"Охота на лис" - читать интересную книгу автора (Уолтерс Майнет)

Глава 24

Лео ответил с первого гудка.

— Лиззи? — тихо прошептал он так, словно находился в многолюдном месте и не хотел, чтобы его услышали.

Номер Марка в списке номеров на телефоне Лео не числился, но все равно было странно, что первое предположение, которое пришло ему в голову при звуке звонка с незнакомого номера, было, что ему звонит сестра.

— Нет, это Марк Анкертон. — Он напряг слух, чтобы услышать малейший шорох, исходивший от Лео, но не услышал ничего. — Почему вы подумали, что вам позвонила Лиззи?

— Не ваше дело! — грубо ответил Лео, повышая голос. — Что вам надо? Кстати, Марк, как проводите Рождество? Как здоровье моего папочки?

— Да бросьте! Где вы?

Смешок в трубку.

— Вам бы очень хотелось узнать?

— Не особенно. Собственно, мне нужна Лиззи. Я пытался найти ее по домашнему телефону, но она не отвечает. Вам не известно, где она и все ли с ней в порядке?

— Да вам ведь плевать на нее.

— Я не стал бы звонить, если бы мне действительно было плевать. — Он украдкой бросил взгляд на Джеймса. — Ваш отец решил увеличить выплаты на ее содержание. Его также беспокоит ваше положение. Конечно, он совсем не в восторге от сцены, которую вы устроили на днях… но он хочет быть справедливым. — Марк взял Джеймса за руку, почувствовав, как тот весь вскипает от возмущения.

Лео злобно рассмеялся:

— Вы имеете в виду ту ссору, которую он устроил? Я ведь ни слова не сказал. Он совершенно выжил из ума. Ему ничего нельзя доверять. — Лео сделал паузу, словно ожидая ответа от Марка. — Вы, как обычно, рядом, дергаете дряхлую куклу за веревочки. Так знайте, я нанял адвоката, который собирается оспорить завещание. Старик уже несколько лет, как свихнулся, мать скорее всего тоже. А вы составляли их новые завещания, ни разу не усомнившись в умственных способностях того и другого.

Марк проигнорировал его разглагольствования.

— Да, вы совершенно правы — я рядом со своим клиентом. Я не хотел, чтобы на Рождество он оставался в одиночестве. — Он сделал еще одну попытку: — А где находитесь вы?

Снова злобный хохот.

— Боже, какой заботливый сукин сын! Вы не хотели, чтобы он оставался в одиночестве на Рождество! Вы даже не представляете, как омерзительны мне ваши слова! Гребаный Марк это… гребаный Марк то… Вам удалось повлиять и на мать. Отец с незапамятных времен раскачивает поместьем, как приманкой, у нас перед носом, но мать всегда собиралась оставить деньги нам.

Марк решил больше не сдерживать возмущения.

— Если вы таким дерьмом кормите своего нового адвоката, то, боюсь, далеко вы с ним не продвинетесь. Вам с Элизабет были предъявлены копии завещания Алисы. Она хотела, чтобы ее деньги послужили какой-нибудь благой цели, и прекрасно понимала, что если оставит их вам, то единственная цель, которая будет с их помощью достигнута, — ваш полный нравственный и физический распад.

— И кто вложил ей в голову эту идею?

— Вы, когда послали Лиззи забрать картины Моне.

— Они принадлежат ей.

— Отнюдь. Мать Джеймса передала их ему во владение до его смерти. И только потом они, по ее завещанию, должны перейти Лиззи. Алиса была просто вне себя от ярости. Она понимала, что, если картины попадут вам в руки, вы их немедленно продадите… И конечно, попытки Лиззи заполучить картины стали причиной еще одной неприятной сцены с криками и взаимными обвинениями. Откровенно говоря, вам нужно благодарить покойную мать за то, что она вообще не завещала все, что имела, благотворительным фондам, оставив вас ни с чем. По крайней мере, передав состояние вашему отцу, она предоставила вам еще один шанс доказать, что вы способны измениться к лучшему.

— Он не оставит нам деньги ни при каких обстоятельствах. Бекки сказала, что их получит дитя любви Лиззи. — Презрительное фырканье. — Кстати, как она там поживает? Полагаю, вернулась к вам… Она заявила мне, что вы ее примете в любой момент с распростертыми объятиями.

Слова Лео застали Марка врасплох.

— Бекки?

— Конечно, Бекки. Вас бросало так много женщин, что даже и не вспомните, о ком идет речь? Ну что ж, она ждет вас… Можете передать ей мои слова. Она двуличная сучка… — еще один смешок в трубку, — но что я вам говорю, вы сами это знаете. И поделом вам. Помните то дерьмо про мандрагору?.. Вы были моим должником.

Марк задумчиво потер рукой нижнюю челюсть.

— Я не видел Бекки с тех самых пор, как она ушла от меня к вам. И к вашему сведению, я скорее перережу себе глотку, чем буду иметь дело с какой-нибудь из использованных вами шлюх. Подпорченный товар меня не интересует.

— Черт с вами!

— И еще к вашему сведению, — продолжал Марк, — мать не оставила бы вам ни одного фартинга, если бы не мои уговоры. Итак, у вас нет желания поблагодарить меня за пятьдесят тысяч?

— Скорее я перережу себе глотку. Ну и где картины?

Странный вопрос.

— Там же, где и всегда.

— Нет, их там нет.

— Откуда вам это известно?

— Не ваше дело. Где они?

— В безопасности, — сухо и кратко ответил Марк. — Ваша мать полагала, что вы предпримете еще одну попытку заполучить их.

— Вы хотите сказать, вы полагали… Маме самой никогда бы не пришло в голову ничего подобного. — Еще одна пауза. — Вы что, в самом деле с ней не встречались? Она говорила, что ей достаточно поманить вас пальчиком, и вы бегом прибежите.

— О ком вы?

— О Бекки, конечно. Я не сомневался, что вы такой болван, что платите все ее долги. Между прочим, это меня очень веселило. Мне нравилось, что кто-то вас обирает. Ведь мания-то у нее — хроническая.

— Какая мания?

— Сами догадайтесь. Кстати, отец всерьез собирается повысить выплаты на содержание Лиззи?

«Игра?..»

— Да.

— И насколько?

— Пятьсот в месяц.

— Боже! — воскликнул Лео с отвращением. — Гроши. Он ведь целых два года не повышал выплаты. Неужели вы не могли уговорить его хоть на штуку?

— А вам-то какое дело? Все равно деньги достанутся не вам.

— Я на них и не рассчитываю.

Ну что ж, неплохо, цинично подумал Марк.

— Лучше, чем ничего. Если она уже прокутила материнские пятьдесят тысяч, ей будут гарантированы пятьдесят бутылок джина в месяц… Но Джеймс выплатит их только после личного разговора с ней.

— А как насчет меня самого?

— Я веду переговоры.

— Только не ожидайте благодарности. От меня вы можете рассчитывать на единственную благодарность — пожелание как можно скорее оказаться на глубине шесть футов под землей.

— Идите в задницу.

На сей раз в трубке раздался веселый смех.

— Боюсь, в данный момент это моя единственная альтернатива.

Марк невольно улыбнулся.

— Можете рассказать о ней подробнее, — проговорил он сухо.

— Вы явно с какой-то целью надавили на отца, — сказал Лео после секундной паузы. — Он бы скорее повесился, чем увеличил выплаты. Итак, с какой целью вы звоните?

— Вы знаете Элеонору Бартлетт? Ту, что живет в Шенстед-Хаусе?

Молчание.

— Вы когда-нибудь с ней разговаривали? Знакомили ее с Элизабет?

— Почему это вас так вдруг заинтересовало?

Марк подбросил воображаемую монетку. Выпало — будь откровенным. Да и в любом случае, что он теряет? Если Лео как-то причастен к происходящему, то он все и так знает. А если нет…

— Она обвиняет Джеймса в инцесте, говорит, что он отец ребенка Лиззи, и заявляет, что рассказала ей обо всем сама Лиззи. Элеонора пользовалась телефоном для запугивания Джеймса, что является уголовным преступлением, и я посоветовал ему заявить в полицию. Но прежде чем мы обратимся в полицию, мы хотим знать, правда ли, что Элеонора Бартлетт слышала все это от Лиззи.

В голосе Лео звучало торжество:

— И почему же вы полагаете, что это клевета?

— А вы полагаете, что нет?

— Зависит от того, сколько она стоит.

— Ничего не стоит.

— Ошибаетесь, дружок. Репутация отца очень много для него значит. Начните переговоры с ним, исходя из упомянутого условия, и выясните, сколько он готов заплатить за ее защиту.

Марк ответил не сразу.

— А как насчет вашей репутации, Лео? Сколько стоит она?

— У меня в данном случае с ней нет никаких проблем.

— Они, несомненно, возникнут, если я повторю наш сегодняшний разговор в полиции и добавлю к нему еще и те обвинения, которые выдвигает против вас Бекки.

— Вы говорите о той ерунде, что она прет на меня по поводу того, что я заставлял ее брать деньги взаймы? — едким тоном произнес Лео. — Она не выдерживает никакой критики. Бекки сама по уши в долгах. — Подозрительная пауза. — Но вы только что сказали, что не разговаривали с ней.

— Я сказал, что не виделся с ней. А разговаривал я с ней по телефону не далее как полчаса назад. Она отличалась необычной прямотой, когда речь шла о вас… Боюсь, все, что она говорила, было далеко не комплиментарным. Она обвиняет вас в насилии… Говорит, что боится вас…

— О чем, черт возьми, вы говорите? — злобно прервал его Лео. — Я и пальцем к этой сучке не прикоснулся.

Марк бросил взгляд на Джеймса.

— Я не о ней, а о другой вашей жертве говорю. Вы не догадались?

— На что вы намекаете?

— Все-таки попытайтесь догадаться сами. Когда подобные вещи к вам не относятся, вы считаете их смешными, даже пытаетесь на них заработать деньги.

Наступила долгая пауза.

— Вы не могли бы объясниться короче и определеннее?

— В данных обстоятельствах нет.

— Отец слушает?

— Да.

Телефон мгновенно отключился.

За два часа Нэнси получила три противоречивых сообщения. Первое было от Джеймса, сказавшего весьма обеспокоенным голосом, что, как ни приятна была ему встреча с ней, при сложившихся обстоятельствах ее дальнейшие визиты в Особняк крайне нежелательны. Затем сообщение от Марка, в котором говорилось, что Джеймс лжет. И наконец, третье, где речь шла о каких-то чрезвычайных обстоятельствах. Все ее попытки связаться с Марком по телефону заканчивались неудачно — звонки переадресовывались на автоответчик. А ее эс-эм-эска так и осталась без ответа.

Нэнси беспокоилась по поводу того, что ей пришлось бросить дела в Бовингтоне и отправиться в пятнадцатиминутное путешествие в Шенстед. Она чувствовала себя просто идиоткой. Какие обстоятельства? Тем более чрезвычайные? Особняк «Шенстед» был погружен во мрак, и, когда Нэнси позвонила в дверь, ей никто не ответил. Время от времени из-за туч выглядывала луна, освещая фасад старинного здания, но вокруг не было никаких признаков жизни. Она пыталась что-нибудь разглядеть сквозь оконные стекла библиотеки, какие-нибудь намеки на свет, пробивающийся под дверью, ведущей в гостиную, но смогла увидеть только свое собственное отражение.

Ей сделалось неуютно. Что подумает Джеймс, если вернется и увидит, что она заглядывает к нему в окна? Хуже того, что он может подумать, если сейчас наблюдает за ней из неосвещенных комнат Особняка? Какие бы обстоятельства он ни имел в виду, вероятно, они все еще достаточно актуальны, и его слова по их поводу были ясны, определенны и не требовали никаких толкований. Больше он не желает ее видеть. Нэнси вспомнила его утренние слезы и собственную растерянность и поняла, что ей не следовало приезжать.

Нэнси вернулась к машине и села на водительское сиденье. Она пыталась убедить себя, что они пошли в какой-нибудь паб — так бы, к примеру, поступили ее родители, — но это показалось ей маловероятным. В данных обстоятельствах — но в каких обстоятельствах? — интуиция подсказывала Нэнси, что они не должны были уйти из дома. Сообщения, полученные от Марка. Скрытная натура Джеймса.

Его изоляция в последнее время. Близость бродяг. Капкан, который кто-то установил для собаки Джеймса. Все это крайне подозрительно.

Вздохнув, Нэнси извлекла из бардачка фонарик и вышла из машины. Да, она, конечно, пожалеет о том, что приехала сюда. Можно держать пари — они сидят в гостиной и делают вид, что их нет дома.

Девушка прошла к террасе.

Свет в гостиной выключен, а дверь на террасу заперта изнутри. Приложив руку козырьком ко лбу, Нэнси попыталась рассмотреть, что внутри помещения, и по едва заметным огонькам догоравших в камине углей заключила, что комната пуста. Решив довести начатое дело до конца, Нэнси отошла на несколько шагов назад, чтобы взглянуть на окна второго этажа, и ощутила неприятное чувство, осознав вдруг, что находится на том или почти на том месте, где умерла Алиса.

Какая-то ерунда, подумала она. Сумасбродная затея, задуманная чертовым Марком Анкертоном. Надо же: мурашки от суеверного ужаса из-за женщины, которую она никогда в жизни не видела. Внезапно затылком она ощутила чье-то присутствие у себя за спиной, чей-то тяжелый взгляд… Она даже услышала дыхание…

Нэнси резко повернулась, прочертив светом фонарика широкую дугу…

Полицейский постарше громко постучал в дверь автобуса Лиса и совсем не удивился, когда никто не ответил. Он проверил ручку, понял, что автобус заперт, затем обернулся и вопросительно взглянул на Вулфи.

Белла раздраженно вздохнула.

— Чертов придурок! — пробормотала она, прежде чем вновь продемонстрировать полицейскому дежурную улыбку.

— Вы знаете, где он? — спросил Баркер.

Белла отрицательно покачала головой:

— Я думала, он спит. Он собирался дежурить у каната сегодняшней ночью… поэтому и начала с другого конца… не хотела будить его раньше времени.

Внимание Баркера переместилось на Вулфи.

— А ты, сынок? Может быть, ты знаешь, где твой отец?

Мальчик тоже покачал головой.

— Он всегда запирает автобус перед тем, как куда-нибудь уйти?

Кивок.

— Он говорит тебе, куда уходит?

Дрожь страха.

— Ну и что ты должен делать, по его мнению? Замерзнуть? А если бы рядом не оказалось Беллы? — Полицейский был вне себя от возмущения. — Что в автобусе такого, что для него более важно, чем собственный ребенок? — спросил он, обращаясь к Белле. — Полагаю, пришло время побеседовать с вашим загадочным другом. Кто он такой? И что замышляет?

Белла почувствовала у себя за спиной какое-то движение.

— Ну и ну! — воскликнула она злобно, заметив, что Вулфи бросился к лесу, словно за ним гналась свора гончих. — Неплохо, мистер Баркер. И что теперь будем делать? Ведь по крайней мере в одном вы совершенно правы, миленький: его папочке абсолютно наплевать, если его сынок замерзнет насмерть… И всем остальным тоже. — Она ткнула Баркера пальцем в грудь. — И хотите знать почему? Могу поклясться, что парнишка ни в каких документах не зарегистрирован, поэтому он по большому счету и не существует вовсе.

Сообщение от Нэнси поступило сразу же, как только Марк прекратил телефонные разговоры, и на сей раз никаких дискуссий не последовало. Он набрал «999» на мобильном, коротко произнес: «Полиция», затем поспешно захлопнул дверцу и быстро развернул машину.

Настоящая собачья свара, подумал Монро, глядя, как Бартлетты набросились друг на друга. К Элеоноре он не испытывал ни малейшей симпатии, но и вульгарные насмешки Джулиана действовали ему на нервы. Вся суть их отношений строилась на подавленной агрессии, и сержант начал задаваться вопросом, а не виноват ли и муж в каких-то проблемах Элеоноры? При всей внешней воспитанности Джулиан по характеру оказался грубияном и задирой.

— Ты выставляешь себя сейчас полной идиоткой, Элли. Кто-то подбросил тебе грязную сплетню, и ты из-за нее готова затеять целое сражение. Кто наговорил тебе всю эту ерунду насчет какой-то там шлюшки?

Нервы Элеоноры были на пределе, и потому, конечно, она просто не в состоянии была продумывать свои ответы.

— Те люди, что остановились в Роще, — выпалила она. — Они наблюдали за нами.

Джулиан удивленно рассмеялся:

— Те цыгане?

— Ничего смешного. Им очень многое о нас известно… Известно, как меня зовут… марка твоего автомобиля.

— Ну и что? Это не секретная информация. Вероятно, они почерпнули ее от какого-нибудь здешнего дачника. Нет, положительно, детка, тебе нужно заканчивать с инъекциями ботокса и гормонов. Они начали действовать на твою голову.

Элеонора топнула ногой.

— Я заглянула к тебе в компьютер, Джулиан. Там все как на ладони. Все электронные письма твоей подружке.

«Нет, больше не могу», — подумал Монро, увидев, как изумленно пожимает плечами Джулиан. У него все так легко получается. Он постоянно опережает свою женушку по крайней мере на шаг. В это мгновение в нагрудном кармане сержанта завибрировал мобильный. Монро вынул телефон из кармана и принял поручение срочно прибыть на место происшествия в Особняке.

— Хорошо. Через три минуты буду. — Он встал. — По-видимому, нам предстоит еще встретиться с вами, — сказал он, обращаясь к Элеоноре. — И с вами, мистер Бартлетт.

Джулиан нахмурился:

— А со мной зачем? Я за действия жены не отвечаю.

— Конечно, нет, сэр, но вы отвечаете за свои собственные действия, — ответил Монро, направляясь к двери.

Нэнси услышала скрежет автомобильных шин по гравию, уже находясь на террасе, и с облегчением повернулась к подъехавшей машине. Ее сержант был совершенно прав: воображение — страшная штука. От кустов и деревьев, окружавших лужайку, падало слишком много теней, и каждая напоминала темную скорчившуюся фигуру. Она вспомнила слова Джеймса: «По-настоящему объективно можно оценить, насколько ты действительно мужествен, только когда остаешься в полном одиночестве». Теперь она поняла, как он был прав.

Нэнси не знала, долго ли простояла, прикованная к одному месту, спиной к окнам Особняка, покачивая фонариком из стороны в сторону. Казалось, прошло несколько часов. Состояние девушки в тот момент было совершенно необъяснимым. Знания и опыт подсказывали, что она должна вернуться в машину, двигаясь вдоль стены Особняка, и таким образом обезопасить себя от нападения сзади. Но она не могла заставить себя сойти с места. Может быть, потому, что заросшие плющом стены здания казались ей не менее зловещими, чем деревья в саду. Буйно разросшийся пиракант, ощетинившийся колючками, нависал между окнами гостиной и библиотеки. Разум подсказывал Нэнси, что за ним нет и не может быть никого. По пути к дверям на террасу она проходила мимо дерева и, конечно, заметила бы любого, кто захотел бы спрятаться в его тени, но стоило ей затаить собственное дыхание, как она сразу же начинала слышать чужое.

Один раз она даже спросила:

— Кто здесь?

Единственным ответом была гробовая тишина.

В те мгновения, когда луна скрывалась за тучами и опускалась темнота, Нэнси начинала различать мерцание света за зарослями орешника в лагере бродяг в Роще. Раз или два до нее донеслись обрывки разговора и чей-то смех. Позвать на помощь? Нет, ветер дует в противоположном направлении, ее все равно никто не услышит. Любой звук поглотит высокая стена Особняка. Да и в любом случае это было бы крайне неразумно. Подобно страусу, зарывающему голову в песок, Нэнси понимала, что бездеятельность безопаснее, чем провоцирование прямого столкновения.

Лис поднял голову, и девушка уловила его движение. Его чувства, значительно более тренированные, чем ее, уловили реакцию Нэнси. Но всплеск интуиции помог девушке ощутить почти незаметную вибрацию воздуха, что еще больше усилило страх. Нэнси физически ощущала, что опасность, угрожавшая ей, увеличилась. В это мгновение она напоминала свою бабку, мольбы которой впустить ее в дом никто не услышал и которая боялась пошевелиться, так как считала, что орудием ее смерти станет не ночной мороз, а молоток.

Он чувствовал запах страха…

…подобно лису в курятнике…