"Красавица" - читать интересную книгу автора (Мак-Кинли Робин)

Глава 5

Два дня пролетели быстро. На третий день Великодушный и Сидр сбежали из конюшни и их нашли, стоящих бок о бок и жующих траву у заколдованного ручья. Конь, ко всеобщему удивлению, надулся и фыркал, когда Жэр подошел, чтобы поймать его, и не пускал мужчину к кобылке, которая стояла спокойно, навострив уши и ожидая развития событий. Я наблюдала за представлением из кухни, лениво пожевывая кусочек хлеба, намазанного ежевичным вареньем Грейс, но затем вышла и поспешила к ним.

– Твой пес-переросток проявляет характер, – заметил Жэр с унылой улыбкой.

– Давай я попытаюсь, – сказала я. – Мы так можем целый день за ними бегать.

– Ну же, дурачок, – продолжила я, приближаясь к коню, который стоял перед своей кобылкой, наблюдающей за мной. – Ты повеселился - целую ночь, должна заметить. Теперь веди себя прилично. Долг зовет.

Я остановилась в нескольких футах и вытянула руку ладонью вверх, с лежащим на ней последним кусочком хлеба с вареньем.

– Я тебя к коровам засуну, если не будешь слушаться, – добавила я. Наши взгляды скрестились на мгновение, затем Великодушный со вздохом опустил голову и засеменил ко мне, а потом уткнулся носом мне в руку.

– Ломовая лошадь, – с чувством произнесла я и опустила на него повод, который принесла с собой.

Великодушный лишь слегка пошевелил ушами, когда Жэр опустил веревку на шею послушной Сидр. Мы вернулись в конюшню. Конь прошерстил все мои карманы в поисках хлеба.

– Хороший будет жеребенок, – заметил Жэр. – Надеюсь, в отца пойдет.

– Может, она последует традиции семьи и родит двойню, – предположила я.

Отец близнецов бросил на меня убийственный взгляд и мы пошли завтракать.

Я все еще не рассказала Грейс о Робби: боялась этого, понимая боль, которую она уже пережила, и хотя я знала, что картинка, привидевшаяся мне в зеркале Чудовища, была правдивой, все же, как мало, как мало требуется, чтобы разрушить нестабильный мир в душе Грейс. А так как Чудовище было персоной нон-грата в моем доме, меня не прельщала перспектива раскрывать источник моих сведений: семья моя не поверила бы в его искренность и возможность правды; а то, что я видела, поднимет множество вопросов сразу по нескольким направлениям. Так что я продолжала тянуть время и продолжала ругать себя за это.

Но в тот день, когда с визитом пришел священник, Хоуп, Грейс и я были на кухне, и Грейс взглядом приказала нам остаться. Я не видела Пэта Лори с момента моего возвращения, и обнаружила, пока он жал мне руку и говорил комплименты по поводу моего вида и передавал всеобщую радость от моего возвращения, что оцениваю его с холодным расчетом Жэра: так муж сестры осматривал свежий чугун в чушках. Священник был милым молодым человеком, конечно, но не более того.

«Грейс не может выйти за него замуж», – решила я. Неудивительно, что она все еще мечтает о Робби. «Сегодня», – заверила я себя. Никаких больше проволочек.

Сын Мелинды, Джон – мальчик, который работал на Жэра, рассказал всем о моем неожиданном приезде, и с тех пор дом гудел как улей, переполненный гостями: некоторые из них были старыми друзьями (как Мелинда и ее огромная семья), а некоторые – просто знакомые, с любопытством смотрящие на блудную дочь. Все хотели знать о жизни в Городе, но я отметала большинство вопросов и неловко лгала, если приходилось отвечать. Все решили, что я появилась странно и внезапно, словно грибы после дождя или подменыш в колыбели.

Мелинда пришла к нам в первый же день; Джон ушел домой днем, вместо того, чтобы поужинать с нами, и начал распространять новости так быстро, как смог. Мелинда в тот вечер вернулась вместе с ним, поцеловала меня, потрепала за плечи и заявила, что я выгляжу великолепно и так выросла. Ее вопросы были самыми трудными: она очень хотела знать, почему я не проезжала через город (все, что происходило в Голубом Холме, происходило на глазах у Грифона), и почему моя тетя позволила мне ехать одной и без предупреждения. Она, видимо, подумала, что со мной плохо обращаются и только ее хорошие манеры не позволили высказать ее мысли вслух. Я попыталась объяснить, что я отстала от каравана, с которым путешествовала, только в последние несколько миль, но ее невозможно было унять. Она изумилась, что я смогу остаться только на неделю:

– После шести, нет, семи месяцев отсутствия и шести недель в дороге, добираясь сюда? Эта женщина безумна. Когда же ты вновь приедешь?

– Не знаю, – несчастно откликнулась я.

– Ты не…, – начала она, но оборвала себя, увидев мое лицо. – Что ж, я умолкаю. Это семейные дела и у меня нет права вмешиваться. Есть что-то, чего ты не говоришь мне, и так и должно быть; я ведь не родственница. Но ты мне нравишься, дитя, так что прости: я хотела бы почаще видеться, но ты здесь на такой короткий срок, что придется оставить тебя твоей семье.

Я была рада повидать ее, но ее здравый смысл и невозможность ответить на прямые вопросы расстроили меня, и я с облегчением вздохнула, когда она ушла. Единственной радостью было видеть их с Отцом вдвоем: они несколько минут говорили наедине, после того, как она попрощалась с нами. Они глупо улыбались друг другу, явно не осознавая этого; а я заметила, что Хоуп внимательно за ними наблюдает. Сестра поймала мой взгляд, слегка улыбнулась мне и медленно подмигнула. Мы повернулись к ним спиной и пошли обратно в кухню, куда уже вернулась Грейс, буднично обсуждая покраску шерсти.

Джон также просветил домашних и насчет замечательных новых кузнечных мехов (отделанных медью!), которые я привезла из Города, и это слегка смягчило мнение окружающих (в том числе и его матери) о моей злой тетке. Жэр обнаружил мехи висящими там, где были раньше его старые, которые исчезли за несколько минут до того, как Джон прибыл на следующее утро после моего приезда. И муж сестры едва смог объяснить, откуда появилась новинка. Джон клялся, что этими мехами было в два раза легче раздувать огонь, чем старыми, поскольку они были намного больше.

Гладкая светлая дорога, что привела меня обратно к задней двери дома, исчезла, словно ее и не было. Тем утром, когда Жэр обнаружил свои новые меха, я гуляла по краю леса. Нашла там следы копыт Великодушного – на месте, где он перепрыгнул колючую живую изгородь, неравномерно растущую на опушке леса, но за ней – ничего. Ничего, кроме камней и листвы, грязи и хвойных иголок: ни дороги, ни отпечатков копыт, ни одного знака, что огромное животное проходило здесь сквозь заросли.

Я все еще смотрела на следы Великодушного, словно на древние руны, когда прибыли первые гости (с заказами для Жэра и Отца) и обнаружили, что заблудшая овечка вернулась домой. Дом был полон людей в тот день, и последующий, и в день после него; я позабыла, что в Голубом Холме жило столько народу. Но мой загадочный приезд взбудоражил их любопытство, многие помнили силу Великодушного и пришли с добрыми пожеланиями, а еще - чтобы выпить сидра.

На третий день Молли прибыла вскоре после ухода мистера Лори, якобы для того, чтобы принести мне огромную банку знаменитых маринованных огурчиков Мелинды, которые, как она помнила, я очень любила. Но, вообще-то, она пришла, чтобы порасспрашивать меня о Городе.

– Она, наверное, тебя на чердаке держит, – с чувством заявила Молли. – Ты же ничего не видела.

– Ну, я в основном учусь, – извиняясь, ответила я.

Молли покачала головой в изумлении; а затем несколько мужчин, которые пришли поговорить с Отцом и Жэром, зашли, чтобы выпить чаю. И только после ужина в тот вечер, когда посуда была намыта и зажжены свечи, мы остались одни и смогли поговорить. Робби стоял у меня перед глазами весь день, с тех пор как ушел священник: узкое лицо капитана светилось от его старой доброй беззаботной улыбки, знакомой мне со времен жизни в Городе, когда он заканчивал последние приготовления к плаванию, которое должно было принести ему богатство и жену.

Мы сидели у камина, все занятые чем-то, как сидели в те дни до судьбоносной поездки Отца. Я чинила сбрую: в семье не хотели, чтобы я работала, ведь мне отведено здесь лишь несколько дней, но я настояла; было приятно снова заниматься домашними делами, хотя мои пальцы действовали медленнее, чем когда-то. Все выглядело примерно так, как я помнила: я чувствовала себя уютнее от того, что видела вокруг, и я повторяла это себе. Мне хотелось увезти с собой как можно больше этой уверенности и чувства защищенности.

Хоуп закончила шов на платье, которое мастерила, и утащила меня прочь от кожаных заплат, чтобы использовать в качестве манекена, пришпиливая волны зеленого хлопка вокруг меня.

– Это тебе особо не поможет, – заметила я, неловко раскинув руки, пока она прикрепляла булавками полоску ткани мне на грудь. – Размер не тот.

Хоуп улыбнулась и заговорила со ртом, полным булавок.

– Вовсе нет, – ответила она. – Все, что нужно – это подшить подол. А в твоем огромном замке разве нет зеркал? Не понимаю, как ты не могла не заметить...

– Она никогда не замечала ничего, кроме книг или лошадей, еще с тех пор, как была ребенком, – произнесла Грейс: ее золотистая голова склонилась над рубашкой, которую сестра шила для Ричарда.

– Уродливым ребенком, – добавила я.

– Не начинай снова, – попросила Хоуп. – Не вертись, я скоро закончу, глупышка, если ты будешь спокойно стоять.

– Булавки колются, – пожаловалась я.

– Не кололись бы, если бы ты стояла спокойно, – твердо ответила Хоуп. – А разве ты не вырастаешь из своей одежды и тебе не шьют новую?

– Ну, нет, – сказала я. – Лидия и Бесси всегда следят за моим гардеробом, и тем или иным способом, они всегда одевают на меня то, что сидит идеально.

– Уфф, – удивилась Хоуп. – Вот если бы с одеждой близнецов было также.

– Ммм, – согласилась Грейс, перекусывая нитку.

– Но ты – не ты, если хоть чего-то не замечаешь, – заметила Хоуп, опустившись на колени, чтобы подогнуть подол.

– Что ж… в день, когда я приехала домой, я посмотрела на седло Великодушного, – услужливо начала я, пытаясь помочь. – Я помню, что стремянные ремни заменили в первый день моего пребывания здесь. Теперь я использую их на три петли длиннее, чем тогда. Как странно, я не помню, чтобы я их перестегивала.

– Что я вам говорила? – Грейс начала другой шов. – Только Красавице придет в голову измерять себя длиной стремени.

Все засмеялись.

– О, Боже, – сказала Грейс. – Я потеряла булавку. Она точно отыщется завтра, когда Ричард ступит на нее. Ладно, глупышка, теперь можешь его снимать.

– Как? – жалобно спросила я.

После того, как меня вынули из платья, я присела на камень у камина, куда поставила свою чашку с сидром, рядом с Грейс. Ненавижу нарушать уютную тишину.

– Я… есть еще одна причина, по которой я вернулась домой сейчас, – начала я.

Все бросили то, чем занимались, и посмотрели на меня. Тишину пронзили не только мои слова. Я уставилась на дно чашки.

– Я откладывала разговор с вами. Это о Грейс.

Моя старшая сестра уткнулась миниатюрным подбородком себе в колени и скрестила руки на них, прежде чем поднять на меня взгляд; глаза ее выражали нетерпение.

– В чем дело?

Я не знала ни одного подходящего способа, чтобы начать разговор.

– Робби вернулся домой, – очень медленно произнесла я. – Он прибыл к причалу в Городе утром того дня, когда я приехала домой. Я приехала, чтобы рассказать тебе – чтобы ты не вышла замуж за мистера Лори, пока снова не увидишься с Такером.

Грейс ахнула, когда я впервые упомянула Робби и вытянула руки, я схватила их.

– Ох, правда ли это? Не могу поверить, я так долго об этом мечтала. Красавица, это на самом деле так?

Я кивнула и она уставилась на меня, а затем ее взгляд остекленел и она упала в обморок, прямо мне на руки. Я аккуратно положила ее обратно в кресло, все остальные поднялись со своих мест, засуетившись. Отец подложил подушку под голову Грейс, а Хоуп исчезла на кухне и вернулась с бутылочкой, наполненной чем-то зловонным. Грейс пошевелилась и привстала, наблюдая, как мы хлопочем вокруг нее.

– Лучше бы это было правдой, – мрачно произнес Отец.

– Знаю, – полушепотом откликнулась я. – Так и есть.

Грейс медленно огляделась, затем ее взгляд упал на меня и прояснился.

– Откуда ты знаешь? Расскажи мне все. Ты его видела? Но ты упомянула, что он был в Городе. Прошу…

– Я видела его также, как и вас с Хоуп за беседой в гостиной в то утро, – объяснила я, глаза Грейс расширились и я услышала, как она переводит дыхание. – «Белый Ворон» полностью разрушен, не знаю, как Робби смог вообще привести корабль в порт. И выглядит капитан больным и усталым. Но он жив. Не ведаю, что он сделает, когда узнает, что случилось с тобой – со всеми нами.

– Жив, – прошептала Грейс и посмотрела на Отца широко раскрытыми глазами, в которых блестели капли летнего дождя. – Мы должны пригласить его приехать сюда так быстро, как получится. Он сможет отдохнуть здесь, восстановить силы.

Отец поднялся и прошел по комнате, задержавшись у камина.

– Ты уверена? – спросил он вновь, желая подтверждения и все же не готовый принять его. Я кивнула.

– Магия, – прошептал Жэр. – Ну что ж.

Отец еще раз прошелся по комнате (столь тесной для мужчины его размеров и ширины шага) и вновь остановился.

– Я немедленно напишу ему. Нужно также подготовить дела. Возможно, мне следует самому поехать.

Он, казалось, колебался.

– Не надо, – ответил Жэр. – Каллауэй отправляется в Город через несколько дней. Сегодня он спрашивал меня, может ли он что-то сделать для нас – и предложил сопровождать Красавицу, раз уж ее тетка не может как следует ее обеспечить. Вы можете доверить ему любое сообщение. Если попросите его привезти с собой Такера, можете быть уверены, что он привезет его, даже если понадобится привязать его к седлу.

Отец улыбнулся.

– Да, Ник Каллауэй хороший человек. Мне бы не хотелось повторять свое путешествие, если получится.

Никто не смотрел в мою сторону. После недолгого молчания, Отец повернулся к Грейс.

– Моя дорогая, шесть лет – это долгий срок. Возможно, тебе стоит подождать и подумать?

– Подождать? – повторила она. – Я ждала шесть лет. Робби не забыл меня, не больше, чем я его. И мы теперь равны: у обоих нет ни гроша.

Это было не совсем верно: по меркам Голубого Холма, мы были довольно богаты. Но Грейс поразила нас всех своим сияющим счастливым лицом, которого мы не видели уже шесть лет.

– Все будет хорошо, – сказала она. – Я не буду больше ждать.

Жэр и Хоуп обменялись взглядами и медленно улыбнулись.

– Пошли за ним, Отец, – произнесла Грейс, голос ее звучал словно королевский приказ, безотказно и без размышлений подлежащий исполнению. – Прошу. Я тоже ему напишу.

– Хорошо, – ответил Отец.

Последующие три дня прокрались мимо меня также быстро и тайно, как и предыдущие; возможно, даже быстрее, потому что после моего сообщения о Робби, мы все были заняты только им и Грейс, которая едва помнила, что нужно чередовать ноги при ходьбе; внезапно и резко длительное ужасное ожидание окончилось. Письма от нее и Отца были доставлены Нику Каллауэю, который, после того, как его заверили, что я не нуждаюсь в сопровождении, объявил о своем отъезде на следующий день.

– У меня нет причин затягивать и я готов вернуться прежде, чем погода испортится – и так довольно рискованно ехать, учитывая время года, – заметил он. – Я буду там примерно через пять недель, если повезет, и вернусь домой через двенадцать; надеюсь, с вашим другом.

Он, очевидно, подумал, что было нечто странное в моем отъезде, но после того, как я вновь заверила его в своей безопасности, больше ничего не спрашивал.

– Моя поездка продлится гораздо дольше вашей, – сказала я.

– Ладно, мисс, приятного вам пути, – ответил он и ускакал, а мы остались, благодарные ему за то, что он не выяснял, откуда мы вообще узнали загадочную информацию о местонахождении капитана Такера.

На шестую ночь я сказала:

– Завтра мне придется уехать, понимаете?

И все заговорили одновременно, умоляя меня остаться еще на день. Я сидела у каминной решетки, покручивая кольцо на своем пальце и с грустью слушая просьбы. Хоуп и Грейс начали плакать. Я несколько минут молчала; наконец шум улегся и все затихли, словно горюя у могилы. Отец поднялся и положил руку мне на плечо.

– Еще один день, – попросил он. – Ведь это даже не полная неделя.

Я жевала губу, ощущая давление всей моей семьи: любовь, проходящая через руку Отца, приковала меня к моему месту.

– Ладно, – с усилием ответила я.

В ту ночь я плохо спала. Мой сон в те дни дома был без сновидений; по утрам я чувствовала себя слегка обманутой, но каждый раз забывала об этом, поскольку радовалась тому, что могу спуститься по лестнице и увидеть своего отца, сестер, брата и племянницу с племянником за завтраком. Но в эту ночь мне снились одержимые призраками углы замка, бесконечные пустые комнаты и зловещая тишина, которую я боялась в первые дни пребывания там. Но теперь все было гораздо хуже, потому что бессознательно через мой разум отзывалось эхо, оставляя мое тело пустым, словно раковину или холодную каменную пещеру, продуваемую ветром. Едва уловимое, успокаивающее ощущение от чьего-то присутствия, которому я научилась доверять в последние несколько месяцев, исчезло; замок был пуст и непредсказуем, словно в первую ночь моего прибытия. Где мое Чудовище? Я не могла найти его, не чувствовала его.

Проснулась я на рассвете, усталая и разбитая, и несколько минут смотрела на низкий косой потолок, прежде чем смогла заставить себя подняться с постели. Весь день я была в плохом настроении, мне ничего не нравилось; мое место было не здесь и мне не следует оставаться. Я пыталась скрыть свое нетерпение от семьи, но они с грустью и недоумением наблюдали за мной, пока я не стала отводить взгляд. В тот вечер, когда я съежилась у камина, с пустыми руками, которые не давали мне покоя, Отец спросил:

– Ты покинешь нас завтра утром?

Голос его дрожал.

Я взглянула на него, окруженного остальными.

– Я должна. Простите. Постарайтесь понять. Я обещала.

Отец попытался улыбнуться, но не смог.

– Тебя правильно назвали[22], – заметил он. – По крайней мере… мне все равно часто будут сниться сны о тебе?

Я кивнула.

– Что ж, хотя бы это мне известно, – выдавил он.

Я не смогла ответить и вскоре после этого поднялась к себе. Отложив в сторону скромную одежду, которую сестры одолжили мне, я разгладила складки на платье, в котором я прибыла сюда, и встряхнула его; Грейс и Хоуп хотели выстирать и выгладить мою одежду, но я отказалась – не стоило загружать их дополнительной работой. Они, в конце концов, согласились с моим упрямством, ведь срок был недолог; с огромным практическим опытом в таких делах они заявили, что я испорчу свое великолепное платье, но я покачала головой. Я оставлю его заботливым рукам Лидии и Бесси. Собирать мне было почти нечего, так что я легла и попыталась уснуть. Но эта ночь была еще хуже предыдущей: я постоянно вертелась, вцепившись в простыни. Наконец я уснула, но сны мои были тревожными.

Я шла по замку в поисках Чудовища, и, как и в прошлом сне, не могла найти его. «Меня легко найти, если ты действительно этого хочешь», – говорил он. Но я торопливо металась от комнаты к комнате – там не было ни Чудовища, ни ощущения его присутствия. Наконец я подошла к маленькой комнате, в которой впервые встретила его и где видела Робби в волшебном отражении. Чудовище сидело в большом кресле, словно не двинулось с тех пор, как я его оставила неделю назад; руки его лежали ладонями вверх на коленях, но правая была крепко сжата.

– О, Чудовище, – произнесла я. – Я думала, что никогда тебя не найду.

Но он не шевелился.

– Чудовище! – закричала я. – О, Чудовище!

Он мертв и это моя вина!

Я проснулась…

Тусклый серый свет, предвестник красно-золотистого рассвета, слегка озарил мое окно. Я порылась в поисках свечи, нашла ее и зажгла; в ее свечении я увидела, что роза, стоящая в вазе, умирает. Большинство лепестков уже опали и качались на воде словно мелкие, неподходящие для плавания лодки, покинутые ради более безопасного судна.

– Святые небеса, – произнесла я. – Я должна срочно вернуться.

Одевшись, я поторопилась вниз, вслепую находя дорогу сквозь дом, который больше не помнила; все спали. Я оставила одну седельную сумку, которую мы так и не открыли, и подняла другую – ее было более чем достаточно для моих скромных нужд; сумки всю неделю пролежали нетронутыми на столе в углу гостиной. Я взяла немного хлеба и сушеного мяса на кухне и побежала в конюшню. Я пометила дерево, возле которого обнаружила отпечатки копыт Великодушного на утро после приезда, и теперь направила взволнованного коня вдоль окраины леса, пока не увидела белый нож, вставленный в кору дерева. Я спешилась, поправляя уздечку на ходу, а Великодушный вскоре уже топтал кусты.

Но мы не нашли дорогу. Сначала меня это не беспокоило: конь трусил, скакал галопом и шел ровным шагом, пока утреннее солнце освещало нам путь, а лесная тропа расцветала зелеными, золотистыми и коричневыми красками. «Стоит лишь потеряться в лесу», – вспомнилось мне. Уже давно пропал из виду край леса. Я повернулась, чтобы убедиться: за деревьями виднелись тени деревьев, а за ними – лишь тени теней. Я спешилась, ослабила подпругу и поела, поделившись хлебом с конем; затем мы бок о бок прошлись немного, пока Великодушный не остыл. А потом мое нетерпение пересилило, я вновь забралась на коня и пустила его галопом.

Ветки деревьев хлестали меня по лицу, а походка Великодушного становилась неровной, когда он ступал по ухабистой дороге. Чем дальше мы ехали, тем хуже становилось. Все было не так, как в прошлый раз. К полудню мы устали и измучались, а Великодушный трусил без всякого желания прибавить шаг. Мы с отцом нашли дорогу спустя лишь несколько часов легкой езды. Я вновь спешилась и мы с конем зашагали рядом, изо рта его капала пена. Наконец мы дошли мелкого ручья; перейдя его, мы попили и, разгоряченные, освежились прохладной водой. Я отметила, что у воды был странный вкус – горьковатый, оставляющий на языке стойкое послевкусие.

Мы повернули и пошли вдоль по течению ручья, в поисках лучшего ориентира. Этот путь был немного легче: деревья и колючие кусты не росли близко к воде, а земля была мягче, окаймленная невысокими зарослями с огромными листьями и болотной травой. Ручеек что-то бормотал себе, не обращая на нас внимания, а резкий запах травы, ломавшейся под копытами Великодушного, щипал нам горло. Солнце прошлось по полуденному небу, но дороги, которую мы искали, не было видно. По проблескам света сквозь деревья я поняла, что мы еще едем более или менее в направлении, по которому двигались до рассвета; но, возможно, в этом лесу это было бесполезно. И я не знала, ни лежал ли замок Чудовища в самой середине леса, ни того, куда мы двигались – к центру ли? Нам оставалось лишь продолжать путь. Сумерки накрыли нас: теперь мы точно потерялись. Я совершенно не ориентировалась в лесу. Но не думала, что это было необходимо.

Великодушный продолжал послушно трусить. Проехав уже больше двенадцати часов, даже конь почти истощил свои силы; мы останавливались, чтобы передохнуть, редко и ненадолго. Мне не было покоя. Я снова спешилась и пошла рядом с конем. Великодушный спотыкался, чаще, чем вокруг нас вырастали тени. Я не обращала внимания на себя, хотя, когда остановилась, чтобы взглянуть на небо, мои ноги, обутые в мягкие туфли, воспользовались минутой отдыха и дали мне знать, что они болят и покрыты синяками. Великодушный же стоял спокойно, свесив огромную голову.

– Это немного поможет, – сказала я, сняла седло с уздечкой и аккуратно повесила их на подходящий для этого сук. – Кто знает, вдруг мы сможем вернуться за ними.

Я взяла остатки еды, что была с собой, затем повесила седельную сумку на луку седла. Подумав секунду, я сняла свою тяжелую юбку и добавила ее туда же, повязав плащ поверх нижних юбок и крепко затянув ленту на поясе.

– Идем, – позвала я. Великодушный осторожно встряхнулся и взглянул на меня. – Я тоже не знаю, что происходит. Идем.

И он последовал за мной. Отсутствие юбки значительно помогло моим ногам.

Последний лучик света померк и серебряная вода окрасилась черным, когда вдруг я увидела слабый блеск сквозь деревья слева от себя. Он мерцал долго и постоянно, слишком спокойно и прямо, чтобы быть отблеском текущей воды. У меня перехватило дыхание, и я начала пробираться сквозь внезапно ставшими густыми кусты, Великодушный фыркал и с треском следовал за мной. Это была дорога. Она тянулась справа от меня и кончалась в нескольких футах слева, вся в неровных клочках песка и камня. Она не была ровной и прямой, как мне запомнилось, но глаза мои устали и слезились. Ноги ступили на дорогу как раз тогда, когда последний луч света умер, в темноте превращая ее в грязное пятно.

– Нам придется подождать, пока взойдет луна, – раздраженно сказала я.

Постояв немного, бесполезно озираясь вокруг себя, я прошла обратно к краю дороги и села под деревом. Великодушный внимательно осмотрел меня, потом вступил на дорогу из песка и повалялся на ней, фыркая, громко выдыхая и вскидывая копыта. Вернувшись, он осыпал меня пылью, а я скормила ему еще хлеба. Он пожевал листья на дереве, под которым я сидела, а потом опустился, чтобы устроиться ко сну. Я уселась, обвив руками колени, ожидая, пока луна взойдет достаточно высоко, чтобы осветить нам путь. Казалось, прошли часы, хотя это было не так: луна поднялась рано, небо было чистым и безоблачным; а свет звезд стал настолько ярок, что от него несколько спутанных кустов отбросили тени. Дорога стала тусклой и бледной лентой, тянущейся в лес – она мало что обещала. Я вздохнула, затем подошла к коню и похлопала его по лопатке.

– Можно на тебе прокатиться? – я стерла грязь с его спины уголком плаща и взобралась на него, опираясь на низко висящую ветку.

Впервые я научила его повиноваться моим ногам и голосу, когда он был годовалым жеребенком, прежде чем на него одели сбрую; но это было давно и я ощутила неуверенность, сев на его широкую спину без седла. Но он ступил на дорогу и пошел спокойной рысью, чуть покачиваясь, а я вцепилась в его гриву, так что все прошло довольно сносно. Я обнаружила, что засыпаю на ходу. Только перемена в скорости шага коня удерживала меня ото сна: рысью, легким кантером, галопом и снова рысью – он нашел свой темп. Конь поднял голову и навострил уши, а я сосредоточилась на том, чтобы не упасть – и не думать о том, что ожидает меня впереди. Сначала нам надо отыскать замок.

Может, прошло несколько ночей, а я не осознавала этого. Великодушный перешел с рыси на медленный шаг, а затем – вообще остановился. Я открыла глаза и чуть огляделась. Мы подъехали к огромным серебристым воротам, но они не открылись, даже когда конь выставил нос, дотронувшись до них. Я заставила Великодушного опускаться, пока не смогла дотянуться до ворот и толкнуть их своей рукой; ладонью я почувствовала их поверхность - гладкую и слегка прохладную. Ворота вздрогнули, словно испуганное животное, и казалось, внезапно озарились теплым серым светом, как земля на заре. Они медленно отворились с легким вздохом. Я не стала долго раздумывать; Великодушный пустился галопом, как только ворота открылись настолько, чтобы мы смогли проехать. Я наклонилась вперед, держась за него руками и ногами.

Замка не было видно, пока мы к нему не подъехали. Было темно, темнее, чем тени, который он отбрасывал; даже лунный свет избегал замка. Огни в саду были немногочисленны и тусклы, закрывая нам путь, когда мы галопом мчались по полю и сквозь декоративные деревья. Великодушный проехал прямо в конюшню и остановился. Я съехала с его спины, и ноги мои чуть не сложились подо мной, когда я спустилась на землю. Дверь конюшни не открылась. Я положила на нее обе ладони, она задрожала, как и ворота, но не отворилась. Я толкнула ее в направлении, в котором она обычно открывалась: медленно и с сизифовым трудом мне удалось ее открыть. Пара свечей освещали путь, когда мы зашли. Я отворила дверь стойла и послала Великодушного внутрь, накинула на него, разгоряченного, попону, слегка похлопала его, поблагодарила и ушла. Я потом за ним поухаживаю. Мне надо найти Чудовище.

К моему величайшему облегчению, огромные парадные двери замка были открыты. Я вбежала внутрь. Зажегся светильник – фитиль его почти угасал. Я подняла его и поправила: незатейливая медная рама и стеклянный пузырь защищали пламя. Я взяла его с собой вниз по коридору. В столовой было прохладно и тихо, как и в гостиной напротив, хотя обе двери были настежь открыты. Я прошла наверх.

Все было гораздо хуже, чем в моих снах. Я устала, смертельно устала, была измучена и голодна, и так грязна, что складки моих нижних юбок натирали мне тело, когда я двигалась; ноги мои болели все сильнее с каждым шагом. Я была слишком утомлена, чтобы думать; все, что было у меня на уме: «Я должна найти Чудовище». Но я не могла отыскать его. Я настолько устала, что не смогла даже выкрикнуть его имя и слишком онемела, чтобы услышать его ответ. Чувства мои притупились: я не ощущала его присутствия. Замок никогда не был таким огромным. Я пересекла тысячи коридоров, прошла сквозь сотни комнат, но нигде не слышала шума, который могли издавать Лидия и Бесси. Замок был заброшен, холоден и промозгл, словно пустовал многие годы. Некоторые плотные тени вполне могли быть пылью и паутиной. Хорошо, что я взяла лампу с собой, потому что из те немногие свечи, что зажигались при моем приближении, почти сразу же угасали, немного поморгав, словно попытка давалась им слишком тяжело. Рука моя заболела от долгого держания лампы на весу, а пламя дрожало, потому что дрожала я; легкое сияние светильника лилось на меня, но ни в одной из теней не было Чудовища. Мои робкие шаги отзывались эхом одиночества.

Прошло еще больше времени. Я споткнулась о край ковра и растянулась на полу: лампа перевернулась и потухла. Я лежала там, где упала, слишком измученная, чтобы двигаться, и обнаружила, что всхлипываю. С трудом приподнявшись, я села, рассердившись на свою слабость, и беспомощно взглянула вниз по длинному коридору в направлении, по которому я двигалась, когда упала; и в темноте мне привиделся мелкий лучик света. Свет. Я поднялась и пошла к нему.

В этой комнате я обнаружила Чудовище в свою первую ночь здесь, и она же снилась мне в последнюю ночь дома. Сквозь полуприкрытую дверь, заскрипевшую от моего толчка, было видно затухающий в камине огонь.

Чудовище сидело в своем широком кресле: сжатая рука на колене, словно он не двигался с того момента, как я оставила его неделю назад.

– Чудовище! – закричала я, а он не пошевелился. – Ты не можешь умереть. Прошу, не умирай. Вернись ко мне, – повторяла я, опустившись на колени перед креслом.

Он не шевельнулся. Я лихорадочно осмотрелась. Ваза с розами стояла у его локтя. Цветы высохли, а лепестки валялись на полу. Я вытащила белый платок из его внутреннего кармана, обмакнула в воду и положила Чудовищу на лоб.

– Любовь моя, очнись, – взмолилась я.

Очень медленно он поднял веки. Я не смела шевельнуться. Он моргнул (блеск вернулся в его тусклые глаза) и увидел меня.

– Красавица, – сказал он.

– Я здесь, милое Чудовище, – откликнулась я.

– Я решил, что ты нарушила свое обещание, – продолжил он; и тени упрека не было в его голосе, но какое-то мгновение я не смогла говорить.

– Я поздно выехала, – ответила я. – И очень долго пришлось искать путь обратно через лес.

– Да, верно, – отозвался он, произнося слова с легкими перерывами. – Прости. Я не мог помочь тебе.

– Неважно, – сказала я. – Лишь бы с тобой все было в порядке. Теперь тебе станет лучше? Я больше никогда не оставлю тебя.

Он улыбнулся.

– Со мной все будет хорошо. Спасибо тебе, Красавица.

Я вздохнула и начала подниматься, но пошатнулась и едва не упала, схватившись за ручку кресла. Мир всколыхнулся вокруг меня, словно темная вода в трюме, я не чувствовала своих ног. Чудовище протянуло руку и я опустилась ему на колени.

– Прости, – извинилась я.

– Ты очень устала и тебе надо отдохнуть, – отозвался он. – Теперь ты дома и в безопасности.

Я покачала головой. Теперь, когда мой самый страшный кошмар исчез, несколько мыслей слегка тревожили мое сознание.

– Не сейчас. Мне надо пойти к Великодушному… без него я бы все еще шагала в лесу… но сначала я должна была найти тебя… и должна кое-что тебе сказать.

– Не сейчас, – сказал он.

– Нет, сейчас, – ответила я.

И помолчала минуту, пока мир не перестал вращаться. Я слушала дыхание Чудовища: не думала, что он дышал, когда я вошла в комнату.

– Смотри, – заметила я. – Рассвет.

Розовые завитки вскарабкались над лесом, и робкий свет пробился сквозь окно, мы смогли ясно увидеть лица друг друга. Чудовище было одето в золотой бархат, заметила я, вместо темно-коричневого, в котором я видела его в последний раз.

– Теперь я могу поспать, – продолжила я. – Наступил день. Все, что я хочу – это позавтракать.

Я поднялась и прошла к окну. Свет становился ярче и с ним возвращались мои силы. Я наклонилась, поставив локти на подоконник, и взглянула на сады. Никогда прежде они не казались мне такими прекрасными. Чудовище присоединилось ко мне у окна.

– Приятно снова быть здесь, – произнесла я.

– Твоей семье понравились новости, которые ты сообщила? – спросил он.

Я кивнула.

– Да. Грейс теперь не успокоится, пока не получит от него точные вести. Но все в порядке. Они надеются, что он вернется к ним с человеком, который везет ему письма от Грейс и Отца. Ты позволишь мне… иногда… вновь смотреть на них? – робко спросила я.

Чудовище кивнуло.

– Конечно. Хотя, ты знаешь, мне немного жаль молодого священника.

Я снова выглянула в окно. Махнула рукой, показывая на поля и сады, и спросила:

– Ты… все это не сильно пострадало от моего… позднего приезда?

– Нет, Красавица, не волнуйся, – сказал он.

Я замешкалась.

– Что произошло бы, если… если бы я не вернулась?

– Что произошло бы? Ничего, – ответил он. – Совсем ничего.

Я уставилась на него, не понимая, пока его ответ повис между нами в утреннем воздухе.

– Ничего? Но…

Я остановилась, не желая упоминать или скорее, вспоминать, его ужасающую неподвижность, когда я вошла в комнату.

– Я умирал? – закончил он. – Да. Я умер бы, а вы с Великодушным вернулись бы к семье; а через двести лет замок этот затерялся бы в разросшихся садах, лес подобрался бы к порогу, а в башнях вили бы гнезда птицы. А еще через две сотни лет, даже легенды бы умерли, и остались бы только камни.

Я глубоко вздохнула.

– Тогда вот что я должна тебе сказать, – я подняла на него взгляд.

Чудовище вопросительно посмотрело на меня. Я взглянула вниз и быстро сказала серым камням подоконника:

– Я люблю тебя и хочу выйти за тебя замуж.

Кажется, я потеряла сознание, уже не в первый раз. Чудовище исчезло, а за ним и все остальное, или, быть может, это произошло одновременно. Яркая вспышка света – словно взорвалось солнце, а затем меня ударило волной воздуха и поднялся гул: звон колоколов, огромных соборных колоколов и шум толпы, кричащей и радующейся, ржание лошадей, даже выстрелы пушек. Я съежилась прямо там, где стояла и закрыла уши руками, но это совсем не помогло. Замок задрожал подо мной, словно камни в самом основании крепости хлопали в ладони ; затем пол ушел из-под моих ног и меня ударило волнами света и звука. Внезапно все успокоилось также быстро, как и началось. Я опустила руки и с опаской открыла глаза. Сады выглядели по-старому; возможно, солнечный свет стал немного ярче, но ведь было утро и солнце только вставало. Я обернулась и оглядела комнату.

Чудовища нигде не было. Рядом со мной стоял мужчина, одетый в золотой бархат, как и хозяин замка, с белыми кружевами на запястьях и у горла. У него были карие глаза и кудрявые каштановые волосы с седыми прядями. Мужчина был выше меня, хотя не так высок, как Чудовище; и пока я смотрела на него с изумлением, он улыбался мне, кажется, чуть неуверенно. Он был ошеломляюще красив; я моргнула, почувствовав себя глупо.

– Мое Чудовище, – начала я и голос мой прозвучал пискляво. Я почувствовала себя школьницей рядом с этим великолепным джентльменом. – Где он? Я должна найти его…

И я попятилась от окна, не отрывая взгляда от своего неожиданного гостя.

– Подожди, Красавица, – сказал мужчина.

Я остановилась.

– Ваш голос, – отозвалась я. – Мне знаком ваш голос.

– Я и есть Чудовище, – ответил он. – На мне лежало проклятье: я должен был жить в этом замке, будучи ужасным Чудовищем, пока однажды какая-нибудь девушка меня не полюбит, несмотря на мое уродство, и не пообещает выйти за меня.

Я продолжала потрясенно глядеть на него. Голос мой казался мне слабым и звучал глупо.

– Ваш голос… я узнаю его, но он звучит по-другому.

И задала абсурдный вопрос:

– Это и правда ты? В смысле… Я… Что ж, мне довольно сложно…

Я оборвала себя, закрыв лицо руками, и ущипнула себя за подбородок, убедившись, что это не сон; послышался звон браслетов, падающих на мое запястье.

– Да, это и правда я, – мягко ответил он. – но голос мой теперь раздается из груди меньшего размера – человеческой.

– Ты - тот молодой человек с последнего портрета в галерее, – внезапно осенило меня.

Он сухо улыбнулся.

– Да, но, боюсь, теперь я не так молод; Даже заклятия не могут полностью защитить от времени. И я не чувствую себя больше молодым. – Он опустил взгляд на свои руки. – Первые десять лет я учился ходить прямо, как человек.

– Кто сделал это с тобой? – спросила я, вновь попятившись к подоконнику, благодарная за его поддержку, как была благодарна перилам балкона в другую ночь первой встречи несколько месяцев назад.

Он замер.

– Это, вроде как, старое семейное проклятие. Мои предки, хм, вели себя довольно по-ханжески, из кожи вон лезли, пытаясь произвести впечатление на соседей своим благочестием. После первых нескольких поколений фарисейской семейки, местный колдун потерял терпение и проклял их: но, к несчастью, их добродетель была значительней, чем они о ней говорили, так что проклятье не сработало. Но, будучи колдуном, он решил подождать их первой ошибки. Моя семья посмеялась, что не помогло его настроению – и к несчастью для меня, в конце концов, ошибку совершил именно я. Возможно, ты заметила орнамент на парадных дверях.

Я кивнула.

– Это я, два века назад.

Он отвел взгляд, а когда вновь посмотрел на меня, то вынужденно улыбнулся.

– Прости, я так стар, думаю, счет идет как год за десять. Я очень долго ждал. И теперь не могу тебя отпустить, понимаешь. Надеюсь, ты не будешь сильно возражать.

– Я не могу выйти за тебя, – возразила я и улыбка покинула его лицо, словно ее срезали, а глаза потемнели и наполнились печалью. Я продолжала бормотать, – Посмотри на себя. Ты должен жениться на королеве или ком-то подобном, на герцогине, не меньше, а не на такой серой посредственности, как я. У меня ничего нет – ни приданого, даже титула не имеется.

– Красавица, – начал он.

– И не стоит считать себя мои должником, потому что я сняла твое проклятье. Ты… – заторопилась я, – столько сделал для моей семьи и для меня. Я никогда не забуду… время, проведенное здесь.

Выражение его лица становилось все удивленнее, пока я говорила.

– Давай оставим в покое мой долг, ох, и ответственность на мгновение. Кажется, мы уже беседовали о чем-то подобном в самом начале нашего знакомства. У тебя имеется какое-то странное ошибочное мнение о своей внешности. – Он посмотрел через плечо. – Если я правильно помню, то в коридоре должно было появиться зеркало. Идем.

Он вытянул руку и я с неохотой вложила в нее свою, вновь послышался звон браслетов и я опустила взгляд.

– Святые небеса! – воскликнула я. – Они снова это сделали. Но как…?

На мне было серебристое платье принцессы: юбки окутывали меня сияющим туманом и я гадала, как же это я не заметила, что мои спутанные волосы вновь стали чистыми и уложились в прическу. Казалось, что я приняла ванну, пока пол танцевал под моими ногами, а усталость смело как рукой, вместе с грязью от поездки. Я почувствовала ожерелье с грифоном на своей шее и туфли на высоком каблуке – на ногах.

Заметив перемену, я попыталась выдернуть свою руку, но он сжал пальцы.

– Идем, – повторил он.

У меня не было выбора. С грустью последовав за ним в коридор, где, как он и сказал, стояло зеркало в золотой раме, настолько огромное, что вмещало отражения нас обоих, стоявших бок о бок, я взглянула на себя.

Девушка в зеркале не могла быть мной, я была уверена в этом, несмотря на то, что мужчина в золотом бархате держал меня за руку так же, как и девушку в отражении. Она была высока. «Ну что ж, – сказала я себе, – и правда, помнится, что теперь я довольно высока». Волосы девушки отливали рыжеватым, медным оттенком, а глаза – что самое странное – не были грязновато-коричневого цвета, а сияли прозрачным янтарем с зелеными крапинками. И платье на ней выглядело прекрасно, несмотря на то, что щеки ее отчаянно пылали – я чувствовала то же самое на своих. И наклонилась ближе, завороженная. Нет, это и правда была я, на самом деле.

Изгиб бровей - темная неровная арка - был на месте, придавая моим глазам скептическое выражение; но ведь я видела их в зеркале, возможно, это было правдой. Я узнала высокие и широкие скулы, однако лицо мое округлилось, заполняя их, а одна сторона рта все еще была выше другой и на ней виднелась ямочка.

– Убедилась? – спросил мужчина в зеркале.

– О Боже, – ответила девушка. – Это все магия, она исчезнет. Это невозможно.

Он положил руки на мои обнаженные плечи и развернул меня лицом к себе.

– Я должен предупредить тебя, моя дорогая, что у нас не так много времени. Все в замке начнут просыпаться и обнаружат, что они вновь существуют, а затем они найдут меня и встретят свою новую хозяйку. Не осталось магии, которая навредит тебе, и ничего, что может исчезнуть. Твоя семья скоро приедет (вместе с Робби) и если наш священник проснется вовремя и вспомнит, где оставил Библию, мы сможем устроить свадьбу сегодня после полудня. Двойную, если пожелаешь – вместе с твоей сестрой.

На мгновение мне привиделась моя семья – они ехали по полю к замку. За ними, как я заметила, не было колючего забора, а серебристые ворота обрамляли широкую белую дорогу, что вела через парк, который когда-то был темным заколдованным лесом. Хоуп ехала на гнедой кобыле - Сидре; Грейс – на лошади чуть светлее мастью, чем ее чудесные волосы. Кони Жэра и Робби были бурыми, с темными конечностями и ушами; гнедой Одиссей вез Отца, а Мелинда скакала рядом на светлой кобылке: розовые юбки хозяйки Грифона водопадом спускались на белую лошадь, а лицо женщины светилось так же, как и лица моих сестер.

Семья моя была одета богато – в те вещи, что я нашла в седельных сумках: Отец в белом и переливающихся оттенках аквамарина; Жэр – в красном, сером и черном, словно благородный лорд – ехал рядом с Хоуп, одетой в зеленое платье и изумруды цвета морской волны. Грейс – бок о бок, в золотой парче и рубинах, а Робби – в алом и зеленом, держался поблизости – рука в ее руке, вновь здоровый, сильный и счастливый. В его волосах виднелась седина, но этот яркий контраст шел ему, придавая красивому лицу выражение мудрости, а глазам – благородство.

За ними по белой дороге следовали сотни людей: многие ехали в повозках и верхом, словно шикарная процессия, собравшаяся на коронацию. Последние из них были так далеко, что я не могла отличить их от зеленых листьев и цветов, а их гул - от пения птиц.

Картинка исчезла, когда мужчина рядом продолжил:

– Я люблю тебя, Красавица. Ты выйдешь за меня?

– Да, – ответила я.

Он обнял меня своими золотистыми руками и поцеловал. Потом мы отстранились, но лишь на небольшое расстояние, чтобы, улыбнувшись, взглянуть друг на друга.

Он поднес мою руку к своим губам и задержал их там на мгновение.

– Теперь пройдем? – спросил он.

Я повернула голову, прислушиваясь к шумному гулу, градом нарастающему в замке под нами. Легкая дрожь от звука и движения колебала порог коридора с колоннами, в котором мы стояли вдвоем; но я подумала, что мои уши уловили знакомое ворчание.

– Думаю, я слышу Лидию.

Он тоже повернул голову.

– Весьма вероятно. Боюсь, ты обнаружишь, что в замке теперь есть множество Лидий. Мне вспоминается целая армия экономок – одна энергичнее другой. – Он помолчал. – Так ты знаешь о Лидии и Бесси?

Я кивнула.

– Я слушала… (благодарная публика, как ты понимаешь…) их разговоры уже несколько месяцев. С той ночи, как я потеряла сознание, – застенчиво продолжила я. – Понимаешь? Когда я начала все видеть.

Он улыбнулся.

– Да, понимаю. – И чуть смелее добавил: – Тогда ты немного подготовлена. Они были так добры ко мне: им не нужно было оставаться, когда пришло время измениться, но они так решили, ради меня – ради той человечности, что осталась во мне. Хотя теперь я должен признать, что иногда их чересчур здравомыслящее ко всему (даже к проклятью) отношение могло равно успокаивать и раздражать. Осмелюсь заметить, что тебе об этом кое-что известно.

– Да, верно, – ответила я и на мгновение опустила взгляд. – Я часто волновалась о том, что мне предстояло выяснить и о той последней надежде, о которой они говорили.

– Теперь ты понимаешь, правда? – спросил он и пальцем приподнял мой подбородок. – По условиям заклятья ты должна была согласиться выйти за Чудовище. Лидия и Бесси, с их разумом, направленным на полировку серебра и чистку ковров, вряд ли могли это понять. Прости.

Я улыбнулась.

– Теперь все ясно. Но это неважно и тебе не стоит извиняться. Они и ко мне были очень добры. Даже если у нас и расходились мнения насчет подходящих платьев.

Он мгновение обдумывал мои слова, потом хитрый огонек зажегся в его глазах, и он, наконец, спросил:

– Так это и было то платье, из-за которого в ту ночь ты не вышла из комнаты?

Я заулыбалась и кивнула, мы рассмеялись; а последние тени ускользнули прочь из углов замка и вылетели в окно как летучие мыши, чтобы никогда не возвращаться.

Он взял меня под руку; перед нами, на широком, ярко залитым солнцем дворе мы услышали цокот копыт и смех Грейс, которая спешивалась. Затем я услышала голос Мелинды и Отца, отвечающего ей.

– Тройная церемония, я думаю? – спросил мой любимый.

А Жэр сказал:

– Там, где Великодушный, и Красавица недалеко.

Я увидела своего коня, стоящего прямо и гордо, сияющего, словно небо перед зимней бурей: его грива реяла на холке, словно грозовые облака на горизонте. На него накинули малиновый и золотистый плед, а красную розу воткнули в оголовье. Рядом с ним стоял черный жеребец – такой же, как и Великодушный, будто брат ему; седло его было серебряным, а попона – сапфирово-синяя; белая роза луной сияла меж его темных ушей.

И как только я увидела двух грумов, одетых в зеленое и белое, стоящих рядом с лошадьми, и еще нескольких слуг, помогающих моей семье, а потом и еще нескольких, выбегающих из стойла, одетых в ливреи, с красными и белыми розами на груди (слуги намеревались помочь толпе людей, собирающихся во дворе) – картинка вновь исчезла.

Я обернулась к мужчине, стоявшему рядом.

– Я даже не знаю твоего имени.

Он улыбнулся.

– Боюсь, я больше его не помню. Тебе придется придумать мне имя. Идем, представишь меня своей семье. Я с нетерпением жду встречи с ними.

– А я с нетерпением жду их встречи с тобой, – откликнулась я.

Мы покинули коридор, в котором Красавица впервые повстречала Чудовище, и вместе спустились по лестнице, пока тысячи свечей приветственно зажигались в хрустальных канделябрах, яркостью соперничая с солнцем. Когда мы подошли к передней зале, двери отворились и море звуков, запахов и цвета нахлынуло и вспенилось у наших ног. Моя семья стояла у порога, с нетерпением на лицах. Толпа увидела нас, послышались одобрительные возгласы; Великодушный и его брат заржали и начали бить копытами. Зазвучала громкая музыка: рожки, трубы и колокола...

Перевод осуществлен на сайте http://lady.webnice.ru

Переводчик: Mad Russian

Бета-ридер: Pchelka, Amica 

Принять участие в работе Лиги переводчиков http://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=5151

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.