"БЕЛЫЙ РАБ" - читать интересную книгу автора (ХИЛЬДРЕТ РИЧАРД)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Встречаться со мной моей жене удавалось только украдкой. Ночи она вынуждена была проводить, лежа на ковре подле постели своей госпожи. Доски пола считаются в Америке вполне приемлемым ложем для невольника, даже если это женщина и к тому же любимая служанка в доме своих хозяев.

Касси приходилось ночью по нескольку раз подниматься, чтобы выполнять какое-нибудь требование мисс Каролины, которая привыкла вести себя, как избалованный ребенок. Поэтому, убегая, чтобы повидаться со мной, она рисковала заслужить наказание. Стоило ей попасться, и ничто - даже власть красоты, которую так ярко воспевают поэты, - не спасло бы мою очаровательную маленькую Касси от плети.

Как ни кратковременны, как ни редки были посещения Касси, все же их было достаточно для того, чтобы создать и поддерживать в моей душе целый новый мир радостей и чувств. Жена моя редко бывала со мной, но образ ее всегда стоял перед моими глазами, делая меня нечувствительным ко всему, что не имело отношения к ней. Все окружающее тонуло в каком-то радужном сне. Тяжелая работа в поле уже не угнетала меня. Я даже не ощущал ударов плети, на которые не скупился надсмотрщик.

Вся душа моя была так переполнена радостью, которую я черпал в нашей огромной взаимной привязанности и счастливом ожидании встреч, что для тяжелых переживаний не оставалось места. В те мгновения, когда я прижимал к груди мою нежную подругу, я достигал вершин человеческого счастья, испытывал блаженство, превосходившее все, о чем я когда-либо мог мечтать.

Восторги любви одинаково глубоки как в сердце раба, так и в сердце господина. Это светлое чувство все время, пока оно живо, поглощает все остальные и находит удовлетворение в самом себе. Я испытал это на себе. Даже находясь в самом жалком положении, я все же был безмерно счастлив, и моя страсть делала меня нечувствительным ко всему, что не было связано с моей любовью.

Но слабая человеческая природа не в силах долго пребывать в состоянии подобного экстаза. Он скоро проходит, и, кто знает, цена, заплаченная за эти минуты, может показаться чрезмерной, особенно если подумать о муках обманутых надежд и горького отчаяния, последовавших за этими прекрасными мгновениями…

И все же я с радостью перебираю воспоминания об этих коротких мгновениях… То были редкие мгновения радости, которые память моя, пытаясь восстановить это далекое прошлое, с трудом отыскивает. Они подобны зеленым островкам, кое-где разбросанным в беспредельной шири бурного и жестокого океана.

Прошло недели две с тех пор, как Касси стала моей женой. Была ночь, и я сидел у дверей моей хижины в ожидании ее прихода. На безоблачном небе ярко светила лупа. Весь во власти счастья, я следил за движением луны, любуясь красотой этой ночи и благодаря бога за то, что он не дал дурным инстинктам, которые так часто порождаются униженным положением, взять во мне верх и уничтожить источник прекраснейших и чистых наслаждений.

Внезапно я увидел вдали человеческую фигуру. Я узнал бы ее на любом расстоянии. Еще мгновение - и вот я уже держал в объятиях мою жену. Но, прижимая ее к себе, я почувствовал, что она вся трепещет, а коснувшись щекой ее лица, я заметил, что оно залито слезами.

Тревога охватила меня, и я увлек Касси в дом, умоляя сказать, что могло так взволновать ее. Но вопросы мои только усиливали ее волнение. Она склонилась головой ко мне на плечо и горько зарыдала. В течение нескольких минут она была не в силах произнести ни слова.

Я не знал, что делать, что подумать. Я старался успокоить ее, целовал ее мокрые от слез щеки и крепко обнимал, стремясь успокоить бурные удары ее сердца.

Постепенно Касси успокоилась, но не сразу еще решилась в неуверенных, прерываемых слезами словах рассказать мне о том, что пережила.

С самого дня своего приезда полковник Мур стал проявлять к ней неожиданное внимание. Не довольствуясь мелкими подарками, которыми он щедро ее награждал, полковник постоянно искал случая заговорить с ней и каждый раз при этом полушутя, полусерьезно восхвалял ее красоту. Замечания его носили иногда довольно недвусмысленный характер, но Касси делала вид, что ничего не понимает. Полковника не мог остановить такой пустяк, как нежелание рабыни понять его, и он прибег к словам и поступкам, которые не могли уже оставить у нее сомнений в его намерениях.

Такое поведение полковника оскорбляло Касси, задевая ее женскую скромность, религиозные чувства и любовь ко мне. Несчастная женщина дрожала при мысли об участи, грозившей ей. Но она до этого дня не решалась поделиться со мной своим беспокойством. Ей тяжело было рассказывать мне об оскорблениях, которым она подвергалась. Ей жаль было понапрасну мучить меня: ведь она знала, что, несмотря на жгучую боль, которую доставит мне ее повествование, я буду не в силах отомстить за обиду.

Сегодня миссис Мур с дочерью уехали в гости к кому-то из соседей, оставив Касси дома одну. Она сидела в спальне своей госпожи, занятая рукодельем, как вдруг вошел полковник Мур. Поспешно поднявшись, Касси хотела выйти из комнаты, но полковник приказал ей остаться и выслушать его. Затем, делая вид, что не замечает ее волнения и сам при этом сохраняя полное спокойствие, полковник сказал, что он не забыл о своем обещании найти ей хорошего мужа взамен "этого шелопая Арчи". Однако ему, несмотря на все старания, не удалось найти никого, кто был бы достоин ее. Поэтому полковник, как он заявил, решил взять ее себе.

Слова эти были произнесены с ласковостью, против которой, как он, видимо, считал, она не могла устоять. И в самом деле, немногие из женщин, находившихся в положении Касси, решились бы противоречить. Большинство из них было бы польщено деликатностью формы, в которую полковник счел нужным облечь свои слова. Но она, бедная моя девочка, ощутила лишь стыд и безмерный страх и готова была, как она рассказывала мне, зарыться от отчаяния и ужаса в землю.

Рисуя мне всю эту картину, она заливалась краской, дрожала и на каждом шагу умолкала, не решаясь продолжать. Дыхание ее прерывалось, и она цеплялась за меня, словно спасаясь от страшного призрака.

Наконец, приблизив губы к самому моему уху, она прошептала:

- Арчи! Арчи! И ведь он брат моего отца.

Полковник Мур, как уверяла меня Касси, не мог не видеть, какое впечатление произвело на псе его предложение. Но не обращая на это никакого внимания, он принялся перечислять все преимущества, которые принесет ей такая связь, и пытался соблазнить ее перспективой праздной жизни, нарядами и подарками.

Опустив глаза, Касси в ответ только тяжело вздыхала, и слезы, которые она напрасно силилась удержать, хлынули из ее глаз. Ее поведение задело полковника, и он, в конце концов, оскорбленным тоном посоветовал ей не дурить и не раздражать его напрасным упорством. С этими словами он одной рукой взял ее за руку, а другой охватил ее стан. Она вскрикнула от ужаса и упала к его ногам.

В это самое мгновение стук приближавшегося экипажа, словно чудесная музыка, коснулся ее слуха. Полковник также, повидимому, услышал этот стук.

- Тебе все равно не уйти от меня… - пробормотал он и поспешно покинул комнату, оставив Касси почти без чувств лежащей из полу.

Звук шагов мисс Каролины заставил ее прийти в себя, и остаток дня и вечер прошли словно в тумане. Голова у нее кружилась, ей было трудно дышать.

Долго не решалась она выйти из комнаты своей госпожи и с нетерпением ждала часа, когда ей удастся убежать и броситься в объятия своего мужа и естественного защитника.

Защитника! Какое значение имеют право и обязанность мужа защищать свою жену от посягательств злодея, если оба они - и муж и жена - рабы этого человека?…

Вот что рассказала мне Касси. Но, как ни странно это покажется читателю, слушая ее, я не чувствовал волнения. Позже, мысленно возвращаясь к этим минутам, я во много раз острее переживал весь ужас того, что она рассказала мне, а между тем в тот вечер рассказчица, дрожащая и вся в слезах, лежала в моих объятиях. Я был подготовлен к признанию Касси: я предвидел, я ожидал его…

Касси была слишком хороша собой, чтобы не пробудить желаний сладострастника, у которого привычка удовлетворять свои желания подавила все добрые чувства, сделав его неспособным сдерживать свои порывы - желания человека, который может не опасаться кары за свои пороки, так же как и осуждения со стороны общества. А такое опасение нередко заменяет совесть. Чего можно было ожидать от деспота, уверенного в своей неприкосновенности перед лицом закона, до каких бы крайностей он ни дошел?… А если бы даже нашелся кто-либо, осмелившийся призвать нарушителя закона к ответу перед лицом общественного мнения, - его назвали бы наглецом, позволяющим себе весьма некстати совать нос в чужие дела.

Как ни мало отеческой ласки проявлял по отношению ко мне полковник Мур, особенно с того дня, когда он узнал, что мне ведомы связывающие нас узы, все же сыновнее уважение не позволяет мне понапрасну бросить тень на его память. Несмотря на чрезмерную волю, которую он давал своим страстям, он по природе был добр и не лишен чувства чести. Но понятие о чести бывает разное. У джентльменов одно понятие о ней, у воров - другое. В каждом из этих кодексов содержится ряд отличных правил, но и тот и другой далеки от подлинного представления о чести.

Полковник Мур строжайшим образом соблюдал кодекс морали, в понятиях которой был воспитан. Он был неспособен посягнуть на жену или дочь своего соседа. В полном соответствии с кодексом чести, принятым в Виргинии, такое посягательство было бы в его глазах жесточайшим оскорблением, смыть которое могла бы лишь кровь обидчика. Но за пределами этого им самим начертанного круга для него не существовало ни преград, ни запретов. Черпая смелость в сознании полной безнаказанности там, где речь шла о рабах, он в самом тяжком оскорблении, которое можно нанести женщине, видел лишь безобидную шутку, мелочь, рассказом о которой за бутылкой вина можно позабавить застольных друзей. Это был "пустяк", к которому, разумеется, нельзя было относиться серьезно.

Все это я знал. С самого начала я предвидел, что на Касси падет выбор полковника и он попытается заставить ее занять место, которое когда-то занимала моя мать. Этому тайному намерению я и приписывал нежелание полковника, чтобы Касси стала моей женой. Допустив позже предположение, что им руководит более благородное чувство, я, как легко можно видеть, оказал ему слишком много чести.

Поэтому меня и не поразило услышанное от Касси. Я ждал этого, но так велико было опьянение счастьем, владевшее мной, что и это ожидание неспособно было встревожить или испугать меня. Теперь, когда мои опасения подтвердились, я не был особенно потрясен. Страсть придавала мне силы, и, сжимая в объятиях мою несчастную, трепещущую жену, я чувствовал себя выше всех страданий - я все же был счастлив.

Это может показаться невероятным!

Любите так, как я любил тогда, черпайте в ненависти такую силу, какую я черпал в любви, отдайтесь во власть страсти, и пока будет длиться ее власть, вы будете обладать неимоверной, почти сверхчеловеческой энергией.

Решение было принято мной сразу. У несчастного раба есть только один способ защититься от грозящего ему удара - это побег, тяжкий и опасный способ, за который он хватается, рискуя, увы, еще более ухудшить свое положение.

Приготовления были быстро закончены нами. Жена моя вернулась в господский дом и поспешно завязала в узел кое-что из платья. За это время я постарался собрать хоть самые необходимые запасы продовольствия, какие попались мне под руку. Два одеяла, топор, котелок и еще кое-какая мелочь дополнили наше снаряжение. Когда жена моя вернулась, все было уже готово. Мы пустились в путь, сопровождаемые моим верным товарищем - собакой. Я не хотел брать ее с собой, опасаясь, что из-за нее легче откроют наше местопребывание, но мне не удалось отделаться от нее. Если б я привязал собаку, ее вой поднял бы на ноги всех, и за нами сразу же снарядили бы погоню.

Нижняя Виргиния в те годы начинала уже испытывать на себе результаты бедствия, так тяжко обрушившегося на нее позже и - кстати сказать - вполне заслуженного ею. Поля во многих местах опустели. Некоторые плантации, которые могли бы еще, если бы они обрабатывались руками свободных людей, приносить обильный и богатый урожай, теперь покрылись густыми, почти непроходимыми зарослями.

Мне была знакома покинутая плантация, расположенная милях в десяти от Спринг-Медоу. Я бывал там несколько раз вместе с моим молодым хозяином, мастером Джемсом, когда у него еще хватало сил ездить верхом. Он в то годы испытывал странное, почти болезненное влечение к пустынным, необитаемым местам.

Именно туда я и решил направиться теперь.

Дорога, которая вела к этой плантации, и поля, тянувшиеся по обеим сторонам ее, заросли мелким ельником, ветки которого так тесно переплелись, что делали тропинку почти непроходимой. Мне все же удалось не сбиться с пути, но продвигаться вперед было так трудно, что день забрезжил раньше, чем нам удалось достигнуть развалин прежнего господского дома.

Этот дом, построенный когда-то с претензией на изысканность, был очень обширен, но сейчас в нем отсутствовали окна, двери не держались на петлях, а крыша во многих местах обрушилась. Молодые деревья начинали пышно разрастаться во дворе, и дикий виноград обвил стены этого покинутого жилища, погруженного в мрачное молчание.

Конюшни, хлев и те лачужки, в которых когда-то помещались рабы, превратились в груды мусора, поросшие сорной травой.

На некотором расстоянии от дома, на краю глубокого обрыва, из земли вырывался чистый родник и, бурля, скатывался по склону. Он был наполовину засыпан песком и сухими листьями, но вода его сохранила прохладу и чистоту.

Подле родника виднелось небольшое низенькое кирпичное здание, служившее, повидимому, когда-то сыроварней. Дверей не было, и половина крыши обвалилась, но остальная часть ее еще держалась. Отверстия в тех местах, где крыша была сорвана, могли заменить окна, которых в этом необыкновенном строении никогда не существовало, и дать доступ свежему воздуху и свету.

Пышные ветви старых деревьев дарили тень этому маленькому зданию, а более молодая поросль так плотно скрывала его от глаз, что даже на расстоянии нескольких шагов оно было совершенно незаметно.

Мы случайно наткнулись на этот домик, разыскивая родник, из которого когда-то напились с Джемсом, но точное местонахождение которого я забыл.

Сразу же нам пришла мысль временно поселиться здесь. Мы поспешили очистить дом от обломков, которыми он был завален, и сделать его пригодным для жилья.