"Приятные ночи" - читать интересную книгу автора (Страпарола Джованфранческо)

Сказка II Кассандрино, прославленный вор и добрый приятель градоправителя Перуджи {18}, крадёт у него постель и серую лошадь; вслед за тем, доставив к нему в завязанном мешке пре {19} Северино, становится добропорядочным человеком иименитым купцом

Так необъятна, почтенные дамы, и неутомима сила человеческого ума, что не существует на этом свете ни одного настолько сложного и трудного дела, которое не показалось бы столкнувшемуся с ним человеку лёгким и исподяимым и в котором он не достиг бы со временем совершенства. Вот почему среди простого народа принято говорить - чего хочешь, того и добьёшься. В подтверждение справедливости этой поговорки я вам расскажу одну сказку, которую, быть может, вы найдёте не такой уж смешной, но которая, бесспорно, не лишена занимательности и доставит вам удовольствие, научив без труда распознавать плутни тех, кто непрерывно ворует чужое добро и имущество.

В Перудже, древнем и благородном городе Романьи, который славится своими учёными и где всегда в изобилии всевозможные съестные припасы, не так давно жил молодой человек, любитель поживиться чужим добром и такой ловкач, каких ещё никогда не было, прозываемый всеми Кассандрино. Его знал, можно сказать, любой житель Перуджи как из-за ходившей о нем молвы, так и по его воровским проделкам. Многие горожане и простолюдины являлись к градоправителю, взывая к нему о защите и принося основательные и пространные жалобы на Кассандрино, которого они уличали в похищении их добра. Но градоправитель никогда его не наказывал, хотя и строго ему выговаривал и угрожал жестокими карами. При всем том, что Кассандрино, воруя и по-всякому присваивая чужое, был отъявленным негодяем и человеком отпетым, тем не менее обладал он и одной похвальной чертой: к воровству его побуждала не жадность, а желание обрести возможность проявить при случае щедрость и предупредительность по отношению к тем, кто был к нему добр и благосклонен. И так как он отличался приветливостью, весёлостью и остроумием, градоправитель так сердечно его любил, что не мог и дня без него прожить.

Поскольку Кассандрино, однако, упорно держался своего частью предосудительного, частью похвального образа жизни и градоправитель знал, что на Кассандрино день за днём поступают все новые - и притом справедливые - жалобы, и поскольку из-за большой любви, питаемой им к Кассандрино, не мог решиться его покарать, он как-то вызвал его к себе и, уведя в уединённый уголок своего дома, стал ласково ему выговаривать, увещевая оставить дурную жизнь и вступить на стезю добродетели, чтобы избегнуть грозных опасностей, которые он навлекает на себя своим беспутнейшим поведением. Не упустив ни слова из сказанного градоправителем, Кассандрино отвечал ему так: "Синьор мой, я выслушал и хорошо понял ваши благожелательные предупреждения, которыми вы по своей доброте подарили меня и которые, я знаю, проистекают из живого и чистого родника вашей любви ко мне. И я от души благодарю вас за них. Мне очень горестно, что некоторые глупцы, завидуя чужому благополучию, всё снова и снова стараются замутить воду и своими отравленными ядом речами отнять у другого его честь и доброе имя. Но наговаривающие вам на меня поступали бы не в пример лучше, держа за зубами свои ядовитые языки, чем черня ими другого".

Не придавая этому делу большого значения, правитель легко принял на веру слова Кассандрино, вовсе или почти не заботясь о поступающих на него жалобах, ибо любовь к нему, которою был охвачен градоправитель, настолько его ослепляла, что дальше своего носа он ничего не видел. Случилось, что Кассандрино, будучи как-то у градоправителя и беседуя с ним за столом о всевозможных и забавных предметах, среди прочего рассказал ему и об одном молодом человеке, наделённом от природы столь великою хитростью, что не было такой вещи, как бы тщательно она ни была спрятана и как бы зорко ни охранялась, которую тот с помощью своего поразительного искусства не умудрился бы неприметно стащить. Прослушав этот рассказ, градоправитель сказал: "Этот молодой человек не кто иной, как ты сам, ибо ты хитёр, ловок и злонамерен. Но если у тебя хватит духу украсть у меня этой ночью постель из комнаты, где я сплю, обещаю своим честным словом вручить тебе сто золотых флоринов" {20}. Выслушав предложение градоправителя, Кассандрино сильно встревожился и ответил ему такими словами: "Синьор, насколько я понимаю, вы считаете меня вором; но я не вор и, кроме того, не сын вора, ибо живу своим ремеслом и зарабатываю свой хлеб в поте лица своего и в этом провожу свою жизнь.

Но раз вам угодно во что бы то ни стало предать меня смерти, я из любви, которую всегда к вам питал и ныне питаю, потешу вас и этим и любым другим удовольствием и после этого спокойно умру". Итак, желая угодить градоправителю и не дождавшись его ответа, Кассандрино ушёл и весь этот день провёл, лихорадочно размышляя над тем, как бы украсть постель, чтобы градоправитель этого не приметил. И вот, когда он лихорадочно и неотрывно думал об этом, его внезапно осенила некая мысль, а была она такова. В тот самый день, когда на него нашло озарение, умер в Перудже нищий, которого похоронили в могиле за оградою церкви братьев-проповедников {21}. Вот почему с наступлением ночи, когда все погружаются в первый сон, Кассандрино и направился к месту погребения нищего и немного разрыл могилу; ухватив мёртвое тело за ноги, он вытащил его из могилы, раздел донага и облачил в своё платье, которое настолько пришлось тому впору, что всякий, увидев его, счёл бы, что это не нищий, а Кассандрино. Взвалив покойника на спину и уложив ношу как можно удобнее, он направился ко дворцу.

Достигнув дворца, он с нищим на спине поднялся по лестнице, которую прихватил с собой, и, спрыгнув на крышу дворца, принялся вскрывать его кровлю. Пустив в ход железные инструменты, он таким образом просверлил брёвна и доски, что над комнатой, где спал градоправитель, образовалось большое отверстие. Правитель, лежавший, не смыкая глаз, у себя на постели, явственно слышал возню Кассандрино и, хотя досадовал, что кровля окажется повреждённой, всё же посмеивался и внутренне потешался, ожидая, что вот-вот появится Кассандрино, чтобы выкрасть из-под него постель. И он говорил про себя: "Трудись, Кассандрино, приложи всю свою хитрость и ловкость, но этой ночью постели моей тебе не видать". И пока градоправитель пялил глаза и напрягал слух, ожидая, когда же его постель будет украдена, Кассандрино вдруг спустил через отверстие в потолке мёртвого нищего, и он так грохнулся на пол в комнате градоправителя, что тот вконец растерялся. Поднявшись с постели и взяв с собою светильник, он увидел лежавшее на полу тело, совершенно разбитое и изувеченное.

Решив, что упавшее тело и впрямь Кассандрино, ибо оно было облачено в его платье, он с глубоким раскаянием сказал про себя: "Увы мне, несчастному! Погляди, охваченный запоздалым раскаянием, как, чтобы удовлетворить свою ребяческую прихоть, ты стал причиною его смерти! Чего только ни станут говорить обо мне, когда узнают, что он умер у меня в доме! О, сколь предусмотрительным и осторожным должно быть человеку!" Предаваясь таким стенаниям, он постучал в дверь своего верного и преданного слуги и, разбудив его, рассказал о происшедшем горестном случае, наказав ему вырыть яму в саду и закопать в ней покойника, дабы это столь позорное дело никогда не вышло наружу. Пока слуга с градоправителем предавали земле мёртвое тело, Кассандрино, который, притаившись, стоял на крыше и видел всё, как оно было, не слыша и не видя никого в комнате, поспешно соскользнул вниз по верёвке и, связав постель в узел, унёс её прочь. Похоронив мертвеца и возвратившись к себе в комнату, чтобы улечься в постель, градоправитель увидел, что её нет, и, поражённый этим, остолбенел. Если он перед тем вознамерился было заснуть, то теперь нечего было и думать об этом - так одолели его размышления о находчивости и ловкости на редкость искусного вора.

Наутро Кассандрино по обыкновению отправился во дворец и предстал пред градоправителем, который, увидев его, сказал: "Поистине, Кассандрино, ты всем ворам вор. Кто, кроме тебя, мог бы умудриться так хитро уташить постель?" Кассандрино молчал и, словно он тут не при чём, стоял, изображая на лице изумление. "Ты сыграл со мной славную шутку, - продолжал градоправитель, - но я хочу, чтобы ты сыграл со мной и другую, и тогда я узнаю по-настоящему, чего стоят твои дарования. Если ты этой ночью украдёшь мою серую лошадь, которую я так люблю и ценю, то сверх обещанной сотни флоринов обещаю дать тебе ещё сотню". Выслушав требование градоправителя, Кассандрино прикинулся, что оно очень его встревожило, и, посетовав, что тот может так дурно думать о нём, принялся слёзно молить, чтобы он не пожелал стать причиною его гибели. Градоправитель, видя, что Кассандрино отказывается взяться за то, чего он от него требовал, разгневался и сказал: "Если ты не исполнишь этого, то не дождаться тебе от меня ничего иного, кроме повешения на одном из зубцов крепостной стены этого города".

Поняв, что тут дело нешуточное и недолго попасть в беду, Кассандрино ответил градоправителю: "Будь, что будет; сделаю всё посильное, чтобы вам угодить, хоть и нахожу себя непригодным для такого деяния". И, откланявшись градоправителю, Кассандрино ушёл. А тот, желая испытать, насколько Кассандрино находчив и ловок, призвал к себе одного из слуг и сказал ему так: "Отправляйся в конюшню, взнуздай и оседлай мою серую лошадь, сядь на неё и всю ночь напролёт не слезай с седла, но смотри в оба, чтобы её у тебя, чего доброго, не увели". Другому слуге он приказал сторожить дворец и, заперев надёжнейшими замками двери дворца и конюшни, удалился к себе. С наступлением ночной тьмы, прихватив свои инструменты, Кассандрино направился ко дворцу и, подойдя к его двери, нашёл возле неё сладко спящего стража. Но, так как Кассандрино были отлично известны самые потаённые закоулки дворца, он покинул погружённого в сон слугу и, отыскав другой вход, проскользнул во двор. Подойдя к конюшне и найдя её запертой, он бесшумно применил свои инструменты и орудовал ими, пока не отворил двери.

Однако, увидев второго слугу верхом на лошади с зажатыми в кулаке поводьями, Кассандрино на мгновенье опешил, но, тихонько подобравшись к нему, обнаружил, что и этот погружён в мёртвый сон. Тогда хитрый и смекалистый вор, видя, что слуга спит, как сурок, измыслил такую замечательную уловку, до какой не додуматься ни одному человеку на свете. Итак, он измерил рост лошади и, добавив к снятой им мерке ровно столько, сколько ему требовалось для осуществления его замысла, вышел во двор и поспешил в сад, где отобрал четыре прочные жерди, служившие опорами для виноградной шпалеры. Заострив с одного конца эти жерди, он возвратился в конюшню и, убедившись, что слуга по-прежнему беспробудно спит, осторожно перерезал ремни поводьев, которые тот держал зажатыми в кулаке; затем он перерезал нагрудник, подпругу, подхвостник и всё то, что, по его разумению, могло ему помешать. Затем, воткнув в землю жердь под одним из углов седла, он осторожно приподнял над лошадью этот угол, после чего опустил его на верхушку жерди.

Воткнув вторую жердь под второй угол, он поступил точно так же и, сделав то же самое с двумя остальными углами, поднял всё седло целиком над спиною лошади. И при том, что слуга продолжал спать в седле, Кассандрино умудрился укрепить его на четырёх воткнутых в землю жердях. Напоследок, подобрав обрывок верёвки и накинув его на голову лошади, он увёл её прочь. Градоправитель, чуть свет поднявшись с постели и пройдя прямо в конюшню, рассчитывая найти в ней свою лощадь, нашёл там слугу, крепко спавшего, сидя в седле, которое подпирали четыре жерди. Разбудив его и изругав на чём свет стоит, градоправитель всё ещё вне себя покинул конюшню. Наутро Кассандрино, по своему обыкновению, пришёл во дворец и, представ перед правителем с весёлым лицом, отвесил ему поклон. Правитель на это проговорил: "Поистине, Кассандрино, тебе и впрямь принадлежит слава первейшего из воров; больше того, у меня есть все основания величать тебя королём и государём воров. Но теперь я уж по-настоящему выясню, так ли ты умён и находчив.

Если не ошибаюсь, ты знаешь про Северино, настоятеля церкви святого Галла {22}, которая невдалеке от города. Так вот, если ты доставишь в завязанном мешке пре Северино ко мне, обещаю своим честным словом сверх обещанных двухсот золотых флоринов дать тебе ещё столько же. А не выполнишь этого, думай о смерти". Этот пре Северино пользовался доброю славой и был человеком безупречнейшей жизни, но не очень-то проницательным. Занимаясь только своею церковью, обо всём прочем он вовсе или почти не заботился. Увидев, что градоправитель относится к нему с такой неприязнью, Кассандрино сказал себе самому: "Несомненно, он ищет случая со мною разделаться, но, может статься, из этого ничего не выйдет, если я поразмыслю над тем, как удовлетворить его пожелания". И Кассандрино, стремясь сделать так, чтобы градоправитель остался доволен, придумал сыграть со священником забавную шутку, и она, как ему хотелось того, удалась на славу. А проделка эта была такова: он взял на время у одного из своих приятелей длинный до пят священнический стихарь и белую, расшитую золотом епитрахиль и унёс их к себе {23}.

Затем он добыл несколько больших кусков очень плотной бумаги и соорудил из неё два крыла, расписав их различными красками, а также венец, от которого во все стороны исходило сияние. Дождавшись вечера, он вышел с вышеперечисленными вещами из города и направился к той усадьбе, где проживал пре Северино. Возле неё он укрылся в зарослях усеянных колючими шипами кустов и скрывался там, пока не занялась утренняя заря. Тогда, надев на себя священнический стихарь и приладив на шее епитрахиль, на голове - венец и к плечам - крылья, он снова притаился среди кустов и застыл в ожидании, пока священник выйдет отзванивать Ave Maria {24}. Едва Кассандрино успел обрядиться и притаиться, как пре Северино с причётником достиг дверей церкви и, войдя внутрь и оставив их настежь открытыми, отправился выполнять подобающие ему обязанности. Кассандрино, который был начеку и видел, что, пока священнник вызванивал Ave Maria, церковные двери оставались открытыми, вышел из зарослей и бесшумно проскользнул в церковь.

Подойдя вплотную к углу алтаря и вытянувшись во весь рост, с мешком, который он держал распяленным в обеих руках, Кассандрино начал смиренным и тихим голосом говорить: "Кто хочет приобщиться благодати господней, входи в мешок". И когда Кассандрино раз за разом произносил тем же голосом всё те же слова, вдруг из ризницы выходит причётник и, увидев белый, как снег, стихарь и венец, излучавший, как солнце, сияние, и крылья, игравшие красками, как павлинье перо, и услыхав голос, он вконец растерялся, но, немного придя в себя, возвратился к священнику и сказал: "Не видал ли я, мессер, небесного ангела; у него был мешок в руках и он повторял: "Кто хочет приобщиться благодати господней, входи в мешок". Мне хочется, мессер, приобщиться к ней". Священник, который был порядочным простофилей, поверил рассказу причётника и, выйдя из ризницы, увидел разряженного ангела и услышал его слова. И так как он тоже проникся желанием приобщиться благодати господней, то, опасаясь, как бы причётник его не опередил, войдя первым в мешок, притворился, что забыл дома молитвенник, и сказал причётнику: "Ступай домой, разыщи в моей комнате и принеси мне молитвенник, который я забыл на скамье".

И пока причётник ходил к пре Северино, тот почтительно приблизился к ангелу и с величайшим смирением поместился в мешке. Прожжённый и коварный плут Кассандрино, видя, что его замысел завершился полной удачей, проворно затянул мешок и крепко-накрепко завязал его, после чего, стянув с себя священнический стихарь, сняв венец и освободившись от крыльев, связал всё это в узел и, взвалив его на плечи вместе с мешком, отправился в Перуджу. И когда день был уже в полном разгаре, Кассандрино вошёл в город и, в надлежащий час доставив мешок градоправителю, выпустил из него пре Северино. Тот ни жив, ни мёртв, оказавшись в присутствии градоправителя и уразумев, наконец, что над ним насмеялись, пришёл в неистовство и стал жаловаться на Кассандрино; громко крича, он поведал о том, какое издевательство претерпел, как коварно, не без бесчестья для себя и ущерба был завлечён в мешок, и умолял его светлость свершить правосудие и не оставлять такой наглой выходки без наитягчайшего наказания, дабы постигшее Кассандрино возмездие стало внушительным и наглядным примером для всех злоумышленников.

Градоправитель, ознакомившись с обстоятельствами этого дела с начала и до конца, едва удерживался от смеха и, обратившись к пре Северино, сказал ему так: "Дорогой отче, успокойтесь и не тревожьтесь, ибо мы не откажем вам в нашей защите и правосудии, хотя всё это дело, насколько мы понимаем, не что иное, как шутка". И градоправитель сумел так устроить и найти такие слова, что вынудил пре Северино замолкнуть. Вынув мешочек с несколькими золотыми флоринами, он вложил его в руку священника и приказал проводить пре Северино за городские ворота. Повернувшись затем к Кассандрино, градоправитель сказал: "Кассандрино, Кассандрино, успехи твои в воровских проделках превосходят славу, которой ты пользуешься в этих краях. Тем не менее возьми обещанные мною четыреста золотых флоринов, ибо ты их честнейшим образом заработал. Но постарайся впредь вести себя более скромно, чем в прошлом, ибо, если моего слуха достигнет хоть одна жалоба на тебя, обещаю, что ты будешь беспощадно повешен за шею". Взяв четыреста золотых флоринов и принеся за них должную благодарность градоправителю, Кассандрино ушёл и, занявшись торговлей, стал благонамеренным человеком и именитым купцом.

Всему обществу, и особенно дамам, пришлась по вкусу рассказанная Альтерией сказка, и все отозвались о ней с величайшею похвалой. Но Молино, устремив влюбленный взгляд на Альтерию и весело улыбаясь, сказал: "Синьора Альтерия, и вы, насколько я понимаю, тоже воришка; ведь вы с таким знанием дела разъяснили нам ухищрения и повадки воров, что тут, пожалуй, ничего не упущено. А это доказывает, что вы как-никак связаны с ними". На это Бембо заметил: "Она не промышляет кражей чужого добра, но своими лучистыми и сверкающими глазами похищает сердце того, кто на неё посмотрит". Альтерия, которую эти слова заставили покрыться лёгким румянцем, обратившись к Молино и Бембо, произнесла: "Я не промышляю кражей чужого добра и ещё менее я похитительница чужих сердец. За что мы купили сказку о Кассандрино, за то её вам и продали". И так как словесная перепалка возрастала и ширилась, Синьора повелела, чтобы все замолчали и чтобы Альтерия предложила свою затадку. И она, сдержав своё возмущение и немного смягчившись, произнесла следующее:

Не меньше сказки понравилась всем и загадка, искусно прочитанная Альтерией. И хотя каждый попытался её разъяснить, однако никто не смог по-настоящему в ней разобраться. Тогда Альтерия, видя, что бесплодно теряется время и что никто так и не добрался до сути её загадки, встала со своего места и проговорила: "Не потому, чтобы я была достойна подобной чести, но чтобы слова не тратились понапрасну, сообщу то, что думаю. Один дворянин выехал со своими домашними в сельскую местность, как это часто бывает летом, и оставил в своём городском дворце, чтобы его охранять, одну старую женщину, которая, будучи благоразумной и предусмотрительной, каждый вечер обходила весь дом, опасаясь, не притаился ли где-нибудь вор с намерением совершить кражу. И вот как-то вечером сметливая старуха, обходя дом и притворяясь, что занимается своими делами, заметила вора, спрятавшегося на чердаке и наблюдавшего сквозь отверстие в чердачном настиле, что делает эта женщина. Славная женщина не захотела кричать, но, находчиво изобразив, будто в доме полно людей - и сам хозяин и многие его слуги - громко сказала: "Пора, наконец, в постель, мессер Бернардо, и пусть двое слуг разуют его, четверо затворят двери, а восемь находятся наверху и глядят в оба". И пока старуха отдавала эти распоряжения, вор, опасаясь попасться, сбежал; вот так-то дом и остался нетронутым". После того как была закончена и разгадана замысловатая загадка Альтерии, Катеруцца, которая сидела с нею рядом, поняла, что пришла её очередь, ибо в эту первую ночь ей подобало рассказывать третьей. Итак, с весёлым лицом она следующим образом начала говорить.