"Афганистан идет за нами вслед" - читать интересную книгу автора (Колотило Александр)

Глава пятая

Дожили до первого мая. Второго два батальона уходили в рейд. Один из них — в ущелье Бехсуд. Названия населенных пунктов, ущелий Алексей сверял всегда. А это принял на слух: «Бехсуд так Бехсуд». Не стал он получать и карту. Толку от нее в ущелье. Это на тактических полях всякие так высоты — «круглые», «песчаные», «плоские». А здесь скалы — они и есть скалы. Захватил господствующую вершину, значит, уже половина удачи. Опередил враг — попробуй, подступись. В горах важна прежде всего зрительная связь, так как опасность подстерегает отовсюду.

Была еще одна причина, по которой Степанов не хотел ничего запоминать в Афганистане. Казалось: от этого зависит его срок пребывания в чужой стране. До того здесь все было непривычно, дико на первый взгляд для европейского жителя, что внутри у каждого все протестовало против присутствия на этой земле. Раньше бы и больное воображение такого, наверное, не представило. Алексей думал, что вернувшись в Союз, навсегда все вычеркнет из памяти. Не было ничего и никогда. Все это только приснилось. Привиделось в липком горячечном бреду…

Способный к языкам, Алексей в Афганистане специально не выучил ни одного слова. Они оставались в памяти помимо воли…

В тот рейд Степанов ушел «полулегально», за что по возвращению чуть не получил предупреждение о неполном служебном соответствии. Его непосредственный начальник майор Орловский был вне себя от ярости. Как уже упоминалось, он давно уже свалил на заместителя выполнение своих прямых обязанностей. Если в Союзе Орловский еще хоть как-то имитировал свою бурную деятельность, то в Афганистане он на все махнул рукой. Орловский не прочь был пройтись по «большому» или «малому» кругу в лагере. «Большой» — это расположение зенитчиков, самоходчиков, саперов, рембата и медсанбата… «Малый» — тылы. Везде у майора были друзья, которые могли щедро угостить. А работал за него в это время по-прежнему Алексей. Он не раз слышал от Орловского: «В мое отсутствие ты остаешься за меня и сам принимаешь все решения.» Вот этим и воспользовался старший лейтенант. Накануне весь вечер он не мог найти начальника, чтобы отпроситься в рейд. Пресняков же отпустил сразу. Надо было только согласовать с майором. Сбившись с ног в поисках его, Алексей в полночь принял решение. «Коля, — сказал Терентьеву, — работу я всю сделал. Остаешься пока за меня. Справишься. Раз нет Орловского, значит, я за него. Завтра отыщется… Дрыхнет, наверное, где-то, «приняв на грудь»…

В Афганистане майора подчиненные еще больше невзлюбили. Уже упоминалось о том, что он относился к категории таких начальников, которые сами не работали, но умели подбирать способных исполнителей. Те трудились в поте лица, а вершки снимал Орловский. Однако чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет его истинных заслуг, начальник потихоньку чернил подчиненных. И получалось: исполнители бездарные, а дело идет, и идет неплохо. Значит, только благодаря усилиям Орловского. Медаль ему за это! Шутки шутками, а награду он в самом деле получил первым. Медаль «За боевые заслуги». За «проявленную доблесть» во время переворота. Именно «переворотом» вскоре десантники в разговорах между собой стали называть ввод войск в Афганистан в декабре семьдесят девятого. Тогда Орловский «доблестно» послал Степанова под огонь искать солдат, которых «доблестно» сам же и потерял вместе с прапорщиком Шиловым, не менее «доблестно» спрятавшимся в окоп и тоже получившим медаль… Когда же Алексея решили представить к ордену Красной Звезды, майор тут же внес свои коррективы. Не в правилах Орловского было допустить, чтобы подчиненный имел более высокую награду. Историю с представлением начальник интерпретировал так: я, дескать, упросил Преснякова, пошлем тебе и Терентьеву на медали.

Вот тут Алексей с Николаем и не выдержали. Они зажали в угол кунга машины Орловского и сказали ему напрямую: «Не работаешь сам, не мешай нам. Мы все сделаем, что надо. Только будь же ты мужчиной, не склоняй нас за каждым углом. Имей же совесть!..»

Так они нажили себе врага на долгие годы последующей службы. Когда Степанов будет поступать в академию, Орловский, пять лет уже не видевший бывшего подчиненного, прознает про это и, используя свои обширные связи, организует звонок. Хорошо, что найдется порядочный человек. Не поверит. И Степанов поступит, доказав потом делом, что его просто оклеветали.

Достанется и Терентьеву. Он заменится в Союз без повышения и потом еще два года будет ожидать назначения на капитанскую должность, пока его не попросит у московского начальства к себе в заместители Степанов.

После окончательного выяснения отношений, происшедшего тогда в машине, майор писал представления к награждению медалями «За боевые заслуги» на своих подчиненных. Какие достоинства Степанова и Терентьева он перечислил, трудно сказать. Ни тот, ни другой так и не узнали. Представления вернулись из Москвы через полгода.

«Вам написал Орловский так, что не поймешь, давать ли награды или лучше наказать…» — с иронией будет говорить кадровик, читавший эти документы. Но Орловского в Кабуле уже не будет. В октябре он заболеет гепатитом и улетит в Союз. «Любил угощаться, — будут посмеиваться в лагере, — вот и угостили… гепатитом.» Майор заболеет единственным из всего штаба дивизии. В Афганистан он уже не вернется. А Степанов с Терентьевым облегченно вздохнут: «Теперь по крайней мере за ту же работу хоть нервы мотать не будут. Да и всем станет ясно, кто по-настоящему тянул воз.» Так до самой замены в Союз Алексей и будет работать за двоих.

После, вспоминая то время, он редко будет думать об Орловском. Тот как-то выпадал из длинной цепи афганских событий, никуда не вписывался. Как будто его и не было в Кабуле.

Вернувшемуся из рейда тогда, в мае восьмидесятого, Алексею придется немало наслушаться от начальника. Конечно, виноват и Степанов — все-таки устав есть устав. Но совесть старшего лейтенанта будет чиста. Он ездил не в санаторий. И Орловскому станет нечем крыть. Он успокоится, выискивая удобный момент, дабы наверняка сразить своего строптивого зама. Не знали они, что пути их скоро разойдутся. Во всяком случае, лет на десять…

Перед самым рейдом, ночью, Степанов, лежа в кровати, разговаривал с Терентьевым.

— Коля, — просил, — сам знаешь: может быть всякое… Случится что — найдешь в портфеле письма от жены. Сожги их. А больше у меня ничего и нет…

— Лёша, что ты говоришь… Как я тогда в глаза буду смотреть Лине? Береги себя. Мы должны вернуться все вместе… — Терентьев расчувствовался, голос его дрогнул.

С рассветом Алексей ушел в полк. Кроме оружия и боеприпасов взял еще сухпаек на сутки. Рассовал банки по многочисленным карманам. Подумал: «Быстрее бы съесть. Меньше мороки было бы…»

Батальон уже стоял с полной боевой. Заканчивались последний инструктаж и проверка. Алексей подошел к комбату, когда тот скомандовал: «По машинам!» Майору было явно не до Степанова. Он поймал за руку пробегавшего вдоль колонны вооруженца старшего лейтенанта Петю Барминова и спросил:

— В твоем «Урале» есть место?

— Есть…

— Тогда возьмешь с собой старшего лейтенанта… Из штаба дивизии.

— Пойдем, — сказал Барминов, и оба направились к загруженному доверху «Уралу».

— Лезь в середку, — пропустил Степанова в кабину вооруженец.

Тот не дал себя долго упрашивать. Сел между водителем и Петром. Спросил, посмотрев на крытый брезентовым тентом кузов:

— Что там?

— Боеприпасы, «вэвэ».

— Много?

— Все восемь тонн.

— Неслабо, — усмехнулся Алексей.

Теперь стало ясно, почему старший лейтенант пропустил его в середину.

«Хочешь выскочить? Дурачок ты этакий, а еще вооруженец, — подумал с сожалением о Барминове. — Да мы здесь все трое повязаны одной веревочкой. Не дай бог рванет… Взлетим выше облаков… И везет же мне…»

Еще свежи были все те впечатления, которые офицер испытал в прошлом рейде. Перед глазами стояли стена пламени, дымящийся у дороги сержант Мельниченко, торчащие на его обмундировании лоскутки, носилки с жутким грузом… Память услужливо подсовывала сознанию одну жестокую картину за другой, словно издеваясь: «Такое может случиться и с тобой… Только вряд ли опознают. И соберут ли что… Подсыпят в ящик этой серой землицы и отправят… А ты останешься здесь, в Афганистане… Как раз то, чего больше всего боишься…»

Степанов погнал прочь мрачные мысли. Успокоил себя — у каждого своя судьба. Десантнику надо хоть во что-нибудь верить. Слишком это противоестественно — прыгать с высоты нескольких сотен метров с мешком за спиной — парашютом… Так что даже в обыденной мирной жизни почти все, кто служит в ВДВ, в той или иной степени фаталисты…

— Ребята, вы завтракали? — спросил Алексей у своих спутников.

Водитель молча кивнул. Барминов не отозвался.

Степанов вынул из кармана ту банку, которая больше всего доставляла неудобства, вскрыл ее. Протянул вооруженцу:

— Давай!

— Неохота. Что-то подташнивает.

— Ты в первый раз идешь в рейд?

— Да…

— Мне тоже поначалу не лез кусок в горло, — проговорил Степанов. — А сейчас ничего. Ну, как хочешь. Я поем. Надавила она мне ногу…

Он съел кашу и попытался задремать. Однако сон не шел. Ехали молча. Алексей рассеянно посматривал по сторонам. Потянулись поля в пригородах Кабула, залитые водой. Они были хорошо ухоженными. Разбиты на ровные квадраты и прямоугольники. Степанов так и не понял — откуда вода. На аэродроме все давно перемололось в пыль, а здесь такое по афганским меркам богатство. Наверное, подумал, работает оросительная система. Кое-какое понятие о ней он имел. Видел, как на поле у дехканина ходил по кругу ишачок, приводя в действие несложное приспособление, качающее из колодца воду. Она поступала из одного арыка в другой. Причем те были устроены так, что вода самотеком шла через все поле и остатки ее возвращались обратно. Если задуматься, то афганский дехканин — величайший труженик. Зной, пыльные ветры, а у него все растет. Каким бы благодатным был этот край, если бы сюда половину наших летних затяжных дождей, порой губящих на корню урожай в целых областях. «И почему в природе все так несоразмеренно?..» — в который раз задал себе вопрос Алексей.

Выехали за город. Неподалеку офицер увидел разноцветные палатки кочевников. Их можно назвать и шатрами, и юртами, и просто шалашами из длинных пестрых полотнищ, натянутых на колья. Здесь было и то, и другое, и третье. С интересом смотрели шурави на кочевников — ни воды поблизости, ни жилья. Только небольшое каменистое горное плато. И, поди ж ты, живут. А одеты-то, одеты как! Жара, но женщины в темных, видно, плотных и тяжелых платьях, на груди и на шее у каждой масса побрякушек…

Часов в одиннадцать дня подъехали к заданному району. От удивления Степанов широко раскрыл глаза — увидел высокие пирамидальные тополя. В одном месте они росли в ряд, как настоящая лесополоса где-нибудь под Киевом. Видно было, посажены руками человека. По пути к колонне присоединились афганцы. Сразу же за «Уралом» пристроился танк «Т-34». Как-то странно было видеть его здесь, в горах Афганистана.

У входа в ущелье ютился небольшой кишлак. Поразили дома, огороженные наглухо со всех четырех сторон высокими дувалами. Стены из глины были в метр толщиной. «Мой дом — моя крепость», — подумал Степанов. У крайнего строения несла свои мутные воды неширокая, но быстрая река. Через нее был перекинут мостик. Рядом с ним и остановился «Урал».

«Ну чего медлим, чего медлим?..» — сокрушенно вздохнул Алексей. — Пока колонна втянется в ущелье, душманы, уже проведав о ней, или разбегутся, или такую встречу приготовят… Вот тогда и прочесывай. «Фактор внезапности»… Стоим у каждого поворота полчаса…»

На берегу реки сидел грязный, оборванный подросток. С первого взгляда на него офицер понял, что мальчишка не в себе. Блуждающие глаза, судорожно дергающиеся и ползущие в разные стороны губы… Алексей отстегнул с пояса фляжку, сделал несколько глотков. Подросток посмотрел на шурави и что-то промычал нечленораздельное, показывая пальцем на мутный поток. Однако Степанов его понял. Подумал:

«Нет, парень, пей ты оттуда сам».

В это время по мостику проходил пожилой афганец. Он приостановился около мальчишки и что-то строго сказал ему. При этом выразительно посмотрел на советского офицера, на его автомат, на застывшую колонну. Однако подросток остался по-прежнему сидеть на берегу.

Алексея привлек звонкий детский смех. Он поднял голову и увидел афганских ребятишек, выглядывавших из-за высоченного дувала. Добрались как-то до его верха. А одна девочка даже посадила на стену малыша, видно, братишку. Степанова потянуло к детям. Ои подошел поближе и стал смотреть на них. Мальчишечка был таким забавным, что захотелось взять его на руки и погладить белую, как одуванчик, головенку. Ребенок заулыбался советскому офицеру, что-то залепетал. У всех детишек, выглядывавших из-за стены, были иссиня-черные волосы. А у этого белые.

«Как у Машки… И возраст примерно такой…» — больно укололо в сердце.

Девочка, заметив, какое пристальное внимание обратил шурави на братишку, сняла его со стены и спряталась. Степанов расстроился. А потом посмотрел на себя ее глазами: на плече автомат, на боку пистолет. Подсумок с патронами. «Вооружен и очень опасен», — кисло усмехнулся этой мысли и отошел к машине.

Из «тридцатьчетверки» вылез механик-водитель. Худощавый, в зеленом комбинезоне, он чем-то напоминал грузина. Приятное лицо, правильные черты… Он подошел к советскому офицеру и начал о чем-то расспрашивать. Степанов ничего не понял. Но несколько раз разобрал слово «инженер». Подозвал переводчика. Тот, выслушав афганца, сказал:

— Нужен инженер. Двигатель танка не заводится…

— Ничего себе, — присвистнул Степанов. — А сам, что, не может? Если бы у нас каждый механик-водитель надеялся на инженера, то половина бы машин стояла в парке.

Переводчик развел руками — что есть, то есть.

Колонна тронулась дальше, а «тридцатьчетверка» так и осталась с экипажем у реки.

Вошли в ущелье. Над колонной нависли отвесные скалы. Но команды спешиться пока не поступало. В предчувствии близкого боя каждый напрягся, сосредоточился. Водитель резко крутил баранку то в одну сторону, то в другую, объезжая камни и выбоины, угрюмо посматривал наверх. Степановым овладело знакомое сосущее чувство. Сердцу становилось тесно в груди. «Вот сейчас… Сейчас», — стучалась молоточком в черепную коробку мысль. Он ждал начала перестрелки. А о возможной мине, странное дело, и не думал. Как будто за спиной и не было восьми тонн боеприпасов.

В небе появилось звено вертолетов. Машины шли высоко. Одна стала разворачиваться над вершиной горы. Всматриваясь вдаль, Степанов заметил маленькие фигурки людей.

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант!.. — повернул удивленное лицо к офицеру водитель. — На вершине люди… Но что это они делают?! Стреляют по нашему вертолету!..

До слуха донеслись приглушенные дробные очереди.

Алексей снял автомат с предохранителя. Глянул в растерянное лицо солдата:

— А ты как думал? Это же душманы… Ну, сейчас начнется…

И, словно подтверждая его слова, по колонне передали команду:

«Спешиться! К бою!»

Все трое выскочили из «Урала» и залегли. Сзади шли самоходки. Они сразу развернулись в сторону горы. «Сейчас ляжет на боевой курс… Как даст из «нурсов»… — следил Степанов за плывущим в небе вертолетом. Но тот, вернее экипаж, словно не заметил, что по машине били с вершины. Вертолет пошел дальше.

Сзади громыхнуло орудие самоходки. Гулкое эхо прокатилось по ущелью. Но никто не увидел разрыва. Перелет. Наводчик скорректировал прицел. Теперь снаряд лег на склон горы. Фигурки исчезли. Душманы залегли. Третий разрыв был на вершине. Самоходчики вложили туда один за другим несколько осколочных. «Стесали всю гору!» — крикнул радостно Барминов. Степанов в знак согласия кивнул головой, а сам подивился мастерству наводчика. Там, в Джелалабаде, стрелял по пещере опытный офицер. А здесь простой солдат. И смотри ты, как мастерски… Да, научились кое-чему…

Под вечер стали в ущелье. Десантники на одном склоне горы, афганские солдаты — на другом. Последние быстренько поставили для офицеров навес, принялись готовить ужин. А шурави сразу же занялись сторожевым охранением. Алексей сидел на камне рядом с врачом батальона и смотрел на копошащихся в песке жуков скарабеев. Большие мастера они катать шарики из помета. Станут на передние лапы, а задними толкают свою добычу. Да быстро так!

— Слушай, доктор, — вдруг спросил старший лейтенант, — а если вот меня укусит скорпион. Ну, змея там, фаланга. Как раз май, брачный сезон у этих тварей… Самые ядовитые сейчас. Ты, конечно же, сразу сделаешь укол… Так?

— Нет, не сделаю, — равнодушно ответил врач.

— Как это — «не сделаешь»? — округлил глаза Алексей.

— Да так не сделаю. Нет у меня сыворотки, — проговорил эскулап, даже не сменив своей усталой позы.

— Тогда, значит, придется вызывать вертолет?..

— Зачем?

— Ну, в медсанбате, наверное, есть средство от укуса скорпиона?

Врач отрицательно покачал головой.

— Вот это номер! — изумился Степанов. — А в госпитале в Кабуле есть?

— Не знаю, — пожал плечами доктор.

Алексею сразу же стало неуютно сидеть на камне. Теперь ему всюду мерещились скорпионы, змеи, фаланги. Когда стемнело, он начал подыскивать себе место для ночлега. В кабине лег спать Барминов. Его лихорадило. Водитель где-то пристроился. А Степанов подумал-подумал, да и полез в кузов, на пропыленный тент, натянутый на ящиках с боеприпасами и тротилом. «Лучше мгновенно, если вдруг шарахнут по машине, только не от скорпиона», — подумал, натягивая на голову воротник десантной куртки. Во сне, двинув ногой, услышал стук — с кузова слетел один из ящиков. Ночью Алексей замерз до такой степени, что начал трястись всем телом. «Э, так не пойдет, — решил, проснувшись. — Надо снять куртку и укрыться. Бог с ним, с этим пыльным тентом». Так и сделал. Стало немного теплее.

С рассветом колонна дальше не пошла. Перевернулся танк, приданный из пехоты. Пока его поставили на гусеницы, потеряли часа четыре. Рано утром Степанова нашел земляк капитан Русинов. Должность у него была — заместитель командира батальона по воздушно-десантной подготовке. Но какие парашюты в Афганистане?!. Поэтому капитан переквалифицировался в обычного боевого замкомбата.

— Леш, хороший колотун дал ночью? — спросил Русинов земляка, и полное лицо его расплылось в простоватой добродушной улыбке.

— Как будто сам не знаешь, — усмехнулся Степанов. — До сих пор не могу согреться.

Капитан достал из-за пазухи фляжку. Спросил:

— Глотнешь немного?

— А что это? — насторожился Алексей.

— Спирт. Комэск «мигарей» в Кабуле дал. Он же наш земляк Мировой парень. К Красному Знамени представлен…

— Умеешь ты наводить мосты дружбы, — проговорил восхищенно Алексей. — А еще у тебя нюх на такие вот вещи. Ты бы шел не в «вэдээсники», а в прапорщики, начальники складов. Хватка у тебя есть.

— Какая еще хватка? А, ты про летный сухпаек! — догадался Русинов. — Так то ж сам бог велел. Все крушат самолет, а на «энзэ» ноль внимания. Пришлось прибрать к рукам. Не я, так другие бы утащили…

Дело было зимой. Степанов с Терентьевым, только что позавтракав, вышли из палатки и стали свидетелями трагического случая. Четырехмоторный «Ан-двенадцатый» проскочил взлетно-посадочную полосу, сбил столбики с колючей проволокой и вылетел на позиции артполка, зацепив крылом машину. Десантируемая «Газ-шестьдесят шестая» с направлящими (реактивная система залпового огня — по-просту «Катюша», а по-современному «Град») кувырнулась, как игрушечная. Самолет развернуло почти на сто восемьдесят градусов, он воткнулся винтами в землю и задымился.

Все помчались к месту катастрофы. Подбегая к позициям, Степанов бросил взгляд на перевернутую машину. Из ее кабины артиллеристы вытаскивали водителя. Офицер заметил, что было много крови. «Угробили парня», — подумал на ходу. Но как позже выяснилось, солдат выжил. Ему только сильно свезло кожу на лице и на руках.

В хвосте самолета открылся люк и оттуда спрыгнули на землю два человека. Это были командир корабля и борттехник.

— Кто там остался? В самолете есть еще люди? — подбежали с вопросами десантники. — Да что же вы молчите?! Говорите же!..

Авиаторы были в шоке. С трудом добились от них нескольких фраз. Штурман, находившийся внизу в плексиглазовом колпаке, смятом в лепешку, погиб наверняка. Осталось два человека. Но к ним не пройти — груз сдвинулся.

— А запасной люк?

Командир пожал плечами — его тоже надо открывать изнутри.

— Руби, ребята!.. — догадался прапорщик из рембата.

И первый, схватив оказавшуюся под рукой кирку, начал что есть силы бить в дверку. Люк не поддавался. На помощь пришли еще два человека с ломом и топором.

Командир корабля, молодой парень, стоял и отрешенно смотрел, как десантники крушат его самолет. Он не проронил ни слова. Кто-то подал офицеру прикуренную сигарету. И тот сразу жадно затянулся на все легкие…

Тем временем подлетела санитарная машина. Благо, ехать было от медсанбата не больше километра. «Реанимационная», — прочитал Алексей на лобовом стекле. Прапорщик с помощниками, наконец, выворотили люк. Полезли в самолет. Через пару минут, чихая и кашляя, передали одного пилота, затем другого. Оба авиатора были без сознания. Их тут же уложили на носилки. Врач прижал к лицам летчиков кислородные маски, и машина помчалась в медсанбат. Последним извлекли мертвого штурмана. В самолете горела проводка — где-то замкнуло.

Позже десантники узнали причину катастрофы. Этот борт пришел из Ферганы. Летчики неудачно зашли на посадку. Земля дала команду еще на один круг.

— Штурман, пойдем на следущий? — спросил командир экипажа.

— Не стоит, сядем, — ответил тот.

Вот и сели. Погиб один штурман…

— Что будет с ребятами? — спросил Степанов у знакомого летчика, служившего в Кабуле.

— Суд экипажа, — ответил тот. — Разберутся досканально по каждому, но, конечно же, больше всего выпадет на долю командира…

Самолет стоял еще несколько дней на позициях артиллеристов. Авиаторы сняли двигатели, всю ценную аппаратуру. А остальное начали потихоньку растаскивать десантники — кто кусок дюраля оторвал на пол палатки, кто присмотрел какую-то деталь, а Русинову пришелся по душе «НЗ» — летный паек.

Потом крылатую машину попытались отбуксировать к горам. «Впрягли» десантную самоходку. Ни с места. Вызвали еще две. И Степанов увидел такую картину: три машины, надрывая свои мощные двигатели, медленно волокут брюхом по земле изуродованный самолет, словно муравьи гигантскую стрекозу.

Под горами попытались поджечь останки «Ан-двенадцатого». Но ни тут-то было. Чем его только ни поливали! А потом махнули рукой — ценного ничего нет. Пусть стоит себе. Этого только и ждали десантники. После во многих палатках можно было найти часть обшивки. Остальное довершили афганцы. У них металл в большой цене. Для ремесленника, кустаря дюраль как находка. Растащили все до последней заклепки.

Вот об этом трагическом случае и вспомнил Степанов, болтая со своим закадычным другом.

— Так выпьешь? — спросил Русинов.

— Немножко можно. Но самому как-то не с руки…

— Почему — «самому»? Вон подполковник-советник. Наш, из Гродно. С афганцами пришел… Да и я составлю компанию.

Капитан позвал советника. Предложил выпить. Тот охотно согласился. Еще бы! Со своими… Русинов вскрыл ножом банку с кашей, разогрел ее на сухом спирте. Налил в кружки.

— Хватит, хватит, — остановил Степанов. — Днем, в жару с ума сойдешь. Да и вообще — пить до двенадцати дня…

— Брось свои интеллигентские замашки… И не делай умное лицо. Ты же советский офицер…

Алексей послал подальше приятеля, выпил спирт и принялся закусывать. Стало тепло. Закурил. Советник, не заставивший себя долго упрашивать, сразу разговорился.

— Мне бы взвод ваших хлопцев, чудеса бы с ними делал… — хвалил подполковник десантников. — А с этими, — он кивнул в сторону афганцев, — и не знаешь… Доживешь ли до утра или тебя найдут на помойке с перерезанным горлом. А то еще и пошинкуют, как капусту…

— Что бы вы делали, дай вам взвод десантников? — заинтересовался старший лейтенант.

— Во-первых, хорошо бы их подготовил. Оттренировал бы в горах. Не один месяц для этого нужен. А потом со взводом одиночными перещелкал бы любую банду. Заметьте, одиночными… Не очередями…

— Оно понятно, — согласился Степанов.

— Мне бы с полгодика их потренировать… — продолжал советник.

— Полгодика… — Русинов скривился. — Нас подняли и сразу бросили сюда. Какая там подготовка… Только на аэродроме выдали карты. И то не всем. Тогда, наконец, мы поняли, куда летим.

— Вот это точно, — подтвердил Степанов, — а готовили нас воевать в лесисто-болотистой местности.

— Да что зря кулаками махать? — прервал разговор «вэдээсник». — Может, еще понемногу?

Лицо советника оживилось.

— Давай, — сказал он.

На этот раз старший лейтенант отказался.

После второй подполковника, как говорится, повело. Он достал фотографию красивой шатенки лет тридцатипяти, показал десантникам: «Жена». Те посмотрели на нее, потом на советника. Он казался значительно старше супруги, хотя кто знает, сколько лет назад сделана фотография.

Подполковник начал перечислять то, что он уже переслал в Гродно. Сколько дубленок, какую радиоаппаратуру. Похвастался, что у него еще наберется и на «ГАЗ-двадцать четвертую». Это уже было лишним. Степанову стало неприятно слушать хвастливые откровения. А Русинов, мужик деловой, практичный, начал расспрашивать, сколько советник получает афганей, какие вещи лучше покупать здесь, чтобы с выгодой продать дома. Налил гостю еще спирта. Алексей остановил было, дескать, хватит, но на него уже не обратили внимания. Разговор перешел в следующую стадию, когда подвыпившие начинают «понимать» друг друга и постукивать кулаком в грудь. Правда, больше это касалось советника. Русинов был мужиком крепким…

В рейде память Степанова запечатлела не то, как ночью выходили из района, а трассеры прошивали колонну и с боков, и спереди, и сзади. Как подрывались на минах танки. Как в перевернувшемся «бэтээре» задавило начальника штаба полка. Как погибли еще восемь человек… Нет, Алексею запомнилось не это. В последний день, когда проходили через какой-то кишлак и машины с трудом переваливали через глубокий, разбитый гусеницами арык, у дороги стоял старик-дехканин и лопатой бросал под колеса землю. Он улыбался всем своим добрым морщинистым лицом, и улыбками отвечали шурави, благодарно кивая головами. На обочинах стояли афганские ребятишки. Десантники бросали им с машин пачки с галетами и сухарями, банки с консервами, сахар, сигареты. А те ловили на лету скромнне солдатские дары, смеялись, махали на прощание руками, бежали за машинами, соревнуясь, кому больше достанется… Все это напоминало о чем-то мирном и теперь уже далеком. Когда были те «теплые» ученья? — Месяцев девять назад. Стан-ция Скрибовцы под Лидой, улыбающиеся дети, взрослые с цветами… И яблоки… Много-много яблок, которые сыпали прямо ведрами в люки боевых машин…