"Что я сделал ради любви" - читать интересную книгу автора (Филлипс Сьюзен Элизабет)

Глава 8


Наутро Джорджи проплавала в бассейне не менее часа. Вчера она позволила ему увидеть, как больно он ее ранил. Показала, насколько уязвима. А это роскошь, которая ей не по карману. И больше она такого не повторит. Никогда.

Выходя из бассейна, она услышала голос Брэма, доносившийся со стороны тропинки, которая проходила за кустами.

— Успокойся, Кейтлин… да, знаю. Терпение, милая…

Брэм отошел, прежде чем Джорджи успела дослушать разговор. Заворачиваясь в полотенце, она гадала, кто такая Кейтлин и сколько времени пройдет, прежде чем Брэм начнет пропадать в чужих постелях.

Она расчесала мокрые волосы пальцами, завязала полотенце на груди и вошла в кухню, чтобы порыться в холодильнике. Когда она вытащила баночку ежевичного йогурта, в кухню вошла Чаз и уронила на стол груду писем.

— Буду очень благодарна, если станете держаться подальше от холодильника. Там все разложено по заведенному мной порядку.

— Я не передвину ничего такого, что не ем.

Чаз была огромным чирьем на заднице, но Джорджи по-своему ее жалела. Она не верила, что Чаз — любовница Брэма, однако и не сомневалась в том, что та влюблена в Брэма. Вспомнив, что сама переболела этой болезнью, Джорджи попыталась наладить отношения:

— Расскажи мне о себе, Чаз. Ты выросла в этих местах?

— Нет.

Чаз вытащила из буфета большую миску. Джорджи попробовала еще раз:

— А вот я почти не умею готовить. Где ты научилась?

Чаз с грохотом захлопнула дверцу буфета.

— У меня нет времени на разговоры. Пора приниматься за ленч Брэма.

— Что в меню?

— Специальный салат, который он любит.

— Вот и прекрасно.

Чаз схватила кухонное полотенце.

— Я не могу готовить на двоих! У меня и без того полно дел. Если не хотите, чтобы я уволилась, позаботьтесь о себе сами.

Джорджи облизала внутреннюю поверхность крышечки йогурта.

— Кто сказал, что я не желаю твоего увольнения?

Лицо Чаз гневно вспыхнуло. Джорджи понимала ее, однако бессмысленная вражда еще больше ухудшала и без того ужасную ситуацию.

Джорджи вытащила из ящика чайную ложку.

— Готовь ленч на двоих, Чаз. Это приказ.

— Мне приказывает только Брэм. И он пообещал никогда не вмешиваться в мои дела.

— Он говорил все это, когда не был женат. Но сейчас все изменилось и твое стремление разыгрывать Годзиллу никого особенно не впечатляет. У тебя два выхода: или вести себя прилично, или я найму своих людей и тебе придется делить с ними кухню. Мне почему-то кажется, что тебе это не понравится.

Джорджи взяла йогурт и направилась во двор.


Когда ее шаги затихли, Чаз прижала кулаки к животу, пытаясь удержать ненависть, угрожавшую выплеснуться и залить всю комнату. У Джорджи Йорк есть все, она богата и знаменита, у нее полно шикарной одежды, у нее успешная карьера. Теперь у нее появился Брэм, а ведь до сих пор только Чаз было позволено заботиться о нем.

За окнами кухни порхала колибри. Когда она перелетела на веранду, Чаз схватила бумажное полотенце и открыла дверцу холодильника. Молоко стояло не на том месте, две баночки йогурта лежали на боку. Даже яйца оказались на другой стороне полки.

Она все привела в порядок и вытерла пятно с дверцы. Нет, она не вынесет чужого присутствия в кухне. В ее доме.

Чаз швырнула бумажное полотенце в мусорное ведро. Джорджи даже нельзя назвать хорошенькой. Не то что женщины, с которыми обычно встречался Брэм. Она его недостойна! И не заслужила того, что у нее есть. Все знали, что это папаша сделал ее звездой. Джорджи с детства привыкла, что все лижут ей задницу и уверяют, какая она великая. Никто не лизал задницу Чаз. Никогда.

Чаз оглядела свою кухню. Солнечные лучи, проникавшие через полдюжины узких окон, сверкали на голубых крапинках изразцов. Это было ее самое любимое место в мире. Даже лучше, чем квартирка над гаражом. А Джорджи хочет влезть и сюда!

Чаз до сих пор не могла поверить, что Брэм не сказал ей о женитьбе. И это ранило больнее всего. Однако было в этом браке нечто странное. Брэм не вел себя с Джорджи так, как, по мнению Чаз, должен был вести себя с любимой женщиной.

Чаз решила выяснить, в чем дело.

Джорджи не показывалась на глаза все время, пока Эрон руководил грузчиками, которые привезли ее вещи. К концу дня он обставил ее офис, а она распаковала коробки с одеждой. После того как он ушел, стены словно сомкнулись над Джорджи. Хотя ее машина стояла на подъездной дорожке, она никуда не могла поехать — шел четвертый день их брака, и все фотографы Лос-Анджелеса караулили дом. Поэтому она решила скоротать время за чтением.

Гораздо позже Брэм нашел ее на балконе. Джорджи пыталась обрести некоторую долю былой энергии, произнося мысленную речь на тему независимости и тождественности себе.

— Поедем на пляж, — предложил он, — иначе я сойду с ума от безделья.

— Скоро стемнеет.

— Подумаешь! — Он провел костяшками пальцев по золотистой щетине. — Я уже выкурил две пачки сигарет. Нужно хоть ненадолго вырваться из дома.

Он был прав. Джорджи тоже чувствовала, что больше не может сидеть взаперти и хочет глотнуть свободы. Даже если для этого придется поехать с ним.

— Ты пил?

— Нет, черт возьми. Но начну пить, если просижу здесь еще хотя бы час.

— Дай мне двадцать минут.

Как только он ушел, Джорджи открыла большой альбом, куда Эрон помещал полароидные снимки ее гардероба, и нашла раздел «повседневная одежда». Может, когда-нибудь ей повезет и она сможет выходить из дому, не заботясь о том, как выглядит, но сейчас она не могла позволить себе такой роскоши.

Она выбрала джинсы от «Рок энд репаблик», топ-корсет и простой кардиган-кимоно от Майкла Корса, который, по мнению Эйприл, «придавал законченный вид ансамблю».

Джорджи была вполне способна выбрать одежду сама, но Эйприл делала это лучше. Публика понятия не имела, как беспомощны в этом отношении многие знаменитости и как сильно зависят от стилистов. Джорджи была навечно благодарна Эйприл за то, что продолжала ей помогать.

Папарацци поджидали их в конце подъездной аллеи как стая голодных волков. Стоило Брэму включить зажигание, как они набросились на его «ауди». Ему удалось вырваться, однако с полдюжины черных мини-вэнов бросилось в погоню.

— Такое ощущение, будто я возглавляю похоронный кортеж, — процедила Джорджи. — Хоть бы раз удалось выйти из дому непричесанной и без макияжа и не попасться на глаза папарацци.

Брэм глянул в зеркало заднего вида.

— Нет ничего отвратительнее знаменитости, жалующейся на тяготы славы.

— Первый раз я столкнулась с этим, когда начала встречаться с Лансом. Тебе же пришлось это терпеть всего несколько дней.

— Черт возьми, меня тоже фотографировали, и не раз!

— Секс-видео не считается. И посмотрим, будешь ли ты столь же жизнерадостным через полгода такой жизни.

Брэм остановился на красный свет, и Джорджи замолчала, предоставив ему сосредоточиться на дороге.

Движение было не слишком плотным, и шакалы оставались с ними до самого Малибу. К «похоронной процессии» присоединилось еще несколько мини-вэнов, хотя папарацци наверняка сообразили, что новобрачные едут к одному из частных пляжей.

Люди, приезжавшие в Малибу впервые, бывали поражены, когда видели длинные участки шоссе, отгороженные частными гаражами, образующими плотную стену, которая не давала проникнуть на пляж никому, кроме тех счастливчиков, что здесь жили. Проехав мимо домика Тревора, Брэм свернул с дороги и остановился перед серовато-коричневыми дверями гаража.

Ночь была точно такой, какие описываются в любовных романах. Лунный свет покрыл морозной сединой гребни волн. Прибой набегал на берег. Прохладный песок забивался между пальцами. Не хватало только любимого человека.

Джорджи вспомнила обрывок беседы Брэма с таинственной Кейтлин. Сколько времени пройдет, прежде чем она окажется замешанной в новый скандал из-за очередной женщины?

Они подходили к воде, и Брэм замедлил шаги. Лунный свет серебрил кончики его ресниц.

— Ты права, Скутер, — неожиданно сказал он. — Той ночью на яхте я вел себя как последний кретин. Прости меня.

Джорджи впервые слышала его извинения, однако в душе накопилось так много обид и стыда, что их невозможно было развеять несколькими словами.

— Извинения не приняты.

— Ладно.

— И это все?

Брэм сунул руки в карманы.

— Не знаю, что еще сказать. Это случилось, и я отнюдь не горжусь собой.

— Ты хотел разрядиться, — с горечью сказала Джорджи, — и тут очень удачно подвернулась я.

— Брось, — отмахнулся Брэм. В отличие от Джорджи он не надел свитер, и футболка обтягивала его мускулистую грудь. — В ту ночь я мог бы получить разрядку с любой женщиной на борту. И я не хвастаюсь. Ты сама это знаешь.

Волна лизнула ее щиколотки.

— Но ты ведь этого не сделал. Ты выбрал безмозглую дуреху.

— Ты не была дурехой. Скорее наивной девочкой.

Джорджи очень хотелось кое-что спросить, однако она боялась взглянуть на него и поэтому нагнулась, чтобы подвернуть джинсы.

— Почему ты это сделал?

— А ты как думаешь? — Брэм подобрал камешек и швырнул в воду. — Хотел поставить тебя на место. Сбить спесь. Показать, что, хотя папочка выбил для тебя положение звезды и больший гонорар, я смогу заставить тебя сделать все, что захочу.

— Славный малый, — бросила Джорджи, выпрямляясь.

— Ты сама хотела все знать.

Он извинился!

И от этого у Джорджи стало легче на душе. Не настолько, чтобы простить его, однако настолько, чтобы сосуществовать с ним, пока длится этот фарс, именуемый браком.

Они снова пошли по берегу.

— Это было так давно, — вздохнула она, обходя песочную черепаху, вылепленную какими-то ребятишками. — И никто особенно не пострадал.

— Ты оказалась девственницей. Я и тогда не поверил той чепухе о романе с каким-то старикашкой.

— С Хью Грантом, — выпалила она.

— Неужели?

Джорджи заправила за ухо непокорную прядь.

— Хью говорил, что у меня возвышенная душа. Нет, погоди, это был Колин Ферт. Вечно путаю тех стареющих британцев, с которыми спала.

— Общая проблема.

Еще один камень полетел в воду.

Джорджи подняла голову и взглянула на одинокую звезду, только что взошедшую на небе. В прошлом году, на какой-то пляжной вечеринке, ей сказали, что это не звезда, а международная космическая станция.

— Кто она?

— Ты о ком?

— О той женщине, с которой ты разговаривал сегодня утром по мобильному.

— Какие у тебя большие уши!

— Не рановато ли для измен? Хотя, должна признать, наш медовый месяц пока что может считаться настоящим кошмаром. — Она глубже вонзила каблуки в песок. — Когда речь заходит о твоих пороках, я стараюсь их не приуменьшать.

— А ты явно помудрела.

— Дело не только в сексе, Брэм. Во всем. Тебе достался выигрышный билет. Возможность, которая бывает раз в жизни. «Скип и Скутер». А ты все профукал. Не ценил того, что имел.

— Ценил. То, что мне это дало. Машины, женщин, спиртное, наркотики, халявную дизайнерскую одежду, коллекцию «Ролексов», большие дома, где я мог зависать с приятелями. Вот это была жизнь!

— Я заметила.

— Так меня воспитали — трать все, что имеешь. И я наслаждался каждой секундой.

Он получал удовольствие за счет окружающих. Джорджи подтянула рукава кардигана.

— А сколько людей дорого заплатили за твои забавы? Актеры, съемочная бригада…

— Да, тут ты прижала меня к стене.

— Ты тоже заплатил дорогую цену.

— Но ты не услышишь моих жалоб.

— Не услышу.

Он вдруг вскинул голову:

— Черт!

— Что…

Он рывком притянул ее к себе и раздавил губы неистовым поцелуем. Одна рука скользнула под ее топ и легла на поясницу, другая сжала бедро. Волна захлестнула их ноги, обвилась вокруг щиколоток. Идеальная страсть при свете луны…

— Камеры, — прохрипел он ей в губы, словно Джорджи еще не поняла, в чем дело.

Джорджи обхватила его шею и склонила голову набок. Неужели они воображали, будто их оставят в покое, пусть даже и на считавшемся частным пляже?! Шакалы пролезут в любую дырку. Интересно, сколько дадут за эти снимки? Наверное, много.

Их поцелуи становились все жарче. Все крепче. Ее груди прижались к его груди, соски стало покалывать. Джорджи ощутила, как твердеет его член.

— Придется немного тебя пощупать, — шепнул Брэм. Его ладонь скользнула по ее ребрам и сжала грудь. Этого не мог разглядеть ни один фотограф. Брэм ласкал ее через лифчик, и грязные маленькие лужицы недозволенного возбуждения стали собираться внизу живота. У нее так давно не было мужчин… впрочем, она в полной безопасности. Потому что все это спектакль. И потому что он не зайдет слишком далеко. Ровно настолько насколько она ему позволит.

Его пальцы обводили холмики груди, выступавшей из чашечки лифчика.

— Когда мы перестанем играть в эти игры, — едва слышно пообещал он, — я возьму тебя так жестко и глубоко, чтоты захочешь, чтобы это длилось вечно.

И эти откровенно грубые слова неожиданно послали выброс жара, охватившего ее с ног до головы. И ей ничуть не было стыдно. Это не личные отношения, а чисто физические. В конце концов, Брэм мог быть жеребцом, которого она наняла на ночь.

Однако даже наемный жеребец возвращается домой, выполнив свою работу, и Джорджи неохотно высвободилась:

— О'кей, мне все это надоело.

Пальцы Брэма коснулись ее затвердевшего соска.

— Я вижу, — сказал он, отнял руку и отступил.

Ветерок поднял волосы с затылка, и Джорджи, чуть поежившись от холодка, закуталась в кардиган.

— Хотя ты и не Хью Грант, твоя техника, несомненно, улучшилась по сравнению с прежними плохими временами.

— Рад это слышать.

Ей не понравились вкрадчивые нотки в его голосе.

— Пойдем назад, — попросила Джорджи. — Становится холодно.

— Я могу это исправить.

Еще бы!

— Насчет той женщины, с которой ты говорил сегодня…

Она пошла быстрее.

— Ты опять о своем?

— Тебе следует знать… если я умру, не успев развестись с тобой, все мои деньги перейдут либо к благотворительным организациям, либо к моему отцу.

Брэм от неожиданности остановился.

— Не вижу связи.

— Ты не получишь ни цента. Я никого ни в чем не обвиняю, просто хочу поставить все точки над i, на случай если ты и твоя подруга представляете, как здорово можно повеселиться на мои денежки.

Обычно она старалась задеть его больнее. Все же Брэм разорен и не отличается высокими моральными принципами, поэтому она считала, что совершенно права, высказав все, что думает по поводу его тайных переговоров. Пусть знает, что ему не будет никакой выгоды от ее преждевременной и насильственной смерти.

Брэм так стремительно бросился к ней, что из-под его каблуков взметнулся песок.

— Ты идиотка!

— Всего лишь прикрываю свои тылы.

Он схватил ее за руку, бесцеремонно и злобно, как тюремный надзиратель заключенного.

— К твоему сведению, никакой камеры не было. Я всего лишь хотел тебя поиметь.

— К твоему сведению, я знала, что никакой камеры нет. Я всего лишь хотела расслабиться.

Она ничего не знала. Однако ей следовало заподозрить что-тонеладное.

Ветерок вздыхал, прибой шумел. Но ей хотелось уколоть его еще больнее, поэтому она оперлась о его руку.

— Скип и Скутер вместе под луной. Как романтично!

Он отомстил, засвистев «Завтра» из «Энни», как всегда, когда хотел ее достать.