"Фестех глазами изнутри" - читать интересную книгу автора (Lebedev Mike)

Старина

Несколько мистическое завершение предыдущей главы наводит на мысль, что пришло самое время рассказать вам о… ну, вы поняли. Ну, вы поняли уже, насколько широк был круг наших интересов на Фестехе. Футбол, музыка, нетрудовые доходы, ба… (зачеркнуто) Общая физика, высшая математика, аналитическая геометрия, квантовая электроника, наномолекулярная химия — да, в общем, всего и не перечислить, само собой. Но всё это, так сказать, мероприятия двумерные, лежащие где-то на одной поверхности, пусть и бесконечной, и раскладывающиеся по стандартным векторам. Но был, был, по счастью (и есть), среди нас и человек, отважно и отчаянно пронзавший эту плоскость, ежесекундно аппликативной осью «Z» возносившийся (и возносящийся!) над серыми буднями — туда, наверх, к вершинам эзотерики и астрала, где, может быть, и скрыта истинная Тайна Мирозданья… и даже выше. О, Старина!.. …Стояла осень нашего первого курса, по стечению обстоятельств, как вы уже знаете, совпавшая с последней осенью страны под названием «Советский Союз», в чем, правда, тогда еще не было стопроцентной уверенности. Мы, бедные первокурсники, несколько ошарашенные в одночасье свалившимися на нас «заданиями», «лабораторными», «английскими», а также милой манерой профессуры Физтеха непринужденно за одну лекцию излагать материальчик примерно на половину учебника — брели на небольшую передышку: семинар по «Истории КПСС». Вернее, в свете разных всяких событий, он уже имел несколько иное название, что-то наподобие «Общественно-политическая история родной страны» — но суть дела отчасти оставалась прежней. В чем и заверил нас с первых же минут собрания товарищ старший преподаватель Иван Иванович Иванов (ФИО подлинные), серый костюм, строгий пробор и черный портфель которого удивительно дополнили его образ Шарикова из только что вышедшего кинофильма «Собачье сердце». Также в своем вступительном докладе Иван Иванович счел необходимым довести до нашего сведения, что, несмотря на все происки мирового империализма, подрывную работу внутренней «пятой демократической колонны» и непростой, надо признать, текущий момент — коммунистическая партия под мудрым руководством сделает для вверенного ей народа всё, что потребуется. И нам, будущим молодым физикам, следует не смотреть на него с таким скептическим видом — а наоборот, как можно быстрее и прилежнее приступить к овладению самым главным, как ни крути, для нас предметом: основами научного коммунизма. Вслед за чем, во исполнение, так сказать, от имени и по поручению, предложил нам немедленно провести закрытое комсомольское собрание и избрать локальные ум, честь и совесть группы в лице комсорга. Нет, ну а что? Еще скажите, что вы все были такими диссидентами, что даже в пионеры принципиально не вступали? Ну вот и я о том же. Характерно, что собрание мы тут же, в перерыве пары, и провели. Потешили старика, чего уж там. В результате свободного волеизъявления и спичек, любезно предоставленных студентом Усатым, комсоргом был избран Сергей Базилевич, после чего все облегченно вздохнули, а новоиспеченный лидер предложил немедленно скинуться ему по рублю в плане взносов (предложение было цинично пробаллотировано). Окрыленный таким успехом, неугомонный Иван Иванович решил тут же закрепить завоеванный в наших сердцах плацдарм — и повелел к следующему же семинару каждому законспектировать что-нибудь на выбор из Ленина. Сообразуясь, само собой, с окружающей общественно-политической обстановкой. Что больше понравится… Нет, вы оцените только иезуитский ход мыслей бывалого чекиста — так как-то по умолчанию вбросить мысль, что мы, дескать, многое читали из Ленина… многое читали, и нам есть из чего в ы б р а т ь… Это уже было слишком. И тогда с последнего ряда медленно поднялся студент Старина и, не дожидаясь паузы, с уст его слетело мрачное:

— Но позвольте!..

О, это его «Но позвольте!», сочетающее эмоциональный напор Договаривающего Коня и интеллектуальное матобеспечение протирающего очки Макса! Сколько раз я слышал ЭТО… но ни разу не видел человека, который сумел бы перед этим устоять…

— … но позвольте! Любезный Иван Иванович, или как Вас там… (да-да, именно так! — прим. авт.) Ведь с точки зрения абстрактного гуманизма… в той, избранной Вами модели детерминистски ограниченной Вселенной… бесконечность Познания, влекомая антропософскими взглядами… когда дианетическая составляющая… (в общем, парни, Ленин, конечно, был грибом, но и сами вы, если не сумели шагнуть дальше, где-то там же и остались… — тоже авт.)… вкупе с экзистенциально-практическим взглядом… опровергнутая еще Аристотелем… когнитивно… социум… релевантно… теологически предопределенно… как бы это Вам, любезный, попроще-то растолковать… амбивалентный и имманентный…

Если верить поэтам-романтикам, три вещи в этом Лучшем цз миров нельзя описать словами: журчание льющейся средь камней воды, треск пылающего в зимнем лесу костра и шелест крыльев мотылька, летящего на губительное пламя свечи… Ерунда это всё. Если очень постараться, то можно. Не каждому это, само собой, дано — но всё-таки. А на самом-то деле это:

— студент Сергей Базилевич, рассуждающий о Музыке (особенно в разрезе того, по какому пути пошло бы всё её развитие, приди Ричи Блэкмор в «Led Zeppelin» вместо Джимми Пейджа, и наоборот);


— студент Конь, рассуждающий о Бизнесе (в основном, в части раздела в свою пользу грядущей сверхприбыли);


— ну и, само собой, Старина, лихо седлающий верного астрально-ментального конька… в данный период полиморфно-динамически развивающихся взглядов… опираясь на причинно-следственную гипотезу… отрицая ницшеанство как таковое, в то же время необходимо… астрально… ментально… экспоненциально…

В общем, Ленина в тот раз мы конспектировать не стали. И в следующий раз тоже. Более того, с того дня Иван Иванович всякий раз тайком заглядывал сперва в дверь аудитории, резонно опасаясь наличия за нею столь существенно подкованного интеллектуального контрагента… кстати, напрасно, так как более Старина своим визитом его не побаловал. Не знаю уж, что там осталось промеж ними «за кадром», так сказать… но, в общем, свой безусловный вклад в крушение Империи Старина внёс. А там уж и Август-91 был не за горами… Однажды мне посчастливилось лично присутствовать при процессе, так сказать, просветления нашего героя и наработке его новых мировоззренческих концепций. Я долго уговаривал Старину свести меня хоть на полчасика с кем-нибудь из его многочисленных духовных наставников — приобщиться, так сказать, хоть слегка прикоснуться и поднабраться Мудрости Извечной — и вот этот торжественный момент настал. «Счастливым», правда, его назвать было никак нельзя, во всяком случае, с примитивных общечеловеческих позиций. Стояла зима, стылый, гнусный февраль, тем более, что дело намечалось ближе к вечеру. Однако же, как пояснил Старина — переносить встречу было никак нельзя: именно данной ночью случался Новый год по древнейшему, ныне забытому китайско-тибетскому лунно-звездному календарю, и именно сейчас следовало ожидать раскрытия внемлющих Космосу чакр Судьбы… сейчас или никогда… а в Тибете, между прочим, тоже заморозки выпадают дай Бог каждому… И мы пошли. Стоял, повторюсь, февраль. Мокрый снег и порывистый ветер преграждали нам путь к Истине, лежавший, судя по всему, где-то в хитросплетении типовой блочной застройки в районе платформы Нижние Котлы. Изредка для дополнительного антуража сквозь разрывы низких облаков зловеще прорывалась полная луна, но ничто не могло уже сбить с панталыку возжаждавшего Знания пилигрима. На последних ста метрах перед спасительным теплом подъезда Старина выдал последние указания на предмет того, как правильно вести себя в присутствии Учителя:

— Ты там если что вдруг — Просветление какое, или правда чакры раскроются — чересчур громко свой восторг не выражай…


— Старина, я всё понимаю, — ответствовал я тихим, уже наполовину очистившимся голосом, — Буду держать себя в рамках… даже в самой крайней степени Экстаза…


— Не в этом дело. Просто у Фёдора (так звали Наставника — прим. ред.) четверо детей… ты можешь их разбудить…

«Ооооо! — застонал я, не дожидаясь Просветления, — Четверо… Оооооооо!!!..» «Подожди впадать в экстаз. Мы еще не пришли… — напомнил Старина, — Это те дети, что от этого брака. Он у Федора третий… А вообще — семеро…» Оооооо! Семеро!!! Нет, это решительно невозможно было себе представить! По привычной-то уже студенческой бедности да по непростым, прямо скажем, тем временам, с этой вечной дилеммой «цветы — до, или портвейн — после?» Тут и один-то возможный спиногрыз — уже сама по себе роскошь, несовместимая с жизнью (я оставляю тут, за скобками, такой тонкий момент как «жениться»), а уж семеро… ну хорошо — пусть четверо, если считать только «от этого брака», но всё равно… В общем, эта тяжесть на сердце так и не позволила мне в полной мере просветлиться. С другой стороны — оно, может, и к лучшему: кесарю — кесарево, как говорится. В конце концов, кто бы тогда писал сейчас эти взволнованные строки, и по чьей небритой щеке катилась бы скупая мужская слеза? (Нет, друзья, я все-таки до сих пор не могу понять… Вот смотрите. Да, все герои это повествования, как вы уже убедились — люди исключительно высоконравственные и небывалых, прямо скажем, морально-волевых качеств. Но при этом все, я подчеркиваю — все до единого женаты все-таки один раз… ну почему же при этом как какой-нибудь «гуру», или, там, «наставник», или «просветленный учитель» — так обязательно в сопровождении как минимум третьей супруги? Где логика процесса? Хотя ладно…) Авторству Старины, между прочим, принадлежит одна из лучших «сдач» в нашем «хит-параде». (Сдача — ну, собственно, сдача экзамена, само собой. Словарь-минимум). В его неповторимом стиле, разумеется… исключительно присущем. Еще древнегреческие мудрецы справедливо представляли себе Знание в форме круга, за пределами которого — Непознанное. Соответственно, чем больше Знание — тем больше длина окружности, на котором оно соприкасается с тем, что еще не изведано. «Во многом знании — многая печаль», в общем. И, как следствие, чем больше знаний в голове фестеха — тем труднее преподавателю выяснить, где же все-таки границы этих знаний проходят (в чем, по сути, и заключается смысл экзамена). Поскольку же знание в голове фестеха, несмотря на все его усилия, все-таки непрерывно увеличивается — то следствием этой нехитрой теоремы является тот факт, что процесс «сдачи» с каждым экзаменом неуклонно упрощается. То есть если на первом курсе настойчивый фестех начинает готовиться к сессии сразу с началом семестра — то по мере продвижения к заветному «диплому» сроки эти ощутимо сдвигаются. Вплоть до того, что некоторые предметики проставляются непосредственно в деканате путем умасливания секретариата последнего, минуя, так сказать, все возможные предварительные ласки с экзаменатором (да, друзья: в конце концов, любой экзамен — это всего лишь соответствующая запись в Ведомости… а Ведомость эта, в общем-то, в деканате и живет. Но это был высший пилотаж, конечно… лишь самым авторитетным бойцам доступный). Вот как, например, проходила на четвертом курсе сдача задания по новомодной «Экономике», спешно введенной тогда с целью подготовки фестехов к реальной жизни, всё настойчивее заявляющей о себе… Непросто, прямо скажем, дался нам тогда переход от расчета «ускорений», «сил» и «чисел Маха» к вычислению «НДС», «амортизации» и «фонду заработной платы» — но справились, справились. Как, впрочем, и всегда. В роли Сдающего — скромный автор этих строк. А в роли Экзаменатора, между прочим — будущая звезда и «Золотая сова» клуба «Что? Где? Когда?» Максим Поташов, тоже, кстати, фестех… но в тот сезон до его стремительного взлета на голубые экраны страны оставалось еще буквально несколько месяцев, так что для нас он был просто «Максим Оскарович», итак: Преподаватель: Так, ну давайте, скажем, решите мне задачку под номером «4». Фестех (деловито раскрывает тетрадь с решенным Заданием, отыскивает там задачу номер «4» и начинает сосредоточенно перекатывать решение на чистый лист бумаги): Вас понял, Профессор. Сейчас всё будет. Преподаватель (мягко, но настойчиво пытается закрыть тетрадь и подтащить её через стол к себе): Вы это как бы… я ведь попросил РЕШИТЬ, а не ПЕРЕПИСАТЬ… Фестех: (столь же мягко, но так же настойчиво возвращая тетрадь к себе и снова раскрывая ее на нужной странице): Не извольте сумлеваться, Профессор. Всё будет в лучшем виде. Преподаватель (несколько недоуменно): В чем же тогда смысл, так сказать, решения задачи, если вы ее списываете? Фестех (столь же озадаченно): А в чем же тогда смысл решать повторно, если я ее, как видите, уже один раз решил? Преподаватель (чуть ослабляя хватку): Ну, все-таки как-то это в некотором роде странно… Фестех (прекращая уже играть в кошки-мышки и честно глядя прямо в глаза): Мужик, мы с четвертого курса. Экономику нам с четвертого поставили. Понимаешь, не первый, не второй, и даже не третий. ЧЕТВЕРТЫЙ! Преподаватель (облегченно откидываясь в кресле): Мужик, прости. Мне неправильно сказали на кафедре. Я и вправду думал, что вы второй курс… то-то удивился еще, какие здоровые все… и наглые. Валяй, пиши… Фестех (торжествующе): Ну, вот то-то же… Хочу отметить лишь, что, разумеется, вслух была произнесена лишь первая фраза Преподавателя. А все остальное — на одних сплошных лишь взглядах, интонациях и полунамеках… хотя, наверняка, вы и так уже поняли! Так вот Старина… А ведь это был уже Пятый курс, и легко себе представить, до каких вершин Совершенства мы поднялись уже на этом тернистом пути! Так оно, в общем, и было… Была весна. То блаженное и так далее время в жизни каждого пятикурсника, когда почти все экзамены остались уже где-то в далеком прошлом (да не просто экзамены в текущую сессию, а и ВООБЩЕ все), а несколько загадочный «диплом» — еще в столь же далеком и абстрактном будущем, и практически ничто не могло нам отравить это сказочное упоение Молодостью. «Почти» — потому что вдруг где-то в середине апреля пронесся тревожный слух, что, дескать, оказывается (оказывается! То есть, не то чтобы там лекции посетить, или семинарчик какой — эти люди даже в расписание глянуть не удосужились! Кремни, что и говорить…) — оказывается, у нас в этом семестре предполагается итоговый зачет по линии кафедры «Общей культуры»! (ну или как там её… философия, в общем, и всё такое прочее). Особой тревожности слуху добавлял тот факт, что зачет сей предполагался не просто так, а с оценкой! И, возможно, с предваряющими ее рефератом и докладом по избранной теме! Да, вот уж точно — как гром средь чистейшего апрельского неба… Рабочее совещание по вопросу состоялось, как и всегда, в комнате 1501 общежития «Зюзино», где к тому моменту уже почти два года квартировали Старина и Митрич. После небольших прений предложение Макса «все-таки съездить, узнать, разобраться, что там и к чему» было признано малодушным и недостойным гордого звания «студента 034 группы» — и под собственные аплодисменты большинство проголосовало за вариант «Ехать прямо в день зачета и решать по ситуации непосредственно на месте!!!», с чем господа несостоявшиеся философы и перешли к неофициальной части мероприятия. И вот — спустя месяц решительный день настал. Прибыв, как и собирались, «на место» (ну, собственно, на Фестех, стало быть), мы быстро убедились, что решение «Действовать по ситуации!» было далеко не оригинальным: столько однокурсников сразу мы не увидели затем уже вплоть до самого торжественного выпуска нас в Жизнь! То там, то сям темные коридоры Главного корпуса вдруг оглашались громкими выкриками типа «Мужики, говорят, на Индийской философии халява! Ставят всем! В триста тринадцатой они вроде!..» — вслед за чем толпа пятикуров срывалась с места и сломя голову неслась по направлению к заветной «триста тринадцатой». К сожалению, по прибытию к указанной аудитории раз за разом выяснялось, что все позиции там уже забиты под завязку то ли более быстрыми, то ли более расторопными конкурентами — и нам несолоно хлебавши приходилось возвращаться на исходную. Почти повезло на «Средневековой философии» — нам даже удалось подсунуть под дверь десять дополнительных зачеток… к сожалению, пять из них через какое-то время вылетели обратно с громким шепотом «Мужики, извиняйте — тут и так перебор: преп сказал, что больше ста зачетов он ставить не имеет права…» По неудачному раскладу, все пять «невыигравших» зачеток пришлись аккурат на нашу группу. Ситуация, прямо скажем, накалялась… И тут словно сами Небеса послали нам студента ФУПМа Сергея Чупряева, знаменитого фестеховского футболиста и, естественно, нашего заклятого «друга-соперника». Отведя коллег-спортсменов в сторону для сугубо конфиденциальной беседы, он заговорщицким голосом доложил, что имеет абсолютно четкую информацию: на четвертом этаже на какой-то тоже «философии» ЖЕЛЕЗНО ставят всем… просто-таки ЖЕЛЕЗОБЕТОННО ставят. Безо всяких «рефератов» и «докладов». И народу никого, потому что никто не знает про этот спецкурс…Что ж — положение требовало решительных действий — и они последовали! Постояв для отвода глаз еще минуты три, мы поодиночке кинулись в указанное нам помещение на четвертом этаже… В помещении было тихо. Пять исключительно ботанического вида фестехов, неизвестных нам ни по футболу, ни по совместному празднованию, ни вообще по каким-либо внеклассным мероприятиям — прилежно сложив руки, сидели за первой партой. Мы несколько осеклись. Еще более насторожило нас отсутствие самого студента Чупряева, так как кому-кому, а ему, с первых же дней обучения зарекомендовавшему себя исключительными пунктуальностью и аккуратностью — в таком-то месте ожидаемой «халявы» следовало находиться в первую очередь… но отступать было некуда. Тяжело вздохнув, мы расположились за последними столами. Митрич достал из сумки популярное спортивное издание, развернул и погрузился в чтение… (в этом, между прочим, был некий «мессэдж» нашего неуклонно росшего к пятому курсу благосостояния, ибо все уже более-менее подвизались на той или иной работе… на прежних курсах спортивное издание обычно покупалось вскладчину и читалось затем разделенным на отдельные листы… а тут, значит, если человек может позволить себе личный экземпляр — это, значит, состоятельный крот уже… типа студента Коротяна, который уже на третьем курсе читал персональный журнал «Коммерсант»… да, такое было время, в сотый раз приходится отмечать… но, опять же, к слову). Появилась наставница. Сравнительно, кстати, молодая и симпатичная. Тут же, как следствие, оживился Конь, но после слов «Ну, здравствуйте, ребята… Что ж, я с удовольствием прочла ваши рефераты. А теперь настало самое время прослушать доклады!» — ощутимо стух. Притихли и мы, помянув добрым словом коллегу Чупряева и с надеждой вытянув головы в адрес бойцов с первой парты… Те, правда, к нашему удивлению, безмолвствовали. Наставница мягко повторила своё пожелание услышать доклады. Мы тяжело вздохнули. Даже Макс. Интеллигентный Митрич, стараясь не шуршать, перевернул страницу и принялся знакомиться с ходом «плей-офф» прославленной заокеанской НХЛ. И тогда, проведя еще несколько мгновений в бесплодном ожидании, женщина-философ произнесла бессмертное:

— Ребята! Давайте делать доклады! Ведь если кто не сделает — я смогу поставить только ЧЕТЫРЕ…

Но нет, это был еще не занавес. И даже не тогда, когда кинувшегося было к кафедре Коня с криком «Куда ты, мы еще за пять поборемся!!!» прямо на лету изловил Макс, «…очень жаль, что никто не подготовился. Ведь русская философия конца девятнадцатого века — крайне интереснейшее направление человеческой мысли…» О, вот оно! Оказывается —русская! И именно что конца девятнадцатого века. Что ж Вы сразу-то, и впрямь, не сказали… И тогда…. И тогда с последней парты, неотвратимый, как Светлое Будущее всего Человечества, поднялся Старина… В тот день Старик был явно в ударе. Пересказать, само собой, его проникновенный спич я не смогу, даже в общих чертах. Скажу лишь, что о русской философии конца девятнадцатого века мы в тот день явно узнали больше, чем за всю предыдущую и последующую жизнь. С широкими, само собой, экскурсами и ответвлениями в смежные области Знания. Ну, или, во всяком случае, больше не путали философа С. Булгакова с его более известным однофамильцем Михаилом. А философиня, вот клянусь — искренне плакала. И долго еще где-то там, на Кафедре, люди будоражились рассказами о каком-то «совершенно неземном мальчике с ФАКИ»… Да, но это всё, так сказать, игры чистого разума. А между тем, однажды это самое умение Старины спасло мне… нет, но если не жизнь, то, во всяком случае, тоже нечто важное… …Осень 1993 года с точки зрения материальной обеспеченности питомцев 034 группы была, пожалуй, точкой самого нижнего экстремума. Государственное вспомоществование фестехам в те дни практически являло собой пресловутое «о-малое», а альтернативные источники денежных средств еще не были нами в полной мере открыты и освоены, (о-малое — функция, значением которой в данном случае можно пренебречь. Словарь-минимум) Буйные ветры очередной свободы гордо реяли над страной, а стипендия, между тем, в многочисленных уже «пунктах» легко обменивалась долларов примерно на двенадцать. Это если давали ее с утра, и можно было успеть в тот же день съездить в Москву. А если с вечера, а ехать только на следующий — то уже примерно на десять, и так далее. Судите сами. Например, празднуя успешное окончание первого курса, мы со студентом Сергеем Базилевичем с криком «Эхма, однова гуляем!» — вместо того, чтоб стоять в двухчасовой очереди, взяли у подсуетившегося алкаша пиво по цене три рубля за бутылку, вместо отпускных рубль-двадцать. Нет, ну при стипендии в девяносто еще можно было себе позволить… А после третьего курса, когда, хвала Руководству и лично декану ФАКИ Б.К. Ткаченко, выдали денежку скопом за все три месяца вперед — так за все три ушло на покупку одной зимней куртки. Нет, я согласен: зимняя куртка — не такой уж и предмет первой необходимости для фестеха: в конце концов, по примеру того же Старины, когда холодает — просто натянул тельняшечку под футболку, да и скок-скок быстренько через улицу Первомайскую в Страну Знаний. Но с другой стороны, все-таки четвертый уже курс, когда всё чаще надо являться на «базу», да пред светлые очи «научного руководителя» — тут, само собой, одной телогреечкой не обойдешься уже. Да и время тогда такое было, опять же. Это сейчас куда ни кинь взгляд — всё «Требуются, требуются, требуются…», а молодые специалисты без комплексов и опыта работы — те вообще идут нарасхват, а тогда? А тогда всё тот же Старина, когда мы на сборы отправились, а он, будучи (и по сей день) гражданином суверенного, хотя и дружественного государства, «войны» избежал, с пользой для души и тела проведя месяц в должности уборщика территории ярмарки «Лужники» — так это считалось «хорошо устроился». Можно даже сказать — ОЧЕНЬ хорошо. В общем… В общем, когда одним неярким октябрьским днем на знаменитой доске у двери столовой появилось одно маленькое, чуть ли не рукописное объявление «Требуются студенты для проведения соцопросов, график работы гибкий, оплата в СКВ» — немудрено, что через пять минут без преувеличения половина сознательного населения МФТИ уже толпилась в огромной очереди к одной из аудиторий Корпуса Прикладной Математики, где и происходила запись в это нежданно свалившееся Финансовое Процветание… Работенка, кстати, была сравнительно непыльная. Стой себе у назначенной станции метро да опрашивай социум в лице спешащих граждан на предмет их предпочтений в свете грядущих выборов в первую Думу России. На нашей, кстати, «Тульской», по гражданам можно было часы сверять. Если вдруг число поклонников Жириновского подкатывает к ста процентам — всё в порядке: это ровно в 17.20 подходит отработавшая своё законное смена с ЗИЛа, значит, и нам скоро домой, в шесть заканчиваем… но это так, для примера. С СКВ же дело обстояло чуть хуже. В том плане, что выдавалось на руки рублями, но в «привязке», в общем, к курсу, так что тут всё по-честному… …Однажды много лет спустя и совсем по другому поводу я как-то поинтересовался у Коня — мол, «как там у вас, в высоких сферах геополитики и макроэкономики — фестехи есть? Держитесь друг дружки, али как?» На что Конь, тяжело вздохнув, искренне ответил: «Фестехи есть везде. Но подонков и среди них хватает…» И это, короче, отчасти был тот самый случай. Потому что валюта валютой, а штраф за пропущенный день у нас составлял аккурат зарплатку за день рабочий, а контроль качества осуществлял некий таинственный проверяющий, который был он, или не был — науке это сперва доподлинно было неизвестно. То есть, после двух рабочих дней ты вполне мог непосредственно в кассе выяснить, что причитается тебе ровно ноль целых и десятых, так как в один из дней «проверяющий» тебя как будто бы у метро не видел. Очень, знаете ли, выходило это неприятно… Само собой, пары таких «пустых» инцидентов и накопленной уже к четвертому курсу житейской хватки нам со Стариной (а мы работали как раз в паре) хватило для того, чтобы разобраться, что там и к чему. После непростой комбинации проверяющие были «пропалены» в лицо, и теперь каждого из них Старик железной рукой подтаскивал к суетящемуся мне, дабы продемонстрировать: сбор ценнейших социологических данных идет полным ходом и в полном соответствии с выданными нам инструкциями! Небольшой, но все-таки постоянный денежный поток пролился на иссохшую было почву наших карманных расходов. Пиво в конце рабочего дня, пусть и на холоде, из элемента роскоши стало рядовым атрибутом вечера трудного дня. Мы отказались от «Явы» и перешли на «импортные». Нас стали узнавать в ближайшем пункте обмена валюты и специально ко дню нашего визита откладывать «пятерки» и «десятки» для удобства расчетов. Старина (теперь уже можно раскрыть эту маленькую тайну) в глубине души принялся лелеять возможность покупки личного пейджера, и так далее. И только близящаяся неминуемость Выборов омрачала нашу жизнь, пока в один прекрасный вечер… Пока в разгар одного прекрасного рабочего дня тяжелая рука представителя Власти не легла на моё плечо прямо в момент телефонного доклада результатов в Центр, и я не услышал зловещее: «Потом договоришь… Пройдёмте!» Предложение было тем более удивительным, что до того момента проблем с правоохранительными органами мы не имели. В конце концов, ничего предосудительного мы не делали, даже более того — имели при себе официальную штучку, которую впоследствии назовут ласковым словом «бейджик». Гораздо больше хлопот доставлял не в меру разговорчивый электорат, зачастую пытавшийся вслед за ответом на простой вопрос навязать тебе аргументированную дискуссию на тему «Чикагской школы» в частности и монетарного подхода к экономике в целом, срывая тем самым жесткие планы в сто опрошенных за час. И еще однажды сильно помешали работе молодые «белые братья», некстати материализовавшиеся на «Тульской» в преддверии спрогнозированного ими же конца света. Ну, с братьями Старина разобрался быстро, и после короткой, но насыщенной беседы на трансцендентальных тонах братья поспешно ретировались на станцию «Севастопольская». Зря они это сделали, как говорится, так как именно на этой же станции и расположено прославленное общежитие МФТИ «Зюзино». Так что на следующий день философская экзекуция была продолжена, и для некоторых «братьев» конец света наступил даже ранее намеченного… «… товарищ сержант! — тихо пискнул я, увлекаемый в служебное, — Это ж мы, мы, которые соцопросы проводим… Вы ж третьего дня тогда сами к нам еще подходили. Мы ж это — мы не это…» «Знаю, что не это… — снизошел до комментариев сержант, усаживая меня против стола и не без удовольствия вынимая казенный бланк с надписью «Протокол задержания» — а КУРИЛ кто у телефона, твою мать, а?» «Вот, твою мать, действительно, а?» — подумал я… а вслух прошептал: «Виноват. Виноват, товарищ СТАРШИЙ сержант. Курение в подуличных переходах, относящихся к территории метрополитена… раздел такой-то, пункт такой-то Правил (это к вопросу о пользе чтения вывешенной в вагонах наглядной агитации — прим.авт.)… штраф столько-то… я заплачу, только выпустите…» «Молодец! — ласково похвалил меня сержант, — Сразу видно — студент! Ты не на юридическом, случайно, учишься? Коль, иди, глянь, какой грамотный задержанный пошел…» Откуда-то из-за обезьянника показалось любопытствующее лицо сержанта Коли. «На техническом…» — вздохнул я. «Переводись на юридический, — искренне посоветовал мне Коля, — парень ты, вижу, грамотный. Окончишь — к нам на работу поступишь, мы тут похлопочем. Нам такие нужны…» И это, твою мать, действительно была катастрофа. И дело, как вы понимаете, было даже не в штрафе в сколько-то там рублей. Вернее, как раз в штрафе, так как «проверяющего» за два истекших часа работы всё еще не было, и, стало быть, появления его можно было ожидать с минуты на минуту. И, как следствие — прощай, прощай, получка за два дня, и так прекрасно начавшаяся трудовая неделя по собственной глупости оборачивалась стылой и «пустой» ноябрьской семидневкой, и тут… Наверное, даже не стоит уже и говорить, да? И тут, самой собой, как светлый ангел на тонких крыльях мечты в «дежурку» ворвался Старина, бывший, как это ему и свойственно, в форме. «Да вы…», «…да с философской точки зрения…», «…да под экзистенциальным углом рассмотрения…», «…да абстрагируясь от сугубо материального взгляда на проблему дыхания…», «…да Бог простит…» и так далее… В общем, спустя каких-то три минуты так и не дописанный протокол был торжественно разорван, и мы пулей вылетели обратно в «подуличный переход». Очень вовремя, так как аккурат навстречу нам шагал «проверяющий».

— Вы чего в милиции делали? — мрачно спросил он.


— Как это чего? — деланно изумился Старина, — Опрашивали. Милиционеры что — не избиратели? Ну и всё, какие проблемы?

И он был, экзистенциально выражаясь, прав на все сто. А еще через три минуты из дежурки вышли оба новообращенных сержанта. Прилюдно сорвав погоны и бросив оземь табельное оружие, они, истово перекрестясь, попросили прощенья у народа православного, затем разрыдались и, обнявшись, побрели куда-то вдаль. Возможно, переводиться с юридического на технический, хотя, возможно, и нет… Такой вот он, Старина. Был, есть и, безусловно, будет.