Глава 19. Людвиг Львиное Сердце

Не только Ларсонам не спалось... Если бы могли мы с вами смотреть на вещи глазами Тутты Карлсон, – знаете, что мы увидели бы? Сапоги. Те самые, хозяйские. На крыльце, освещенном двумя фонарями, И рядом еще другую пару – эти даже форсистее, со шнуровкой. И первые говорили вторым:

– Удар по самолюбию, понимаешь? Пес мой, конечно, недотепа, над ним куры смеются, но это – второстепенно... А главное – что не только его, а и меня, меня тоже этот рыжий разбойник провел за нос! А дочка – та просто в истерике была...

А носитель вторых сапог отвечал:

– Ничего, закажешь ей муфту или воротник из этого рыжего... Теперь никуда он не денется от нас! Ни он, ни все его племя...

Тутта Карлсон стояла среди лопухов и вслушивалась. Один из говоривших передернул ружейный затвор. Другой позвал: «Анчар! Диана!» – и ответом было учащенное, горячее дыхание двух кинувшихся к нему собак. Тутта подумала, что она от ужаса свалится замертво в лопухи! И на самом деле была в полуобмороке от вида, от огромного роста, от лая этих зверей... Собаки принадлежали, видимо, гостю, приехали вместе с ним.

Последнее, что удалось Тутте услышать, была фраза: «Начнем за полчаса до рассвета...» И ей стало ясно: немедленно, сию минуту, она должна среди ночи бежать в лес! Какое счастье, что Людвиг хотя бы издали показал ей свой дом... Не заблудиться бы только... И успеть бы, успеть бы!

Надо ли объяснять – каково в этот глухой час направляться без сопровождающих в незнакомый лес? Каково делать это такому небольшому и хрупкому существу, как Тутта? Надо ли рассказывать, как замирало ее сердце, как холодели ее тонкие коленки?! Долго ли, коротко ли кружила она, но, войдя в лес, сразу стала звать Людвига. Кричала его имя во всю силу крошечных своих легких, отгоняя им как заклинанием, как молитвой все напасти, могущие с ней случиться в этих джунглях!

Истратив на это свой голосишко, она осипла к тому моменту, когда жилище Ларсонов было уже недалеко. А Людвиг сидел на мшистом камне в позе Гамлета и долго не слышал, как она надсаживается, его Тутта!

Но потом расширил глаза – до его сознания дошел этот слабый, далекий вопль:

– Лю-ю-ю-ю-юдвиг! Кто ви-и-идел Людвига Четы-ы-ырнадцатого-о?

И он кинулся ей навстречу – не только не обрадованный, но паникующий и даже гневный:

– Исчезни! Сгинь сейчас же! Я же запретил тебе...

Но она повалилась ему на грудь и, ничуть не веря в этот гнев, пролепетала:

– Грозный какой... Что с тобой? Уже разлюбил, да?

– Да если бы разлюбил, – разве я говорил бы тебе, чтобы ты сгинула?! Зачем пришла? И главное, ночью! Одна!

– Опасность потому что... Где твои родители? Про такие дела надо со взрослыми... – говоря так, она норовила скорее прошмыгнуть в жилище Ларсонов. – Пусти же меня!

– Через мой труп! Да нельзя же тебе к ним, глупенькая!

– А тебе, умненький, можно было к нам? Ну не стой же, как пугало! Некогда!

И она проскочила у него под мышкой. С голосом ее творилось странное – он то исчезал, то прорезывался вновь, и сейчас, к ужасу Людвига, набрал звонкость:

– Уважаемые Ларсоны! Вставайте, вам пора! Очень неважные новости!

Он видел: ее не остановишь уже. Чутье или вдохновение вело ее по незнакомой коридорной системе – и правильно вело! – в то время как Людвиг только мешал, забегал вперед и растопыривал руки:

– Что ты натворила?! Лабан... он же не выдержит! Ты хочешь, чтобы я убийцей брата стал?! Или с папой подрался? Ну как мне уберечь тебя, как?!

– Как хочешь. Мое дело – уберечь тебя и всех вас...

Мы уже знаем: взрослые Ларсоны никак не могли угомониться в ту ночь. Папино вдохновение растормошило и Маму и Лабана... Сейчас их звал кто-то и они вышли из кухни – Папа, Мама и Лабан, все трое жевали. Тутта присела в изящном поклоне.

Мало того, что они не могли сейчас ожидать гостей, однако дождались. Такая гостья могла разве что присниться, между тем она красовалась перед ними наяву!

– Что это?! Откуда?! – прямо-таки взвизгнул Лабан и, пальцем тыча в Тутту Карлсон, закашлялся от возбуждения. Маме пришлось колотить его по спине.

Ни разу еще не случалось видеть нашего героя в таком страшном напряжении! Необходимо было владеть собой в этой необыкновенно каверзной ситуации! Быть умнее самих взрослых!

– Разрешите вам представить, – сказал Людвиг, стараясь, чтобы голос звучал ровно, – мою подругу Тутту Карлсон! У нее какая-то тревожная новость.

– Тутта Карлсон! Какая молоденькая... – ликовал Папа. – Просим, просим! Вы и сами по себе неплохая новость... Я бы сказал, радостно-тревожная...

– Сама пришла... – изумленно бормотал Лабан. – Ну надо же, какая дуся! Эй, Людвиг, чего ты заслоняешь ее?

– Чтобы ты не пялился! – отвечал младший брат; затем он быстро шепнул Тутте:

– Видишь, уже начинается! Давай свою новость в темпе – и я провожу тебя...

– А разве мы не посидим за столом? – удивилась Мама.

– Сынок, к чему такая нервозность, что за спешка? – улыбался Папа растроганно и умильно.

– Потому что начинается охота на лис, – сказала, наконец, гостья самое главное.

Все замерли. На целую минуту. Потом глава семьи попробовал отогнать самое худшее – изволил пошутить:

– Кто, простите, начинает такую охоту? Ваш Петух?

Бурный смех поддержал его: очень уж хотелось семейству, чтобы все обернулось ерундой, детской выдумкой, недоразумением...

– Да нет же, господа, я по правде! Ночью к нам приехал кто-то. То есть не к нам, а к Человеку, к Хозяину... А я, как нарочно, плохо спала, металась... мама даже решила, что я больна...

– Маму зовут Мадлен, если память мне не изменяет? – вставил вопрос Папа Ларсон.

– Мадлен, да. Она вас тоже помнит. Ну вот, проснулась я, значит, и отпросилась у мамы подышать...

– Обратите внимание, – воскликнула Мама Ларсон, – с Людвигом творилось в точности то же самое!

– Не перебивайте ее! У нее и так силенок мало! – потребовал Людвиг. И гостья продолжала:

– Мне хотелось проведать Максимилиана – потому что перед этим Людвиг очень жалостно про него говорил... потому что еще перед этим мы его обманули и осрамили...

– Вы с Людвигом? – перебил Лабан. – Максимилиана?!

– Если прелестная гостья хочет, чтобы мы серьезно отнеслись к ее словам, – улыбчиво заявил Папа, – то ничего присочинять не следует...

Людвиг взорвался:

– Она говорит одну правду! Она – не вы!

– В общем, там, возле будки Максимилиана я и услышала конский топот и лай двух огромных незнакомых собак... С ними приехал гость Хозяина... Потом они смазывали свои ружья на крыльце и говорили про Лис... Этот гость утешал Хозяина: «Считай, – говорит, – что они отгуляли свое...» И прицелился прямо в луну! Я заметила, что глаза у него – ну просто как лед! Меня всю затрясло... А последние их слова были такие: «Начнем за полчаса до рассвета».

...Вот теперь правда дошла, наконец, до семейства полностью и в страшной своей наготе! Сползли, скисли на лицах игривые улыбки... тишина была такая, что слышалось неровное дыхание. Лабан хрипло высказался:

– Ты говорил, отец, – Людвиг проложил нам дорогу в курятник?.. На тот свет он проложил нам дорогу!

– Ну-ну! – одернула его Тутта. – Вы тоже навещали нас, нечего валить все на Людвига!

Лабан огрызнулся, посылая уже к чертям все светские приличия:

– А ты вообще молчи, не вякай, пока цела!

Возмущению Людвига не было предела:

– Не смей с ней так разговаривать... ты, хам неблагодарный!

Лабан хотел съездить брата по уху, но Папа одернул его:

– На место, Лабан! Некогда сводить счеты... – Слыхали – за полчаса до рассвета!

– Да ведь уже почти светло... – заметила Мама и резко стала распоряжаться:

– Девочки, Лео! Вставайте! Людвиг, ну что ты прирос к Тутте? Собирайся... – Мужу она сказала на ходу:

– Дети еще не знают, что такое охота на лис, но мы-то с тобой, отец, мы-то прошли через это...

Отец уже швырял в чемодан вещи. Он отозвался:

– Прошли и еще раз пройдем. Только без паники. Только без паники... – Отец ходил и щелкал подтяжками. – Лора, берем лишь самое необходимое – с твоими бесконечными узлами нам не выбраться!

– Бросить все, что нажили?

– Детей мы с тобой нажили, детей! Их и надо спасать.

– По-твоему, я тряпичница? Или меньше тебя дорожу детьми? Однако, свои галстуки петушиной расцветки ты все-таки берешь?!

– Пожалуйста, не ссорьтесь, у вас нету времени! – взывала к их благоразумию Тутта. Перед ней была картина в общем-то знакомая: если ЧП случалось в ее доме, там произносилось примерно то же самое...

Тут выскочили из детской, разбуженные этим переполохом, Лаура, Луиза и Лео.

– Что за тарарам? И как только заметили гостью, – сразу все внимание было отдано ей:

– Ой... какая симпатичная! (это Лаура сказала)

– Эй, цыпа, пошли к нам в детскую! (Луиза)

– Я знаю: это личная цыпа Людвига! Но, Людвиг, ты ведь не жмот, а? Не единоличник? (Лео)

– А куда мы уходим-то? (спросил неизвестно кто).

В лихорадке сборов вопрос повис, не получив ответа.

– Объясните же что-нибудь! Мама! (Луиза)

– Я сама не знаю, куда мы денемся, – созналась Мама Лора. – Я знаю одно: беда!

Но глава семьи кое-что успел, оказывается, спланировать:

– Спокойствие! Пересидим недельку-другую в лесу Святого Августина, у дедушки... Тем более, старик давно мечтал повидать правнуков... Особенно в тебе, Людвиг, он не чает души.

Людвиг надевал штаны, а потом уличную курточку прямо поверх пижамы.

– Да? – рассеянно отозвался он. – Жаль... меня-то он как раз и не увидит...

– Что-что?

– Да, мамочка, я иду не с вами.

– Слушай, нам сейчас не до твоих фокусов! – раздражился Папа. – Тихо...

Он прислушался: отдаленная музыка охоты уже улавливалась. Трубили егеря, захлебывались лаем гончие.

– Что ты еще придумал? (это шопотом спросила у нашего героя Тутта).

– Потом поймешь. Скажи, Максимилиан тоже там? Его взяли на эту охоту?

– Точно не знаю... Наверное... Но вчера ему досталось жутко, ты был прав... Эта Кристинка белобрысая отхлестала его своими прыгалками, когда узнала все. Потом я сама видела слезы в его глазах...

Людвиг пристыженно склонился над своим рюкзачком...

– Эй, что там за секреты? – напряженно заинтересовалась Мама. – Отец, Людвиг что-то затеял...

...Надо сказать – просто для полноты картины – что устрашающую музыку охоты слышали, конечно, не только здесь; она разбудила и Зайцев, и Ежика Нильса, и обеспокоила Сову Илону... Гиена Берта, например, просто выла! Возможно, хотела этим способом связаться с Росомахой Дагни... Охотились-то на Лис, но кто мог быть застрахован вполне? От шальной или прицельной пули? А легавые собаки – они разве могут гарантию дать, что из всех жителей леса пострадают только «лица такой-то национальности» и никто, кроме них? Кто кому пообещает неприкосновенность в пылу погони, в неразберихе кровавой борьбы?

Зайчиха-мать загоняла под кровати Юкке-Ю и Туффу-Ту. Когда все они замерли там, ее посеревшие губы шептали одно:

– Авось, это только на Лис... Авось, это только на Лис...

Нильс орудовал большой кривой иглой: ставил заплату на своем плаще. Он нервно приговаривал:

– Ну, меня-то, извините, это вообще не касается! Как говорится, мне – чур-чура...

И Сова Илона скрипучим голосом возмущалась:

– Каменные шторы нужны в наше время! Нет, чугунные! Железобетонные!..

Между тем Ларсоны были готовы покинуть дом. Но это так говорится только: на самом деле готовы были их чемоданы, но не души их...Над столом раскачивалась голая, без уютного абажура, лампочка... За считанные минуты жилье разорено... Но как трудно, чего же неохотно отпускает оно от себя тех, с кем сроднилось...

– А вдруг мы уже не вернемся сюда? – Лаура высказала то, что думали все. И ответа не последовало. Тогда Лео поинтересовался чем-то более легким и забавным:

– Интересно, а цыпа идет с нами?

И его энергично поддержал Лабан:

– А что, отец, это мысль! Придем к дедуле, по крайней мере, не с пустыми руками!

Вмешался Людвиг – он возвысил голос и скрестил над собой поднятые руки:

– Дайте слово мне! Во-первых, никто из вас не сказал спасибо Тутте Карлсон. А ведь без нее нас взяли бы всех врасплох, как миленьких... Я жду.

Родители переглянулись.

– Он ждет! И каким тоном!.. Ну спасибо ей, спасибо, – быстро и раздраженно выполнил эту формальность Папа. – Что дальше?! Сейчас начнется пальба!..

– А дальше – то, что я иду с Туттой. – Он увидел расширенные мамины зрачки... перехватил движение отцовской руки к ремню... Боже, как наивно ждать, что он испугается! И Людвиг повторил:

– Да, мама, так надо. Вы идете через потайной лаз к Большому Оврагу, а я отвлекаю людей и собак на себя. У вас будет время уйти.

Лабан заржал, издеваясь:

– Ну герой, елки-палки! Ну Ричард Львиное Сердце!

Мама сперва обратилась к мужу, но тут же поняла: нет, отцу сейчас не по силам образумить мальчишку... Тогда она устремила на Тутту умоляющий взор:

– Милая, теперь, кажется, ты для него главнее всех – запрети ему это!

Но Людвиг сказал, что Тутта не может запретить ему двух вещей. Только двух: 1) быть около нее и 2) поступать по совести.

А когда Папа поинтересовался, «при чем тут его дурацкая совесть?!» – поступило такое разъяснение:

– При том. Лабан прав, к сожалению, – если б не мои хождения к Тутте, не началась бы эта облава... Выходит, я и должен помочь вам всем.

– То есть подставиться им вместо нас?! – спросила потрясенная Мама. – Собакам и пулям?!

– Ну, пуля – это самый плохой случай, а я почему-то верю, что не пропаду. Постараюсь встретиться с Максимилианом – я виноват перед ним, хорошо бы это загладить... Не бойтесь, он не кровожадный... Ну, поняли? Нет?

А если, по-вашему, это глупые причины, тогда вот вам еще одна: моя Тутта Карлсон идет домой в опасное время по чужому для нее лесу... А я ее провожаю, такую кроху... Вот и все. Просто, как апельсин.

– Он у вас особенный! – объявила Тутта восхищенно. – Если в курятнике рассказать про такой поступок, там никто не поверит...

Людвиг обнял родителей, вдруг утративших всякую волю к сопротивлению. В эти минуты казалось, что младший из Ларсонов – взрослее всех!

– Мальчик мой... Отец, ну почему именно он... младшенький? – Мама не могла не высказать это странное чувство, пугавшее ее больше, чем лай и пальба.

– Так вышло: он раньше всех стал мужчиной... – отвечал Папа, тоже, впрочем, ошарашенный таким поворотом дела.

На фоне лая донесся откуда-то сверху очень знакомый голос, только искаженный одышкой: «Я чую – это здесь где-то... Вот точно чую!»

– Голос Максимилиана! – определил Людвиг.

– Кажется, да... – согласился Папа, – его тембр. (Нужно заметить, что очень недавно – минуту или две назад – людвигово мнение стало для Папы вообще самым авторитетным. Почти по всем вопросам! Во фокус-то...).

– Значит, пора мне, – объявил наш герой. – Ну, ни пуха вам, ни пера, дорогие Ларсоны! Ни одного пуха, ни одного пера! Вперед, Тутточка!..

– Счастливо! – Тутта, казалось, не помнила ни одного неприятного слова, слышанного здесь. – Да сохранит вас Святой Августин!

Да, да: она их подбадривала, она желала им добра! Никто не поверит, правда же? Однако, так было...

И скоро сумрак и кривизна длинного коридора скрыли из глаз эту парочку... Сейчас даже сестры и братья, никогда не обращавшиеся с Людвигом без иронии, не находили ее в себе. Пожалуй, их сверлил вопрос: а сами они смогли бы вот так?

...Ларсоны со своими узлами, плетенными корзинами и саквояжами двинулись в противоположную сторону. Шли крадучись, бесшумно. Папа успевал срывать и перевешивать указатели, которыми снабжены были их лисьи катакомбы, – хотел сбить с толку преследователей...

Наружу Ларсоны выбрались через тайный лаз. Он почти забыт был, этот лаз, но как же пригодился в грозный день испытаний...

Рассветало.

Вокруг них была пустошь, а другой лес синел впереди. И звуков охоты здесь не слышно вовсе. А двадцать минут назад от этой «музыки» надо было бежать сломя голову... Так что – спасены? Но Мама расплакалась:

– Что я за мать?! Своими руками отпустить на такое... Отец, ну скажи, что Максимилиан не растерзает его!

Папа трубно высморкался в клетчатый платок и сказал задумчиво:

– Да, конечно же, нет. Она же не позволит.

– Кто? – не поняла Мама. – Тутта Карлсон?!

– Цыпленок? – уточнил Лео.

– Не позволит? – переспросила Луиза.

– Здоровенному сторожевому псу? – Лаура засмеялась, но осеклась тут же. А Лабану стало как-то неспокойно за отца: видать, их старикан перенапрягся сегодня... Он спросил вразумляющим тоном:

– Да ты что, батя?

– Разумеется, не позволит. Неужели вы сами не понимаете?

– Но каким образом?! – прямо-таки вскрикнула Мама Лора.

– А я почем знаю? Это противоречие высшего порядка! Се ля ви, дорогие мои... Се ля ви...

И похоже, на сей раз такое объяснение заставило сомневающихся прикусить языки, а главное – приободрило Маму.

Лес Святого Августина, объятый величавым спокойствием, звал их всех к себе.