"Квартира № 41" - читать интересную книгу автора (Гребенщиков Андрей)

Андрей Гребенщиков КВАРТИРА № 41

КВАРТИРА № 41

Чирк… пшш-ш… огонь.

Чирк… пшш-ш…

Я заворожено смотрел на вспыхнувшую спичку. Огонь жадно пожирал крошечный, ограненный кусочек дерева, умирающий в жутких судорогах. Идеальный, чистый ствол обугливался, скручиваясь спиралью и превращаясь в согбенный труп-огарок. Весело бегущий, беззаботный огонек оставлял за собой только пепел…

Так всегда случается — за красоту нужно платить. Неземное великолепие пламени сполна оплачено муками дерева. Человек же рассчитывается за божественную, но столь мимолетную красоту ядерного Апокалипсиса… Это было незабываемо — прошло двадцать лет, но я помню всё, в малейших деталях — огненные столпы до неба, белые, безумно белые вспышки, заслоняющие солнце, конвульсии раненной, встающей на дыбы земли и невидимая ударная волна, адским тараном сносящая такие смешные и нелепые в отблеске атомного зарева небоскребы.

Ненавижу огонь… Провожу по кромке коробка обнаженной спичкой — чирк, мгновение полнейшей, благословенной тишины, затем шипение — вот мой любимый момент — через долю секунды родится пламя, но кульминация наступает чуть раньше — пшш-ш — курок взведен, дерево еще живо, но сера уже заходится в родовых судорогах, готовая вот-вот освободиться от бремени. Стрелка часов дрогнет и все закончится — цикл бытия, исполнив акт творения, создаст красоту, извлечет её из такой простой и невинной спички, и она испепелит всё вокруг, не пожалев и самое себя. Огонь — символ и орудие небытия, отрицающего жизнь и её порождения… Ненавижу…

Наконец робкое, синевато-красное пламя, прощально вспыхнув и оставив в пальцах только обжигающий пепел, иссякло. Боли не было.

Я извлек из коробка предпоследнюю спичку. Чирк… и тихий, почти за гранью слуха, предательский хруст. Хрупкая деревяшка переломилась пополам… плохая примета. Я расхохотался, да так, что на несколько секунд заглушил какофонию, несущуюся снаружи. Жуткий рев, протяжный, пугающий лай, гортанный, непрекращающийся голодный вой, и лязгающее чавканье нескольких десятков челюстей-жерновов — всё исчезло, уступив место глупому, нервному хохоту.

Я верил в приметы — трудно, доказывая каждый день и час право на жизнь, не поддаться суевериям, сохранить холодную, трезвую голову… Однако сейчас, сидя в подъезде мертвой многоэтажки и удерживая хлипкую входную дверь от беснующейся стаи радиоактивных выродков одними молитвами… фатальная искренность приносящей себя в жертву спички вызывала буйный, густо замешанный на истерике смех.

Скоро мутанты закончат разделку весьма мясистых трупов своих «сотоварищей» (как же неаппетитно они чавкают!) и займутся подъездной дверью, мало обращая внимание на мои неумелые, сбивчивые молитвы…

Я погладил здоровой рукой изуродованный, растерзанный «калаш», с глубокими сквозными следами огромных клыков. «Спасибо, друг… Здорово мы их с тобой, да? Скольких успели отправить обратно в преисподнюю… Славная была охота, славная».

Боевой товарищ привычно молчал. Может чуть укоризненней, чем обычно. Ему было больно, а я ничем не мог помочь быстро и навсегда остывающему железу. «Терпи друг, уже недолго. Ты прожил героическую жизнь — от первого до последнего патрона — и тебе не о чем жалеть. Не вини себя, я знал, что билет будет в один конец… Их слишком много, а мы с тобой истекаем маслом и кровью».

Я аккуратно прислонил автомат к стене. «Жаль, что не смогу взять тебя с собой… Но ты принадлежишь этому миру, а я так и не смог стать его частью».

«Или не захотел», — добавил я уже вслух. От потери крови сознание мутилось, глаза наливались свинцом, мышцы отказывались подчиняться.

Сколько осталось времени? Сейчас монстры «освежуют» последнюю тушу и… Минут пятнадцать, не больше. Значит пора.

Быстрым движением спрятав в нагрудный карман пачку с одинокой сигаретой, я поднялся. Левая рука, перебитая в нескольких местах, висела плетью, а каждое движение пульсирующей, нестерпимой болью отдавалось в груди. «Ребра переломали, сволочи», — мысль была явственной, но совершенно спокойной, почти отвлеченной. Как и боль — она терзала и мучила тело, но оставляла меня равнодушным. Это хорошо, не хочу думать о ней. Слишком много времени посвящал ей раньше.

Преодолев в кромешной темноте лестничный пролет, я с грохотом налетел на что-то угловатое и неприятно острое. Пришлось лезть за фонариком — подслеповатый, тусклый лучик высветил пыльные почтовые ящики. Я осторожно коснулся их пальцами — покосившаяся, провисшая в петлях створка с номером 34 протестующе заскрипела. Я улыбнулся и покачал головой: «кое что никогда не меняется». Пальцы уже сами ощупывали и смахивали пыль с соседнего ряда ящиков — 38, 39, 40 и наконец дверца без номера. Сердце екнуло и застучало быстрее. Безымянный ящик — не такой как у всех — скрывающий страшную тайну, окруженный завесой мистики… в детстве он был предметом моей особой гордости, а вся дворовая ребетня отчаянно завидовала… Еще бы, разве можно придумать волшебную сказку, страшилку или шпионский роман про почтовый ящик со скучным номером 42! Разве число 26 может отправить мальчишескую фантазию в бесконечный полет, а любая иная цифра наградить флером секретности и страшной тайны… Взрослые говорили, что на этой дверце номер квартиры изначально был нарисован вверх головой и потому дворник дядя Коля — личность угрюмая, нелюдимая, что автоматически означает — загадочная — стер неугодную надпись. Такие рассказы только подливали масла в огонь, ведь многие малолетние завистники пытались обезличить и свою почту. К моему немалому удовольствию — тщетно.

Луч фонаря выхватил в узком проеме глубокого ящика ворох истлевшей бумаги. Что там? Скучные бесплатные газеты, надоедливые рекламные флаеры, счета, вызывавшие неизменно удивленное цоканье у родителей и сдержанный, тихий матерок деда?

Я не стал заглядывать, ведь карты с несметными пиратскими сокровищами, иероглифы пришельцев и записки великих волшебников, сокрытые в безымянном тайнике предназначались не мне, а рыжеволосому смешному мальчишке, вечно 10 лет от роду…

Я извлек из заплечного мешка два полных рожка от Калашникова. «Вольно, бойцы, ваш железный командир уснул навеки… Может еще сослужите службу более удачливому сталкеру». В ответ драгоценные патроны гулко стукнулись о жестяную крышку верхнего ящика. Посчастливится ли кому-нибудь найти их? Надеюсь. При других обстоятельствах они могли спасти мне жизнь. Может кому-то повезет больше — я бы очень этого хотел.

Теперь наручные часы — очень старые, времен Великой Отечественной, наградные… оберег, талисман, напоминание… Они остановились много лет назад, замерев на вечных двадцати минутах восьмого. Время смерти близкого человека, единственного близкого в сошедшем с ума мире. Найдите себе нового хозяина. Защищайте его, как пятнадцать лет защищали меня. А со мной вам нельзя — моё время будет иным…

И еще один, последний подарок. Извлеченный из кобуры ТТ приятной, уверенной тяжестью давил на ладонь. «Жаль, мой друг, что ты бесполезен против уродов». Я вынул обойму, отсчитал из нее пять патронов и аккуратной горочкой выложил у автоматных рожков. Кто знает, может и они на что сгодятся… Пистолет с одной оставшейся пулей вернулся в кобуру. «Зато для людей ты в самый раз».

Предстояло пройти еще один пролет, 14 ступеней.

Первая ступень — на ней я когда-то затянулся сигаретой и бросил на целых 8 лет. Вторая — сколотая, спасибо тебе за ушиб и целую неделю незапланированных каникул. Третья — до нее я допрыгивал в 4 года. Четвертая, пятая, шестая — вы всегда так быстро проносились мимо. Седьмая — счастливая, пусть это останется со мной. Восьмая — особенная, чуть больше остальных. Девятая — перепрыгнуть — на ней нашли умершую соседку — бабу Варю. Жаль, но сейчас перепрыгнуть не получится…

Десятая — пора! — достаю связку ключей. Одиннадцатая — вот четырехгранный ключ от безымянного волшебного ящика. Двенадцатая — а вот «таблетка» домофона. Тринадцатая — крошечный полуцилиндрический ключик — от нижнего замка. Четырнадцатая — плоская пластина со множеством насечек и бугорков — от верхнего. Отец очень гордился этим замком — «финский, сто степеней защиты, невозможность взлома и подбора отмычки»…

На моей памяти «сейфовым» ключом не пользовались ни разу — в квартире всегда кто-то оставался из многочисленного семейства. Не понадобится он и сейчас…

Когда-то, очень, очень давно рыжий, смешной мальчишка уговорил своего деда прокатится до новой станции метро. Мама отпустила их только на час, потому что потом все сядут за праздничный стол и непоседливая кудряшка-сестренка будет пытаться наконец задуть все три свечки на кремовом торте…

Слез больше нет… высохли, выжжены радиацией, выплаканы с кровью…

Маленький ключ легко и привычно юркнул в отверстие замка. Сердце остановилось. Поворот, глухой щелчок. Дверь протяжно скрипнула и неспеша, очень-очень осторожно открылась.

Я был дома.

Небольшой бонус: в качестве эксперимента предлагаю на ваш суд альтернативный рассказ — сюжетная вилка с «Квартирой № 41» — повествование расходится в момент «разговора» главного героя с автоматом.

Воздух

…скоро мутанты закончат разделку весьма мясистых трупов своих «сотоварищей» (как же неаппетитно они чавкают!) и займутся подъездной дверью, мало обращая внимание на мои неумелые, сбивчивые молитвы…

Я провел рукой по грубой, шершавой поверхности родного, всегда верного АК. «Ты ни в чем не виноват. Мы бились до последнего патрона».

Обессиленный, пустой автомат подрагивал, остывая. Я прислонил его к стене, отдал честь и коротко, по-дружески кивнул «Спасибо за всё».

Надо уходить. Куда, зачем? У западни есть только вход… Поднимаясь на второй этаж, я боком зацепил почтовые ящики, те протестующе заскрипели, а сверху на крышке что-то коротко лязгнуло — металлом об металл.

Я было навел туда фонарик, как снизу — очень-очень близко — раздался нечеловеческий, жуткий вопль. Ноги сами внесли меня на второй этаж — сердце бешено колотилось, захлебываясь в невозможном ритме. Одна из квартир зияла открытым проемом двери. Сюда! Еще можно попробовать выбраться через окно!

Со всех сторон взвыли, зашлись в сумасшедшем лае десятки прожорливых, вечно голодных тварей. Поздно… Третий этаж, четвертый, пятый… Дыхание сбилось, я без сил упал на лестницу. Мышеловка захлопнулась — они окружили дом.

«Они окружили дом» — знакомая фраза, много раз слышанная… В голове зазвучала музыка и губы сами, опережая сознание, прошептали:

Когда они окружили дом И в каждой руке был ствол…

Я засмеялся — «Наутилус», любимый «Наутилус»! Как называется эта песня? Никогда мне особенно не нравилась — всё портил дурацкий припев, но именно она всплыла в памяти.

Он вышел в окно с красной розой в руке…

Внезапно паника схлынула, я встал, сбросил больше не нужный вещмешок и медленно, невероятно медленно, боясь спугнуть что-то важное, начал подниматься по ступеням.

И по воздуху плавно пошел…

Вверх, вверх! У этой западни есть выход!

И хотя его руки были в крови, Они светились как два крыла…

Я больше не шептал — кричал, заглушая беснующихся тварей.

И порох в стволах превратился в песок, Увидев такие дела.

Я поднимался этаж за этажом, пролет за пролетом и как заведенный повторял:

Когда они окружили дом, И в каждой руке был ствол, Он вышел в окно с красной розой в руке

(Господи, как умирать то не хочется)

И по воздуху плавно пошел.

Глаза разъедала соленая, терпкая вода. А я думал, что иссушен до дна…

И хотя его руки были в крови, Они сияли как два крыла…

Когда до крыши оставался один пролет, снизу послышался грохот разносимой в клочья двери. Но страха больше не было.

Бонус последний, слегка хулиганский:) Рассказ продолжается с того места, где заканчивается «Воздух».

Эволюция

…когда до крыши оставался один пролет, снизу послышался грохот разносимой в клочья двери.

Я опрометью бросился наверх и уже через мгновение оказался под тяжелым, грязно-бурым небом. На ходу стаскивая комбинезон, я что есть мочи несся к краю крыши. Не останавливаясь, одним резким движением сорвал китель и рубашку. Майка под напором трепещущих кожистых перепонок разлетелась сама. Еще шаг и падение, нет — парение и полет!

Внизу десяток глоток в раз завизжал от удивления, через секунду удивление сменилось смертельным ужасом. Стая тут же бросилась врассыпную, надеясь укрыться в ближайших развалинах. Но было уже поздно. Царь зверей — мстительный, голодный, безжалостный — возвращался в свои некогда покинутые угодья. И небеса содрогались от его победного крика.

P.S.: вот такая получилась мутация — на одной сюжетной завязке «расплодилось» три самостоятельных истории. Получилось это непреднамеренно, но мне — как автору — подобная «тройственность» показалась забавной.