"Россия: точка 2010, образ будущего и путь к нему" - читать интересную книгу автора (Кара-Мурза Сергей Георгиевич, Патоков...)

Глава 5 Ориентиры движения из точки «Россия-2010»

Сегодня в российском обществе остро стоит вопрос о новом национальном проекте, который позволит «вдохнуть» свежие силы для государственного развития в XXI веке. Говоря научно-практическим языком, требуется разработать образ будущего и путь к нему.

Мы же в рамках этого направления будем исходить из того, что на данный момент любые образы и проекты должны учитывать наиважнейшую актуальную задачу хозяйственной системы — обеспечить выживание страны и народа. Все, что сверх этого — приятное добавление.

Опыт 90-х годов показал, что «перепрыгнуть в капитализм» из нынешнего состояния невозможно. Препятствия носят не идеологический, а фундаментальный характер. Если и имелся в России шанс перехода к качественно более либеральному социальному строю с отказом от государственного патернализма, то этот шанс был создан именно зрелым советским строем в середине 80-х годов. Но в ходе реформ 90-х он был утрачен.

Рыночная экономика — особая культура. Она опирается на определенное видение мира, для нее необходима весьма необычная антропологическая модель. Это система либеральная, основанная на свободе контракта. Она в принципе может действовать, только если все участники принимают на себя роль собственника, который свободно обменивает свою собственность по установленной рынком цене. Заставить действовать по этим правилам людей, которые не понимают и, тем более, не принимают культурных норм рынка, невозможно. Притом эти люди могут быть прекрасными работниками и жить полной, творческой жизнью в несравненно более жестких и неблагоприятных условиях, — но не при рынке.

Подавляющее большинство населения России, независимо от идеологических установок, не принимает культурных принципов рыночного общества.[32] Множество исследований не оставляют в этом никаких сомнений.

Продолжение курса «Вперед — к рынку» означало бы движение вопреки пассивному сопротивлению большинства общества (даже вопреки подсознанию самих реформаторов). Это противоречит главному принципу рынка (свободный контракт) и, таким образом, ведет не к рыночной экономике, а к угасанию хозяйства. В обзоре, посвященном хозяйству «семейного» типа, сказано: «Реципрокные отношения [отношения взаимопомощи и сотрудничества] не строятся на стоимостной эквивалентности обмена, тем самым релятивизируя рынок как ценность или, по крайней мере, отказывая ему в доминировании над такими категориями, как родство, солидарность, взаимопомощь, опека и пр. Эквивалентный обмен стоимостями замещается паритетным обменом ценностями или представлениями о полезности».

Паралич хозяйства в рамках варианта «Вперед — к рынку» устранить в принципе невозможно. При этом варианте хозяйство России — это бездонная бочка. Даже если в нее закачать все деньги Запада, они не оживят производства, а будут утекать обратно и оседать в западных же банках. Никакой самый жесткий правитель не справился бы с этим противоречием. Восстановление хозяйства будет возможно, только если его организм «переварит» монетаризм.

Но и курс «Назад — к плану» нереален, и полезно зафиксировать препятствия для его осуществления.

Этот курс означает попытку соединить в дееспособную систему замершие производственные мощности и построить новые через воссоздание замкнутого контура движения информации и безналичных денег. То есть, восстановить плановую систему хотя бы в существенной части промышленности. Накопление средств для развития этой «приоритетной» части потребует не только мобилизации нефтедолларов, но и изъятия значительной доли доходов населения. Это изъятие будет компенсировано лишь через несколько лет — за счет развития производства и роста покупательной способности зарплаты. Это — программа восстановления народного хозяйства, подобная той, которую в СССР реализовали после 1945 г.

Такой проект не означает идеологического выбора типа «капитализм — социализм». После восстановления хозяйства до некоторого безопасного уровня может быть предпринята новая попытка либерализации, но уже не по утопическому пути «программы МВФ», а исходя из реальных условий России (пример — «либерализация по-японски» или реформа в Китае).

Этот проект соблазняет тем, что он испытан, сохранился в коллективной памяти и в прошлый раз увенчался большим успехом. Промышленность СССР испытала тогда замечательный рост и набрала огромную инерцию. Сегодня масштабы производства сократились в такой степени, что даже традиционные методы планирования были бы эффективны (тем более при компьютеризации и информатизации). В то же время, выполнение такой программы сегодня было бы несравненно труднее, чем в 1945-55 гг. Вот явные, очевидные причины:

— Степень разрушения промышленности и сельского хозяйства как систем сегодня выше, чем в 1945 г.

— Все основные промышленные производства сегодня намного сложнее и более взаимозависимы, чем в 1945 г., и восстановить их целостность намного труднее.

— Восстановление промышленности после программы деиндустриализации — особая, необычная и сложная научно-техническая программа. Сегодня научно-технический потенциал России подорван, в то время как в 1945 г. он, напротив, благодаря войне получил значительное развитие и был быстро увеличен в последующие годы.

Однако все это — факторы количественные. Важнее иные, чем в 1945 г., качественные характеристики нашего общества и мировой обстановки.

Во-первых, в 1945 г. советский народ вышел из войны как победитель, с душевным подъемом, с жаждой работать, строить, учиться и рождать детей. Сейчас наш народ похож на тяжелобольного, который проходит фазу кризиса. Симптомы болезни назревали давно, и сама легкость демонтажа страны говорит об истощении защитных духовных сил народного организма. Страдания, которые несла большая часть населения в ходе реформы, в целом не вызвали ни подъема, ни желания защищаться — ответом явилось тихое умирание и снижение рождаемости.

Все вирусы, которые таились в дремлющем состоянии в организме народа, в 80-е годы активизировались и не нашли отпора. Прибегая к метафоре, можно сказать, что русский народ страшно переутомился невероятными перегрузками ХХ века и «впал в забытье», в состояние обморока. В таком состоянии пойти на героический мобилизационный проект, требующий большого напряжения физических и душевных сил, очень трудно — даже если альтернативой является гибель.

Во-вторых, из войны в 1945 г. советский народ вышел единым. Та его часть, которая в душе отвергала общинный тип жизни (будущие «новые русские»), была увлечена общим подъемом и надолго утратила активный потенциал инакомыслия — он возродился и организовался в систему только в 60-е годы. Восстановительный проект после войны не встречал сознательного и организованного сопротивления в обществе.

Сегодня общество расколото, и как раз в выборе типа восстановительного проекта мнения столкнутся. Та часть, которая получила собственность через приватизацию (около 7-10 % населения), будет против проекта «Назад — к плану».

Тот факт, что активных, готовых к сопротивлению противников реставрации плановой системы — небольшое меньшинство, не должен создавать иллюзии их слабости. Численность группы — параметр не слишком существенный. К тому же имеется много стихийных противников рынка, которые, тем не менее, не желают возвращения «плана» — вообще не желают организованных усилий по восстановлению хозяйства. Это деморализованные люди, они наслаждаются хаосом и бездельем. Даже не имея на настоящем рынке никакой перспективы, они уже боятся труда и дисциплины, тешат себя иллюзией «предпринимательства». На аскетизм народа-победителя рассчитывать сегодня нельзя.

Наконец, сегодня отсутствует сила, которая раньше соединяла все элементы сложной социальной системы нерыночного хозяйства, примиряла противоречивые интересы разных профессиональных и этнических групп, разрешала или подавляла конфликты — «тотальная» партия типа КПСС. Создать в обозримом будущем нечто подобное без катастрофы невозможно. Координация усилий множества групп, даже не находящихся в конфликте, но имеющих разные «мягкие» идеологии — задача трудная, решается с большими затратами времени и средств.

Теоретически задачу можно сформулировать так: надо оживить хозяйство традиционного общества (экономию) притом, что разрушены важные стержни традиционного общества — консолидирующая идеология и ее носитель, а также общая для всех этика. Такой задачи никто никогда не решал. Япония после войны не испытала таких разрушений культурных устоев своего общества и, в отличие от России, возрождала свое хозяйство при благоприятном отношении победителя.

Общий вывод: шансов на успех в реализации проекта «назад — к плану» немного. При этом выборе, даже если он будет сделан, скорее всего, произойдет сокращение программы до варианта «нового НЭПа» под давлением обстоятельств. Если это сокращение будет не осознанным, а вынужденным, оно произойдет с большим перерасходом ресурсов и избыточными лишениями. Однако, если ради консолидации наибольшей части общества потребуется представить ситуацию как дилемму, то этот выбор следует считать лучшим — по сравнению с абсолютно невозможным вариантом «вперед — к рынку». Лучше, однако, разработать гибридный, синтетический вариант, который можно назвать «Новый НЭП».

Мы исходим из того, что выбор желаемого жизнеустройства народом России еще не сделан. Не следует этот выбор форсировать, надо вести общественный диалог и поддерживать все уклады, помогающие преодолеть кризис и восстановить жизнеобеспечение. Восстанавливая желаемый тип жизни на пепелище, мы обязаны учесть уроки прошлого и понять, почему, обеспечив доступ всех к основным социальным благам и высокую социальную надежность, советский тип жизни оставлял неудовлетворенными все большую часть граждан. Возникшее в СССР единообразие и непритязательность жизни было порождением условий, в которых рождался советский проект.

Сегодня мы свободны от этих ограничений. Надо отойти от пропасти, а потом на спокойную голову решать, какого строя мы хотим и какие компромиссы возможны.

Раз выбор не сделан, не следует насильно толкать в тот или иной коридор. Если не удастся заключить, хотя бы негласно, общественный договор, «молекулярное» сопротивление истощит силы реформаторов.

Таким образом, задача на ближайшую перспективу — построить «буферную» систему, которая даст людям время перебрать в уме все возможные варианты жизнеустройства, провести низовой «плебисцит» и склониться к тому или иному варианту. После этого и может быть заключен общественный договор о выборе большого проекта.

Диапазон выбора приемлемого жизнеустройства в России, с одной стороны, сильно сократился за 90-е годы из-за изъятия огромных ресурсов из народного хозяйства и деградации многих других фундаментальных условий жизни страны. С другой стороны, если полученные за годы реформы уроки пойдут впрок, то мы выйдем из кризиса как обновленное общество, освободившееся от множества идолов и догм. Такое общество будет внутренне стабилизировано жесткими, испытанными на собственной шкуре дилеммами, благодаря чему оно сможет резко расширить диапазон свобод и при этом удешевить усилия, направляемые на поддержание достаточного уровня лояльности целому со стороны возникших «диссидентских» субкультур. Вариант тоталитаризма как последнего средства спасения пока не рассматривается.

Что же должно будет измениться в российском жизнеустройстве после «глотка капитализма» по сравнению с советским хозяйством? Кратко рассмотрим важные пункты из предыстории нынешнего состояния.

Советский проект потерпел поражение потому, что, начиная с 60-х годов, стал входить во все более глубокое противоречие с реальностью нового общества. Он возник как выражение крестьянского мессианизма и проявил огромную устойчивость и большой потенциал развития в 30-50-е годы. В уже городском слое «среднего класса» он стал тяготить все большую часть общества.

Сконцентрированный на идее «сокращения страданий», в реализации которой советский строй достиг больших успехов, он авторитарными способами нормировал «структуру потребностей». Быстрая смена в ходе урбанизации «универсума символов» и структуры потребностей (особенно в среде молодежи) вошла в конфликт с идеологически узаконенными нормами. Узость этих норм при резком увеличении разнообразия потребностей сделала «частично обездоленными» едва ли не большинство граждан. Крамольное недовольство общественным строем стало массовым. Хотя это недовольство и не вело к требованию сменить его фундаментальные основания, оно стало эффективным инструментом для тех социальных групп, которые были заинтересованы именно в ликвидации советского строя.

При демонтаже советского хозяйства РФ погрузилась в тяжелый кризис. Однако, полученные в его ходе уроки дали ценный и даже необходимый опыт и навыки для дальнейшего развития. Хотя, как мы полагаем, «перескочить» в капитализм России не удастся, несмотря на применение калечащих методов искусственной мутации, в «критике» советского строя практикой перестройки и реформы есть важное рациональное зерно. Травма рыночной реформы 90-х годов была излишне жестокой, но ее оздоровляющего потенциала ни в коем случае нельзя разбазарить.

Дело в том, что традиционное общество, не «хлебнувшее» достаточной порции капитализма и не освоившее некоторых буржуазных ценностей, в современном мире оказывается слишком хрупким и неустойчивым. Массовое сознание в таком обществе слишком «пралогично», и государство не имеет поддержки не только глубоко эшелонированного гражданского общества, но и всеохватывающего стабилизирующего фактора в виде рационально осознаваемых и рассчитываемых материальных интересов. Тот подрыв культурной гегемонии государственного строя, который был легко проведен в советском обществе, был бы немыслим в обществе рационально мыслящих индивидов. Этот вывод подтвержден реальным опытом многих, весьма разных культур.

Кризис и травмы, нанесенные реформой России, будут не напрасны, если мы сумеем из этого «глотка капитализма» впитать и встроить в свой культурный аппарат и в систему социальной организации все фрагменты информации, необходимой для жизни в современном динамичном мире. Упомянем хотя бы обязанность блюсти свой интерес и бороться против всяких изменений жизнеустройства, ведущих к ущемлению этого интереса. Умение считать и блюсти свой интерес — типично буржуазный навык.[33] Россия в начале ХХ века его освоить не успела, советская идея общественной собственности стала терять эффективность в городской жизни, ее адекватного воплощения для «сытого» общества не нашли.

В известном смысле большинство советских людей действительно стали иждивенцами. Они были готовы трудиться, выполняя привычную или приятную для них работу, но целый ряд гражданских функций они возложили на сословие начальников, полагая, что те порадеют и позаботятся о трудящихся. Общество, образованное такими гражданами, очень уязвимо. Как только исчезает очевидный для всех сплачивающий общество «вызов» (в виде внешней угрозы, необходимости форсированного развития и т. п.), у граждан начинает закрадываться подозрение, что начальники радеют недостаточно. Или, что еще хуже, слишком радеют о себе. Оснований для таких подозрений всегда достаточно, да их еще можно и преувеличить в массовом сознании. Такой скрытый конфликт развивается по механизму самоускорения, и вскоре дает уже и сословию начальников оправдание для разрыва с гражданами, обидевшими его своими подозрениями. Такое квазисословное общество в условиях городской индустриальной культуры выжить не может.

Второе свойство избыточно патерналистского государства — быстрая инфантилизация общественного сознания в благополучный период жизни. Люди отучаются ценить блага, созданные усилиями предыдущих поколений, рассматривают эти блага как неуничтожаемые, «данные свыше». Общество утрачивает собственную политическую волю, необходимую для стабилизации общественных отношений. В то же время граждане наращивают свои претензии к государству. По мере расхождения этих претензий с реальностью, широкие слои граждан начинают культивировать неадекватные обиды и недовольство, резко облегчающие подрыв легитимности государства.

Эти (и другие) слабые места советского строя, через которые в общество проникали болезни, мы имели возможность изучить почти в экспериментальном режиме. Размышляя о применении в будущем жизнеустройстве России ряда созданных в советском хозяйстве систем, надо включить преодоление этих слабостей в число важных задач.

Шанс наверстать упущенное нам дан сегодня, хотя действия реформ 90-х годов сильно испортили дело. Они оказались гораздо более антибуржуазными, чем советский порядок. Общество пережило период демонстративного разрушения огромных материальных и культурных ценностей, произошла всеобщая атрофия «чувства хозяина». Это выразилось хотя бы в аномальном исключении из расчетов функции ремонта ЖКХ.

В каком направлении сдвинется от советских матриц хозяйства новое жизнеустройство? Оно будет строиться уже людьми сложного городского общества на существенно иной, нежели в 30-е годы, мировоззренческой основе. Прежде всего, это проявится в понимании той роли, которую играет в жизни такого общества разнообразие.

Хозяйственная система, которая при достаточных усилиях общества возможна в России, как раз и будет резко отличаться от советской системы своим разнообразием. Дилемма «план — рынок» является ложной; в сложном и большом народном хозяйстве ни один тип предприятия и ни один тип контроля и управления не обеспечивает равновесия между устойчивостью и изменчивостью, способностью к адаптации. Важность устойчивости после 90-х годов все поняли, испытав на себе. Недостаточная изменчивость, низкий темп развития в сложных системах ведут к деградации — застоя они не переносят.

Избыточное огосударствление советского хозяйства все более затрудняло выполнение хозяйством многих важных функций и по ряду причин само становилось источником недовольства, не давая возможности самореализации для значительной части людей с сильно развитым «предпринимательским инстинктом», придавая государству слишком патерналистский характер и завышая претензии к нему всего населения.

В этом же направлении должна сдвинуться система распределения. Спектр морально оправданных и экономически обеспеченных потребностей будет не просто расширен, он станет регулироваться гораздо более гибкими нормами. Принципиального конфликта это, после опыта 90-х годов, не создает, а возникающая напряженность при столкновении культурных норм разных социальных групп вполне может быть снята в рамках российского общества без его разрушения. Жесткость заданного в СССР образа жизни была унаследована от длительного существования в мобилизационных условиях (общинная деревня, а затем «казарменный социализм») и не вытекает из типа культуры. Реформа была травмирующим и разрушительным выходом из мобилизационного состояния, но она хотя бы сняла эту проблему через кризис. Видимо, мы уже переболели и детскую болезнь наглого, вызывающего потребительства «новых русских».

Наше общество преодолело уже и ряд ошибочных догм марксизма, усиленных в советском сознании идеалами русского крестьянского общинного коммунизма. Речь идет о массовом неприятии частной собственности и предпринимательства, усиленного кризисом 90-х годов.

Предпринимательство с получением дохода — один из нужных механизмов хозяйства и способ самовыражения для множества людей. Оно вовсе не обязательно ведет к возникновению классовых антагонизмов — это зависит от общего жизнеустройства. Однако здоровье и стабильность общества, его развитие возможны лишь при таком уровне расхождения между предпринимательскими и трудовыми доходами, который не вступает в резкое противоречие с представлениями о социальной справедливости.[34]

Основным источником дохода в России должен быть труд, а не капитал. Но нет необходимости и в возврате к унитарной социальной системе советского типа. Она ведет к застою, сковывает инициативу и потенциал развития существенной части общества. Много советских людей (хотя и меньшинство) тяготилось укладом больших коллективов, они бы хотели честно и творчески работать, за свой страх и риск, как единоличники или организаторы малых предприятий, — не в конфликте с крупным предприятием, а во взаимодействии. Такие условия и надо будет создать в будущем.

Нет возможности продолжать финансирование города за счет деревни — село истощено. Необходимо срочное выравнивание социальных условий города и села хотя бы в доступе к минимальным жизненным благам. Нельзя также продолжать финансирование повышенных доходов столичных жителей за счет всей России. Острова искусственного благосостояния разрушают связность страны и народа.

Программе модернизации и новой индустриализации России должен предшествовать этап «нового НЭПа». На этом этапе полуразрушенное государство не может и не должно брать на себя организацию большой части производства. Можно и необходимо срочно оживить бесплатные и дремлющие ресурсы. Необходимо специально создавать условия, при которых возникнет «молекулярная» поддержка и низовая массовая хозяйственная инициатива. Без этого шансов на успех преобразований практически нет. «Новый НЭП» должен быть не отступлением и не временной мерой; малые предприятия — жизненно важная часть современного хозяйства, придающая ему динамичность. Для нового витка индустриализации России эта программа абсолютно необходима.

Важным укладом в этой части экономики должны стать малые и средние производственные предприятия. К сожалению, сути малого предприятия как особого, постиндустриального уклада, не поняли ни наши либералы, ни наши марксисты. Без создания с помощью государства большой системы малых предприятий преодолеть кризис в России и наращивать инновационную составляющую хозяйства будет невозможно.

Этот тип производств обладает большой способностью приспосабливаться к условиям. Независимо от характера собственности, на которой основано такое предприятие, его сущность не отражается в категориях политэкономии. Поэтому оно как уклад успешно работает и в либеральной рыночной экономике США, и в традиционных обществах Японии и Кореи, и на католическом юге Италии и Испании, и в странах «третьего мира». 99,4 % предприятий Западной Европы, предоставляющие 60 % всех рабочих мест, имеют менее 50 занятых. Причина в том, что создать на малом предприятии одно технологически равноценное место стоит примерно в 10 раз дешевле, чем на крупном. Доктрина этой программы — отдельная тема.

Главная мысль третьего варианта: восстановить замкнутый контур государственной плановой экономики в небольшой части промышленности, отобрав в него минимум предприятий — системообразующее ядро. Для остальной части промышленности создать «полурыночные» условия: рынок товаров, контролируемый финансовый рынок с государственным участием и квази-рынок рабочей силы, приведенный в соответствие с культурными нормами массового сознания. Ядро системообразующих предприятий, которое «возвращается» в плановую систему, будет столь мало, что управлять им окажется под силу даже нынешнему, подорванному государственному организму.

Современное кооперативное и частное малое и среднее предприятие — ячейка постиндустриального уклада. Это новый путь преодоления капитализма, совершенно особое явление. Дело в том, что здесь предприниматель не отделен от работников слоем управляющих, а вступает с ними в тесные личные отношения, которые регулируются культурными нормами, а не рынком. Здесь нет простой купли-продажи рабочей силы, нет «войны всех против всех», а возникают солидарные структуры. Здесь хозяин в трудное время не уволит работников, а уменьшит свой доход или даже будет доплачивать из личных сбережений. А работник не только не наступит ему на горло забастовкой, но и будет работать по полгода без зарплаты. Здесь поворот к постиндустриальной общине. Это совсем не тот «малый бизнес», о котором так много говорят наши реформаторы.

Если бы в 1992 г. целью было не разрушение, а улучшение экономики, следовало начинать реформу не с приватизации действующих заводов, а с создания «генераторов» малых предприятий (в том числе на базе нерентабельных заводов) — с увеличения разнообразия производственной системы, с передачей средств производства в частные руки. Если бы эти средства отдали в честные руки — рабочих и инженеров, бывших офицеров и прапорщиков, если бы им помогли создать в городах и селах малые предприятия по производству кирпича и обуви, мебели и лекарств, мы уже сегодня были бы изобильной страной.

Особое значение приобретают малые предприятия как «буферный» уклад во время кризисов. Они активно вовлекают в оборот «дремлющие» материальные и трудовые ресурсы и за счет этого резко снижают капиталовложения на создание рабочего места. Именно малые предприятия, а не строительство крупного завода — механизм оживления переживающих депрессию регионов. При этом опыт даже таких стран, как Англия, показывает, что оживление экономики бедствующих районов через развитие МП происходит за счет внутренних ресурсов региона, без привлечения средств извне.

Если взять наши кризисные регионы (Дагестан, Ингушетию), то оживлять хозяйство следовало бы именно не со строительства крупных предприятий, а с создания, с малыми затратами, «производственной ткани» — сети малых предприятий. Эта концепция была отвергнута. Например, в 90-е годы, с объединением Европы, началось техническое переоснащение испанской обувной промышленности. Это тысячи малых предприятий, размещенных в деревнях и поселках юга страны. Их оборудование, приспособленное именно для малых предприятий, могло бы послужить нам еще лет десять. Испанцы выражали заинтересованность в том, чтобы разместить его в России, взяв очень недорогую плату полуфабрикатами (кожаными подошвами). Можно было наладить производство обуви по испанским образцам на Кавказе, дав работу и доход тысячам семей и заместив импорт. Эти предложения не вызвали интереса ни в ЦК КПСС, ни в правительстве Гайдара.

Сейчас во многих странах возникают уже не изолированные малые предприятия, выносящие на рынок свою продукцию, а системы, в которых процесс производства расчленяется на фазы. Создается сеть местных предприятий с тонким разделением труда, что позволяет участвовать в производстве всем жителям района. Возникает кооперативный эффект между производством и повседневной жизнью людей, что сильно снижает себестоимость. Координация идет через взаимное доверие и комбинацию рынка с социальным контролем — методами, принятыми в поселке или городке. Близость отдельных предприятий позволяет достичь преимуществ крупного предприятия без потери гибкости. Такие сети малых предприятий в Италии стали теснить крупные корпорации в самых передовых отраслях.

Создание «двухконтурной» экономической системы сняло бы конфронтацию между двумя почти равными частями общества: теми, кто «за план» и теми, кто «боится плана». Для второй части остается огромное поле приложения сил без диктата, а лишь с помощью государства. Там могут быть реализованы и инстинкты предпринимателя и коммерсанта. При этом между двумя частями экономики возникают отношения кооперации и взаимодополнения, а не борьбы. Не стоит вопрос «кто — кого?», как было при «первом НЭПе». «Новый НЭП» является не повторением прежнего, с перспективой вытеснения или поглощения частного сектора, а принципиально новым проектом, предполагающим резкое увеличение разнообразия производственной системы и числа степеней ее свободы. Это — не конъюнктурное соображение и не вынужденное «отступление», это — шаг вперед, к постиндустриализму.

Социальный порядок. Для выхода из кризиса большинство населения должно осознать горькую истину: никогда, ни при каком режиме в России не будет создано общество с уровнем потребления нынешнего Запада. Никогда Россию не допустят к эксплуатации ресурсов «третьего мира», без которой невозможно общество потребления.

Реальный выбор для нас таков: или стать частью «третьего мира» с обогащением узкого слоя и обнищанием большинства, или восстановить солидарное общество со скромным достатком каждого и разумным превышением доходов более энергичных и работящих, с высоким уровнем безопасности и возможностью жить по совести.

Для России абсолютным императивом стал переход к инновационному типу развития. «Сырьевая пауза», в течение которой страна могла перевести дыхание за счет продажи нефти и газа, кончается. Но при нынешнем уровне социальной несправедливости и гнетущем социально-психологическом климате «общее дело», которое требуется для большого инновационного проекта, невозможно. Такие проекты совершались в истории в обстановке духовного подъема двух полярных типов — или на основе частной инициативы индивида с его жаждой наживы (как формой религиозного подвижничества), или на основе народной солидарности ради общего спасения. Образец первого типа дал Запад, образцы второго типа мы наблюдали в незападных странах (Япония, Россия, теперь Китай). В реальности чистых случаев не бывает, но в главном приходится выбирать.

Устойчивое и обладающее большим потенциалом развития общество сложится в России, если оно не приобретет характер классового антагонистического общества, состоящего из собственников капитала и наемных работников. В рамках солидарного и оздоровленного общества будет возможно обеспечить всем не только жизнь по совести и без страха, но и достаток, существенно больший, чем был в советское время. Но это — после выхода из кризиса к стабильному развитию.

Однако наша культура преодолела механицизм социально-инженерных утопий первой половины ХХ века, и солидарное общество будет строиться без «больших скачков». Ослабленная, но сохранившаяся органическая (общинная) солидарность традиционного общества России будет дополнена рациональной (социал-демократической) солидарностью современного городского общества. Эксплуатация человека человеком — зло. Но в реальной жизни она может быть меньшим злом, чем ее запрет политическими средствами. Эксплуатация будет преодолеваться путем создания таких условий, при которых она невыгодна ни обществу, ни личности.

Государство будет менее патерналистским, чем поздний СССР. Как уже говорилось, избыточный патернализм государства в благополучный период жизни ведет к инфантилизации общественного сознания. Слабость советского государства в конце ХХ века была во многом обусловлена недостаточной гражданственностью населения, которое стало принимать наличные социальные условия как данность, которая не может быть устранена. Это свойственно «семейным» патерналистским отношениям на разных уровнях общности, от отдельной семьи до государства, несмотря на достоинства такого социального порядка в стабильный период.

В статье о роли «семейных» отношений на уровне государства сказано: «Система государственного патернализма подменяла гражданские отношения принципами организации домохозяйства. В семье любят не за высокие знания, а за уважение к другим членам домохозяйства; «глава» семьи стоит вне критики. Наличие формальных конституционных гарантий на отдых и образование при условии, если индивид вел себя «по правилам», обеспечивало стабильность жизни большинства домохозяйств».

В будущем постсоветском устройстве, на наш взгляд, изменятся не столько количественные параметры государственного патернализма, сколько его приоритеты. Людям будет предоставляться больше ресурсов для их развития, но от них будут требовать большей мобилизации.

В отношении распределения благ принципы возможной и желаемой социальной политики таковы:

Каждый гражданин России имеет право на некоторый минимум жизненных благ, которые даются на уравнительной основе. За это с него и спрашивается «по способности». Принцип «каждому — по труду» действует лишь за пределами этого минимума. Пропорции распределения по труду и по едокам нащупываются эмпирически, но чем беднее общество, тем относительно большая часть плодов общего труда расходуется на уравнительное распределение благ. Вероятно, по сравнению с концом 70-х годов будет меньше уравнительности в доходах, но больше — в доступе к образованию и здравоохранению.

Уравнительное распределение должно касаться именно минимума благ. Будет существовать рынок товаров и услуг (в том числе образования и медицины) для тех, кто хотел бы получить специальные блага согласно своим личным предпочтениям. Единообразие несправедливо.

В будущем, вероятно, будет возможно вернуться к советскому типу пенсий — не через пенсионные фонды, а из госбюджета. Обеспечение старости — обязанность всего народа (представленного государством), а не когорты нынешних налогоплательщиков. При этом сохранятся и накопительные пенсионные фонды для желающих накопить прибавку.

Важные точки напряженности вытекают из многонациональной природы России — по ним и били, когда ломали СССР. До 90-х годов ХХ века Россия никогда не сбрасывала кризисы в «слабые» регионы и не создавала зоны внутреннего «третьего мира». Поэтому она имела крепкий национальный тыл. Жить в едином сильном государстве — в интересах большинства населения всех народов. Связывающие их идеалы и интересы сильнее противоречий, они будут способствовать возрождению наднациональной солидарной общности того типа, который складывался в Российской империи и был достроен в СССР. В среднесрочной перспективе приоритетная задача российского общества и государства — строительство российской гражданской нации. С большой долей уверенности можно предположить, что оно будет следовать тем же принципам, что и незавершенное строительство нации в Российской империи, а затем в СССР (то есть без насильственной ассимиляции, без создания «этнического плавильного котла» и без апартеида).

Государственность и идеология. Советский тип государства — самодержавный, он основан не на разделении и равновесии «ветвей власти» в их противостоянии (сдержки и противовесы), а на их согласии под надзором безусловного авторитета (идеологии). Советы, в отличие от парламента, ищут единогласия, а не выясняют силу политических конкурентов через голосование. В такой сложной по составу стране, как Россия, только сильное самодержавие или сильная советская власть рождали механизм автоматического гашения конфликтов. Переход к политическому устройству западного типа привел к автоматическому разгоранию конфликтов.

Пока что мышление большинства граждан (в том числе и тех, кто занял антисоветскую позицию) тяготеет к государству советского типа (отсюда абсурдные с точки зрения парламентаризма обвинения Госдумы в «политизированности»). Однако восстановление такого государства невозможно (хотя не исключено, что оно будет строиться постепенно через «молекулярные» механизмы). Причина в том, что утрачен авторитетный арбитр, легитимирующий большие политические решения (как в начале ХХ века был утрачен авторитет Православия через образ Царя, без которого иссякла сила монархии). Общество расколото, при этом расколотые части склонны к тоталитаризму (желают единогласия). В этих условиях, на переходный период, требуется создание «шунтирующих» структур для ведения общественного диалога. Создание Общественной палаты по ряду причин оказалось неудачной попыткой, но, видимо, эти усилия продолжатся.

Устойчивые тенденции показывают, что в среднесрочной перспективе государство будет более рациональным и бесстрастным, менее патерналистским и идеократическим, нежели советское. Однако оба эти последних качества не исчезнут, и в России не возникнет «холодного» (технократического) «государства принятия решений».

В обозримом будущем государство России, видимо, не сможет опереться на общепринятую «тотализирующую» идеологию типа советской. Культурные и социальные различия в обществе резко усилились, Россия переживает волну этногенеза с бурным всплеском национального мифотворчества — все это исключает возможность морально-политического единства, необходимого для укоренения тотальной идеологии. Кроме того, индустриальная цивилизация в целом переживает кризис своих идеологий, связанный с глубоким изменением научной картины мира. Перестройка картины мира означает этап идеологического хаоса и нового большого идеологического строительства.

Нельзя ожидать в ближайшем будущем появления сильной идеологии, способной сплотить общество, задав ему ясные ориентиры на целый исторический период — такой идеологии, какой был марксизм в течение целого столетия. Однако можно найти общее «ядро» множества идеологических и культурных течений и договориться о союзе или сотрудничестве в рамках этого «ядра». Это и будет необходимый для преодоления кризиса общественный договор на основе многостороннего диалога. Это — «шунтирующий» механизм в сфере идеологии. Условия для его создания благоприятны.

Сегодня у граждан России накоплен достаточный жизненный опыт («опыт реформ»), а в интеллектуальной среде накоплены (хотя и не систематизированы) достаточные знания, чтобы выработать близкую и понятную людям идеологию нового типа — идущую не от абстрактных понятий, а от «абсолютных» категорий реальной жизни. Это — «идеология здравого смысла» с добавкой научного мышления. Но в то же время это идеология «исторического выбора», так что здравый смысл в ней должен быть возвышен до осознания того выбора, перед которым стоит не только Россия, но и все человечество.

Мессианизм советского типа (создание мирового лагеря социализма как «своей» цивилизации) будет заменен духовным участием в судьбе мира: спасти Россию — значит проложить одну из троп к выходу из общего кризиса. Это идеология, сопряженная с большим социальным проектом, но более «хладнокровная», чем общинный коммунизм. Она должна помочь освоить нестабильную реальность и вести дела в «переходные периоды» с необычными и плохо изученными угрозами.

Это идеология, включающая фундаментальные ценности русского культурно-исторического типа, позволяющая восстановить способность к логическому мышлению с опорой на здравый смысл и достоверное знание, а не на фантазии или догмы из учебника, которые в условиях кризиса ничего не объясняют. Она поможет выработать новый язык, адекватно выражающий реальность — взамен навязанного СМИ «рваного» набора ложных понятий, метафор и штампов. Она поможет снять разрушительные мифы, изгнать «идолов общественного сознания», сформулировать главные проблемы, стоящие перед обществом, описать возможные альтернативы их решения и задать критерии выбора тех или иных альтернатив.

Это — общий фон, на котором российское общество должно решить особые проблемы момента. Отсутствие общепринятой идеологии вовсе не означает, что общество и государство могут существовать без ядра коллективных представлений о Добре и Зле, о человеке и государстве, об их взаимных правах и обязанностях и т. д. — без всей той системы идей и «универсума символов», которые лишь жестче увязываются и прикрываются пленкой идеологии. Вся эта конструкция в нашем обществе потрясена и полуразрушена. Необходимо провести основательную расчистку, чтобы начать ремонт и новое строительство.