"Нептунова Арфа. Приключенческо-фантастический роман" - читать интересную книгу автора (Балабуха Андрей)

2

В этих широтах Аракелову приходилось бывать не раз. Впервые — восемнадцать лет назад на «Руслане»; в тот рейс поднимали злополучный «Дип-Вью»… Потом было еще несколько плаваний: на роторной шхуне «Людмила» — по программе Международного года Тихого океана; советско-японская экспедиция на «Иба-Мару», когда они полгода занимались изучением глубоководной реликтовой фауны Южных Морей (по официальной формулировке), что на деле означало — тщетные, увы! — поиски Великого Морского Змея, «чудовища Дзуйио-Мару» и прочих полулегендарных и вовсе мифических годзилл, поиски, которые ни в какую официальную тему не вписывались… Веселое было времечко; хорошие ребята, подводные разведки — по двое суток на трех-, пяти- и семикилометровой глубине, вечера, когда, собравшись на баке, они распевали собственного сочинения песни…

Работал он и на патрулях Гайотиды-Вест и Гайотиды-Зюйд — старшим в группе батиандров проекта «Абиссаль-45». Но всякий раз архипелаг Караури оставался в сотнях, порой даже всего в десятках миль в любую сторону. И только в позапрошлом году Аракелов впервые оказался в Папалениме — самом крупном городе Центрального Караури и столице молодой республики.

В тот раз заход «Руслана» в Папаленим был внеплановым, а потому и недолгим.

Милях в двухстах к юго-западу от Караури вахтенные обратили внимание на небольшую, тонн сто пятьдесят — сто семьдесят, шхуну — такие бороздят Южные Моря вот уже добрых три столетия, перевозя копру, почту, пассажиров, занимаясь ловом акул и тунца. В прошлом веке их потеснили было пароходы, но энергетический кризис, борьба за охрану среды — и вскоре они снова стали почти безраздельно царить в этих местах. С парусами, взятыми на вторые рифы — в такую-то погоду! — шхуна описывала широкие циркуляции, причем на палубе не было видно ни души. Капитан, заинтересовавшись, направил к ней катер. Чутье и на этот раз не подвело мастера — судно оказалось брошенным. И брошенным как-то странно: все судовые документы на месте, единственная, судя по всему, шлюпка — тоже, на месте и личные вещи экипажа, согласно роли состоявшего из семи человек. «Вахине Меа» — так называлась шхуна — была приписана к Папалениму, и капитан решил сделать крюк в две сотни миль, чтобы доставить туда «бесхозное имущество», за спасение которого по морскому праву полагалась премия. Правда, с мечтой о премии пришлось вскоре распроститься: одобрив решение доставить шхуну в порт приписки, Владивосток в то же время категорически приказал рассматривать его как акт дружеской услуги. Чертыхнувшись, капитан подтвердил получение радиограммы и связался с властями Караури.

Тем временем на палубах и в каютах «Руслана» шли оживленные словесные баталии. Поминали знаменитую «Марию Целесту», брошенную экипажем в Атлантике, — загадка, по сей день остающаяся неразрешенной, хотя гипотез выдвигалось тьма — от грязных махинаций судовладельцев до нехороших поступков космических пришельцев. Вспоминали и загадочную судьбу «Уранг-Меданга»… Словом, каждый стремился блеснуть эрудицией по части подобных историй, однако все эти разговоры так и остались «сотрясением воздусей». Портовые власти с благодарностью приняли шхуну, было сказано, что этим случаем займутся соответствующие службы — и все. Сутки «Руслан» простоял на Папаленимском рейде, два десятка человек — и Аракелов в том числе — побывали на берегу. Аракелову повезло: начальника подводных работ отнесли к разряду почетных гостей, и вместе с несколькими научниками, начальником экспедиции и капитаном он был приглашен на торжественную церемонию питья кавы. Здесь-то и познакомился он с Папалеаиаиной. Впрочем, познакомился — не совсем то слово. Он видел ее, главную распорядительницу церемонии, и только. Знакомство состоялось много позже, уже в этот раз…

Потому что нынешним летом заход на Караури был предусмотрен планом. По соглашению с правительством республики экспедиция должна была занятьс исследованиями в территориальных водах архипелага, с тем чтобы вс полученная в итоге информация была предоставлена и ученым Папаленимского института морских проблем. Целый месяц «Руслан» бороздил море между ста тридцатью четырьмя островами, составляющими архипелаг — правда, только семнадцать из них были обитаемыми. Остальные же представляли собой крошечные коралловые атоллы и рифовые островки — песок, несколько чахлых пальм и ни капли пресной воды. А потом пришел черед пятисуточной стоянки на Папаленимском рейде. Научники целыми днями пропадали в городе, на борту постоянно гостили их местные коллеги… И только Аракелову все никак не удавалось сойти на берег.

Правда, первое впечатление о Папалениме он составил еще в прошлый раз. Город разочаровывал и очаровывал одновременно. Разочаровывал потому, что под поспешным натиском цивилизации без следа исчезла всякая внешн экзотика: ни тебе пальмовых хижин, ни длинных домов, ни деревянных идолов… Вполне современный город, небольшой, тысяч пятьдесят-шестьдесят населения, но в принципе ничем не отличающийся, скажем, от Гонолулу, этакий микро-Гонолулу с банками и неизбежным Хилтон-отелем, президентским (бывшим королевским) дворцом, деловыми, аристократическими, торговыми и рабочими кварталами… Очаровывал же какой-то удивительной компактностью, соразмерностью с человеческими масштабами, которой начисто лишены многосоттысячные и миллионные города. Да и народ здесь был — по первому впечатлению — на редкость радушный и приятный: странный конгломерат из потомков полинезийцев, индийцев, французов, китайцев и негров-меланезийцев.

Однако самым ярким воспоминанием, какое оставил в тот раз Папаленим, оказалась для Аракелова Эспланада — короткий и широкий бульвар, в обоих концах которого возвышались памятники. Спокойно скрестил на груди руки капитан Его Величества фрегата «Майнхэд» Бенджамен Барри — первый европеец, ступивший три столетия назад на эту землю. За ним незримо пролегли десятки тысяч миль, штормы и штили, врезавшие глубокие морщины в солнцем и солью выдубленное лицо. И все ради того, чтобы присоединить к империи, в которой не заходит солнце, этот затерявшийся в океанских просторах архипелаг… С ним пришли на Караури порох и джин, сталь и колесо — противоречивые черты далекой Европы. Но он был не худшим европейцем, побывавшим здесь. И пусть смерть свою Барри нашел именно тут, в никчемной стычке с отрядом мятежного вождя Хаукани, память о нем сохранилась на острове, может быть, даже больше, чем на английской земле, во славу которой он отдал здесь жизнь… И теперь, высеченный из белого мрамора, стоял он на облицованном черным обсидианом пьедестале в одном конце Эспланады, а в другом — лицом к нему возвышалась на таком же постаменте, только сложенном из белого известняка, темная гранитная фигура Хаукани с боевым топором в поднятой руке. Убийца и жертва, первый борец за свободу и первый колонизатор… Кто же из них победил? За спиной капитана Барри вставала вдали темная громада лесистого склона Килау-Кеа, а фоном для памятника гордому вождю служили светлый бетон и опалесцирующие стекла Хилтон-отеля. Аракелов поразился замыслу скульптора. Подножия обоих памятников утопали в алых цветах, посаженных нынешними караурцами. Победила история.

Но воспоминания воспоминаниями, а сейчас Аракелову хотелось побродить по городу и дальше, по окрестностям, а если повезет, добраться до расположенного на севере острова вулкана Килау-Кеа, хмурая двуглава вершина которого поднялась на четыре с лишним тысячи метров. Ему хотелось побродить одному, пешком, чтобы впитать и прекрасный пейзаж, и сам аромат острова — другого, более точного слова он подобрать не мог. А вместо этого приходилось торчать на борту, водить по «Руслану» экскурсии, стоять вахты…

Отстояв последнюю, Аракелов отправился к себе в каюту, вдоволь поплескался под душем и, включив кондиционер на полную мощность, устроилс в кресле и стал решать проблему, что лучше: пойти поужинать, отправитьс расписывать пулю с Генрихом Альперским, радистом и старшим механиком — славный, спаянный микроколлектив — или сесть и написать письмо домой. И он совсем уже склонился было к последнему — Марийка небось заждалась, а про Петьку и говорить не приходится, — как зазвонил телефон. Аракелов снял трубку:

— Слушаю.

— Александр Никитич, — услышал он могучий капитанский бас. — Зайдите ко мне, пожалуйста.

— Есть, — отозвался Аракелов и дал отбой.

По дороге к капитанской каюте он размышлял, зачем он понадобилс мастеру. Удивляло и само обращение — на «вы». Обычно кэп без зазрени совести «тыкал», по старой памяти называл Аракелова духом, начисто игнорируя то обстоятельство, что вот уже пять лет, как он ни разу не ходил вниз, разве что с аквалангом или в покойной гондоле батискафа: увы, сорок пять лет — предел для батиандра. Правда, иногда, снисходя к новому, начальственному аракеловскому положению, мастер широким жестом производил его в «обердухи». Но и Аракелов в долгу не оставался и запросто (без свидетелей, разумеется) именовал капитана Ягуарычем.

Аракелов постучался и в ответ на негромкое «Войдите» распахнул дверь капитанской каюты.

Кроме Ягуарыча, начальника экспедиции Зададаева и Альперского, здесь были еще двое: караурец, которого Аракелов уже видел однажды на «Руслане», и европеец с тоскливо-мечтательной физиономией.

— Ну вот, теперь все в сборе. — Капитан поднялся из кресла, оба незнакомца тоже. — Позвольте представить, начальник подводных работ экспедиции, доктор биологических наук Александр Никитич Аракелов, прошу любить и жаловать. В недавнем прошлом батиандр, один из лучших в стране. А это, Александр Никитич, наши гости — господин Хироа, заместитель морского министра республики… — Караурец просиял улыбкой и сдержанно поклонился… — и Геннадий Игнатьевич Бельков-Моржевский, наш консул в Западном Самоа, а также на островах Тонга, Фиджи и Караури по совместительству. Я ничего не перепутал?

— Никоим образом, — отозвался мечтательный консул. — Рад, очень рад, — проговорил он, вяло пожимая руку Аракелову, и снова стек в кресло. Казалось, он вот-вот заснет.

— Итак, мы можем приступить к делу. — Капитан жестом указал куда-то в сторону столика на колесах, уставленного бутылками и высокими коническими стаканами дымчатого стекла; в центре возвышалась громоздкая холодильна фляга «Снегурочка», наполненная (знал по опыту аналогичных приемов Аракелов) отменным клюквенным соком. Ситуация получилась несколько двусмысленной, и Аракелов с трудом подавил улыбку. Альперский же как ни в чем не бывало подцепил Своей длиннющей ногой столик, подтащил поближе и пояснил:

— Учтите, у нас здесь полное самообслуживание. Так что предлагаю проявить разумную заботу о себе… — и, подавая пример, раскупорил бутылку «Яффы».

Аракелов плеснул себе соку из «Снегурочки», выхватил горький индийский тоник, потом итальянский ситронад, смешал все это, добавил льду и, отхлебывая потихоньку, покойно устроился в кресле и стал ждать дальнейшего развития событий.

— Господа, — начал Хироа, — правительство Демократической Федеративной Республики Караури уполномочило меня обратиться к вам с просьбой следующего содержания. Два года тому назад вами была доставлена в Папаленим тунцеловная шхуна «Вахине Меа», обнаруженная в открытом море в точке с координатами… — Он скосил глаза на лежащий перед ним блокнот. Капитан кивнул: в судовом журнале координаты были отмечены и без того. — Должен признаться, это уже не первый случай бесследного исчезновения или странной гибели экипажа на судах, совершающих плавание в наших водах, хотя, с другой стороны, нельзя сказать, чтобы подобные происшествия носили характер регулярный. Первоначально мы предполагали, что «Вахине Меа» и три других судна, экипажи которых загадочно пропали за последние десять лет, подверглись пиратскому нападению. Однако ни разу суда не были ограблены — полностью или частично. Скрупулезное расследование, проведенное соответствующими службами республики, не дало никаких результатов. Остается предположить, что события эти имеют какую-то иную причину. Именно в этой связи мы и просим помощи у советских ученых.

Капитан и Зададаев переглянулись. Аракелов понимал их: впутываться в подобную историю было бы слишком рискованно. К тому же у «Руслана» есть своя утвержденная программа, и отступать от нее нельзя — слишком многое здесь завязано в единый узел… Интересно, как они будут открещиваться?..

— Мы были бы рады помочь коллегам из дружественной страны, но, — широко развел руками Зададаев, — к сожалению, экспедиция связана жестким графиком работ. Самым резонным, очевидно, будет обратиться с этой просьбой не к нам, а в Академию наук, чтобы в программе любой следующей экспедиции, может быть, нашего же «Руслана», эти исследования были предусмотрены как плановые. Мы все нимало не сомневаемся, что такое решение будет незамедлительно принято.

— Безусловно, — кивнул капитан. — Не исключено даже, что может быть создана совместная научная комиссия двух наших стран.

— Понимая сложность вашего положения, именно с этого мы и начали. — Заместитель министра радостно улыбнулся и посмотрел на консула-совместителя, безмятежно дремавшего в кресле.

— И вам, товарищи, предложено решать эту проблему самим, на месте, исходя из реальных ваших возможностей, — закончил тот, и Аракелов не мог не восхититься умением сочетать тропическую дремоту с недреманным бдением. Он от души посочувствовал Зададаеву с Ягуарычем, еще бы — без меня мен женили…

Однако мастер отреагировал с завидным хладнокровием:

— Раз так — мы, конечно, постараемся изыскать возможности. По крайней мере, для предварительной рекогносцировки. И, думаю, изыщем. Не так ли, Константин Витальевич?

— Так, — кивнул Зададаев. — Хотя задачка, скажу я вам, типа «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»… Что ж, подумать надо.

— О, конечно же, конечно же, — улыбчивый караурец был воплощенное понимание. — Само собой, любое решение требует раздумия и обсуждения. Я хочу только напомнить, что задача эта имеет для нас жизненно важное значение, ибо связана с обеспечением безопасности судовождения, хотя и вне территориальных вод республики, но в зоне ее хозяйственных интересов…

— Я могу обещать лишь одно — сделать все, что в наших силах. — Зададаев постарался найти предельно осторожную формулировку, ибо не в его привычках было выдавать векселя, не имея твердого обеспечения.

— Это уже много. Это очень много, ибо мы глубоко уважаем науку вашей страны и верим в ее огромные возможности, — поклонился гость.

Деловая часть разговора, собственно, на том и закончилась. Капитан дружески проводил гостей.

— Ну и что ты об этом думаешь, Саша? — поинтересовался Зададаев, наливая себе сбитня из представительского капитанского фонда и подмигива при этом Аракелову. — Что делать будем?

— Э-э, Витальич, так дело не пойдет. С больной головы да на здоровую — нехорошо это. Ты скажи, а я послушаю.

— Пилатист, — ухмыльнулся Зададаев. — Каков, а? — обратился он к Альперскому, приканчивавшему тем временем четвертую чашку кофе. — Кстати, много кофе вредно, учти. Но это так, между прочим. Всерьез тобой эскулапы заниматься будут, не я. А вот что с ним будем делать? — кивнул он на Аракелова.

— Что, что… Ему и поручим, вот что. Сейчас по программе на три недели подводных работ нет. И пользы нам с него, что с козла молока, — Альперский хитро ухмыльнулся. — Оставим его здесь, а по пути на Факарао подберем. Устроим тебе маленькие каникулы на Караури, Шурик. Рад небось?

Аракелов аж задохнулся от возмущения. Чего-чего, но такого предательства со стороны Генриха он не ожидал. Однако все его аргументы разбились о мгновенно сформировавшийся единый фронт Зададаева, Альперского и примкнувшего к ним Ягуарыча. В итоге остаток вечера и часть следующего дня «мозговой трест» экспедиции обсуждал, с какого конца браться Аракелову за это безнадежное дело. Впрочем, именно безнадежность предприятия в конце концов заставила Аракелова не только смириться со своей участью, но даже увлечься предстоящей миссией: и то сказать, уж коли влип он в свое время в эпопею Великого Морского Змея, почему бы не попытаться теперь раскусить тайну «Вахине Меа»…

Кончилось тем, что два дня спустя, когда «Руслан», с грохотом выбрав якоря, стал медленно двигаться к выходу из бухты, Аракелов смотрел ему вслед с Папаленимской набережной. Смотрел до тех пор, пока белоснежный силуэт судна не скрылся за скалистым изломанным контуром далеко врезающегося в море мыса Хопфул. Потом Аракелов повернулся и посмотрел на город. Выстроившиеся вдоль набережной высокие — по здешним меркам — дома закрывали перспективу; за ними, вдалеке, на ажурной мачте станции релейной спутниковой связи, вечерний бриз чуть полоскал бело-красно-черно-зеленое полотнище национального флага.

«Так, — сказал себе Аракелов, — ладно; пора приниматься за дело». Он еще не очень четко представлял себе, признаться, как именно станет осуществлять это благое намерение. Но сейчас это было не суть важно — утро вечера мудренее. Им овладело знакомое состояние, которое он называл пороговым: ты еще не знаешь, что и как делать, но решение будто бы само собой, независимо, зреет внутри, и ты уже как-то предчувствуешь, предощущаешь его, и остается лишь ждать, когда плод, налившись соком, сам упадет к твоим ногам.

— Заткнешь ты когда-нибудь свой магнитофон, Джайн? Слышишь ты? Я теб спрашиваю или, нет?

— Спрашивать никому не воспрещается.

— До чего же ты вежлив, просто с ума сойти можно от твоей обходительности, честное слово!

— Побереги свою иронию для более подходящего случая, детка.

— Если бы я знала, что это будет так, ни за что бы не согласилась отправиться с вами. Ах, плавание на собственной яхте! Ах, красоты Южных Морей… Ах, полная свобода!.. А на деле? Вонючий камбуз да твой распроклятый магнитофон, вот и вся свобода, все красоты… И еще сорок дней до Тонга…

— Ну, поплачь, поплачь, детка, тут так мало соленой воды…