"Дорога через миры (сборник фантастических рассказов)" - читать интересную книгу автораАлександр Пересвет. Беглец из ЛыкошиноСемёнов сидел в учреждении ОН-55/3. В посёлке Лыкошино, что неподалеку от Бологого. В принципе, местечко неплохое — старая графская усадьба, прудик графский же, тихая до пронзительности русская природа. Уютно. А летом — просто замечательно! Правда, ничего этого Семёнов не видел. Расконвоирован он не был, и за периметр выходить права не имел. А потому видел лишь серенькие стены отрядного барака, синие одеяла на двухэтажных шконках, серый же деревянный забор. И колючую проволоку, что отделяла дорожку, по которой время от времени прогуливался ДПНК да старшины-контролёры, от собственно зоны. ДПНК по этой дорожке прогуливаться было, собственно, нечего — достаточно тех самых контролёров. Не говоря о солдатах на вышках. Дежурному помощнику начальника колонии положено было сидеть в штабе и управлять сменой. Но хозяин — начальник зоны — был законник и передовик, а потому заставлял своих офицеров самолично обходить периметр, дабы… Дальше шли всякие правильные слова, вполне себе справедливые — только с одним недостатком: они были совершенно неважны. Обязал Хозяин ДПНК обходить периметр — и точка. Впрочем, и этого Семёнов не знал, ибо не положено ему было знать тонкости внутриполитической ситуации в учреждении УС-6833, которое охраняло учреждение ОН-55/3. Но сиделось ему и без этих знаний вполне себе ничего. Работа была не пыльной: рукавицы рабочие да военные тачать — это тебе не кайлом в шахте орудовать. А Семёнов знал, как это — кайлом в шахте. Сидел он не первый год, и даже не второй, и на прежней зоне потрудился славно на благо родной страны и города Краматорска, в частности. Впрочем, это тоже пошло на пользу — кайло и шахта. Ибо благодаря им он заработал туберкулёз и был переведён сюда, фактически в санаторий. Где тебе и лечёба, и работа нетяжёлая, и воздух хороший, и питание… В общем, бывалые зэка и в Краматорске питание нахваливали, не находя никакого сравнения с магнитогорским или тем более с карла-говским, — но здесь кормили ещё лучше. А главное — власти тут по уму распорядились: тех, кто сильно борзел здесь, переписывали на открытую форму болезни и переводили в Красный Бор, километрах в пяти от этой зоны. С одной стороны, всё ништяк — отдельная больничка, уход… Говорили, правда, что в прежние времена, при Сталине, до таких глупостей не опускались, но при Хрущеве вошел в моду социалистический гуманизм. Там совсем больные благополучно и досиживали до свободы… Или до номера на табличке, прибитой к колышку. Тоже здесь, на полпути от поселка. Вот только из Красного Бора как раз чаще попадали под колышек. Ибо стоял там «особняк». Для тех «тубиков», что заработали себе особый режим. А «особняк» — он и есть «особняк»: пожалуй под полосатую робу и зверства охраны. И, соответственно, нравы те ещё… А потому после перевода пары-тройки особо борзых воров в Красный Бор остальное «отрицалово» заметно присмирело. Потому как доказывай потом прокурору, что перевели тебя не на особый режим лечения, как значилось в бумагах, а на особый режим отсидки, как это оказывалось фактически. Под колышек с унылою табличкой торопиться охотников не было… Так что Семёнову, «мужику», от этого соседства двух зон точно лучше было: на «красной» плохо, но на «воровской» ещё хуже. И сидеть бы ему тихо-спокойно, в уютном месте, но беда была — уж больно долго сидеть оставалось! 12 лет всего, 8 — ещё, и на УДО, в лучшем случае, — не раньше, чем через четыре… А жалко, лет-то! Там и украли-то всего ничего! Да и не украли — так… Как все жили. Просто, в отличие от других, не сунули кому надо, вот и запалились… Нет, о побеге Семёнов не думал. Вернее, думал, и думал постоянно, но… не очень конкретно. В электрике он неплохо шарил, видел, что на периметре — не просто КСП и вышки с автоматчиками. На контрольно-следовой полосе какие-то дуры стоят — явно на прерывание излучения срабатывают. По забору кабель толстый идёт — это, точно, на противо-удар работает. По забору, сверху, МЗП растянута. А там, за ним, ещё несколько рядов колючки, да под током… На работы тут не выводят — значит, по ту сторону не окажешься. Один шанс — на машине как-то удрать. Но как? Собачки ведь там всё нюхают! Солдатики досматривают. Да и хорошо досматривают — им ведь, солдатикам, тоже домой хочется, а не на твоё место. А домой солдатик съездит, если побег пресечёт. А ещё лучше — если зэка при этом пристрелит. Ему тогда, может, и медальку дадут. Так что не надо лучше с ними связываться, с солдатиками. Вон, в Краматорке трое дёрнули — через два дня их трупы на выходе в пром-зону выложили. В воспитательных, так сказать, целях… — Ты, Калюжный, мне тут не ори! — Семёнов тоже поднял голос. — Тут вопрос политический! Ты же коммунист! Орденоносец. К Герою тебя представили. Партия тебя выдвигает в депутаты аж Верховного Совета! А ты кобенишься. Да за это, знаешь, что бывает! Вызовем на парткомиссию, не посмотрим, что директор передового совхоза! — Да не могу я, Петрович! Не могу, пойми! — молил Калюжный. — У меня тут работа, дел, сам знаешь, полно! Семья, дети. Ну, начну я в эту Москву ездить. Сам же знаешь, как это у нас: пошёл в депутаты, начались встречи-собрания, пионэры всякие, совещания-заседания — и всё, пошло прахом дело! Оно тебе-то нужно? Секретарю райкома? Ты ж тоже, смотри, на «Ленинском пути» нашем как вырос! Давно ль мы с тобой вместе под трактором на морозе лежали? А теперь — ты уважаемый человек, я уважаемый человек, район в передовых ходит. Тебе ж на завотдела в обком — прямая дорога! На хрена тебе этот риск? Семёнов подошел к маленькому столику, налил себе воды из графина. Глянул на портрет над столом. И с размаху шарахнул по полированной поверхности кулаком с зажатым в нем стаканом. Вода, словно даже замедлившись, дугой проплыла путь над бумагами. Калюжный похолодел. Он уже видел, как всё вокруг замедляется… Впрочем, наваждение тут же кончилось. Вода, как ей и положено, выплеснулась на стол. Калюжный аккуратно перевёл дух… — А ты мне старым знакомством в глаза не тычь! — рявкнул секретарь райкома. — Мне наложить, что мы там с тобой делали! Тут с тобой не я — тут с тобой Партия говорит! Тебе что, доверие партии — хвост собачий? Повертел, решил, что не нужно, и бросил?! А партбилет на стол — не хочешь положить?! Да ты знаешь, на каком уровне такие решения принимаются! Это же обком! Да не простой — целинный! У них в ЦК дорога натоптанная! Наверняка уже там в отделе согласовали. А ты мне тут будешь финты крутить? Да мы на твоем отказе знаешь как запалимся?.. Замолчал, тяжело дыша. Калюжный тоже молчал, глядя в окно, за которым облака весело мяли друг друга в лучащемся покое неба. Весело мяли. Может, и показалось давеча. С водой. — Ладно, дай закурить, — проговорил он наконец. — Твоих, обкомовских… Помолчали ещё. — Я ж тебя тоже не как чужого выдвинул, — пробормотал осевший вдруг Семёнов. — Мы с тобой в паре помнишь, чего творили. В паре и дальше пойдем. Вплоть до Москвы… Калюжный вздохнул. Поднял правое плечо, словно бы пожал им. Упёрся руками о колени, как будто собирался вставать. Но не встал, а лишь свесил голову. По жёлтому паркету ползла муха. Сапоги грязные. На правой брючине след солидола. То ли масла машинного… Убить Сеньку, когда, гад, «козла» хотя бы перед дорогой в район чистить научится! Самого заставлю брюки стирать! Улетела муха. — Как бы нам с тобой… Помолчал. Встал, подошел к графину с водой, налил в оставшийся стакан. Выпил медленно. Наваждение это было. Наваждение. — Ладно, хер с ним, — сказал. Муха забилась о стекло. Гроза обрушилась неожиданно. Небо, в общем, хмурилось давно, изредка даже покрапывало, но грозой как-то не пахло. Хотя после двух недель жары хорошего дождя хотелось всем. Особенно после дня работы в душном цеху. Но к вечеру, словно удовлетворившись результатами разведки боем, из-за леса на западе быстро, едва ли не ураганно надвинулась громадная чёрная туча. Выбравшиеся покурить после ужина зэки только цокали языками, оценивая особо изщрённые па танцующих вокруг неё молний. — А вырубит у них электрику-то, — поделился кто-то сзади. — Отключится периметр. Можно ноги сделать… И сам себе усмехнулся. — Да ладно, — махнул рукой Кротов, что сидел в цеху за соседним с Семёновым столом. — Выставят солдатиков по периметру через каждые десять метров и всего делов… «Н-да…», — мысленно вдохнул про себя Семёнов. Дождь рухнул, как столб… Зэки, торопливо затушив и попрятав «бычки», подались в барак. Семёнов остался на крыльце, бездумно глядя на то, как буйствует гроза. Казалось, она рвётся именно к нему, пытаясь дотянуться до горла косыми пальцами дождя, рыкая обрывающим дыхание громом, стреляя молниями. Но Семёнову страшно не было. Он даже находил удовольствие в этом понарошечном противостоянии стихии. Особенно, если вертеть в голове мысли о том, как молнии убивали людей в грозу. Он вообще был решительным человеком, Семёнов. Просто вот не повезло однажды… И тут сверкнуло прямо перед глазами. И мгновенно рявкнуло так, что, казалось, что-то взорвалось прямо рядом с крыльцом. На периметре заныла сигнализация. Надо бы в барак, подумал Семёнов. Но не успел даже повернуться. Ещё один высверк, ещё один удар — и всё вокруг погасло… Нет, его не убило. Когда зрение восстановилось, — он только сейчас подумал, каким дураком был и как ему повезло, что смотрел в сторону, и глаза не выжгло молнией, — вокруг действительно стояла темнота. Не горели прожекторы на периметре, не горели фонари в зоне. Не горели окна бараков. Действительно вырубило электрику. И можно делать ноги. Семёнов хмыкнул про себя, как давеча тот зэк. И тут же замер. Что-то было не так. Удары грома слышались как сквозь вату. И глухо, как из помойки. Молнии больше не сверкали, а как-то медленно и даже изящно вырастали и опадали. Косые струи дождя словно присели в воздухе, разбившись на капли. И тихо стало. Гром этот странный слышен, а шипения дождя в лужах — нет. Семёнов тряхнул головой. Наваждение не проходило. Что это? Вспомнился вдруг рассказ про каких-то мужиков, что после встречи с шаровой молнией стали жить в ускоренном времени. Разные там приключения, девочку из-под поезда вытащили, кого-то ограбили, пользуясь тем, что для всех вольных они недосягаемы были — слишком быстро двигались. Странное дело — может, и сейчас с ним что-то такое же произошло? Семёнов вытянул руку вперёд ладонью вверх. Да, капли падали. Но очень, очень медленно. Вопросами науки Семёнов голову себе никогда не сушил. Но помнил, как некий заезжий городской лектор рассказывал что-то про успехи в космосе. Дескать, в будущем советские люди смогут летать к звёздам, потому что овладеют временем. Время-де относительно. Как отчёт о событиях. И если где-то в пространстве событий не происходит — там и времени нет. Чем советские люди вскоре и воспользуются, тем самым открыв перед собою путь к звёздам… Может, молния эта тоже самое сотворила с пространством зоны вокруг? Капли замедилилсь, всё вокруг, значит, — тоже. Гром не изменился, просто слышно его в замедлении. Молнии те же, только… События стали реже, вот и… И советские люди могут этим воспользоваться. И периметр вырублен. Можно сделать ноги… Майор Близнюк смахнул с фуражки изумрудные капли. Повесил мокрый плащ. Надо же, как льёт — пятьдесят метров от машины пробежал, а вон как замочило! — Да садись, садись, — махнул он рукой. Майор Волынов, его заместитель, улыбаясь, опустился за свой стол. — Ну что, утвердили? — осведомился он. — А ты как думал! — победно взглянул на него начальник. — У нас всё чики-чики! Приказ на днях будет. Волынов подскочил, вытянулся во фрунт. — Разрешите поздравить, товарищ подполковник? У нас всё готово! Он открыл сейф, достал золотящуюся бутылку. — Лично до Ленинграда отскакивал, самого лучшего достал! Эй! Кол-ломиец! Бегом сюда! Тащи лимон и конфеты! Близнюк поморщился. Было приятно. — Отставить, Волынов! Ты схренел? Кто ж за звание заранее пьёт? — А мы не за звание, — растянуто-солидно произнес зам. — Мы, товарищ подполковник, мы — за встречу! Захорошело уже после второй. Коньяк действительно был отличным — в их глуши они всё больше водочкой пробавлялись. Да и ту в Бологое завозили дрянную, калужскую. Если не ещё хуже — смоленскую. И Близнюк сказал, выпуская наружу то, что распирало его всю дорогу из главка. — Слышь, Антоныч… Помнишь, к нам сюда запросы приходили? На беглеца. Семёнов, десять лет назад отсюда ноги сделал? — Ну, — отозвался Волынов. — Так нашли же его. С того и запросы… Близнюк засмеялся довольно. — А знаешь, как нашли? — Ну… — Вовремя найти-то надо было. А теперь в главке головы ломают, не знают, что и делать. — А что? — налил ещё по одной Волынов. — Да тогдашнего хозяина не знают теперь, куда деть. То ли со службы вообще уволить, то ли, наоборот, повысить. За правильную воспитательную работу… Волынов поперхнулся: — Это как? Ты чего тут крутишь, Михалыч? Начальник колонии расхохотался сыто, с удовольствием. — Когда этот Семёнов побег сделал, его во всесоюзный объявили. А хозяина тогдашнего, за необеспечение и так далее, перевели куда-то под Читу. Он там сейчас и служит. Так вот… Знаешь, кто Семёнова этого вычислил? Ща охренеешь — «девятка» кагэбэшная! — Эти, охрана гослиц? — уточнил Волынов. — Ну! Они самые. Ладно, слушай, только больше никому… — …И вот представляешь, Надюш, обнаружили побег только утром. Куда, что? — нет следов и точка! Собака до дороги довела. А дождь же был! И то чудо, что хоть так унюхала. Короче, ориентировки ничего не дают. На дому не появлялся, у родственников нет. На всякий случай по воровским каналам прощупали — нету! Как растворился! Ну и… Вроде, забыли о нем. А тут, значит, выдвигают депутатов в Верховный Совет. И среди всех там один передовик с целины. Председатель колхоза какого-то передового, орден «Знак почёта» у него, медали за трудовую доблесть. А начинал трактористом. Да! В партию вступил! Близнюк говорит: к Герою представляли! И как они там его проверяли только, в Казахстане этом! Не, точно там советской власти нет! Ну вот, а тут, значит, дела-то уже большие, высокие… Москва, Кремль, начальство. Дела все — в КГБ. Те смотрят: а что это у товарища Калюжного — а он себе на эту фамилию документы справил — с образованием перепутки какие-то? И по годам что-то, несоответствие есть… В общем, Близнюк, конечно, сам подробностей не знает, но, говорит, начали в биографии товарища Калюжного, орденоносца, копаться — и выудили: а не имели ли вы, товарищ Калюжный, небольшой отсидочки по статеечке такой-то в учреждении ОН-55/3? И с чистой ли совестью вы на свободу вышли? Тот и раскололся. Близнюк говорит, в Москве и плач, и смех стоял. Не знали, что делать! Вроде, и зэк беглый — и герой труда настоящий! У него, если как у Калюжного, всё действительно чисто! Работал, как вол, не пил, нормы перевыполнял… Награды заслуженные! И куда его — досиживать обратно? К нам? — так он от туберкулёза там на степном воздухе сам излечился. В общем, говорят, до ЦК дошло. И там порешили: делу этому огласку не придавать, мужика в зону не возвращать, считать, что честным трудом вину свою искупил… Но уж и Героя ему не дали. И в Верховный Совет, конечно, ни-ни! Да-а… Во люди дают! А знаешь, Надюш, кто его в депутаты двинул, с чего все и открылось? Секретарь райкома по фамилии… догадаешься какой? Семёнов! Сначала даже думали, что родственники. Но потом выяснили — нет, просто совпадение. …Только ты, Надюш, это никому, слышь! ЦК, вишь, дело это требует не разглашать. Чтобы ни-ни, только между нами… |
||
|