"Утраченная невинность" - читать интересную книгу автора (Миллер Карен)

Глава первая

Эшер стоял на вырубленных из песчаника ступенях Башни и смотрел, как по дороге катится прогулочная карета с членами королевской семьи и магом Дурмом. Карета свернула за изгиб реки и скрылась из виду. Тяжело вздохнув, Эшер повернулся и пошел к себе. Дарран и Уиллер отсутствовали, поэтому он набросал записку, в которой говорилось, куда направился Гар, и вернулся в свой кабинет.

С принцами вообще всегда так, размышлял он, поднимаясь по винтовой лестнице. Они могут развлекаться на пикниках, когда заблагорассудится, и никто им не указ. Они могут просто сказать: «О, смотрите, солнышко светит, птички поют, кто в такой день станет думать об обязанностях? Пойдем-ка погуляем да порезвимся на лужайке часок-другой, тра-ля, тра-ля».

Ну а кто-то должен тем временем выполнять работу за принцев. Эшер открыл дверь в кабинет и с ужасом воззрился на груды писем, памятных записок и свитков, которые отнюдь не исчезли, как по волшебству, со стола за время его отсутствия. Проклятие, он-то не может позволить себе роскошь беззаботного ничегонеделания. Какой-нибудь несчастный идиот должен помнить об обязанностях, которыми пренебрегли другие, и как раз сегодня такого несчастного зовут Эшер.

Горестно вздохнув, он захлопнул дверь, неохотно опустился в кресло и вновь принялся за бумаги.

Полностью погрузившись в проблемы мастера Глоспоттла, связанные с использованием мочи, он не замечал, как идет время. Не замечал и того, что уже не один в кабинете, пока его плеча не коснулась чья-то рука.

— Эшер? Замечтался? Как ее зовут?

От неожиданности он даже выронил перо.

— Мэтт! Безмозглый идиот! Хотел напугать меня до смерти?

— Нет, я лишь хотел привлечь твое внимание, — ответил Мэтт. Он слегка ухмылялся, но был несколько озадачен. — Я стучался, пока кулаки не отбил, а потом звал тебя по имени. Дважды. Что это за важная тема, из-за которой ты оглох?

— Моча, — сварливо ответил он. — У тебя есть?

Мэтт заморгал.

— Моча? В каком смысле? Если ты имеешь в виду… Нет.

— Тогда от тебя никакого толку. Можешь убираться.

Больше всего ему нравилась в Мэтте окружающая его аура спокойствия и хладнокровия. Можно сколько угодно привередничать и придираться — Мэтт только улыбается. Как, например, сейчас.

— А мне не придется пожалеть, если я спрошу, зачем тебе так срочно понадобилась моча?

Внезапно почувствовав, как затекли мышцы и как болит голова, Эшер отодвинул кресло и прошелся по кабинету. «Ха! Моя тюрьма», — усмехнулся он.

— Возможно, придется. Ты прав, срочно понадобилась. Моча — такая вещь, от которой избавляются с помощью ближайшего ночного горшка, а не собирают, как скряга золото.

Мэтт выглядел озадаченным.

— И с каких пор у тебя появилась нужда собирать мочу?

— Ни с каких! Это у проклятого Индиго Глоспоттла появилась, а не у меня.

— Сознаю, что пожалею о своем вопросе, но как, во имя Барлы, может у человека возникнуть нехватка мочи?

— Так, что он, на свою беду, слишком умен, вот как! — Эшер оперся о подоконник и нахмурился. — Видишь ли, Индиго Глоспоттл возомнил себя кем-то вроде художника. Старые добрые ткани, которые по-своему красил его отец, а до него — отец его отца, больше не устраивают мастера Индиго Глоспоттла. Нет. Мастер Индиго Глоспоттл должен пойти дальше и придумать новые способы покраски тканей, шерсти и тому подобных вещей, разве не так?

— Что ж, — возразил Мэтт, — ты ведь не будешь обвинять человека в том, что он хочет улучшить свое ремесло?

— Нет, буду, — резко парировал Эшер. — Если его попытки улучшить ремесло оборачиваются для меня потерей драгоценных часов сна, и все это из-за чужой мочи, то будь я проклят, если не буду! — Он состроил безобразную гримасу, пародируя выражение лица Индиго Глоспоттла, страдающего от нехватки мочи, и заговорил, подражая его голосу: — О, мастер Эшер! Голубые ткани настолько голубы, а красные так красны! А мои клиенты не могут получить их в желаемом количестве! Но видите ли, все дело в нехватке жидкости! Понимаешь? Этот проклятый торгаш даже не сказал «моча», он назвал ее «жидкость». Как будто от этого она станет менее зловонной. Мне нужно больше жидкости, мастер Эшер! Вы должны найти больше жидкости! Дело, видишь ли, в том, что новые способы покраски требуют вдвое больше мочи, чем старые. А поскольку все остальные члены гильдии отворотили носы от его фантазий и не захотели объединиться с ним, то они сговорились и приняли меры, чтобы он не получил столько мочи, сколько хочет. Теперь ему только и остается, что ходить от двери к двери с ведром в одной руке и бутылкой в другой и приговаривать: простите, дамы и господа, не будете ли вы добры сделать пожертвование? И по какой-то непонятной причине у него не хватает ума самому до такого додуматься.

Мэтт захохотал, согнувшись у стены.

— Эшер!

Несмотря на раздражение, Эшер заметил, что и сам готов рассмеяться.

— Смейся, полагаю, что я сам хохотал бы, если бы этот дурак не сделал свою проблему моей. Но он сделал, и у меня сейчас совсем нет желания веселиться.

Мэтт сдержал смех.

— Извиняюсь. Но все это звучит так нелепо.

— Гораздо хуже, — ответил Эшер, передернув плечами. — Если мне не удастся привести Глоспоттла и гильдию к согласию, то вся история закончится в Палате Правосудия. Гар с меня живого кожу сдерет, если подобное случится. Он так занят своей магией, что меньше всего хочет проблем в Палате Правосудия. Я тоже меньше всего хочу неприятностей в Палате Правосудия, потому что когда он в последний раз был здесь, то весьма убедительно советовал мне об этом позаботиться. Мне! Сидеть в золотом кресле перед всей этой публикой и выносить суждения, будто я в этом разбираюсь. Я никогда не заседал в Палате Правосудия. Это дело Гара. И чем скорее он вспомнит об этом и забудет о всякой магической ерунде, тем счастливее я заживу.

Улыбка на лице Мэтта померкла.

— А если не сможет забыть или даже не захочет? Он первенец короля и увлечен своей магией, Эшер. Теперь все по-другому. Ты это знаешь.

Эшер нахмурился. Да, он знал. Но это не означало, что ему нравились те изменения, которые произошли в последнее время. Как не нравилось и размышлять об этом слишком долго. Проклятие, он даже не предполагал, что задержится здесь! Рассчитывал вернуться на юг, на побережье. Обсуждал бы сейчас с отцом, какую рыбацкую лодку купить, да обдумывал, как заменить старику троих утонувших сыновей одним, оставшимся в живых. Даррана превратила это все в недостижимую уже мечту.

Да, мечта давно умерла, как и отец, погибший в штормовом море. А он торчит здесь, в городе. В Башне. И ведет ненужную и совершенно чужую жизнь, исполняя обязанности Правителя олков. Проклятую чужую жизнь. Торчит вместе с чертовым Индиго Глоспоттлом и занимается проклятой проблемой вонючей мочи.

Он поймал на себе озабоченный взгляд Мэтта и покачал головой.

— По-другому для него, а не для меня. Он платит мне, Мэтт. Я ему не принадлежу.

— Не принадлежишь. Но если по совести, Эшер, учитывая сложившуюся обстановку, куда тебе еще податься?

В общем-то риторический вопрос Мэтта вызвал болезненную реакцию.

— Да куда угодно, черт возьми! Моим братьям я теперь тоже не принадлежу, как и Гару! Я здесь временно, а не навсегда. Зет или не Зет, но я был рожден рыбаком и однажды умру так, как умер мой отец.

— Надеюсь, так и случится, Эшер, — мягко произнес Мэтт. — Думаю, существуют и худшие пути в мир иной. — Он встряхнулся, словно сбрасывая с себя меланхолию. — Ладно, хватит об этом. Кстати о его высочестве, ты знаешь, где он? Назначил мне встречу, а сам куда-то запропастился.

— А ты заглядывал в кабинет? В библиотеку?

Мэтт обиженно фыркнул:

— Я всюду смотрел.

— Спроси Даррана. Когда дело касается Гара, у старого пердуна глаза даже на затылке открываются.

— Даррана нет. Но здесь Уиллер, этот напыщенный проныра, и он тоже не видел его высочества. Гар ничего не говорил о пикнике?

Эшер склонился над подоконником и выглянул наружу. Было далеко за полдень; лучи солнца золотили бронзовую осеннюю листву и ярко блестели на крышах конюшен.

— Уже столько времени прошло. Они не могли так надолго задержаться в Салберте. Продуктов захватили мало, а чтобы насладиться тамошними видами, и пяти минут хватит. А что дальше? Сидеть кружком и делать вид, что Фейн отнюдь не испытывает отвращения к Гару? Возможно, они решили возвратиться сразу во дворец, а там принц заперся в магической комнате с Дурмом и совсем забыл обо мне?

— Нет, боюсь, что это не так.

Дарран. Бледный, он стоял в проеме открытой двери. По лицу его нельзя было понять, с какими вестями явился старик, но Эшер почувствовал укол страха. Обменявшись взглядами с Мэттом, он соскользнул с подоконника.

— Что? — спросил он грубовато. — Что вы там опять болтаете?

— Я не болтаю, — парировал Дарран. — Я только что вернулся из дворца, куда ездил по делам. Королевской семьи и Главного мага там нет. Их карета тоже еще не вернулась.

Эшер снова посмотрел в окно; близился вечер, стало заметно прохладнее.

— Точно? Вы уверены?

Дарран поджал губы.

— Совершенно.

Еще один укол, на этот раз больнее.

— И что вы хотите сказать? Что они заблудились между Башней и Гнездом Салберта?

— Я ничего не хочу сказать. Я спрашиваю, что вы думаете о причине, по которой карета все еще не вернулась. Еще час назад ожидалось, что его величество прибудет в парк на публичное заседание комитета. Его отсутствие… вызвало… некоторое удивление.

Эшер выругался.

— Только не говорите, что вы бегали по городу, крича о том, что экипаж не вернулся! Вы же знаете, на что способны эти старые склочники, Дарран, они же…

— Конечно, я не бегал. Я стар, но еще не рехнулся, — прервал его Дарран. — Я сообщил комитету, что его величество вместе с принцем Гаром и Главным магом задерживаются, поскольку заняты предметами, имеющими магическую природу. К счастью, они приняли мои объяснения, заседание пошло своим чередом, а я немедленно направился сюда.

Эшер неохотно кивнул, одобряя подобные действия.

— И теперь я снова спрашиваю вас, — продолжал Дарран, не обратив внимания на одобрительный кивок Эшера, — можете ли вы назвать причины, по которым экипаж не вернулся до сих пор?

Игла теперь колола часто и сильно, временами попадая в такт с колотящимся сердцем.

— Возможно, колесо сломалось, и это их задержало.

Дарран хмыкнул.

— Любой из них справился бы с этим за секунду с помощью какого-нибудь заклинания.

— Он прав, — заметил Мэтт.

— Значит, лошадь захромала. Камень застрял в подкове или ногу подвернула.

Мэтт покачал головой.

— Его высочество приехал бы сюда на другой, чтобы взять лошадь на замену.

— Не смешите меня, Эшер, — сказал Дарран. — Вы пытаетесь ухватиться за любую, самую тоненькую соломинку. Поэтому я скажу вслух то, о чем мы все думаем. Произошел несчастный случай.

— Какой еще несчастный случай! — закричал Эшер. — Спорю на что угодно, это все пустые домыслы! Какое несчастье может случиться в поездке до Салберта и обратно? Мы говорим о самых могущественных волшебниках королевства, сидящих бок о бок в одной треклятой карете! Да во всем мире не существует такого несчастного случая, который может им повредить!

— Очень хорошо, — сказал Дарран. — Остается только одно объяснение. Значит, это… не случайное несчастье.

Эшеру потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, о чем идет речь.

— Что?! Не будьте идиотом! Да разве кто-нибудь посмел бы… даже если бы у него была причина… Вы ничтожный старый глупец! Шлепаете губами, как прачка грязным бельем! Они просто запаздывают. Может, поехали в объезд. Или им взбрело в голову прогуляться дальше Салберта. Вот увидите! Через минуту Гар уже будет прыгать через ступеньку по этой лестнице! Вот увидите!

Все трое затаили дыхание; каждый ждал, что сейчас по ступеням застучат торопливые шаги, а вслед за ними они услышат любезные королевские извинения.

Тишина.

— Послушай, Эшер, — начал Мэтт, стараясь улыбаться, — ты, скорее всего, прав. Но почему бы нам вдвоем, чтобы унять страхи Даррана, не прогуляться верхом в ту сторону? Все говорит за то, что мы встретим их на обратном пути; пусть посмеются над нашими домыслами, как в старые добрые времена.

— Замечательное предложение, — поддержал Дарран. — Я и сам собирался его высказать. Скачите прямо сейчас. И если — или когда — встретите их, то пусть один из вас немедленно поспешит сюда, чтобы я мог отослать сообщение во дворец. Тогда у болтунов не будет повода распространять слухи.

Эшер нахмурился, но согласно кивнул. Он не знал, что хуже: правота Даррана или игла страха, вонзающаяся так глубоко и так мучительно, что он едва мог дышать.

— Так что? — требовательно вопросил Дарран. Голос его зазвучал почти пронзительно. — Почему вы оба еще торчите здесь, как пни? Скачите!

Двадцать минут спустя они ехали по дороге, ведущей к Гнезду Салберта. Лошадей сильно не гнали, чтобы не производить лишнего шума. Медленно угасавший день бросал под копыта длинные тени.

— Вот указатель, — крикнул Мэтт, кивнув на знак, мимо которого они проезжали. — Вечереет, Эшер. Мы должны бы уже их встретить. Это единственная дорога, а ворота на боковой, как мы видели, закрыты. Думаешь, король оставил бы их открытыми, если бы они решили поехать по ней отсюда куда-нибудь еще?

— Может быть, — крикнул в ответ Эшер. Его холодные пальцы намертво вцепились в поводья. — А может, и нет. Кто угадает поступки королей? По крайней мере, здесь нет следов какого-нибудь несчастного случая.

— Пока нет, — произнес Мэтт.

Они пришпорили лошадей. Сердца стучали в такт глухим ударам копыт. Наконец всадники свернули налево и за очередным поворотом…

— Спаси меня, Барла! Да ведь это… — пробормотал Мэтт, не веря своим глазам.

— Да! — сказал Эшер, пытаясь справиться с внезапно накатившей тошнотой.

Гар. Тело лежало сбоку от дороги. Без сознания… или мертвый?

Они натянули поводья и остановились в пронзительной, давящей тишине. Эшер слез с лошади и, спотыкаясь, побрел к телу Гара, а Мэтт схватил поводья Сигнета, чтобы тот не убежал.

— Ну что?

Одежда Гара в крови и перепачкана грязью, на лице кровь… Рубашка и штаны разорваны.

— Он жив, — произнес Эшер дрожащим голосом, приложив пальцы к часто пульсирующей жилке на шее. Потом трясущимися руками обследовал неподвижное тело принца. — Но без сознания. Возможно, сломана ключица. Весь в ранах и синяках. — Пальцы ощупали голову Гара. — Есть несколько шишек, но кости, по-моему, целы.

— Плоть и кости излечимы, — сказал Мэтт и вытер мокрое лицо рукавом рубашки. — Восславим Барлу за то, что он не умер.

— О да, — прошептал Эшер и выждал мгновение — всего лишь мгновение, — чтобы перевести дух. Потом поднял голову и посмотрел на спутника. Вот оно — наказание за легкомыслие. — Чертов Дарран. Теперь будет бубнить «я тебе говорил» до скончания света.

Мэтт не засмеялся. Даже не улыбнулся.

— Если принц здесь, — сказал он мрачно, сжав поводья с такой силой, что костяшки пальцев побелели, — то где же тогда остальные?

Их глаза встретились, но ни один не высказал ужасного предположения.

— Полагаю, нам следует это выяснить, — ответил Эшер. Он снял куртку, скрутил в виде подушки и бережно подложил под голову Гара. Потом постарался поудобнее устроить его левую руку, памятуя о поврежденном плече. — Ничего, помаленьку поправится. Едем.

Он снова вскочил в седло, и они поскакали к следующему повороту дороги. Страх уходил, уступая место нарастающему чувству ужаса. Сигнет прижал уши, чуя впереди недоброе.

Они сразу увидели Дурма, распростертого посередине дороги. Как и Гар, он лежал без сознания, но пострадал гораздо сильнее.

— Сломаны рука и нога, — бросил Эшер, соскочив с седла и ощупав тело. Главный маг походил на мешок, наполненный перебитой посудой. — Проклятие, размозжены обе ноги. Повсюду торчат осколки костей. Голова больше напоминает вареное яйцо, разбитое к завтраку. Просто удивительно, что кровь не вытекла из него, как из прохудившегося ведра.

Мэтт судорожно вздохнул.

— Но он жив?

— Пока жив, — ответил Эшер, с трудом поднимаясь на ноги. В этот момент он впервые глянул в конец дороги и замер, ошеломленный.

— Что? — с тревогой спросил Мэтт.

— Обрыв, — прошептал Эшер.

Даже наступавшая темнота не помешала разглядеть ужасную картину. В бревенчатой ограде на самой границе Гнезда Салберта зиял страшный пролом, достаточно широкий, чтобы в него могла проскочить карета.

Мэтт покачал головой, отступил на шаг.

— Спаси нас, Барла. Не может быть.

Эшер тоже не хотел верить глазам. Но ужас и подступившая к горлу тошнота сделали его не слабее, как Мэтта, а сильнее.

— А где тогда карета? Лошади? Королевская семья?

— Нет, не может быть, Не может быть, — молил Мэтт.

Голос его напоминал голос напуганного до слез ребенка.

— Может, — возразил Эшер мертвым голосом и отпустил поводья. Сигнет покорно опустил голову и, чуть дрожа, начал пощипывать свежую траву. Внезапно Эшер погнал коня к жуткому пролому, зиявшему в стене.

— Нет! — закричал Мэтт. — Уже темнеет, глупец! Это слишком опасно!

Но доводы разума в подобной ситуации уже не действовали. Эшер слышал проклятия Мэтта, но, подогнав жеребца к самому пролому, соскочил на землю. Мэтт продолжал вопить за его спиной:

— Эшер, ради Барлы, вернись! Если они там, внизу, мы им не поможем. Если они свалились, то наверняка мертвы! Эшер! Ты меня слышишь?

Не обращая внимания на его вопли, Эшер бросился на землю и заглянул в пропасть.

— Я что-то вижу. Похоже, колесо. Трудно определить с такого расстояния. По крайней мере, что-то деревянное торчит между камней. — Он отполз назад и приподнялся. Посмотрел на Мэтта. — Не думаю, что они упали на самое дно. Надо до них добраться.

Мэтт в крайнем возбуждении вцепился ему в плечи и постарался поставить Эшера на ноги.

— Это невозможно!

Эшер рывком освободился из объятий друга и поднялся сам.

— Поезжай к Башне, Мэтт. Расскажи все Даррану. Приведи помощь. Нам нужны повозки, веревки. Факелы.

Мэтт недоуменно воззрился на него.

— Я тебя здесь не оставлю! Даже Барла не ведает, что ты натворишь в подобном состоянии!

Проклятие. Да что это с ним? Неужели ничего не понимает?

— Ты должен, Мэтт. Ты правильно сказал, что уже темнеет. Если они там, внизу, и кто-то еще жив, то мы не можем ждать до утра. Они не переживут эту ночь.

— Думаешь, кто-то в состоянии такое пережить?

— Есть только один способ узнать. Кто говорил, что мы зря теряем время? Почти наверняка все они уже мертвы, но вдруг кто-то там, внизу, еще жив? Мы поднимем их сюда, наверх. К тому же неизвестно, сколько протянет старый Дурм без хорошего лекаря. Со мной ничего не случится. Ты просто поезжай.

Мэтт растерянно покачал головой:

— Нет, Эшер… ты не можешь жертвовать собой. Не должен. Я спущусь туда.

— Ты не сможешь. Ты почти на фут выше меня и, по крайней мере, на два стоуна тяжелее. Не знаю, насколько безопасен спуск в пропасть, но чем легче человек, тем больше у него шансов на успех в таком деле.

Мэтт стоял и словно ждал, пока его стукнут; как доброму псу, ему требовался хороший пинок хозяина.

— Послушай, каждая минута, потраченная нами на препирательства, — это потеря времени. Прыгай на свою треклятую лошадку и скачи!

Мэтт покачал головой:

— Эшер!..

Выведенный из себя, Эшер размахнулся и сильно ударил Мэтта в грудь.

— Ждешь, чтобы я отдал приказ? Прекрасно! Это приказ! Вперед!

Мэтт был побежден и знал это.

— Хорошо, — сказал он покорно. — Но будь осторожен. Помнишь, я задавал вопрос Дафне, и она ответила, что сдерет с меня шкуру, если с тобой что-нибудь случится.

— А я сдеру с тебя шкуру, если ты сейчас же не уберешься, — ответил Эшер. — Привяжи Сигнета к дереву, чтобы не поскакал за тобой. Не хочу идти до Башни пешком, когда все закончится.

— Обещай, что я об этом не пожалею, — попросил Мэтт перед тем, как уйти.

Физиономия у него была настолько кислая, что молоко бы точно свернулось.

— Скоро увидимся.

Мэтт вдруг остановился.

— Эшер…

— Убирайся! Или я должен забросать тебя лошадиным дерьмом?

— Нет, подожди! Подожди! — Мэтт придержал лошадей. — Как насчет Мэтчера? Как насчет него? Его семья запаникует, поднимется суета…

Проклятие!.. Мэтт был прав.

— Обмани их. Подошли к ним паренька, который сообщит, что Мэтчера вызвали по делу во дворец. Тогда его жена ничего не узнает, пока мы…

— Хочешь, чтобы я солгал ей? Эшер, я не могу!

Барла, спаси меня от этих глупцов — честных людей.

— Тебе придется. Мэтт, мы обязаны держать все в тайне как можно дольше. Подумай сам. Если мы совсем недолго подержим их в неведении…

— Ладно, — уступил Мэтт. — Я об этом позабочусь. Совру. — Лицо его скривилось, словно он попробовал что-то горькое. — И еще выгадаю на этом, — проворчал он себе под нос.

Времени разбираться в его словах не было.

— Ладно, Мэтт. Прошу тебя, поспеши.

Эшер проводил друга взглядом. Мэтт надежно привязал Сигнета к крепкому молодому деревцу и вскочил в седло. Стук копыт пронесся над Гнездом Салберта и замер вдали. Потом, под темнеющим закатным небом, под облаками, окрашенными в багрянец и золото, Эшер сделал над собой усилие и заглянул за грань, отделявшую Гнездо от внешнего мира.

Путь до дна ущелья казался пугающе бесконечным.

Тогда не смотри туда, засранец. Двигайся не спеша, шаг за шагом. Ты ведь сможешь, верно? Шаг за шагом.

Казалось, каменистый склон уходит вниз не так уж и круто, но впечатление было обманчивым. Под ногами у него были щебень и сухая земля, поэтому Эшер то скатывался, то скользил, то ехал, сдирая кожу с ладоней, цепляясь за колючий кустарник и острые обломки валунов, чтобы замедлить спуск. Глаза заливал пот. Во рту пересохло от страха. В легкие рвался резкий, холодный осенний воздух, не такой, как в городе, пыльный и зловонный. Он пронизывал тонкую рубашку из черного шелка, и разгоряченное тело покрывалось гусиной кожей.

Он полусъезжал-полускользил все ниже и ниже, в глубь пропасти. Каждый потревоженный валун, каждый стронутый с места камень нарушали тишину пугающе громкими звуками. Встревоженные птицы поднимались в воздух с негодующими криками — словно бранили его за нарушение границы Гнезда Салберта.

Эшер достиг небольшого утеса футов пяти высотой, за которым открылась маленькая площадка, нависавшая над дном пропасти. Эта площадка была окружена обломками камней и пряталась в тени, но он не сомневался, что оттуда сможет рассмотреть то самое колесо, лежавшее внизу.

Если только карета не упала на самое дно бездны, то она должна быть здесь. За краем площадки слышались крики орлов.

Пять футов. Не раздумывая, Эшер прыгнул на выступ. Прижавшись к камню телом, извиваясь и помогая себе ногами, отыскивая трещины в скале и ломая ногти на окровавленных пальцах, он преодолел утес и опустил ноги на площадку.

Здесь он замер, еще не отрывая руки от камня и жадно хватая ртом воздух. Тело парализовал страх. Маленькая острая иголка вернулась и колола, колола. Болели ребра, легкие, голова, все раны и царапины на пальцах, ладонях, лице и коленях кровоточили и жгли болью.

Время шло.

Наконец, дождавшись, когда боль утихнет, а иголка перестанет безжалостно терзать сердце, он оторвался от утеса. Осторожно, дюйм за дюймом, Эшер развернулся, прижимаясь к утесу спиной, чтобы посмотреть туда, вниз и… сердце чуть не разорвалось от горя.

Итак, глаза не обманывали.

Это действительно было колесо, и даже больше, чем одно колесо. Два колеса и большая часть кареты, покрытой резьбой и росписью. Еще там лежали гнедая лошадь, изуродованная упряжь, мужчина, женщина и девочка.

Потрясенный, он закрыл глаза. Увидел сломанную мачту и другого покойника.

— Отец, — прошептал он. — Отец…

Смертельный холод пронизал его до мозга костей. Дрожа, Эшер продолжил спуск.

Повсюду была кровь; больше всего ее натекло из тела погибшей лошади. Разлитая по камням, скопившаяся во впадинках, свертывающаяся под чахлыми колючими кустиками, цепляющимися за жизнь на самом краю ужасной пропасти, она наполняла воздух приторным запахом тления.

Заглянув за край выступа, Эшер рассмотрел кроны деревьев, которые, как ковер, покрывали дно пропасти, и белых птиц, круживших над ними. Ни второй лошади, ни кучера Мэтчера видно не было. Хороший был парень. Был. Женатый, двое детей, сын и дочка. У Пейтра аллергия на лошадей, а вот Лилли чуть ли не лучшая наездница в городе.

По крайней мере, так говорил Мэтчер, безумно любивший дочь.

Охваченный горем, Эшер отвернулся от безжалостной бездны, зиявшей у его ног, и посмотрел на картину смерти, которая открылась перед ним.

Борн лежал под разломанными остатками кареты. Его раздавленное тело казалось еще более костлявым, половина лица размозжена. Казалось, на голове у него ярко-красный парик. Неподалеку, футах в трех, лежала Дана; ветви кустарника проткнули ей грудь и живот, словно копья. От удара о землю тело развернуло набок, и прекрасное лицо было повернуто. Ее глаз он не видел. Эшер рад был этому.

А Фейн… Прекрасная, блистательная, невероятная Фейн была отброшена на самый край узкого каменистого выступа; одна изящная белая ручка свисала прямо в бездну, и бриллианты на пальцах еще сверкали в последних отблесках заката. Щека покоилась на этой руке, и если бы кто-то нашел ее здесь, то мог подумать, что она спит, всего лишь спит… Если бы не застывшая под телом девушки багровая лужа и не жуткая белизна ее почти ненапудренного лица. Глаза полуоткрыты, ресницы, которые благодаря известной только женщинам магии были темными, пушистыми и невероятно очаровательными — и он очаровывался ими не раз, — отбрасывали тени на нежную кожу.

Между полуоткрытых прелестных губ ползла муха.

Целую вечность он просто стоял и ждал. «Вот сейчас кто-нибудь из них шевельнется. Сейчас кто-нибудь вздохнет. Или моргнет. Сейчас я проснусь, и все это окажется кошмаром, страшным сном после лишней кружки эля».

Наконец, он понял, что ничего подобного не произойдет. Никто не шевельнется, не моргнет, не задышит снова. Что он отнюдь не спит, и это не сон.

Тогда пришли воспоминания, тлеющие, как угли в сердце угасающего костра.

«Добро пожаловать, Эшер. Мой сын отзывается о вас столь лестно, что, по моему мнению, мы станем лучшими друзьями». — Дана, королева Лура. Принимает его неловкий поклон и нескладные комплименты так, словно он поднес ей благоухающие розы и бесценный бриллиант. Искренне смеется, выслушивает, не перебивая. Глазами улыбается даже в самые серьезные моменты, будто говорит: «Я тебя знаю. Доверяю тебе. Верь мне».

Борн, по вялым щекам которого текут, серебрясь, слезы.

«Чем из богатств королевства я могу вознаградить тебя? Ты спас самое бесценное — моего сына. Спас его для матери. Для меня. Для всех нас. Мне сказали, ты потерял отца. Я скорблю вместе с тобой. Хочешь, я заменю его, Эшер? И если потребуется, помогу тебе мудрым отцовским советом? Могу ли я на это рассчитывать? Позволь мне».

И Фейн, которая улыбалась лишь в том случае, когда это могло кому-нибудь навредить. Которая сама себя знала недостаточно хорошо, чтобы понять: за злобой прячется желание. Которая бесспорно была красавицей, за что ей многое прощалось.

Мертва. Мертв. Мертва.

Они все умерли.

Ошеломленный, отупев от горя, он стоял и молча смотрел на них, пока не понял — дольше здесь оставаться глупо. Со дна пропасти поднимутся тьма и холод и вонзят в его тело ледяные клыки. Он должен помнить о последнем живом человеке из этой семьи, которому еще предстоит сообщить, что он — последний.

Помня об этом, Эшер неохотно покинул мертвых и начал медленно взбираться вверх по склону горы.