"Наследница Ингамарны" - читать интересную книгу автора (Зорина Светлана)Глава 2. Сантарийцы и валлоныАххан, двоюродный дед Гинты, правивший мином, пока она не достигнет совершеннолетия, был эрг-нумадом Ингамарны, а его школа считалась лучшей в Сантаре. Находилась она прямо во дворце. Гинта знала всех дедовых учеников и учениц. Жили они тоже здесь. В любой школе нумадов три ступени, и учащиеся делятся на три возрастные группы. Учеников первой ступени называют ольмы, что в переводе с таннума означает «младшие, меньшие». Их возраст — примерно с десяти до тринадцати лет. Вторая группа — абинты, «молчащие». Обучение на этой ступени длится два-три года. И наконец, старшая группа — мангарты, «ловящие смысл». Далеко не каждый абинт становится мангартом, а добиться звания нумада может лишь тот, кто прошёл все три ступени. Одни покидают школу в двадцать лет, другие немного позже — это уж у кого как получится. Учеников моложе десяти лет у нумадов как правило не было. Не достигших этого возраста учить таннуму запрещалось. Владеть своим анх учили всех и с самого раннего детства. Но одно дело — владеть собой, другое — воздействовать на окружающий мир. Сначала следовало научиться первому. Это уже немало. Прежде всего учили сосредотачиваться и слушать. Не ушами, а своею нафф. Слушать ушами способен и последний глупец. Голос зовущего не всегда может преодолеть пространство. Голос не может, но анх может. Научившись слушать, ребёнок сам начинал передавать мысли на расстоянии. Мало ли что случится, пока родители где-нибудь в лесу или в поле. Искусные нумады умели посылать мысли людям, которые их не знали, и даже умудрялись получить ответ. Родичам общаться мысленно проще всего. Ведь у них сходные тела и нередко родственные нафф. Между друзьями тоже устанавливается прочная связь. Люди обычно заранее договаривались, в какое время они будут посылать друг другу мысли, так удобнее. Если кто-то обращается к тебе, когда ты этого не ждёшь, его труднее услышать — в голове вечно столько мыслей. Но если тебя вдруг заклинило на какой-то одной, лучше уединиться или хотя бы по возможности отгородиться от всех, сосредоточиться и слушать, слушать… В Сантаре часто можно было видеть, как человек, словно бы прислушавшись к чему-то, покидает компанию и уходит куда-нибудь подальше от всех. Никто не удивляется и не спрашивает, в чём дело. Все знают — он с кем-то разговаривает. Любой сантариец в возрасте пяти-шести лет уже мог мысленно общаться с членами своей семьи, и ни одному ребёнку сроду не пришло бы в голову побаловаться этим умением, передать какую-нибудь ложь. В обычном разговоре враньё ещё простительно, но при общении с помощью анх оно просто недопустимо. Наверное, главное, чему каждого сантарийца учили с детства, — это жить в согласии с людьми и с богами. Человек должен чувствовать себя в этом мире, как в своём собственном доме. Конечно, в лесу есть хищники и ядовитые гинзы, но ведь и находясь в четырёх стенах, можно обжечься огнём очага и пораниться ножом. Всего этого можно избежать, если научишься обращаться с огнём и острыми предметами. А научишься правильно вести себя в лесу — с тобой и там ничего не случится. Память ребёнка развивали чуть ли не с первого года жизни. В каждом селе были старейшины-наставники, под руководством которых малыши разучивали песни и предания глубокой старины — неписаную историю Сантары. А с шести лет дети посещали школы при святилищах, где их образованием занимались тиумиды — служители богов (от древнесант. тиу «бог» и мидду «служить, поклоняться»). Большинство тиумидов и тиумид были учениками нумадов, не попавшими на третью ступень. Они продолжали знакомить детей с историей Сантары, а заодно и с историей всей Эрсы, рассказывали им о свойствах камней, растений и обо всех тварях, населяющих землю, её недра и воды. Учителя старались нарисовать перед своими воспитанниками стройную картину мироздания. Дети получали представление о солнце, лунах и звёздах, о том, как небесные светила влияют на жизнь людей, растений и животных. Кроме того, в храмовых школах обучали счёту и рисуночному письму, которым сантарийцы пользовались в основном в хозяйственных целях. И то не все. Главным образом люди состоятельные, владеющие большими угодьями и многочисленным скотом. Ну ещё купцы и ремесленники — для учёта товаров. Все домашние животные и утварь, начиная с дома и кончая иголкой, имели свои обозначения в виде лаконичных рисунков. Но единообразия в сантарийском деловом письме не было. Сантарийцы вообще не любили однообразия и повторений. Чуть ли не каждый выдумывал свои собственные знаки. Поэтому, несмотря на наличие основных общепринятых обозначений, записи одного хозяина всегда хоть чем-то да отличались от записей других. Единого делового письма не существовало не только в пределах страны, но и в пределах одной деревни, и никого это не смущало. Гинта любила уроки письма. Они скорее напоминали уроки рисования. Тиумида Хара то и дело предлагала ученикам самим придумывать обозначения для людей, животных, различных предметов и действий. Или давала задание рассказать в рисунках о каком-нибудь событии, что-нибудь описать. Похвалу заслуживал тот, чьи рисунки оказывались самыми оригинальными и в то же время понятными для окружающих. Гинта, как и все её приятели по школе, охотно задерживалась после занятий на площадке возле храма, чтобы поиграть в лин-лам — любимую игру сантарийских детей. Её участники обычно делились на две команды. Каждая придумывала рисунок и показывала его команде-сопернице. И те, и другие должны были разгадать смысл изображённого и пересказать его — сначала в танце, а уж потом словесно. Побеждала та команда, которая правильнее истолковала рисунок. А победителя определяли судьи, с самого начала знающие содержание рисунков обеих команд. Вообще-то у игры лин-лам было много вариантов. Самый забавный — это когда играющие делятся не на две, а на три команды. Одна придумывает историю, «записывает» её на доску и показывает второй группе участников. Те должны передать содержание рисунков в пантомиме и танце, а третья команда, не видевшая «написанного», должна понять, о чём рассказывается в танце, и передать это рисунками. Потом каждая команда рассказывает свою историю, и все весело смеются, сравнивая первоначальный вариант с тем, что от него осталось. А иногда прятали какой-нибудь предмет и давали противникам доску с рисунками, прочитав которые, они должны были найти спрятанное. Вся сантарийская молодёжь обожала так называемый любовный лин-лам. Девушка через подруг передавала поклоннику дощечку, покрытую рисунками, а он, внимательно изучив их, искал свою возлюбленную. Каждый знает: если девушка отвечает тебе взаимностью, она постарается поточнее указать, где она прячется и как её найти. Если же она не хочет твоей любви, её письмо приведёт тебя куда угодно, только не к ней. Бывает, даже удачливый поклонник не может по рисункам найти любимую. Тогда девушка, не желая выставлять его на посмешище, мысленно подсказывает ему, где она находится. Если девушка тебя любит, ты её обязательно найдёшь, будь ты хоть бестолковее гуна, говорят в Сантаре. Собственно переписки у сантарийцев не было. Да и зачем она, если люди и так могут общаться на расстоянии? Деловые записи вели далеко не все. Рисуночное письмо было своего рода искусством. На его основе возникали орнаменты, которыми украшали и ткани, и стены домов. В Сантаре каждый узор имел своё значение, а то и несколько. А причудливые стенные росписи порой повествовали о тех или иных событиях из жизни хозяев дома. Прочесть их мог не каждый, зато каждый мог истолковать их по-своему. Если разобраться, люди всю жизнь этим и занимаются. Мало кому удаётся понять истинный смысл увиденного, даже когда всё кажется предельно ясным. Истина неуловима для большинства, ибо они смотрят только теми глазами, что у них во лбу, и видят только то, что лежит на поверхности. Мудрый видит глазами своей нафф и дарит истинное знание другим. Истинное знание передаётся из уст в уста. Живое слово сразу проникает в сердце. Когда говорит мудрец, слушай и запоминай. У валлонов даже была поговорка — «Память, как у сантарийца». Они недоумевали, как эти дикари умудряются с первого раза безошибочно запоминать длинные тексты. — Мы предпочитаем записывать в своей нафф, а не на хрупких листах, которые легко горят, — сказал однажды дед Аххан валлонскому наместнику, посетившему замок Ингатам. — Но ведь человек тоже не вечен, — возразил тот. — Тело не вечно, — согласился дед. — Но нафф бессмертна. — И она всё запомнит, побывав в разных телах? — насмешливо поинтересовался валлон. — Мудрая нафф запомнит всё, что нужно, — ответил дед. Наместник приезжал в замок в конце осени. Он был ещё не стар и довольно красив. Больше всего Гинту удивила в нём странная смесь высокомерия и тщательно скрываемого страха. Она смотрела на валлона из соседней комнаты и кожей чувствовала его страх. Чего он боялся? Ему ничто здесь не грозило. Но он боялся. И чем сильнее был его страх, тем заносчивее он себя вёл. Гинтой неожиданно овладел гнев. Чего он тут задирает нос, этот бледномордый? И вообще, что ему тут надо? Они убили её отца, а мать после этого умерла от горя… «Если бы я могла, я бы убила его, — сжав кулаки, подумала Гинта. — Я бы отняла его нафф и поселила в камень. Навсегда! Негодяй! Я бы убила тебя…» Валлон вздрогнул и обернулся. По его побелевшему лицу пробежала судорога. Дед увидел Гинту и нахмурился. — Больше так не делай, — сказал он, когда наместник покинул дворец. — Или мне вообще не подпускать тебя к людям? Поистине, великое несчастье, когда сила дана тому, кто не умеет собой владеть. — Почему ты сердишься? — обиженно спросила Гинта. — Разве не валлоны погубили моего отца и мою мать? — Валлонов много. Этот невиновен в смерти твоих родителей. На нём нет пятна убийства. И я думаю, не будет. Он человек мягкий, безвольный… Может, потому и пыжится. Он в сущности не злой. Ты вела себя хуже его. Первый раз Гинта увидела валлонов, когда ей было пять с половиной лет. Они показались ей слишком высокими, бледными и… странными. И ещё — похожими на водяных богов, чьи изображения украшали стены святилищ Лиллы. Эти пятеро были воинами. Из тех, что небольшими группами разъезжали по дорогам и селениям, якобы следя за порядком. Их никто не боялся, несмотря на их стреляющие палки. Зато они чувствовали себя здесь явно неуютно. Валлоны не любят лесов, а север Сантары — самое глухое место. Абеллургам так и не удалось покорить северные мины. В Ингамарне и Улламарне власть минаттанов по-прежнему считалась реальной, а не формальной, как, например, в Лаутаме, Хортанге и Зиннумарне. А после недавней войны временный правитель Ингамарны Аххан заключил с абеллургами договор, согласно которрому наместник с войском занимал чётко обозначенную территорию на границе с Лаутамой и не вмешивался в дела мина, если они не представляли непосредственной угрозы для Валлондорна. Гвардейцы должны были периодически объезжать посёлки и докладывать обстановку. Впрочем, далеко они не ездили, а в Улламарне и вовсе не появлялись. Слишком дурной славой пользовалось это место. В последнее время люди бежали оттуда, бросая дома и земельные участки. В тот день был какой-то праздник. Гинта сидела с подружками в тени хага, лакомилась жареным сараном и смотрела, как юноши исполняют охотничий танец. На них были лишь узкие повязки из шкур да серебряные браслеты, которые мелодично позванивали в такт музыке. Длинные чёрные волосы плясали по смуглым плечам, гибкие, мускулистые тела блестели от пота. Всадники подъехали со стороны селения и остановились возле поляны. Гинта заметила их раньше других. Все пятеро были одеты в облегающие серые штаны и расстёгнутые до пояса синие куртки. На белых шляпах покачивались голубые перья. У каждого за спиной виднелся ствол кесты. Двое показались Гинте довольно симпатичными. А особенно её поразили волосы валлолнов. Такие светлые… Почти как седина у стариков, а ведь эти воины были совсем молодые. Они остановились, чтобы посмотреть на танцоров, и в их глазах Гинта прочла восхищение. Видно, правду говорят, что валлоны не умеют танцевать. Потом Гинта узнала от дяди Таввина, что в Валлондорне есть специальные школы, где обучают танцам. Принимают туда не всех и учатся очень долго. И всё равно валлоны танцуют гораздо хуже сантарийцев. У них какие-то застывшие танцы, говорил дядя. Они их подолгу разучивают, а потом повторяют, повторяют. Всегда одно и то же. И как им не скучно? Школы, в которых учат танцевать… Гинту это удивило. Майма, тиумида храма Санты, иногда собирала девочек — посмотреть, что они умеют. Иногда она показывала им какие-нибудь движения, давала советы, танцевала перед ними или вместе с ними, но Гинта никогда бы не сказала, что они ходят к Майме, как в школу. Дети сроду учились танцевать сами, глядя на взрослых. Благо, без танцев в Сантаре почти ни одного дня не проходило. Зачем тут школы? А у валлонов всему учат в школах. И всех одинаково. И к тому же всех заставляют верить в одного бога — Эйрина. Или Эрина, как у них говорят. Эйрин действительно великий бог, но чем хуже другие? Когда-то валлоны даже разрушали в Сантаре храмы богов. Всех, кроме солнечного. Потом перестали. Ведь это глупо — воевать с богами, даже если люди могут дать отпор. И всё же в Валлондорне, бывшей Тиннутаме, теперь остались только храмы солнца. Святилища других богов валлоны разрушили сразу, едва войдя в город. Валлоны странные. Они считают, что порядок — это когда все молятся одному богу и думают одинаково. Но говорят, они совсем даже не глупы. Их мудрецы многое умеют. Они придумали повозки, которые ездят сами, без упряжки. И ещё какую-то железную дорогу. По ней катятся тележки, тоже железные. Гинта слышала, что такую дорогу скоро построят и в Хортанге. Там сейчас валлонов — чуть ли не каждый второй. А в Ингамарне их почти нет. Только на границе с Лаутамой — там, где живёт наместник и размещается гвардия абеллургов. Про валонов и их города Гинта знала в основном от дяди Таввина, уже много лет жившего в Валлондорне. Он был братом жены Сакамба, старшего сына покойного минаттана Айнара. У правителя были три сына и дочь Синтиола. Сыновья погибли во время предпоследней войны с валлонами, разразившейся в середине прошлого цикла. Наследников они не оставили, и трон минаттана занял муж Синтиолы Ранх. Последняя, самая короткая и ожесточённая война на севере Сантары унесла и его, а красавица Синтиола умерла, оставив новорожденную дочь — Гинту. Ей и предстояло унаследовать трон. Пока за неё правил её двоюродный дед Аххан, младший брат покойного Айнара. Таввин редко приезжал в Ингамарну. На него здесь многие смотрели косо. — В Валлондорне и кроме меня хватает наших, — говорил дядя. — И в других городах сантарийцы живут бок о бок с валлонами. Даже женятся… Сколько можно враждовать? Разве нельзя жить мирно? — А кто начал воевать? — спросил дед. — Кто начал войну на этой земле? — Кто бы её ни начал, её пора заканчивать… — Потому мы и позволяем их воинам тут разъезжать, — нахмурился дед. — Позволяем, пока они никого не трогают и не вмешиваются в нашу жизнь. Мы их терпим, поскольку не хотим, чтобы снова пролилась кровь, но Ингамарна всегда будет жить по своим законам. — Однако сантарийская молодёжь уже отовсюду едет в столицу, как когда-то уехал я. И многим там нравится… — Это их дело, — сказал дед. — Мы не валлоны, которые всех вокруг пытаются заставить думать одинаково. Но нашей столицей была Тиннутама. Валлондорн — столица другой страны. — Да, Аххан, страна становится другой, и ничего тут не поделаешь. А валлоны… Ты же сам знаешь, они не все одинаковые. И не всем им хорошо под властью абеллургов. Таввин приезжал в Ингатам главным образом из-за Гинты — хоть и не кровная, а всё же племянница. Своих детей у него не было и, видимо, уже не будет. Это Великая Мать наказала его, говорила Таома, за то, что изменил обычаям предков. Сам Таввин так не считал. Конечно, в Валлондорне он может посещать только солнечные храмы, но это не значит, что он забыл других богов. |
|
|