладкого моего путешествия, или сладкая радость, или радостная сладость… замелькала, удаляясь, в толпе, не оборачиваясь, но все же маша мне тыльной стороной своей ласкающей ладони.

"Валерия, — спел я, — Валерия, ногами ты — как кавалерия любимого Семки Буденного, ногами ее побежденного".

Тьфу!