"Охота на лис" - читать интересную книгу автора (Уолтерс Майнет)

Глава 13

Элеоноре потребовалось подхлестнуть свое мужество глотком виски перед тем, как звонить Прю — подруга совсем не обрадуется, услышав, что ни адвокат, ни полиция, ни Бартлетт помогать им не собираются. Элеонора не могла еще больше настраивать мужа против себя, заставляя его оплачивать солидные судебные издержки, но и не собиралась давать объяснения Прю, по какой причине она не желает этого делать. Предпочтение, которое Джулиан оказывал какой-то там тридцатилетней дамочке, само по себе было унизительно, даже еще не став достоянием местных сплетников.

Их отношения с Прю во многом базировалась на общей уверенности в верности мужей, которых они всячески третировали и унижали. Дик туповат, Джулиан — настоящий зануда. Оба позволяли женам властвовать в доме, потому что были либо слишком ленивы, либо просто не способны самостоятельно принимать серьезные решения. Оба производили впечатление настолько беспомощных, что, казалось, скажи их жены: «Хватит, нам надоело нести за вас ответственность», они просто погибли бы среди житейских бурь и ураганов, словно корабли, лишившиеся управления. Подобные заявления, сделанные в минуты осознания собственной безраздельной власти, веселили обеих дам, внушая им дополнительную уверенность в себе. Но теперь, когда на горизонте замаячила какая-то блондинка, ситуация стала совсем не смешной.

Прю подняла трубку после первого гудка, словно сидела у телефона и ждала.

— Джек? — Голос Прю звучал напряженно.

— Нет, это Элли. Я только что пришла. У тебя все в порядке? Ты что, на кого-то разозлилась?

— А, привет. — Казалось, Прю стоило значительного усилия придать голосу обычную легкость и беззаботность. — У меня все нормально. А как у тебя?

— Боюсь, совсем не так хорошо, как хотелось бы. Все обстоит вовсе не так, как ты описала, — ответила Элеонора тоном, в котором слышался едва заметный укор. — Мы столкнулись не с какими-то обычными бродягами, остановившимися на время в Роще, Прю, нет, мы имеем дело с людьми, заявляющими, что они останутся там до тех пор, пока кто-нибудь не представит им документально заверенные права на землю в Роще. Они говорят, что она принадлежит им по праву захвата ничейной собственности.

— И что все это значит?

— А то, что они огородят ее и начнут строительство… по сути, то, что пытались сделать вы с Диком, когда только сюда приехали. Насколько я понимаю, единственный способ от них избавиться состоит в том, чтобы либо Дик, либо Джеймс представил документы на владение названной землей.

— Но у нас нет никаких документов. Потому-то Дик и отказался от попыток огородить ее.

— Знаю.

— И что же твой адвокат?

— Ничего. Я с ним не разговаривала. — Элеонора сделала очередной глоток виски. — А какой смысл, Прю? Он заявит, что к нам это не имеет никакого отношения, и, по правде говоря, будет абсолютно прав. У нас нет законных оснований требовать землю в Роще. Нет никаких документов на нее, исходя из которых наш адвокат мог бы дать квалифицированный совет. Возможно, я покажусь тебе занудой, но мне теперь кажется, что Дик был прав, позвонив адвокату Джеймса. Ведь по большому счету на землю в Роще могут претендовать либо Дик, либо Джеймс, поэтому им волей-неволей придется договариваться о том, кому за нее сражаться.

Прю ничего не ответила.

— Прю, ты меня слышишь?

— Ты звонила в полицию?

— Ну, Дик ведь звонил из Рощи. Ты должна была бы уже давно расспросить его. Я без толку потеряла столько времени. — Элеонора начала потихоньку входить в раж, вспоминая о том, что ей пришлось пережить на прогулке. — И к тому же жутко перетрусила. У них на лицах маски. А кроме всего прочего, они как-то подозрительно хорошо информированы относительно всего, что происходит у нас в поселке. Им известны имена жителей Шенстеда и кто чем владеет — все, практически все.

— Ты с Диком разговаривала? — спросила Прю.

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь, что он звонил в полицию?

— Один из тех людей в Роще сказал мне.

В голосе Прю послышалось откровенное презрение:

— Ну в самом деле, Элли! Ну как ты можешь быть настолько доверчивой? Ты ведь обещала позвонить в полицию. Зачем вообще что-то обещать, если не собираешься выполнять обещание до конца? Я сама бы все отлично сделала еще два часа назад и избавила нас обеих от бессмысленной траты времени и нервов.

Слова подруги довели раздражение Элеоноры до крайности.

— И что тебе помешало? Если бы ты внимательно выслушала Дика, вы бы с ним сами решили все проблемы, а не ждали бы, что мы с Джулианом выручим вас из беды. Какие-то неизвестные вторглись на вашу землю, и мы с Джулианом тут совершенно ни при чем. И уж во всяком случае, в наши обязанности не входит оплачивать услуги адвоката, чтобы решать ваши проблемы.

Если Прю и удивила неожиданная перемена в Элеоноре, то она не подала виду. Вместо этого она произнесла обиженным тоном:

— Роща нам не принадлежит, по крайней мере на нее у нас нет никаких бумаг. С какой стати мы будем принимать на себя ответственность за нее?

— В таком случае вся ответственность лежит на Джеймсе. Но ведь Дик как раз и собирался тебе все объяснить перед вашей ссорой. Мой тебе совет, дорогая: веди себя с ним поскромнее и хотя бы иногда прислушивайся к тому, что он тебе говорит. Либо, если тебя не устраивает мой совет, иди и сама разбирайся со скваттерами. А пока они чувствуют себя героями, потому что до сих пор только мы с Диком попытались хоть как-то их побеспокоить, остальным до них никакого дела нет. И они вполне логично полагают, что жителям поселка на них наплевать.

— А как же адвокат Джеймса? Он что-нибудь предпринял?

Элеонора помедлила, прежде чем перейти к откровенной лжи.

— Не знаю. Я, правда, видела его неподалеку от Особняка. Но он был не один. Создавалось впечатление, что их больше интересует состояние крыши, чем то, что происходит в Роще.

— А с кем это он был?

— С тем, кто ездит на зеленом «дискавери». Машина припаркована у Особняка.

— С мужчиной или женщиной?

— Не знаю, — поспешно ответила Элеонора. — Я ведь не стояла там и не высматривала. Послушай, что мы теряем так много времени на пустую болтовню? Тебе нужно как можно скорее обсудить все с Диком.

Снова наступила напряженная пауза, как будто Прю задумалась, может ли она вообще доверять Элеоноре.

— Имей в виду, мне будет крайне неприятно узнать, что ты разговаривала с ним, не поставив меня в известность.

— Какая нелепость, милая! Собираешься переложить на меня вину за ваши семейные размолвки? Тебе бы следовало почаще прислушиваться к мнению Дика.

Прю с каждой секундой все больше укреплялась в своих подозрениях.

— Ты сегодня какая-то не такая, как обычно.

— О, ради Бога! Неужели ты не понимаешь, что я только что встретилась с крайне неприятными и агрессивными людьми, которые не на шутку меня напугали? Если ты полагаешь, что у тебя получилось бы лучше, иди и побеседуй с ними сама. Посмотрим, насколько успешными будут твои переговоры!

Все опасения Нэнси относительно того, как примет ее Джеймс Локайер-Фокс, развеялись благодаря его удивительной прямоте и простоте в общении. Не было ни официальности, ни подчеркнуто сентиментальных и оттого неизбежно фальшивых демонстраций любви. Полковник встретил ее на террасе и крепко пожал ей руку.

— Я очень, очень рад вас видеть, Нэнси.

В глазах старика еще были заметны следы слез, но рукопожатие его было твердым и уверенным. Нэнси в душе поблагодарила его за умение сделать потенциально неловкую ситуацию столь простой и естественной.

Для Марка, наблюдавшего их встречу со стороны, это мгновение стало моментом величайшего напряжения. Он затаил дыхание, почти уверенный в том, что маска величественного спокойствия неизбежно и очень скоро спадет. Что, если снова зазвонит телефон? Что, если Дарт Вейдер начнет свой обычный монолог об инцесте? Виновен или не виновен, старик уже слишком слаб и измучен, чтобы долго держать себя в руках и сохранять внешнюю невозмутимость. Марк сомневался, что вообще есть шанс найти удобный момент и правильный способ обсуждения вопроса об экспертизе ДНК, но его просто озноб пробирал при мысли, что подобное обсуждение может начаться в присутствии Нэнси.

— Как вы меня узнали? — с улыбкой спросила Нэнси.

Джеймс сделал шаг в сторону, пропуская ее вперед в гостиную.

— Вы очень похожи на мою мать, — ответил он и подвел ее к бюро в углу со свадебной фотографией в серебряной рамочке. На женихе была военная форма, на невесте — непритязательное свадебное платье с низкой талией по моде двадцатых годов и длинным кружевным шлейфом.

Джеймс взял фотографию и некоторое время внимательно разглядывал ее, затем передал Нэнси.

— Замечаете сходство?

Нэнси удивило то, что сходство сразу бросилось ей в глаза, ведь до сих пор ей не приходилось себя ни с кем сравнивать. У них с этой женщиной были одинаковая форма носа, одинаковые очертания скул — ни то ни другое не составляло предмета гордости Нэнси, — и одинаковый темный цвет волос. Ей не удалось отыскать во внешности невесты на фотографии — как, впрочем, и в собственной внешности — никакого намека на красоту. Напротив, молодая женщина смотрела немного хмуро, словно сомневалась в необходимости быть запечатленной на снимке, что вовсе не придавало ей дополнительной привлекательности. Точно такие же морщинки, как у женщины на фотографии, появились и у Нэнси на лбу.

— Она словно сомневается в чем-то, — заметила Нэнси. — Она была счастлива в браке?

— Нет. — Старик улыбнулся ее проницательности. — Она была гораздо умнее моего отца. Думаю, ей было очень тяжело выполнять в семье подчиненную роль. Она всегда стремилась к чему-то большему, чем быть просто женой и матерью.

— И она чего-нибудь добилась?

— Очень немногого по нынешним стандартам… Но по дорсетским стандартам тридцатых — сороковых годов, полагаю, вполне преуспела. Стала разводить здесь скаковых лошадей — ей удалось воспитать несколько превосходных экземпляров, в основном барьеристов. Один из них пришел вторым на «Гранд нэшнл». — Джеймс увидел вспышку одобрения в глазах Нэнси и радостно рассмеялся. — О да, это был счастливый день. Мать убедила школьное начальство отпустить нас с братом в Эйнтри, и мы выиграли на тотализаторе немало денег. Все заслуги за победу отец, конечно, приписал себе. В те времена женщинам не разрешалось заниматься профессиональной подготовкой лошадей, поэтому он был номинальным держателем лицензии, с тем чтобы мать имела возможность назначать плату за лошадей, иначе ее предприятие просто не окупилось бы.

— Она не возражала?

— Против того, чтобы он приписал себе заслуги? Вовсе нет. Всем было прекрасно известно, что лошадей тренирует она.

— А что потом произошло с ее начинанием?

— Война положила конец всему, — ответил Джеймс с явным сожалением в голосе. — В отсутствие мужа мать одна не могла заниматься подготовкой лошадей… Когда отец вернулся, он переделал конюшни в гаражи.

Нэнси поставила фотографию на бюро.

— Должно быть, ваша мать очень переживала, — проговорила она, и в глазах у нее появился блеск. — И как она отомстила?

Джеймс снова рассмеялся:

— Вступила в лейбористскую партию.

— Ух ты! Настоящий бунт! — Сказанное действительно произвело на Нэнси сильное впечатление. — Она была, наверное единственным членом партии во всем Дорсете?

— По крайней мере в том кругу, в котором вращались мои родители. Мать вступила в партию после выборов сорок пятого года, когда лейбористы обнародовали свои планы организации общенационального медицинского обслуживания. Во время войны мать работала медсестрой, и ей было очень неприятно видеть, в каком состоянии пребывает медицинское обслуживание бедняков. Отец пришел в ужас, он ведь на протяжении всей жизни был преданным консерватором. Он не мог поверить в то, что его жена действительно хочет падения Черчилля и прихода к власти Клемента Эттли, он называл это черной неблагодарностью. Как бы то ни было, ее решение стало поводом к целому ряду оживленных политических дебатов.

Нэнси рассмеялась:

— А на чьей стороне были вы?

— О, я всегда принимал сторону отца, — ответил Джеймс. — Он никогда не мог переспорить мать без посторонней помощи. Она обладала слишком сильным характером.

— А ваш брат? Он был на ее стороне? — Нэнси бросила взгляд на фотографию молодого человека в военной форме. — Это он или вы?

— Это Джон. К сожалению, он погиб на фронте, в противном случае он унаследовал бы поместье. Он был старше меня на два года. — Джеймс ласково взял Нэнси за руку и подвел к дивану. — Мать едва пережила известие о его гибели — они были очень близки, — но даже из-за подобной трагедии она была не способна уйти в себя и навеки уединиться в родовом поместье. Мать оказала на меня сильнейшее влияние… Заставила усвоить одну важную жизненную истину: жена с независимым умом — большой подарок судьбы.

Нэнси села на краешек дивана, по-мужски расставив ноги, оперлась на них локтями и повернулась лицом к Джеймсу, сидевшему в кресле.

— И по этой причине вы женились на Алисе? — спросила она, глядя мимо Джеймса на Марка. На лице молодого человека читалось удовлетворение, словно у учителя, радующегося успехам своего ученика. Так за кого же он радуется: за нее или за Джеймса? Наверное, деду, внесшему свою лепту в отказ дочери от ребенка, все-таки труднее в подобной ситуации, чем внезапно обретенной внучке.

Джеймс опустился в кресло, наклонившись к Нэнси, как к старому другу. То, как они общались, производило впечатление давней и очень близкой дружбы, но, казалось, ни тот ни другая не осознают этого. Марк понимал, что Нэнси не представляет, какое впечатление она произвела на своего деда. Ведь, к примеру, ей не известно, что Джеймс вообще очень редко смеется. Еще час назад он не смог бы поднять фотографию без сильнейшей дрожи в руках. Откуда ей знать, что блеск в уже почти совсем угасших старческих глазах полковника только для нее?

— Ну конечно, конечно, да, — ответил он. — Алиса была еще большей бунтовщицей, чем моя мать. Когда я впервые с ней встретился, они с друзьями, размахивая плакатами, пытались помешать охоте отца в Шотландии. Она всегда была яростной противницей убийства животных ради развлечения. Считала охоту бессмысленной жестокостью. Ее замысел сработал. Охоту пришлось прекратить, так как ребята распугали всех птиц. Обратите внимание, — добавил он задумчиво, — на принимавших участие в акции молодых людей значительно большее впечатление произвело то, как высоко задираются у девушек юбки, когда они поднимают плакаты над головой, нежели их аргументы по поводу недопустимости жестокого отношения к животным. В пятидесятые годы подобные призывы были еще не в моде. В те времена мы гораздо больше думали о жестокостях войны.

Лицо Джеймса внезапно помрачнело.

Марк, испугавшись, что старик снова сорвется, сделал шаг вперед, чтобы привлечь внимание.

— Может, выпьем чего-нибудь? Вы позволите мне вас обслужить?

Джеймс кивнул:

— Великолепная идея! А сколько времени?

— Второй час.

— Боже мой! Вы уверены? Давно пора обедать. Это бедное дитя, должно быть, голодно.

Нэнси отрицательно покачала головой:

— Пожалуйста, не надо…

— Как вам холодный фазан и паштет из гусиной печенки с французской булкой? — вмешался Марк. — Все уже на кухне, и приготовление обеда не займет и минуты. — Он улыбнулся. — Выбор напитков, правда, ограничен тем, что имеется в погребе. Поэтому только белое или красное вино. Что вы предпочитаете?

— Белое, — откликнулась Нэнси. — И не очень много. Я за рулем.

— А вы, Джеймс?

— Тоже. Знаете, Марк, там в дальнем углу есть очень неплохое шабли. Его очень любила Алиса. Возьмите его.

— Вполне подойдет. Я принесу вино, а потом приготовлю обед. — Он поймал взгляд Нэнси и так, чтобы не увидел Джеймс, поднял большой палец, подчеркнув, что все идет превосходно. В ответ Нэнси подмигнула ему, что Марк совершенно справедливо истолковал как знак благодарности. Будь он собакой, он бы радостно завилял хвостом. В данный момент ему хотелось чувствовать себя чем-то большим, чем просто сторонним наблюдателем.

Джеймс дождался, пока за Марком закроется дверь.

— Марк меня очень поддержал, — сказал он. — Откровенно говоря, мне было не очень приятно, что ради меня он бросил на Рождество семью и приехал. Я отговаривал его, но он настоял на своем.

— Он женат?

— Нет. Кажется, у него была невеста, но по какой-то причине у них ничего не получилось. Он единственный сын в большом англо-ирландском семействе, кроме него, там еще семь дочерей. Они все собираются на Рождество — давняя семейная традиция, — и, конечно, с его стороны было настоящим подвигом вместо этого торжества отправиться сюда. — Джеймс немного помолчал. — Похоже, он думал, что я могу совершить какую-нибудь глупость, если останусь один.

Нэнси пристально посмотрела на полковника.

— А вы собирались?

Прямота вопроса напомнила полковнику Алису, которая всегда полагала излишний такт и внимание к чувствам окружающих пустой тратой времени.

— Не знаю, — честно признался он. — Я никогда не считал себя трусом, но ведь на поле боя я не бывал одинок, рядом со мной всегда были мои товарищи… И ведь по-настоящему объективно можно оценить, насколько ты действительно мужествен, только когда останешься в полном одиночестве.

— Вначале необходимо определить само понятие мужества, — отозвалась Нэнси. — Мой сержант скажет вам, что мужество — это простая химическая реакция, в ходе которой сердце получает приток адреналина, когда страх готов парализовать его. Бедняга солдат, перепуганный до безумия, испытывает сильнейший прилив химического вещества и под влиянием переизбытка гормонов начинает вести себя как автомат.

— Он именно так объясняет подчиненным смысл мужества?

Нэнси кивнула:

— И им нравится его трактовка. Они тренируются, вызывая у себя искусственный прилив адреналина. Таким образом они поддерживают в форме свою эндокринную систему.

Джеймс взглянул на нее с сомнением.

— Неужели это срабатывает?

— В большей степени для интеллекта, чем для тела, полагаю, — со смехом ответила Нэнси. — Но как бы вы ни воспринимали подобный подход, сточки зрения психологии он вполне научен и вполне продуктивен. Если храбрость есть результат химической реакции, значит, она всем нам доступна, и страх гораздо легче преодолеть, когда он воспринимается как всего лишь часть того же химического процесса. Проще говоря, чтобы быть храбрым, необходимо вначале испугаться, в противном случае не будет притока адреналина… А если мы способны быть храбрыми без того, чтобы вначале испугаться, — она иронично изогнула брови, — значит, у нас какие-то проблемы с психикой. То, что мы можем вообразить, всегда хуже того, что происходит в реальности. Потому-то мой сержант и считает, что беззащитный штатский, день за днем ожидающий бомбежек и постоянно о них размышляющий, значительно мужественнее любого участника боевых действий.

— Видимо, ваш сержант — весьма своеобразный человек.

— Как и все мужчины в его положении, — ответила Нэнси с заметной неприязнью в голосе.

— Ах вот как!

— М-м!

Джеймс снова усмехнулся:

— А вообще-то что он за человек?

У Нэнси на лице появилась кислая гримаса.

— Самонадеянный хам, считающий, что женщинам не место в армии… По крайней мере не в инженерных войсках… И ни в коем случаем не женщинам с университетским образованием… А уж об офицерском звании для женщин я и не говорю.

— Бог мой!..

Нэнси едва заметно повела плечом.

— Да я бы не возражала, если бы он был только смешон… но, к сожалению, все значительно серьезнее.

Внучка произвела на Джеймса впечатление предельно уверенной в себе женщины, и он задумался, не ведет ли она себя так в его присутствии специально, дабы у него сложилось о ней нужное мнение? А может быть, она попросту ждет от него совета?

— Мне, естественно, никогда не приходилось сталкиваться со столь специфичной проблемой, — заметил он, — но я очень хорошо помню одного весьма крутого сержанта, который взял себе в привычку унижать меня перед другими. Он умел издеваться тонко, в основном с помощью интонации, так что чем бы я ему ни ответил, в любом случае выглядел бы глупо. Вы не можете лишить военного его нашивок только за манеру повторять ваши приказы покровительственным тоном.

— И как вы поступили?

— Отложил в сторонку гордыню и попросил помощи. Через месяц его перевели в другое соединение. И как оказалось, я был не единственным, кому он мешал жить.

— А вот мои младшие офицеры души в нем не чают. Они способны простить ему даже убийство только потому, что, по их мнению, он умеет находить общий язык с людьми. Я чувствую, что мне необходимо каким-то образом справиться с ним. Я получила соответствующую подготовку и, кстати, совсем не уверена, что мой непосредственный начальник более благосклонно относится к женщинам в армии, нежели сержант, о котором я веду речь. Я уверена, он скажет, что если я не выношу жару, то мне лучше уйти с кухни, — она иронически подкорректировала пословицу, — или, скорее, уйти на кухню, потому что именно там место женщинам.

Джеймс уже понял, что внучка выбрала эту тему, чтобы разговорить его, но первоначально, видимо, не собиралась делиться с ним столь многим. Себе же Нэнси объяснила собственную разговорчивость тем, что Джеймс имеет большой опыт армейской службы и прекрасно знает, какой властью в ней обладает сержант.

Джеймс мгновение внимательно всматривался в Нэнси.

— Какое хамство позволяет себе ваш сержант?

— Намеренный подрыв репутации, — ответила девушка подчеркнуто равнодушным тоном, по которому Джеймс мгновенно заключил, что данная проблема ее действительно очень сильно волнует. — За спиной я постоянно слышу перешептывания о шлюшках и проститутках, а как только я появляюсь, немедленно раздается хихиканье. Половина ребят там полагают, что я просто-напросто лесбиянка, которой не мешало бы полечиться, а вторая половина — что я обыкновенная солдатская подстилка, только умеющая хорошо скрывать свои истинные пристрастия. Ну, в общем, обычная галиматья, но, знаете, капля камень точит, и его старания начинают понемногу приносить плоды.

— Вы, должно быть, чувствуете себя очень одинокой, — пробормотал Джеймс.

— Да, наверное.

— А тот факт, что младшие офицеры раболепствуют перед сержантом, разве не свидетельствует о том, что у них у самих есть проблемы? Вы не задавали им вопросов по этому поводу?

Нэнси кивнула:

— Они говорят, что в их отношении к нему нет никакого подобострастия и он реагирует на их приказы в точности так, как должен реагировать старший сержант. — Она пожала плечами. — А судя по его улыбочкам, я заключила, что они потом передавали ему содержание наших с ними бесед.

— И сколько времени продолжается подобное положение?

— Пять месяцев. Его перевели в наше подразделение в августе, когда я была в отпуске. До августа у меня не было никаких проблем — и вот нате! — у меня под носом появляется самый настоящий Джек Потрошитель. В данный момент я в месячной командировке в Бовингтоне, но постоянно прихожу в ужас при мысли о том, с чем могу столкнуться, вернувшись в часть. Если от моей репутации к тому времени что-то останется, это будет самое настоящее чудо. Загвоздка-то в том, что он действительно неплохой военный, выжимает из своих людей все, что можно.

Вошел Марк с подносом в руках.

— Может быть, Марк нам что-нибудь подскажет, — обратился к нему Джеймс. — В армии всегда хватало хамов, но, признаться, не представляю, как можно разрешить подобную ситуацию.

— Какую ситуацию? — спросил Марк, протягивая Нэнси бокал.

Нэнси вовсе не была уверена в том, что ей хочется пересказывать Марку свою историю.

— А-а, разные проблемы на службе, — отмахнулась она.

У Джеймса никаких сомнений не возникло.

— Новый сержант, недавно назначенный в часть, подрывает авторитет Нэнси у ее подчиненных, — проговорил он, беря бокал. — У нее за спиной он высмеивает женщин, обзывает их проститутками или лесбиянками, вероятно, с намерением сделать жизнь Нэнси настолько невыносимой, чтобы она ушла по собственной инициативе. Он неплохой военный, прекрасно выполняет свои обязанности, пользуется популярностью у подчиненных, и Нэнси опасается, что, если она напишет на него рапорт, это бумерангом ударит по ней, даже несмотря на то, что у нее до сих пор никаких проблем подобного сорта не было. По вашему мнению, как она должна поступить?

— Написать на него рапорт, — не задумываясь ответил Марк. — Узнать, какова была средняя продолжительность его пребывания в тех подразделениях, где он служил ранее. Если обнаружится, что сержанта переводили регулярно, значит, в прошлом против него уже выдвигались подобные обвинения. Если они действительно выдвигались — и даже если не выдвигались, — следует настоять на полном дисциплинарном взыскании и ни в коем случае не заминать дело. Подобным типам чаще всего удается уйти от ответственности благодаря тому, что командирам выгоднее тихонько перевести их в другое подразделение, нежели привлекать внимание к нарушениям дисциплины в подведомственной им части. На самом деле это очень большая проблема не только для армии, но и для полиции. Я участвую в работе комитета, призванного давать рекомендации по вопросам такого рода. Первое правило: ни в коем случае не делай вид, что ничего не случилось.

Джеймс кивнул.

— Неплохой совет, полагаю, — мягко сказал он.

Нэнси улыбнулась:

— Мне кажется, вы знали, что Марк — член комитета.

Джеймс снова кивнул.

— Ну и что мне писать в рапорте? — спросила она со вздохом. — Что старый добрый сержант отпускает не совсем пристойные шуточки в разговорах с солдатами? Вы не слышали одного любимого им анекдота про шлюху, которая вступила в инженерные войска, потому что ей очень хотелось, чтобы ее как следует отымели? Или другого, про лесбиянку, постоянно совавшую палец в сточный колодец, чтобы проверить уровень смазки?

Джеймс беспомощно взглянул на Марка.

— Да, складывается впечатление, что вам несладко там приходится, — с сочувствием произнес Марк. — Если вы проявляете какой-то интерес к мужчинам, значит, вы шлюха, если не проявляете — лесбиянка.

— Совершенно верно.

— Все-таки напишите рапорт. Как бы ни рассматривать его поведение, в любом случае это разновидность сексуального унижения. Закон на вашей стороне, но он бессилен до тех пор, пока вы не начнете сами отстаивать свои права.

Нэнси и Джеймс обменялись насмешливыми взглядами.

— Полагаю, следующим, что предложит Марк, будет наложение судебного запрета на публичное рассказывание сержантами анекдотов, — с усмешкой сказала она.