"Княжеские трапезы" - читать интересную книгу автора (Дар Фредерик)

25

Эдуар опустил передние стекла своей машины из-за сильной жары, которая в этот день царила в Париже. Едкий запах расплавленного гудрона ударил ему в нос, и он начал задыхаться словно в приступе астмы. Эдуар не выносил запаха гари, запаха расплавленного асфальта, запаха жареных каштанов; каждый раз от этих запахов у него случалось удушье.

За два месяца, что Эдуара не было в Париже, строительная площадка сильно изменилась. Первое, что его поразило, это три вагончика вместо одного. Они были похожи на причудливую деревню! Между вагончиками разбили небольшую площадку, поросшую травой, в центре была высажена высокая ель. Бульдозер исчез, уступив место гудронатору с пылающей топкой. Он выхаркивал густую чернильную кровь на рыхлую почву. Два рабочих-араба суетились под началом старого Монготье. Они двигались осторожно, поливая гравий жидким гудроном.

Взгромоздившись на приставную лестницу, Розина в голубом халате, надетом на спортивный костюм и перевязанном красным поясом, красила один из вагончиков под страшный грохот транзистора, стоявшего на лестничной ступеньке. Она повернулась спиной к свету и не видела, как приехал сын.

Эдуар ногой выключил транзистор. Розина опустила глаза, заметила его и завопила от радости.

— Вот ты наконец, сволочной князь! — в восторге закричала Розина, обнимая сына.

— Скажи-ка, а тут перемены! — сказал Эдуар, показывая на котлован глубиной приблизительно в четыре метра. — Зачем тебе окружная дорога?

— Секрет! — прыснула Розина. Она напоминала задорного порывистого сорванца.

— Ты что-то собираешься строить в центре?

— Тайна!

— Ты самая настоящая ослиная башка, мама! Скажи мне, эти грандиозные строительные работы стоят дорого?

— Я беру самые выгодные кредиты, я жалуюсь на бедственное положение, я кокетничаю, пытаясь очаровать. Времена действительно тяжелые, и предприятия предпочитают скорее обходиться нулевой прибылью, нежели платить деньги своим наемным рабочим, которые стараются их облапошить. А еще вот что. Меня приятно удивила ба: представь себе, что у этой скрытницы были деньги. Двести пятьдесят тысяч франков в чеках казначейства, в фондах ее чертовой партии. Коммунизм иногда бывает прекрасен!

— Даже коммунисты предпочитают оставлять наследство своим детям, — заявил Эдуар. — Это типично для французов! Зачем тебе эти два новых вагона, ты хочешь устроить лагерь отдыха?

— Мне теперь понадобятся раздевалки, — ответила Розина. Она тут же прикусила язык, опомнившись, что проговорилась.

Эдуар и в самом деле ухватился за эти слова.

— Значит, раздевалки; стало быть, ты собираешься принимать народ, который станет использовать твой участок.

Он направился к котловану, рассматривая его рельеф и пытаясь догадаться о его конечном предназначении. Но Эдуар зря ломал голову, так как не находил ответа на мучившие его вопросы.

Эти мысли вызвали у него воспоминания о погибшем таксисте, которого Мари-Шарлотт похоронила на стройке. Если она не солгала, то где сейчас останки шофера? Эдуар окинул взглядом пространство, так и не сумев составить никакого мнения. Возможно, труп покоился где-нибудь в огромном котловане, засыпанный тоннами земли. Найдут ли его когда-нибудь? Безусловно, если мерзкая шлюха заговорит. Способная на все, однажды она обвинит либо его, либо Банана в преступлении. Ведь недаром она и ее банда написали на его машинах: «Убийца».

Эдуар отогнал прочь эти мрачные мысли и вернулся к Розине.

— А у тебя, монарх, все в порядке? — спросила она смеясь.

— Невероятно хорошо. Да, кстати, ты должна поехать со мной в Швейцарию на несколько дней, княгиня хочет видеть тебя.

Он коротко рассказал ей о пролетевших неделях и о тех планах, которые строили при дворе относительно его будущего.

Эта волшебная сказка вызвала у Розины недоверие.

— Старуха хочет признать мое материнство! Но это невероятно! Женщина столь суровой морали, столь бескомпромиссная, несговорчивая, когда дело касается ее чертова трона!

— Вот именно! Но в данный момент он пуст, этот трон, дорогая, и нет ничего более хренового, чем пустой трон. Вот уже двадцать лет княгиня оплакивает своего горячо любимого сына, она дошла до точки. Теперь любой ценой она желает получить наследника. Нет никакого сомнения, что я сын Сигизмонда. Между мной, Оттоном и Сигизмондом поразительное сходство. Эти старые святоши, монахи, министры — все благоговеют передо мной. Розина, ты понимаешь, что я — князь Черногории. Остается лишь меня узаконить. Итак, бросай щетки и укладывай чемодан.

— Но я не поеду в замок в таком виде, мне нечем прикрыть зад.

— Мы едем в Париж за покупками. Я плачу за все. Я хочу, чтобы ты была сногсшибательна, мама. Не забывай, ты мать князя!

Пока Розина занималась сборами, Эдуар отправился на поиски Селима и Наджибы. Гараж, как он и велел пареньку, был закрыт, а на закрытых наглухо ставнях кнопкой было приколото объявление.

Он обогнул гараж, чтобы посмотреть на свои дорогие машины, стоящие под навесом. Банан их подлатал, но несмотря на его усилия, следы краски встречались то тут, то там на дверцах машин. Паренек вымел осколки и всюду пропылесосил. Понадобится время, чтоб вставить новые стекла. Князь с грустью смотрел на свои искалеченные машины. Больше всего его расстраивал не столько причиненный ему ущерб, сколько собственное мрачное равнодушие к акту вандализма. Глядя на этих механических животных в своем стойле, Эдуар осознал, как сильно изменилась его жизнь. Теперь он принадлежал к другому миру, а его прежняя страсть изжила себя.

У Лараби мать готовила рагу, оно так благоухало пряностями и специями, что князя начало мутить.

Она набросилась на Эдуара с бранью по-арабски, иногда вставляя несколько французских слов, чтоб он понял ее ярость. Старуха обвиняла его в том, что у него дурной глаз, что он сглазил ее дочь, подверг Наджибу смертельной опасности, свел ее с ума и вскружил ей голову. Наджиба больше не хотела учиться, говорила только о нем; это из-за него на девушку напали какие-то подонки, и вообще из-за него она погибнет. Старая арабка сказала, что это предзнаменование она прочла в отрубленной куриной голове.

Эдуар пытался, хотя и безуспешно, ее успокоить. Он хотел выяснить у старой мегеры, где ее дети, но в ответ получил лишь новый поток брани и ретировался.

Около дома Эдуар столкнулся с Бананом, которого он с трудом узнал: тот был наголо обрит, а из-за сломанной челюсти его красивое лицо казалось асимметричным.

Сердце Эдуара сжалось, когда он увидел Селима в таком состоянии. Он ощутил всю тяжесть ответственности, которая навалилась на него и о которой кричала старая арабка.

— Бедный, бедный мой малыш!

Эдуар обнял его, прижался щекой к его колючей бритой голове.

— Я страшно рад тебя видеть, — сказал Селим. — У тебя нормально в твоем замке?

— Все не так просто! — ушел от прямого ответа Эдуар. — Где твоя сестра?

— Она вернулась в больницу: эти подонки здорово ее достали; она теперь всего боится. Ей назначили антидепрессанты в больших дозах. Ты знаешь, я больше никого не видел. Она вернется, Дуду, и принесет еще много бед. Эта девка, словно дикий зверь, выпущенный на свободу. Она закончит психушкой, ты посмотришь. Но если ее в ближайшее время не изолируют, она убьет еще многих, и тебя первого: это ее навязчивая идея. Эдуар пожал плечами.

— Пойдем, навестим Наджибу, — сказал он.

— Что мы будем делать с гаражом?

— В данный момент ничего: пусть стоит закрытым.

— У нас две машины на ремонте: пятнадцатая белая — одного врача из Нантера и с откидным верхом — торговца семенами.

— Я тебе сообщу как поступить, а пока не время.

Наджиба дремала. Бритая голова придавала ей сходство с мальчишкой. Парик виднелся из приоткрытого ночного столика. На красивом лице девушки все еще были следы побоев. При виде Наджибы у Эдуара сжались кулаки. Если бы эти подонки ему попались, он бы их уничтожил. Наджиба при его приближении открыла глаза.

— Здравствуй, дорогая, — сказал Эдуар, усаживаясь на краешек кровати.

Как и в прошлый раз, когда она попала в больницу после аварии, девушка взяла его за руку, провела ею по своей щеке и плотно прижала к виску.

— Я не позволю ей причинить тебе зло, — сказала она.

— Не волнуйся, комаров давят прежде, чем они кусают.

— Она снова придет с этими подонками.

— Подонков тоже уничтожают.

— Ты совсем вернулся?

— Пока еще нет.

— А когда?

На языке вертелось слово «никогда».

— Чуть позже, — пообещал Эдуар.

Какое-то время Наджиба лежала молча, словно в оцепенении, потом внезапно с ней случилась истерика, и она стала громко, безостановочно рыдать.

Примчались медсестры, сделали ей укол. Вскоре она затихла. Эдуар ушел с камнем на сердце.

Нина шила при свете лампы, абажур которой она опустила до уровня своей старенькой зингеровской машинки. Неожиданный приход Эдуара прервал ее работу.

— А, это ты, кузен! — воскликнула она радостно. Нина его боготворила и каждый раз, когда они встречались, краснела. Он был для нее в некотором роде идеалом. Он был сильным, мужественным и походил на Альбера Прежана (с ее точки зрения), довоенную кинозвезду, которого боготворила ее мать. Это преклонение и обожание актера передалось дочери. В комнате висело не менее восьми его фотографий. Они обменялись беглым родственным поцелуем.

— Как мило, что ты зашел ко мне, — сказала Нина.

— Мари-Шарлотт здесь нет?

Удивительно невыразительное, заплывшее жиром лицо Нины тут же приняло жалобное выражение.

— Я ее давно не видела. Она связалась с бандой парней, которые гораздо старше нее; я постоянно жду беды и скандала.

— Ты же понимаешь, что она — соплячка, и ты ответственна за нее.

Нина пожала своими вялыми сутулыми плечами.

— Безусловно, но что же мне делать? Удержать около себя невозможно. Я даже не могу ее поместить в исправительную колонию: она пока еще не совершила никакого преступления.

«Не совершила, — подумал Эдуар, — она просто убила двоих».

— Ты имеешь представление, где бы я мог найти Мари-Шарлотт?

— Она проводит обычно время в «Ла Фанфар», в пивной у Клиньянкурских ворот. Там много игральных автоматов.

— А если там ее не будет?

Нина развела руками.

— Почему ты ее ищешь, Эдуар? Она что-то натворила?

— Не совсем, но я хотел бы с ней поговорить с глазу на глаз.

— Если ты найдешь Мари-Шарлотт, взгрей ее как следует и объясни, что она могла бы мне хоть немного помочь. Я одинока и с трудом свожу концы с концами.

Моему другу, который жил со мной, она подложила такую свинью, что он дал деру.

Эдуар предоставил ей возможность излить весь поток жалоб, потом положил на стол три стофранковые банкноты — Нина сделала вид, что не заметила их, дабы избежать тягостных благодарностей, — и ушел.

Сорочка прилипла к телу. Стояла такая духота, что трудно было дышать. Он с тоской вспомнил Швейцарию, мягкий, теплый воздух у озера, величественно проплывающих лебедей. Ему недоставало приятной, беззаботной жизни замка. Эдуар любил в ней торжественность и покой. Бабушка все чаще брала его в часовню, которая прилегала к замку. В часовне было всего двенадцать скамеечек для молитвы перед неким подобием алтаря, сооруженным из старых деревянных панелей эпохи Людовика XV. Четыре очень темных витража так искажали освещение, что даже в солнечный день успокаивающая светотень располагала к сосредоточенной молитве.

Гертруда любила молиться громко в присутствии внука. Он замечал, что именно тогда у нее появлялся легкий иностранный акцент. Эти моменты вознесения и духовной приподнятости не казались ему нудными и скучными, а наоборот, он получал подлинное удовольствие.

После праздника почти каждую ночь Эдуар приходил к Маргарет. Он тихо стучал, но она не отзывалась. Однако дверь оказывалась не запертой, и ему достаточно было ее сильно толкнуть, чтобы войти. Эдуар находил Маргарет всегда одетой, сидящей с гордо выпрямленной спиной в кресле. Он прижимался лбом к ее ногам. Маргарет не двигалась. Он брал ее руку, подносил к губам и осыпал частыми быстрыми поцелуями плотно сжатые кулачки, твердые, как вишневые косточки. Затем он размыкал ее пальцы и брал каждый, один за другим, в рот. Он с наслаждением трогал их языком, ощущая при этом трепет, который охватывал все его тело.

Вначале Маргарет пыталась вырвать руку, но князь держал крепко. Он ощущал подлинное сексуальное наслаждение, вызывавшее у него эрекцию, как если бы он целовал ее половые органы. Иногда Эдуар пытался быть более смелым в своих ласках, но она сопротивлялась, и тогда он больше не решался переступать границы дозволенного. Через час он уходил, словно воришка, с неудовлетворенным сексуальным голодом; иногда по дороге к себе, захаживал к толстой герцогине Гролофф. Ее старый глухой муж храпел в соседней комнате, и эти смешные звуки, которые издавал рогоносец, возбуждали князя.

Он легко нашел «Ла Фанфар». Перед пивной, расположенной на перекрестке, улица была запружена мотоциклами. Посетители и игральные автоматы создавали дьявольский шум.

Эдуар с трудом протиснулся к длинной стойке, нашел свободное местечко и заказал пиво. Он искал взглядом Мари-Шарлотт, и когда он ее нашел, то понял, что она уже давно смотрела на него своими маленькими косыми глазками. Эдуар выдерживал ее взгляд до тех пор, пока она не моргнула, потом знаком подозвал ее.

Не колеблясь, Мари-Шарлотт направилась к Эдуару; туфли на высоких каблуках делали ее походку упругой. Несмотря на жару, на ней была наглухо застегнутая черная кожаная куртка с заклепками и красный шерстяной платок на шее.

Когда она подошла, Эдуар бросил на стойку несколько монет.

— Выйдем! — сказал он.

— Мне и тут хорошо!

— А мне нет, — ответил князь сухо, — и мне нужно с тобой поговорить.

— Я остаюсь.

Он грустно улыбнулся, схватил девчонку сзади за кожаный ремень, легко приподнял и направился к выходу.

— Фрэнки! — завопила она пронзительно.

Ее крик был услышан, несмотря на весь этот грохот, поскольку сразу появился парень азиатского типа, с усами а-ля Тарас Бульба и длинными волосами, собранными в конский хвост.

— Отпусти ее! — прорычал он.

— На улице отпущу, честное слово, — ответил Эдуар.

Парень ударил Эдуара по правой лодыжке. Удар был такой сильный, а боль такой нестерпимой, что Эдуар решил: перелом. Он стал пунцовым и с ожесточением ударил парня по яйцам — Азиат взвыл от боли.

— Остынь, — посоветовал Бланвен.

Место было настолько шумным, а людей было так много, что никто не обратил на драку внимания.

Эдуар вышел, подталкивая упирающуюся девчонку. Он потащил ее к маленькому скромному кафе напротив. Прохожие старались ничего не замечать, ибо подобного рода сцены случались сплошь и рядом.

Как только они вошли в кафе, появился Фрэнки в сопровождении еще более мерзкого типа. Фрэнки морщился от боли.

— Отпусти ее! — повторил он. Эдуар вздохнул.

— Послушай, Фрэнки, перестань твердить одно и то же. Мне нужно что-то сказать наедине этой шавке, а потом она вернется к тебе. Что еще я должен сделать?

Друг Фрэнки вытащил кнопочный нож, но не раскрыл его.

— Ты хочешь нас рассердить? — спросил он.

— Мечтаю! — улыбнулся Эдуар.

В молодости он занимался боевыми искусствами. Держа Мари-Шарлотт за ремень, он резко вывернул запястье своего собеседника. Парень выронил нож. Не теряя ни секунды, Бланвен изо всех сил ударил Азиата по ширинке.

— Продолжай настаивать! — сказал Эдуар, когда его жертва упала, изрыгая блевотину и держась за яйца.

То, как Эдуар победил ее приятелей, сделало Мари-Шарлотт пассивной и безучастной. Она шлепнулась на стул, Эдуар сел напротив. К ним подошел официант с худым болезненным лицом. Эдуар заказал пиво и лимонад.

— Лимонад для тебя? — спросила девчонка.

— Конечно.

Он пытался понять, почему это юное существо, которое, казалось бы, должно дышать невинностью, так искалечено силами зла. Она, безусловно, представляла интерес для психиатра. Откуда в ней этот инстинкт саморазрушения, это дремлющее подспудно зло? Какая хромосома (от кого унаследованная) сделала ее аутсайдером? Несмотря на все свои преступления, Мари-Шарлотт вызывала в нем жалость.

— У тебя несчастный вид, — сказала она.

— Я такой и есть.

— Из-за бабы?

— Да.

— Из-за какой?

— Из-за тебя.

— Потрясающе.

— Ты могла бы быть очаровательной девушкой с твоими веснушками и взглядом с поволокой. Ты же — настоящий дьявол, убийца. Ты думаешь лишь о том, как бы причинить вред. Почему?

Девушка улыбнулась.

— В глубине души ты взрослый хреновый бойскаут, — сказала она.

Она быстро отодвинулась, ожидая пощечины, но Эдуар не собирался бить ее.

— Ты убила шофера, — прошептал он.

— Это случайно!

— Ты убила ба.

— В приступе ярости: она меня оскорбляла.

— Ты пыталась убить Банана, сбросив его с моста.

— Мы развлекались!

— А когда вы избили Банана и его сестру, обрили им головы, вы тоже развлекались?

— Конечно, я надеюсь, ты в этом не сомневаешься.

— А мои покалеченные, развороченные машины — это тоже для развлечения?

— Конечно.

Он выпил лимонада.

— В былые времена, — продолжал Эдуар, — когда в человека вселялся демон зла, его душили матрасами. Я не могу удержаться от мысли, что ты заслуживаешь такой же участи.

Мари-Шарлотт ухмыльнулась:

— Неплохо.

— Я должен был бы пойти в полицию и все им рассказать. Тебя бы посадили на несколько лет, и на том спасибо.

— Ты этого не сделаешь! Я скажу, что ты все врешь и что ты и твой кретин Банан кокнули таксиста.

— У тебя очень чешется язык, не так ли?

Эдуар с самого начала чувствовал, что она только об этом и мечтала: рано или поздно она заявит в полицию. Это стало для нее навязчивой идеей. Он пришел сюда лишь для того, чтобы заставить ее изменить решение.

— Еще как у меня язык чешется!

— Если ты только это сделаешь, ты просчитаешься.

— Неужели? — спросила Мари-Шарлотт недоверчиво.

Он начал осторожно рискованную игру.

— Да, мисс.

Эдуар поманил ее пальцем и сказал ей на ухо так тихо, что она с трудом уловила его шепот:

— Я нашел останки шофера на строительном участке и спрятал их в надежном месте. До того как уничтожить его фотоаппарат, у меня возникла блестящая идея вынуть пленку и проявить ее в Швейцарии. Представь себе, когда ты его ударила, аппарат сработал; в результате получился довольно-таки странный негатив, на котором, крупным планом, очень хорошо видно, как ты его убиваешь. И, наконец, моя птичка, полиция нашла твои отпечатки пальцев на руле машины, обнаруженной в куче цемента. Вывод: если кто-то и хочет сам себя уничтожить, так это ты. А! Я еще совсем забыл: когда ты столкнула Банана с моста, тебя видела влюбленная парочка, плюс почтальон, внезапное появление которого спугнуло вашу банду из моего гаража. Вот основные пункты твоего обвинения. Поэтому советую: оставь нас в покое. Если я все еще терплю, то только из-за Розины, из-за того, что наши матери — родные сестры, и эта история в суде присяжных подорвала бы семейные устои. Ты хоть способна понять своими куриными мозгами, что такое мать?

Ее глаза были похожи на два снаряда, готовых вот-вот взорваться.

— Когда-нибудь я тебя убью! — пообещала Мари-Шарлотт.

— Тот, Кто треплется об этом на всех перекрестках, скорее попадет на тот свет, — сказал князь. — О таких вещах чем меньше говорят, тем лучше они удаются.

Эдуар звонил в дверь Эдит Лаважоль, но никто не открывал. Соседка крикнула ему из окна, что учительницу госпитализировали три дня назад и ей сделали операцию на желудке. Он спросил адрес клиники и побрел куда глаза глядят. Эдуар был очень подавлен и удручен после своего возвращения во Францию, где его встретили лишь отчаяние и безысходность. Он перемещался по мрачному миру, населенному безумцами и больными. Он зашел в цветочный магазин и заказал две дюжины красных роз для Эдит. Он вспомнил ее в те времена, когда она вела у них занятия в школе. Тогда Эдит ему казалась пожилой, хотя ей было всего около тридцати.

Пока Эдуар писал адрес клиники, он подумал, что посылать цветы было бы с его стороны трусостью. Он должен отнести их сам. Цветы не облегчат ее страданий. Эдуар подумал, взял букет и отправился в клинику.

Время посещений прошло, Эдуару пришлось использовать все свое дипломатическое искусство — убеждать, доказывать, объяснять, что он живет за границей и должен утром уехать. Наконец медсестра сдалась и разрешила ему пройти в палату учительницы.

В прохладной комнате помещались лишь кровать и столик с лекарствами. Эдит лежала на постели со свинцово-серым лицом и бескровными губами. Дренажные трубки уходили под простыни, а края этих трубок были погружены в отвратительную бутылку, которая медленно наполнялась красной, полной слизи сукровицей. Через капельницу в правую перевязанную руку Эдит медленно поступал физиологический раствор, в котором плясали вызывающие беспокойство пузырьки воздуха.

Эдуар подошел к больной и прошептал ее имя. Эдит сделала усилие, чтобы посмотреть сквозь прикрытые веки. На ее изможденном лице появилось подобие улыбки. Губы зашевелились, но она не смогла произнести ни звука.

— Не двигайся, любовь моя, — сказал Эдуар, лаская и целуя ее свободную от капельницы руку. — Тебя прооперировали, и все будет хорошо.

Он спрашивал себя, понимала ли она его слова, а самое главное — обречена ли она? Эта ложь из малодушия, из жалости, достойна ли она тех, кому адресована? Эдуар вновь увидел Эдит в классе, за столом, с широко расставленными, по невнимательности, ногами. Он мысленно погружался в этот сказочный, невероятный колодец, пытаясь догадаться, что же скрывается за трусиками. В те времена у него было смутное представление о женских половых органах, его познания ограничивались лишь промежностями маленьких девочек, которые под присмотром мамаш отправлялись на пляж нетвердой пошатывающейся походкой.

В нем зарождалось яростное и страстное желание. Отчаянное стремление проникнуть в эту тайну было необратимым. Одним из самых невероятных, фантастичных дней его сексуальной жизни был день, когда Эдит, много лет спустя, только что овдовев, открыла без колебаний перед ним свою дверь и свои ноги, как если бы она тоже ждала этого момента целую вечность.

Глядя на свою любовницу, Эдуар думал о том, что в те времена, когда он был еще без титула и без княжества, она выполняла странную функцию. Эдуар восхищался тем, как тонко она занималась его воспитанием и образованием: ведь он тогда не догадывался об этом. В этот момент прощания он осознал, как много она для него сделала. Эдит подготовила его к другой судьбе, внушила ему спокойствие и уверенность.

Эдуар стал на колени перед кроватью, коснулся лбом безжизненной руки Эдит и робко прошептал:

— Спасибо!