"Утраченная невинность" - читать интересную книгу автора (Миллер Карен)

Глава двадцать первая

Пеллен Оррик вздохнул и сделал добрый глоток из кружки с чаем. За окном его кабинета, расположенного в казарме городской стражи, продолжал падать снег. Белое покрывало ложилось на унылый сад, мостовую, улицу и подъездную аллею, ведущую к воротам казармы. Лампы уличных фонарей делали белое золотистым, настойчиво напоминая о вездесущей магии.

Повсюду царила полная тишина. Камеры в подвале казармы в данный момент пустовали, и стражники, заступившие на ночное дежурство, мирно почивали на своих койках. Обычная ночь — город переходил от траура к привычному течению жизни. Гар на троне. Эшер — Правитель олков.

При мысли об Эшере он улыбнулся. Потрясающий, незаурядный человек. Сегодняшнее — нет, уже вчерашнее — представление в Палате Правосудия станет темой для сплетен на ближайшие несколько недель. Даже месяцев. Он думал, что глава гильдии Роддл помрет от удара прямо там, на месте. Его самого чуть удар не хватил от усилий сдержать рвущийся наружу хохот.

Неукротимый Эшер вскарабкался на место Законодателя. На кресло, в котором веками сидели ставленники королей. Но Эшер на то и Эшер, чтобы карабкаться вверх. И через. Через скамьи, столы, препятствия, ограничения. Традиции. И отбрасывать при этом условности и внешнюю помпезность с непринужденностью и ловкостью настоящего деревенского увальня.

Пеллен затрясся в беззвучном смехе. Теперь имя Индиго Глоспоттла будет жить в веках. Эшер об этом позаботился. Какая большая ответственность лежит на его широких, твердых плечах. Он знал, что если бы кто-то другой влез с ногами на кресло Законодателя, то ему стало бы не смешно, а тревожно. От такой власти голова закружится сильнее, чем от улыбки хорошенькой девушки на улице. Но только не у Эшера. Если Пеллену когда-либо встречался человек, совершенно равнодушный к соблазнам власти, так это Эшер.

В камине треснуло пылающее бревно и развалилось на угли и пепел, рассыпая искры. Конечно, комната согревалась с помощью магии, но в зимнюю пору он до сих пор топил камин. Многие так делали. Даже доранцы любили звуки и запахи горящих в очаге сосновых поленьев. Живой огонь очаровывает.

Оррик подавил зевок. Полночь, пора бы спать, но он запустил работу с бумагами, и надо с ней закончить. Непременно. Он был человек строгой и неукоснительной дисциплины и не смог бы припомнить, когда в последний раз уходил из кабинета, не составив рапорта о прошедшем дне. А тут обнаружилось, что не написаны рапорты за целую неделю. Непорядок.

Его внимание привлекли звуки и движение за окном. Глухо застучали копыта по мостовой. Подъехала и остановилась у ворот казармы карета. В свете фонарей появились две закутанные в плащи фигуры.

Пеллен Оррик положил перо и направился к дверям узнать, в чем дело.

— Господин Джарралт! — воскликнул он, не сумев скрыть удивления, и отступил от входа. — Прошу вас, входите.

Тайного советника короля сопровождал Уиллер Дрискл из Башни. Или из дворца — кто его знает, где он сейчас служит. Человек безвредный, но неприятный. Однако непопулярность — не преступление, поэтому близко с ним Пеллен знаком не был. Капитан вежливо кивнул и закрыл за посетителями дверь.

— В ваш кабинет, — произнес Джарралт, решительно стягивая перчатки. — Немедленно.

Какой высокомерный. Оррик поклонился. Он не обижался — бессмысленно.

— Прошу, — пригласил он жестом. Юный Поппер, дежуривший у дверей, проводил их любопытным взглядом.

Джарралт отказался от предложенного кресла. Уиллер хотел было присесть, но перехватил взгляд сановника и переменил решение. Оррик не собирался церемониться в собственном кабинете, уселся за рабочий стол и вопросительно посмотрел на гостей.

— Расскажи ему, — велел Джарралт, похлестывая перчатками по одной ладони с таким видом, словно она в чем-то провинилась. — Все, от начала до конца.

— Слушаюсь, господин, — ответил Дрискл и уперся кулаками в столешницу. Глаза его горели неудержимым желанием, чуть ли не похотью. И было в его позе нечто хищническое.

Оррик уставился на его кулаки и не отвел взгляда, пока Уиллер не убрал их со стола и не выпрямился.

— Рассказать мне? Что?

— Капитан Оррик, вы должны немедленно арестовать Эшера из Рестхарвена. Он нарушил Первый Закон Барлы и занимался магией!

Пеллен рассмеялся.

— Эшер? Вы с ума сошли?

— Расскажи ему, — приказал Джарралт сурово.

С все нарастающим недоверием слушал капитан историю столь же невероятную, сколь и чудовищную в сбивчивом изложении Уиллера.

— Не верю, — произнес Пеллен, как только доносчик закончил перечислять обвинения.

— Я верю, — возразил Джарралт.

Оррик покачал головой. В ушах звенело, взор туманился от невероятности происходящего.

— Но олки не способны заниматься магией. — Он повернулся к Уиллеру. — Ты видел, как он вызвал снег?

— Я увидел, что идет снег, и пошел в Погодную Палату. Он был один. Лежал без сознания на полу, весь в крови. И я слышал, как они с королем говорили о заклинании погоды. Говорю вам, — настаивал Дрискл, — Эшер преступник и должен умереть.

У Оррика кружилась голова, и он не слушал Уиллера.

— Как ты мог слышать разговор с глазу на глаз между Эшером и его величеством?

— Это не ваше дело, — вмешался Джарралт.

Оррик встал.

— Извините, но это мое дело. Вы выдвигаете тяжкие обвинения. Я не стану преследовать Эшера, не имея никаких доказательств, кроме слов человека, который, как мне кажется, лично заинтересован в его падении.

— Станете, капитан, — бросил Джарралт, — или будете отстранены от должности. Главный маг Дурм умер, а вы подвергаете сомнению приказы его преемника.

Взгляд Джарралта был ужасен. Сам он побледнел до синевы, а смотрел так, что мороз по коже продирал. В глубине глаз горели багровые вертикальные щели. Или это только показалось? Оррик не мог сказать наверняка. Ему потребовалось собрать всю силу воли, чтобы не согнуться под этим горящим взглядом.

— Умер? Я об этом не слыхал.

— Новость еще не оглашена. Я сообщаю ее вам по секрету и надеюсь на ваше молчание.

— Конечно. Господин, его величество всецело доверяет Эшеру, — произнес Оррик, продолжая сопротивляться, хотя он уже знал, что проиграл. — То, что сообщает Дрискл, безумие. А что касается этой чепухи насчет магии… даже если такое возможно… хотя невозможно… Чтобы Эшер подверг такой опасности себя и королевство…

Джарралт усмехнулся.

— Вы так красноречиво выступаете в его защиту, капитан. Может, мне стоит заинтересоваться вашей лояльностью?

Оррик побледнел.

— Я сохранял лояльность короне всю свою жизнь.

— Вот как? А мне всегда казалось, что вы составили объяснение причин гибели покойного короля и его семьи с излишней поспешностью, Оррик. Так что, возможно, в будущем к этому расследованию придется вернуться.

— Я протестую! Я несу свою службу не за страх, а за совесть!

Улыбка исчезла с лица Джарралта, взгляд стал убийственно холодным.

— В самом деле? Тогда поднимайте своих людей, капитан, но не говорите им ни слова о магии. Полученные сведения рассматривайте как секретные. Вы меня поняли?

— Понял, господин, — ответил Оррик. Во рту у него пересохло.

— Вы с офицерами проводите меня к Погодной Палате. Там и посмотрим, захотите ли вы разделить свою судьбу с участью Эшера. Предупреждаю, его ждет скорая и жестокая расправа.

Оррик был капитаном городской стражи. Выбора у него не оставалось. Он поклонился.

— Слушаюсь, господин, — отчеканил Оррик и отправился будить своих людей.

Беспомощный и окровавленный, Эшер лежал, распростертый, на полу Погодной Палаты и тяжко бредил. В воспаленном мозгу проносились отдельные образы и отрывки воспоминаний.

Умирающая мама лежит в постели и протягивает к нему руки. Руки тонкие, белые, а были когда-то крепкими и смуглыми. «Обними меня, Эшер, и обещай, что, когда я уйду, ты вырастешь большим и сильным мальчиком, — говорит она еле слышным голосом. Еще месяц назад она могла перекричать шум океанского прибоя. — Твоему отцу скоро понадобится помощь, и я очень надеюсь, что ты его не подведешь, ведь так? Ты не оставишь его в беде?»

И он кричит, о, как он кричит, когда они опускают ее в холодную просоленную землю и поют прощальную песнь над ее могилой.

Он стоит на краю могилы в своей лучшей коричневой рубашке из домотканой холстины и штанах, которые мама сама пошила, и не может поверить, что солнце светит так же ярко, а небо такое же голубое, как ее любимая блузка, которую еще вчера вечером Зет порвал на тряпки, чтобы протереть уключины своей лодки от жира и грязи. Разве солнце может светить в такой день?

Он рыдает, а со всех сторон наползают мрачные тучи; они спешат, клубятся и заполняют все небо, и становится темно, остаются лишь лучики желтоватого света; а потом начинается дождь.

— Ты что наделал, брат? — кричат они сердито. — Ты не должен был вызывать дождь. Ну, теперь-то мы тебе покажем, чем должен заниматься всякий благовоспитанный олк! Только не думай, что вызыванием дождя! Запомни, ты простой рыбак, и не думай, что вправе баловаться этим!

И Зет расстегивает окованный медью пояс. Снимает и дважды хлопает им по мозолистой ладони. И глаза у него горят жаждой крови, как у дикого зверя…

— Отойди от меня. Зет! — кричит он. — Отец, не разрешай ему подходить! Отец, не разрешай!

Но отец не слышит. Он лежит на земле. Тяжелая мачта переломилась о его грудь и треснула, и дождь высосал всю кровь из его тела, и кровь ушла в траву, а оттуда в землю, и напитала собой могилу мамы, чтобы быть вместе с ней.

Дождь усиливается, переходит в град, тучи становятся все темнее, и гремит гром; он гремит как набатный колокол: бум… бум… бум…

Эшер очнулся, судорожно вздохнул и понял, что слышит топот ног по лестнице, ведущей в Погодную Палату. Еще не освободившись от бредовых видений, чувствуя боль во всем теле, он едва успел встать на четвереньки, когда дверь распахнулась, и вбежавший Уиллер указал на него пальцем. Следом за ним вошли Пеллен Оррик и Конройд Джарралт.

— Видите? Видите? Я же говорил, что он здесь! Теперь вы мне верите?

В лице Пеллена ни кровинки, глаза сузились, словно от острой боли. С пояса свешивалась дубинка.

— Эшер? Ты что здесь делаешь? Только не говори мне, что этот хлыщ сказал мне правду!

Разрушительная волна гнева и отчаяния окатила Эшера, и он через силу сделал шаг навстречу Уиллеру, сжав кулаки.

— Ты глупец, Уиллер! Жалкий глупей! Ты все погубил!

Уиллер скалился, словно покойник, танцующий на собственной могиле.

— Не погубил! Спас! Я спас целое королевство, и вскоре все узнают об этом! — завопил он. — Там, внизу, стражники, они закуют тебя в железо и спеленают от макушки до пят! Все кончено, Эшер! С тобой все кончено!

Эшер бросился на него.

— Безмозглый идиот! Смердящее, червивое создание, мозгляк, как ты не понимаешь, что…

Пеллен сделал шаг вперед и ударил его дубинкой по голове. Эшер еще не оправился от заклинания погоды и поэтому сразу упал на колени.

Перед глазами плыли багровые круги, но он нашел в себе силы простонать:

— Не верь ему, Пеллен. Ты меня знаешь. Я не преступник и не предатель!

Лицо Оррика, словно высеченное из глыбы льда, осталось безучастным.

— Как же мне не верить, Эшер. Ты находишься в Погодной Палате, где быть запрещено.

Эшер поднял голову.

— Позовите короля. Он все объяснит. Он…

— Что ты здесь делаешь?

Эшер был так потрясен, что с трудом мог говорить.

— Не скажу, — прошептал он. — Я хочу видеть Гара.

В глазах Пеллена не было сострадания.

— Эшер из Рестхарвена, именем короля и властью, данной мне как капитану городских стражников, я арестовываю тебя за тяжкое преступление, а именно за нарушение Первого Закона Барлы.

— Отлично, капитан, — произнес Конройд Джарралт и положил руку в перчатке на плечо Оррика. Уиллер пританцовывал от радости, как ребенок перед раздачей подарков в праздничное утро. — Вижу, что у меня нет оснований сомневаться в вашей верности трону. Теперь позовите своих людей, и пусть негодяя покрепче свяжут. У меня к нему много вопросов.

Его поместили в ту же камеру, где сидел Тимон Спейк накануне своей смерти. Тогда, ничего не понимавший Эшер из Рестхарвена, бросил: «Пусть ублюдку отрубят голову!»

Теперь, давясь собственными слезами, Эшер горько посмеялся над собственными словами.

Мне не надо ничего, кроме лодки, океана и чистого солнечного неба над головой…

Ответ Гара долетел издалека, словно с тех пор прошли не дни, а долгие года:

Не каждый человек получает то, что хочет, Эшер. Большая часть людей довольствуется тем, что дают.

Он тогда сделал удивленный вид и парировал:

Прекрасно. А нельзя вернуть то, что дали, обратно?

Эшер попробовал пошевелиться, сдерживая стон, рвущийся при каждом движении измученного болью тела. Стражники вытащили кляп, которым зачем-то заткнули ему рот по пути из Погодной Палаты в казарму, но руки развязывать не стали, и они ужасно затекли. Локти стянули за спиной, запястья занемели, и плечевые суставы жгло, словно огнем. Во рту пересохло, язык ощущал вкус пепла и высохшей крови. Голова болела, и он вспомнил, что Пеллен в довершение ко всему стукнул его дубинкой.

Несмотря на путы, он смог бы сесть, но стражники убрали скамейку и солому, которые были предоставлены в распоряжение Тимона Спейка, и ему приходилось довольствоваться голым каменным полом. Даже сквозь подошвы сапог он чувствовал убийственный холод.

Было и еще одно, гораздо большее неудобство: ему уже давно хотелось помочиться. Но руки связаны, штаны расстегнуть невозможно, и когда стало невтерпеж, он просто помочился в штаны. Горячая струя, сбежавшая по правой ноге, обогреть стылое помещение и озябшее тело не могла, но и ей он был благодарен. Однако стыд и позор унижения были невыносимы.

Да, ему было стыдно, но не страшно. Он запретил себе бояться. Гар обещал, что защитит его, а Гар остается королем.

Время шло. Он удивлялся, что его держат так долго. Должно быть, Гара давно разбудили, хотя на дворе еще ночь. Или уже рассвело? Он не мог сказать наверняка.

Наконец, дверь в каземат отворилась, и вошел Конройд Джарралт; за ним следовал Пеллен Оррик. Эшер напрягся.

— Где его величество?

— Полагаю, сладко спит в своей постели, — ответил Джарралт.

— Вы ему не сообщили? — Эшер повернулся к Пеллену. — Ты должен был послать к нему, Пеллен, ты…

— Не Пеллен, а капитан Оррик.

— Что?

Глаза капитана были суровы.

— Обращаясь ко мне, ты должен говорить «капитан Оррик».

Эшер медленно перевел дух. Только не бояться!

— Хорошо. Капитан Оррик. Я знаю, что вы думаете, но, клянусь, если вы разбудите короля и он придет, то все… объяснится…

— Нас интересуют твои объяснения, — возразил Оррик. — Твое присутствие в Погодной Палате — тяжкое преступление, наказуемое смертью. Попытка привлечь к расследованию его величество тебе не поможет.

— Я ничего не скажу! Пока Гар сюда не придет!

Грустно вздохнув, Джарралт сделал шаг вперед.

— Можете оставить нас, капитан. Мне необходимо наедине поговорить с заключенным.

Оррик покачал головой.

— Нет, господин. Он находится под моей ответственностью. Предатель он или нет, но у него есть определенные права. Я должен быть свидетелем вашего разговора.

Лицо Джарралта исказилось от гнева.

— Я должен еще раз напомнить вам, капитан, что я…

— При всем уважении, Главный маг не имеет отношения к расследованию преступлений, — отчеканил Оррик. — Он может принять участие в вынесении приговора, если вина будет установлена.

Эшер уставился на Джарралта. Главный маг? С каких это пор?

— Ты бежишь впереди кареты, Джарралт. Тело Дурма еще не остыло, и Гар…

— Тихо, — прошипел Джарралт и в упор посмотрел на Оррика. — Капитан, я ценю ваше усердие, но мы имеем дело не с простым преступлением. Этот случай угрожает существованию нашего королевства и касается магии, к которой вы отношения иметь не можете.

Оррик задумался. Эшер бросился вперед и прижался лицом к решетке камеры.

— Не уходи, Пеллен. То есть капитан Оррик. Не оставляй меня с ним. Прошу тебя…

— Не беспокойтесь, капитан, — прервал его Джарралт. — Я не собираюсь выступать в роли палача.

— Хорошо, господин, — согласился Оррик. — Я целиком полагаюсь на ваше слово.

Джарралт улыбнулся. В его улыбке было столько злобы, что Эшера отбросило на три шага назад.

— Я ни слова не скажу, пока не придет Гар, — заявил он.

— Правда? — В глазах мага загорелись багровые огоньки. — Боль, — прошептал он.

И боль пронзила Эшера насквозь. Тело свело судорогой, дыхание перехватило.

— Что б у тебя кишки сгнили, Джарралт, — прохрипел он. — Я тебе ничего не скажу.

— Скажешь, мразь, — произнес Джарралт. — Ты мне все скажешь.

В конце концов, Эшер сказал все. Он уже не мог кричать. И не мог не говорить. Разум Джарралта перемолол его память и, подавив сопротивление, отделил зерна от плевел.

Потом у Эшера кончились слова и силы, и сознание покинуло его.

Уже в пятый раз за нынешнее утро Дарран вылезал из-за стола, подходил к двери и смотрел на лестницу, ведущую вниз. Он все ожидал услышать шаги своего припозднившегося помощника. Но Уиллер не появлялся. Где же его носит? У них целый океан дел, и в одиночку через него не переплыть…

Внезапно входные двери в Башню бухнули, и он услышал пронзительный голос:

— Берта! Дарран уже здесь? У нас срочное дело!

У нас?

Выглянув в коридор, он увидел Уиллера с каким-то человеком, в котором, приглядевшись, узнал Джарралта.

Дарран поспешно вернулся за стол. Когда Джарралт и Уиллер зашли в кабинет, он внимательно читал список предстоящих на день дел. Не спеша подняв глаза, секретарь положил пергамент, встал и поклонился.

— Господин, — церемонно произнес Дарран и перевел взгляд на Уиллера. — Вы припозднились, мой друг. Могу я поинтересоваться, где…

— Я был в казарме городской стражи, — быстро ответил Уиллер. — По государственному делу.

— Подтверждаю, — произнес Джарралт — Полагаю, у вас нет возражений?

«Государственное дело»? И Уиллер? Дарран еще раз поклонился.

— Конечно, нет, господин. — Он откашлялся. — Вам требуются мои услуги?

— Эшер из Рестхарвена арестован, — сообщил Джарралт. — Он обвиняется в тяжких преступлениях.

— Арестован? — слабым голосом воскликнул Дарран. — Что он натворил?

— Он предатель и преступник! — вклинился в разговор Уиллер. — Доказательства неопровержимы!

— Уиллер, — холодно произнес Джарралт.

Рот Уиллера со стуком захлопнулся, словно мышеловка.

— Я должен увидеть короля, — сообщил Джарралт. — Проводите меня к нему.

Дарран опустил глаза.

— Прошлой ночью его величество вызывал снег. Заклинание погоды лишило его сил, и он встанет ближе к полудню, как всегда после…

— Проводите немедленно, — перебил его Джарралт.

Дарран понял, что спорить бесполезно.

— Хорошо, — поклонился он Джарралту, затем повернулся к Уиллеру: — Я ненадолго. Пожалуйста, приготовьте документы к…

— Нет, — прервал Уиллер и улыбнулся. — Я у вас больше не работаю. Господин Джарралт пригласил меня служить его секретарем.

— Куда пригласил?

— Ты дурак, Дарран, — язвительно сказал Уиллер. — Эшер водил тебя за нос, как и всех остальных. В том числе и короля. Но только не меня! Я видел его насквозь. Я оставался верен Барле, и господин Джарралт знает об этом. Придется тебе найти другого мальчика для поручений.

Даррану хотелось смахнуть злорадную улыбку пощечиной.

— Понятно, — негромко произнес он. — Поздравляю с повышением. Прошу забрать личные вещи перед тем, как вы удалитесь.

Уиллер с отвращением оглядел кабинет.

— Мне ничего не нужно.

— Тогда поезжай в мой загородный дом и жди меня там, — велел Джарралт.

Уиллер подобострастно поклонился и ушел.

Дерьмо, подумал Дарран. Не человек, а просто кусок дерьма. Никчемный и зловонный. Он обратился к Джарралту:

— Не будете ли вы столь любезны последовать за мной?

И он повел Джарралта в апартаменты короля. Повесив голову и размышляя о том, что же на этот раз натворил его непоседливый коллега, Дарран шел впереди тайного советника.

Тяжелая рука легла на плечо, встряхнула и вывела Гара из забытья. В глаза ударило солнце.

— Вставай, мальчик, — произнес глубокий грубый голос. — Твои грехи взывают к ответу.

Он сел в постели и посмотрел по сторонам.

— Конройд? Что это значит? Как ты сюда попал?

Конройд стоял напротив окна, загораживая солнечный свет. Волосы на его голове светились огненным нимбом.

— Твой секретарь проводил меня.

— Значит, он уволен. Дарран, ты меня слышишь? Ты уволен! — Гар протер глаза и обвел взглядом комнату. — Где ты, невыносимый старик?

— Его здесь нет, — сказал Джарралт. — То, что я хочу сказать, предназначено только для твоих ушей.

Гар откинул одеяла и сел в постели, ладонью защищаясь от солнечного света. Казалось, ночной кошмар продолжается. Он провел долгие часы за книгами Дурма, но так и не нашел дневник Барлы.

— Мне неинтересно, что ты хочешь сказать. Убирайся. — Конройд не сдвинулся с места, тогда Гар сел в постели и крикнул: — Ты оглох? Король приказывает тебе удалиться! Вон!

Конройд улыбнулся.

— Твой мерзавец олк арестован и сидит в камере, а тебе предстоит дать некоторые пояснения в связи с его показаниями.

Вскочив с постели, Гар схватил халат и накинул его.

— Арестован? По чьему распоряжению? Как ты посмел? Освободить его! Немедленно! А потом его место в камере займешь ты!

Конройд, не двигаясь, изучал его взглядом.

— Ты не спрашиваешь, почему он арестован. Возможно, тебе известно за что?

Да поможет им Барла… Да поможет Барла…

— Мне дела нет, за что! Ты арестовал такого же тайного советника, как ты сам, без ведома короля! Ты никогда не отважился бы на подобное при жизни моего отца, и сейчас не посмеешь!

— Эшер нарушил Первый Закон Барлы, — произнес Конройд. — Где же ему быть, как не в тюрьме?

Конройд знал. Застыв на месте, Гар чувствовал, как кровь стынет в жилах. Каким-то образом, но он знал.

Конройд фыркнул.

— Жалкий калека. Неужели ты в самом деле думал, что проведешь меня? Надеялся, что сможешь воспрепятствовать моему предназначению? Моему законному праву на это королевство? Ты такой же, как твой отец — слабый и…

— Ни слова о моем отце!

Конройд его не слушал.

— Преступник. Эшер признался, мальчишка. Магия покинула тебя, и твое соучастие в его преступлениях не вызывает сомнений.

— Ты понимаешь, что говоришь, Конройд? — спросил Гар тихим дрожащим голосом. Голова у него кружилась, желудок сжало спазмом. — Твое законное право на королевство? Ты спесивый мерзавец. Отец был прав: дай тебе волю, и ты вознесешь доранцев до небес, а олков сделаешь рабами! Разве удивительно, что я готов на все, лишь бы не допустить Дом Джарралтов на трон?

— Ты жалкий земляной червяк! — прошипел Конройд, шагнув к Гару и прижав его к стене. — Неужели ты настолько слеп и глуп? Ты дал олкам магию! Дал расе человекоподобных скотов силу!

— Отпусти меня, Конройд, — молвил Гар, посмотрев на сильные руки, вцепившиеся в его халат. — Отпусти и уходи.

— Как тебе это удалось? Кто тебе помог? — шипел Конройд. — Тот тупица не знает. Это был один из моих так называемых друзей? Ведь так? Ты пообещал Далтри власть? Или Бокуру? Сорволду? Хафару? Пообещал богатства в обмен…

— Я никому ничего не обещал! — крикнул Гар и рывком освободился. — Это оскорбление королевского величия, и теперь ты — изменник!

Но Конройд не слушал. Холодное лицо закаменело, и в глубине глаз шевельнулось понимание.

— Так это было в нем? — медленно произнес он. — У олка проснулась собственная магия?

С бешено бьющимся сердцем Гар шагнул мимо Конройда, задел кровать и чуть не упал.

— Уходите. Будем считать, что вы под домашним арестом. Я…

— Ты ничего не сделаешь! — прервал Конройд и засмеялся. — Маленький убогий король, ты еще не понял? Все кончено. Твоя тайна раскрыта, твое бессилие очевидно. Эшер из Рестхарвена обречен на смерть, и ты не в силах ему помочь.

Но я же ему обещал… обещал… Борясь с приступом тошноты, он заставил себя посмотреть в ненавистное лицо Конройда.

— Что бы Эшер ни натворил, он делал это по моей просьбе. Потому что он — мой друг.

Конройд улыбнулся.

— Значит, он глупец. И неспособность ясно видеть вещи погубит его.

Гар подумал, что отец, наверное, чувствовал себя так же, когда карета унеслась за пределы Гнезда Салберта.

— Я предлагаю тебе сделку, Конройд. — Голос его звучал слабо, словно издалека. — Освободи Эшера, и я отдам тебе корону.

Конройд расхохотался.

— Корона уже моя, малыш, а в придачу к ней — все королевство! Ты должен не торговаться, а броситься на колени и умолять!

— О чем? О жизни Эшера? — Он опустился на колени, прямо на ковер. — Что ж, хорошо. Я умоляю. — Гар содрогнулся — сильные пальцы, унизанные кольцами, взяли в ладони его лицо.

— Слишком поздно, — прошептал Конройд.

Что-то ужасное горело в глазах этого человека. Гар сделал усилие, чтобы не закричать под этим взглядом, не отвести глаз от испепеляющего огня.

— Если ты убьешь его, Конройд, я стану кричать по всему королевству, что олки владеют магией, как и мы. Я разрушу завесу лжи, под покровом которой мы жили здесь последние шесть сотен лет. Я скажу правду, и пусть это стоит мне жизни.

Пальцы Конройда с силой сжались.

— Скажи хоть слово о магии олков, калека, хотя бы одно, и я обрушу весь Дом Торвигов на твою пустую голову. Я перепишу историю, и следующие поколения будут помнить твоего отца как невежественного, неспособного, жалкого правителя. А твоя мать? Твою мать запомнят как похотливую королеву, которая оскверняла королевское ложе совокуплением с деревенщиной из олков и затем произвела ублюдка, который и захватил престол в ничего не подозревающей стране. Твой дом будет разрушен, усыпальница разорена, а трупы выброшены из гроба на мусорную кучу. А твоя сестренка? Я извергну ее из памяти народа, и когда все закончу, от Дома Торвигов останется только жалкий, убогий калека-полукровка. Ты этого хочешь, парень? Хочешь таких достижений для своей династии?

— Ты этого не сделаешь, — прошептал Гар, преодолевая желание вырваться. — Ты любил мою мать!

— Любил? — эхом отозвался Конройд. — Твоя мать была сучка, шлюха, продажная девка!

Преодолевая тошноту, Гар вырвался из его рук и встал.

— Я обещал Эшеру, что защищу его. Нарушить обещание все равно что самому разрушить Дом Торвигов. Поэтому делай что хочешь. Но предупреждаю: мой дом крепче, чем ты думаешь. А тебя не так уж любят, как тебе кажется.

Лицо Конройда скривилось.

— Я могу убить тебя, червяк, еще до того, как ты раскроешь рот.

— Можешь, но не станешь, — возразил Гар. — Если ты взойдешь на престол без меня, Конройд, то это будет означать раскол, и у тебя не будет гарантий сохранения королевства, а может, и своей жизни. Следуй разуму. Пощади Эшера, а я отрекусь в твою пользу и сохраню в тайне, что он использовал магию. Но если ты его убьешь…

На мгновение в кабинете наступила тишина.

— Так, так, так, — вкрадчиво произнес Конройд. — Значит, у червяка есть жало.

— Сколько тебе можно говорить? Я сын своего отца.

Брови Конройда поползли вверх.

— И как сын своего отца, чем ты ответишь, когда я объявлю гонения на олков?

— Что?

Теперь Конройд улыбался.

— Если ты не отречешься и не подпишешь прокламацию, приговаривающую Эшера из Рестхарвена к смерти как преступника, изменника и нарушителя законов Барлы, то, обещаю, он станет только первым из олков, обреченных на смерть ради блага королевства и во имя защиты его священных законов. Я начну такие репрессии против олков, которых никогда не видели в этой стране, а когда закончу… Если к тому времени в королевстве наберется олков хоть на одну деревушку, то я признаю, что потерпел неудачу!

Ошеломленный, Гар молча смотрел не него.

— Ты сумасшедший, — наконец произнес он. — Общий Совет никогда тебе не позволит. Холз никогда…

— Не заблуждайся! — жестко оборвал его Конройд. — Думаешь, в стране есть хоть один доранец, желающий, чтобы олки владели магией? А если ты думаешь, что Холз захочет меня остановить, то глубоко ошибаешься в его преданности Барле и ее драгоценным законам!

Внезапно ноги Гара подкосились, он без сил опустился на кровать, отвернув лицо, чтобы Конройд не видел его отчаяния. Его поражения.

— Неужели в тебе нет человеческих чувств? — прошептал он. — Разве слово короля ничего не значит? Эшер доверял мне. Он поверил, что я защищу его.

— Тогда он дважды глупец. Ты не имел права заключать такую сделку. Ты ведь знал, что все равно не сдержишь обещания?

Нет. Нет. По крайней мере он верил, что попробует сделать все необходимое. Проклятие, ведь они были так осторожны…

— Выбор прост, — безжалостно продолжал Конройд. — Делай, как я говорю, или утонешь в море крови олков.

Гар посмотрел на своего мучителя.

— Ведь ты так и сделаешь? Ты погубишь их всех.

— Даю слово, — подтвердил Конройд. — Теперь ты мне веришь?

Да, он верил и размышлял о том, догадывался ли отец о том, что это за человек. Видел ли эту ненависть и жажду насилия в его глазах?

— А что будет со мной? — спросил он хмуро. — Что случится, когда я поставлю подпись под измышленной тобою ложью? Подходящий несчастный случай?

Конройд пожал плечами.

— До тех пор, пока ты будешь сохранять здравый смысл и не сделаешь какой-нибудь глупости, ничего не случится. Ты останешься здесь, в Башне. В заключении. На людях появляться не будешь, потому что здоровье твое подорвано скорбью по погибшей семье и стыдом за утрату магии. За последнее несет ответственность негодяй, которому ты слепо доверился.

— Но народ… люди…

— Они недолго будут сожалеть о твоем затворничестве. Доранцы и раньше, до твоего ошибочного восшествия на престол, почти не замечали твоего существования. А что касается олков… Их мнение мало кого интересует.

Гар прижал ладони к сердцу. Оно так болело, что, казалось, он умрет прямо на месте. И он желал бы этого. Убить Эшера… или погубить королевство, залить его кровью невинных олков. Какой путь ни выбери, он запятнает себя кровью навеки.

О, милосердная Барла, прости…

— Тогда вези свою прокламацию, — произнес он и не узнал собственного голоса. — Я подпишу ее. И, надеюсь, Барла проклянет тебя и в этой жизни, и в следующей.