"Стожары" - читать интересную книгу автора (Мусатов Алексей Иванович)

Глава 16. НЕЛЬЗЯ МОЛЧАТЬ

Весенняя страда спала, и Катерина решила весь воскресный день посвятить дому и ребятам. «Совсем я не вижу их… как сироты бегают».

Она вымыла пол, напекла пирогов, застелила стол чистой скатертью и усадила детей завтракать.

Заметила проходивших мимо окон Машу с Федей, поманила их в избу:

— И вам место найдется. Садитесь-ка за компанию.

Маша не заставила себя долго просить, но Федя, встретившись глазами с Санькой, точно прирос к порогу.

— Меня дедушка ждет… Домой надо, — твердил он.

— Так уж ты и пироги не любишь? — засмеялась Катерина и, взяв мальчика за руку, усадила его за стол рядом с Санькой.

Тот отодвинулся от Феди, словно от горячей печки, и весь завтрак просидел молчаливый, одеревенелый, и Феня даже сказала, что Санька не иначе, как проглотил аршин.

После завтрака мать предложила написать письмо отцу.

Хотя Коншаковы давно не получали ответных писем, но Катерина не нарушала заведенного порядка, и письма Егору отсылались довольно часто.

— Чья очередь-то, ребята? — спросила Катерина.

— Моя, моя! — Феня быстро заняла место в переднем углу, достала чернила и бумагу. — Санька и так два раза без очереди писал.

Санька не спорил. Он вдруг вылез из-за стола и потянулся за пилоткой.

— Уходишь? — удивилась мать. — А письмо?

— Нет, нет! — спохватился Санька. — Мухи вот… окаянные… — И, распахнув окно, он с таким усердием начал размахивать пилоткой, словно изгонял не мух, а рассвирепевших пчел.

Катерина принялась диктовать Фене письмо. Рассказала про дела в бригаде, в колхозе, упомянула о том, как хорошо и дружно развиваются посевы на Старой Пустоши.

В избу заглянул Петька Девяткин и поманил Саньку на улицу — есть срочное дело.

— Обожди! — зашикала на него Маша. — Видишь, письмо пишут.

Петька присел у порога.

— Ну как, Феня, все написала? — Катерина заглянула в письмо. — Теперь ваша, ребята, очередь. Как год закончили… Порадуйте отца.

Первым делом было сообщено об успехах Никитки; для этого его позвали с улицы и заставили собственноручно нацарапать: «Папа, я кончил первый класс, перешел во второй, скорей побей фашистов и приезжай к нам, твой сын Никита».

Потом Феня написала о себе. Написала очень скупо, потому что была застенчивой девочкой и всегда боялась перехвалить себя.

— Нет, нет! — запротестовала Маша. — Ты перешла в пятый класс с похвальной грамотой. И учительница тебя очень хвалит. Зачем скрываешь?

— Напиши, дочка, — сказала мать. И Феня, зардевшись, добавила еще про похвальную грамоту.

Очередь дошла до Саньки.

— Покажись и ты отцу, — кивнула Саньке Катерина.

Санька усердно протирал рукавом эмалевую звездочку на пилотке.

— Что ж молчишь? Ты же знаешь, как отец любит читать о твоих успехах.

— Какие там успехи… — с трудом выговорил Санька. — Переведен — и весь разговор.

И тут он заметил, что Маша и Федя переглянулись.

— Чего уставились? — вспыхнул он. — На мне узоров нет. Говорю — переведен… так и пишите. Ну, без похвальной, конечно.

Феня потянулась к пузырьку с чернилами. Неожиданно Маша взяла у нее из рук перо, отложила в сторону и обернулась к Саньке:

— Это же неправда, Саня. Зачем ты отца обманываешь?

— Обманывает? — удивленно протянула Катерина. — Не перевели, значит? На второй год оставили?

— Это бы ничего, что не перевели, — торопливо заговорила Маша. — Он пересдать может. Ему разрешили… И мы бы все помогли… Лето долгое. Я так и говорила: не смей, Саня, не смей! А он слушать ничего не хочет…

— Что «не смей», что «не смей»? Да говори же толком! — прикрикнула Катерина.

— Ой, тетенька Катя, язык не поворачивается! Пусть он сам скажет, — взмолилась девочка.

Уже давно все пушинки были собраны с пилотки, свежо и молодо поблескивала эмалевая звездочка, а Санька все еще тер ее рукавом.

— Подними голову, Александр, — тихо сказала Катерина. — Не думала, что у тебя душа такая заячья.

Санька рывком поднялся с лавки, шагнул к Маше. Лицо его было бледно, губы дрожали. Ему хотелось закричать, что все это теперь никому не нужно. Но закричать было нельзя.

— Говори! Все говори! — бросил он в лицо девочке и ринулся за дверь.

Петька выбежал за ним следом.

— Волчонок какой, так на всех и кидается, — покачала головой Катерина и спросила Машу, за что же Саньку исключили из школы.

Девочка, потупив голову, молчала.

— Его не исключили, он сам ушел, — ответил за нее Федя и рассказал про последний день в школе.

— Сам ушел! — пораженная, приподнялась Катерина. — Ну, погоди ж, поговорю я с ним!

И она быстро вышла на улицу. Заглянула в проулок, в огород, за двор — Саньки нигде не было.

Маша с Федей направились на участок. Когда они проходили мимо старой риги, оттуда выглянул Девяткин и тонким голосом крикнул:

— Сваха! Ябеда!

Федя вздрогнул, обернулся и решительно бросился в полутемную ригу:

— А ну, еще крикни!

— Могу и еще, того стоит, — ухмыльнулся Девяткин, но на всякий случай подался поближе к Саньке, который лежал, уткнувшись в солому.

— Федя, не надо… — нагнала его Маша.

Но потом не выдержала — так велика была обида — и сама подбежала к Девяткину:

— Сваха?! Ябеда?! Да?! А когда по грибы ходили и вы меня с Санькой в лесу оставили, чтобы напугать, я жаловалась кому-нибудь? А самопал у вас разорвало, и чуть глаз Саньке не выбило… А стог соломы в поле спалили… Кому я сказала?

— Правильно, — согласился Петька. — Потому и в компанию тебя принимали. А сейчас зачем выболтала?

— Эх ты, голова! Сейчас же совсем другое… Это школа… А это такое дело, такое дело… — И, не найдя нужного слова, Маша, толкнула Петьку в грудь: — И хоть сто раз свахой меня назови, а все равно не буду молчать!

— Вот напустилась! — передохнул Петька, когда Маша с Федей ушли. — Еще и защитника привела. Видали мы таких на своем веку!

Потом он присел рядом с Санькой:

— А ты чего буйну голову повесил? Школу пожалел? Подумаешь, грусть-тоска! Все равно ты теперь неуспевающий, вроде меня. Собирай вещички, да двинем в город. Там нас дядя Яков зараз к делу поставит. Знаешь, какие у них доходы, у сапожников! Молотком раз стукнул — гони рубль! Шилом ковырнул — подавай десятку! Теперь, брат, холодный сапожник — наивысшая квалификация.

Санька задумчиво смотрел на отцветающую черемуху, роняющую белые лепестки, отчего земля казалась кругом обрызганной известкой.

— Мать говорит, — бубнил Петька: — как вот сена на корову накосим, мне больше в колхозе и делать нечего.

— Уйди, Девяткин, — глухо сказал Санька.

— Чего?

— Уйди, говорю!