"Тайна декабриста. Сборник повестей" - читать интересную книгу автора (Шагурин Николай Яковлевич)

4. Диссертация Зинаиды Ковальчук

Полковник Максимов с большим интересом, даже с увлечением читал диссертацию Зинаиды Ковальчук о декабристе Завалишине. Автор работы не только превосходно овладел материалом, но и сумел облечь его в живую, доходчивую форму.

Чем дальше знакомился Максимов с рукописью, тем отчетливее, выпуклее обрисовывался перед ним на фоне эпохи декабристов облик Дмитрия Завалишина. Даже среди членов Тайного общества, каждый из которых был наделен яркой, неповторимой самобытностью, фигура его выделялась по-своему. Это была личность очень своеобразная, талантливая и вместе с тем сложная, полная противоречий.

Дмитрий был исключительно одарен. Уже в 14 лет, будучи кадетом Морского корпуса, он преподавал своим старшим товарищам-гардемаринам астрономию, высшую математику, механику, теорию морского искусства.

Завалишин лелеял планы коренного переустройства государственного управления “в соответствии с разумными требованиями народов”. Однажды он даже отправился во дворец, чтобы добиться личного свидания с государем и изложить ему свои проекты. Встреча не состоялась, зато на обратном пути Завалишин встретился с М.П.Лазаревым (впоследствии знаменитым адмиралом) и получил от него приглашение отправиться в кругосветное плавание. На военном фрегате Завалишин посетил русские колонии на Аляске и в Калифорнии…

Ковальчук рисовала запоминающийся портрет этого человека — на вид невзрачного, низкорослого, худощавого, но всегда пылкого, инициативного и бурно деятельного.

Вот он в своей треугольной шляпе, красном шарфе и широком плаще осматривает с борта корабля в подзорную трубу “оскаленные берега Аляски”, сражается с немирными индейцами в Ситхе, собирает и изучает карты западного побережья Северо-Американского материка, где разбросаны поселения русских промышленников. Вот спешит домой в Петербург через всю Сибирь, полный новых смелых замыслов относительно русских владений за океаном, относительно Сибири. Александр I, разумеется, нашел все его идеи и предложения “несвоевременными”. Таковы пути, которые привели Завалишина на порог Тайного общества декабристов.

В этом человеке причудливым образом уживались революционные для своего времени мысли с замашками мистификатора, пламенное воображение с непоследовательностью в поступках, патриотические устремления с непомерным самолюбием. Он считал ниже своего достоинства войти в Тайное общество рядовым участником и выдумал собственный “Орден восстановления”, единственным членом и “Великим магистром” которого был он сам. К этому единоличному “ордену” Завалишин и собирался присоединить Северное общество декабристов. Он уже видел себя в мечтах главой могущественной политической организации, объединяющей цвет гвардейского офицерства.

До сих пор так и не выяснено, был ли лейтенант 8-го флотского экипажа Дмитрий Завалишин формально принят в Тайное общество, но в истории декабристов он занимает заметное место.

В официальной “Росписи государственным преступникам” указано, что он “умышлял на цареубийство и к истреблению императорской фамилии, возбуждая к тому словами и сочинениями”. Поэтому Завалишин был отнесен в первый разряд “осуждаемых к смертной казни отсечением головы”. Николай I “милостиво” даровал ему жизнь и сослал в каторгу “вечно”, Завалишин попал в Сибирь, которой отводил такую большую роль в своих планах. Попал в кандалах.

На человека, считавшегося баловнем судьбы, свалился миллион несчастий. Все ополчилось против него, его стал преследовать даже родной брат — Ипполит Завалишин, ставший для Дмитрия прямо-таки злым духом. Ипполит не побрезговал ложным доносом на старшего брата, обвинив его в шпионаже в пользу иностранных государств и в получении от них огромных сумм “на произведение в России смут”.

Годы последующих тяжких испытаний во многом перековали Дмитрия Завалишина. Его содержали сначала на Нерчинских рудниках, затем перевели в Читинский острог, наконец, в Петровский завод, откуда он вышел на поселение в Читу.

Там Завалишин и остался жить после амнистии 1856 года, принимая участие в исследованиях Сибири и Забайкалья. Он предрекал этому краю завидную, огромную будущность. Опубликовав множество статей и выступлений, Завалишин прослыл лучшим знатоком Сибири, ее администрации, ее нужд и особенностей, а его ожесточенная критика в адрес местных сатрапов привела, в конце концов, к высылке беспокойного автора из Читы. Умер Завалишин в Москве уже в конце века, глубоким стариком.

Такова вкратце канва долгой и бурной жизни этого незаурядного человека.

Ковальчук убедительно доказывала, что личность Завалишина и его сочинения заслуживают гораздо большего внимания, чем им уделялось до сих пор. Ведь Завалишин написал о декабристах больше, нежели кто-либо другой из участников этого движения, и Лев Толстой считал его “Записки” самыми важными из воспоминаний декабристов. Глубоко изучив эпоху и труды Завалишина, Ковальчук с большим сочувствием прослеживала все этапы ожесточенной борьбы Завалишина с царской администрацией в Сибири, с ее чиновниками, которые, по его определению, “закрывали глаза на богатства края и не использовали их, равнодушные к истинным пользам отечества и трудового народа”.

Максимов достал портрет Завалишина. Он был сделан на небольшом куске плотной, гладкой, так называемой “бристольской” бумаги. Время основательно тронуло портрет желтизной. Так вот каков он был, этот крамольник, чуть не сложивший голову на плахе, поэт, публицист, в тяжких условиях каторги и ссылки обдумывавший свои обличительные выступления! Рисунок изображал брюнета средних лет, с круглым лицом, обросшим небольшой окладистой бородкой, с открытым прямым взглядом черных глаз. На нем была простая крестьянская рубаха, завязанная у ворота тесьмой. Теперь, когда Максимов прочел работу Ковальчук, Завалишин представлялся ему живым человеком — мятущимся, увлекающимся, ошибающимся, полным своеобразного обаяния и при всем том — а это было главной чертой в его характере — истинным патриотом родной страны, стонущей под тяжелой десницей “августейшего жандарма” Николая I.

Максимов целиком соглашался с выводом Ковальчук: “Подлинное лицо Завалишина — в его горячей любви к Родине”. Да разве можно было брать под сомнение искренность его слов: “… Обязанности наши прежде всего относятся к нашему отечеству. Только оставаясь в отечестве, действуя в нем, страдая с ним, жертвуя собою для него, давая делом авторитет своему слову, можно действительно принести ему пользу…”.

Максимов знал, что портрет этот рисован другим декабристом, товарищем Завалишина по каторге и ссылке, Николаем Александровичем Бестужевым, человеком широко образованным, разносторонним и отличным художником. Он писал акварелью и маслом, создал целую галерею портретов декабристов; все его работы отличались большим сходством с оригиналом и изяществом исполнения. Но этот портрет представлял прямо-таки шедевр тонкости: сделанный тушью, мельчайшим штрихом, он больше походил не на рисунок пером, а на гравюру иглой.

Максимов посмотрел лист, перевернул его На обороте в углу стоял штамп: “Из собрания Г.В.Егудина”, а низке круглая печать музея Больше ничего — ни подписей, ни пометок.

Выло над чем задуматься: какая же таинственная нить связала этого декабриста много десятков лет спустя после его смерти со странными событиями в Крутоярском музее?