"Больше, чем страсть" - читать интересную книгу автора (МакУильямс Джудит)

Глава 4

— Через несколько минут мы будем в доме, — прозвучал отрывистый голос Филиппа, помешав Маргарет внимательно рассматривать сумеречные лондонские улицы.

Она с любопытством взглянула на него, отметив выбор слов. «В доме» — сказал он. А мог бы сказать «дома» или хотя бы сообщить, как называется его дом. Просто «в доме». Как будто они подъезжают к месту, которое важно только тем, что предоставит им кров.

Невольная дрожь пробежала по ее телу. Неужели нет ничего, что было бы для него дорого? Что-либо значило для него? Даже спустя две недели она была не ближе к ответу на этот вопрос, чем когда впервые встретилась с ним. За исключением коротких занятий, когда он учил ее играть роль дочери Хендрикса, Филипп держался совершенно отстранение. Где он проводил время в Париже, было для Маргарет полной тайной. Единственное, что она знала, — он проводит время не с ней. Она же фактически все время занималась гардеробом, который казался Маргарет чрезмерным даже для знатной дамы.

— Могу ли я обратить на себя ваше внимание? — Нетерпеливый голос Филиппа отвлек ее от размышлений, и она постаралась сосредоточиться на нем.

— Да, милорд.

— Да, Филипп!

— Да Филипп, — поправилась Маргарет. Почему-то оказалось трудным запомнить, что она якобы так близко знает этого человека, что может звать его по имени. И еще оказалось невозможным поверить, что она якобы его любит. Заворожена им — да. Почти так же, как она бывала заворожена грозой с ее непредсказуемостью, стихийностью и необычайной мощью. Но разумеется, любовь здесь ни при чем.

— Я должен вам напомнить, что нам крайне необходимо убедить Хендрикса, будто бы мы вступили в брак по любви. — В голосе его звучало нетерпение.

— Нет, не должны! — внезапно разозлившись, бросила Маргарет. Неужели он думает, что в голове у нее полная пустота и нужно повторять одно и то же?

— Тем не менее нам нужно еще раз повторить то, что вы заучили в Париже.

Маргарет подавила вздох. Она начала серьезно сочувствовать солдатам, которым приходится целыми днями выслушивать лающие голоса офицеров, отдающих приказания.

— Ваше имя…

— Мэри Фрэнсис Джорджина Хендрикс, но моя мать изменила мое имя на Маргарет, когда мы добрались до Франции, я привыкла к нему и предпочла бы, чтобы меня и дальше так называли.

— Воспитание в детстве?

— Моя мать нашла приют в монастыре в сельской местности во Франции, когда ее любовник нас бросил. Монахини ухаживали за ней во время ее последней болезни, а потом оставили меня жить у себя. Они надеялись, что после войны кто-нибудь станет наводить обо мне справки и они смогут вернуть меня моей семье, — отбарабанила Маргарет.

— А почему они сами не стали наводить справки?

— Моя мать отказалась сообщить им мое имя, а сама я была слишком маленькой, чтобы сделать это.

— Прекрасно. Теперь неплохо бы вам запомнить, что вы должны время от времени бросать на меня томные взгляды. Маргарет не сумела сдержать смешок.

— Эта мысль представляется вам забавной? — Филипп, откинув голову, посмотрел на нее сверху вниз.

— Я не принадлежу к тем особам женского пола, которые имеют привычку кидать на кого-то томные взгляды, — попробовала объяснить Маргарет.

— Я не «кто-то». Я ваш муж. Кокетничайте со мной. Маргарет долго смотрела на него.

— Как? — спросила она наконец.

— Как? Что вы хотите сказать этим «как»? Все женщины знают, как морочить голову мужчинам.

Маргарет закрыла глаза и попыталась припомнить, как ведут себя дамы, которых она видела в тех редких случаях, когда они с Джорджем оказывались на светских приемах. Ей это казалось очень глупым. Бросать на мужчин взгляды поверх веера и хихикать без всякого повода. Но если это то, что требуется…

Глубоко втянув воздух, она широко раскрыла глаза, несколько раз моргнула и сказала:

— Ах, сэр, клянусь вам, вы самый очаровательный из всех мужчин.

— Это все, на что вы способны?

— У меня нет веера, — пробормотала она, странно уязвленная его словами.

— Все женщины двуличны. Они учатся этому с колыбели.

— Обобщение — это признак необразованного ума, слишком ленивого, чтобы изучить факты, на которых должно основываться взвешенное суждение.

Филипп заморгал. Его оксфордский наставник часто говаривал нечто очень похожее, и, кажется, это была цитата из какого-то греческого философа. Откуда ее знает эта женщина?

Карета внезапно остановилась перед огромным домом, и Маргарет почувствовала, что мужество оставляет ее. Четырехэтажный особняк возвышался над мостовой. С каждой стороны блестящей черной двери было по восемь окон. Ей никогда еще не приходилось даже бывать в таких великолепных домах — теперь же она должна разыгрывать из себя его хозяйку.

Не дожидаясь, пока грум откинет подножку кареты, Филипп спрыгнул на мощеную дорожку и обернулся, протягивая руки к Маргарет.

Она нехотя двинулась ему навстречу, стараясь не обращать внимания на то, как его сильные руки сомкнулись вокруг ее талии. Филипп опустил ее на землю.

Когда он прикоснулся к ней, она ощутила множество мелких предостерегающих уколов; они пронзили ее, заставив почувствовать странную растерянность.

Маргарет украдкой бросила взгляд на Филиппа. Но что бы ни вызвало у нее эту странную реакцию, он, казалось, ничего не почувствовал. Он смотрел на парадную дверь так, словно забыл о существовании Маргарет.

— Его не должно здесь быть, — пробормотал он. Маргарет проследила за направлением его взгляда, но не заметила никакого беспорядка.

— Чего не должно быть?

— Молоточка. Я ведь жил за границей, так почему же он здесь висит?

— Может, прислуга ждала вас? — предположила Маргарет, поднимаясь следом за ним к двери по пяти ступеням из серого мрамора.

Может быть, так, а может быть… От второго объяснения, внезапно пришедшего в голову, Филипп пришел в ужас. Не могла же Эстелла… Бессильный гнев охватил его. Конечно, могла. Любая женщина способна почти на все.

Надеясь, что Маргарет права и что молоточек — не более чем признак предусмотрительности прислуги, он схватился за медную голову льва и резко ударил в дверь.

Тяжелый глухой звук эхом отозвался в теле Маргарет, усилив ее страх. Она была так далека от той обстановки, в которой ей полагалось бы жить по ее рождению, — хотя, окажись ее отец порядочным человеком, все было бы иначе. Особняки вроде этого были бы для нее привычны. И вероятно, выйдя замуж, она стала бы жить в таком вот особняке, будучи единственной дочерью барона Мейнуаринга.

Дверь не открылась немедленно, и тогда Филипп пробормотал что-то неразборчивое и сам распахнул ее.

Подчиняясь движению его руки, на которую она опиралась, Маргарет вошла, стараясь не выдать своего удивления при виде того, что открылось перед ней. Холл был очень большой, на полу во все стороны расходился узор из черно-белых мраморных плит. Солнечный свет проникал в помещение сквозь огромное веерообразное окно над дверью, освещая стол, с необычайным мастерством инкрустированный слоновой костью и нефритом, и отражался от висевшего над ним зеркала в резной позолоченной раме. У широкой изогнутой лестницы стояла статуя из белого мрамора высотой футов в двенадцать. «Наверное, это Купидон», — решила Маргарет.

— Где же… — начал было Филипп, но замолчал, увидев, что обитая зеленым сукном дверь в дальнем конце вестибюля открылась и оттуда вышел пожилой человек.

Человек этот замер на месте, увидев Филиппа, а потом поспешил к нему навстречу.

— Милорд, простите меня! Я не слышал стука, а лакея нет дома.

Филипп готов был потребовать объяснений, почему в его отсутствие молоточек висит на двери, но вдруг вспомнил, что должен изображать из себя любящего новобрачного.

Обняв Маргарет одной рукой, он привлек к себе ее неподатливое тело.

— Дорогая, это Комптон, главная опора моего дома. Он живет в нашей семье дольше, чем я сам. Комптон, это ваша новая хозяйка, графиня леди Чедвик.

Маргарет заметила, что величественный дворецкий забылся настолько, что уставился на нее. «Почему он так потрясен? — удивилась она. — Потому ли, что Филипп женился, или потому, что он женился именно на мне? Вероятно, последнее. Джордж всегда говорил, что слуги чувствуют самозванцев гораздо быстрее, нежели их хозяева».

— Поз… — Голос Комптона прервался. Он справился с ним и торопливо проговорил: — Поздравляю вас, милорд. Пожалуйста, позвольте мне передать вам, миледи, наилучшие пожелания от всей прислуги.

— Благодарю, — пробормотала Маргарет, размышляя о том, из скольких человек состоит прислуга и как скоро она научится управляться с нею.

— Подайте чай в маленькую гостиную сейчас же, Комптон, — сказал Филипп.

Тот раскрыл рот, словно готовясь что-то сказать, но, явно передумав, поспешно ретировался за зеленую дверь.

Маргарет смотрела ему вслед.

— Что случилось? — Филипп перевел взгляд с ее задумчивого лица на удаляющуюся спину Комптона.

— У меня такое ощущение, будто он спасается бегством, — ответила она.

— Вы думаете, госпожа супруга, что я бью своих слуг? — Филипп взял ее за руку и повел по широкому коридору.

— Я не об этом. Просто…

Она вскрикнула, потому что пальцы Филиппа внезапно сжали ее руку так, что ей стало больно. Мгновением позже она услышала взрыв пронзительного женского смеха.

— Тысяча чертей! — воскликнул Филипп.

Маргарет вздрогнула от неожиданности. Что это за смеющаяся женщина и почему Филипп пришел в такую ярость?

Резко выпустив ее руку, он устремился к открытой двери в средней части коридора.

Маргарет поспешила за ним, не зная, что ей делать.

— Филипп?! — удивленно воскликнула очень толстая женщина неопределенного возраста, сидевшая перед украшенным резьбой камином из белого мрамора. Наискосок от нее на бледно-голубом диванчике расположилась еще одна женщина средних лет и пожилой мужчина в старомодном парике.

Маргарет, словно зачарованная, смотрела, как чашка с чаем в руках толстой женщины медленно наклонилась и все содержимое пролилось на ее пурпурную шелковую юбку и на красивый обюссонский ковер кремово-розового цвета.

— Эстелла, ваш чай! — резко вскрикнула вторая женщина, Эстелла поспешно поставила уже пустую чашку на стол.

— Знаете, Чедвик, вы должны бы были продемонстрировать более приличные манеры, а не врываться сюда таким образом, — произнес пожилой человек.

— Простите, сэр Уильям. — Филипп чопорно поклонился. — Я и не знал, что принимаю гостей во время своего отсутствия.

— Ну, Филипп, я не знала… Я подумала… Теперь, когда малый сезон начался и…

Маргарет сочувственно поежилась, слушая запинающуюся речь Эстеллы. Филипп намеревался и на нее воздействовать присущим ему образом. Но кто такая Эстелла, что она взяла на себя смелость поселиться в его доме во время его отъезда? И почему прислуга Филиппа ей это разрешила?

— Визитеры! — Сэр Уильям бросил на Филиппа пристальный взгляд из-под кустистых седых бровей. — Прекрасный способ поговорить о вашей дорогой теще, Чедвик.

Потрясенная Маргарет уставилась на Эстеллу. Как может Эстелла приходиться Филиппу тещей, если он женился на ней, на Маргарет?

— А что это за восхитительное создание рядом с вами? — Сэр Уильям искоса взглянул на Маргарет.

— Это одна из папиных возлюбленных, бабушка? — спросил чей-то тоненький голосок из угла.

Удивленная Маргарет оглянулась на звук голоса и увидела девочку лет семи, наполовину скрытую занавесью оконной ниши.

— Аннабел! — От резкого окрика Филиппа бледное личико ребенка стало похожим на пергамент.

Инстинктивно отозвавшись на страх, отразившийся на детском лице, Маргарет попробовала разрядить обстановку:

— Мне кажется, моя няня была права, утверждая, что у маленьких кувшинчиков большие ушки. Филипп глубоко вздохнул, с видимым усилием обуздав свой гнев. — Позвольте познакомить вас с Эстеллой, матерью моей покойной жены, и ее друзьями, миссис Вустер и сэром Уильямом.

Маргарет склонилась в вежливом реверансе, воспользовавшись этим движением, чтобы прийти в себя. Почему Филипп не сказал ей, что уже был женат? Потому, что она не настолько важна для него, чтобы он стал себя утруждать. Эта очевидная истина еще больше поколебала ее уверенность.

— А это новая графиня леди Чедвик, — смело заявил Филипп.

Последовало мгновение испуганного молчания; затем Эстелла в ужасе посмотрела на Маргарет, а Аннабел вскрикнула:

— Нет! Я не хочу мачеху! Она станет бить меня!

— Она не станет вас бить, если вы будете помнить о ваших манерах, — бросил Филипп, чувствуя, что он, кажется, полностью утратил контроль над происходящим. Он намеревался представить обществу Маргарет, выбрав для этого подходящее место и время, а вместо этого приходилось подчиняться случайным обстоятельствам.

— Я не хочу… — начала Аннабел.

— Ступайте в детскую! Ваше место там! — резко оборвал ее Филипп.

Маргарет беспомощно смотрела, как ребенок бросился вон из комнаты. Ей хотелось успокоить девочку, сказать, чтобы она не боялась. Что она не настоящая мачеха, а просто временно играет в сложной пьесе, которую ставит ее отец. Но она не могла этого сделать.

— Я, пожалуй, пойду к ней, — пробормотала Эстелла, с трудом поднимая со стула свое грузное тело.

— А мне пора, — вскочила миссис Вустер и поспешила следом за Эстеллой, сопровождаемая сэром Уильямом.

Маргарет увидела, что Филипп закрыл глаза и сжал переносицу большим и указательным пальцами, словно пытался уменьшить боль. Вид у него был такой усталый. Усталый, обеспокоенный и явно сердитый. «И он в какой-то степени прав, — подумала Маргарет. — Теща она или нет, но Эстелла не должна была вторгаться в его дом в отсутствие хозяина».

— Приношу свои извинения. — Слова эти прозвучали натянуто, словно Филипп нечасто ими пользовался. — Я, разумеется, не намеревался…

Он осекся, потому что в дверях внезапно появился Комптон с чаем.

— Отнесите это в библиотеку, Комптон. Там мы сможем побыть одни, — обратился он к Маргарет.

Маргарет прошла за Филиппом в просторную комнату, две стены которой были полностью заставлены книгами. Несмотря на все треволнения, ее охватило приятное чувство при мысли о том, что можно будет рассматривать эти тома.

Повинуясь жесту Филиппа, Маргарет опустилась в коричневое кожаное кресло, стоявшее у камина, в котором потрескивал огонь. Комптон поставил поднос на письменный стол.

Когда дворецкий вышел, Филипп принялся шагать взад—вперед по темно-синему восточному ковру. Маргарет смотрела на жесткие очертания его спины и ждала, когда же он что-нибудь скажет.

Наконец он остановился и посмотрел на нее.

— Правду, — сказала она.

— Что? — не понял он.

— Вы явно пытаетесь решить, что мне сказать, и я полагаю, что лучше всего сказать правду. Как вы постоянно напоминаете мне, предполагается, что мы женаты.

— А какое отношение имеет правда к браку?

— Очень небольшое, насколько я заметила. — Маргарет вспомнила о горьком опыте своей матери, и голос ее прозвучал резко. — Постарайтесь думать об этом так, словно вы даете своему соратнику оружие, необходимое, чтобы выиграть сражение.

«Аналогия весьма уместна, — подумал Филипп. — Брак воистину похож на войну, в которой муж постоянно ведет арьергардные бои против крайностей в поведении жены. Нет не постоянно, — поправился он. — Иногда жены пытаются увести мужей в сторону своими ласками». Он смотрел на мягкие очертания лица Маргарет, которое пламя окрасило в нежный розовый цвет. Затем перевел глаза с ее щеки на губы и ощутил, как его охватило вожделение. Ему захотелось прижаться к ней губами, ощутить ее губы, провести по ним языком и заставить их раскрыться.

Интересно, какова она в качестве любовницы? Он прищурился, когда увидел, как ее маленькие груди вздымаются и опадают под тонкой тканью корсажа. Какого цвета у нее соски — смугло-коричневые или нежно-розовые, как ее соблазнительные губы?

Он подошел к окну, раздвинул тяжелые занавеси из дамаста и уставился невидящим взглядом на улицу. Ему не хотелось думать о предыдущих любовниках Маргарет. Почему-то мысли о них приводили его в ярость, и он не понимал почему. Раньше его никогда не интересовало, кто согревал постель любовницы до него.

Он обернулся, потому что Маргарет встала и подошла к столику, чтобы налить себе чаю. Покачивание ее бедер вызвало в нем еще большее смятение. Ему захотелось сорвать с нее все тряпки, швырнуть ее на диван и погрузиться в ее тело.

Он напомнил себе о том, что решил овладеть ею позже. Но если обладать ею сейчас было бы преждевременно, определенно не преждевременно поцеловать ее.

Он сел и, когда Маргарет проходила мимо него, возвращаясь на свое место, схватил ее за руку. Взяв у нее чашку, он поставил ее на стол около себя.

Застигнутая врасплох, Маргарет испуганно вскрикнула, когда Филипп внезапно насильно усадил ее себе на колени. Она опустилась на его жесткие колени и стукнулась лбом об его грудь. Напрягая мускулы, глубоко втянула воздух. Это было ошибкой. Будучи совсем близко, она ощутила запах сандалового мыла, которым он пользовался, а в основе этого запаха лежал неуловимый запах собственно мужчины. Она сглотнула, пытаясь не обращать внимания на то, что их бедра соприкасались — мягкие ее и твердые его.

Воздух в легких казался тяжелым, чересчур тяжелым, чтобы дышать, а рассудок отказывался повиноваться под напором ощущений, охвативших ее.

Маргарет быстро взвесила вероятность вырваться от него, но сразу поняла, что если он не захочет ее отпустить, то с легкостью удержит. У нее не было никаких иллюзий относительно того, кто сильнее. Если она попытается высвободиться, он поймет, как смущает ее их соприкосновение. А поняв, сможет воспользоваться этим, как только ему захочется. Лучше пускай он думает, что она глуха к его телесной близости. Она приготовилась вытерпеть эту небольшую пытку.

Ее решимости был нанесен мощный удар, когда он обнял ее напряженное тело и неумолимо привлек к своей груди.

— Вы должны чувствовать себя со мной свободно. — Это был первый предлог, который пришел ему в голову. — Как жена. — Его горячие пальцы принялись медленно гладить ей спину. Вверх и вниз.

В этих движениях было что-то завораживающее. Они заставляли ее сидеть неподвижно, в то время как внутри у нее все дрожало. Шум в ушах в конце концов оповестил ее, что она не дышит, и она торопливо втянула в себя воздух.

— Я чувствую себя достаточно свободно, — с трудом солгала она.

— Вы напряжены, как тетива. Всякий решит, что вы меня боитесь.

И будет прав. Точнее, она боится того, какие чувства он в ней вызывает. Именно ли он, спрашивала она себя, вызывает у нее такое странное трепетное волнение, или это чувство может вызвать любой мужчина? Не потому ли в мире Филиппа женщины порхают от одного к другому? Неужели нет никакой разницы в том, что они чувствуют в объятиях разных людей? Мысль эта была унизительной, из тех, в которые ей не хотелось погружаться. Она как бы обесценивала ее как разумное существо.

— Посмотрите на меня, — раздался голос Филиппа. Осторожно откинув голову, Маргарет посмотрела на него. Огоньки, сверкающие в глубине его темных глаз, поймали и задержали ее взгляд. «Что он чувствует? — подумала она. — Испытывают ли мужчины ощущения, схожие с теми, что сейчас терзают меня?»

— Я намерен вас поцеловать, — сказал он. Маргарет устремила взгляд на его губы и попыталась преодолеть ту смесь страха и предвкушения, которая боролась в ней. Она давно уже испытывала любопытство — каково это, когда тебя целует мужчина, но понимала, что целоваться именно с этим мужчиной не следовало бы.

— Зачем? — с трудом выговорила она, надеясь, что, пока она вынуждает его разговаривать, он не сможет ничего сделать. — Вряд ли кто-нибудь увидит, как мы целуемся.

Нет — пробормотал Филипп, не отрывая глаз от ее губ-Но любовники выдают посторонним наблюдателям свои интимные знания друг о друге сотней бессознательных жестов и движений. В настоящее время единственные сведения, которые вы сообщаете посторонним наблюдателям, состоят в том, что я вызываю у вас нервозность. Пусть Хендрикс стар, но он не дурак. Он это заметит, а заметив, насторожится.

Рука Филиппа схватила ее за подбородок, и, не давая ей отвернуться, он наклонил голову.

Маргарет ждала, охваченная чувством неизбежности. Как бы она ни пыталась, она не сумела бы придумать никаких возражений, чтобы оттолкнуть его.

Вместо того чтобы тут же прижаться к ней губами, чего она ожидала, он слегка повернул ее голову и нежно провел губами по щеке. Дыхание у нее стало неровным.

Медленно, словно все время в мире было в его распоряжении, Филипп провел губами по ее лбу. Глаза ее закрылись, по коже побежали мурашки. Она слышала, как он что-то сказал, но слова, казалось, долетали из страшной дали, в них не было никакого смысла. Единственной реальностью для нее в этот миг были ее ощущения и необходимость приникнуть к нему, чтобы не дать погаснуть нарастающему огню желания.

Наконец губы Филиппа сомкнулись на ее губах, и Маргарет похолодела от неожиданного ощущения. Пальцы его грубо вонзились в ее локоны, не давая ей уклониться от усиливающегося нажатия его губ; он провел языком по ее нижней губе.

Маргарет ахнула, и звук этот был поглощен алчной пещерой его рта.

Она не успела понять, нравится ли ей все это или нет, когда внезапно Филипп отпрянул. Ей казалось, что она плывет в густом, тяжелом тумане, где трудно что-либо видеть или слышать и еще труднее думать. Она потрясла головой, чтобы отогнать это ощущение. Резкое движение быстро вернуло ее к реальности, и тут же появился стыд за свое недостойное поведение. Смущенная и сбитая с толку, она поспешно соскочила с коленей Филиппа.

Стук в дверь библиотеки объяснил ей, почему Филипп прервал поцелуй, и она торопливо ретировалась к креслу, стоявшему по другую сторону камина.

— Войдите, — сказал Филипп. Дверь сразу же растворилась, и показалось бесстрастное лицо Комптона.

— Приехал мистер Хендрикс, милорд, и хотя я и сказал ему, что вы только что вернулись из-за границы, он настаивает на том, чтобы повидаться с вами.

Маргарет мысленно подтянулась, поняв, что сейчас она начнет играть свою роль в этом фарсе.

— Проводите мистера Хендрикса сюда, Комптон, — сказал Филипп.

Едва Комптон удалился, Филипп повернулся к Маргарет. Лицо у него было жесткое и решительное; все сходство с тем  человеком, который целовал ее, исчезло.

— Вы помните, что вам нужно сказать? Маргарет молча кивнула. Нужно быть дурехой, чтобы не затвердить то, чему он начал обучать ее, едва они покинули Вену.

Она насторожилась, услышав размеренные шаги Комптона в коридоре. За ними были слышны другие шаги, более легкие и не такие решительные.

Комптон доложил:

— Мистер Хендрикс.

И Маргарет глубоко вздохнула.

Невысокий худощавый человек с растрепанной белой бахромой вокруг лысины остановился на пороге. Его выцветшие голубые глаза быстро отыскали Маргарет. Медленно, словно сомневаясь в уместности своего появления, он вошел в комнату, не заметив, что Комптон закрыл за ним дверь.

— Мэри? — Хендрикс уставился на Маргарет, словно отыскивая в ней сходство с кем-то.

Маргарет заставила себя улыбнуться, несмотря на переполнившее ее неожиданное отвращение к собственной двуличности. Эта реакция застала ее врасплох. Она-то думала, что почувствует только одно — удовлетворение от того, что можно одурачить одного из столь презираемых ею аристократов. Но несмотря на ненависть к классу, к которому принадлежал Хен-доикс она почувствовала себя виноватой. С усилием вытеснив это парализующее ощущение на задворки сознания, она постаралась сосредоточиться на том, что ей нужно делать.

— Как я уже писал вам в своем письме, ваша жена изменила имя вашей дочери на Маргарет, и к этому имени она привыкла, — нарушил затянувшееся молчание Филипп.

Хендрикс вздохнул.

— Меня это не удивляет. Мы назвали ее в честь моей матушки, а жена никогда не любила ее.

Филипп бросил на Маргарет предостерегающий взгляд поверх склоненной головы Хендрикса, и она в отчаянии попыталась найти какие-то слова. И не нашла.

— Мэри — красивое имя, но я больше привыкла, чтобы меня называли Маргарет, — наконец пробормотала она.

К ее огорчению, глаза Хендрикса наполнились слезами, а губы задрожали.

— Ах, дорогая моя, не важно, как вас зовут. Вы моя родная бесценная дочь, которая вернулась домой! — Он развел руки, и Маргарет, не видя иного выхода, вступила в эти слабые объятия.

Старик быстро обнял ее, а потом отпустил. Отступив на шаг, он вынул большой белый носовой платок и энергично высморкался.

— Боюсь, что к старости я стал плаксив. Вы, вероятно, совсем меня не помните, — сказал он, но во взгляде его была надежда, противоречащая его словам.

Маргарет страшно захотелось уверить его в том, что она его помнит. Что никакая дочь не могла бы его забыть. Но она сдержалась. Чем меньше она будет лгать, тем лучше. Ей и без того слишком многое нужно держать в голове.

— Мне очень жаль, — пробормотала она. — Я не помню Даже маму.

— Как! — Вид у старика был испуганный.

— Она заболела и нашла приют в монастыре, когда я была совсем маленькая… — И Маргарет отбарабанила то, чему ее научил Филипп, но впервые эта история значила для нее больше, нежели повторение фактов из жизни давно умерших людей. Для Хендрикса же эти люди были живыми — живыми и глубоко любимыми.

— А как же… — Хендрикс повернулся к Филиппу, словно не желая расспрашивать дочь о любовнике жены.

— Как следует из монастырских записей, их привез ту, человек, сказавший, что он муж вашей жены. Он попросил убежища для нее и для ребенка, а потом уехал. И больше не вернулся.

— Наверное, он оставался с ней, пока они не потратил деньги, которые она взяла с собой, — сказал Хендрикс.

— Хотя вот это он не взял. — Филипп вынул из карман золотое сердечко и протянул Хендриксу. — Оно было на вашей дочери, когда ее привезли в монастырь.

Хендрикс взял сердечко; пальцы у него сильно дрожали. Он устремил взгляд на свой герб, выгравированный на одной стороне, а потом открыл медальон. Лицо его побледнело, когда он увидел внутри два миниатюрных портрета.

Маргарет, испугавшись, что он упадет в обморок, обняла его и усадила в кресло.

— Вот, сэр, выпейте это. — Филипп сунул ему в руку стакан с бренди. Хендрикс залпом осушил стакан.

— Простите, дорогая моя. — Он чуть улыбнулся Маргарет. — Такое потрясение — снова увидеть этот медальон. Я помню, когда были написаны эти портреты. Я был так счастлив, а потом… — Было видно, что он прилагает немыслимые усилия, чтобы взять себя в руки. — Ну да все хорошо. Вы вернулись ко мне. Маргарет слабо улыбнулась в ответ. Хендрикс повернулся к Филиппу. — Я не знаю, как мне благодарить вас за то, что вы отыскали Мэри… Маргарет, — поправился он. — Ax но ведь это я ваш должник. — Филипп подошел к Маргарет и обнял ее узкие плечи.

Маргарет едва удержалась, чтобы не сбросить его руку. Рука у него была тяжелая, точно тяжкий грех. В голове у нее раздавался отзвук когда-то слышанной воскресной проповеди.

— Не будь вас, я никогда бы не обрел жены, которая воплощает в себе все совершенства.

— Жены?! — изумился Хендрикс.

— Да, сэр. — Маргарет опустилась на колени у ног Хендрикса и взяла его дрожащие руки в свои, опасаясь, как бы ее исполнение роли не довело его до удара. Он казался таким хрупким. — Прошу вас, не сердитесь.

— Нет, нет, милочка. Я вовсе не сержусь. Хотя я и живу в отдалении от света, но я прекрасно понимаю, какая это удача — выйти за графа Чедвика.

Маргарет бросила быстрый взгляд на Филиппа, и ей захотелось ударить это самодовольное лицо. Как же любят аристократы принимать во внимание только положение и богатство, решая, что является удачей в брачных союзах!

— Просто мне эгоистически хотелось провести какое-то время с вами, прежде чем вы войдете в общество и займетесь приемами и тому подобными вещами.

— Приемы меня вовсе не интересуют, — сказала Маргарет.

— Тогда не погостите ли вы с Филиппом в моем поместье несколько месяцев?

Маргарет очень неприятно было разбивать надежды, которые она же и пробудила, но она знала, что выбора у нее в этом деле нет. Филипп ни за что не согласится.

— Филипп сейчас не может уехать из Лондона, — сказала она. — Он проводит законопроект о помощи демобилизованным солдатам, и я не хочу… — Она позволила своему голосу пресечься, надеясь, что Хендрикс поймет — ей не хочется покидать своего молодого мужа; тем самым он избавил бы ее от необходимости новой лжи.

— Конечно, дорогая. — Хендрикс похлопал ее по руке. — Я все понимаю.

— Но все же я была бы рада провести с вами какое-то время, — продолжала Маргарет, которой хотелось прогнать печаль из его глаз. — Почему бы вам не погостить у нас, пока продолжается сезон? — предложила она, надеясь, что Филипп не рассердится на это приглашение, но в то же время понимая, что, хотя ему нужно присутствие Хендрикса в Лондоне, это еще не значит, что он пожелает иметь «тестя» в качестве гостя, живущего в их доме. «Плохо, если он этого не захочет», — подумала Маргарет с неожиданной воинственностью. Филипп использует этого бедного старика в своих собственных целях — значит, в ответ он должен как-то вознаградить его. Но вряд ли мысль о вознаграждении могла прийти ему в голову. По ее наблюдениям, единственные долги, которые в свете принято платить, — карточные.

— Действительно, сэр. — Филипп поспешно присоединился к ее приглашению. — Мы будем рады принять вас.

— Я… — Глаза у Хендрикса удивленно раскрылись, потому что пронзительный голос Эстеллы проник сквозь толстую дверь.

— Что случилось? — спросила Маргарет.

— Ничего. Я… У вас гостит миссис Арбетнот? — обратился старик к Филиппу.

— Похоже на то, — ответил Филипп. — Она находилась здесь, когда мы приехали, и у меня еще не было возможности узнать, каковы ее планы.

— Должно быть, это был для вас приятный сюрприз, — сказал Хендрикс явно неискренне, отчего Маргарет захотелось рассмеяться. — Я думаю, будет лучше, если я открою свой собственный дом на время сезона. В таком случае у нас будет возможность посещать друг друга, когда нам захочется, и… — Его взгляд устремился на дверь.

«И что? — спросила себя Маргарет. — Ясно, что Хендриксу не хочется жить в одном доме с Эстеллой, но почему?» В потоках, клубящихся вокруг нее, Маргарет чувствовала глухое биение жизни, которой она не понимала.

— Вы правы, — отозвался Филипп, и мужчины обменялись взглядами, которые со всей наглядностью показали Маргарет, что она здесь лишняя. Хендрикс поднялся.

— Поскольку все улажено, я возвращаюсь в гостиницу и приступаю к осуществлению своих планов. — Он ласково улыбнулся Маргарет. — Вы позволите зайти к вам завтра? — На мгновение вид у него стал неуверенным.

— Я буду ждать вас, — успокоила его Маргарет.

— Благослови вас Бог, дорогая. Не могу выразить, как важно для меня, что вы нашлись.

— И для меня, — заставила себя солгать Маргарет.

— Итак, до завтра, Чедвик. — Он пожал руку Филиппу и вышел, попрощавшись с Маргарет взглядами.

Когда дверь за ним затворилась, Маргарет закрыла глаза. Она чувствовала себя нечистой, оскверненной тем, что только что сделала. Не важно, что Хендрикс принадлежит к высшему обществу и что у нее не было выхода, — она все равно чувствовала себя негодяйкой.

— Начало многообещающее, — сказал Филипп. Внезапно Маргарет поняла, что больше не выдержит. Она должна уйти. Убежать от сознания того, что ее представление означает для Хендрикса, от всех своих тревог по поводу Джорджа. Но больше всего ей хотелось убежать от Филиппа и от власти, которую он обрел над ней. Пусть даже он обрел эту власть на одно мгновение.

— У меня болит голова, — бросила она. — Я хочу отдохнуть. Филипп нахмурился:

— Прекрасно, я провожу вас в вашу комнату. Прячьтесь, но советую вам не обращать это в привычку.

«Если бы только у меня был выбор, — устало думала Маргарет, плетясь следом за Филиппом. — К сожалению, только богатым доступна эта роскошь — убегать от своих проблем. А такие, как я, вынуждены либо преодолевать их, либо оказываться погребенными под их тяжестью. А я не хочу быть погребенной». Губы ее решительно сжались. Пусть она не в состоянии запретить Филиппу использовать себя, но она не Даст ему себя сокрушить. Она выживет! Выживет во что бы то ни стало!