КТО ОНИ?

Слава приехал на разъезд вечером. Как всегда, остался ночевать, чтобы весь выходной день провести с Мироном. За ужином спросил лесника:

— Василий Федорович, тетя Клава утверждает, что без кедровой рощи глухари не смогут жить в лесу, улетят и погибнут.

Дед Василий неторопливо очистил печеную картофелину, положил на тарелку и, полив кедровым маслом, ответил:

— Глухарь далеко не уйдет. Тут рядом сосновые леса. Корма ему вдоволь. На днях побывал там на зорьке. Поет глухарь.

Мирон не раз бывал с дедом на глухарином току, любовался пернатыми красавцами, слушал их песни, в книжках о глухарях читал.

— Махнем на зорьке в лес, — предложил Мирон Славе. — Знаешь, как здорово поют глухари! Темно еще, а петух начинает: «щелк, щелк». Как деревянными ложками постукивает. Опять «щелк», и слушает, нет ли соперника поблизости. А потом басовито: «тэк, тэк, тэк!» И начинается трель…

— Как у соловья? — спросил Слава.

— Ничего похожего! — засмеялся Мирон. — Это скорее как при заточке большого ножа о сухой камень: вчжик, вчжик, вчжик. Нет, это не выразишь словами… А сам сидит на ветке, голову кверху поднимает, борода под клювом торчком, и ничего в это время не слышит.

— Я видал на картинке, — сказал Слава. — Красивый: хвост и крылья черно-бурые, грудь черная с сине-зеленым блеском. Брюхо белое с черными пятнами.

— Картинка — не то, — возразил Мирон. — На картинках глухарь и тетерев похожи. Я раньше даже не мог отличить их. Тетерев — это как маленький черный петух, а глухарь в сумерках на огромного орла похож, клюв большой, загнутый, как у хищной птицы. Великан!

— В кого ты такой говорун, Мирон? — удивлялся Василий Федорович, ополаскивая посуду в тазике. — Отец — молчун, от матери слова лишнего не услышишь, ну, а я вовсе не мастак говорить. Ты не рассказывай, а поведи Славу на ток, где мы были с тобой, да покажи.

Решили сходить. Поднимутся в потемках и пойдут. Поглядят, как токуют глухари.

Дедушка посоветовал взять ружье.

— Заодно загляните на Лысую гору. Что-то там вчера ночью огоньки мигали. Боюсь, как бы браконьеры не поселились. Глухаря-то бить запрещено.

Как договорились, на рассвете дед Василий разбудил ребят, напоил чаем со ржаными сухарями и проводил до тропы, ведущей к сосновому бору. Еще раз предупредил об осторожности.

В бору было еще темно. Сквозь крону сосен лишь кое-где виднелось темно-синее небо с робко мерцающими звездами. Под ногами хлюпала пропитанная снеговой водой подстилка из опавшей иглы, мелких веточек и прошлогоднего папоротника. От прелых пней пахло грибами. Там, где посуше, по голенищам сапог хлестал черничник. Черничные и брусничные поляны — любимые места глухарей. Зимой и весной глухарь питается иглами и почками хвои. Токует там же, где ночует, не ищет открытых мест для драки с соперником, как задиристые тетерева.

Кое-где еще лежал мокрый, ледянистый снег, засоренный осыпавшейся крошкой сосновой коры и отжившими иглами.

Слава рассказал, что получил повестку из военкомата. Его зачислили в морскую пехоту, нужно ехать во Владивосток.

— Счастливый ты, Славка, — позавидовал Мирон.

Ему самому поскорее хотелось стать военным. Но бежать на фронт «зайцем» считал несерьезным. Без документов немедленно задержат.

— Тсс! Поет… — шепнул Слава. — Близко поет…

«Тэк, тэк, тэк!» Огромная царь-птица словно извещала всех, что она уже проснулась. В ответ послышалось: «тэк, тэк, тэк!» Стало тихо, и в этот момент под ногами треснула ветка. Глухарь не сразу повторил свою песню.

Неожиданно он стал «тэкать» слева. Мирон успел сделать несколько шагов. Слава остался на месте и притаился. Было тихо. Лишь где-то журчал ручеек, бежавший с вершины сопки.

Неожиданно за ворот что-то посыпалось, видно крошка коры. Мирон глянул вверх и увидал на фоне неба бородатую голову глухаря и его раскрытый, как у орла, клюв. Глухарь-петух, вытянув кверху шею, топтался на месте, распустив хвост веером. Красив! Разве можно убивать такого красавца? Недалеко запел еще один глухарь. Значит, дед Василий прав: не улетели из леса глухари.

— Видишь? — тихо спросил Мирон и нечаянно задел ветку.

Наверху захлопали крылья, посыпались на голову высохшие сосновые шишки и сломанные кончики веток, лес наполнился шумом, но вскоре опять стало тихо.

— Зачем же ты вспугнул их? — огорчился Слава. — Мы могли дождаться полного рассвета, и они не заметили бы нас… Сколько их? Вот это да!

— А ты говорил, что они покинули лес, — сказал Мирон. — Нет, не покинули.

— Ну, пройдемся по склону сопки до Лысой горы, — предложил Слава. — Посмотрим, что там.

— Пойдем, — согласился Мирон, все еще испытывая вину за то, что спугнул глухарей.

Почти четыре года они дружат и ни разу не ссорились. Мирон всегда уступчивый, спокойный. Любит читать. А Слава только с виду озорник, а по натуре он мечтатель, и душа у него добрая. Приедет к Мирону в выходной день погостить — не даст деду Василию ни за водой сходить, ни дров нарубить, все сделает сам. Любит косить траву. А как радуется, когда вытащит крупную рыбу на озере. Радуется, а улов всегда отдает Мирону.

У себя на кожевенном заводе Слава смастерил из отходов овчины деду Василию рукавицы, а Мирону — унты, чтобы в лютые морозы ездить в школу.

Вырос Слава ловким, сильным, красивым. Он был почти на голову выше Мирона, говорил баском и выглядел старше своих восемнадцати лет. От того мальчика, с которым познакомился Мирон в Свердловске в сорок первом году, остались только светлые волосы, зачесанные набок, да задумчивые грустные глаза.

Выйдя из соснового бора, ребята направились по кратчайшему пути через редкий, мелкий осинник, выросший после лесного пожара, к сопке. За сопкой возвышалась Лысая гора.

— Смотри, лоси осинник обглодали, — заметил Мирон, рассматривая стволы молодых осин. — Любят полакомиться осиновой корой и молодыми побегами.

— Да, и натоптали здорово, — удивился Слава. — Сколько же их?

Дошли до межгорной впадины, где еще плотным настом лежал снег и заметили… следы человека. Ясный след от сапог с металлической подковкой на каблуке. Впрочем, чему удивляться, военных на Безымянном стало много. Быть может, кто-то и ходил на охоту.

У вершины сопки ребята забрались на побуревшие от высохшего лишайника огромные камни-граниты, навечно прижавшиеся друг к другу, и залюбовались прозрачной далью. За много километров видна железная дорога, отчетливо просматривается шоссе, уходящее на юг, к государственной границе. Оживилось шоссе весной. Автомашины идут непрерывным потоком. Издали кажется, будто бы какое-то живое существо ползет, извивается между горами. Никогда такого не было.

По железной дороге с небольшими промежутками бегут поезда. С высокой сопки они выглядят игрушечными. Вот бы посмотреть в бинокль… А Лысая гора еще выше. Дедушка Василий сказывал, что оттуда волки выслеживают добычу. Заметят лося-подранка или больного, сразу нападут. А со здоровым взрослым лосем не справятся.

— Чуешь, курит кто-то? — Мирон прислонился к Славе.

— Да, вроде запах дыма. Неужто с дороги ветерок доносит? — Слава втянул воздух носом и шепотом произнес: — Курят, и где-то близко.

Мирон сразу решил, что это браконьер.

— Бродит неподалеку, а скорее всего, бросил окурок, вот и чадит. А сам небось уже лосятину жарит или глухаря.

Слава оглянулся и тут увидел какого-то человека с тяжелой ношей на плече.

— Смотри! — шепнул он. — Сюда кто-то идет…

Словно по команде, ребята в мгновение сползли с камня и замерли.

— Лося убил, мясо тащит… — сказал Мирон.

— Тсс! Замри! — Слава дернул его за пиджак. — Пригнись пониже.

Незнакомец не заметил ребят. Он подошел к стыку двух камней, тихонько откашлялся и нырнул в узкий вход в пещеру.

— Беги на разъезд, доложи! — приказал Слава, как командир. — Я притаюсь здесь и покараулю этого типа…

Тревожным и долгим показалось ожидание. Мирон привел солдата с автоматом.

— Один он там? — спросил солдат.

— Не знаю, — ответил Слава, — но мне кажется, в пещере кто-то разговаривал. Чуешь, папиросным дымом попахивает? Не махру курят.

Солдат подал сигнал ребятам укрыться за камнем и подошел к входу в пещеру сбоку.

— Кто там? Выходи! — приказал он властно.

Тишина.

— Выходи! Или брошу гранату!

Осторожно, как зверь, вышел плюгавый человек. Нос — как редиска с проткнутыми отверстиями.

Солдат, держа автомат наготове, спросил:

— Ты что, живешь в этой берлоге?

— Зачем живешь? Моя живет в Бурятии, моя в Читу идет… — ответил незнакомец.

— Ничего себе! — удивился Слава. — Бурятия там, — он указал рукой на север, — а Читу вы уже прошли.

— Не прошел, моя там живет… — прикидывался глупым незнакомец. Он зыркал глазами, словно больше всего боялся оружия в руках солдата и Славы. — Не надо трогать бурята-охотника. Соболя ищу. Деньги много плачу, если есть соболь. Продавай.

— Соболей нельзя бить! — возмутился Мирон. — И лосей без разрешения бить нельзя.

— Есть разрешений, есть, — сморщился незнакомец. — Бумага имеем.

Солдат обратил внимание на руки незнакомца. Они чистые, коротко обрезаны ногти. Догадался: не браконьер. И говорит не с бурятским акцентом. Скорее всего… японец.

— Вот что, бурятский охотник, не тумань нам голову! Руки назад! И не шевелись! А вы, ребята, свяжите ему руки покрепче.

Пригодилась веревка на поясе Мирона.

— В Чите пожалуюсь! Меня забирают! — стал громко кричать незнакомец.

Его маневр солдат сразу разгадал.

— Возьми его на мушку! — приказал солдат Славе и бросился к входу в пещеру. — Против входа не стой! — крикнул Мирону. — Эй, выходите! Приказываю: выходите немедленно!

Окрик подействовал. Из пещеры вышел, озираясь, коренастый, широколицый человек лет сорока. С виду русский. В новой телогрейке защитного цвета, шапке-ушанке со следом пятиконечной звезды, в добротных унтах. В руках бескурковое охотничье ружье.

Он, конечно, слышал разговор, и был убежден, что их принимают за скупщиков соболиных шкурок. А поскольку у них нет ни одной шкурки, то и задерживать их никто не имеет права.

Но солдат рассудил по-своему:

— Брось ружье! Брось — или стреляю!

Широколицый положил ружье. Стал грубо возмущаться, но солдат приказал ему молчать и отойти от ружья.

Не спуская глаз с задержанного, солдат еще раз крикнул:

— Кто еще там? Выходи!

Не услышав ответа, приказал Славе:

— Стреляй в пещеру!

Слава не сразу выстрелил. Он тоже крикнул, чтобы вышли из укрытия люди, и, не уловив даже шороха, выстрелил в темноту.

— Вы мне за все ответите! — пригрозил широколицый. — Ведите, если это так нужно.

— Я предупредил, — сказал солдат, — попытка к бегству или неподчинение дает мне право применить оружие… Больше ни слова!

Продолжая держать незнакомцев под охраной, солдат послал Мирона и Славу осмотреть пещеру. Они вытащили оттуда небольшую радиостанцию и бинокль.

— Денег много даю, никому не говорю, если отпустите нас… — стал умолять бурят.

Что-то хотел сказать и широколицый, но солдат сделал предупредительный выстрел.

— Еще одно слово — и уложу наповал! — строго сказал он. — Руки вверх и марш впереди меня!

При обыске у задержанных были найдены пистолеты, фотоаппарат и пачки советских денег. В тот же день их отправили в Читу.

Слава Котин с командой призывников был направлен во Владивосток. В письме, которое опустил еще в Чите, он писал своему другу: «Мы задержали опасных типов. Не случайно они облюбовали Лысую гору, с которой видны и железная дорога и шоссе к границе. Будь осторожен.

А еще, Мирон, большое горе у меня. Отец сообщил, что японцы потопили судно, на котором была мама… Скорее всего, она погибла. Как приеду на место, сообщу тебе свой адрес. А если тебя пригласят в военкомат, просись на флот, может, увидимся».