"Дело №1" - читать интересную книгу автора (Биргер Алексей)

Глава первая Полковника призывают из отставки

(Рассказывает полковник Осетров)

Будем знакомы. Я — Осетров Валентин Макарович, полковник, сорока девяти лет. Здесь, конечно, к слову «полковник» сразу надо бы добавить, что «в отставке», и что полковник не чего-нибудь, а ФСБ (вернее, КГБ — Комитета государственной безопасности, так называли ФСБ в прежние времена).

Как я ушел — история отдельная. Расскажу об этом как-нибудь потом.

Жил я последние годы тихо. Звали меня, конечно, в самые серьезные охранные структуры, звали и в другие места. В охранную структуру одного банка я даже согласился пойти. Это было в девяносто третьем году. Кругом неразбериха. Но дело свое я выполнял честно и получал неплохо. Но в одночасье все закончилось. Одного из руководителей банка в Праге застрелили, другие в Америку сбежали. Появилось новое руководство… Моей вины в смерти банкира и в том, что банк на грани развала оказался, не было, я и так делал больше возможного. Но, когда гибнет человек, за которого ты отвечать взялся, так или иначе свою вину чувствуешь… Пришлось и с охранными делами завязать. Вот и получилось, что я, мужик в расцвете сил, заслуженный офицер, остался не у дел. А безделье — это, я вам доложу, для таких людей, как я, — мука. Но я никогда никого ни о чем не просил. Уехал на дачу и жил там. Дача у меня теплая, зимняя, сам ставил когда-то. В минуты отдыха посиживал на веранде, на розы любовался да шашлык жарил. Семьей я так и не обзавелся, и скоро стало мне скучно там. А потом выяснилось, что дачу сдавать можно: желающих много. Стали деньги за дачу капать, да и пенсия у меня такая, что жить можно. Но чтобы от безделья с ума не сойти, взялся я в одной строительной бригаде работать. Тут тебе и общение, и сознание того, что ты нужен кому-то.

Так сложилось, что к началу этого лета развалилась наша бригада, а нового дела я так себе и не нашел. «Ничего, — думал я, — со мной такое в жизни случалось.»

И вот, однажды, в солнечный, жаркий день брел я из магазина с двумя пакетами кефира и хлебом. Зашел в подъезд, начал подниматься по лестнице на свои четвертый этаж (я никогда лифтом не пользуюсь, чтобы поддерживать себя в форме), как услышал телефонный звонок. Звонок у моего телефона громкий, даже сквозь входную дверь слышен. Я чуть прибавил ходу, и когда снял трубку, услышал знакомый голос:

— Приветствую, Валентин Макарович! — Это был генерал Волков.

— Добрый день, Борис Андреевич! — ответил я. — Какими судьбами, какими делами?

— Правильно догадываешься, что без дела я бы тебе не позвонил, — рассмеялся генерал. — Не возражаешь, если подъеду в ближайший час?

— Ну, если генерал к полковнику едет, значит, дело и впрямь серьезное, — в тон ему, шутливо, ответил я.

— Серьезней некуда! — заверил генерал. — Правда, ты в жизни не догадаешься, что за дело такое.

— Ох, заинтриговали, Борис Андреевич! — сказал я.

— Заинтриговал? Тогда жди.

Интересно, что за дело возникло? И зачем я понадобился? Ну, чего гадать, скоро все узнаю.

В ожидании генерала я кофеварку зарядил, печенье достал. Надо же хоть как-то его угостить.

Через некоторое время возле подъезда тормознула черная машина, и из нее выбрался генерал Волков. Я пошел встречать его у входа.

Когда генерал вышел из лифта, я отметил про себя, что он практически не изменился. Разве что седины прибавилось.

— Ну, здравствуй, Валентин!.. — он протянул мне руку.

— Здравствуйте, Борис Андреич, — ответил я, обмениваясь с ним рукопожатием.

Он вошел в квартиру, оглядел меня, прищурившись:

— А ты все таким же молодцом!

— Стараюсь, товарищ генерал!

— Да уж, ты всегда был старательным… Так давай сядем, поговорим, что ли?

— Прошу, Борис Андреич. Я и кофе сварил…

Мы с ним уселись в комнате, за низеньким журнальным столиком напротив телевизора, и он, пригубив кофе, спросил:

— Ты как, не жалеешь, что давно не у дел?

— Так чего жалеть, Борис Андреевич? — ответил я. — По прошлогоднему снегу не плачут.

— Да и обижен ты на нас до сих пор, так? — генерал опять прищурился.

— Ни на кого у меня обиды нет, — честно ответил я. — А уж тем более на вас. Я ж помню, как вы меня поддерживали.

— Но я в системе остался, а ты ушел, — заметил он.

— А куда мне было деваться? — ответил я. — Я не мог поступить иначе.

— Так ли уж и не мог? — возразил генерал. — Отличный работник, сорока еще нет, а уже полковник… Стиснул бы зубы, перетерпел, переварил — глядишь, уже и с генеральскими погонами был бы. А так, почитай, десять лет жизни потеряно.

— Не мог я поступить иначе, — ответил я. — Не мог перетерпеть и переварить. Да и прошедшие годы потерянными не считаю. Незачем о них толковать. Что было, то было.

— Верно, — сказал генерал. — Кто старое помянет — тому глаз вон.

— …А кто забудет — тому оба, — напомнил я ему вторую половину пословицы. Когда я в своей правоте уверен, то упрямства мне не занимать. К сожалению, наверно. Потому что не раз мне это упрямство аукнулось.

— Да… Валентин, каким ты был, таким ты и остался! Ершистый, понимаешь. Скандалист! Вот и не забывай, тебе это ой как пригодится в том деле, ради которого я к тебе приехал.

— Так что за дело-то? — не выдержал я.

— Вот, — Борис Андреевич открыл свой «дипломат», вынул оттуда несколько бумаг и одну протянул мне. — Читай.

И я прочел:

«Приказ

Согласно решению № 52/431 от 15 февраля сего года на базе бывшего дома отдыха «Тараново» создать кадетское училище ФСБ, с обеспечением согласно…»

— Ну? — я поднял глаза от приказа. — Я-то тут при чем?

— А вот при чем, — и генерал протянул мне следующую бумагу.

И я увидел очередной приказ:

«Восстановить на службе в звании полковника Осетрова Валентина Макаровича и назначить его директором кадетского училища ФСБ».

— Это твое дело, Валентин, поверь мне, — почти ласково сказал генерал. — В тебе самом есть что-то мальчишеское. И человек на эту должность нам нужен ершистый, неравнодушный. Чтобы мог профессионально заниматься с ребятами и руководить училищем. И такой, понимаешь, который ребят будет понимать, потому что где есть понимание, там и отношения ладятся. Ребят мы хотим набрать нестандартных. А нестандартный человек — неудобен. Неудобен потому, что отличает разумное и глупость, перед начальством не лебезит и не кланяется. Нам такие ребята и нужны… независимые. Хоть с независимыми иногда приходится не сладко, зато на них всегда положиться можно. Многим этот независимый дух может и не понравиться, его захотят искоренить, вот здесь-то именно такой человек как ты понадобится, который сможет ребят защитить.

— Так это вам… — Я задумался, подбирая подходящие слова. — Так это вам во главе училища дипломат нужен, а какой же я дипломат?

— Вовсе и не нужен дипломат! — резко ответил Борис Андреич. — Нам нужен такой человек, за которым мальчишки будут чувствовать себя как за каменной стеной.

— Словом, на такую должность меня подписываете, на которую все шишки будут сыпаться, — усмехнулся я.

— Может, и будут, — серьезно ответил генерал. — Зато сколько радости, когда мальчишки настоящими людьми вырастут, и ты будешь знать, что помог им в этом. И в конце концов, тебе ли шишек бояться? Мало их, что ли, на тебя сыпалось? — добавил он. — Я тебе живое и реальное дело предлагаю. И не просто предлагаю. Прошу, если хочешь. — Он устало вытер пот со лба. — Я… да и другие немало сил потратили, чтобы твою кандидатуру утвердить. Кое-кто до сих пор тебя опасается: неуправляемый, мол. Так что ты и нас, за тебя хлопотавших, уж не подводи.

Я ничего не ответил, поднялся с кресла, подошел к балкону, закурил.

Что тут сказать?

Я припомнил тот эпизод, из-за которого мне пришлось уйти из органов.

Смутное было тогда время. Советский Союз, еще казался монолитом, но уже трещал по швам. С продуктами было совсем плохо, так же как и со многим другим. Все проблемы обнажились, работы навалилось невпроворот. Знаете, когда долгая зима, всем уже опостылевшая, к концу подходит, и весеннее солнышко припекать начинает, так хорошо на душе становится, так легко, и вот уже снег тает, звенят ручьи, первая травка зеленеет. Но при этом столько мусора обнажается, просто страшно. Вот так и у нас. В обществе грязь обнажилась и мы должны были наводить порядок. Я с головой в работу ушел. Работал сутками, с радостью. И кстати, многое из того, что успел сделать, облегчило моим коллегам работу, уже после моей отставки. Словом, можно сказать: что не зря старался.

Итак, началось с того, что один священник, много лет работавший в церковных архивах, взял и на западе выпустил — у нас в ту пору печатать еще боялись — свой огромный труд о «грязных пятнах» в истории церкви в период советской власти. О том, как священники сотрудничали с органами, как выдавали тайну исповеди и так далее. Первый том охватывал период до сороковых годов. В конце книги было уведомление о публикации редчайших архивных материалов, касающихся послевоенного времени, вплоть до наших дней, во втором томе.

Мы, конечно, отследили выход этой книги, и взяли автора на заметку, но решили пока ничего не предпринимать. Гласность так гласность, нынче и не такое пишут. Но какой шум поднялся в церковных верхах! И вот вызывает меня генерал Волков и говорит:

— Смотри, поступило обращение от довольно высокопоставленных священников: мол, автор книги подрывает авторитет не только церкви, но и государства, его труд можно рассматривать только как антисоветскую провокацию. Священники требуют принять меры к предотвращению дальнейшей злостной клеветы, которая напрямую угрожает интересам и безопасности нашей страны… Ну, и так далее. В общем, сам все прочтешь. Разберись-ка с этим.

Что делать? Я прочел, изучил, никакого состава преступления ни в книге, ни в действиях этого священника не обнаружил. Так и доложил генералу.

— Правильно этот отец Владимир пишет в предисловии, что «правда не может быть вредна, она лишь способствует очищению церкви и общества», — сказал я. — И в конце концов, эту информацию лучше не зажимать. Да к тому же, я считаю, пусть священники сами между собой разберутся.

— Хорошо, — кивнул генерал. — В таком духе и составь им ответ. Я его тоже подпишу…

Через какое-то время вызывает генерал меня вновь, показывает бумагу:

— Вот, смотри. Священники в обход нас прямо до ЦК дошли, до самых верхов. Не только на отца Владимира жалуются, но и на нас. И выговор я сверху получил такой, что страшно: велели священника арестовать, оформить ему уголовную статью, по которой годика три светит ему, изъять весь его архив и все материалы ко второму тому.

— Выходит, — сказал я, — церковники тогда всполошились, когда дело дошло до издания, касающегося нашего времени. Выходит, против нынешних высокопоставленных священников отец Владимир отыскал что-то серьезное?

— Выходит, так, — сказал генерал. — И еще выходит, они сумели убедить кого-то в ЦК, что надо их грехи скрыть, иначе церковь не сможет и дальше верно служить государству…

Я послушал его и сказал:

— Я этим делом заниматься не буду. Слишком долго мы с вами ждали таких времен, когда можно заняться опасными преступниками, не отвлекаясь на политическую дребедень!.. И вот — опять двадцать пять. Мы кто — служба государственной безопасности или мальчики на побегушках? Скажу больше: если этого священника арестуют, я в отставку подам.

— Понимаю тебя, — сказал генерал. — Но в отставку постараюсь не отпустить.

Что ж… Я как сказал, так и сделал. Священника арестовали, а я в отставку подал. Генерал тогда, и правда, прикрыл меня, оформил в отставку так, чтобы у меня не было потом проблем…

И вот десять лет прошло, и каких десять лет! Вся жизнь переменилась…

— Я не требую ответа сразу, — прервал мои размышления Борис Андреич. — Можешь подумать денек, другой…

— А чего думать? — ответил я. — Я согласен.