"Между жизнью и смертью" - читать интересную книгу автора (Долорес Кэннон)

Глава 3 – Предсмертные переживания

Нужно сказать, что не всю информацию, касающуюся процесса смерти, я получила от людей, находившихся под гипнозом. Были случаи, когда люди рассказывали мне и о своих предсмертных переживаниях, которые они испытали, находясь в состоянии клинической смерти. Впервые об этом поведали миру известные исследователи этих явлений – доктора Рэймонд Моуди и Элизабет Кюблер-Росс. Речь идет о переживаниях людей в тот момент, когда они в буквальном смысле уже умерли и как бы переступили порог смерти, но затем были возвращены в мир живых благодаря новейшим достижениям современной медицины. Предоставленные ими сведения в общем и целом соответствуют той канве, которую обрисовали другие исследователи, и не противоречат информации, добытой лично мною, за одним лишь исключением: если эти люди были возвращены к жизни и сами поведали о пережитом, то субъекты, с которыми работала я, обитали на духовном плане, пока не воплотились на Земле в нынешней жизни. Мои субъекты хранят воспоминания о пребывании по ту сторону жизни, но эти воспоминания так глубоко запрятаны в тайниках их подсознания, что, для того чтобы извлечь их оттуда, необходимо погрузить людей в состояние регрессивного гипноза.

Случай, о котором я хочу рассказать, во многом сходен с классическими случаями такого рода. Один из моей друзей познакомил меня с женщиной по имени Мег, сказав, что она может рассказать мне удивительную историю, которую она решилась поведать немногим, опасаясь того, что ее засмеют. Речь шла о сугубо личных переживаниях, и Мег понимала, что многие просто не смогут оценить того значения, которое она им придавала, между тем как они, по словам самой Мег, изменили всю ее жизнь. Она уже не была той прежней Мег, какой ее все знали, да и, скорее всего, уже не будет. Именно по этой причине, считает она, ей была дана возможность сохранить память об этих событиях. Эти воспоминания помогали ей в тяжелые часы смятения, нерешительности или страха. Она сказала, что для того чтобы извлечь эти воспоминания из глубин подсознания, нет смысла прибегать к гипнозу, потому что они навеки запечатлены в ее памяти. Хотя некоторые детали она помнит довольно смутно, однако уверена, что сами переживания ей никогда не забыть и никто не переубедит ее в том, что этого не было, так как пережитое ею в буквальном смысле стало поворотным пунктом всей ее жизни. Мег – взрослая женщина, которой давно перевалило за сорок. Она замужем, и у нее несколько детей. Она никогда до этого не слышала о предсмертных переживаниях, да и с моими исследованиями тоже не была знакома. Она ведет активный образ жизни, у нее много интересов, но все, что случилось с нею после пережитого, неизменно вращается вокруг тех событий, озаряя новым светом всю ее жизнь.

Мы встретились в доме друга, который познакомил нас, в обстановке полного доверия и взаимопонимания, и Мег уселась в удобное кресло перед магнитофоном, чтобы рассказать мне свою историю. Мне пришлась по душе ее точность в описании деталей и та тщательность, с которой она избегала любых преувеличений и приукрашиваний, свойственных большинству рассказчиков. Она считала, что должна рассказать все в точности, не упуская важных деталей, и дала согласие на публикацию истории при условии неразглашения ее настоящего имени.

Вот эта история, записанная с ее слов.

"Это случилось примерно десять лет назад, летом 1978 года, когда меня положили в больницу на хирургическую операцию. В июне я как раз собиралась открыть собственный книжный магазинчик, но во время обычного профилактического осмотра врачи случайно обнаружили у меня опухоль в легком. Они не могли установить, была ли эта опухоль злокачественной или нет, поэтому, видимо ради собственного спокойствия, положили меня на операцию. Должна сказать, что с самого начала я интуитивно чувствовала, что опухоль моя не так уж опасна, поэтому побаивалась операции; во всяком случае, у меня были нехорошие предчувствия. Вот, пожалуй, и все, что я могу скачать по этому поводу.

Детство у меня было вполне обычным, как и у большинства детей. Я посещала самые разные церкви: конгрегациональную, лютеранскую и прочие, но так и не остановила свой выбор ни на одной из них. Когда мы переехали за город, я вместе с соседкой начала посещать баптистскую церковь, но, сказать по правде, какого-то строго религиозного, а уж тем более пуританского воспитания мне никто никогда не давал, так что если я и была христианкой, то достаточно раскрепощенной. Словом, у меня не было привычки ходить в церковь по поводу и без повода. Когда я вышла замуж, я примкнула к епископальной церкви – церкви моего мужа. Но и эту церковь я посещала и до сих пор посещаю нерегулярно. Между тем, не помню когда и как, но я почему-то пришла к выводу, что по своим убеждениям я скорее агностик, а может быть даже и атеистка. Но, думаю, из-за детских привязанностей я так до конца и не стала стопроцентной атеисткой. Как знала! (Она засмеялась.)

Я вкратце рассказала о своих отношениях с церковью, чтобы вы могли представить, что я чувствовала, когда лежала в больнице вечером накануне операции. Мне тогда казалось, что я могу и не выкарабкаться. Поэтому, лежа в темноте, я шептала что-то вроде молитвы, которая, как знать, могла оказаться последней в моей жизни. Так вот, я лежала в темноте и шептала: "Я не знаю, есть ли Ты, но если есть, прими мою молитву. Это самое большее, на что я способна". Я думала о своей жизни и все пыталась вспомнить, что я не успела сделать, в духовном смысле. А потом я прошептала: "По правде сказать, я не верю, что Ты существуешь, но если ты существуешь, прошу Тебя, помоги мне". Тут я повернулась лицом к стене: "Прости меня за неверие, но, по совести, это самое большее, на что я способна".

Операция, на удивление, прошла довольно удачно, хотя после нее я чувствовала себя как в аду, – настолько мне было больно. Боль изводила меня до такой степени, что, лежа после операции в больничной палате, я только и думала о том, когда же мне сделают обезболивающий укол. (Я говорю обо всем этом, чтобы быть до конца честной и искренней.) Так вот, сознание у меня то затуманивалось, то вновь прояснялось -видимо, из-за того, что мне кололи демерол. Скептики, пожалуй, скажут: "Ну, все ясно, просто ее до одурения напичкали наркотиками". Скептики скажут, что на меня подействовали болеутоляющие препараты. Но уколы тут ни при чем. Примерно на третий день интенсивной терапии мне удалось уснуть. И вдруг я увидела, что иду по дну очень длинного и темного каньона. Мне было очень-очень тепло, и чувствовала я себя совершенно уверенно, но это был самый черный и мрачный каньон из всех, какие мне когда-либо доводилось видеть. Стены каньона высились надо мною подобно горным склонам и поначалу казались далекими, но вдруг приблизились. В какой-то момент я взглянула вверх на эти стены, ожидая увидеть сплошную черноту, но они почему-то оказались оранжево-темными, а сквозь них мерцали яркие огоньки. В тот момент я уже знала, что это как-то связано с душами, но не могу припомнить, что именно я увидела. Помню только, что они внушали приятное чувство безопасности.

Продвигаясь по дну каньона, я увидела впереди себя какую- то преграду, сплошь окутанную туманом. Приблизившись к ней, я поняла, что это был своего рода скалистый барьер или выступ, полностью преграждавший вход в каньон так, что между ним и стеной каньона оставалось только очень маленькое узкое пространство, через которое едва можно было протиснуться. Все вокруг было окутано туманом.

Вдруг я увидела, что там стоят люди: двое мужчин и еще один человек, весь в тени. Неожиданно я узнала этого человека, и как только я его узнала, он словно бы вышел из тени на яркий свет. Забавно, но внешне он выглядел как актер Джин Уайлдер в фильме "Вилли Вонка". У него были такие же кудрявые волосы, и одет он был в темный костюм с белым кантом. Сначала я подумало: "Что происходит?" А затем, столь же неожиданно, я поняла, что умираю, и меня тут же охватил страх.

В этот момент человек в костюме сказал: "Ты при смерти". Именно так и сказал: "Ты при смерти". Тут до меня дошло, что это был "ангел смерти". Сам он этого не говорил, но я знала, что это так. И подумала про себя, что, пожалуй, немного его побаиваюсь. Но когда он сказал: "Ты при смерти", – сказано это было с такой добротой и любовью, что я перестала бояться. Вообще перестала чего-либо бояться. Он был таким добрым, таким обходительным, таким… трудно выразить каким. Это было просто невероятно.

Помню, прежде чем ответить, я немного подумала, а затем, кивнув головой, сказала: "Я знаю". Возможно, теперь я буду в своем рассказе немного непоследовательной, но это потому, что я вспоминаю все разом. Но слова тех, кто ко мне обращался, я постараюсь цитировать точно. Так вот, тут мне в голову пришла мысль: "Значит, после смерти что-то есть! Действительно что-то есть!" Это меня так удивило! И вслух я сказала: "Смерть так легка. Удивительно легка. Это все равно, что встать с одного стула и пересесть на другой".

Мужчины кивнули в знак согласия, и один из них сказал: "Да, но сюда очень трудно пройти". Я не поняла смысла этих слов, но именно так он и сказал. "Поэтому ты можешь выбирать", – сказал вслед за ним мужчина в костюме. На меня сразу нахлынуло столько мыслей, что мне трудно было в них разобраться, но, помню, среди них была такая: "Смерть – это танцор". Очень странная мысль, что и говорить, но я стараюсь, как можно точнее передать то, что чувствовала тогда. Помню, у меня в тот момент возникло ощущение, что мне не всегда будут давать право на выбор и что далеко не каждому дается такое право. Мне показалось, что только на этот раз и только здесь мне позволено выбирать. А кроме того, у меня сложилось такое впечатление, что этот "ангел смерти" не является таким по существу. Мне показалось, что его просто временно назначили на эту должность, и он не всегда будет ее исполнять.

Кроме этих трех, там были и другие люди, тоже стоявшие в тени, и, как я поняла, они пришли, чтобы помочь мне, потому что один из них сказал: "Чего ты хочешь: остаться или уйти?" "Остаться" – это значит остаться с ними, а "уйти" – значит возвратиться назад. Как вы понимаете, там все наоборот, не так, как мы привыкли здесь. "Ты хочешь остаться или уйти?" – повторил он. Я чувствовала, до какой степени здесь чудесно, и захотела остаться. (Она вздохнула.) "Я хочу остаться", – ответила я.

Я не помню в точности его слов, но он сказал примерно следующее: "Прежде чем ты примешь окончательное решение, тебе нужно кое-что знать". И мне показали мою мать, которая горько всхлипывала и плакала, утирая слезы. "Для твоей матери это будет тяжелый удар, – сказал тот же человек. – Она будет доведена до отчаяния и в своем отчаянии сломает жизнь тем, кто ее окружает". Я почему-то была уверена, что он говорит о моем отце, и почувствовала, что ее жизнь с момента моего ухода словно надломится и станет пустой и никчемной. Да и жизнь отца тоже, поскольку он очень любит мать и разделит с ней ее страдание. Но я все равно сказала: "Хочу остаться", – потому что чувствовала, что время здесь постоянно, вернее, его совсем нет, и когда они тоже попадут сюда, они поймут это. Но я чувствовала и другое: какой бы выбор я ни сделала, это будет правильный выбор. Этот мир был свободен от предвзятости и предубеждений, и, что бы я ни выбрала, я поступлю правильно. Затем мне показали моего мужа. Он плакал и повторял: "Никогда не думал, что так люблю ее", и это сопровождалось лучшими сценами из нашей жизни и наших супружеских отношений. Я I гоняла, что ему придется очень трудно без меня, но тем не менее сказала: "Я хочу остаться". Потому что знала: пройдет немного времени, и все они будут здесь и все меня поймут.

Тогда он сказал: "С твоими детьми все будет в порядке, но без тебя они не достигнут того, чего могли бы". Но я стояла на своем: "Я хочу остаться". Главное, знала я, с детьми будет все в порядке. Может быть, без меня им будет не так хорошо, как было бы со мной, но они во всяком случае не пропадут. Остаться здесь – вот чего мне хотелось с неодолимой силой. И тогда "ангел смерти" сказал: "Отныне ты всегда будешь рядом со своими детьми". Другими словами, теперь я должна сделать окончательный выбор. Мне сказали, что я буду ангелом-хранителем и добрым покровителем своих детей. Я изумилась, потому что это было не то, чего я хотела. Единственное, чего мне хотелось, – это оказаться в этом райском месте и учиться там. Сейчас не могу сказать, почему мне показалось, что я смогу там чему-то научиться. Эта мысль пришла мне на ум сама собой, и я была в этом уверена. Ибо с той минуты, как эти люди заговорили со мной, я уже знала, что хочу остаться в этом месте, хотя ни разу его не видела. Я знала, что найду там ответы на все свои вопросы. Да, да, именно ответы! Учеба, ответы, духовный рост… Возможно, это было чисто интуитивное чувство, но я знала, что хочу остаться в этом месте. Я в самом деле не хотела оттуда уходить и возвращаться к этим проблемам. Нет, я хотела быть там, но, словно через силу, нехотя сказала: "Хорошо, если пора принимать окончательное решение, то я, пожалуй, вернусь обратно. На мне лежит ответственность, а справиться с ней лучше всего я смогу только там, по ту сторону, а не по эту, где я могу просто опекать и мысленно влиять на своих детей, и не более того". Поэтому я сказала: "Ладно, я ухожу". Казалось, все они искренне обрадовались моему решению, хотя, как я уже говорила, в том мире нет ни предвзятости, ни осуждения, ни предубеждения.

Я почувствовала, как неведомая сила словно тянет меня назад, и услышала, как люди, стоявшие позади, в тени, шепчут: "Она уходит. Она уходит". Не могу вспомнить, то ли они внезапно исчезли, то ли перешли барьер. Кажется, они перешли барьер. И я почувствовала, что они все пришли сюда лишь затем, чтобы и мне помочь перейти барьер. Но поскольку необходимость в этом отпала, то они просто взяли и исчезли. И тогда я повернула обратно, словно собралась уходить. И в этот момент один из оставшихся сказал мне: "Прежде чем ты уйдешь, мы хотим кое-что показать тебе, чтобы ты это знала".

Неожиданно я оказалась в совершенно другом месте. Это был уже не каньон, а нечто напоминавшее небольшой дворик, где на стульях, расставленных по кругу, сидели какие-то люди. Я не знаю, сколько их было, но думаю, человек восемь или десять. Там были мужчины и женщины. Мне кажется, это был некий совет или консилиум, собравшийся специально ради меня. Я уже знала, что при каждом человеке есть своего рода совет, который печется о его душе. Эти люди чем-то напоминали совет преподавателей из воскресной протестантской школы, собравшихся летом после полудня на лужайке позади церкви для обсуждения школьных дел. Я не видела их лиц, но один из них, видимо, выполнял функцию наставника. Я помню его обнаженные руки, торчавшие из закатанных до локтей рукавов белой рубашки, – так обычно ходят в классе преподаватели слова Божьего жарким летним полуднем. Он подвел меня к чернокожей девочке, сидевшей под деревом, и вроде как ущипнул ее за кожу (девочка в ответ тоже ущипнула себя, зажав часть кожи на руке между большим и указательным пальцами) и сказал: "Кожа – это сущий пустяк. Совершенно неважно, какая у тебя кожа. Сущий пустяк. Всего лишь прикрытие, оболочка. Настолько неважная, что просто смех берет". Оба они вроде как рассмеялись. Я подумала: "Зачем он мне говорит все это? Я это и без него знаю".

И вот уже другая сцена… Мы стоим на дороге, пересекающей живописный луг, и рядом со мною этот мой наставник, а по дороге мимо нас идут два молодых человека, с виду похожие на индийцев. Было такое ощущение, словно они специально прошли перед нами, чтобы просто показать себя. И вот, пока я гак стояла, совершенно неожиданно рядом со мной оказалась… я сама. Я увидела очень большую, красивую, лучистую, сияющую внутренним светом матовую сферу, которая, как я это точно знала, была мною. Я обошла ее и затем вошла внутрь, вошла в саму себя, в эту сферу, излучающую свет. (Мег движениями рук показала, как вошла в верхнюю часть этой сферы и проследовала через нее по диагонали к выходу в нижней части.) Я знала, что, как только пройду ее, получу ответы на все вопросы, то есть познаю себя. И я познала. Но когда я вошла в эту сферу, я на минуту остановилась. Было такое ощущение, словно я окунулась во что-то молочно-белое и очень приятное. И я подумала: "Ну вот, теперь я доберусь до центра в любую секунду". И вскоре добралась до центра и оказалась на другой стороне, пройдя сферу сверху вниз, словно по диагонали. Когда я добралась до центра, я знала, что это центр, но его особенность была в том, что он был в точности таким же, как периферия. Другими словами, центр был таким же покатым, как и боковые своды. Но я знала, что вот это центр, а это – боковые своды, и, достигнув выхода на другой стороне, снова дошла до центра, а оттуда опять двинулась к выходу. Сомнений быть не могло: центр был в точности таким же, как и периферия. Та же самая конструкция. И когда я вышла из этой сферы, я познала себя. Меня охватили стыд и смущение. Я чувствовала себя так, словно при посторонних разделась догола, а все оттого, что познала себя, познала свои хорошие и плохие стороны. Но странное дело: во мне не было и капли осуждения. Я просто сказала себе: "Вот над этим и над этим тебе нужно поработать". И они, те, кто сопровождал меня, тоже меня познали, познали в совершенстве. Они улыбались и одобрительно кивали мне головами. И самое прекрасное было то, что в их глазах и лицах не было даже намека на осуждение или порицание. Ни единого. Ни тени осуждения.

И тут меня словно окутал туман. Не помню, что было дальше. Я посмотрела вверх, и небо вдруг потемнело, и на нем загорелись звезды. Некоторые из них были просто огромные, другие поменьше, третьи крошечные, да и сияли они с разной силой, но при этом ни одна из звезд не затмевала другую. Даже если крошечная звездочка помещалась рядом с огромной и неимоверно яркой звездой, обе были видны равно ясно и отчетливо. И тут я поняла, что звезды – это души. "Где же моя?" – спросила я. И кто-то ответил: "Вот она". Я обернулась и увидела ее – мою звезду. Она только что взошла над горизонтом. И неожиданно я оказалась там, где сияла моя звезда, и почувствовала, будто вся с ног до головы оплетена какими-то волокнами. И в этот миг я поняла, что все мы неразрывно связаны между собой и что бы с нами ни случилось, мы никогда не умрем и не погибнем. Даже если что-то чужеродное вторгнется в эту ткань и порвет волокна, структура все равно уцелеет. Меня никто не разрушит, поняла я, ни меня, ни кого-либо из людей. Какой я была, такой и буду.

Затем я снова оказалась посреди луга, на дороге, и смотрела на этот прекрасный луг, освещенный солнечным светом, с рощей вдалеке. Символично, что здесь была роща, ибо в роще (я это точно знала) находится Древо жизни. И тут неожиданно прямо из рощи вылетела огромная шаровая молния. Я смотрела, как она летит ко мне через луг, все ближе и ближе, и когда этот огненный шар вплотную приблизился ко мне, он взорвался и поразил меня прямо сюда. (Мег положила руку на грудь чуть повыше сердца.) У меня перехватило дыхание. Я чувствовала себя так, словно меня всю опустошили. И затем в меня, опустошенную, словно вошла абсолютная, чистая и безграничная любовь. Это было невероятно. Она заполнила каждую клеточку моего тела, так что я едва могла дышать. Во мне не осталось ничего, кроме этой всепоглощающей любви, потому что я вся из нее состояла – каждая частичка, каждый атом моего тела. И после этого я начала приходить в себя. В этот момент кто-то крикнул мне, должно быть, мой поводырь: "Не разводись. Ты создана для брака". (Смиренно.) Я так и поступила.

Я вернулась. Очнувшись в больничной палате, я увидела склонившуюся надо мною сиделку, смотревшую столь значительно, с таким выражением на лице, с каким обычно смотрят только на покойников. Глядя на нее, я подумала: "Все в порядке, не беспокойся. Я не собираюсь умирать. О, если бы ты только знала, где я была!" Под влиянием пережитого я несколько дней ни с кем не разговаривала.

Позже, в доверительной беседе, мы обсудили с Мег этот эпизод, предшествующий ее пробуждению, и пришли к выводу, что, видимо, Мег умирала и сиделка заподозрила неладное, либо взглянув на показания приборов, либо заметив что-то необычное в выражении лица самой Мег. Когда шаровая молния поразила ее в грудь, должно быть, этот удар послужил той мощной встряской, которая вернула ее к жизни, поскольку она пришла в себя сразу же после него. Вероятно, этот удар подействовал подобно электрическому шоку, которым обычно возвращают пациента к жизни после остановки сердца.

Несомненно, следовало бы более детально обсудить случившееся, чтобы выяснить, было ли то, что пережила Мег, реальностью или же сном-фантазией, вызванной наркотическими инъекциями. Вместе с тем сама Мег нисколько не сомневается в том, что это случилось на самом деле. Во всяком случае в ее голосе, когда она рассказывала свою историю, не было и тени сомнения в подлинности этих событий. А кому, как не ей, знать об этом! Ведь это событие навсегда изменило ее жизнь.

Как сказала сама Мег: "Возможно, иногда человеку следует на время расстаться с жизнью, чтобы в результате обрести ее".