"Корень зла" - читать интересную книгу автора (Полевой Пётр Николаевич)

X ТАЙНЫЙ ГОСТЬ

Когда Алексей Шестов узнал о неудаче своего сватовства, он стал очень горевать и сокрушаться. Он был почти уверен в успешном исходе задуманного дела, он знал, что сестра его, боярыня Ксения Ивановна Романова, пользуется милостивым расположением царевны Ксении и что царевна не откажет в своем ходатайстве перед матерью-царицей. Заботы царевен о подыскании женихов для их сенных боярышень и о щедром наделении их в случае замужества были делом весьма обыкновенным в придворной среде, и Алешенька Шестов знал очень хорошо, что его родство с боярами Романовыми давало ему значительное преимущество перед всеми иными женихами. Ему даже и в голову не могли прийти те тонкие нити придворных отношений, которые привели к отказу, и потому на первых порах он даже подумал, что Иринья почему-то не пожелала выйти за него замуж… Вот он и загрустил, и задумался, и голову повесил…

Хорошо еще, что как раз около этого времени Алешенька назначен был в приставы к польскому послу Льву Сапеге, и эта трудная, хлопотливая обязанность, отнимая у него все время, в значительной степени способствовала тому, что его личная невзгода была ему менее тягостна и менее ощутительна.

Действительно, по современным московским понятиям и обычаям, всякие иноземные послы (а тем более польский) содержались на Посольском дворе под таким строгим надзором, что на все время пребывания в Москве должны были отказаться от всяких сношений с внешним миром и жить в стенах своего двора, как в стенах обители с чрезвычайно строгим уставом.

Находясь при Посольском дворе безотлучно, Алешенька Шестов не знал ни днем, ни ночью никакого покоя и даже не смел отлучиться на романовское подворье за вестями о своей суженой. Вести с подворья получались только через Михаила Никитича, который частенько заглядывал на Посольский двор и навещал Алешеньку не иначе как с двумя своими закадычными приятелями, Петром Тургеневым да Федором Калашником.

— Эй, Сенька! — кричал Алешенька по нескольку раз в день, высовывая голову из своей избы в сени.

Сенька, молодой малый, слуга Алешеньки, тотчас появлялся на пороге.

— Сбегай к воротам, посмотри, не едут ли наши с подворья?

И Сенька возвращался все с тем же ответом:

— Не едут-ста, не видать-ста их, батюшка Алексей Иваныч!

И Алешенька нетерпеливо топал ногою и начинал с сердцем толкаться из угла в угол по своей избе, пока кто-нибудь не прерывал его грустных размышлений приходом и запросом, касавшимся его служебных обязанностей.

После одной из таких посылок Сеньки к воротам в избу к Алешеньке вошел старый стрелецкий урядник и, остановившись около порога, старательно закрыл за собою дверь.

— Алексей Иванович, батюшка! — сказал старик, закладывая руку за пазуху. — У нас на дворе неладное творится, как бы нам с тобою в ответе перед государем не быть?..

— Ну, что же бы такое, Силантьич?

— А то, что у поляков в городе приятели завелись и с ними весточками обсылаться стали…

— Как так? Да у нас, кажется, так строго, что к ним и муха не пролетит? День и ночь дозором ходят…

— За всем не усмотришь, Алексей Иванович! Я ведь вот уж который год здесь на дворе урядничаю и все, кажись, иноземные хитрости знаю, а и то вот, поди-ка ты… Чуть-чуть не околпачили!..

И старик вынул из-за пазухи какой-то стеклянный пузырек, тщательно заткнутый пробочкой и запечатанный сургучом.

— Иду, эта, я сегодня утром по двору, позади главного посольского дома, где от него переход с крылечком к шляхетской избе сделан, и вижу — вышел на крылечко набольший Сапегин холоп да руками-то знаки какие-то делает, словно бы через забор с кем разговор ведет…

— Ну! А ты что же?

— А я и притаился за углом, и вижу — он что-то из-за пазухи вынул, в снежок скомкал да тот снежок-то через забор и махнул! Я притаился, и — ни гугу! А холоп-то все на крылечке стоит, словно бы чего выжидает… И вдруг вижу — из-за ограды, с переулочка, летит снежок прямо к крылечку да под крылечко-то и угодил! Холоп только стал сходить с лестницы, а я тот снежок в шапку, да и был таков! Как пришел к себе в сторожку, вижу, в снежке-то пузырек, а в пузырьке-то том писулька вложена… Изволь сам посмотреть.

— Ай да Силантьич! Молодец! — сказал Алешенька. — Подкараулил и накрыл. Вот как приедет дьяк с Посольского приказа, так я ему писульку покажу, пусть разберет, и о службе твоей скажу… Только до поры до времени ты никому ни слова! И виду не подавай! А в этом месте, около крылечка, надо тайный дозор поставить да и присматривать за ляхами в оба…

— Слушаю, батюшка, Алексей Иванович! Будь спокоен на этот счет! — отвечал старый урядник и взялся за скобу двери.

Но в это самое время дверь распахнулась настежь, и Сенька как угорелый вбежал в избу.

— Едут! Едут! — кричал он впопыхах. — Наши с подворья к тебе в гости едут!

Несколько времени спустя Михайло Никитич Романов со своими двумя неразлучными спутниками Петром Тургеневым и Федором Калашником переступили порог избы и по-приятельски поцеловались с Алешенькой.

— Небось соскучился по нас? — спросил Шестова молодой богатырь. — Давненько ведь мы у тебя не бывали?..

— Как не соскучиться! Сижу тут как в заточенье, света Божия не вижу, вестей никаких не слышу. Хоть волком вой!

— Ну, зато на этот раз мы в твою обитель с вестями добрыми пожаловали, — весело сказал Тургенев. — Спроси-ка Михайла-то Никитича?

— Говори, говори скорее! Какие вести? — торопил Шестов Романова, крепко хватая его за руку.

— Погоди, погоди, рукав у чуги оборвешь! Все я сам расскажу! — смеясь, отговаривался Михайло Никитич.

— Смилуйся, говори! — горячо упрашивал Шестов.

— Приехала к нам на прошлой неделе сестра Иринья Никитична, что за Иваном Годуновым, да и говорит сестре твоей: «А слышала ли, боярыня, что с боярышней Ириньей сталось?»

— Что сталось? — вскрикнул Алешенька, быстро вскакивая со своего места.

— Да уймись же ты, непоседа! — крикнул Федор Калашник. — Ведь сказано, что с добрыми вестями приехали!

Алешенька опустился на лавку и впился глазами в широкое добродушное лицо Романова, который преспокойно продолжал:

— Сестра твоя и говорит моей сестре, что ничего не слышала, а та ей и рассказала: твоя-то суженая Иринья Луньева из сенных боярышень разжалована в помощницы к боярыне Хамовного двора и сослана в село Кадашево…

— Так вот они, твои добрые вести? — гневно крикнул Шестов. — Иль вы смеяться надо мной приехали?

Друзья разразились действительно самым искренним смехом.

— Да ты, по крайности, дослушай! — сказал Тургенев. — Авось и сам вести хвалить будешь?

И когда Тургенев с Федором Калашником кое-как поуломали и поуспокоили Алешеньку, Романов так же спокойно, как и прежде, продолжал:

— Сестра твоя расплакалась, сейчас послала разузнать, как там твоей боярышне в Кадашах-то живется, и скорешенько от той к нам на подворье весть пришла, что ты ей жених по сердцу…

Алешенька просиял при этих словах Романова и отвернулся в сторону, чтобы скрыть свое волнение.

— И мать-царица ее за это тотчас и с глаз долой, хоть бы в этом Романовым назло, наперекор, в обиду сделать!..

— Змея подколодная! Малютина дочь Скуратовна! — с озлоблением прошептал Алешенька.

— Да нам страшна ли ее злость? — добродушно улыбаясь, произнес Романов. — От нее нам и обида не в обиду! Бог с ней! Да погоди — ты дальше слушай! Как узнала Ксения Ивановна, что за тебя Иринья не прочь замуж выйти; она и говорит: «Не бывать в этом деле по-годуновскому! Будет по-нашему, потому это не царское дело чужому счастью завидовать да свадьбы расстраивать!» И мы втроем, я с Федором Калашником да с Петром Тургеневым, решили тебе в этом деле помочь!

— Недаром же нас «нерасстанными животами» величают! Все трое за один! — сказал Федор Калашник.

— Да как же вы можете помочь мне? — удивленно спросил Алешенька.

— А так же! — сказал Михайло Никитич. — Твою боярышню из неволи выручим, из-под руки кадашевской боярыни вызволим, ни дать ни взять как в сказках красную девицу от бабы-яги… Да на лихую тройку и под венец с тобой поставим. В наших вотчинах ростовских тебя и повенчают!

— Ох, Господи! — горячо произнес Алешенька, с умилением поглядывая на друзей своих.

— Ну, понял, чай, теперь, что мы тебе добрые вести привезли? — сказал Федор Калашник. — А ты уж тут, кажись, и колдовать начал? Это что тут у тебя за снадобье?

И он указал на пузырек с запиской, стоявший на столе перед Алешенькой.

— Ах, я было и забыл о пузырьке-то об этом! — спохватился Алешенька и рассказал приятелям о своей беседе с урядником.

— Как хочешь, друг, — сказал Петр Тургенев, — а на мой взгляд, это ты затеял не гораздо, дьяка дожидать!.. Надо тебе самому эту грамотку прочесть!

— И я так думаю, — подтвердил Романов. Шестов согласился с их мнением, и пузырек решено было взломать. Оградив себя крестным знамением от всяких зловредных чар, Шестов отбил у пузырька горлышко и вынул из него узкую полоску бумаги, на которой по-польски было написано:

«Жди меня сегодня вечером, пан Сапега! Узнаешь новое, чего тебе и во сне не грезилось».

Друзья переглянулись.

— Что же это такое? Разве змием огненным в трубу к нему прилетит? Чай, тоже смотрим мы здесь? Или между стражей есть предатели? — заговорил Алешенька. — Так я же всю ночь глаз не сомкну и выслежу, кто жаловать к послу изволит по ночам!

— Давай и мы тебе поможем! — сказали разом приятели Шестова. — На нас уж можешь положиться, не выдадим да и не выпустим!

— Спасибо вам, что посоветовали мне грамотку прочесть! Пока я ожидал бы дьяка-то из приказа, птица-то улетела бы! — суетился Алешенька, расхаживая по комнате. — Теперь же мы ей всяких ловушек наставим — авось и попадется?

И Алешенька позвал старого урядника, приказал ему везде усилить караулы, а из-под крылечка тайный дозор убрать.

— Я сам там буду сторожить вот с ними! — сказал Алешенька, указывая на своих приятелей. — Если кто из твоих стрельцов подметит, что лезет через забор иль крадется около ограды человек, сейчас окликни, и если не ответит — хватай и в избу, сюда веди, не подымай тревоги, чтоб не вступилась в дело челядь посольская…

— Как приказываешь, так и исполним! — сказал урядник и ушел, чтобы распорядиться стрелецким караулом. А между тем Алешенька стал совещаться с приятелями, как и где устроить им засаду.

— Я ухоронюсь в клетушке около заднего крылечка, а ты, Петр Михайлович с Федором, как стемнеет, засядьте за бревнами, что насупротив крыльца к ограде привалены от переулка, а ты, Михайло Никитич, ходи по ту сторону двора да посматривай, чтоб караульные-то не дремали… Да есть ли у вас у всех запас на случай?

— У нас обоих засапожники! — сказал Федор, кивая на Тургенева и вынимая напоказ из голенища рукоять ножа.

— А мне вели дать только дубинку поувесистей, — сказал Михайло Никитич.

— Ему и той не надо! — сказал Федор Калашник, смеясь. — У него каждая ручища по два пудища весит!

— Да ведь и то сказать, незнакомый гость, чай, один к нам пожалует? А одного, какой он там ни будь, мы втроем в узел завяжем! — сказал Шестов. — Только, чур, уговор такой, если пожалует, пускай сюда войдет, пусть и у Сапеги побывает, а как назад направится — тут и бери его!

Стемнело. Зги не видно на Посольском дворе. Давно погашены огни, давно улеглась шумливая и задорная посольская челядь. Потух огонек и в спальне Сапеги. Только пристально всмотревшись в темноту, можно было рассмотреть темные очертания зданий и ограды Посольского двора. Но вот за оградою, со стороны переулка, послышался легкий шорох, потом осторожный кашель. Как бы в ответ на это, кто-то громко кашлянул наверху, на заднем крылечке. Тень человека показалась над забором, потом появилась на куче бревен и осторожно спустилась во двор.

Тургенев и Федор Калашник видели из своей засады, как эта темная неопределенная тень скользнула по двору к крыльцу и исчезла.

Прошел добрый час времени. На Посольском дворе царила такая тишина, что слышны были даже и отдаленные звуки ночи над спящим городом. И вдруг Алешенька из своей засады услышал легкий скрип шагов наверху, над крыльцом, в то же время до его слуха долетели отдельные слова из разговора двух людей, говоривших вполголоса по-польски:

— Через два дня царевича здесь уж не будет… К вам переправим на рубеж… А там уж ваше дело! — говорил один голос.

— Бардзо пшиемно3, - отвечал другой голос тоже тихо. — Наияснейший пан наш круль Зигмунт его не выдаст…

— Какая польза выдавать-то! Ведь мы же все… Ведь нам только и нужно…

Тут голос понизился до шепота… Ничего не стало слышно, пока один из говоривших не произнес:

— До видзэнья, пан! 4

Наверху дверь легонько скрипнула, притворяясь, на ступеньках послышались осторожные шаги. Темная тень человека, закутанного в шубу, скользнула мимо Алешеньки, который дал ей отойти на несколько шагов от крыльца и потом в один прыжок очутился около непрошеного гостя.

— Стой! Давай ответ! Зачем пожаловал? И кто ты таков? — проговорил шепотом Алешенька, хватая незнакомца за воротник шубы.

Незнакомец не смутился нисколько и проговорил совершенно спокойно:

— Испугать задумал? Думаешь, так тебе в руки и дался!

— Врешь — не уйдешь! Говори, кто ты! — горячился юноша, не выпуская воротника шубы.

— Я злой ворог Годуновым, их сгубить поклялся и на том свою душу бесу продал! — глухо проговорил незнакомец.

Алешенька невольно выпустил воротник шубы. Незнакомец и с места не тронулся.

— А ты за что дружишь им? Не за то ли, что мать-царица твою боярышню со света сжить хочет? В Кадаши без вины сослала, а теперь ладит на Белоозеро отправить?

— Ты лжешь! Быть не может!

— Или за то ты Годуновых жалуешь, что они на Романовых злобой пышут и их погубить измышляют? — продолжал незнакомец, не обращая внимания на восклицание юноши.

— Будь они прокляты! — невольно сорвалось с языка у Шестова.

— Вот это в одно слово! — быстро и горячо сказал незнакомец. — Да так и знай, их дни сочтены! Из гроба встал законный царь, в том их погибель!

— Да сгинь же ты, пропади! С нами крестная сила! — едва мог выговорить юноша, озадаченный загадочными речами незнакомца.

— Спасибо, что пропуск дал, — отвечал тот насмешливо. — Спасибо, что и приятелей своих из засады не зовешь! Ты думаешь, я не знаю?.. Я все знаю, недаром мне бес-то приятель!.. Ну так ты же не думай, господин Шестов, что я спроста к тебе в гости полез. Вот на, послушай!..

И незнакомец жалобно мяукнул по-кошачьи. В двадцати местах за оградой двора и по всему переулку откликнулось такое же жалобное мяуканье.

— Изволишь видеть? — сказал незнакомец Алешеньке. — У нас уж так порешено, что, если бы я отсюда не вышел да годуновцам бы попался в лапы, мои головорезы запалили бы двор с четырех концов. Никто бы из него живой не выскочил!

В отдалении послышался свист, через минуту повторился ближе.

— Меня зовут, — поспешно произнес незнакомец. — Прощай… Да на расстанье вот тебе совет: скажи своим Романовым, чтобы за кладовыми своими смотрели зорко… Есть там один предатель у них, Годуновым их продать собирается!

Свист повторился в третий раз, под самым забором. Незнакомец в один прыжок очутился на бревнах, вскарабкался по ним как кошка и исчез во мраке…

А юноша, совершенно растерявшийся от всего им слышанного, с минуту еще простоял на месте словно околдованный, и Федор Калашник с Петром Тургеневым, выйдя из засады, долго не могли от него добиться толком, что с ним случилось, кого он видел, с кем и о чем он беседовал в глубоком мраке ночи?