"Утраченная невинность" - читать интересную книгу автора (Миллер Карен)

Глава седьмая

На конюшенном дворе, примыкавшем к Палате Правосудия, Эшер увидел жующего сено Сигнета, а через стойло от него — дремлющего Баллодэра. Единственный работник, мальчишка Вонни, полировал уздечку.

— Можешь идти, Вонни, — разрешил он. — Других лошадей здесь нет. Я подожду его величество, а заодно прослежу, чтобы с ними ничего не случилось.

Робкий Вонни низко поклонился в знак благодарности, зажег лампы на конюшенном дворе и торопливо убрался. Эшер нашел пустое ведро, перевернул его и уселся в свободном стойле между Сигнетом и Баллодэром. Любопытный Сигнет ткнулся мордой в волосы. Эшер потрепал его по ноздрям. Поняв, что яблока не получит, Сигнет опять принялся за сено. Эшер вытянул ноги, скрестил руки на груди и закрыл глаза.

Очнулся он оттого, что кто-то пнул его в лодыжку.

— Эй! — охнул Эшер и открыл глаза. Было темно и холодно. — Где Гар?

— Все еще там, — ответила Дафна. На ней была черная шерстяная кофта, застегнутая на все пуговицы; в одной руке Дафна держала корзину, накрытую куском холста. — Проголодался? Я принесла поесть.

Он вскочил на ноги.

— Который час?

— Почти половина седьмого. — Она поставила корзинку на пол и сняла холст. Воздух наполнился ароматом горячего ячменного хлеба. Эшер жадно потянул носом.

Вынимая содержимое из корзинки, Дафна сообщила:

— На площади еще полно народу. Они не уйдут, пока каждый не дотронется до нового короля. А он не может позволить себе уйти, хотя к этому моменту уже должен был лишиться сил. По всему городу люди славят его имя. Раньше чего-то боялись, но сейчас это прошло.

Он протянул руку и принял предложенную пищу, завернутую в салфетку.

— Как ты узнала, что я здесь?

Дафна лукаво улыбнулась.

— А где же тебе быть, ожидая его, как не поблизости?

Эшер ничего не ответил, потому что набил полный рот и не мог говорить. Ячменный хлеб был пропитан маслом; он мычал от удовольствия, пожирая его. Дафна улыбалась, радуясь, что ему нравится, и протягивала куски жареного цыпленка. Масло текло по подбородку и капало в рукава, но он не обращал внимания. В голове засела только одна мысль: она позаботилась о нем и принесла поесть.

Наконец девушка спросила:

— Если можешь, скажи, как там мастер Дурм? Только правду.

— Пока живой, — ответил Эшер, протягивая руку к хорошо прожаренной куриной ножке. — А ты где стояла на площади? Слышала, как Холз произнес речь и провозгласил Гара королем?

— Речь была замечательная. Многие плакали.

Облизывая масло и куриный жир с пальцев, он поинтересовался:

— А ты?

— Тебе нужно побольше слез? — спросила она, наклоняясь к корзине. — Их и так слишком много.

Эшер протянул ей салфетку, и Дафна вновь положила на нее еду. Ну что с ней делать! Если и пустит слезу, ни за что не признается. Означает, ли это, что она никогда не будет принадлежать ему? Все будет носить в себе и ничем не поделится? Такое вполне возможно. Его охватило отчаяние. Его переполняли желания и мечты. Но мечты растворялись, как туман в лучах утреннего солнца. Какая же она на самом деле?

— Что не так? — спросила Дафна, пристально глядя ему в лицо. Эшер покачал головой.

— Все хорошо. Просто замечательно. — И снова набил рот восхитительным горячим хлебом, чтобы ничего не говорить. Чтобы не ляпнуть ничего такого, что нельзя будет взять потом назад, о чем придется пожалеть.

— Теперь все переменится, — сказала Дафна, роясь в корзинке. — Ты об этом думал?

Думал каждую секунду. И бодрствуя. И во сне. С того момента, как побывал в Гнезде Салберта.

— Думал немного.

— Теперь у него не будет времени для управления олками. Заклинание погоды поглотит его целиком, пожрет заживо, как пожирало других до него. — Она выпрямилась. — Думаю, он попросит тебя взять это дело на себя. Правитель олков Эшер. Эшер из Дораны, а не из Рестхарвена.

Эти слова, как гарпун, вонзились ему между ребер.

— Ты говоришь, как мой приятель Мэтт, — грубо бросил он. — И я отвечу тебе так, как ответил бы ему. Дорана — мой дом на сегодня, не навсегда.

— Отлично. Но если уж «на сегодня», то что ты намерен делать? — потребовала она ответа. — Если король попросит тебя принять обязанности Правителя олков, что ты ответишь?

Он швырнул испачканную маслом салфетку и куриную кость в корзинку.

— А ты как думаешь? Отвечу, как всегда, когда он просит. Соглашусь.

Дафна коснулась его руки и улыбнулась. По телу прошла дрожь, в небе будто сверкнула молния.

— Не надо так злиться. Это еще не самый худший способ занять свое время.

— Хуже не бывает, — пробормотал он, подавив желание схватить ее пальцы и держать их до скончания времен. — Потому что тогда мне придется работать рука об руку с этим чучелом, Дарраном, а мы с ним с первого дня знакомства мечтаем убить друг друга. А если мечтаем, то когда-нибудь…

Она рассмеялась.

— Бедняга. Мне кажется, тебе нужен помощник. Чтобы уберечь тебя от него… или его от тебя.

— Само собой, помощник необходим. — Он потянулся к корзинке, взял еще хлеба, уже чуть теплого, и жадно впился зубами в краюшку. — Необходим с того времени, как Гар занялся магией и свалил на меня все дела.

— А я не сгожусь?

Эшер подавился куском и долго откашливался, а она колотила его по спине кулачками. Вытаращив глаза и тяжело дыша, он уставился на нее.

— Ты хочешь стать моей помощницей?! Очень смешно, Даф!

Она взглянула на него холодно и с вызовом:

— Я не шучу.

Он пристально посмотрел на нее и понял — не шутит.

— А как же твой книжный магазин?

Дафна пожала плечами.

— А что тут сложного? Найму кого-нибудь в качестве продавца. Я слишком долго торговала сама. Возможно, пора заняться чем-то другим.

Эшер вытер руки о штаны, не заботясь о том, что на них останутся жирные пятна. Если бы у Дафны вдруг появились копыта и хвост, он бы так не удивился. Дафна — помощница Правителя олков? Его помощница? С ума сойти. Да она сбежит в свою лавку уже через неделю. Все эти заморочки с гильдиями… У нее не хватит терпения. В первый же день укусит кого-нибудь за нос…

— Я умею управляться с людьми не хуже, чем с книгами, — сообщила Дафна, прочитав его мысли. Пропади ты пропадом. — Ты не единственный, кто имеет дело с гильдиями. У меня есть опыт общения с болтунами и растяпами, которые не могут управиться сами с собой. И еще я прекрасный регистратор, и об этом хорошо знают в городе. Не хочу показаться нескромной, но это так. Я могу быть полезной тебе во всех отношениях.

Она говорила серьезно. Она действительно хотела стать его помощницей.

— Платят нам не так уж много, — предупредил он. — Рабочий день может растянуться за полночь, мы постоянно ссоримся и пререкаемся, и как бы ты ни старался, никогда всем не угодишь. И никому нет дела до того, что у тебя может быть личная жизнь; к тебе приходят с вопросами в любое время дня и ночи, ожидая, что ты решишь их, просто щелкнув пальцами. А если не хочешь или не можешь, то надувают губы, жалуются и грозят, что найдут на тебя управу.

Дафна рассмеялась:

— Думаешь, я об этом не догадывалась? После того, как целый год слушала твое нытье за кружкой эля в «Гусе»? Какой ты наивный. Будто я не представляю, что у тебя за работа.

— И ты все равно хочешь ею заняться?

Она кивнула, и он всплеснул руками.

— Ты сумасшедшая.

— Если не хочешь, чтобы я тебе помогала, так и скажи. Только не думай, что я шутила.

— Что скажет Мэтт?

— А при чем тут Мэтт?

Он поморщился.

— Мне кажется, ты с ним практически все обсуждаешь. Такое ощущение, что стоит мне повернуться, и я увижу вас, шепчущихся о чем-то в углу. Думаю, и в этом случае без него не обошлось.

— На этот раз Мэтт ни при чем. Дело касается только тебя и меня, и, как ни крути, ты ведь не против, чтобы я стала твоей помощницей. Или против?

Против ли он? Видит Барла, он хотел бы, чтобы она была рядом каждый день, и желание это доходило до душевной боли. Работать с ней… видеть ежедневно… слышать ее голос, ощущать запах ее волос, смотреть, как она идет через комнату, рассекая воздух, словно булатный клинок… И у него будет возможность узнать тайны ее сердца. Осторожно извлечь их и бережно сохранить в ладонях.

— Что? — спросила она, когда Эшер закашлялся, стараясь скрыть неодолимое желание согласиться с ней. — Что случилось? С тобой все в порядке?

— Все нормально, — ответил он, стуча в грудь кулаком. Улыбнулся. Каждый день… Каждый день… — Подавился. Наверное, крошка попала.

Она засмеялась и дала ему подзатыльник.

— Неблагодарный осел! Я тебя в последний раз… — Дафна вдруг осеклась, улыбка сошла с губ. Внезапно став серьезной, девушка низко поклонилась. — Ваше величество…

Эшер повернулся. Гар. Усталый, измотанный, не похожий на себя…

— Господин, — вымолвил Эшер, вставая и кланяясь.

— Ты ждал, — произнес Гар.

— Само собой, — ответил Эшер. — С вами все в порядке?

Гар вскинул брови:

— А должно быть в порядке?

Дафна нерешительно сделала шаг вперед.

— Ваше величество, если позволите… если разрешите… мне так жаль. Все так любили вашу семью… и такое несчастье. Уверена, вы станете замечательным королем, то есть… я просто хотела…

Эшер впервые увидел, что и Дафна, оказывается, способна лишиться дара речи. Гар шагнул ей навстречу, поцеловал в щеку.

— Знаю. Спасибо, Дафна. Теперь ступай домой. Уже поздно, а для Эшера у меня еще есть работа.

Она снова поклонилась, потом подхватила корзинку.

— Да, ваше величество. Благодарю вас, ваше величество. Эшер, мы еще поговорим?

— Поговорим, — ответил он. — Очень скоро.

Они молча проводили ее глазами.

— А знаешь, что самое страшное во всем этом? — не оборачиваясь, спросил Гар.

Эшер скрестил руки на груди:

— Не знаю.

— Всем жалко. Всем больно. И за меня, и за себя. Знаешь, я так плакал ночью, что рубашка промокла насквозь. Все сочувствуют, говорят, что у меня была прекрасная семья, все хотят меня утешить, но на самом деле хотят другого — чтобы я утешил их. — Гар негромко рассмеялся. Баллодэр высунул голову из стойла и заржал. Подойдя к жеребцу, Гар погладил его и ласково потрепал за уши. — Вот я и утешаю. Я обнимал их, хотя Дарран наверняка меня за это не похвалит; я позволял им плакать у меня на груди и слушал, как им больно из-за того, что моя семья погибла. А потом я целовал их, отпускал с миром и обещал, что беды не случится ни с ними, ни с их детьми, потому что теперь я — король. И они улыбались, так как именно это и хотели услышать, и уходили к своим семьям, а их место занимали все новые и новые.

— И доранцы? — спросил Эшер, пристально глядя на Гара.

Король сурово посмотрел на него:

— Что ты хочешь сказать?

Эшер откашлялся и отвел глаза в сторону:

— Вы ведь знаете, что я тоже скорблю, так?

Гар кивнул:

— Конечно.

Наступила пауза. Эшер неспешно осмотрел манжеты рубахи.

— Ну и зрелище вы устроили.

— Так было нужно. Пусть видят, что я больше не калека. Но световое представление и лепестки с неба — этого мало, Эшер. И олкам, и доранцам. Сейчас они верят мне, потому что потрясены горем и, как ты сказал, поражены ярким зрелищем. К сожалению, вера эта не бесконечна. Чтобы питать ее, необходимо нечто… более убедительное.

Эшер потер лицо ладонями. Гар был совершенно прав.

— А на большее вы не способны.

— Вот и нет, — возразил Гар. — Я могу вызывать дождь. И не только здесь, в Доране, но и во всем королевстве.

— Во всем королевстве?! — изумился Эшер. — Да вы с ума сошли? Вы же не могли вызвать дождь даже над чашкой чая!

— При чем здесь чашка чая? Хотя можно и над ней. Принцип тот же, вопрос в масштабе.

— В масштабе? Да что с вами? Даже ваш отец не мог вызвать дождь над всем королевством! Вы же себя убьете! Почему бы не подождать день-другой? А там, глядишь, Дурм придет в себя, и тогда вы сможете спросить, что…

Гар пронзил его острым, как кинжал, взглядом:

— Я не могу позволить себе столь длительного ожидания. Я вообще не имею права ждать. Если я не сделаю чего-то стоящего, люди перестанут в меня верить, и Лур погрузится в отчаяние и хаос. Конройд Джарралт примется за свое, и я потеряю корону, за которую мой отец заплатил жизнью. Я вызову дождь, Эшер. Сегодня ночью. И хочу, чтобы ты был рядом, когда я это сделаю.

— Я?!

— Кто же еще?

Эшер в ужасе отступил от него.

— Кто угодно, только не я!

— Обещаю, с тобой ничего не случится.

— Как вы можете знать? Раньше вы ничего подобного не делали!

— Это правда, — согласился Гар после некоторой паузы. — Но всегда приходится делать что-то впервые. Для меня первое заклинание погоды наступит сегодня ночью. Эшер, я способен сделать это и один. Просто не хочу.

«А как же я? — хотелось крикнуть ему. — Тебя не интересует, чего хочу я?»

Схватившись за голову, Эшер отвернулся. Вот так всегда — его желания выбрасывают за борт вместе с рыбьими потрохами…

Он снова повернулся к Гару.

— Ладно. Но только один раз. Не надейтесь, что это войдет у меня в привычку, потому что…

— Хорошо, — согласился Гар. — Теперь поспешим. Я хочу, чтобы уже через час дождь лил как из ведра.

В полной тишине они поехали к дворцу, но дальше направились не к Башне, а свернули в рощу, на месте которой стоял когда-то старый дворцовый комплекс. Некогда здесь шумел сад, но земля эта давно уже не помнила заботливых рук садовников и цветоводов. В неярком свете плавающего огонька лошади осторожно ступали по узкой тропе, ведущей в самое сердце молодого леса.

— Здесь, — произнес Гар и бросил поводья. — Остаток пути лучше проделать пешком. Тропинка узкая, а лес густой. Кроме того, лошади иногда… беспокоятся… возле Погодной Палаты.

— Да что вы? — Эшер соскользнул с коня. — А рыбаки?

Гар перебросил ногу через луку седла и лихо спрыгнул на землю.

— Откуда мне знать?

— А я знаю, — сообщил Эшер, привязывая Сигнета к ближайшему крепкому деревцу. — Рыбаки беспокоятся даже больше, чем лошади. И не надо так скакать, это опасно. Шею себе свернете.

— Эшер, я слезаю с коня таким вот образом уже много лет. Хочешь сказать, что у меня кривая шея?

— Нет, но всегда что-то случается в первый раз, — парировал он. — По крайней мере так мне говорили.

Привязав Баллодэра, Гар похлопал его по шее.

— Идем. Ночь коротка.

Они зашагали по узкой, заросшей травой тропе. Холодный ночной воздух пронизывал насквозь, но Эшер не замечал этого. Он дрожал, но не от холода, а от страха. Заметив это, Гар извлек из воздуха плащ и, улыбнувшись, накинул ему на плечи, хотя время и место для подобных шуток были явно неподходящие.

Само собой, без споров и перебранок в таком деле не обошлось.

— Я все еще не уверен, что это хорошая затея.

— Конечно, хорошая. Ты сам утром говорил, что мне не следует заниматься заклинанием погоды в одиночку.

— А если что-то пойдет не так?

— Ты поможешь.

— Помогу, понятное дело, — медленно произнес Эшер. — Однако мне грозят большие неприятности.

Гар взглянул на него с любопытством:

— Неприятности?

— Конечно! Помощь вам — это прямая дорога в казематы под казармами Оррика! — Гар все еще не понимал, и Эшер чуть не стукнул его со злости. — Олкам запрещено заниматься магией, или вы забыли? Не помните, какая участь постигла Тимона Спейка? Хотите того же и для меня?..

— Я ничего не забыл. — Гар остановился. — Ты обижаешь меня, говоря такие слова.

— Прекрасно, я обижаю вас, но голову отрубят мне! — крикнул Эшер в лицо этому идиоту — своему королю.

— Помилуй меня, Барла! — покачал головой Гар. — Никто не собирается рубить тебе голову. И к магии ты не будешь иметь никакого отношения, ты просто станешь охранять меня, пока я буду заниматься заклинанием погоды во благо Лура. Дурак, тебе награда за это полагается!

— Скажите это Конройду Джарралту!

Гар в нетерпении схватил его за руку, а другой указал вверх и вперед.

— Посмотри на Стену, дарованную нам Барлой. Давай же, взгляни на нее!

Тяжело вздохнув, Эшер запрокинул голову и посмотрел на Стену. На сверкающую золотистую завесу, поднимавшуюся к звездному небу. Такую далекую. Таинственную. Величественную.

— Ладно, — сказал он и вырвал руку из пальцев Гара. — Вижу. Дальше что? Ну, Стена. Все та же, что и раньше.

— Да. Все та же, на протяжении шести сотен лет. Ты вырос, когда она уже стояла, и воспринимаешь ее как данность. Правильно? И едва ли вспоминаешь о ней каждую неделю. Знаешь почему? Потому что никогда не сомневался, что, подняв голову, увидишь ее. Вот почему ты всегда спокойно спал ночами.

— Гар…

— Что такое для тебя Стена, Эшер? Что она означает для тебя?

— Не знаю, — смущенно ответил он. — Покой. Благоденствие. — Эшер пожал плечами. — Магию.

Гар посмотрел вверх, на золотистое чудо, освещавшее горы.

— Я вижу алтарь, на который мой отец положил свою жизнь. Алтарь, на который положили свои жизни все Заклинатели Погоды — поколение за поколением, вплоть до самой Благословенной Барлы, которая отдала жизнь, чтобы создать ее. Я вижу клинок, который, начиная с этой ночи, будет кромсать меня изо дня в день, пока я не истеку кровью до смерти. Вижу свою жизнь, вижу смерть и между ними — исполненные болью дни, которыми мне придется заплатить за обладание землей, нам не принадлежащей; вижу меч, занесенный над твоим народом, и думаю о том, что от меня зависит — падет он на ваши головы или нет. Все теперь зависит от меня. — Он отвел взгляд от Стены и посмотрел на Эшера. — Вот что я вижу.

Эшер помрачнел. Гар опять стал чужим. Чужой дух в таком знакомом теле. Он засунул озябшие руки в карманы.

— Вы в самом деле считаете, что сможете вызвать дождь над всем королевством?

Гар с усилием оторвал взгляд от Стены.

— Думаю, что пока не попробую, не узнаю. — Он двинулся вперед, и Эшер последовал за ним.

Через полмили тропа оборвалась, выведя их на маленькую опушку, посреди которой стояла… королевская Погодная Палата. Увидев ее, Эшер почувствовал, как задрожали коленки, а сердце ушло в пятки.

Согласно легенде, Барла построила ее сама и провела в ней последние дни своей земной жизни, совершенствуя погодную магию и укрепляя Стену, которая должна была хранить Лур от напастей на веки вечные. Построенная из тех же камней, что и Башня Гара, Палата была увенчана куполом из дымчатого стекла, над которым простиралось звездное небо. Никаких других зданий поблизости не было. Но Стена возле Палаты как будто стала ближе, ярче и осязаемей, словно Палата обладала некоей силой, притягивающей ее. Эта сила выплескивалась через кромку древней кладки из голубого камня, жившей, казалось, своей собственной жизнью.

Эшер оглянулся.

— И никакой охраны?

— Нет надобности. Палата погружена в магию. Отец говорил, что она… живая. Каким-то образом она узнает, что кто-то пришел. И если кто явится со злым намерением, она его не впустит. Нет такой магии, которая заставит ее поступить по-другому.

Гар ступил на опушку. Сделав глубокий судорожный вдох, Эшер последовал за ним.

Дверь в Палату была сделана из обыкновенных досок — даже без всякой резьбы. Ни ручки, ни молотка, ни замочной скважины. Гар задумался, роясь в памяти.

— Когда в последний — и единственный — раз я приходил сюда, Дурм говорил, что приведет меня опять, чтобы продолжить обучение… — Он положил ладонь на грудь, обтянутую черной туникой. — Вот и еще один план сорвался, вместе со всеми остальными. — Откинув голову, он вытянул руки и уперся ладонями в дверь.

— Она не поддалась.

— Просто разбухла, — бросил Эшер, чтобы нарушить неловкое молчание. — Разбухла от сырости.

— Какая сырость? Я дождь пока не вызывал.

Он снова бросился вперед и ударил дверь сильнее. Она опять не поддалась, но скрипнула. Затаив дыхание, Гар отступил на шаг и посмотрел на дверь с яростью и страхом.

— Дай пройти, проклятая деревяшка! Я король, и ты должна уступить! — Гар ударил в дверь кулаком. — Пусти! — Он вплотную подошел к двери. Прижался к дереву лбом, прошел по нему пальцами, словно по телу любимой. — Прошу тебя, — прошептал он, — прошу, дай войти…

Ситуация казалась нелепой, и Эшер рассмеялся.

— Это всего лишь дверь. Дерево. Оно неживое. А если неживое, то ушей у него нет. Слышать оно вас не может. Говорю вам, это сырость. — Чтобы доказать свою правоту, он сам толкнул дверь.

Она открылась.

— Проклятие, — пробормотал Эшер, нахмурившись. — Нравится, чтоб с ней поиграли. Капризная, как женщина.

Гар одернул тунику.

— Нет. Это всего лишь сырость, как ты говорил.

Эшер посмотрел на него:

— Сколько, по-вашему, ступенек наверх?

— Сотня и еще тринадцать.

— О, мои бедные ноги.

Гар послал вперед плавающий огонек; в звенящей тишине они стали подниматься по единственной лестнице. Гар открыл еще одну дверь — на этот раз безо всяких усилий, — кивком предложил Эшеру пройти вперед и последовал за ним. Огонек отбрасывал на пол причудливые дрожащие тени. Мановением руки Гар захлопнул дверь, возжег с кончиков пальцев свежий огонь и уже от него засветил канделябры, развешанные по резным стенам. Тени исчезли, и помещение полностью осветилась.

Здесь было чисто, прохладно и пахло дождем. Темно-красный паркетный пол был сделан из тысячи ровных дощечек, которые складывались в сложный замысловатый узор. В Палате можно было бы устроить бал пар на пятьдесят… если бы не то, что находилось в ее центре.

Прямо под центром прозрачного купола располагалось нечто, напомнившее Эшеру игрушку ребенка-переростка.

— Погодная Карта, — прошептал Гар. В голосе его звучали благоговение и страсть, жажда власти и страх. — Творение Барлы в самом чистом виде. Магическое отражение королевства — до самой маленькой деревушки, до последнего камешка.

Осторожно приблизившись, Эшер убедился в правоте Гара. На карте присутствовали Горы Барлы и протянувшийся у их отрогов Черный лес. Здесь же была обозначена Дорана с ее высокими отвесными стенами, река Гант и ее притоки, напоминавшие растопыренные серебряные пальцы. Шафрановые холмы. Равнины. Все закоулки, все местечки, которые они посетили с Гаром по пути следования в Вествейлинг, все города королевства, деревни, фермы и хутора, сады, виноградники и поля — все было представлено на этой миниатюрной, но абсолютно точной копии. Эшер наклонился, и грудь как будто сдавило тисками — вот и он, такой близкий и такой недостижимый, его любимый Рестхарвен. На него как будто пахнуло домом.

Не поднимая глаз, чтобы не выдать всколыхнувшихся вдруг чувств, он глухо спросил:

— Знаете, как эта штука работает?

— Честно говоря, не вполне уверен, — признался Гар. Эшер все-таки оторвался от Карты.

— Не вполне уверены?

— Ну, не знаю. — В голосе его прозвучало раздражение. — Мы с Дурмом не успели до этого дойти.

— Очень плохо.

— Но вы уверены, что она вообще работает?

Гар обошел доставшееся ему королевство, не сводя с него жадных глаз.

— Уверен. Она меняется, если в королевстве что-то происходит. Появляются новые пашни, какие-то участки уходят под пары. Люди продают наделы, меняются земельные границы, и все это можно увидеть отсюда, представляешь? — Забыв о тревогах, он водил руками над городами и селами, полями, пастбищами и лесами. — Разве это не волшебство? — прошептал он.

Гар как будто превратился вдруг в ребенка, и все его эмоции отразились на лице с такой откровенностью, что Эшер смутился. Любовь… вожделение… алчность… страсть… Все это и многое другое соединилось в некую алхимическую смесь. Столь явное, неприкрытое обнажение чувств смущало и немного пугало.

Эшер скользнул взглядом вверх. Возможно, сработало воображение или так подействовало сияние, исходящее от кристально прозрачного потолка — он не знал, — но звезды стали вдруг ближе. Казалось, протяни руку и сможешь коснуться небесного свода. И до Стены тоже. Серебристо-золотая, давящая своим великолепием Стена возвышалась над ним. Впечатление было настолько сильным, что Эшер опустил глаза. Погруженный в какие-то свои мечтания, Гар все еще кружил возле игрушечного королевства — ну точно кот вокруг миски со сметаной! — и он решил пока что осмотреть Палату.

Стены были оштукатурены и побелены; вдоль них на высоту от пола до пояса шли крепкие полки вишневого дерева. Кроме полок в помещении стоял один-единственный двустворчатый шкаф, заполненный книгами в кожаных переплетах — толстыми и тонкими, старинными и сравнительно новыми. Пространство стен от верхней полки до потолка покрывали календари, листы пергаментов, диаграммы, какие-то сделанные от руки заметки, рисунки, памятные записки…

Рассматривая их, Эшер заметил, что все они так или иначе связаны с погодой. Графики выпадения осадков, направления ветров, сезонные изменения, сельскохозяйственные сведения, записи о высоте снежного покрова. Данные о том, какой урожай и когда был собран, и где, и почему, и какие работы должен выполнять любой фермер к такому-то сроку. Сколько нужно дождей, чтобы в районе Глубоких лощин выросло достаточно травы для конских табунов. Сколько снега должно выпасть на виноградники, чтобы виноделы смогли изготовить из прихваченных холодом ягод бесценное вино. На какую глубину следует промерзнуть реке Гант для безопасного катания на коньках и при какой температуре надлежит растаять на ней льду весной. Ни одна сторона жизни олков и доранцев не была упущена. Все учтено, продумано до мелочей, предусмотрено.

Сделав полный круг вдоль стены, Эшер посмотрел на Гара. Покачал головой.

— Вот уж не знал…

— А с какой стати тебе это знать? — бросил Гар. Он давно перестал кружить вокруг карты и наблюдал за Эшером. Лицо его снова обрело выражение властной уверенности, стершее обнажившиеся было чувства. — Олки не имеют отношения к заклинанию погоды. И даже доранцы не имеют. Эту ношу несет на своих плечах только сам Заклинатель. Только ему ведомо, насколько она тяжела и важна для нашего мира. Баланс настолько хрупок, угроза катастрофы так велика, что по-другому и быть не может. — Он улыбнулся. — Если у руля один и тот же человек, лодка вряд ли перевернется.

— Это слишком тяжело. Такое бремя слишком велико для одного человека, будь то мужчина или женщина! Или женщина… — Эшер сделал широкий жест в сторону покрытых листками стен. — Думаешь, Фейн с этим справилась бы? Малютка Фейн? У нее не хватило бы сил. Да ее можно было переломить пальцами, как прутик.

Лицо Гара окаменело и стало похоже на маску из мрамора. Эшер понял, что брякнул лишнее, и выругался про себя.

— Гар… Я не имел в виду… послушайте…

— Все нормально. В конце концов, она действительно сломалась. Но то были лишь кости и плоть. А здесь речь идет о магической силе. И, видит Барла, этой силы у Фейн было побольше, чем у многих.

— Больше, чем у вас?

Гар пожал плечами.

— Трудно сказать. Сейчас это не важно. Важно другое — достаточно ли ее у меня.

— И как, достаточно?

— Именно для этого мы пришли сюда — выяснить, достаточно ли.

Эшер снова посмотрел на стены, несущие на себе столько знаний и исторических сведений. Столько надежды.

— Вы хотя бы представляете себе, что все это значит?

— В какой-то степени, — кивнул Гар. — Но это меня не сильно беспокоит. Видишь книги на полках? Это дневники всех живших до нас Заклинателей Погоды — вплоть до самой Барлы. В них содержится все, что мне надо знать о Погоде и Стене, о том, как они взаимодействуют, укрепляя друг друга. От меня требуется немногое — читать и запоминать. Мы оба знаем, что я достаточно силен в этом деле.

Эшер отвел взгляд. Книги, конечно. У Гара никогда не было проблем с обучением. Но это? Это же совсем другое дело. В этих книгах все их будущее, благосостояние, счастье и спокойная жизнь Лура… И все теперь в руках человека, который совсем недавно занялся своим магическим образованием. Человека одинокого, лишенного поддержки опытной, твердой руки, на которую можно было бы опереться в минуту сомнения и в час опасности.

И кто спасет самого Гара, если он вдруг допустит ошибку?

Ему вдруг стало тревожно.

— Может быть, Джарралт прав. Дурму следовало бы находиться здесь. Ну, какую помощь я смогу оказать, если что-то пойдет не так…

Лицо Гара вытянулось от нетерпения.

— Сколько можно повторять? Все пройдет как надо! Это мое предназначение, Эшер. Как я могу совершить ошибку, если Барла сама возвела меня на свой трон?

— Не знаю, — ответил он смущенно. — Но часто случается, что рыбак выходит в море в ясную погоду и не возвращается. Иногда шторм приходит без предупреждения.

— В Вествейлинге имел место несчастный случай, — коротко и сухо ответил Гар. — Результат неблагоприятного стечения обстоятельств и болезни. Я здесь потому, что так определено. Ничего плохого не произойдет.

Эшер засунул руки в карманы.

— Почему вы не смогли остановить лошадей?

— Каких лошадей?

— Считая вас, в карете было пятеро волшебников, Гар. Хотите сказать, ни один из вас не пытался остановить лошадей, несущихся к краю Гнезда Салберта?

Гар уставился на него.

— Искусство — если его так можно назвать — магического воздействия на живых тварей нами давно утеряно. Барла его запретила и правильно сделала. Можешь вообразить, что начнется, если одни маги станут проникать в сознание других и управлять их поступками?

Эшер отвернулся. Он мог себе это вообразить, но очень не хотел.

— Что ты вообще пытаешься сказать? — продолжил Гар. — Я думал, мы уже во всем разобрались и договорились не ворошить прошлое. Думал, что мы ушли от неопределенности и подозрений. Или я ошибался? Ты до сих пор сомневаешься? Сомневаешься во мне?