"Нептунова Арфа. Приключенческо-фантастический роман" - читать интересную книгу автора (Балабуха Андрей)11Едва баролифт, закачавшись, стал на дно, Аракелов сравнил показани внешнего и внутреннего манометров. Все в порядке: давление внутри было чуть-чуть выше наружного. Он нажал кнопку замка, и диафрагма люка начала раскрываться. Аракелов был уже наготове: пригнувшись, он оперся руками о закраины горловины, чтобы, едва отверстие достаточно расширится, одним толчком («Трап — для умирающих батиандров», как говаривал старик Пигин) бросить тело вниз, в темноту. И вдруг он понял, что привычной темноты нет. Снизу, из люка шел ровный, холодный, рассеянный свет, и это не был свет прожекторов. Диафрагма раскрылась полностью, и Аракелов увидел уходящие вниз металлические ступеньки трапа. На одной из них сидел… сидело… Нет, не осьминог. И не кальмар тоже. Скорее что-то среднее между ними — ярко-оранжевое бесформенное туловище удобно устроилось на ступеньке. Два огромных круглых глаза в упор смотрели на Аракелова, и в них читалось откровенное ехидство. Восемь ног спускалось вниз, и существо болтало ими в воде — ни дать ни взять мальчишка, сидящий на мостках у реки. А в двух длинных щупальцах был зажат стандартный ротный спаренный лазер образца двадцать первого года. Стволы его смотрели прямо в грудь Аракелову. — Опять струсил? — спросило чудовище, и Аракелов ничуть не удивился — ни тому, что оно говорит, ни тому, что говорит оно голосом Жорки Ставраки. — Нет, — сказал он, спрыгнул в воду и, отведя ствол лазера в сторону, примостился рядом с чудовищем. Ему было весело. — Маска, маска, я теб знаю. — Ну и знай себе. Ведь ты же не пошел… — Я пошел. И сделал. Без меня «Марта» ничего бы не смогла. — Да, — по-свойски подмигнуло существо, и Аракелов впервые удивилс по-настоящему: он никогда не слышал, чтобы спруты мигали. — Да, ты пошел вторым. Вторым уже не страшно… — Я пошел бы и первым. — Бы… Существенная разница. Ты просто испугался, дружок. — Нет. Я боялся, пока не знал. А когда узнал, перестал бояться. Я теб знаю. И не боюсь. Спрут помолчал, играя лазером, потом насмешливо спросил: — А кто тебе поверит? — Поверят, — ответил Аракелов, но прозвучало это у него не слишком уверенно. — А не поверят — плевать. Я-то знаю. — Вот и расскажи это своим там, наверху. Посмотрим, поверят ли они. — Поверят. Потому что знают меня. А я знаю тебя. — Не знаешь. — Чудовище расхохоталось. Смотреть на хохочущий роговой клюв было жутковато. — И никогда не узнаешь. Аракелов заметил, что оно стало как-то странно менять форму, расплываться. Так расплывается чернильное облачко каракатицы. — Знаю. Ты сероводород. И мне на тебя наплевать. — Нет, дружок. Я — пучина. Сегодня я сероводород, ты прав. А завтра? Я сама не знаю, кем и чем буду завтра. Как же можешь знать это ты? — Ничего, — сказал Аракелов. — Теперь я тебя всегда узнаю. Всегда и везде. — Посмотрим, — хихикнуло облачко сепии, окончательно расплываясь, растворяясь в сгустившейся вокруг тьме. — Посмотрим… А пойдешь ли ты еще хоть раз вниз? Разве трусы ходят вниз? И разве их пускают сюда?.. — Пойду! — заорал Аракелов, бросаясь вперед, на голос. — Вот увидишь, пойду! Он сделал мощный рывок, но голова уперлась во что-то холодное, жесткое, и он проснулся. Было совсем темно. Значит, проспал он долго и уже наступила ночь. Он лежал на боку, упираясь лбом в холодный пластик переборки. Хотелось пить. Аракелов повернулся и сел. И тогда увидел, что за столом кто-то сидит. Кто — разобрать было невозможно: из-за плотно зашторенного иллюминатора свет в каюту не проникал. Он протянул руку к выключателю. — Проснулся? — Это была Марийка. — Ты? Здесь? — От удивления Аракелов даже забыл, что собирался сделать. — Да… — В голосе ее прозвучала непривычная робость. — Понимаешь, мне нужно было увидеть тебя первой. До того, как ты увидишь других. Вот я и пришла. Аракелов ничего не понимал. Голова спросонок была тяжелой, может быть, из-за снотворного. Он протянул руку и нащупал часы. Поднес их к глазам: слабо светящиеся стрелки показывали почти полночь. — Ты не хочешь разговаривать со мной? — Сейчас, — хрипло сказал Аракелов. Он пошарил по столику: где-то должен быть стакан с соком. Он всегда в первую ночь после работы внизу ставил рядом с постелью сок и, просыпаясь, пил. Это так и называлось; постбаролитовая жажда. Ах да, спохватился он. Зададаев… снотворное… Значит, соку нет. Но стакан неожиданно нашелся. Ай да Витальич! Кисловатый яблочный сок быстро привел Аракелова в себя. — Саша… — Марийка подошла, села рядом. — Ты не простишь мне этого, Сашка, да? — Чего? — не понял Аракелов. Он обнял Марийку и вдруг почувствовал, что плечи у нее мелко-мелко вздрагивают. — Да что с тобой? Марийка откровенно всхлипнула. — Я так и знала, что не простишь… — Ничего не понимаю! — Аракелов растерялся. Марийка подняла голову. — Значит, ты не знаешь? Тебе не сказали? — Да чего?! — Сашка, это ведь я… — Ты?! — Все сразу встало на свои места. Перед Аракеловым мгновенно возникла залитая солнцем палуба и Марийка, томно раскинувшаяся в шезлонге… «Мне в «Марте» посидеть надо, на следующей станции она по моей программе работать будет». И зададаевские умолчания и увертки стали ясны. Эх, Витальич!.. — Значит, ты… — повторил Аракелов. — Да, — сказала Марийка. — Понимаешь… Это все так получилось… — Понимаю, — Аракелов отодвинулся от нее и оперся спиной о переборку. Ему было больно от обиды и обидно до боли. — Дух струсил, надо нос ему утереть. Понимаю. — Ничего ты не понимаешь! Я же люблю тебя, дурака! И знаю, что ты не струсил, ты не мог струсить. Это они говорили, что ты струсил… — Они? — Ну да. Я в «Марте» сидела, люк был открыт, а они рядом встали… — Кто? — Жорка, Поволяев и еще кто-то, я их не видела, только слышала. И говорили, что ты струсил. Мол, батиандры со своей исключительностью носятся, подумаешь, дефицитная профессия, нужно им себя беречь дл грядущих подвигов… А что человек погибает — ему наплевать, духу нашему… И в таком роде. — Та-ак, — сказал медленно Аракелов. — Ясно. — Это он предвидел еще внизу. — И я к ним не вышла. Понимаешь, не вышла. Сама не знаю почему. Побоялась, что ли? — Чего? — Не знаю. Я бы, наверное, им по рожам надавала. «Стоило бы, — подумал Аракелов. — Но это я могу и сам». — И что же ты сделала? — Когда они отошли, вылезла, поставила слип на автоспуск. Я видела, как это делают… — Ясно, — сказал Аракелов. В принципе в этом не было ничего невозможного. Отмотать метров двадцать троса на барабан носовой лебедки «Марты», застопорить судовую лебедку, а потом помаленьку стравливать трос, соразмеряясь с опусканием слипа. Дл опытного водителя это не представляло особого труда. Но как справилась с этим Марийка? Ведь опыта работы с «Мартой» у нее с гулькин нос… И как никто ей не помешал? Ведь слип скрежещет так, что только в баролифте не слышно! Конечно, когда «Марта» уже пошла к воде, остановить ее было бы нельзя, но до того? Куда смотрел вахтенный? Мда-а, подумал он, дисциплинка… Пораспустил народ Ягуарыч… — И никто тебя не остановил? — Нет… — Молодцы! — искренне восхитился Аракелов. На мгновение ему даже стало весело. — Хоть судно укради, не заметят, если есть о чем посудачить!.. Но на кой черт ты полезла? Зачем? — Затем, что я слышать не могла, как они про тебя… Понимаешь? Я уже все знала — и про патрули, и про «рыбку». И понимала, что ты там сидишь и думаешь… — Вот и не лезла бы. Лучше бы сама подумала… — Я и думала. Что тебе экспериментальные данные нужны. И что если даже «Марта»… не пройдет… Ты скорее сообразишь, что к чему. До Аракелова дошло не сразу: слишком уж нелепо это было. Нелепо, немыслимо, невозможно! — Дура! — заорал он, забыв, что уже ночь, что за тонкими переборками каюты давно уже спят. — Ты соображаешь, что говоришь? — Да, — тихо сказала Марийка, и Аракелов осекся. — И когда делала, тоже соображала. Только что все вот так получится — не сообразила. Аракелов обнял ее, прижал к себе, гладил по волосам, целовал мокрое от слез лицо, шею, руки… — Дура, — задыхаясь, бормотал он, — сумасшедшая, ненормальная… Что бы я без тебя делать стал, а? — А что ты будешь делать со мной? — печально спросила Марийка. — Ведь ты… Ты же мне не простишь. И прав будешь. Он обнял ее еще крепче. Что-то больно впилось ему в грудь. Он чуть отстранился и пощупал. Это была та самая веточка «ангельского коралла»… Она подумала даже об этом, идя к нему… «Руслан» тогда простоял четверо суток в Кэрнсе, и Аракелову и еще двоим аквалангистам удалось на пару дней съездить в Куктаун по приглашению местного клуба рифкомберов. Как Аракелову повезло наткнуться на «ангельский коралл», он и сам не мог понять. Этот полип редок, очень редок, а в этих местах до сих пор его не находили вообще. Да Аракелов и не знал, что нашел. Просто его поразил коралловый куст: никогда еще он не видел такого богатства оттенков красного цвета. Он отломил веточку и спрятал в сетку. Просто так, на память. А когда позже, на берегу, ему объяснили, что это, — план созрел мгновенно. Вернувшись на «Руслан», он посоветовался с корабельными умельцами, больше недели проводил все вечера в каюте, возясь с лаками, клеями и так далее, но зато потом подарил Марийке вот эту самую брошь. Аракелов аккуратно отколол брошь и положил на стол. Потом снова привлек Марийку к себе. — Ничего, — сказал он. — Это все ерунда. Понимаешь, ерунда. И прощать или не прощать я тебя не могу. Я ведь люблю тебя. Просто люблю, и не могу ни винить, ни прощать. — Я им скажу, я им все скажу, слышишь? — Я им сам скажу, — пообещал Аракелов. — Это все не так страшно. Это все утрясется… Главное, что есть мы. Понимаешь, не ты, не я. Мы. Марийка благодарно улыбнулась — он понял это по изменившемуся голосу. — Спасибо, Сашка. Он еще долго сидел, обняв ее одной рукой, а другой бережно и легко гладя по волосам, — до тех пор, пока по дыханию не понял, что Марийка уже спит. Тогда он тихонько встал, продолжая обнимать ее плечи левой рукой, и осторожно уложил Марийку на постель. Она все-таки проснулась: — Ягуарыч поклялся списать. Вахтенным по выговору, а меня — на берег… «Это, — говорит, — еще не все… Вот завтра утром разбор устроим… Там больше получите…» Но мне все равно, понимаешь? Пусть спишут… если ты меня в жены возьмешь… — Язык у нее заплетался. — Спи, — сказал Аракелов. — Пустяки все это. Спи, милая. Она и в самом деле уснула — на этот раз окончательно. «Досталось же ей сегодня», — подумал Аракелов. Он бесшумно оделся и вышел из каюты. Поднявшись на главную палубу, он прошел на нос и встал, опершись вытянутыми руками на планширь и глядя на фосфоресцирующие буруны, вскипавшие у форштевней. «Да, — подумал он, — майский день, именины сердца…» Океан был темным, почти черным; серебряные блики лунного света только подчеркивали его черноту. Он был бескрайним и бездонным. Таинственным. И где-то там, в глубине, скрывались его таинственные порождения — Великий Морской Змей, Чудовище «Дипстар», Чудовище «Дзуйио Мару»… Подумать только, еще утром Аракелову казалось, что найти их — единственная трудна задача в жизни. Это было каких-нибудь шестнадцать часов назад… Каким же еще мальчишкой он был тогда! «А теперь… Марийка что-то сказала про завтрашний разбор… Значит, дошло до этого. Значит, завтра будет бой. Бой на ближней дистанции, как в старину. Что ж, — равнодушно подумал Аракелов, — бой так бой. Что еще остается? Благородно поднять флажный сигнал «Погибаю, но не сдаюсь» и благопристойно пойти ко дну…» Пойдет ли он еще ко дну? Туда, вниз? Или прав был спрут из кошмара? И уже никогда не придется Аракелову войти в баролифт? «Нет, — подумал он, — этого не может быть». Это может быть. Это очень может быть, трезво рассудил он. Пусть ты убежден, что был прав. Абсолютно прав. Пусть ты можешь с чистой совестью сказать: я сделал. Только поэтому живы водители четырех патрульных субмарин, тех, что шли на поиски погибших; только поэтому останутся в живых все те, кто не пойдет уже в сероводородные облака, ибо, кто предупрежден, тот вооружен. Пусть поймут и поддержат тебя Зададаев, Ягуарыч — ведь не может не понять этого капитан, — Генрих и кто-то еще. Даже многие. Даже большинство. Но всегда найдутся и другие. Те, из-за кого могла погибнуть Марийка. И такие, как те. И возникнет слух, слух, который окажется сильнее любого официального одобрения. От него не спрячешьс никуда. Батиандров мало, очень мало, и друг о друге они знают все. Даже будь их много, знать все друг о друге им необходимо: ведь пойти с человеком вниз можно лишь тогда, когда знаешь его до конца. Когда веришь ему, как себе. Больше, чем себе. А кто поверит теперь Аракелову? Да, конечно, он был прав, но говорят… И придется жить, ежедневно борясь с этим «говорят». Разве можно так жить? А ведь ему еще только тридцать два… Менять профессию? Уходить? Значит, проклятый оранжевый спрут был прав? Нет, решил Аракелов. Нет. Ни за что. Бой так бой. И чем скорее, тем лучше. Аракелов почувствовал, как рождается и крепнет в нем холодная, упрямая злость. Нет! Он еще будет внизу. Он еще поймает всех этих Великих Морских Змеев и Чудовищ «Дзуйио Мару». Он еще спустит с них шкуру. Спустит шкуру, сделает сумочку и подарит Марийке. Аракелов поднял глаза к горизонту и увидел, как впереди, прямо по курсу, взошла звезда. Яркая, автоматически отметил он. Наверное, планета. Только какая? Внезапно звезда погасла, потом вспыхнула вновь. Снова потухла. И загорелась опять. И тогда Аракелов понял, что это. Это была не звезда. Это был лазерный маяк на вершине Гайотиды. |
||||
|