"Двойная игра" - читать интересную книгу автора (Конгрив Уильям)

Действие второе

Сцена первая

Галерея в доме лорда Трухлдуба

Входят леди Вздорнс и Синтия.

Синтия. Да неужели, мэдем? Возможно ли, чтобы ваша светлость были настолько влюблены?

Леди Вздорнс. Я совершенно лишилась сна. Вот уже три недели, как я не сомкнула глаз.

Синтия. Поразительно! Я только диву даюсь, как от бессонницы и от избытка любви и от необычайной остроты ума, присущей вашей светлости, у вас еще не зашел ум за разум.

Леди Вздорнс. О, дорогая Синтия, не смейтесь над своей подругой. Однако в самом деле я тоже, как вы сказали, диву даюсь. Впрочем, я знаю способ: у меня были фантазии и галлюцинации, но я дала им выход.

Синтия. Какой же, мэдем?

Леди Вздорнс. О я пишу, пишу без остановки. А вы не пробовали писать?

Синтия. Что писать?

Леди Вздорнс. Романсы, элегии, сатиры, послания, панегирики, памфлеты, пьесы или героические поэмы.

Синтия. Бог с вами, миледи. Я довольствуюсь ролью их прилежной читательницы.

Леди Вздорнс. Но это ни с чем несообразно! Вы влюблены и не пишете! Будь я и мой супруг похожи на вас, мы никогда бы не нашли друг друга. О господи! Как было бы печально, если бы я и мой супруг никогда не нашли друг друга!

Синтия. И разумеется, в таком случае ни вы, ни ваш супруг никогда бы не нашли пары.

Леди Вздорнс. Разумеется не нашли бы! — вот именно. Мало того, что лорд Вздорнс в полном смысле слова джентльмен, он истинный аристократ! О, в нем нет ничего плебейского! Позволю себе сказать, что единственно чего ему не хватает — это синей ленты и звезды[26]: тогда бы уж он сверкал, как истинный фосфорисцент нашей гемисферы[27]. Вам понятно это сочетание двух необычных слов?

Синтия. Да, да, мэдем, я не такая невежда. (В сторону.) Во всяком случае я тебе в этом не признаюсь, чтобы ты не докучала мне объяснениями.

Леди Вздорнс. Тогда простите. Но они греческого происхождения, и я опасалась, что вы можете не догадаться об этимологии. Тем более, дорогая, я удивлена, что столь образованная девушка не пишет! Боже мой! Как же тогда Милфонт может убедиться, что вы его любите?

Синтия. Клянусь, мэдем, тот, кто не верит моему слову, никогда не познакомится с моим почерком.

Леди Вздорнс. Я признаю, что Милфонт приятный молодой человек, но думается, что у него не лучшие манеры.

Синтия. Не лучшие манеры? А что вы называете лучшими манерами, мэдем?

Леди Вздорнс. Нечто особое, ну вот как bel air[28] или brilliant[29] у мистера Брехли, или значительность в сочетании с любезностью у моего супруга, словом, нечто присущее лишь одному ему, что-то такое je ne sans quoi[30]. Мне он представляется слишком заурядным.

Синтия. В его обращении действительно нет ни развязности, ни напыщенности, он мне этим и нравится. А вот и он.

Леди Вздорнс. Вместе с моим супругом; и прошу заметить разницу.

Входят Лорд Вздорнc, Mилфонт и Брехли.

Синтия (в сторону). Дерзкая особа! Кажется, я с ней поссорюсь.

Леди Вздорнс. Милорд, я только что рассказывала Синтии о том, как влюблена в вас; клянусь, так оно и есть, и я не стыжусь в этом признаться. Ах, от любви у меня колотится сердце! При мысли о ней я не могу вздыхать, да, да! Мой милый супруг! — ха-ха-ха! — вы помните? (Жмет ему руку, обволакивает нежным взглядом и разражается смехом.)

Лорд Вздорнс. Прелестное создание! Ну как не помнить? О этот взгляд! Да, да! Неотразим! Вот так мое сердце попало в силки, и с тех пор я пребываю в счастливом рабстве.

Леди Вздорнс. О какое красноречие! Какое обольстительное красноречие! Какая чарующая нежность во всем облике и в выражении лица! А ваш поклон! Дорогой супруг, поклонитесь как тогда, когда я подарила вам свой портрет. Вот, предположим, это мой портрет. (Подает ему карманное зеркальце.) Ну, пожалуйста, милорд, — ах, он очаровательно кланяется!..

Лорд Вздорнc отвешивает глубокий поклон и целует зеркальце.

Леди Вздорнс. Нет, милорд, не целуйте его столь пылко, я должна признаться, что ощущаю уколы ревности.

Лорд Вздорнc. Я увидел в зеркальце свой образ и целовал его в вашу честь.

Леди Вздорнс. Ах, высшая степень учтивости! Мистер Брехли, будьте судьей: был ли когда кто так хорошо воспитан, как милорд?

Брехли. Никто и никогда кроме вас, миледи, пропади я пропадом!

Леди Вздорнс. О, как это изящно сказано! Пусть я расстанусь с жизнью, если вы не остроумнейший в мире человек! Мистер Милфонт, вы не думаете, что мистер Брехли необычайно остроумен?

Mилфонт. О да, мэдем.

Брехли. О что вы, мэдем!..

Леди Вздорнс. Кладезь остроумия!

Брехли. О боже мой, мэдем!..

Леди Вздорнс. Остроумнее всех на свете!

Брехли. До гроба ваш покорный слуга, провалиться мне в тартарары, мэдем.

Лорд Вздорнc (Синтии). Разве мы не счастливые супруги?

Синтия. Готова поручиться, что вы счастливейшие супруги в мире: вы не только довольны друг другом и тем, что вы вместе, но каждый из вас доволен сам по себе и самим собою.

Лорд Вздорнc. Надеюсь, что Милфонт тоже будет хорошим мужем.

Синтия. Очень хочу в это верить, милорд.

Лорд Вздорнc. Вы полагаете, что он сможет любить вас не меньше, чем я люблю свою жену? Едва ли.

Синтия. Я верю, что он будет меня любить больше.

Лорд Вздорнc. О небо! Это невозможно. А почему вы так думаете?

Синтия. Потому что у него нет таких серьезных оснований восхищаться самим собой.

Лорд Вздорнc. О, ваш покорный слуга благодарит за комплимент, мэдем. Что ж, Милфонт, вы станете счастливцем.

Mилфонт. Да, милорд, у меня будут для этого те же основания, что и у вашей светлости; надеюсь, что буду счастлив.

Лорд Вздорнс. А, ну конечно.

Брехли (к Леди Вздорнс). Ваша светлость совершенно правы; однако, по совести, мое призвание — сатира. Откровенно говоря, я пишу редко, но уж если пишу, — отточенные ямбы, ей-богу! Кстати, милорд мне сказал, что ваша светлость предприняли сочинение героической поэмы?

Леди Вздорнс. Милорд вам так сказал? Что ж, не стану отрицать; предметом ее является любовь ко мне моего супруга. И вы догадываетесь, как я ее назову? Готова поклясться, что вам не придет в голову — "Бредниссея"! Ха-ха-ха!

Брехли. С намеком на имя лорда Вздорнса, ну да! Ха-ха-ха! Пропади я пропадом, до чрезвычайности a propos и неожиданно. Ха-ха-ха!

Леди Вздорнс. Что, недурно? Я вывожу своего супруга под именем Бредниссей, а себя самое — как вы думаете я назвала себя?

Брехли. Может быть Бреднилопа?

Леди Вздорнс. Просто-напросто Цыпочка — так зовет меня мой супруг.

Брехли. Цыпочка? Ей-богу, премило! Провалиться мне в тартарары, если ваша светлость не превосходит всех на свете в умении изящно озадачить. Надеюсь, вы доставите мне счастье познакомиться с вашей поэмой?

Леди Вздорнс. О, вы должны стать моим наперсником, мне необходимы ваши советы.

Брехли. Я ваш покорный слуга, пропади я пропадом! Я предполагаю, что ваша светлость читали Боссю[31]?

Леди Вздорнс. О да, и Рапена[32], и сочинения Дасье об Аристотеле и Горации[33]. Милорд, вы не должны ревновать, но я открылась во всем мистеру Брехли.

Лорд Вздорнc. Нет, нет, я одобряю мистера Брехли; нет ли у вас, дорогая, чего-нибудь при себе, чтобы ему показать?

Леди Вздорнс. Да, кажется, кое-что есть. Мистер Брехли, пойдемте в ту комнату, я покажу вам отрывок.

Лорд Вздорнc. К я пройдусь по саду и потом присоединюсь к вам.

Лорд и Леди Вздорнс и Брехли уходят.

Mилфонт. О чем вы задумались, Синтия?

Синтия. Я думаю о том, что, хотя брак связывает мужчину и женщину воедино, он не мешает нам видеть в них двух глупцов; и глупость каждого становится лишь нагляднее, когда видишь их рядом.

Mилфонт. Вы правы, если имеется в виду супружество двух глупцов, у каждого из которых своя дурацкая мания.

Синтия. Увы, я знаю случаи, когда вступали в брак двое умников, но несхожесть умов и борьба честолюбий превращала их в глупцов. Мы с вами собираемся играть рискованную партию; не думаете ли вы, что лучше снять свои ставки и выйти из игры пока не поздно?

Mилфонт. Вот уж нет! Это значило бы отказаться от желанного выигрыша только потому, что рискуешь проиграть. Колода стасована и снята, остается объявить козыря.

Синтия. Это и вправду как игра в карты: если кому пришла хорошая масть, то единственно по воле случая.

Mилфонт. Я, пожалуй, сравнил бы брак с игрой в шары. Их, что и говорить, сводит случай, так что порою сталкиваются шары, близкие друг от друга, порою — самые далекие, а все же решает игру только умение.

Синтия. Как бы то ни было, это игра, а стало быть один из нас останется в проигрыше.

Mилфонт. Вовсе нет: это лишь дружеское состязание в ловкости, и выигрыш тут — взаимное удовольствие.

Через сцену проходят музыканты.

Mилфонт. Как, музыканты? Да, ведь дядюшка обещал гостям новую песню; вот мимоходом они нам сейчас и сыграют[34]. (Музыкантам.) Прошу вас, окажите любезность, прорепетируйте песню прежде чем исполнить ее для гостей.

Mилфонт. Я отблагодарю вас попозже.

Музыканты уходят.

Входят сэр Пол Слайбл и Леди Слайбл.

Сэр Пол (леди Слайбл). Боженька ты мой! Я доведен до умоисступления, как сказала бы Леди Вздорнс. Такого и в романе не прочтешь!

Леди Слайбл. Сдержитесь, Сэр Пол. Предоставьте это мне, я поставлю его на место.

Сэр Пол. Прошу вас, миледи, не мешайте излиться моему гневу. Это я поставлю его на место, смею вас заверить; я призову его к ответу!

Леди Слайбл. Вы призовете? Я сама призову его. Прошу вас, сэр Пол, не спорьте.

Синтия (тихо Милфонту). Господи, отчего мой отец так разволновался? Я еще таким его не видела.

Сэр Пол. Вы не спорьте, леди Слайбл: я уже не способен сдерживаться как бывало, меня просто распирает от гнева, и я должен дать ему выход.

Леди Слайбл. Ну, ну! Не угодно ли вам удалиться и…

Сэр Пол. Да нисколько не угодно! Мне угодно гневаться, вот что мне сейчас угодно.

Милфонт (тихо Синтии). Что бы это значило?

Леди Слайбл. Боже ты мой, да он совсем спятил! В чем дело? Вы понимаете, кто вы? Вы знаете, кто я? Вы что же, шут вас возьми, перестали слушаться? Для чего я тогда за вас вышла? Разве вам неизвестно, что моя власть абсолютна и непререкаема? Как вы смеете противоречить в таком предмете женщине моего ума и моих правил?

Сэр Пол. Этот предмет касается до меня и только до меня. А кроме того я вовсе не обязан всегда слушаться. Когда я нахожусь в равновесии, леди Слайбл может повелевать сэром Полом, но когда меня выводят из себя, я выхожу из-под юрисдикции терпимости и благоразумия: так тигр бросается на тигра, барашек на барашка и всякая тварь на своего врага, как сказал поэт.

Леди Слайбл. Нет, он совсем спятил! Бесполезно с вами толковать! Но помните, дома я вас пропесочу, тупой вы, упрямый мужлан!

Сэр Пол. Нет! Вот именно поелику я не тупой, поелику я не мужлан и в здравом уме, я и разгневался. Но я сумею защитить свою честь, я покажу ему, как порочить мое доброе имя!

Леди Слайбл. Речь идет о моей чести и опорочить хотели меня. Ваша честь! Вся она целиком держится на мне, и я вольна ею распоряжаться по своему усмотрению. Так не раздражайте меня.

Сэр Пол (в сторону). Гм… А ведь она права, господи ты боженька мой! (Вслух.) Ну что ж, миледи, вперед, а я буду следовать за вами. Я постараюсь сдерживаться, насколько мне позволят обуревающие меня чувства.

Леди Слайбл и сэр Пол подходят к Милфонту.

Леди Слайбл. Жестокий и коварный…

Сэр Пол. Ты змий и первоискуситель женского пола!..

Синтия. Боже мой, отец! О чем вы, мэдем?

Сэр Пол. Син, Син, отойди от него, Син! Не прикасайся к нему! Ко мне, дитя мое, отойди от него: в его парике змеи, в утробе у него нильский крокодил, он пожрет тебя живьем.

Леди Слайбл. Бессовестный, бесстыдный человек!

Mилфонт. Ради самого неба, мэдем, кому адресованы эти слова?

Леди Слайбл. Разве мое поведение не отличалось благопристойностью и щепетильностью, приличествующими той, которая является супругой сэра Пола? Разве не блюла я на протяжении последних трех лет свою честь, словно это был снежный дворец? Разве я не была чиста и неприкасаема даже для самого сэра Пола?

Сэр Пол. Да, совершенно недоступная женщина, даже для меня, это истинная правда.

Леди Слайбл. Разве, говорю я, для того я берегла себя, как незапятнанный лист бумаги, чтобы вы поставили на мне кляксу?

Сэр Пол. На ней, с которой не сравнится ни одна женщина в Англии.

Mилфонт. Я в изумлении, не знаю, что сказать.

Сэр Пол. Уж не думаете ли вы, что моя дочь, это прелестное создание боженька ты мой, она была бы достойной супругой херувиму! — уж не думаете ли вы, что она пригодна лишь на роль ширмы, из-за которой вы целите в мою жену? Боженька ты мой, я еще ни разу в жизни не приходил во гнев, а теперь мне уже вовеки не обрести покоя!

Милфонт (в сторону). Силы ада! Это моя тетушка: никто кроме нее не способен на такое коварство.

Леди Слайбл. Сэр Пол, уведите Синтию. Предоставьте мне высечь в его злодейской душе искру раскаяния.

Синтия. Пожалуйста, отец, останьтесь, выслушайте его; уверяю вас, он невиновен.

Сэр Пол. Невиновен? Послушай-ка, пойдем отсюда. Послушай-ка, Син, я узнал об этом от его тетушки, от моей сестры Леди Трухлдуб… Боженька ты мой, твоя цена в его глазах равна лишь твоему приданому и ни на грош больше. Он влюблен в мою жену, он вскружил тебе голову, чтобы сделать рогоносцем твоего бедного отца и тем бесповоротно разбить мое сердце. Это уж точно: если у меня появятся рога, мне конец — безболезненно они не вырастают, я от них погибну, как ребенок, у которого режутся зубы. Да, да, Син, уж ты поверь, а потому пойдем. Тут само провидение вмешалось, а раз так, то пойдем, я в конце концов приказываю.

Синтия. Мой долг повиноваться.

Сэр Пол и Синтия уходят.

Леди Слайбл. О, как можно! Я потрясена такой безнравственностью. Обмануть столь прекрасное, столь чистое существо, любящее вас беззаветно, это самое зверское зверство, дальше уж некуда…

Mилфонт. Злодейская фантазия может зайти и дальше. Уверяю вас. О каком бы злодействе вы ни говорили, не меньшее злодейство столь низко оклеветать меня. Но в чем моя вина? Чем я обидел Синтию? Никак не могу понять.

Леди Слайбл. Ну право же, кузен Милфонт, не стоит так отчаянно запираться, когда вам говорят правду в глаза! Теперь-то, когда здесь нет сэра Пола, вы, как говорится — corum nobus[37].

Mилфонт. Небом клянусь, я люблю ее больше жизни, я…

Леди Слайбл. И так далее и тому подобное… Не ходите вокруг да около, а извольте дать, как говорится геомартическое доказательство[38], отвечайте без обиняков… Нет, я не в силах сдержать негодование!.. О, какая безнравственность! — как я уже сказала — и небывалое злодейство! О творец всемилостивый! Как можно дойти до такого извращения: сделать дочь средством для уловления матери?

Mилфонт. Дочь средством для уловления матери?

Леди Слайбл. Вот именно, ибо хотя Синтия мне и не родная дочь, но я жена ее отца, и стало быть это все равно как бы кровосмешение.

Милфонт (в сторону). Кровосмешение! Ох, моя дражайшая тетушка, она стакнулась с самим сатаной!

Леди Слайбл. Только задумайтесь, как это чудовищно! Какой стыд вводить всех в обман: жениться на дочери для того лишь, чтобы наставить рога ее отцу! Соблазнить меня, надругавшись над моей чистотой, столкнуть меня со стези добродетели, по коей я шествовала столь долго, не оступившись ни разу, не сделав ни одного faux pas[39]! Помыслите об ответственности, которая легла бы на вас, если бы вам удалось пошатнуть мою стойкость! Увы, небесам ведомо, как слаб род человеческий, как он отчаянно слаб и неспособен сопротивляться.

Mилфонт. Где я? День это или ночь? Бодрствую я или грежу?.. Мэдем!.. Леди Слайбл. Разве может кто-нибудь знать, как сложатся обстоятельства? Сейчас мне кажется, что я могу противиться любому искушению. И все же я знаю, что мне не дано знать, смогу ли я и дальше противиться, ибо нет ничего незыблемого в сей бренной жизни.

Mилфонт. Мэдем, позвольте задать вам один вопрос.

Леди Слайбл. О господи, задать вопрос! Клянусь, что откажу вам! Клянусь, что отвечу "нет" — и не спрашивайте. Не смейте меня спрашивать, клянусь, что отвечу "нет"! Ради всего святого! Ну вот, вы бросили меня в краску! Держу пари, я пунцовая, как индюк. О, какой стыд, кузен Милфонт!

Mилфонт. Да нет же, мэдем, послушайте. Я хотел…

Леди Слайбл. Послушать? Нет, нет! Прежде всего я отвечу "нет", а потом уже стану слушать. Ибо никогда нельзя знать, насколько изменится образ мыслей после того как послушаешь… Слух есть одно из пяти чувств, а все чувства столь шатки. Я не поступлюсь моей добродетелью, поверьте, моя добродетель несгибаема и несокрушима.

Mилфонт. Заклинаю вас небесами, мэдем!..

Леди Слайбл. О, не поминайте их всуе!.. Как у вас еще язык поворачивается поминать небеса? Ужели сердце ваше до такой степени закоснело в пороке? Может быть, вы не видите тут греха? Говорят, что иные из вас, джентльменов, не видят тут греха… Может быть, тут и нет греха для того, кто его не видит; поистине, если бы я не видела тут греха… Но остается моя добродетель, если даже не говорить о грехе… А потом — жениться на моей дочери с целью воспользоваться родственной близостью… я никогда на это не соглашусь. Нечего и говорить, что свадьбы я не допущу.

Mилфонт. Что за дьявольское наваждение! Мэдем, на коленях молю вас…

Леди Слайбл. Нет, нет, встаньте! Ну же, вы еще убедитесь в моей доброте. Я знаю, что любовь всесильна и ее могуществу невозможно противиться. Вы не виноваты, но поверьте, я тоже не виновата… Что я могу поделать, если обладаю чарами? Что вы можете поделать, если попали под их власть? Клянусь, трудно в этом обвинять… Но моя честь… и честь ваша тоже… но грех!.. В то же время неотвратимость… О господи, кто-то идет, мне нельзя более оставаться. Так вот, вы должны поразмыслить о своем греховном чувстве и сколь возможно бороться с ним… ну да, бороться… но не впадать в уныние, не отчаиваться… Только не воображайте, что я вам что-нибудь обещаю, о боже, нет!.. Но во всяком случае бросьте самую мысль об этом браке: хотя я и знаю, что вы не любите Синтию, что она не более, чем ширма для вашей страсти ко мне, все же я могу приревновать… О боже, что я сказала? Приревновать! Нет, нет, я не смею ревновать, ибо не должна любить вас… а потому не надейтесь… но и не отчаивайтесь… О, сюда идут! Я улетаю! (Уходит.)

Милфонт (после паузы). Итак, несмотря на все принятые мной меры предосторожности, меня поймали, поймали врасплох… Но это лишь мелкая уловка, недостойная макьявеллиевской изощренности[40] моей тетушки; должно последовать что-то посерьезнее, это лишь искра, бегущая по запальному шнуру ее адской машины. Взрыв будет разрушительным, если тотчас не предотвратить его.

Входит Пройд.

Mилфонт. Пройд, наконец-то! Ты появляешься, как вожделенный берег для моих потерпевших кораблекрушение надежд. Ведьма вызвала бурю, а ее подручные завершили дело: полюбуйся, как раскидало корабли.

Пройд. Знаю: мне попался навстречу сэр Пол, который тянул на буксире Синтию. Полно, не ломай над этим голову, еще до утренней зари я соединю вас вновь или вместе с вами пойду на дно, борясь со стихией.

Mилфонт. Вид протянутой руки поднимает дух утопающего, даже если до нее и не дотянуться.

Пройд. Пока ты не утонул, да это тебе и не грозит. Ну же, взбодрись! Да, ведь ты еще не знаешь, что будучи твоим стряпчим, я уже и от твоей тетушки получил задаток! Имей в виду, что я твой злейший враг, а она лишь идет у меня на поводу.

Mилфонт. Ха! Что ты говоришь?

Пройд. Как тебе понравится, если я сообщу, что подрядился способствовать ее замыслам? Ха-ха-ха! В самом деле, клянусь небом! Я взялся расстроить свадьбу, взялся добиться, чтобы дядя лишил тебя наследства и выставил из дома, и в довершение… ха-ха-ха! я не могу даже вымолвить от смеха… О, она открыла мне свое сердце, мне предстоит заменить тебя по всем статьям и в довершение… ха-ха-ха! — самому жениться на Синтии. Вот что она замыслила против тебя!

Mилфонт. Так!.. О я вижу, вижу луч рассвета! Солнечный блик пробился сквозь тучи и для меня занимается новый день!.. О дружище Пройд! У меня нет слов для благодарности, для хвалы. Итак, ты перехитрил эту женщину… Но скажи, как тебе удалось войти к ней в доверие? Нет, как?.. Это, конечно, ее затея — уверить леди Слайбл в такой нелепице?

Пройд. Разумеется. И, говоря откровенно, я даже поощрил ее в намерении нанести тебе этот отвлекающий удар: правда, сейчас ты поставлен в неловкое положение, но зато уж потом мы всласть посмеемся. Но, доложу тебе, поначалу она была просто как бешеная.

Mилфонт. Ха-ха-ха! О эта настоящая фурия. Я так и знал, что под самый конец ярость ее прорвется. Если бы ты не оказался тут как тут, я боюсь и подумать, что она могла бы натворить.

Пройд. Ха-ха-ха! Я-то знаю ее нрав. Так вот, хочу тебя уведомить, какую чепуху я ей нагородил: вплоть до того, что якобы я с давних пор тайно влюблен в Синтию. Это все и решило: тетушка твоя убедилась, что я достоин ее доверия, ибо разрыв помолвки будет мне на руку так же, как и ей; она возомнила, что из ревности я стану ей союзником в мщении. Короче говоря, уверовав в это, она открыла мне тайники своего сердца. В итоге мы пришли с нею к согласию: буде я доведу до конца ее замысел, который я тебе раскрыл, она берется устроить так, что я завладею Синтией и ее приданым.

Mилфонт. Смотрите, как она щедра!.. И что же, милый Джек, как ты намерен действовать?

Пройд. Я не хочу задерживать тебя своим рассказом: как знать, не нагрянет ли она сюда? Я должен сейчас с нею встретиться, а потом изложу тебе все в подробности. Будь в этой галерее через час, я полагаю, что к тому времени наш с ней консилиум закончится.

Mилфонт. Буду, буду, а пока да сопутствует тебе удача. (Уходит.)

Пройд. А пока удача должна сопутствовать мне. Ибо, встречаясь с тобой, я встречаюсь с единственным препятствием на пути к своему счастью. Синтия, твоя красота позолотит мои злодеяния, и на какое бы вероломство, на какой бы обман я ни пошел, все должно быть вменено мне в заслугу… Вероломство! Что значит вероломство? Любовь погашает все обязательства дружбы и возвращает нам право действовать в согласии с собственным интересом. Долг перед монархом, почитание родителей, признательность благодетелям и верность друзьям — многообразные и почтенные узы, но имя "соперник" разрезает их как ножом и дает вам полное отпущение. Соперник — он ровня, а любовь, подобно смерти, ставит всех людей на одну доску. Ха! Но разве не существует такая вещь, как совесть? О да, и обладать ею все едино, что носить в сердце собственного своего врага: ибо так называемый "честный человек", по моему разумению, не более, чем слабодушная щепетильная мямля, которая боится обмануть кого бы то ни было, кроме самого себя; это простофиля, не лучше так называемого "умного человека", который судит и рядит всех и каждого и коего уж никто другой, только он себя самолично оставляет в дураках. Ха-ха-ха! Нет уж, что касается ума и честности, то я предпочитаю хитрость и лицемерие. О это же чистое удовольствие поддеть ясноликого дурня! Легковерие, этот прожорливый пескарь, падок на любую приманку. Да вот пожалуйста, — с тем же лицом, теми же словами и голосом я говорю то, что действительно думаю, и говорю то, чего не думаю, — никакой разницы; любезное моему сердцу притворство есть особое искусство, с ним не рождаются.

Уходит.