"Кровь времени" - читать интересную книгу автора (Шаттам Максим)

8

Дверь в чердачное помещение заскрипела и закрылась. Марион стремительно схватила фальшивый роман и положила его на полку среди груды книг. Она почувствовала себя застигнутой врасплох, как ребенок во время шалости, хотя, в сущности, еще ничего не сделала. Любопытное чувство — сбивающее с толку и одновременно возбуждающее.

— А, вы уже здесь! — удивился брат Дамьен, оставляя мокрый зонтик у входа. — Какое рвение к труду, я просто восхищаюсь вами!

Они работали почти до самого вечера, и все это время дождь лил не переставая. Около пяти часов пополудни брат Дамьен заявил, что с минуты на минуту им нужно отправляться назад, в аббатство. Тогда Марион тихо вернулась к стеллажу с книгами на иностранных языках: том с черным обрезом по-прежнему лежал на груде других книг. Марион убедилась, что в данный момент монах ее не видит, схватила книгу и спрятала под свитером.

— Зачем ты ее взяла? — Беатрис выдохнула сигаретный дым.

— Сама не знаю… возможно, из любопытства.

— Что же это — старый дневник?

— По крайней мере так следует из заглавия. Тысяча девятьсот двадцать восьмой год, написан по-английски кем-то, кто жил в Каире.

— Наверное, англичанином. Но как этот дневник попал в Авранш?

Марион сделала глоток кофе:

— У меня есть идея.

— Но ты же его еще даже не читала!

— Рукопись валялась среди материалов аббатства Мон-Сен-Мишель, относящихся к сорок пятому или сорок шестому году. Допустим, во время войны монахи приняли в общину какого-нибудь английского солдата, а тот здесь умер или просто оставил им свой дневник. Они хранили рукопись в библиотеке вместе с прочими книгами на английском, а после освобождения Франции передали все в Авранш, возможно чтобы освободить место у себя на полках.

— Звучит не слишком-то убедительно. Двадцать восьмой год… до войны еще далеко. Мне трудно представить, что твой британец больше десяти лет таскался по свету с дневником в кармане.

— Ну, на это я могу сказать, что…

С начала разговора на диване, в нескольких метрах от собеседниц, дремал Грегуар с журналом в руке. Тут парень встал и бесцеремонно вмешался в беседу:

— Скучно мне с вами, мама. Пойду прогуляюсь по городу и заскочу в Понторсон.[20] — Потянулся так, что захрустели суставы, и несколько раз зевнул.

«Славный мальчик», — решила Марион, встретившись с ним в первый раз.

Щеки этого восемнадцатилетнего молодца нежные и розовые, как у младенца; короткие волосы пребывали в полном беспорядке, — казалось, отдельные пряди борются друг с другом за место на голове; в мочке уха поблескивал бриллиант или страз.

— Только возвращайся не слишком поздно.

— Само собой.

Грегуар натянул кожаную куртку и вышел из дому с ключами от машины в руках. Помолчав, Марион кивнула в сторону двери, за которой только что скрылся молодой человек:

— Должно быть, ему тяжело здесь.

— Грег — замкнутый человек, но у нас здесь и в самом деле не рай. Рано или поздно он уедет жить на материк.

— Ты говоришь об аббатстве как об острове.

— Так оно и есть, по крайней мере по мнению местных жителей. Тебе еще только предстоит понять настоящий образ мыслей островитян! Они выступают сплоченной группой, вместе переносят удары и, если потребуется, умеют хранить секреты, которые не должны выйти за пределы острова.

Марион взглянула собеседнице в глаза.

— К чему ты это говоришь?

Беатрис пожала плечами:

— Потому что это правда. Островитяне живут особой жизнью, совсем не так, как люди на континенте. Кроме того, здесь все маленькое, живет лишь горстка людей и лишь время от времени приезжает масса туристов. Но представь себе, каково жителям, например, острова Джерси![21]

— Ты говоришь так, как будто пережила это сама. Не ошибаюсь?

Беатрис скорчила гримасу:

— Я выросла на Бель-Иле.[22] Поверь мне, островитяне смотрят на мир совсем по-другому. — Хозяйка дома встала из-за кухонного стола и зажгла верхний свет. — Ты не ужинаешь сегодня вместе с членами братии? — осведомилась она.

— Нет, брат Дамьен объяснил мне, что в этот понедельник соблюдается пост. В виде исключения сам он вынужден работать, но остальные не покидают своих келий.

— Что за жизнь!

— Кроме того, мое пребывание в аббатстве требует от них дополнительных усилий, особенно в том, что касается трапез. Обычно во время еды они молчат или слушают, как кто-нибудь читает им Библию… — Марион хлопнула ладонью по черной обложке дневника. — Ладно, я пошла домой!

— Ты не останешься на ужин?

— Нет, я уже и так злоупотребила твоим гостеприимством. К тому же у меня есть что почитать. — И помахала дневником. — Надеюсь, что успею удовлетворить свое любопытство, прежде чем верну книгу на место.

С рукописью под мышкой, она шла по Гранд-рю в направлении приходской церкви и с наслаждением подставляла лицо под влажную вуаль моросящего дождя.

— Все гуляете? — раздался за ее спиной мужской голос.

Марион обернулась: ночной сторож Людвиг внимательно смотрел на нее с высоты своего роста.

— Нет, на этот раз просто возвращаюсь домой.

— И все так же одиноки, как в тот вечер, когда я имел несчастье вас напугать.

Марион отрицательно покачала головой; его северный акцент резал слух, но показался женщине забавным. «Это потому, что он говорит не совсем так, как ты, вот и все…»

— Кстати, — продолжал Людвиг, — если однажды ночью вам понадобится моя помощь, меня можно найти внизу, на площади у входа в деревню. Моя дверь никогда не бывает заперта. А если я в этот момент на обходе, позвоните мне на мобильный телефон — вот его номер. — И протянул Марион заранее приготовленную карточку.

— Спасибо, Людвиг. Ну, спокойной ночи и удачи вам!

Марион кивнула в знак прощания и пошла прочь — сегодня у нее не было настроения болтать. Вернулась домой, поставила разогреваться сковородку, положила туда кусок курицы со сметаной… В этот момент раздался стук в дверь.

— Ну, знаете… — пробормотала Марион.

На крыльце стоял брат Дамьен.

— Добрый вечер! Мне жаль, что пришлось побеспокоить вас, но я всего на секунду — просто хочу напомнить, что зайду за вами завтра в девять утра. Держите, это для вас! — И протянул ей упаковку ксанакса, успокоительного лекарственного препарата. — Сестра Анна полагает, что вам это может пригодиться… на всякий случай… Знаете, ветер слишком сильно дует по ночам… В общем, это поможет вам заснуть.

Взяв упаковку с лекарством, Марион поблагодарила монаха, при этом перехватила его взгляд, направленный на какой-то предмет у нее за спиной. Ах да, ведь она оставила похищенную книгу в прихожей, на круглом одноногом столике — как раз там, куда смотрел брат Дамьен…

— Позвольте вас покинуть. Меня в любом случае здесь быть не должно, ведь сегодня понедельник, постный день. Желаю вам приятно провести вечер. До завтрашнего утра!

Даже если брат Дамьен и узнал книгу, что маловероятно, он не подал вида.

— Доброй ночи, брат Дамьен!

Закрыв дверь, Марион положила таблетки на круглый столик, рядом с черной книгой. Плотно поужинала, устроившись в гостиной перед музыкальным центром, игравшим тихую музыку; старалась, чтобы все происходящее как можно больше напоминало настоящий домашний ужин. Затем плюхнулась на угловой диван, расположилась там поудобнее и открыла дневник. На первой странице прочла по-английски: «Бортовой журнал Джереми Мэтсона. Март 1928». Перевернула страницу: «March, 11. I decided to…»[23]

Она сощурилась: английским она владеет очень прилично, нужно лишь немного напрячься и восстановить в памяти словарный запас. Итак…

«11 марта. Я решил взяться за перо не для того, чтобы ослабить угрызения совести или рассказать о своей жизни и чувствах, но в силу исключительных причин. Полагаю, что должен изложить на бумаге невероятную историю, которая произошла со мной недавно.

Эта попытка является, если можно так сказать, чистым экспериментом. Единственная моя цель просто зафиксировать на бумаге события этих странных дней. Не в состоянии определить, чем все кончится, если у этой истории должен быть конец, постараюсь дать как можно более общий взгляд, изложить только факты, не допустить, чтобы мой рассказ исказили эмпиризм,[24] эмпатия[25] или обычная субъективность в восприятии действительности.

Мой дневник и есть этот рассказ — изложение мрачной истории, которая отныне преследует меня повсюду».

Марион подняла глаза: гостиная освещена единственной настольной лампой, стоящей сбоку от дивана; часть комнаты досталась во владение ночной тьме. Такая обстановка подействовала на Марион успокаивающе, и она вновь обратилась к дневнику:

«Прежде всего хотел бы представиться: меня зовут Джереми Мэтсон; детектив „на службе его величества короля Георга V“, как следует сказать официально. Меня направили в одну из британских колоний — Египет, а еще точнее — в Каир. Мне тридцать три года, и…» Так начиналась история Джереми Мэтсона.

Рассказ захватил Марион с первых слов; опираясь на то, что было написано в дневнике, и на свое воображение, она погрузилась в навсегда исчезнувший мир…