"Хроники Сен-Жермена" - читать интересную книгу автора (Ярбро Челси Куинн)

КОТТЕДЖ № 33

Зимой приезжали лыжники, летом — зажиточные семьи, чтобы подышать воздухом гор, но именно в межсезонье — осенью и весной — курорт «Лост-Сэйнтс» выглядел наиболее привлекательно.

Миссис Эммонс, вдова, всегда проводившая здесь сентябрь, сидела за столиком в просторной столовой, поглаживая свои синевато-седые волосы и улыбаясь распорядителю.

— Я так стремилась сюда, мистер Роджерс, — произнесла игриво она и словно бы невзначай коснулась его руки пухлыми, унизанными кольцами пальцами.

— Как приятно, — ответил тот голосом крайне любезным, но в то же время никоим образом не поощряющим притязания вдовы.

— Я слышала, у вас новый повар. — Она вновь оглядела обеденный зал. — Сегодня немного народу.

Мистер Роджерс проследил за ее взглядом и пожал плечами.

— Сейчас не сезон, миссис Эммонс. Отель заполнен на одну пятую, и это хорошо, ибо у нас есть возможность передохнуть и заняться ремонтом коттеджей. Главное здание мы приводим в порядок весной, но вы в это время здесь не бываете.

— Я не люблю суету, — сказала миссис Эммонс, подкрепляя свои слова надменным движением подбородка, выработанным многолетними тренировками.

И сезонные цены, добавил про себя мистер Роджерс, а вслух, чуть улыбнувшись, заметил:

— Конечно, осенью здесь поспокойней.

Вдова нервно подтянула к себе бокал с «Маргаритой». Коктейль этот она тоже не жаловала, предпочитая бренди текиле, однако смеси на коньячной основе считались теперь старомодными, а миссис Эммонс находилась в том периоде своей жизни, когда возраста начинают бояться.

— Скажите, — спросила она, сделав глоток, — этот милый мистер Франциск по-прежнему с вами?

— О да. — Мистер Роджерс уже отходил от стола, но приостановился, чтобы ответить, и на его обычно бесстрастном лице мелькнула тень удивления.

— Мне нравится слушать, как он музицирует. Старые песни в его исполнении звучат особенно трогательно. — Голос ее против воли предательски дрогнул.

— Верно, — согласился мистер Роджерс. — Он, как всегда будет в гостиной после восьми.

— О, это замечательно, — произнесла миссис Эллмонс чуть восторженнее, чем надо бы, и переключила внимание на выросшего возле ее столика официанта.

Мистер Роджерс вышел из обеденного зала и уже пересек вестибюль, когда в стене бельэтажа открылась неприметная дверца, из-за которой донесся негромкий оклик. Мистер Роджерс поднял голову и направился к лестнице, ведущей наверх.

Небольшая библиотека была обставлена мебелью темного дерева и громоздкими викторианскими креслами, обитыми кожей. Там находился всего один человек. Он улыбнулся и поприветствовал вошедшего на весьма отличавшемся от английского языке.

— В столовой сейчас сидит миссис Эммонс, — сообщил на том же наречии мистер Роджерс. — Она все спрашивает, куда подевался «милый мистер Франциск».

— О Боже! — с притворным ужасом воскликнул мистер Франциск. — Полагаю, миссис Грейнджер тоже скоро приедет?

— Должна прибыть в среду. — Мужчины стояли. Мистер Франциск, затянутый во все черное, — у высоких выходящих на север окон, мистер Роджерс — у двери. — Я отвел им коттеджи А-28 и А-52 над ручьем.

— Если вода им не помеха, они прекрасно проведут время, — безмятежно ответствовал мистер Франциск. — Я не успел заняться настройкой клавесина, так что придется играть на фортепиано. — Он отошел от окна и сел в ближайшее кресло.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь возражал. — Мистер Роджерс также сел, развернув кресло, стоявшее у письменного стола.

— Оно, может быть, конечно, и так, однако… — Мистер Франциск поставил локти на ручки кресла и сцепил пальцы под подбородком. Кисти его, неожиданно маленькие для пианиста, отличались изяществом формы. — Тропу, идущую по гребню горы, надо бы укрепить до начала зимы, иначе первая же оттепель ее смоет.

— Я отправлю Мэтта. Это там вы пропадали полдня? — Тон распорядителя был спокойным.

— Полдня не полдня, но… Этот рейнджер — Джексон? Бакстер? Как его там? Он проверял наше противопожарное состояние.

— Бакус, — автоматически поправил мистер Роджерс. — После прискорбного случая в «Фокс-Холлоу» ему приходится шевелиться. Он дошел до того, что установил сигнальные пункты на всех основных тропах.

— Хорошо, что хоть кто-то этим обеспокоен. В «Фокс-Холлоу» сгорело шестнадцать коттеджей, — несколько жестко ответил мистер Франциск. — А у нас их сто двадцать четыре.

Мистер Роджерс счел за лучшее промолчать. Взгляд его оставался по-прежнему невозмутимым.

— Конюшне также требуется ремонт. Надо подправить крышу и обновить кормушки. Фургон для сена тоже стоит покрасить. Хорошо бы успеть разделаться со всем этим до первого снега. — Мистер Франциск несколько раздраженно оглядел свои черные джинсы и сбил с них щелчками пару пылинок. Его горные кожаные ботинки — не американские, а английские — выглядели очень добротно и явно были сделаны на заказ. Он поднял взгляд и какое-то время молча смотрел на своего собеседника. — Есть ли еще что-нибудь, о чем мне следует знать? Ты, кажется, встревожен?

— Нет, — после паузы ответил мистер Роджерс. — Обычная осенняя скука. Правда, народу у нас поболее, чем всегда. Чета старичков из Чилликота, по фамилии Варне, — в первом номере, они новички. В девятнадцатом поселились некие Харперы с дочкой. Кажется, девушка оправляется от какой-то болезни — так, по крайней мере, говорит ее мать. Двадцать шестой номер занял мужчина, назвавшийся доктором Мюллером. Снова приехала Аманда Фарнсворт. Я отвел ей шестьдесят пятый домик.

— Сколько она тут не появлялась? Года три?

— Да, — кивнул мистер Роджерс. — И еще один новичок облюбовал тридцать третий коттедж.

— Тридцать третий? Не слишком ли далеко? — Мистер Франциск бросил взгляд в окно, на поросший деревьями склон, по которому, огибая бассейн и корты для бадминтона змеилась хорошо утоптанная тропа. Тридцать третий коттедж стоял в конце самого дальнего из ее ответвлений, чуть ли не в полумиле от главного корпуса.

— Он сам попросил, — пожав плечами, ответил мистер Роджерс. — Я говорил, что ему там покажется холодновато и одиноко. Он ответил, что все это пустяки.

— Ну если так… — Мистер Франциск махнул рукой. — А что постоянные гости? Помимо, Господи нас упаси, миссис Эммонс и миссис Грейнджер?

— В выходные приедут Блэкморы и Майрон Шайрес — ему надо закончить новую книгу. Затем, уже во вторник, явятся Салли и Элизабет Дженкинс. Салли пишет, что Элизабет прошла курс лечения в клинике, так что ничего горячительного подавать ей нельзя. К нам заглянут и четверо Лелландов — проездом на побережье, и Гарриет Гудмен, месяца этак на полтора. Приезжает Сэм Поттер со своим новым приятелем. Будут Дейвисы, Колтрейны, Уайлеры, Пастеры, будет профессор Харрис. Приедет Джим Саттон, но лишь на пять дней. Он освещает денверское убийство и потому не может задерживаться. Линдхольмы уже тут. Старик плохо выглядит. Марта сказала, что он перенес инфаркт. Тут и Ричард Бакмир с кузеном, чье имя все время выскакивает из моей головы…

— С Сэмюэлем, — подсказал мистер Франциск.

— Да. Семья Мурамото приедет не раньше чем ко Дню благодарения. Глава ее сейчас на конференции в Сиэтле. Будут Брауны. Тим Хэллоран заказал место только на выходные, а его Синтия сейчас в Мексике и вообще не приедет. Вот и все, — заключил мистер Роджерс.

— Не так уж плохо для межсезонья. Каков средний срок проживания каждого из клиентов?

— Чуть менее двух недель, но, если этот год будет похож на предыдущие, обязательно явится кто-то еще. Потом, после Дня благодарения и вплоть до Рождества, наступит относительное затишье, однако строительство дюжины новых коттеджей надо все же заканчивать.

Мистер Франциск кивнул.

— До того как нахлынут лыжники. — Он внимательно оглядел носки своих горных ботинок. — Думаю, на зиму надо нанять музыкантов. Три концерта на дню для меня многовато. Кстати ты сговорился о зимней подмоге с людьми из «Стэндинг-Рок»?

— Да. Нам выделят четырех девушек и троих расторопных ребят. — Мистер Роджерс посмотрел на часы. — Сейчас привезут скатерти для ресторана. Мне надо идти. Когда вы думаете начать в этот раз?

— Ну, — пожал плечами мистер Франциск, — пожалуй, половина девятого — самое подходящее время, ведь народу немного. Думаю, они не дотянут и до полуночи, а если дотянут, то выпустим Росса с гитарой. Бар должен работать до ухода последнего посетителя. Впрочем, Фрэнк тут сам себе голова. Ну, как тебе эта программа?

— До субботы сойдет, а там поглядим. — Мистер Роджерс поднялся. — Кэти в субботу планирует угостить всех чем-то особенным Шатобрианами с фаршем, как она говорит, однако это, мне думается, придется пресечь. Я понимаю, фирма есть фирма, но цены на говядину… — Он возвел глаза к потолку.

— А почему бы и нет? — возразил мистер Франциск. — Пусть уж лучше преподносит свои шатобрианы кучке гостей, чем прорве лыжников. Надо же ей блеснуть своим мастерством. Она ведь отличный повар.

— Да, так многие говорят, — согласился мистер Роджерс, переходя на английский.

— Пусть самовыражается. — Мистер Франциск взялся за черную шляпу с серебряной лентой. — Просто намекни ей, что часто проделывать такое не стоит. Она поймет. — Он тоже встал. — Хочу еще раз осмотреть конюшню и поторопить плотников. Брауны всегда привозят своих жеребцов. Я сойду вниз к ужину.

— Отлично. — Мистер Роджерс предупредительно придержал для собеседника дверь. — Я передам это миссис Эммонс.

Музыкант усмехнулся.

— Ты безжалостен, старина. Если она закажет «Луну, выходящую из-за гор», я за себя не ручаюсь.

Мужчины улыбались, спускаясь по лестнице в вестибюль. Там у конторки скучала высокая, просто одетая женщина лет сорока. Заслышав шаги, она оглянулась.

— А, вот и вы.

— Добрый день, миссис Гудмен!

— Привет, Гарриет!

Восклицания прозвучали одновременно.

— Мистер Роджерс, мистер Франциск. — Женщина улыбнулась. Лицо ее — со слегка подкрашенными губами, но без иных косметических ухищрений — выразило довольство. У ног вновь прибывшей стояли три кожаных чемодана, в воздухе плавал аромат духов «Джой».

Мистер Роджерс, зайдя за стойку, тут же нашел нужную карточку и взялся за авторучку.

— На этот раз шесть недель, миссис Гудмен?

— Да, я решила устроить себе дополнительные каникулы. Шесть лет лекционных туров дались мне непросто. Я стала уставать. — Миссис Гудмен придвинула к себе бланк. — Двадцать первый коттедж? Мой любимый, — заметила она, ставя подпись. — Скотт отнесет мои чемоданы?

— Прошу прощения, но Скотт сейчас в университете, — ответил распорядитель, забирая регистрационную карту.

— В университете? Ему дали стипендию? Прекрасно. Он очень способный мальчик.

— Да, ему дали стипендию, — сказал мистер Роджерс, вручая ей ключ и косясь на своего недавнего собеседника.

— Я помогу вам, Гарриет, — заявил безмятежно тот.

Выразительные ореховые глаза заискрились.

— О, благодарю. Не знаю, правда, сколько маэстро в джинсах берет на чай.

— Оставим это, — прозвучало в ответ. — Считайте, что маэстро просто рад встрече со старым другом. — Мистер Франциск подхватил два больших чемодана Чемоданчик поменьше достался владелице.

— Завидую вашей форме, — заявила она, толкая дверь, выходящую на террасу. — Я измучилась со своим багажом, а в ваших руках он словно бы ничего и не весит. А ведь вы, кажется, не моложе меня.

— Даже постарше, — сказал беззаботно добровольный носильщик, ступая на уводящую к коттеджам дорожку. По каменным плиткам уверенно застучали подковки его каблуков.

Они были почти у цели, когда им встретилось большеглазое тонкошеее существо в нелепом глухом платье спортивного покроя. Вспомнив отчет распорядителя, мистер Франциск сообразил, что это девушка из девятнадцатого коттеджа.

— Извините, — робко сказала она. — Не могли бы вы подсказать, как пройти к озеру?

Брови Гарриет Гудмен сдвинулись к переносице, а ее спутник учтиво ответил:

— Идите мимо главного корпуса, забирая за корты. Там увидите указатель. Но на пляже сейчас нет спасателей, так что купаться, пожалуй, лучше в бассейне. А каноэ и лодки мы вынесем лишь дня через два.

— Ничего, — поспешно ответила девушка чуть подрагивающим от волнения голоском. — Я просто хочу прогуляться. — Она сцепила руки в замок и пошла прочь по краю дорожки.

— Нервный ребенок, — заметила Гарриет Гудмен. — Кто она?

— Новенькая, — ответил Франциск. — Она вроде бы оправляется от какой-то болезни. — В тоне его прозвучали нотки сомнения.

Гарриет их услышала и усмехнулась.

— Оправляется? Черта с два!

К коттеджу двадцать один вели пять деревянных ступеней, он был последним в шеренге из дюжины точно таких же домов. Гарриет Гудмен решительно распахнула дверь.

— О, слава Богу! Тут все проветрено. Вы, ребята, не едите даром свой хлеб. Не передать, как я ненавижу затхлость! — Бросив на диван сумочку и чемоданчик, женщина сунулась в спальню. — Все замечательно. А что с ванной? — Она исчезла и тут же вернулась. — Свежая краска, новая душевая. Да вы просто ангелы!

— Владелец курорта заботится о своем имуществе, — откликнулся ее спутник, заталкивая чемоданы в объемистый шкаф.

Гарриет Гудмен подбоченилась.

— Знаете, Франциск, вы иногда меня озадачиваете, — произнесла, морщась, она.

— Я? Почему? — В глазах мужчины запрыгали чертики.

— Возможно, потому, что живете в этой глуши.

— О, тут все просто. Мне нравится уединение.

— Уединение? — переспросила гостья. — Среди курортников?

— Лучшего нельзя и желать. — Музыкант помолчал и продолжил: — Мне по душе уединение, но не изоляция. У меня есть время заняться собой, и, хотя вокруг очень много людей, все они скользят мимо как тени.

— Тени?

В голосе женщины проскользнула грустинка.

— Я не договорил. Вы не тень, Гарриет. И вам о том распрекрасно известно.

— С возрастом приходит умение выуживать комплименты, — засмеялась она.

Мистер Франциск приостановился в дверях.

— Вы несправедливы к себе, — сказал он ласковым тоном. — Хотя… Кто я такой, чтобы поучать вас?

На закрывшуюся дверь долго смотрели, потом в тишине прозвучало:

— О да Франциск, и впрямь — кто вы такой?

Ему больше нравилось извлекать мелодии из клавесина, но тот был по-стариковски капризен. Разложив инструменты на свежевыкрашенной скамейке, настройщик пробежался по клавишам и уже потянулся к шеренге изящно изогнутых камертонов, когда за его спиной послышались чьи-то шаги.

— Ой! Я не… — Лицо девушки покраснело. — Вы тут работаете. А я услышала музыку и подумала…

— Это не музыка, — ответил Франциск, вновь оглашая немелодичным арпеджио музыкальный салон.

— А мне нравится. — Взгляд вошедшей молил с ней согласиться, что возбуждало невольное любопытство.

— Вы очень любезны, но после настройки клавесин будет звучать много лучше.

— А можно я посмотрю? Я не буду мешать, честное слово. — Девушка вновь нервно стиснула руки, как и тогда, на дорожке.

— Если хотите. Это скучно, так что можете уйти, когда надоест.

Темные проницательные глаза мельком скользнули по напряженному личику и тут же вернулись к клавиатуре. Выбрав камертон с вибрацией «ре», настройщик легким ударом привел его в действие и поднес к открытой крышке древнего инструмента, прислушиваясь к резонансу. Он работал быстро, ловко закручивая колки и методично повторяя процедуру для каждой из клавиш.

— То, что вы делаете, это трудно? — спросили его, когда зазвучало «фа».

— Трудно? Нет, с набором таких камертонов довольно легко. Я мог бы обойтись и без них, но времени жалко. Не очень-то просто держать в голове все эти обертоны. — Отвечая, мастер не отрывался от дела. Узкие умелые пальцы уже колдовали над нотой «соль».

— У вас идеальный слух? — Наблюдательница пришла в восторг. — Я таких людей еще не встречала.

— Да? — Франциск поднес вибрирующую подкову к деревянной панели, и по салону разнесся громкий, сверхъестественно чистый звук. — Эта нота — ключевая для данного инструмента, и потому он откликается на нее с большим удовольствием, чем на другие.

В голубых глазах засветилось благоговение.

— Вот это да!

— Ничего особенного, простое физическое явление, — сухо откликнулся мастер. «Что с этой девочкой? — спросил он себя. — С виду ей лет восемнадцать, но поведенчески она сущий ребенок. Может, и вправду бедняжку долго мучила какая-то хворь? Или другая болезнь, не относящаяся к разряду телесных?» — У всякого инструмента есть своя резонансная нота. В древности их считали магическими.

— Неужели? Как удивительно! — Голос девушки вдруг задрожал.

— Что-нибудь случилось, мисс…

— Харпер. — Бледные щечки вновь испятнало смущение. — Эмили Харпер.

— Рад познакомиться, мисс Харпер, я — Эр-Джей Франциск. — Он с нарочитой торжественностью протянул ей правую руку.

Эмили подалась вперед, но задержала ответный жест, ибо в салон вошел незнакомец. Высокий, худой — и тоже в костюме черных тонов, делавшем, впрочем, его облик не элегантным, а театрально-зловещим. Ярко-красные губы вошедшего кривились в усмешке, свойственной людям, привыкшим посматривать на окружающих свысока.

— Надеюсь, я вам не помешал? — равнодушно произнес он красивым и хорошо поставленным баритоном.

— Нисколько, — заверил его музыкант. — Я почти закончил настройку. Мы с мисс Харпер беседовали о капризах клавишных инструментов. Могу ли я чем-нибудь вам помочь? Если вы голодны, ужин уже в разгаре.

Мужчина слегка вздрогнул.

— Голоден? Нет. Я ищу мистера Роджерса. Вы не знаете, где он может быть? — Незнакомец обвел салон внимательным взглядом, словно подозревая, что мистер Роджерс прячется где-нибудь тут.

— Он должен быть в кухне. Он всегда там, когда идет ужин, — приветливо ответил маэстро. — Подождите минут десять — двадцать.

— Нет, — возразил незнакомец. — Мне надо видеть его прямо сейчас.

Эмили Харпер крепко стиснула руки. Глаза ее стали синими от тревоги. Она вся подергивалась, быстро, порывисто, словно пытаясь стряхнуть невидимые оковы.

— Мисс Харпер, — ровно сказал Франциск. — Я отправляюсь на кухню, чтобы позвать мистера Роджерса к этому господину. Вы не хотите прогуляться со мной? — Он подхватил со скамьи шерстяную черную блузу и, прежде чем облачиться, аккуратно огладил каждый рукав, потом размеренно и педантично взбил черный артистический галстук с широкими, свободно болтающимися концами. Взгляд девушки выражал бесконечную благодарность.

— Да. Хочу. Даже очень.

Франциск посмотрел на долговязого незнакомца.

— Если вы подождете в вестибюле у стойки, мистер Роджерс вскоре к вам подойдет. Это все, что я могу сделать для вас, мистер…

— Лорпикар, — ответил тот. — Коттедж тридцать три.

— Ясно. — Франциск повел перепуганную девушку к выходу. Уходя, он чувствовал, что мистер Лорпикар сверлит взглядом его затылок, и потому оглядываться не стал, вопреки разбиравшему его жгучему любопытству.

Джим Саттон появился в салоне поздним вечером нового дня. Костюм журналиста, как всегда, был очень строгим, контрастируя с его лицом, напоминавшим мятую простыню. Он помахал рукой музыканту и сел у стойки, дожидаясь, когда стихнут тихие, чуть жужжащие звуки старого доброго клавесина.

— Рад видеть вас, мистер Саттон, — сказал бармен с неподражаемым южным акцентом. — Антильский ром и сок лайма, а?

— И я рад вас видеть, Фрэнк. И рад, что вы помните мои вкусы. — Хотя по традиции репортерская братия любила приналечь на бурбон, Джим Саттон отдавал предпочтение рому. И с удовольствием выложил десятидолларовую банкноту, когда ему подали этот напиток — в квадратном стакане, с небольшим количеством сока и щедрой порцией льда. — В восемь шепните мне, что утро уже наступило.

— Конечно, мистер Саттон, — улыбнулся бармен и поспешил на призывы миссис Эммонс.

Джим Саттон допивал второй коктейль, когда на табурет рядом с ним опустился мужчина в черном.

— Мне понравилась ваша игра, — сказал журналист вместо приветствия.

Тот, к кому он обратился, пожал плечами.

— Это Гайдн, пропущенный через Эллингтона.

— Деревня в восторге. — Джим уронил руки на стойку и оглядел салон. — В этом году народу прибавилось. Мы процветаем, не так ли?

— Процветаем. — Франциск взял с разменной тарелки десятидолларовую банкноту и засунул ее в карман журналиста. — Фрэнк, — сказал он вполголоса, — мистер Саттон сегодня мой гость. Пришлите счет мне.

— Ясно, Франциск, — донеслось с другого конца стойки.

— Вы против титулов? — вскинулся Джим.

— Я их, так скажем, не поощряю. — Франциск заглянул репортеру в глаза и мало обрадовался тому, что увидел. — Ну, как дела? — спросил он, почти не нуждаясь в ответе.

— Ни минуты покоя, — пробормотал Саттон, отодвигая стакан. — В этом году… Господи, столько событий. Массовые убийства в Детройте, культовые преступления в Хьюстоне, радиация в Сент-Луисе, а тут еще денверские делишки. Я никогда не думал, что после Вьетнама меня можно чем-то пронять.

Сосед его ничего на то не сказал, но приготовился слушать. Однако Джим Саттон заговорил лишь минут через пять.

— Есть мнение, что репортеры — хладнокровные сукины дети. И это, в общем-то, правда, ибо так легче. Иначе просто свихнешься, глядя на дюжину аккуратно выпотрошенных мертвецов, провалявшихся пару недель в прибрежной речной глине! Или когда тебя обступают монстры, облученные по вине некой сволочи, проморгавшей утечку в реакторе! Знаете, какие жуткие формы принимает порой лучевая болезнь? А газетные боссы, которые в журналистике ни уха, ни рыла, только и требуют материалов похлеще, чтобы рекламодатели валили к ним валом! Такое дерьмо. — Подошедший Фрэнк принес полный квадратный стакан и неприметным жестом убрал со стойки пустой. Джим Саттон, вздохнув, приложился к коктейлю. — Университет Лелланда предлагает мне место. Три года назад я бы послал их подальше, но сейчас…

— Хотите преподавать? — Вопрос прозвучал неожиданно, и журналист вздрогнул.

— Не знаю. Я никогда этим не занимался. Я знаю лишь, что мои наставники были непроходимо тупы, конспекты их лекций не годились даже на то, чтобы подтереть ими зад. Но, может, я буду другим? Ибо знаю толк в своем деле. А может, я просто выдохся и не гожусь уже ни на что. — Саттон с сомнением оглядел свой стакан.

— Почему бы вам не попробовать себя в новом качестве и не принять окончательное решение в зависимости от результата? Газета ведь даст вам годичный отпуск, разве не так?

Журналист немного подумал.

— Да, пожалуй. Так я убью двух зайцев. То есть, по крайней мере, не упущу того, что у меня в руках. — Он издал лающий звук, лишь отдаленно напоминающий смех.

— Мне пора, — сказал Франциск, слезая с высокого табурета. — Будут особые пожелания?

— Конечно. — Журналист ехидно прищурился. — Чайковский. Балет «Орлеанская Дева». — Недавно ему выпал случай узнать, что такое произведение существует.

— Отыграть придворные танцы? Или все целиком? — невозмутимо спросил музыкант, но глаза его заискрились. — Неглубоко копаете, Джим.

Журналист покачал головой.

— Да, это ясно. Но когда-нибудь я вас уем. — Он сделал хороший глоток и прибавил: — Вот еще пустячок. Чайковский, оказывается, коллекционировал музыкальные опусы некоего Сен-Жермена. Вы знаете, кто это?

— Да, знаю, — кивнул собеседник, отступая на шаг.

— Ну тогда… — Джим не окончил фразу, ибо миссис Эммонс восторженно прокричала:

— Мистер Франциск, очень прошу вас, сыграйте, пожалуйста, «Ночную луну»!

Новым утром мисс Эмили Харпер — чрезвычайно бледная и в полудетском купальнике с бахромой — сидела возле бассейна. Она вяло улыбнулась другой ранней пташке, вышедшей на широкую площадку, устланную разноцветными плитками.

— Доброе утро, — крикнула ей Гарриет Гудмен. — Я думала, что буду первой.

— Нет, — виновато откликнулась Эмили. — Я плохо переношу загар, и мама мне посоветовала купаться лишь вечером или утром.

— Хороший совет, — согласилась Гарриет. — Так вы не обгорите.

— Я бы купалась и ночью, — призналась девушка, — но не знаю, разрешено ли здесь это.

— А вы спросите у мистера Роджерса, — предложила Гарриет, деловито расстилая свое полотенце поверх мозаичной галеры. Ей весьма импонировал римский стиль местной купальни. В нем, вот странность, не ощущалось фальши, присущей другим строениям подобного типа. И создавала этот эффект не только мозаика. Гарриет Гудмен умела улавливать дух первозданности в окружающем, и тут он явно присутствовал, хотя трудно было сказать почему. Погрузившись в свои размышления, женщина вздрогнула и поморщилась, сообразив, что дрожь эта вызвана отнюдь не порывом сентябрьского ветерка.

— Извините, пожалуйста, — сказала через какое-то время Эмили, — но… я не могла видеть вас раньше? Это, конечно, звучит несколько странно… — Девушка покраснела и осеклась.

Гарриет так гордилась своим умением вызывать в людях симпатию, что не могла не воспользоваться возможностью пустить его в ход.

— Что вы, тут нет ничего странного, — улыбнулась она. — Я иногда выступаю по телевидению и много езжу с лекциями по всей стране. Раз вы меня запомнили, значит, я произвела на вас впечатление, и это мне льстит.

Лицо Эмили снова пошло пятнами, что при ее общей бледности бросалось в глаза.

— Да, я вспомнила, я слушала вас. Некоторое время назад, — сказала она боязливо.

— Вот и прекрасно, — ответила Гарриет, вытягиваясь на полотенце. «Что же ее беспокоит, эту малышку?» — спросила она себя.

— Но… но я не помню, о чем вы говорили. — Эмили вся поджалась, словно готовясь кинуться прочь.

— О жестоком обращении взрослых с детьми. Я психиатр, мисс Харпер. Но не сейчас, ибо и мне временами хочется отдохнуть. — Главное, говорить очень спокойно и не делать лишних движений, тогда все пойдет хорошо.

— Психиатр? — переспросила девушка так, словно в рот ей попало что-нибудь неприятное.

Гарриет, привычная к подобной реакции, ничуть не смутилась.

— Да. Но скорее юнгианского направления, чем фрейдистского. Я случайно занялась этим вопросом. Верней сказать, ненамеренно, ведь свою практику я начинала в обычном ключе. С профилактических собеседований и тому подобных вещей. А поскольку я женщина, то мужчин в моей клиентуре почти не имелось. Мужчинам в силу разных причин неловко откровенничать с женщиной-аналитиком, и потому ко мне шли одни дамы. Со временем обнаружилось, что многие из моих пациенток либо сами жестоко обращаются со своими детьми, либо замужем за мужчинами, считающими порку лучшим способом воспитания. — Она подняла голову и глянула на свою неестественно серьезную собеседницу. — О, дорогая, простите меня. Я заявила, что приехала отдыхать, а сама разглагольствую о работе.

— Ничего, — вымученно-вежливо ответила Эмили.

Они провели в молчании около получаса, потом заскрипела калитка. Миссис Эммонс в шикарном лилово-алом купальнике и в солнечных очках, на оправе которых искрились невероятно крупные фальшивые бриллианты, величественно проследовала к бассейну.

— Господи помилуй! — возгласила Гарриет и вновь улеглась.

Немногим позднее появилась миссис Грейнджер — в огромной шляпе с искусственными цветами и в таком умопомрачительном пляжном костюме, что ее самое в нем было не различить. К этому времени миссис Эммонс уже полоскалась в мелкой части бассейна, издавая трубные звуки.

Розовая — скорее от смущения, чем от солнца — Эмили Харпер скатала свое полотенце, пробормотала несколько неразборчивых слов и убежала. Гарриет, приподнявшись на локте и досадливо хмурясь, долго смотрела ей вслед.

Мыс заканчивался небольшим скальным уступом. Устроившийся на нем Джим Саттон мрачно сматывал леску, подтаскивая блесну. Недоеденный сандвич, валявшийся рядом, уже собирал к себе муравьев.

— Привет, Джим, — сказала Гарриет, подходя к нему сзади.

— Привет, — ответил он, не оборачиваясь. — Ходят слухи, что в этом озере прорва форели.

— А удачи все нет? — улыбнулась она.

— Нет. — Журналист вновь закинул блесну. — Впрочем, в прошлом году я таки вытянул тут четырех огромных рыбин.

— Может быть, время сейчас неподходящее, — предположила Гарриет. Чтобы не мешать рыбаку, она держалась у него за спиной, хотя выбор такой позиции соотносился не только с рыбалкой. — Я слышала, ты тут проездом. В Денвер, где затевается грандиозный процесс.

— Верно. — Джим опустил взгляд, заметил остатки сандвича и сшиб их ногой в воду.

— Нехорошо мусорить, — укорила его Гарриет.

— А кто мусорит? Я лишь поддерживаю экологическую цепочку, обеспечивая дополнительным питанием всяческую мелюзгу, — ответил он хмуро. — Не знаю, зачем я приплелся сюда. Клевать тут явно никто не намерен.

Гарриет присмотрелась к упавшему дереву и, выбрав местечко, с большой осторожностью села. Устроившись, она облегченно вздохнула: ствол мог оказаться трухлявым.

— Я поставлю тебе выпивку, если ты согласишься отсюда уйти.

— Заманчивое предложение. Как я могу отказаться? — Он стал складывать удочку. — Ты в двадцать первом?

— Да, как обычно. А ты?

— Как и всегда — в сорок втором. — Он придержал блесну и с большим вниманием ее оглядел. — Значит, мы соседи. — Это было вежливым преувеличением. Дорожки, которые шли к их коттеджам, соединялись крутой кружной тропой. Минут десять ходьбы, если идти вниз, а на подъеме — и все пятнадцать.

— Может, заглянешь как-нибудь? — деланно безразлично спросила Гарриет, стараясь не выдать волнения.

— Приятное приглашение. — Журналист повернулся. — Не хитри, Гарриет. Я в полном порядке, и мы давно уж не дети.

Она легко встала и положила руку ему на плечо.

— Не дети. — Они были почти одного роста и стояли в позиции, идеальной для поцелуя, чем и не преминули воспользоваться. — Я скучала.

— И я скучал. — Они локоть к локтю двинулись по тропинке. — У тебя кто-нибудь есть?

— Никого… в принципе. — Она пожала плечами. — А у тебя?

— Была одна женщина, очень чувственная, но мы расстались. Это походило на шок. Все остальное не задевало.

Из-за первого поворота вывернулся долговязый, одетый во все черное человек. Это был мистер Лорпикар. Он молча кивнул парочке и проследовал дальше — с отсутствующим и решительным видом.

— Странный тип, — сказала Гарриет.

— Он из тридцать третьего? — спросил Джим и оглянулся через плечо, не прерывая шага.

— Кажется. — Гарриет засунула руки поглубже в карманы брюк и неприметно покосилась на спутника.

— После обеда я видел его с этой девчонкой — Харпер. Уверен, кстати, что мы с ней встречались. Не могу только вспомнить где. — Они поднялись на взгорок, между сосен завиднелся главный корпус курорта «Лост-Сэйнтс». — Черт, не люблю, когда что-нибудь забывается.

Гарриет ласково улыбнулась.

— Не думай об этом. Возможно, ты виделся вовсе не с ней, уж очень она бесцветна. Ее родители тоже напоминают напуганных зайцев. — Она призадумалась. — Судя по девочке, можно было бы предположить, что кто-то из них либо тиран, либо истерик, однако ничего подобного нет. Они попросту заурядны, и дочка растет им под стать.

— И это говорит психиатр, — ехидно хмыкнул Джим Саттон, толкая широкую дверь. Спутник и спутница вошли в главный корпус и уже больше не говорили ни об Эмили Харпер, ни о странном мистере Лорпикаре.

Тело и жесты Ника Уайлера всегда почему-то оказывались несколько великоватыми для окружающего пространства. Его радовала собственная избыточность и огорчало то, что прочие не хотят разделить его радость. Величественная жена Ника Элеонора любила носить длинные юбки и гватемальские крестьянские блузки. Парочка эта поселилась прямо у озера — в одном из самых просторных и дорогих коттеджей курорта.

— Роджерс, вы превзошли сами себя, — заявил Ник Уайлер, входя в обеденный зал. — Я в полном восторге.

Мистер Роджерс изобразил нечто вроде поклона.

— Вы очень любезны.

— Этот ваш анонимный хозяин — весьма добросовестный малый. Можете так ему и передать. — Ник широко взмахнул рукой, словно пытаясь сгрести и столовую, и все служебные помещения в одну общую свалку. — Ремонт сделан просто отменно. Никакой безвкусицы. Ставлю сто против одного, комод в вестибюле подлинный. Англия, восемнадцатый век. — Он заулыбался, ожидая, что его проницательности будет пропето нечто вроде хвалебного гимна.

— Вообще-то, Голландия, — извиняющимся тоном произнес мистер Роджерс. — Гаага, тысяча семьсот шестьдесят первый год. — Не успел Ник Уайлер сказать на это что-либо, как мистер Роджерс уже отвернулся, чтобы сопроводить миссис Эммонс и миссис Грейнджер к их столику у окна.

— Дамы, шеф-повар сегодня предлагает свиные зразы. Сверх заявленного меню к десерту добавлены пирожки на меду.

— Он мне нравится, — громким, хорошо поставленным голосом заметила миссис Грейнджер. — Он понимает толк в сервисе.

Мистер Роджерс дал знак официанту и вновь поспешил к дверям. Там уже топтались робко улыбающиеся Харперы. Глава маленького семейства, завидев распорядителя, залебезил.

— Дорис, Эмили, ступайте за мистером Роджерсом. Он лучше знает, где нас усадить. — От его стараний соблюсти все правила ведомого лишь ему этикета мутило, и, завидев, что в столовую входят Гарриет Гудмен и Джим Саттон, распорядитель чуть не рысцой кинулся к ним.

— Столик на двоих, я полагаю?

— Зачем так напрягаться? — мрачно спросил журналист. — Не сомневаюсь, Гарриет украсит собой любой стол. — Увидев Харперов, он пробормотал: — Я знаю эту скромницу. Точно.

— Ты вспомнишь, — поморщилась Гарриет, ощущая легкое раздражение: они так редко видятся, а он обращает внимание на кого-то еще.

В дверях возник мистер Франциск.

— Где Лорпикар? — спросил он, когда мистер Роджерс приблизился. — Днем что-то похожее на него мелькало на одной из горных тропинок. Он здесь?

— Нет, — прошептал мистер Роджерс. — О Господи!

— Если он не появится к концу ужина, придется пройтись по окрестностям. — Музыкант был в концертном костюме, вовсе не предназначенном для ночных вылазок, но это, похоже, его ничуть не смущало. — Я видел, приехали Блэкморы. Старший определенно потянется к инструменту.

— Прошлым летом он нам устроил целый концерт, — заметил не очень-то радостно распорядитель. — Я тут поспрашиваю о мистере Лорпикаре. Возможно, кто-нибудь знает, куда он запропастился. — Мистер Роджерс кивнул и, когда музыкант скрылся за дверью, ведущей в салон, повернулся к Браунам с Линдхольмами.

Ужин почти закончился, а к весьма скудной информации о местонахождении скрытного съемщика домика номер тридцать три ничего не добавилось. Мистер Роджерс двинулся было к салону, но краем глаза заметил, что кто-то идет через вестибюль.

— Мистер Лорпикар, — сказал он с облегчением, — что-то вы припозднились.

Холодный взгляд, каким вошедший окатил наглеца, осмелившегося сделать ему замечание, мог бы обескуражить даже уверенного в себе человека, но мистер Роджерс невозмутимо продолжил:

— Мы уже начали беспокоиться.

— Как я распоряжаюсь своим временем — мое личное дело, — заявил мистер Лорпикар, направляясь к столику Харперов.

По мере его приближения Эмили становилась все бледней и бледней.

— Боже! — пробормотала она.

— Интересно, для кого затеян этот спектакль? — прошептала Гарриет.

— Ш-ш-ш! — Джим Саттон махнул рукой и обратился в слух.

Жужжание разговоров в столовой как по команде стихло. Все взгляды сосредоточились на долговязой фигуре.

— Ты не пришла, — громыхнул, нависая над Эмили, Лорпикар. — Я ждал, но ты не пришла.

— Я не могла, — ответила она тихо.

Мистер Роджерс подался вперед, но его придержали.

— Проблемы? — спросил мистер Франциск.

— Очень похоже, — ответил распорядитель.

— Послушайте, сэр, — промямлил мистер Харпер и съежился, придавленный к стулу тяжестью грозного взгляда.

— Я говорю не с вами! — отрубил Лорпикар. — Я говорю с вашей дочерью. Исключительно. Да. — Его горящий взор вновь уперся в бледное личико. — Ты будешь нужна мне ночью.

Молчаливая реакция публики на эти слова была разной: от шока до циничных ухмылок. Джим Саттон, оставаясь внешне бесстрастным, подобрался и сузил глаза.

— Не знаю… смогу ли я, — с запинкой ответила Эмили, роняя вилку в тарелку.

— Придешь? — Длинная рука потянулась к девушке через стол. Сильные пальцы вздернули маленький подбородок. — Придешь?!

Миссис Харпер вскрикнула, мистер Харпер потупился, нервно разглаживая салфетку.

— Не знаю, — пискнула Эмили и умолкла.

— Простите, — с крайней учтивостью произнес возникший рядом со столиком мистер Франциск. — Если мисс Харпер пожелает продолжить это явно приватное собеседование, я буду рад сопроводить вас обоих в одну из примыкающих к столовой гостиных и там подежурить, чтобы родители девушки не волновались. Если же нет, то вам, мистер Лорпикар, лучше бы утихомириться, сесть и заняться своим ужином.

Как ни странно, но атлетически сложенному мистеру Лорпикару не удалось потеснить невысокого музыканта, и он, тихо выругавшись, проскользнул мимо, чтобы провозгласить, уже стоя в дверях:

— Я поем позже. — Затем последовало столь же громкое обращение к Эмили Харпер: — Мы еще не закончили наш разговор.

Музыкант же, прежде чем отойти от стола, поклонился девушке и произнес:

— Если вы не хотите, чтобы этот господин и далее досаждал вам, не стесняйтесь и дайте мне знать.

Где-то к полуночи в салоне оставались всего пятеро человек да зевающий Фрэнк.

— Я весь вечер хочу сказать вам, — промолвила Гарриет, обращаясь к Франциску, — что восхищена тем, как вы одернули этого типа.

Тот вежливо поднял брови.

— Я лишь пытался сгладить неловкую ситуацию, вот и все. — Он глянул на хмурого Джима Саттона. — Вы вспомнили, где видели девушку?

— Нет. — Журналист потянулся к пепельнице и с силой сломал недокуренную сигарету.

— Знаете, — с профессиональным бесстрастием продолжила Гарриет, — я смотрела на Эмили. Почти все глазели на Лорпикара, но я решила, что Эмили интереснее и, в общем, не прогадала. Несмотря на все отговорки, в ее глазках светилось благоговение. Такое сильное, словно перед ней стояло высшее существо, избравшее ее своей жрицей. Мне трудно понять, как можно восторженно относиться к столь занудному мачо.

— Занудный мачо — это психиатрический термин? — спросил, улыбаясь, Франциск.

— Конечно, — ничуть не смутившись, ответила Гарриет. — Его используют все одаренные психиатры.

— Сектанты! — воскликнул Джим Саттон и хлопнул по столешнице так, что расплескал свой ром. — Вот именно! Это сектанты.

— Что? — тихо спросила Гарриет, стараясь не выдать волнения.

— Девушка. Ее фамилия не Харпер, а Маттисен. Это она вызвала шум в Неваде, когда один религиозный шарлатан подал на нее в суд за нарушение договора. Он заставлял всех им охмуренных людей подписывать некие контракты, чтобы еще более закабалить их и в то же время остаться чистеньким перед законом Эмили задурил голову некий господин Мастерс. А вернул ее в нормальное состояние один малый, профессиональный декодировщик по имени Эрик Сол, из-за чего его объявили персоной нон грата в Неваде. Преподобный Мастерс подал на девочку в суд за расторжение сделки, а на ее родителей и на Эрика — за способствовавший тому тайный сговор. — Лицо журналиста пылало от радостного возбуждения. — Я детально знаком с этим делом. Маттисенов и Сола защищал Лорен Хэпгуд. Он строил защиту так: девочка не только несовершеннолетняя — ей было тогда лет шестнадцать, но и социально не адаптированная, а следовательно, не способная противиться принуждению. — Он взял свой стакан и сделал жадный глоток.

— А экспертом была не Энид ли Хьюм? — спросила Гарриет, сдвинув к переносице брови. — Ее частенько зовут на такие разборки.

— Да. Была она и еще паренек из Лос-Анджелеса. Дик Смит, что ли? Ты знаешь, о ком я. Психолог, пару лет назад выпустивший нашумевшую книгу. — Джим наклонился к Гарриет, они уставились друг на друга и оба вздрогнули, услышав сторонний вопрос:

— Кто выиграл дело? — Франциск сидел в кресле, обхватив руками колено.

— Защита, — кратко ответил Джим Саттон. — Главным образом сыграло роль то, что девочка несовершеннолетняя, а содержание контракта родителям не растолковали. Также было доказано, что Эмили особенно склонна к жертвенности и что в таких ситуациях ее легко обмануть.

Гарриет собрала губы в кружок.

— Энид говорила мне о подобных натурах. Они нуждаются в сильных личностях, чтобы нейтрализовать свои страхи или отринуть их, отождествляя себя с хозяином. Я встречала женщин, безропотно покоряющихся своим доминирующим мужьям, детей, слепо повинующихся не всегда чистоплотным родителям, и многих других людей, с немым восхищением рукоплещущих религиозным, деловым или политическим лидерам. Этот тип отношений, собственно, идеален для зарождения тирании. — Она умолкла и приложилась к бокалу, который давно крутила в руках.

— Преподобный Мастерс, — задумчиво произнес Джим Саттон. — Он тоже высок ростом, как и наш Лорпикар. Но другого типа: блондин с лицом падшего ангела, из тех, что выглядят на тридцать пять в свои шестьдесят. Думаю, сейчас он в Мексике или в Аризоне — в общем, там, где особенно некому к нему приглядеться.

— И творит то же самое? — осторожно спросил Франциск.

— Да, — не раздумывая, ответила Гарриет. — Всегда найдутся люди, которым нужен такой человек. Они изобретут его, если потребуется. Подобные личности для них как магнит.

— Циничное заявление, — пробормотал журналист. — А в устах психиатра оно звучит совсем безнадежно.

На миг в чертах Гарриет проступила усталость, и стало видно, что ей действительно сорок два.

— Иногда я думаю, что все и впрямь безнадежно и что моя работа не имеет значения. Сколько ни бейся, вокруг все одно.

Мужчины разом глянули на нее. Джим Саттон — с тревогой, Франциск — с сочувствием.

— Я понимаю вас, и гораздо лучше, чем вы полагаете, — сказал он с неожиданной теплотой. — Поверьте, Гарриет, ваши усилия, ваше стремление протянуть руку помощи ближнему и ваша любовь не пропадут втуне. Возможно, они не будут востребованы в должном масштабе, но не пропадут.

Женщина в изумлении воззрилась на музыканта.

— Вы же сами знаете, что это так, дорогая, — прибавил ласково тот. — Знаете. Иначе не занимались бы тем, чем занимаетесь. А сейчас… прошу прощения. — Франциск подобрался и встал. — У меня есть дела, которые надо закончить. — Он двинулся через тускло освещенное помещение и, перебросившись парочкой фраз с Уайлерами, ушел.

— Ну-ну, — скупо улыбнулся Джим Саттон. — Теперь мне становится ясно, почему он снится тебе. Он может быть обаятельным.

— Это не то, — тихо сказала Гарриет.

Джим покаянно кивнул и заглянул в свой стакан.

— Да, понимаю. В твоих снах он такой же?

Ответ был сух, хотя на лице ее отразилось смятение.

— Не совсем. И в этот раз он мне не снился ни разу. Я даже чуть обижена, словно получила отставку.

— Зато у тебя есть замена. Сегодня пойдем к тебе или ко мне? — Плечо Гарриет извинительно потрепали. — Послушай, я не хотел сказать ничего дурного. Этот Франциск неплохой малый. В конце концов, у кого не бывает эротических снов?

— Он мне снится, только когда я здесь, — раздумчиво произнесла Гарриет. — Интересно почему? — Она коротко рассмеялась. — Я бы не возражала, если бы он навещал меня и где-то еще. Такие сны…

— Флюиды, душевная близость, — сказал Джим Саттон и прибавил, ощутив ее отчужденность: — Я не ревную тебя к мужчинам, с какими ты спишь, и уж тем более не собираюсь ревновать тебя к ночным грезам. — Он допил ром и мотнул головой в сторону двери. — Ты готова?

— О да, — вздохнула она и побрела вслед за ним в осеннюю темноту.

В следующие два дня Эмили Харпер вяло слонялась по курортным тропинкам, практически не реагируя на заспинные взгляды и шепотки. Она стала носить брюки и свитера с большим воротом, оправдывая это прохладной погодой. Ее лицо сделалось уж совсем изможденным, в глазах мерцал лихорадочный блеск.

— Меня беспокоит эта девушка, — сказала Гарриет своему спутнику после конной прогулки.

— Вы думаете, ее действительно мучает синдром жертвенности? — спросил осторожно Франциск.

— И не только. Не думаю, что Лорпикар хороший любовник. Таким, как он, постель не очень нужна. — Она чувствовала себя совершенно разбитой, ибо не сидела на лошади месяцев восемь, но старалась шагать энергично, не обращая внимания на неприятные ощущения, сопровождавшие каждое сокращение ягодиц. Если не давать себе спуску, завтра будет полегче, а через день-другой боль и вовсе пройдет.

— Вы думаете, они делят ложе? — Донесшееся из купальни трубное уханье миссис Эммонс почти заглушило вопрос, но Гарриет поняла сказанное.

— А как же? Она бродит туда-сюда целыми днями и почти ничего не ест, дожидаясь ночи, а его вообще не видать. — Она кивнула Майрону Шайресу, сидевшему перед главным зданием на раскладном стуле и барабанившему по клавиатуре установленной на коленях портативной машинки. За паузой в три удара последовал взмах рукой, затем пулеметные очереди возобновились.

— Если постель для него не главное, зачем же ему эта девушка? — спросил Франциск.

— Она тут самая молодая и обожает его, — поморщилась Гарриет. — Ее привлекает его иноземный экзотический облик и демонстративное презрение к окружающим. Бедный ребенок.

— Иноземный облик? — Франциск покачал головой. — Что же в нем иноземного?

— Да многое, — рассеянно откликнулась Гарриет, провожая глазами проехавший мимо пикап с прицепом, в котором стояли две лошади. — Как вы думаете, откуда он родом?

— Пеория, штат Иллинойс, — рассмеялся Франциск.

— Вот вам суждение иностранца об иностранце, — провозгласила Гарриет и прибавила с долей лукавства. — Не удивляйтесь, Франциск. Ваш английский почти безупречен, но есть небольшие шероховатости. То ли в ритмике речи, то ли в выборе слов. Это ведь не родной вам язык, не так ли?

— Так, — ответил он с некоторым напряжением.

Гарриет приосанилась.

— Вот-вот. Но где вы родились — это тоже загадка.

Они уже поднимались по широким ступеням к террасе, когда двери здания вдруг распахнулись и раздался радостный крик.

Лицо Франциска опять напряглось, а потом просияло таким восторгом, что его спутница в изумлении замерла. Музыкант тоже остановился, раскрывая объятия бегущей к нему молоденькой женщине. Он крепко обнял ее и прошептал:

— Ох, счастье мое, как же я рад тебя видеть!

— Я тоже. — Ей было, наверное, двадцать два, а может, и меньше. Темные волосы разметались от бега, фиолетовые глаза танцевали. Ее саржевый брючный костюм и высокие кожаные ботинки выглядели очень неброско, но Гарриет достаточно хорошо разбиралась в одежде, чтобы понять, что все это пошито на заказ.

— Простите меня, — сказал Франциск, приходя в себя. — Гарриет, это Мадлен де Монталье, хотя, конечно, в наши времена частица де — всего лишь учтивая дань прошлому. — Он чуть отстранился от гостьи, но все еще держал ее руку в своей.

— Весьма приятно, — кивнула Гарриет, внезапно ощутив себя лишней и пытаясь найти повод проститься. Себе она не могла не признаться, что явно завидует этим двоим.

— Не удивляйтесь, — сочла нужным пояснить гостья. — Я и Франциск связаны кровными узами и потому очень близки.

Вы близки не только по крови, подумала Гарриет, но вслух ничего не сказала. Ей стало тоскливо при мысли, что вряд ли кому из ее бывших и настоящих любовников придет в голову проявить столько пылкости при встрече с ней.

— Я и не удивляюсь, — пробормотала она.

— Гарриет — психиатр, дорогая, — сообщил, улыбаясь, Франциск.

— Неужели? — В глазах стоявшей с ним рядом красавицы вспыхнул искренний интерес. — А я, представьте себе, археолог.

— Вы выглядите слишком молодо, чтобы… — неуверенно произнесла Гарриет и махнула рукой.

— Ах, внешность! — Мадлен, поморщившись, хлопнула себя по щеке. — Она доставляет мне много хлопот, но тем не менее я умудрилась получить академическое образование. И сумела защитить пару докторских диссертаций — как в Азии, так и в Европе. На деле я не так уж и молода. — Она повернулась к Франциску. — Ты тоже почти не меняешься, а?

— Наверное, это фамильное качество, — предположила Гарриет с фальшивой улыбкой.

— Что-то такое прослеживается, — согласился Франциск и виновато прибавил: — Вы не обидитесь, если мы вас оставим?

— О, безусловно. Вам ведь надо наговориться. — Гарриет ощутила укол ревности, но постаралась не выдать своих чувств. — Увидимся вечером.

Она еще раз махнула рукой и пошла вниз по лестнице.

— Я привезла с собой компаньонку, — послышалось за спиной. — Ничего?

— Думаю, мистер Роджерс сумеет договориться с владельцем отеля, — беззаботно откликнулся Франциск и получил в ответ короткий смешок.

Гарриет, сунув руки в карманы брюк, брела по садовой дорожке. Тягостное настроение, ее охватившее, было, конечно же, вызвано ломотой во всем теле после длительной конной прогулки. Во всяком случае, она старалась убедить себя именно в том.

Полнолуние трое суток как минуло, и теперь круг луны имел небольшую щербинку, словно мыши попробовали его на зуб. Мягкий серебряный свет падал на дорожку, проложенную вдоль озера, по которой шла Эмили Харпер. Ее лицо было задумчивым, а сердце переполнял холодящий восторг. Никто, даже преподобный Мастерс, не вселял в нее столь непреложного представления о собственной значимости, как господин Лорпикар. По телу девушки волной прошла сладкая дрожь, и она приостановилась, чтобы взглянуть на свое отражение. Воду морщило, отражение колебалось, но это не испортило ей настроения. Ведь господин Лорпикар где-то рядом, а может быть, уже тут.

На луну нашла тень, и Эмили радостно вскинула голову. В следующий миг ее лицо омрачилось.

— Добрый вечер, мисс Харпер, — учтиво сказал мистер Франциск, подъезжая к ней на поджарой серой кобыле.

— Добрый вечер, — вяло кивнула она.

Он улыбнулся и спешился.

— Я чувствовал, что найду вас у озера. Ваши родители очень обеспокоены.

— Ах, родители! — Эмили очень надеялась, что ее возглас прозвучит независимо, на деле же она попросту огрызнулась и мысленно выругала себя за это.

— Да. Они попросили меня отыскать вас, и я согласился. Я решил, что вам проще объясниться со мной, чем с отцом.

Эмили вздернула подбородок.

— Я слышала, к вам приехала какая-то француженка.

— Так и есть, — добродушно ответил Франциск. — Мы давно дружим и даже состоим в некотором родстве.

— Так вы француз? — спросила Эмили с неожиданной живостью.

— Нет, хотя мне случалось живать и во Франции. — Музыкант подстроился к шагу девушки, ведя лошадь в поводу.

— Я бы хотела там побывать. И вообще в Европе. Мне хочется куда-нибудь, где интересно. — Она свела губы в трубочку и наморщила нос.

Франциск покачал головой.

— Милая Эмили, в Китае, например, слово «интересный» означает еще и «опасный». Вам не худо бы об этом знать.

Эмили вновь вздернула голову, зная что ее обычно тусклые волосы в лунном свете обретают особенный блеск. Она надеялась, что мистер Лорпикар видит ее, и на идущего рядом спутника не смотрела.

— Вы не знаете, что такое беспросветная скука.

— Я? — Музыкант усмехнулся. — Я знаю о скуке много больше, чем вы. Но я научился справляться с этим недугом.

— Научились? И как же? — спросила девушка, с плохо скрываемым нетерпением озираясь по сторонам.

На вопрос не ответили, потом Франциск осторожно заметил:

— Думаю, мистер Лорпикар не придет. — Он не стал говорить, что позволил себе заглянуть в коттедж номер тридцать три и никого там не обнаружил. — Знаете, Эмили, вы еще молоды и склонны к неоправданным… — Музыкант не закончил фразу. «Кому помогают все эти нотации?» — спросил он себя.

— Увлечениям? — договорила с вызовом Эмили. — Но я с удовольствием предаюсь им. Мне хочется увидеть и испытать все, что возможно, пока не сделалось слишком поздно.

Франциск остановился так резко, что лошадь ткнулась мордой ему в плечо.

— Слишком поздно? Но вам еще нет двадцати.

Взгляд девушки был мрачен.

— Ах, знали бы вы! Отец, вы только представьте, сватает меня за Рея Ганнермана! Подумайте, каково это, а?

Франциск не имел о том представления, однако счел нужным заметить:

— Замуж вам вроде бы рановато.

— Отец решил, что пора. По его мнению, я нуждаюсь в надежном и рассудительном спутнике, способном меня направлять. Вот вздор! Я сама отлично справляюсь, — обиженно заключила она и быстро пошла вперед по дорожке.

Не такой уж и вздор, подумал Франциск. Мистера Харпера как раз понять можно. Трудно понять таких вот девиц, норовящих вредить себе всеми доступными способами.

— Знаете, — задумчиво сказал он, — некогда я знавал одну женщину… и она…

— Эту французскую фифочку? — спросила Эмили грубо.

— Нет, то была итальянка, вдова, очень привлекательная и постоянно искавшая новизны в ощущениях. Ощущений хватало, но наконец они ей приелись, и она, сильно расстроившись, ударилась в самый суровейший аскетизм, ставший, правда, для нее всего лишь еще одним острым переживанием. Я говорю это потому, что, мне кажется, вам стоит пересмотреть свою жизнь.

— Вы хотите, чтобы я сделала выбор в пользу Рея Ганнермана? — спросила Эмили, покрываясь красными пятнами.

— Нет, но вы должны понять, что жизнь — это не то, что вам могут дать, а то, что вы способны взять от нее сами. Постоянно равняясь на чьи-то оценки, невозможно составить суждение о себе.

По тому, как дернулось угловатое плечико, можно было понять, что слова эти прозвучали впустую.

— Что сталось с той итальянкой? — спросила Эмили, когда ее спутник умолк.

— Она сгорела как свечка. — Это было чистейшей правдой. — Идемте, Эмили. Уже поздно. Мистер Лорпикар не придет.

— Вы просто не хотите, чтобы я с ним встречалась, — выпалила девушка, полагая, что вывела собеседника на чистую воду, и весьма удивилась, когда тот ничего не стал отрицать.

— Конечно не хочу, ибо он очень опасен.

— Нет, не опасен, — возразила Эмили. Не очень, впрочем, уверенно. — И я ему нравлюсь.

— Не сомневаюсь, — сухо согласился Франциск. — Но вы были с ним и вчера, и позавчера. Сегодняшнюю ночь вполне можно пропустить… ради ваших родителей, если не ради себя.

— Хорошо, но я встречусь с ним завтра, — заявила решительно Эмили, хотя руки ее вдруг предательски затряслись.

— Ладно. Если вы захотите, — кивнул Франциск, понимая, что возражения сейчас бесполезны.

— Да, захочу. И еще как! — Эмили бросила взгляд через озеро — на склон, где стоял тридцать третий коттедж. По кружной, петляющей вдоль берега тропке до него было около четверти мили, а по прямой — по сияющей лунной дорожке — не набралось бы и сотни ярдов.

— Он ждет меня, — сказала она, но повернула назад.

— Это его дело, — заметил Франциск и поспешил переменить тему: — Завтра все гости курорта приглашаются на пикник. Вы будете? Шеф-повар обещает мексиканскую кухню.

— Все пикники такие глупые, — заявила девушка с детской строптивостью.

— Но Кэти отменнейший кулинар.

— Да, — согласилась Эмили. — Мне очень понравилась ее спаржа с орехами. Я думаю, ничего вкусней не бывает.

— Ну, мексиканские блинчики, уверяю вас, не уступят этому блюду.

— Возможно, я и приду, — подумав, сказала Эмили. — Но обещать ничего не могу.

— Разумеется, — серьезно кивнул ее спутник. Они прошли мимо пляжа и пирса, потом повернули к кортам и, миновав главное здание, двинулись дальше — к девятнадцому коттеджу, где чета Харперов ожидала свою дочь.

Гарриет Гудмен увлеклась разговором с Мадлен де Монталье, хотя многие гости толклись вокруг импровизированной, специально сложенной для таких вылазок печки, где хозяйничала очень пышная разрумянившаяся особа.

— И чеснок, друзья, побольше чеснока, — приговаривала она, не забывая приглядывать за кастрюльками, от которых шел одуряющий аромат. — Что в Мексике, что в Китае много чеснока не бывает. — Кэти помолчала. — В большинстве случаев. Итак, чтобы приготовить кунг-пао, мы берем курицу и…

— И как только все это держится у нее в голове? — довольно громко заметила Гарриет.

— Она мастер своего дела, — лениво откликнулся лежавший под молодой сосенкой Франциск. Глаза его были полузакрыты.

Возле простых деревянных столов суетилась миссис Эммонс, расставляя посуду.

— Должна заметить, этот таинственный владелец курорта удивительный человек! — воскликнула вдруг она. — Отправить на пикник хрусталь вместо стекла — это уж слишком!

— Он у нас сноб, — сказал мистер Роджерс и спросил чуть погромче: — Как вы полагаете, мистер Франциск?

Тот улыбнулся.

— Я совершенно с этим согласен.

Мистер Роджерс удовлетворенно кивнул.

— Ты так и будешь лежать целый день? — спросила Мадлен, когда Гарриет отошла, чтобы занять место в очереди, выстроившейся к раздаче.

— Наверное. — Музыкант не повернул головы, но твердые черты лица его словно бы сделались мягче, что говорило о многом и гораздо лучше, чем любые слова.

— Мадлен! — окликнула Гарриет. — Вам что-нибудь взять?

Та обернулась.

— Спасибо, но… нет. Я все еще не пришла в себя от смены часовых поясов.

— Но поесть все равно не мешало бы.

— Не сейчас. — Мадлен помолчала и крикнула: — Обо мне позаботится моя компаньонка.

— А где она?

— Отдыхает. Думаю, чуть попозже придет. — Молодая женщина привалилась спиной к стволу дерева и вздохнула.

— Надя любит тебя? — тихо спросил Франциск.

— Да. Очень. — Она принялась играть с кусочком коры, вертя его в пальцах.

— Значит, все идет хорошо?

Ответ прозвучал не сразу.

— Некогда, очень давно, ты мне признался, что принужден вести одинокую жизнь. Что ж, я тоже теперь одинока. Но уж лучше жить так, чем умереть в девятнадцать и ничего не постичь. А хорошо мне, только когда я с тобой. Все остальное время я просто довольна.

— Спасает работа? — негромко и ласково спросил он.

— О, безусловно. Всякий раз, когда я начинаю думать, что раскопки сказали мне все, появляется что-то новое и колесо начинает вертеться опять. — Мадлен рассеянно подергала стебелек какой-то травинки.

— Это не утомляет?

— Нет. Это утомляло бы, если бы меня поджимали какие-то сроки, а так… — Она пожала плечами в чисто французской манере.

На корни сосенки легла чья-то тень.

— Извините, — робко пробормотал мистер Харпер, — но… может быть, вы видели мою дочь? Она ушла рано утром, еще до того, как мы встали, и вот…

Франциск открыл глаза.

— Вы хотите сказать, что ее здесь нет?

— Нет. Мы поначалу думали, что она задержалась в бассейне, но купальник висит в ванной, да и холодновато сейчас. — Мистер Харпер крепко сжимал в руках тарелку с мексиканскими яствами и был одет в клетчатую рубашку и слаксы, однако спортивный стиль, призванный придавать даже лентяям и увальням бодрый, подтянутый вид, лишь подчеркивал его всегдашнюю мешковатость.

Франциск сел.

— Когда вы в последний раз видели дочь?

— Ну, вчера она возвратилась поздненько. Я уже лег, но Дорис ее дождалась. Они говорили часов до двух, потом Дорис тоже легла. — Лицо мистера Харпера сморщилось. — Как вы думаете, с ней ничего не случилось?

— Будем надеяться, — сказал музыкант.

— Да, конечно, — сконфуженно пробормотал мистер Харпер. — После всего, что наша девочка перенесла… — Он смолк и уткнулся взглядом в свою тарелку, словно разводы соуса могли ему что-нибудь подсказать.

Франциск поднялся на ноги.

— Если вас это успокоит, я пойду и поищу ее, а заодно наведу справки у персонала.

— Правда? — В бледных глазах мелькнуло робкое подобие благодарности, смешанное с такой готовностью свалить свои хлопоты на кого-то, что становилось ясным, с чьей поведенческой схемы скалькирован механизм, руководящий поступками Эмили Харпер.

— Мне надо идти. — Музыкант нежно тронул волосы женщины, сидящей у его ног. — Прости меня, дорогая.

Мадлен подняла голову и загадочно улыбнулась.

— Не теряй времени. Ступай.

— Ты неисправима, — поморщился, надевая черную шляпу, Франциск. — Я скоро вернусь. Скажешь мистеру Роджерсу, куда я девался?

— Буду счастлива. — Мадлен дружески хлопнула приятеля по лодыжке, и тот ушел.

— Кажется, на него можно положиться, — сказал мистер Харпер, ища сторонней поддержки.

— Как на слона, — коротко ответила женщина, потом привалилась к дереву и закрыла глаза.

Мистер Харпер озадаченно посмотрел на нее, потоптался с минуту и отошел к столам. Там Кэти, раздавшая большую часть приготовленных лакомств, оживленно спорила с Джимом Саттоном, отстаивая свою точку зрения на единственно верную технологию приготовления морских гребешков.

Эмили Харпер не оказалось ни в главном здании, ни в павильонах для отдыха. Осмотр купальни, кортов и пляжа также результатов не дал. Те немногие отдыхающие, что игнорировали пикник, не встречали ее, да и служащие курорта ничего толком о ней не могли сообщить.

Франциск было решил, что девочка попросту прячется, протестуя таким образом против вмешательства в ее личную жизнь. Проходя по тропинке мимо небольшого причала, он призадумался, не резко ли вел себя вчера ночью, и, споткнувшись, бросил невольный взгляд на ту сторону озера. Глаза его гневно сузились, нашарив коттедж номер тридцать три. Ну почему, почему из всех окрестных курортов мистеру Лорпикару приглянулся «Лост-Сэйнтс»?

Музыкант тихо выбранился и вскинул голову, заслышав стук печатной машинки. Дверь в восьмой домик была приоткрыта, что давало возможность увидеть нарушителя тишины. Майрон Шайрес сидел на кушетке, нависая над крошечным столиком. Кисти рук его напоминали танцующих пауков.

— Кто тут? Мистер Франциск? — спросил, поднимая голову и близоруко щурясь, писатель. Пулеметная очередь оборвалась.

— Я, мистер Шайрес. Вы дома? А как же пикник?

Музыканту нравился этот большой рассеянный человек; к тому же его радовала возможность отвлечься.

— Я собираюсь туда, — сказал Шайрес. — А который теперь час?

— Второй. — Франциск улыбнулся.

— Второй? — недоверчиво переспросил Шайрес. — Не может этого быть.

— Там еще много еды, — заверил Франциск.

Шайрес весело рассмеялся.

— Мне нужен человек, который бы помнил обо всех мелочах. Мою бывшую супружницу моя забывчивость весьма злила. — Он замолчал. — Вас ведь не прислали меня туда отвести?

— Нет, — уронил Франциск, прислоняясь к стене. — Я вообще-то ищу дочку Харперов. Ее родители беспокоятся: она не явилась к обеду.

— Дочка Харперов? — переспросил Шайрес. — Это такая застенчивая девушка, похожая на привидение?

— Да, это она, — кивнул Франциск. — Вы ее видели?

Шайрес, подравнивавший бумаги, ответил не сразу.

— Не сегодня. Минувшей ночью. Я прогуливался по берегу озера, а она стояла под фонарем. Я нашел ее очень изящной.

Франциск и сам видел Эмили прошлой ночью, а потому лишь рассеянно покивал, но для порядка спросил:

— Когда это было?

— Довольно поздно. Часа, по-моему, в три. Вы же знаете — я из сов. — Писатель убрал листы повести в папку и накрыл пишущую машинку футляром.

— В три? — удивленно воскликнул Франциск. — Вы уверены?

— Ну, может быть, чуть-чуть раньше. — Шайрес наморщил лоб. — Но ненамного, ибо радио отключают в два, а когда я пошел проветриться, оно уже молчало. — Он вгляделся в лицо собеседника. — Что-то стряслось?

Франциск вздохнул.

— Надеюсь, что нет. — Он посмотрел на писателя. — Как думаете, вы без меня сумеете найти остальных?

Шайрес рассмеялся:

— Я, конечно, рассеян, но не настолько, — весело сказал он. — Пикник, устраиваемый Кэти, несомненно, огромное удовольствие. Думаю, меня куда надо приведет восхитительный запах. — Писатель встал, накидывая на плечи пиджак.

— Вы не могли бы повторить мистеру Роджерсу то, что соизволили мне сообщить?

— Где и когда я видел девочку? Ладно. Я, безусловно, заинтригован, но врожденная деликатность не позволяет мне расспрашивать вас.

— Позднее, надеюсь, все и так объяснится. Да, постарайтесь, чтобы ее родители не слышали ваш разговор.

— Я, возможно, зануда, однако не полный олух.

Шайрес взял с тумбочки ключ и повернулся, чтобы добавить к своей фразе пару цветистых сентенций, но на ажурном крылечке уже никого не было.

Дорожка, петлявшая по северному берегу озера, была хорошо ухоженной. Там, где склон становился особенно крут, ее ограждали перила, а в темное время суток над ней через каждые пятьдесят футов горели довольно яркие фонари. Франциск прекрасно знал, куда направляется, а потому шагал быстро, не глядя на указатели, и, когда тропа пошла резко вверх, даже не снизил шага.

Тридцать третий коттедж строили лет восемь назад. В нем, как и в соседних домиках, имелись гостиная с кухней, спальня, ванная комната и открытая летом веранда.

Франциск обошел маленькое строение, прикидывая, на месте ли господин Лорпикар, но в домике было тихо. Вернувшись к входной двери, он энергично побарабанил по ней костяшками пальцев.

— Мистер Лорпикар! — Красный листок, прикнопленный к косяку, показывал, что горничная сюда еще не заглядывала, и это было в порядке вещей — ведь в межсезонье курорт сокращал количество персонала, а посему самые дальние домики обслуживались иногда чуть ли не к ночи.

Повторный стук, гораздо более громкий, тоже не дал результатов, и Франциск, порывшись в карманах, выудил из них универсальный ключ. Он постучал для верности в третий раз, ибо ему уже не единожды доводилось попадать в неловкое положение, усугублявшееся подчас тем, что супруги смущенных любовников посиживали в каком-нибудь из развлекательных павильонов, мирно поджидая своих благоверных.

Дверь медленно отворилась, явив безупречно обставленную гостиную. Ничто в ней не намекало на то, что коттедж обитаем. Не было там ни газет, ни журналов, ни каких-либо личных вещей — например, фотокамер или рыболовных подсачников, не было вообще ничего, кроме мебели и предметов, какие предоставлял своим клиентам курорт.

Эмили обнаружилась в спальне — на ложе, под покрывалом. Неестественно бледная, с прикрытыми проваленными глазами, она, похоже, спала.

— Эмили! — окликнул Франциск полушепотом. Девушка не проснулась, и он подошел ближе, предварительно оглядев помещение и убедившись, что в нем никого больше нет. — Эмили Харпер!

Та застонала, не открывая глаз.

Франциск осторожно отогнул покрывало и увидел то, что и ожидал. Эмили была совершенно раздета — ребра и тазовые кости ее грозили прорвать тонкую кожу, на которой виднелось что-то вроде темных маленьких ссадин. Приглядевшись к этим отметинам, Франциск мрачно кивнул.

— Боже, это любитель, — прошептал он, возвращая покрывало на место.

Одежда девочки бесформенной кучкой валялась в ванной, где в остальном царила ослепительная стерильность. Ни бритвы, ни зубной щетки. Франциск вновь кивнул, подобрал одежду и вернулся в спальню. Он снова снял с Эмили покрывало и решительно принялся ее одевать.

— Не знаю что и сказать, — пробормотал доктор Мюллер, отходя от кровати. Он нервно провел рукой по седеющим волосам. — Понимаете, это не мой профиль. Я наблюдаю своих пациентов годами и ставить диагнозы без анализов не могу.

— Конечно, я понимаю, — ответил Франциск. — Но вы ведь не можете не признать, что для молоденькой девушки такое состояние необычно.

— Да, необычно, — кивнул доктор, старательно пряча глаза. — И родителям, безусловно, следует отправить ее туда, где ей окажут помощь.

— Ближайшее подобное учреждение, — холодно произнес Франциск, — расположено в тридцати милях отсюда, оно ориентировано на лесорубов. То есть на переломы, ожоги, укусы животных и змей.

Доктор Мюллер стиснул холеные ручки.

— Ну… все равно ее надо куда-нибудь отвезти. Боюсь, лично я тут бессилен.

— Но почему же? — спросил Франциск. Он так надеялся на этого эскулапа.

— Здесь нет никакого стационарного оборудования. Да. А у меня нет лицензии на практику в этом штате. Малейшая ошибка может мне дорого обойтись. Нет, я решительно не могу взять на себя такую ответственность. — Доктор бочком двинулся к выходу, потом приостановился. — Как вы считаете, мистер Роджерс не будет в претензии, если я съеду отсюда пораньше?

— Это ваше личное дело, — ответил Франциск, хмурясь.

— Мне должны вернуть кое-что, ведь я заплатил вперед. — За маской высокомерия пряталась неуверенность.

— Думаю, мистер Роджерс сумеет это уладить.

— Да? Хорошо. — Дверца ловушки для медиков без лицензии вкрадчиво скрипнула и закрылась.

Франциск остался стоять, как стоял, в меньшей из двух спаленок девятнадцатого коттеджа. В гостиной томились Харперы, но с ними была Гарриет — голос ее, проникавший сквозь тонкую перегородку, звучал уверенно и спокойно.

Раздался стук. Франциск повернулся и увидел мистера Харпера, робко замершего в дверях.

— Доктор не знает, в чем дело. Он сказал, что надо бы сделать анализы.

— Мудрое заключение, — согласился Франциск, ободряюще улыбаясь. — Но, возможно, не следует нагнетать обстановку. Девочке все эти дни нездоровилось, а переживания последнего времени и вовсе переутомили ее. — Правдоподобно, мелькнуло в его мозгу. Впрочем, все, что мистеру Харперу требуется, это приемлемое объяснение. — Может быть, следует вызвать доктора из «Фокс-Холлоу». Он практикует в этих краях. Или давайте отвезем девочку прямо к нему. — Зная наверняка, что мистер Харпер откажется от последнего, он все же прибавил. — Хотя такая поездка всех еще больше переполошит.

Мистер Харпер помотал головой.

— Мы не хотим огласки. — Он сделал шаг к постели. — Ей не хуже?

— Я не заметил. — Это было почти правдой. — Впрочем, ей нужен пригляд. Думаю, миссис Гудмен и моя приятельница, мисс Монталье, не откажутся взять на себя роль сиделок.

— О, тут мы с женой справимся сами, — не раздумывая, ответил мистер Харпер.

Франциск понял, что перегнул палку.

— Конечно, но вам ведь понадобится поддержка. Я же сейчас пошлю кого-нибудь за врачом. Доктор Фитцфаллен скор на ногу и тут же приедет. — Он видел, какое впечатление произвела фамилия медика на мистера Харпера, и внутренне усмехнулся. Интересно, как поведет себя этот мямля, когда обнаружит, что доктор Фитцфаллен — индеец? Но это потом, мелькнуло в мозгу.

— А ей оказали первую помощь?

— Этого не потребовалось, — мягко ответил Франциск. — Я осмотрел ее, проверил пульс и дыхание и убедился, что нет переломов. Мистер Харпер, — сказал он более строго, — ваша дочь сейчас в шоковом состоянии. У нее ведь были какие-то физиологические проблемы, да? — Ему совсем не хотелось вынуждать перепуганного папашу обсуждать с ним похождения своей беспутной дочурки, однако не следовало оставлять того в заблуждении, будто все идет хорошо.

— Как вам сказать… — пропищал мистер Харпер, с трудом выдерживая взгляд темных глаз.

— Если были, — непреклонно продолжил мучитель, — лечение будет одним, если нет, то — другим. Утаив что-то, вы можете навредить своей дочери.

— Проблемы были, — выдохнул виновато отец.

— Обязательно расскажите о них врачу. Иначе дело кончится плохо. — Сухо кивнув, Франциск вышел в гостиную. — Гарриет, — сказал он, хмурясь, — позовите Джима и приходите в бар.

У Гарриет Гудмен хватило ума подчиниться не слишком учтивому повелению, не задавая лишних вопросов.

— Я пришла в ужас! — трубно провозгласила миссис Эммонс, уставясь на миссис Грейнджер, провалявшуюся полдня с мигренью и потому многое пропустившую. — Девочка была белая как бумага, как мел… Я чуть было не разрыдалась! — Она дала знак бармену смешать ей новый коктейль. С текилой, все с той же текилой, хотя тянуло ее по-прежнему к ни с чем не сравнимому бренди.

В другом конце салона сидели за столиком трое: музыкант, Гарриет Гудмен и журналист. Они держались подчеркнуто обособленно, так что двум пожилым красавицам ничего не оставалось, кроме как выплескивать излишки переполнявших их чувств на Фрэнка. И тот в них уже тонул.

— Конечно, у меня нет права настаивать, — сказал, глядя в пространство, Франциск.

— Я не люблю держать под спудом скандальчики, а этот — просто картинка. — Журналист приложился к чашке с остывшим кофе. Сделав глоток-другой, он скривился. — Боже, какая гадость!

Гарриет Гудмен мрачно сдвинула брови.

— Ребенок в критическом состоянии.

— Да, — согласился Франциск.

— Я помогала матери раздевать ее. Тело бедняжки покрыто какими-то странными… — Она замялась, подбирая определение.

— Я видел, — сказал Франциск. Очень негромко, чтобы не привлекать внимания дам, сидящих у стойки.

— Видели? — озадаченно переспросила Гарриет.

Джим Саттон вытянул шею.

— Что такое? Выкладывайте, Франциск.

Тот заколебался.

— Что-то вроде крохотных ссадин, окруженных своеобразными синячками.

Журналист покачал головой.

— Похоже, этот молодчик в постели сам дьявол.

— Это не смешно, Джим, — резко бросила Гарриет.

— Не смешно, — кивнул журналист. — Но ссадины не прыщи — они сами собой не возникают. Это ведь Лорпикар?

— Вероятно, — ответил Франциск. — Во всяком случае, я нашел ее в его спальне, совершенно раздетую и накрытую лишь покрывалом. — Он помолчал. — Шумиха вокруг дела преподобного Мастерса явно не доставила девочке радости. И если пресса опять ею займется…

— А она займется, — вставил Джим.

Франциск махнул рукой и продолжил:

— Это может совсем ее подкосить. Родители Эмилии даже сменили фамилию, чтобы избавить дочь от излишних переживаний, а тут…

— Да, — подхватила Гарриет. — Вы, безусловно, правы. Мы должны проявить максимум деликатности. Это в первую очередь касается тебя, Джим.

— И тебя, — отбил нападение тот. — Тебе ведь тоже захочется упомянуть о ней в своих нудных лекциях, так что молчи.

— Перестаньте, — с неожиданной властностью сказал музыкант, и парочка виновато притихла. — Я лишь прошу, чтобы каждый из вас придержал себя, хотя бы на первых порах — из сострадания, пока девочка не пойдет на поправку. Гарриет, мне думается, вам лучше быть рядом с Эмили, когда та очнется от шока.

— Вы, кажется, совершенно уверены, что бедняжка очнется, — раздраженно заметила Гарриет.

— Да, уверен. Я встречался с подобным. Правда, не здесь и довольно давно. — Он посмотрел в окно — на длинные тени, возвещавшие приближение ночи.

— Если вы что-то знаете, почему не скажете Харперам? — требовательно спросил журналист.

— Потому что они мне не поверят. Их убедит заключение доктора, а не мое. Джерри Фитцфаллен осмотрит Эмили и сделает свои выводы. Тогда и поглядим, совпадут ли они с моими.

Гарриет неуверенно улыбнулась.

— Родители, да. Им легче услышать плохое от человека, облеченного соответствующими правами. — Она поднялась. — Пойду, переоденусь к ужину, а по дороге навещу Харперов.

— Спасибо, — сказал Франциск и переключил все внимание на журналиста. — Ну, Джим, а как вы? Согласны помалкивать какое-то время?

Тот пожал плечами.

— Я в отпуске. В Денвере затевается крупный процесс, и на ближайшее полугодие у меня есть работа. Я сделаю вид, что ни о чем не знаю, если положение не изменится. Если всплывет еще что-нибудь, ничего обещать не могу. — Он потянулся к стакану. — Кажется, я теряю форму. Год-два назад я бы обнародовал эту историю, даже если бы меня за то прокляли. Наверное, мне все-таки пора на покой. — Журналист одним махом заглотил всю порцию рома и отвернулся к окну.

До ужина оставалось минут пять, когда тишину вестибюля огласило негромкое:

— Мистер Роджерс, нельзя ли с вами потолковать?

Распорядитель отошел от конторки.

— Конечно, мистер Франциск. Мне подняться в библиотеку?

— Если не трудно. — Музыкант стоял на площадке, придерживая неприметную дверцу.

— Лорпикар? — спросил мистер Роджерс, входя.

— Да. Я был в тридцать третьем коттедже. Там никто не живет. Это значит, он может быть где угодно. Я попросил служащих проверить пустующие строения, но не рассчитываю на какой-либо результат. Один Господь ведает, что может прийти ему в голову! — Небольшой крепко сжатый кулак с силой врезался в стенку дубового шкафа, и та дала трещину. — Мы даже не знаем, на нашей он территории или нет! Где он ночует? В палатке? В лесу?

— А «Фокс-Холлоу»? Он не может прятаться там? — спокойно спросил мистер Роджерс.

— Сомневаюсь. Этот рейнджер — как его? Бакус? — тут же учуял бы что-то неладное. — Человек в черном сел, потом встал. — Идиот оставляет кровоподтеки!

— Как девочка? — спросил мистер Роджерс.

— Думаю, все обойдется. Если мы сумеем как-нибудь оградить ее в ближайшую пару ночей. Она все забудет, как забыла преподобного Мастерса. — Франциск невесело усмехнулся.

— Что вы собираетесь делать? — Мистер Роджерс придвинулся к креслу, но садиться не стал.

— Найти его. Пока он не наделал новых ошибок. — Франциск потер лоб. — Он мог бы охотиться где угодно, но случай привел его к нам!

— Что сталось бы с девочкой, если бы ее не нашли?

Ответа не было, да его и не ждали.

— Гарриет не решается повесить над изголовьем больной распятие, опасаясь, что вид его разбередит в душе Эмили старые раны. Она, возможно, права, но этот символ стал бы преградой для Лорпикара. Он наверняка верит в мифы, — Франциск посмотрел в окно. — Надо бы взять у Кэти связочку чеснока. Чеснок — тоже средство.

— Я загляну к ней, — кивнул мистер Роджерс.

Франциск неожиданно хохотнул:

— Я становлюсь добрым дядюшкой, да? И каким же? Уж всяко не Томом. Но что мне еще остается? Нам следует урезонить зарвавшегося новичка, и как можно скорее, иначе все мы — ты, я, Мадлен — окажемся в центре внимания и подвергнемся совершенно ненужному риску. — Он задумчиво посмотрел на мистера Роджерса. — Впрочем, мы видывали и худшее, старина. Я не виню тебя, я изумляюсь, как сам все это проморгал.

Мистер Роджерс позволил себе улыбнуться.

— Благодарю. — Он сделал шаг к двери. — Начинается ужин. Пожалуй, мне надо сойти вниз. Да, — прозвучало уже с порога. — Звонили из «Фокс-Холлоу». Джерри Фитцфаллен приедет к восьми.

— Хорошо, — откликнулся музыкант. — К тому времени, думаю, что-нибудь прояснится.

Ему не суждено было долго пребывать в этой уверенности. Покинув библиотеку, он спустился по лестнице в вестибюль, но не успел дойти до выхода на террасу, как его нагнал болезненно громкий окрик:

— Франциск!

Миссис Эммонс, спешившая к барной стойке, застыла на месте, чета Уайлеров обратилась в слух. Алжирская, отделанная стеклярусом накидка Элеоноры посверкивала как новогодняя елка.

Франциск, иронически подбоченившись, обернулся:

— Миссис Гудмен, если та лягушка все еще сидит в вашей ванной… — Этот казус в прошлом году переполошил весь курорт и стал поводом для неисчерпаемых шуток. Ник Уайлер расхохотался и начал во всеуслышанье припоминать детали забавного происшествия.

Под его раскатистый говорок Гарриет благодарно кивнула:

— Спасибо. А я, лишь открыв рот, поняла, что надо вести себя тише. Вы быстро соображаете, быстрее, чем я. — Она потерла лоб, поморщилась и сказала: — Мне жаль, но Эмили скрылась.

— Скрылась? — повторил тупо Франциск.

— Я услышала крики миссис Харпер и пошла к ним узнать, в чем дело. Та ответила, что покинула спальню дочери совсем ненадолго, чтобы сходить в туалет, а когда возвратилась, там уже не было никого.

Франциск ладонью помял гладко выбритый подбородок.

— Ясно. Благодарю. — Он кивнул Гарриет, толкнул стеклянные двери и, сбежав с террасы, зашагал через парковочную площадку, сокращая таким образом себе путь к девятнадцатому коттеджу, хотя и не очень надеялся, что разговор с Дорис Харпер что-нибудь ему даст.

Джерри Фитцфаллена долго уламывать не пришлось. Ему предоставили один из лучших коттеджей курорта и ужин, приготовленный лично Кэти. Случай очень неординарный, сказал он, а гости «Фокс-Холлоу» как-нибудь в эту ночь обойдутся и без врача. Абориген-эскулап внимательно выслушал и родителей девочки, и Гарриет Гудмен, и всех, кто видел Эмили в ее «ужаснейшем состоянии», и всех, кто ничего не видел, но имел свое мнение о случившемся. Узнав от Джима Саттона о связи девочки с Мастерсом, он горестно покачал головой и отпустил в адрес преподобного пару крепких словечек, как чуть позднее и в адрес доктора Мюллера, решительно отказавшегося с ним говорить. Тот заявил, что никогда прежде не видел таких странных травм и не желает влезать в это дело.

Салон был полон, но музыка в нем не звучала, ибо и мистер Франциск, и половина персонала курорта прочесывали окрестности, разыскивая как беглянку, так и мистера Лорпикара.

— Я сразу себе сказала, что таким нельзя доверять, — заявила миссис Эммонс, обращаясь к недавно прибывшим сестрам Дженкинс — Салли и Элизабет.

— Каким таким? — поинтересовалась Салли, локтем отодвигая от сестрички коктейль.

— Ну… вы должны понимать. Такие мужчины… о да, их отличает свирепая, дикая красота. Высокий, смуглый и очень властный! — В тоне рассказчицы промелькнуло невольное восхищение. — Он явно из тех, что, избрав себе женщину, не остановятся ни перед чем.

Уайлеры за соседним столиком также были возбуждены.

— Раз обнаружены синяки, — разглагольствовал Ник, — значит, он ее избивает. Закомплексованным девушкам иногда даже нравится подобное обращение, но лично я бы такого не потерпел.

— Не могу и представить, через что прошла бедная девочка, — согласилась Элеонора, хотя по глазам ее было видно, что она все себе представляет и с удовольствием через это прошла бы, вздумайся мистеру Лорпикару залучить в свои сети ее.

Вошли Брауны, Тед и Катрин. Их тут же забросали вопросами, поскольку им, как обладателям собственных лошадей, было предложено принять участие в поисках. Наслаждаясь всеобщим вниманием, они поведали, что к экспедиции присоединился пожарный патруль, правда, местный рейнджер пошел на это весьма неохотно.

— Видите ли, — заметил Тед, ухмыляясь, — мистер Бакус считает, что эти двое совсем не желают, чтобы их скоро нашли. Он так и сказал господину Франциску.

В публике раздались понимающие смешки. Хорошо, что Харперы сидят у себя, подумала Гарриет Гудмен.

— Этот Бакус сущий мужлан, — кивнула, поигрывая глазами, Катрин. — Его волнует только пожарная безопасность.

Присутствующие одобрительно загалдели, и Тед Браун под шумок двинулся к стойке, чтобы глотнуть чего-нибудь горячительного.

Час спустя общий галдеж так усилился, что никому уже не было дела до музыканта, вошедшего в шумный салон. Его черное одеяние было пыльным, лицо — усталым, в темных глазах плескался холодный гнев. Он быстрым шагом пересек помещение и подошел к столику Джерри Фитцфаллена, погруженного в разговор с Гарриет.

— Вы мне нужны. — Не дожидаясь ответа, музыкант пошел прочь. Доктор, коротко кивнув собеседнице, поспешил следом за ним.

На террасе Франциск повернулся.

— Мы нашли ее. Она мертва.

— Вы уверены? — спросил врач. — Людям в таких случаях свойственно ошибаться.

Ответ был скорым и резким:

— Я повидал достаточно мертвецов.

Доктор сузил глаза.

— Где она?

— В девятнадцатом домике. Ее родители… на них жалко смотреть. Есть у вас что-нибудь успокоительное для миссис Харпер?

— Я возьму свой чемоданчик. Девятнадцатый на восточной дорожке, не так ли?

— Да. Предпоследний справа. — Музыкант посмотрел на врача. — Джерри, держитесь настороже.

Тот озадаченно поднял брови, потом, пожимая плечами, двинулся к своему авто.

В коттедже номер девятнадцать царило отчаяние. Безутешная мать, присев на краешек кушетки, сотрясалась в немых истерических судорогах, ее обнимала за плечи Мадлен де Монталье. Франциск, наливавший мистеру Харперу третью порцию виски, указал глазами на женщин.

Кивнув, доктор поставил свой чемоданчик на столик и подсел к Дорис Харпер.

Та, поглядев на него, испуганно всхлипнула и обернулась к мужу.

— Говард!..

Франциск щелкнул пальцами, переключая ее внимание на себя.

— Да, миссис Харпер, вам повезло, — очень ласково произнес он. — Доктор Фитцфаллен еще не уехал и хочет вас осмотреть.

— Но Эмили! — вскрикнула мать.

— Позже, — незамедлительно отозвался Франциск. — Сначала — вы, остальное потом. — Он вздохнул, спрашивая себя, случалось ли слышать что-то подобное этой худенькой, рано увядшей женщине прежде? Или всю свою жизнь она безропотно провела на втором плане, всегда уступая другим свое право на так ей необходимое сострадание, причем без всякой надежды получить что-либо взамен?

— Я сделаю вам укол, миссис Харпер, — с профессиональной невозмутимостью произнес врач. — Вы ведь побудете с ней… мисс?

— Сколько потребуется, — кивнула Мадлен.

Миссис Харпер неловко прилегла на кушетку и стиснула зубы, готовясь к уколу.

— Ну вот, — сказал доктор. — Теперь она какое-то время поспит. Однако отсюда ее надо бы увезти, и как можно скорее.

— Но куда? — вскричал мистер Харпер. — Мы ведь все продали и даже переменили… — Он замолчал, тревожно помаргивая глазами.

— Имя? — мягко спросил музыкант. — Теперь это не важно. Вам надо заняться приготовлениями к похоронам. У вас, полагаю, имеются родственники…

— Господи помоги, похороны! — всхлипнул мистер Харпер, закрывая руками лицо.

— Господа, — властно сказала Мадлен, — мне кажется, мистеру Харперу надо побыть одному. — И она решительным жестом отделила убитого горем отца от мужчин.

— Давайте осмотрим тело, — тихо сказал Джерри Фитцфаллен.

Франциск молча толкнул дверь маленькой спальни.

Обнаженная Эмили недвижно лежала на узкой кровати, отметин на ее коже прибавилось, а тело приобрело бледно-зеленоватый оттенок.

— Господи Иисусе! — пробормотал врач. — Я не вижу посмертных кровоподтеков.

— Есть небольшие — на ягодицах, вот и все, — тихим, бесцветным голосом ответил Франциск.

— Значит, причина смерти — потеря крови. О том говорит и ее общая бледность. — Врач наклонился, чтобы потрогать ранку на сгибе локтя. — Сколько таких?

— Шестнадцать. Семь старых и девять новых. Семь было, когда мы вызвали вас. Она лежала пластом, в бессознательном состоянии.

— Это неудивительно, настораживает другое. — Врач еще раз потрогал ранку. — Животные так не кусают. Или это что-нибудь ритуальное?

— С ней был вампир, неумелый и жадный, — сказал вдруг Франциск.

— Ради Бога, оставьте шутки! — отмахнулся Джерри Фитцфаллен. — Надо поставить в известность власти. Приедут шериф с полицейским медиком — и что им сказать? — Он пригляделся к укусам на ребрах. — Ранки совсем неглубокие. Что же вызвало столь обильное кровотечение?

Франциск промолчал.

— Надо подумать, — рассеянно пробормотал индеец. — Надо крепко подумать. Тут что-то не так. Вы не могли бы позвонить в Ред Уэлл? Скажите, что я прошу их прислать спецтранспорт. Дело не срочное, но пока они раскачаются…

— Конечно, — ответил Франциск, испытывая немалое облегчение от того, что ему столь деликатным образом указывают на дверь. В конце концов, пора заняться своими делами, а не тереться без толку около озабоченного врача.

Харперы уехали утром. Засобирались и проживавшие в первом домике Барнсы, хотя ничто не мешало им посиживать у бассейна и предаваться игре в пинг-понг.

— Она все время ходила мимо, — нервно оглядываясь, пояснил мистер Варне.

— Я понимаю, — заверил его мистер Роджерс. — Разницу выдать наличными или примете чек?

— Сколько человек уже убыло? — спросила несколько позже, спускаясь к конторке, Мадлен.

— Доктор Мюллер, Барнсы, Харнеры, Аманда Фарнсворт и старики Линдхольмы, которым и впрямь противопоказаны сильные ощущения, в каких у нас не было недостатка. — Мистер Роджерс аккуратно закрыл переплетенный в кожу регистрационный журнал.

— Но господин Лорпикар еще здесь? — Фиолетовые глаза молодой женщины посветлели от гнева.

— Кто знает? Если он и уехал, то выписаться позабыл. Что меня лично очень устроило бы, — сдержанно заключил мистер Роджерс и повернулся к Джиму Саттону, вошедшему в вестибюль со стороны террасы.

— Кто-нибудь из вас видел Гарриет? — обеспокоенно спросил журналист.

— Нет, после завтрака — нет, — ответил распорядитель. — А вы, мисс Монталье?

— Сегодня — нет.

Джим раздраженно нахмурился.

— Она все утро молола какую-то чушь. Утверждала, что сможет определить, где прячется Лорпикар, как только поймет мотивы его поступков. Бред, да и только! — Он направился к выходу, потом обернулся. — Если придет Франциск, дайте мне знать. Все посходили с ума из-за глупой девчонки. Я знаю, это звучит цинично, но… к черту все! — Журналист толкнул дверь и вышел.

— Где граф? — тихо спросила Мадлен.

— Осматривает коттеджи на северном берегу. Южные он уже осмотрел, — сказал мистер Роджерс и прибавил: — Спасибо. Вы ведь сейчас пойдете к нему?

Мадлен помолчала.

— Да. Гарриет ему нравится. — Она досадливо передернулась, потом усмехнулась. — Мне, кстати, тоже.

— Потом у нас и миссис Эммонс заблудится в придорожных кустах! — вскипел Франциск, услышав о Гарриет. — Почему ей не сидится на месте?

— Возможно, по той же причине, что и тебе, — улыбнулась Мадлен, но улыбка вышла печальной.

Франциск, протянув руку, погладил ее по щеке.

— Я люблю только тебя, и ты это знаешь. Я понимаю, слова мало что значат, но это единственное, чем мы можем делиться. — Он быстро прижался к ней, зарываясь лицом в копну густых темных волос. Она тихо вскрикнула, словно от боли.

— Почему не ты, если я так люблю?

— Потому что мы — одной крови. Бессмертие диктует искать рай на земле, и какое-то время он все-таки был нашим. Как, впрочем, и ад, — прибавил он, помолчав.

Их поцелуй был лихорадочно кратким.

— Надо найти Гарриет, — произнесла, отстраняясь, Мадлен.

— Да, если мы не хотим новых трагедий, — мрачно усмехнулся Франциск. — Тут где-то спрятан ящик с землей, куда он укладывается на дневки.

— А что, если с Гарриет выйдет то же, что с Эмили? — осторожно спросила она.

Он попытался сыронизировать:

— Тогда перо Джима Саттона не удержишь. Двойная сенсация — мечта журналиста, и ты должна это знать.

Фиолетовые глаза потемнели.

— Не смейся.

Франциск вздохнул.

— Джим может позволить себе роскошь отбросить благоразумие, но нам этой роскоши не дано. — Он посмотрел на пустые коттеджи. — Не хочется продавать это место. Мне здесь нравится. Горы напоминают о доме.

Мадлен прикоснулась к его руке.

— Возможно, все обойдется. Если с Гарриет ничего не стряслось, смерть девочки не вызовет много вопросов. Не стоит отказываться от «Лост-Сэйнтс».

— Возможно, — пожал плечами Франциск. — Там будет видно, а прямо сейчас я хочу обследовать левую группу коттеджей. Если ты возьмешь на себя правую, у нас есть шанс управиться в полчаса.

Гарриет лежала в сарае, где хранился конюшенный инвентарь. На горле и на запястьях ее темнели жуткие пятна, одна из ранок медленно кровоточила.

— Господи! — выдохнула Мадлен. — Да он просто рехнулся!

— Судя по всему, да, — сухо заметил Франциск и наклонился, чтобы взять женщину на руки. — Она придет в себя, но, думаю, лучше не афишировать то, что произошло. Позади моего кабинета имеется комнатка. Там Джерри Фитцфаллен сможет ее осмотреть.

— И какие он сделает выводы? — Мадлен закусила губу.

— О, дорогая, не забывай, что Джерри — индеец и склонен скорей упрощать, чем усложнять. Например, недавнюю гибель одного из его соплеменников во время какого-то родового обряда вполне можно было отнести к ритуальным убийствам, но он констатировал смерть от укуса змеи. Что, в общем, отвечало действительности, если не вдаваться в детали. — Он нес рослую Гарриет легко, словно ребенка. — Лучше убедись, что впереди никого нет. Мне не хотелось бы умножать количество вздорных слухов.

Джим Саттон побледнел, потом жутко побагровел и прорычал;

— Уничтожу ублюдка! — Он смахнул капли пота со лба. — Найду и уничтожу.

— Чем подставите себя под удар, — возразил резко Франциск. — И Гарриет тоже, заметьте. Не горячитесь, Джим. Она будет больше вам благодарна, если вы посидите с ней, вместо того чтобы попусту носиться по окрестным холмам, гоняясь за каждой тенью.

Комнатка, в которой они находились, была обставлена по-спартански. Узкая жесткая кровать, простой письменный стол, стул. На стене три картины, из каковых выделялась одна, изображавшая Орфея, оплакивающего Эвридику.

— Ваша спальня? — спросил журналист, оглядевшись. Первый приступ гнева прошел, и в нем стало просыпаться профессиональное любопытство.

— Да.

— Весьма аскетично.

— Мне нравится, — ответил Франциск.

— Орфей написан в манере Сандро Боттичелли.

— Верно. — Франциск придвинул к кровати единственный стул. — Садитесь. Она очнется к вечеру. Я попрошу Фрэнка прислать вам рому. — Он умолк и продолжил лишь тогда, когда журналист сел. — Не открывайте дверь никому, кроме меня и мистера Роджерса. Есть вероятность, что Лорпикар попытается найти Гарриет, чтобы закончить начатое.

Глаза Джима Саттона полыхнули огнем.

— Я убью его! — Это звучало как клятва.

— Да? — Франциск внимательно оглядел журналиста. — Вы нужны Гарриет. Оставьте его мне.

— Вам? — с вежливым скептицизмом спросил Джим.

— Друг мой, я знаю, на что иду. А вы — нет. Это может стоить вам жизни, — он наклонился над Гарриет. — Она очнется. Думаю, серьезных последствий не будет.

— Господи, надеюсь, что нет! — нервно вскричал Джим Саттон.

Франциск с трудом подавил улыбку.

— Я сообщу вам, когда все разрешится. А пока наберитесь терпения. Если захотите куда-нибудь выйти, дайте знать мистеру Роджерсу. Ее нельзя оставлять одну.

— Значит, ей может стать хуже? — Журналист ухватил собеседника за рукав.

— Вряд ли. Кризис уже миновал. Но остается риск внешней угрозы. — Чтобы убедить репортера, что опасность действительно велика, Франциск чуть возвысил голос. — Лорпикар опьянен новой победой, и если он до нее доберется…

— Дьявол! — Джим с отвращением передернулся. — Мир полон психов.

Франциск ничего не сказал. Закрывая дверь, он видел, с какой неуклюжей нежностью Джим Саттон поглаживает ладонь Гарриет.

За ужином разговоры не клеились, хотя в части блюд Кэти превзошла себя. Курортники пили больше обычного, а Ник Уайлер вызвался охранять с пистолетом террасу, но мистер Роджерс — к великому облегчению окружающих — сумел отговорить его от этой затеи. Когда все перешли в салон, страхи понемногу рассеялись, хотя миссис Эммонс периодически заявляла, что не уснет до утра.

Фрэнк с добродушной невозмутимостью колдовал над коктейлями, мистер Франциск подсел к клавесину, однако к двенадцати публику вновь охватило смятение. Многие потекли к выходу, засобирались и любители засидеться у стойки. Уайлеры, прихватив бутылку бурбона, тоже предпочли выйти в ночь вместе со всеми.

— Франциск, вы идете? — спросил бармен, запирая кассу.

— Через какое-то время. — Музыкант даже не обернулся. — Не ждите меня. — Он играл сонату Скарлатти. — И погасите свет, когда будете уходить.

— Как скажете, — проворчал, пожимая плечами, бармен.

Прошло около получаса. В салоне царила абсолютная тьма. Клавесин молчал, из кухни не доносилось ни звука, часы в вестибюле зловеще звякнули и умолкли.

Потом по полу побежал сквознячок, в столовой скрипнули половицы. Шорох шагов приблизился, и, когда ночной гость проскользнул в салон, Франциск зажег свет над клавиатурой старинного инструмента. Лампочка была маленькой, ее свет почти не рассеивал мрак, но человеку в черном плаще он показался вспышкой сверхновой звезды.

— Добрый вечер, господин Лорпикар, — сказал Франциск.

— Вы?!

Черная фигура отпрянула, взметнув угрожающе руки.

— Насмотрелись мистических фильмов? — мягко спросил музыкант.

Вошедший проигнорировал замечание.

— Не вздумайте встать у меня на пути, — продекламировал он с театральными подвываниями.

— Мне придется, — вздохнул Франциск.

К мистеру Лорпикару относились по-разному. Со страхом, с благоговением, с истерическим обожанием, но никогда — со спокойным терпением. Он чуть опешил, потом вытянулся во весь свой немалый рост.

— Вам не остановить меня.

— Остановлю. — Франциск приоблокотился о панель клавесина. Он сидел, скрестив ноги, в артистическом черно-белом костюме, несколько оживленном лишь заколкой с рубином.

Этот низкорослый и, вероятно, хлебнувший лишнего музыкантишка не представлял особой угрозы, и ночной гость презрительно фыркнул.

— Что ж, попытайтесь.

Воцарилось молчание. Часы в вестибюле пробили час, и Лорпикар встрепенулся.

— Время. Я не могу больше ждать, — заявил он сварливо.

— Можете, — ответил Франциск. Он продолжал сидеть, как сидел, и его тон был по-прежнему раздражающе вежлив. — Дальше вам пути нет. Вы ведете себя как неразумный варвар, и, подозреваю, вели себя так же и прежде. Нельзя бесконечно множить ошибки. — В голосе музыканта звякнула сталь.

Лорпикар скрестил на груди руки.

— Убирайтесь с дороги, Франциск.

— Не то. — Музыкант холодно усмехнулся. — Убраться придется вам. Никто не звал вас в эти края. Вы приехали сюда скромно, как гость, однако уже совершили убийство и собрались продолжить кровавую вакханалию. Но это у вас не пройдет.

Громко расхохотавшись, Лорпикар двинулся к лестнице, ведущей на верхние этажи.

— Женщина здесь, в этом доме. Я это чувствую по возрастанию моих сил. Она моя!

— Не думаю. — Франциск поднял правую руку, в которой тускло блеснул старинный маленький пистолет.

— И вы полагаете, эта хлопушка меня остановит?

— А вы предпочли бы распятие или чеснок?

— Если вы так много знаете, то должны понимать, что пули не могут причинить мне вред, — заявил Лорпикар, продолжая движение.

— Еще один шаг, и вы убедитесь, что могут. — В голосе невысокого музыканта звучала такая уверенность, что Лорпикар замер на месте.

— Я уже умирал, — заявил он заносчиво. — В одна тысяча восемьсот девяносто шестом году.

— Ах, вот оно что, — покачал головой Франциск. — Не удивительно, что вы верите во всю эту чушь с чесноком и всем прочим.

— Это не чушь, — неуверенно возразил Лорпикар.

Франциск медленно встал. Он был на добрых десять дюймов ниже противника, но тот ощутил внезапную робость.

— И за эти… сколько там?.. восемьдесят четыре годка вы так и не соизволили ничему научиться?

— Я познал силу ночи, страха и крови! — От этих слов люди седели, но музыкант лишь досадливо дернул щекой.

— Боже, спаси нас! — пробормотал он и, увидев, как Лорпикар попятился, прибавил с явственным осуждением: — От невежд и непроходимых глупцов. Что это с вами, милейший?

— Это имя… я не могу его слышать, — прошептал Лорпикар.

— Можете-можете, успокойтесь. — Франциск снова сел, но пистолет не убрал. — Видите ли, до вас мне, собственно, дела нет, но, находясь здесь, вы представляете для меня весьма значительную угрозу. Не сочтите это за комплимент, я никоим образом не хочу вам польстить.

— Смертным не дано знать, как тяжела жизнь после гроба! — взвыл Лорпикар, пытаясь хоть как-нибудь сохранить достоинство, но сконфуженно смолк, услышав иронический смех.

— Вы так заняты собой — позами, громкими заявлениями, что даже не пробуете задуматься: а кто, например, я?

— Но вы гуляете днем, — озадаченно произнес Лорпикар.

— А также пересекаю ручьи и хожу по лужам. И все потому, что набиваю подошвы землей своей родины. Вам что, неизвестен такой способ защиты? — Заметив изумление на лице ночного пришельца, музыкант покачал головой. — Я молюсь, беру в руки распятие. А еще знаю, что травма спинного мозга несет нам бесповоротную гибель. Так что предупреждаю: пуля, вошедшая между лопаток, успокоит вас окончательно и навсегда.

— Но раз вы вампир, то… — В тусклых глазах Лорпикара блеснуло нечто похожее на оживление.

— Это мало что значит. Моя снисходительность к существам, мне подобным, не распространяется на убийц. — Будничный тон заявления лишь подчеркивал его непреклонность. — Преступление всегда преступление, зарубите себе на носу. А еще усвойте, что именно поступки, подобные вашим, заставляют людей ополчаться на нас. Не надо скрипеть зубами, не надо искать себе оправданий. — Франциск без тени смущения или страха разглядывал долговязого кровопийцу. — Я тоже был молод и делал ошибки, но самообман всегда мне претил. В конце концов я нашел пристойные способы выживания, а несколько позже научился утолять свою жажду не причиняя партнерам особенных неудобств. И…

— Скажите уж прямо, что вы сами имеете виды на женщину, за какой я пришел, — с циничной усмешкой перебил Лорпикар.

— Возможно. Но я не сторонник насилия.

Лорпикар засмеялся.

— Нам ведь, если задуматься, нужна вовсе не кровь, — сказал спокойно Франциск. — Кровь только носитель различного вида энергий. И высшими животворящими силами ее способна наполнить одна лишь любовь.

— Любовь? — с отвращением произнес Лорпикар. — Любезный, я понял: вы просто сентиментальный слюнтяй. — Он подобрался, услышав, как часы отбивают четверть второго. — Я с удовольствием вас бы послушал, но — увы — мне пора. У вас недостанет духу спустить курок, а меня мучает голод! Убирайтесь с дороги!

— Это невозможно, — покачал головой Франциск.

— Я иду к ней! — захохотал Лорпикар.

— Стойте там, где стоите! — приказал Франциск, угрожающе шевельнув пистолетом.

Грохнул выстрел. Мистера Лорпикара швырнуло на стену, он мучительно всхлипнул, сползая по ней, и затих.

Музыкант обернулся. На пороге салона застыл удачливый мститель.

— И давно вы здесь? — поинтересовался Франциск после паузы.

— Достаточно, чтобы успеть понять, куда надо целиться, — ответил Джим Саттон, аккуратно ставя к ноге винтовку двадцать второго калибра.

— Я думал, вампиры превращаются в пыль или растворяются в воздухе, когда их убивают, — пробормотал журналист, втаскивая на взгорок недвижное тело.

Франциск, его поджидавший, спокойно сказал:

— Боюсь, вас ввели в заблуждение. Посмертной смены обличья тоже не следует ожидать.

— Черт. Куда как легче было бы волочить за крылышко тушку летучей мыши.

Джим, тяжело дыша, проследил, с какой легкостью его спутник взваливает убитого на плечо, потом сердито пожаловался:

— В этой истории мне далеко не все ясно.

— Хорошо, что коттеджи на северном берегу пустуют, — сказал Франциск, не реагируя на брошенную приманку.

— Что вы собираетесь делать? — спросил журналист, сдаваясь.

— Сжечь коттедж, в котором он жил, вместе с телом.

Франциск неприметно вздохнул. И сам Лорпикар, и его повадки вызывали у него отвращение, но он все же был огорчен радикальным вмешательством Джима. Ему удалось бы обезвредить этого идиота и без убийства.

— Зачем?

— Вскрытие нежелательно. Возникнет слишком много вопросов.

Джим, подумав, кивнул.

— Значит, вы вознамерились пустить по ветру то, что могло бы стать для меня золотым дном?

Франциск со своей ношей взошел на крыльцо уединенно стоявшего коттеджа.

— Что вы хотите этим сказать? — Он шевельнул труп плечом. — Ключи лежат в левом кармане.

Отпирая входной замок, репортер громко выбранился, потом широко распахнул дверь.

— Заносите. — Он досадливо сморщился. — Все равно я не стану об этом писать. Во-первых, из-за Гарриет, а во-вторых… Кто мне поверит?

— Итак, с чего началось возгорание? — недовольно спросил рейнджер, оглядывая пепелище. Он вел себя властно, не обращая внимания на добровольных помощников из числа местных курортников, окруживших его плотным кольцом.

— Не знаю, — ответил мистер Роджерс. — Я думал, мистер Лорпикар у нас уже не живет.

— Это что, тот самый тип, которого мы искали? — Рейнджер вконец разозлился. Он так намучился в последние дни, а на него вешают очередную загадку.

— Ну да. Но вчера его видели тут. Мистер Франциск и мистер Саттон даже вроде бы с ним говорили. — Распорядитель беспомощно покачал головой. — Камины у нас на днях проверяли. Кухонные духовочки тоже. Однако… — Он покосился на спекшийся ком, придавленный балками и кирпичами. — Похоже, наш гость прилег не в спальне, а на диване — в гостиной.

— Вот-вот, — хмыкнул с негодованием рейнджер. — Прилег, закурил и уснул, а диван загорелся. В прошлом году такое случилось и в Ред Уэлл. Глупость — и только! — Он вытер лоб рукавом. — Опять подвалила работенка Фитцфаллену. Хотя тут, по крайней мере, все ясно. Не то что с бедной девочкой, а?

— Да, — совершенно серьезно кивнул мистер Роджерс.

— Вам следует остерегать клиентов от курения в неотведенных местах.

— Вы правы, — опять кивнул мистер Роджерс. — Но… рейнджер Бакус, скоро рассвет, и наша Кэти наверняка уже хлопочет на кухне. Дайте нам шанс выразить свое уважение к вам.

Тот заколебался.

— Ну, в существующих обстоятельствах…

Джим Саттон счел нужным дожать ситуацию.

— Послушайте, мистер Бакус, — сказал он с превеликой учтивостью. — Я журналист, и мне бы хотелось, с вашего позволения, взять у вас интервью.

Рейнджер вмиг просиял, вся суровость с него слетела, и он, широко улыбнувшись, признался:

— Да и позавтракать не мешало бы, это факт.

Гарриет Гудмен подошла к стойке, чтобы рассчитаться за проживание. Она была бледна, но держалась.

— Нам очень жаль, что вы уезжаете, — сказал мистер Роджерс, возвращая ей кредитную карточку.

— И мне жаль, мистер Роджерс, — сказала она со всегдашней своей прямотой, — но Джим пригласил меня прокатиться с ним в Денвер, а в Боулдере намечается конференция…

— Я понимаю. — Распорядитель помолчал, потом осторожно спросил: — На будущее… двадцать первый номер оставить за вами?

— За мной? Нет, не стоит, — прозвучало в ответ. — Мне жаль, мистер Роджерс.

— И нам жаль, мисс Гудмен.

— Я отнесу ваш багаж, Гарриет, — крикнул с верхней площадки Франциск.

— Это… вовсе не обязательно, — замялась она. — Джим…

— Ждет вас в машине. — Франциск сбежал по лестнице в вестибюль. — Я еще раз прошу прощения за то, что случилось. — Он подхватил чемоданы.

— Не стоит, — рассеянно повторила женщина. — Я никогда не думала, что… — Она умолкла и пошла к выходу на террасу.

Спускаясь за ней по ступеням, Франциск мягко сказал:

— Гарриет, вам нечего опасаться. Это не бешенство, и один контакт, если так можно выразиться, ничего в вас не изменит.

Гарриет Гудмен застыла на месте, потом обернулась.

— А сны? Как быть со снами? — Взгляд ее был печален, и вопрос, содержащий упрек, прозвучал скорей жалобно, чем обвиняюще-гневно.

— Вы знаете испанский? — Она озадаченно кивнула. — «Y los todos estan suenos; Y los suenos sueno son», — процитировал он. — Думаю, это правда.

— «И все есть сны, и сны суть сон». — Пристально посмотрев на знатока испанской поэзии, Гарриет двинулась дальше.

— Поэты не лгут, Гарриет. — Франциск поравнялся с ней и зашагал рядом. — С моей стороны вам тоже нечего опасаться.

Она вновь кивнула.

— Но в будущем году я сюда не приеду.

Он не удивился.

— Я тоже.

Она встрепенулась.

— Где же вы будете?

— Пока не знаю. Мадлен хочет в Париж, да и я там давно уже не был. — Франциск глухо кашлянул и кивнул Джиму Саттону, стоявшему возле «порше».

— Как давно?

Он помолчал.

— Около полувека.

Она вздрогнула и отвернулась.

— До встречи, Франциск. Если это ваше настоящее имя.

— Оно не хуже любого другого. — Они подошли к машине. — Куда положить чемоданы?

— Я положу, — сказал Джим Саттон. — Вы позаботитесь, чтобы ее развалюху вернули прокатной компании?

— Конечно. — Франциск протянул женщине руку. — Вы многое значили для меня, Гарриет.

Та, помедлив, пожала сухую крепкую кисть и сказала — без ревности, но с легкой досадой:

— Однако Мадлен — единственная, не так ли?

Франциск пожал руку Джиму Саттону, и опять подошел к Гарриет.

— Верно, Мадлен единственная. — Он придержал для нее дверцу «порше». — Но… — Последовала короткая пауза. — В мире не существует и другой Гарриет.

Дверца захлопнулась, и провожающий повернулся к машине спиной. Джим Саттон и Гарриет Гудмен смотрели, как он уходит от них своей танцующей, легкой походкой, пропадая в игре света и тени, — этот невысокий, но удивительно сильный, удивительно ладно сложенный и затянутый во все черное человек.

Письмо графа де Сен-Жермена к Мадлен де Монталье