"Мед для медведей" - читать интересную книгу автора (Бёрджес Энтони)

Глава 8

На улице Герцена, как раз через дорогу от гостиницы «Астория», была стоянка такси. Пол нашел хвост длинной очереди и приготовился ждать. Был теплый летний вечер. Стоя на улице рядом с убого одетыми людьми, Пол неожиданно почувствовал, что на него снизошла Божья благодать. Он не был католиком, а сейчас вообще находился на земле безбожников, но тем не менее величественный небесный свод показался ему куполом храма. Он сиял мягкой и нежной голубизной, очевидно, такого же цвета были одежды Девы Марии. Впервые ступив на землю этой непонятной страны, Пол с необыкновенной остротой ощутил, что существует нечто исконное, изначальное, объединяющее его с живущими здесь людьми. Он искренне посочувствовал пожилой женщине, волокущей сетку с грязной картошкой и сушеной рыбой, порадовался вместе с мужчиной, который весь лучился восторгом, держа в руках перевязанную веревкой картонную коробку с надписью «Стекло».

Два неожиданных визитера простились с Полом весьма дружелюбно. Он даже видел, как они сели в свой «ЗИС». Конечно, не исключено, что они будут ждать его на судне, может быть даже прямо в каюте, но Пол решил, что это маловероятно. Он отчетливо видел, что под конец оба порядком устали и потеряли уверенность в успешном завершении дела. Все-таки интересно, почему славяне так подвержены унынию?

Но теперь у Пола возникли другие проблемы, которые придется как следует обдумать и как-то решить.

Сейчас, когда Мизинчиков вышел из игры, следовало распорядиться дрилоновыми платьями, причем желательно сделать это с умом, чтобы не попасть за нелегальную продажу импорта в большие неприятности. Причем неприятности могут начаться еще до попытки продажи. Уже по одному подозрению товар могут конфисковать. Это было бы неприятно. Не хотелось бы предстать перед глазами умершего Роберта и его вполне живой вдовы в невыгодном свете. Кроме того, у Пола было мало денег. Имеющихся в наличии дорожных чеков вряд ли хватит им с Белиндой, чтобы прожить здесь пять дней и отправиться в Тилбери, как это было запланировано, на «Александре Радищеве». Придется возвращаться домой на «Исааке Бродском», если, конечно, там еще не все каюты распроданы. Да, как пи крути, а с отдыхом не очень получается.

Примерно через час Пол сел в такси и к немалому удивлению обнаружил, что водитель не злится, не грубит и даже не хмурится, а, напротив, ведет себя приветливо и радушно. Видимо, он как раз пребывает в другой части общеславянского маниакально-депрессивного цикла – радостно-возбужденной. Водитель был довольно высоким, обладал густой, давно не стриженной шевелюрой и грязной рубашкой. В свое время Пол встречал подобную личность в пабе Сассекса. Тогда это был веселый безработный и звали его, помнится, Фред.

На пассажирском сиденье рядом с водителем валялось довольно много открытых сигаретных пачек. Создавалось впечатление, что малый только что начал курить и пытается выяснить, какая марка сигарет вызывает у него наименьшее отвращение. Он сразу определил, что Пол – иностранец, и принялся настойчиво предлагать организовать для него ознакомительную поездку по городу.

Пол вовсе не собирался долго кататься на ржавом драндулете, ему надо было быстрее добраться до порта. Поэтому он постоянно твердил одно и то же слово: «Пароход, пароход». Но водитель отказался понимать русский язык своего выгодного пассажира. Водитель решил, что Полу следует предоставить привилегию всех иностранцев быть непонятыми. Поэтому он добросовестно показал Полу памятник Ленину на площади Финляндского вокзала, Петропавловскую крепость, летний домик Петра (для которого соорудили специальную защитную оболочку), крейсер «Аврора», Летний сад вместе с окружающей его ажурной решеткой, Эрмитаж, Дворцовую площадь и Триумфальную колонну, Триумфальную арку возле Генштаба, броневик, с которого Ленин однажды произносил речь, стрелку Васильевского острова, академический театр драмы имени Пушкина и…

Пол устал повторять одно и то же слово: «Красивый, красивая, красивое», при этом окончания он изменял, полагаясь исключительно на волю случая, поскольку зачастую сам не был уверен в том, какого рода то, что ему в данный момент показывали.

В конце концов они достигли ворот порта. Уже зажглись фонари. Опускающиеся на город сумерки окутывали все вокруг серой дымкой. Скоро наступит ночь. Правда, в этих высоких широтах летом не бывает по-настоящему темно. Пол показал охраннику паспорт, и громыхающее транспортное средство въехало в порт. Снова очутившись в мире кранов, тюков и ящиков, Пол немного растерялся. Он не знал, где стоит «Исаак Бродский». Но водитель явно чувствовал себя здесь как дома и, всего лишь дважды поинтересовавшись у пробегавших мимо фигур: «Где «Исаак Бродский», товарищ?» – доставил Пола прямо к трапу.

Судно стояло у причала, величественное и почему-то немного пугающее.

– Одну минуту, – поспешно проговорил Пол, – я только схожу за женой. Моя жена, – повторил он для верности.

Знакомые английские слова тоже показались странными и пугающими. Полу даже почудилось, что у него нет никакой жены.

Он прошел мимо скучающего в одиночестве вахтенного офицера, ощутив мимолетное теплое чувство к знакомым лицам Хрущева и Гагарина на плакатах, запыхавшись преодолел длинный коридор, открыл дверь каюты и даже почти не удивился, увидев, что Белинды там нет. Койки были застелены, одеяла сложены и лежали в ногах. Но Белинды не было, Пол не заметил даже намека на то, что она когда-нибудь здесь была. Потрясенный, он еще раз проверил номер каюты. Никакой ошибки. Он втянул носом воздух и не почувствовал ни намека на запах любимых духов жены. И на столе пусто – ни расчески, ни пудры. Ее похитили! Это слово из недавно прочитанного детектива само всплыло в памяти. Он выскочил из каюты и побежал по коридору, издавая отчаянные вопли.

Не сразу, но все же на его пути возник юный матрос, видимо привлеченный громкими криками. Причем он не казался ни взволнованным, ни заинтересованным, и на энергично жестикулирующего Пола посматривал недовольно и лениво. Пол начал объяснять причину своего волнения, но вместе с тем его не покидало чувство, что этого матросика он уже видел раньше (но это невозможно). Все еще пытаясь внятно изъясниться на ломаном русском языке, Пол вспомнил, откуда он его знает. Из фильма «Броненосец Потемкин». Точно такое же лицо было у одного из юных мятежников, того самого, который чуть не съел ложку борща с червяками. Этот фильм показывали как-то вечером на русских курсах. Он смотрел его вместе с Робертом. Морячок не спеша прошествовал к судовому телефону, с кем-то поговорил, потом снова обернулся к Полу.

– Сейчас, – сказал он, – ждите.

В ожидании Пол раздраженно мерил шагами коридор.

– Что, черт возьми, здесь происходит? – не выдержав, заорал он. Только ответа все равно не получил. Он закурил, но почти сразу же выбросил сигарету, угодив ею точно в ведерко с песком. С плакатов ему радостно улыбались Хрущев и Гагарин. Судно издавало ровный глухой гул. В конце концов его терпение было вознаграждено появлением жующей девушки. Она на ходу вытирала пухлые губы салфеткой. На девушке было открытое летнее платье, она обладала приятным личиком и копной каштановых кудряшек. Раньше Пол не встречал ее на судне. Она сказала:

– Добрый вечер. Как вам понравился наш город?

Ее английский был весьма неплох.

– Моя жена! – воскликнул Пол. – Что вы сделали с моей женой?

– Ах, значит, вы – муж той несчастной женщины! Доктор на вас очень рассердился. Она же плохо себя чувствовала, ее нельзя было оставлять одну. – Ее глаза даже округлились при воспоминании о недавних драматических событиях. – Ужасная сыпь, а потом, у нее сильно распухли ноги. Просто жутко смотреть! Она так страдала.

– Где она? – взмолился Пол. – Пожалуйста, скажите мне, где она, я вас очень прошу.

– Мы вызвали «скорую помощь», – объяснила девушка, – и ее увезли. Ей было очень плохо. Она дралась с врачами и сестрами. Не хотела ехать. Она была… забыла слово… в бреду. И все время требовала какой-то мяч.

– Милосердный Боже, – прошептал Пол, – это она меня звала. Ей нужен был я, а вовсе не мяч. Меня зовут Пол, понимает? Я – Пол, а не ball…

– Вот оно что, – девушка расцвела в улыбке, – тогда все понятно. А мы тут голову ломали… Слава богу, все разъяснилось. Никаких тайн.

– Где она? – спросил Пол голосом, в котором уже не осталось ничего человеческого. – Куда ее увезли? Что вы сделали с моей женой?

Девушка сосредоточенно нахмурилась, почесала локоть, затем подбородок, после чего изрекла:

– В какую-нибудь из клиник. Нет, постойте, кажется, я слышала, доктор говорил, что ее повезут в Павловскую больницу. Учтите, это одна из лучших ленинградских больниц.

– Павлов? – насторожился Пол и моментально представил, как его горемычную супругу используют для опытов в страшной лаборатории, изучающей поведенческие рефлексы живых существ. Где-то звенит колокольчик, а у Белинды начинается слюноотделение. – И где бы это могло быть?

– Где бы это могло быть? Как забавно вы говорите по-английски! Это могло бы быть именно там, где было всегда. Я так думаю. В районе площади Мира и Садовой улицы. Вы должны немедленно отправиться к жене и сказать, что все еще любите ее.

Это было сказано без намека на улыбку. Похоже, в этой стране люди испытывают острый дефицит любви и относятся к ней чрезвычайно серьезно.

– Я непременно это сделаю, – так же серьезно пообещал Пол. Девушка снова расцвела в улыбке, кивнула ему на прощанье и удалилась по своим делам.

Неоновая вывеска на самом большом портовом здании сообщала морю, что здесь начинается Ленинград Протез снова угрожающе расшатался. Таксист нервно шагал взад-вперед по причалу и яростно пыхтел сигаретой. Счетчик в его машине мерно щелкал, отсчитывая копейку за копейкой в пользу того министерства, которое ведает работой общественного транспорта. Несмотря на довольно долгое ожидание, водитель выразил согласие ехать в Павловскую больницу. Такси вновь запрыгало по рельсам и грубым булыжникам в сторону выезда из порта. Полу и офицеру, проверяющему паспорта у ворот, очевидно, суждено было вскоре стать друзьями.

А в это время где-то в темноте портового офиса «Интуриста» спокойно лежали дрилоновые платья, такие мирные и такие опасные.

Сидя в такси, Пол ощутил, что у него щемит сердце. Но в тот момент он не думал о Белинде. В его душе звучала тоскливая, заунывная песнь о России, поселившая в его душе тяжелую печаль. Но почему? С чего бы ему испытывать какие-то чувства к России, к этим темным, мрачным складам, каналам? Тем не менее Пол ощущал странный комок в груди. Его переполняла острая жалость к этому городу, ко всем убогим городам, которые он никогда не видел, между которыми громыхают закопченные паровозики, выдыхающие в атмосферу черные клубы дыма. Эта страна была вся покрыта обширными степями, где одиноко выли волки, громко звонили колокола на соборах, варварски гремела Патетическая симфония, а ссыльные и осужденные тяжело передвигали закованные в кандалы ноги, ели кожаные ремни и выдалбливали могилы во льду. Здесь погибла под колесами Анна Каренина и закончил свой век гениальный гомосексуалист Чайковский. Бедный, милый Роберт!

На Невском проспекте горели фонари, ползли ярко освещенные трамваи, целовались влюбленные парочки, торопились домой припозднившиеся отцы семейств. У стены стоял светловолосый и очень лохматый пьяный. Убого одетые рабочие послушно стояли на краю тротуара, дожидаясь разрешающего сигнала светофора. Только увидев надпись «Идите», они начнут переходить улицу. Удивительно послушные люди.

А тем временем водитель такси, в котором ехал Пол, все глубже и глубже погружался в депрессию. Он уже не улыбался, не насвистывал, не приставал к Полу с рассказами о местных достопримечательностях и даже не курил. С мрачным и угнетенным видом он смотрел прямо перед собой.

Подъехав к больнице, которая, как и обещала девочка на судне, оказалась совсем рядом с площадью Мира, он выглядел настолько измученным и потерянным, что вполне сам мог претендовать на койку в этом славном медицинском учреждении. Все-таки славянский темперамент – это не что иное, как болезнь. Водитель наотрез отказался ждать и лишь печально покачал головой. Пол положил ему руку на плечо и несильно сжал его. Водитель судорожно схватил сжимающую его вялое плечо руку и стиснул ее изо всех сил. Физический контакт, казалось, принес успокоение обоим. Но тем не менее, отсчитав изрядное количество рублей и копеек, которые показывал счетчик, Пол добавил вполне приличные чаевые. Этот человек сейчас нуждался в чем-то значительно более крепком, чем обыкновенный чай.

Такси развернулось и покатило к оживленной магистрали. Воистину, у каждого имеется свой скелет в шкафу.

Павловская больница была, судя по всему, обычным муниципальным медицинским учреждением. Пол не мог судить обо всей России, но Ленинград показался ему городом с другой планеты, затерянной в далекой и не слишком развитой галактике. Грязные, выкрошившиеся во многих местах каменные ступеньки, коридор, который явно не ремонтировали со дня постройки этого здания. Стены были окрашены в мрачные коричневые тона, а запах мог бы свалить с ног неподготовленного человека. На входе Пола встретил маленький человечек весь в белом, на нем был даже белый колпачок, как у продавца газировки на улице. «Чего надо?» – полюбопытствовал он. Пол был уверен, что это не доктор, поскольку человечек обладал не слишком умной физиономией и большими, грубыми руками ремесленника.

– Моя жена, – тщательно выговорил Пол по-русски, – англичанка. Этих слов оказалось вполне достаточно. Человечек молча указал ему в глубь коридора, откуда неслись громкие крики Белинды:

– Нет! Нет! Нет! Ни за что! Я же говорю, нет! Да отпустите же меня! Уберите это от меня!

Строго говоря, это не было голосом респектабельной английской леди. Это вопила маленькая хулиганка из Амхерста, потому что в ее лексиконе выражение «черт побери!» было самым приличным. Где, интересно, она этого набралась? Насколько Полу было известно, Белинда росла единственным ребенком в весьма благополучной семье, правда, матери у нее не было, но отец был интеллигентным человеком, профессором… Пол вежливо проговорил:

– Спасибо. Маленький человек не менее вежливо ответил:

– Пожалуйста. И они быстро пошли по коридору на голос.

Кроме отчаянных воплей, оттуда временами раздавались громкие звуки совсем иного рода. Билась стеклянная посуда. И еще слышны были русские ругательства. Пол решительно открыл дверь.

Свет. Очень много белого света. Чужие лица, над которыми белеют совершенно одинаковые шапочки. Все повернулись на звук открывшейся двери. Кроме Белинды. Почти голая, она лежала на столе, с трудом удерживаемая двумя мощными сестрами. Она отчаянно вырывалась, трясла головой, отчего спутанная копна ее волос казалась живой, рот был широко раскрыт в пронзительном крике. Похоже, на нее пытались натянуть смирительную рубашку. Но не исключено, что это была самая обычная ночная сорочка.

– Пол, Пол, Пол, где, черт возьми… что, черт возьми… – как заведенная, повторяла она.

Человечек, заглянувший в комнату вслед за Полом, объяснил собравшимся, кто это, и мгновенно возникший при появлении в больничном помещении чужака настороженный интерес так ясе моментально исчез.

– Дорогая, – нежно проворковал Пол и обнял жену. Она уткнулась лицом ему в грудь и сразу же перепачкала белую рубашку смытой слезами тушью для ресниц.

Покрасневший от злости человек принялся сметать с пола разбитые стекляшки, при этом он громко и возмущенно что-то выговаривал по-русски.

– Да заткнись ты, – рявкнул Пол.

Оказывается, Белинда лежала не на столе, а на специальной тележке на колесиках. Вцепившись в Пола, она попыталась одновременно оттолкнуть тележку, словно это был башмак с роликами. Металлическая конструкция въехала прямо в спину подметающего осколки человека, который заорал, надо полагать, что-то вовсе уж нецензурное.

– Одежда, – попросил Пол, – где ее одежда? Куда вы дели одежду?

– Кровать, – закричала одна из сестер, почему-то по-немецки, – она должна остаться здесь и лечь в кровать.

Пока Пол тщетно старался собрать воедино свои далеко не блестящие знания немецкого языка, подошла еще одна женщина в белом.

– Мы считаем, что ваша жена должна остаться здесь, – проговорила она на вполне приличном английском. – Необходимо сделать кое-какие анализы.

– Слава богу, – искренне обрадовался Пол, – вы говорите по-английски. А то я совсем уже разуверился в своих знаниях русского. Скажите, что с ней?

– Я – доктор Лазуркина, – представилась женщина. – Я не очень хорошо говорю по-английски. Пока.

Женщина была чисто одета и, пожалуй, довольно красива, но какой-то слишком уж мужской красотой. От нее сильно пахло лекарствами.

– Конечно, – не стал спорить Пол, – конечно. Но что с ней?

– Где ты был? – рыдала Белинда, все еще судорожно прижимаясь к мужу. – Почему ты ушел и покинул меня? У-у-у…

Взъерошенная, с размазанной по лицу косметикой, опухшими и покрасневшими глазами, к тому же еще и завывающая, Белинда выглядела откровенной уродиной. Ухмыляющаяся пожилая женщина, очевидно старая медсестра, успокаивающе похлопывала строптивую пациентку по плечу. Чуть поодаль восседал сутулый мужичок, одетый, как и все присутствующие, в белое. Он не принимал участия во всеобщем бедламе, просто тихо сидел и что-то бормотал себе иод нос. Местный памятник спокойствию.

– Я не виноват, дорогая, – начал оправдываться Пол, прижимая к себе сотрясающееся от рыданий тело, – сначала меня задержали двое чиновников в гостинице, потом я очень долго ждал такси, потом… Успокойся, прошу тебя, дорогая, все позади, больше тебе не о чем волноваться.

– Ты меня не любишь, – хныкала Белинда, – и никогда не любил. Меня, несчастную, никто не любит.

По крайней мере, она прекратила биться в истерике. И то хорошо.

– Любовь, – громко заявила доктор Лазуркина, – это тема, которую всем надлежит как следует изучить. Даже нам, в Советском Союзе. Я имею в виду терапевтическое воздействие любви. Чувство, что тебя не хотят, отвергают твою привязанность, ощущение неудовлетворенности способны оказать разительное воздействие на состояние здоровья пациента. Тут еще так много неизученного!

– Вы превосходно говорите по-английски, – восхитился Пол.

– Психосоматические процессы весьма интересны, – в заключение сообщила доктор Лазуркина, продемонстрировав незаурядные лингвистические способности (любопытно, а какое время она отвела себе по плану на овладение языком в совершенстве?), – предположим, у вас соринка в глазу. Вытащить ее несложно, но как она туда попала? Этот вопрос не дает вам покоя. Случайно? А вдруг пет?

– Спасибо, – сказал Пол, – но пусть с проблемами моей жены разбираются органы здравоохранения нашей страны.

– Ну хорошо, – призналась доктор Лазуркина, – случай показался очень интересным лично мне. Но нужна ваша супруга, чтобы провести некоторые исследования. – И она положила руку на плечо Белинды.

Несчастная вздрогнула, как от удара, потом расслабилась и прошептала:

– Пусть мне вернут одежду. Я хочу домой.

Доктор Лазуркина сурово возразила:

– Она должна остаться. Мы не можем быть уверены, что с ней все будет в порядке, если она не останется под нашим наблюдением. К тому же нам чрезвычайно интересно получить капиталистическую пациентку.

– Я здесь не останусь! – заверещала Белинда, отталкивая от себя твердую, почти мужскую руку (еще и чисто вымытую). – Пусть мне немедленно принесут одежду. Я себя превосходно чувствую! Лучше не бывает! И вполне могу ходить.

Она бодро спрыгнула на пол и сделала несколько шагов в сторону двери.

– У нее только сыпь, – неуверенно сказал Пол. Она так и не прошла: на нежной шее продолжало пламенеть яркое пупырчатое пятно. – Мне еще говорили, что у нее отекли ноги, но я, честно говоря, не вижу никаких отеков.

– Со мной все в порядке, – приплясывала Белинда, – в жизни не чувствовала себя лучше. Пошли отсюда.

– Мы сделали ей обычные инъекции, – сказала доктор Лазуркина, – в Советском Союзе мы достигли больших успехов в области лечения антибиотиками.

– Я думал, пенициллин…

– Разумеется, ей ввели пенициллин. И уже имеется результат. Но здесь есть что-то еще. Мы решили, что наши новые антибиотики исказят картину заболевания и затруднят постановку диагноза. Вам понятно? Отлично. Нельзя лечить, в точности не зная, что ты лечишь.

Пол решил, что непременно оценит по достоинству последнее высказывание.

– А теперь, – сказала доктор Лазуркина, глядя на Белинду с профессиональным «голодом», – мы имеем случай, требующий глубокого и всестороннего обследования. С вашей супругой не все в порядке.

Белинда, которой сварливая санитарка все-таки принесла ее вещи, быстро оделась и уже приготовилась нанести на заплаканное лицо косметику.

– Я сейчас покажу вам, больна я или здорова, – злобно проговорила она, ожесточенно роясь в сумке.

– Что ж, – вздохнула мужеподобная доктор Лазуркина, – я думаю, вы вернетесь. А я подожду. Кстати, если вас беспокоит вопрос оплаты, то совершенно напрасно. В Советском Союзе медицинская помощь бесплатная.

– В Великобритании тоже, – ответствовал Пол.

– Да? – удивилась доктор Лазуркина. – Но в Советском Союзе лечение тоже бесплатное.

– А у нас, – грустно сказал Пол, – лечение зубов стоит очень дешево, почти бесплатно. Зато у вас… Большинство солистов вашего Кировского балета выполняют свои антраша с английскими вставными зубами, которыми они обзавелись, когда приезжали на гастроли в Великобританию и танцевали в нашем Ковент-Гарден. Не подумайте, мне не жалко, я далек от мысли попрекать их этими зубами. Люди должны что-то отдавать, а что-то получать взамен.

– В таком случае должна вам сообщить, – заметила проницательная доктор Лазуркина, – что мне совершенно не нравятся ваши нижние передние зубы. Похоже, они вот-вот выпадут.

Пол уже открыл было рот, чтобы поведать глазастой докторше свою печальную историю о стоматологическом клее и бдительном таможеннике, но неожиданно почувствовал, что слишком устал, чтобы продолжать дискуссию, и очень хочет чего-нибудь выпить.

– На все есть свои причины, – ухмыльнулся он, – и поверьте, мы вовсе не дураки, хотя, вероятно, кажемся ими.

Доктор Лазуркина подняла голову. Белинда к тому времени уже успели накрасить губы вызывающе яркой помадой, пройтись пуховкой по щекам и аккуратно причесаться.

– Не могли бы вы распорядиться, – обратился Пол к доктору Лазуркиной, – чтобы нам помогли найти такси. Я отвезу жену в гостиницу и уложу в постель.

– Мне осточертела постель, – громко заявила Белинда. – Есть хочу. И пить.

Доктор Лазуркина произнесла несколько фраз по-русски, затем грустно посмотрела на оживленное личико Белинды и сказала:

– Эйфория. Это временно. И быстро пройдет. Что ж, дело ваше, только имейте в виду, что я дежурю до утра.