"Нептунова Арфа. Приключенческо-фантастический роман" - читать интересную книгу автора (Балабуха Андрей)1В это майское утро все было прекрасно: и море, очень синее и очень спокойное, такое спокойное, что кипящие кильватерные струи из-под раздвоенной кормы «Руслана» уходили, казалось, в бесконечность, тая где-то у самого горизонта; и небо, очень синее и очень прозрачное, с удивительно уютными и ручными кучевыми облачками, томно нежившимися на солнце. От палубы пахло совсем по-домашнему, как от пола в той допотопной бревенчатой хоромине в Увалихе, где Аракелов отдыхал прошлым летом. Каждое утро хозяйка, баба Дуся, болтливым колобком катавшаяся по дому, мыла некрашеный, отполированный годами и шагами пол, надраивала его голиком, и вокруг распространялся аромат дерева, солнца и воды… Собственно, почему солнца? И почему воды? На этот вопрос Аракелов ответить не мог. Ему так казалось — и все тут. Этот запах будил его, он еще несколько минут лежал, вслушиваясь в мерное шарканье голика и невнятное пение-бормотание бабы Дуси, и его наполняло чувство полного и отрешенного отдыха. Так оно было и сейчас. Свои шестьсот часов он отработал. Теперь можно позволить себе роскошь поваляться в шезлонге в тени «Марты», глядя, как сливаются и тают вдали пенные полоски, говорливо рвущиеся из-под кормы; можно почувствовать себя на борту «Руслана» просто пассажиром, этаким пресыщенным туристиком, совершающим очаровательный круиз «Из зимы в лето». Шестьсот часов — по шестьдесят на каждой из десяти глубоководных станций программы — дают на это право. Жаль только, кейфовать ему недолго: завтра «Руслан» зайдет на Гайотиду-Вест, а оттуда на перекладных — сперва дирижаблем «Транспасифика» до Владивостока, потом самолетом — Аракелов за три дня доберется домой. А там и до отпуска рукой подать… Эх! Аракелов с удовольствием потянулся, заложил руки за голову и стал смотреть, как резвится в полукабельтове от борта «Руслана» небольшая — голов десять-двенадцать — стайка дельфинов-гринд. Здоровенные зверюги чуть ли не в тонну весом вылетали из воды, с легкостью заправских балерин совершали этакий «душой исполненный полет» и гладко, почти без брызг возвращались в море. Это выглядело так противоестественно, что невольно захватывало дух. Через полчаса Аракелову пришлось все же встать и вслед за неумолимо сокращавшейся тенью передвинуть шезлонг метра на два в сторону, под самый бок «Марты». Аракелов похлопал рукой по прохладному металлу ее борта: «Лежи, лежи, чудовище, мы с тобой славно поработали. Только тебе еще маяться и маяться, а я уже все. Впрочем, тебе-то что, ты железная… Это про нас только говорят, что мы железные. А на самом деле мы вовсе не железные. Мы черт знает насколько не железные. Не то что ты! А пока отдыхай… Сколько ж тебе отдыхать? Дня два, пожалуй. Помнится, следующа станция милях в пятидесяти севернее Караури. Точно, два дня. Значит, когда ты пойдешь туда, вниз, я буду спокойненько перекусывать где-нибудь в буфете…» «Марта» была батипланом из третьего поколения потомков «Алвина» и «Атланта». Маленькая двухместная машина, скорее похожая на самолет, только с перевернутым почему-то вниз хвостовым оперением. Этакий несуразный пятиметровый самолетик, тяжеловесный такой самолетик, даже на взгляд тяжеловесный, хотя в воде он и мог дать сто очков форы любому истребителю. «Ну это я, пожалуй, подзагнул, — подумал Аракелов. — Это слишком. Но все равно, посудинка хороша». Недаром она неизменно вызывала завистливые вздохи коллег с «Гломара Саммерли» и «Ашоки», с которыми «Руслан» встретился в море. Аракелов снова нежно погладил рукой стальной борт. В сущности, их ничто не связывало. «Марта» работала только в верхних горизонтах, до семисот метров, тогда как Аракелов — глубинник — редко ходил меньше, чем на тысячу. И все же… Все же оба они были оттуда. Аракелов — наполовину человек, наполовину батиандр, одушевленная машина для исследования глубин; «Марта» — глубоководный аппарат, который Аракелов с удовольствием очеловечивал. В чем-то они были близки друг другу… Аракелов достал из-под шезлонга предусмотрительно припасенный термос, налил в стаканчик соку, — стаканчик мгновенно вспотел, — выпил и поставил термос на крыло «Марты». Крыло было массивное, короткое, и это больше всего отличало «Марту» от самолета. Зато пара манипуляторов, выдвигавшихс как раз там, где у самолета шасси, усугубляла сходство. Перебирая эти сходства и различия, Аракелов запутался окончательно. «И ладно, — лениво подумал он. — Похожа, не похожа… Ну и что?» По узкому трапу с ботдека спустилась Марийка и, улыбаясь, пошла к Аракелову. Аракелов помахал ей рукой. Он прикрыл глаза, но из-под приспущенных ресниц откровенно любовался ею. Высокая, статная, она была Аракелову выше плеча — это при его-то ста девяносто восьми! Но самым удивительным в ней была походка — не женщины, а феи-акселератки, из тех, что в лунные ночи танцуют на лесных полянах, и под их хрустальными туфельками не сминается трава… Марийка вытащила из щели между тупым носом «Марты» и лебедкой второй шезлонг и разложила его рядом с аракеловским. — Ж-жарко, — выдохнула она. — Я посадила Володьку за обсчет, а сама сбежала… Отдыхаешь, дух? — Угу-м, — неопределенно промычал Аракелов. Духами называли батиандров. Повелось это с тех пор, как кто-то из газетчиков окрестил их «духами пучин», антиподами «ангелов неба» — космонавтов. «Ангелы неба и духи пучин»… Чье это? Из какого-то стихотворения… Аракелов попытался вспомнить, но не смог. А может, и не знал никогда. Впрочем, «небеса» и «пучины» в обиходе быстро отпали, но «ангелы» и «духи» прижились. Тем более что флотские традиции живучи и с исчезновением пароходов и кочегаров надо же стало называть кого-то духами… — Попить-то дай, — сказала Марийка. Именно сказала, а не попросила и даже не приказала. — Что там у тебя? Небось опять соки? — А как же… Грейпфрут и манго. Упоительное сочетаньице. Услада желудка. — Так угостишь? Марийка медленно, с видимым наслаждением выпила коктейль и протянула Аракелову пустой стакан… — На, забери… услада желудка. И куда же ты теперь? — В Ленинград, куда ж еще. Отчитаюсь, а там и отпуск. — И сколько тебе набежало? — Дней пятьдесят… Точно не знаю, не считал еще. А что? — Так просто… Решил уже, куда поедешь? — Нет, — сказал Аракелов, хотя перед глазами его мгновенно прокрутилась целая короткометражка: пронизанный солнцем сосновый бор, тот, что километрах в трех к северо-западу от Увалихи, мягкий, пружинящий под ногами, словно хорасанский ковер, мох, в котором кеды утопают по самые наклейки на щиколотках, одуряющий смолисто-хвойный запах… И чуть впереди — шагов на десять, не больше — Марийка, в синих джинсах и свитерке, с волосами, тщательно упрятанными под косынку… Такой он ее никогда не видел. Но такой она должна была быть — там, в Увалихе, вместе с ним. Каждое утро просыпаться под бабы Дусино пение, пить парное молоко и до одури бродить по лесу, а иногда уходить с палаткой или даже без, просто так, с одеялом в скатке, чтобы ночевать у костра где-нибудь на берегу Щучьего озера… Отпуск! Если бы он получился таким! — Нет, — повторил Аракелов. — Ничего я еще не решил. А ты? У тебя ведь тоже отпуск? Марийка кивнула. — Не знаю… Море надоело. В горы податься, что ли? Вот ребята на Памир зовут… Искупаемся, а? — Это было сказано безо всякого перехода, с естественной для Марийки непоследовательностью. — Давай, — сказал Аракелов. — В бассейне, по-моему, никого. — Ага, — отозвалась Марийка. — Сейчас. Лень вот что-то. Уходить не хочется. Да и разговор у нас с тобой увлекательный. Интеллектуальный. — Просто на диво интеллектуальный, — согласился Аракелов. — Душу радует и умы волнует. Так что давай иди. — И пойду. Вот только посижу еще немного. — Сиди, — милостиво разрешил Аракелов. — У тебя программа когда кончается? — Через две недели. — И в институт? — Конечно. — Ясно. — Аракелов помолчал. — Я тебя встречу, пожалуй. Если, конечно, в городе буду. Ты самолетом? — Самолетом. Они помолчали. Потом Марийка спросила: — Ты уже завтракал? — Нет еще. А ты? — Тоже нет. А неплохо бы… Аракелов посмотрел на часы. — Еще минут сорок. — Да, сейчас бы… Чего бы это такого? Котлет, например, картофельных с грибным соусом, а? Как ты думаешь? — Не знаю. Я их последний раз пробовал года четыре назад. В Таллине. В столовой на Виру. — Никогда не была в Таллине. — Кстати, о котлетах. Я, между прочим, по пельменям большой специалист. Как ты к ним относишься? — Положительно. — Это хорошо. Терпеть не могу, когда усладу желудка приносят в жертву сохранению фигуры… — Ничего с моей фигурой не будет. — Так придешь ко мне на пельмени? — В шесть часов вечера, после отчета? — Точно. — Я подумаю. — Только не слишком долго. Мне ведь всего два дня осталось. Даже полтора, собственно. «Если она согласится прямо сейчас, — загадал Аракелов, — то все будет. И то, что было, и то, чего не было. И Увалиха будет. И отпуск. И все, все, все…» Но прежде чем Марийка успела открыть рот, наверху, на ботдеке, всхрапнув, проснулся громкоговоритель: — Аракелова на мостик! Аракелова на мостик! Аракелов чертыхнулся. — Иди, — сказала Марийка. — Иди. Мастер[1] ждать не любит. — Что там еще стряслось? — Вот потом и расскажешь. Иди. А я пока смесь твою допью. Договорились? — Договорились, — кивнул Аракелов. — Так как насчет пельменей? — Я подумаю. — Подумай, — сказал Аракелов. Он безнадежно вздохнул и встал. — Ну пошел. Марийка смотрела на него снизу вверх, и лицо у нее было… Аракелов так и не успел определить, какое, потому что вдруг — неожиданно для самого себя — наклонился и поцеловал ее. Губы у нее были мягкие, прохладные, чуть горьковатые от сока. — Убирайся, — шепотом сказала Марийка, отталкивая его. Но интонация совсем не соответствовала смыслу слов. Аракелов выпрямился и не оборачиваясь зашагал по палубе. Не оборачиваясь, потому что обернуться было страшно. Уже у самого трапа на мостик он нос к носу столкнулся с одним из трех радистов «Руслана». — Что там стряслось, Боря? — Мэйдэй,[2] - коротко ответил тот и, довольно бесцеремонно отодвинув Аракелова, побежал дальше. Мэйдэй! Только этого не хватало! Что там еще стряслось? |
||
|