"Глубокая разведка" - читать интересную книгу автора (Добряков Владимир Александрович)

ГЛАВА 7

Меня толкают в бок.

— Задремал! Уже приехали, — слышу я голос Виктора Шишкина, моего ведомого.

Открываю глаза и вижу, что я сижу в автобусе. Мы едем из нашего военного городка в райцентр. Едем отдохнуть и поразвлечься. Автобус останавливается возле бывшего Дома культуры, ныне громко названного Центром досуга и отдыха. Впрочем, из современных веяний там добавились только небольшое казино, компьютерный салон и зал игровых автоматов. Мы выходим из автобуса и направляемся к крыльцу.

— Чуть не забыл! — спохватывается Виктор. — Когда ты с Матвеичем копался в гидросистеме, звонила Вера. Спрашивала тебя и интересовалась, будешь ли ты сегодня в этом заведении?

— И что ты ответил?

— Сказал, что будешь.

— А она?

— По-моему, обрадовалась.

Вера — учительница английского языка в местной школе. Только-только приехала сюда по распределению. Мы с ней познакомились две недели назад, когда директор школы попросила нашего командира прислать одного из летчиков, чтобы согласовать с ним план шефской работы. Командир послал почему-то меня. Так я и познакомился с Верой.

Согласование плана завершилось в кафе при Центре досуга и отдыха. Там я угостил Веру кофе с пирожными, потом заказал по стаканчику легкого винца. После этого мы с ней посетили дискотеку, и я проводил ее до общежития, где жили молодые, не успевшие обзавестись семьями, учителя и медики. Встречи наши стали регулярными. Занятия в школе еще не начались, а мы летали тогда не чаще двух раз в неделю. Шли регламентные работы на технике. Особых намерений в отношении Веры у меня не было. Просто мне было очень хорошо с этой свежей девушкой, привезшей в нашу глушь из областного центра неизрасходованную энергию и ничем не запятнанную свежую юность. У нас с ней нашлось очень много общих взглядов. И постепенно выяснилось, что жизнь и происходящие в ней перемены мы с ней воспринимаем одинаково.

Но последнюю неделю наши ровные, дружеские отношения подверглись грубому внешнему воздействию. На Веру положил глаз начинающий, но уже преуспевающий бизнесмен, Алексей Московский. Он появился около месяца назад и открыл в городке магазин меховых изделий. Там продавались шубы, манто, куртки из соболя, песца, чернобурки и норки. Цены были даже не астрономические, а какие-то межгалактические. Я сильно сомневаюсь, что кто-то в городке был в состоянии стать клиентом этого магазина. Но магазин не закрывался, а Московский не производил впечатления человека, вложившего средства в невыгодное дело. Скорее всего, под вывеской этого магазина производилась отмывка каких-то темных и весьма немалых сумм.

Мне все его делишки были до фонаря. Я не испытывал ни малейшего желания общаться с ним и тем более вникать в дела этих новоявленных «бизнесменов» на криминальной подкладке. У меня с ними не было и не могло быть ничего общего. Мы жили в разных мирах, в разных измерениях. Но не таков был господин Московский. Он был уверен, что его черная «Тойота», его замшевый пиджак, из кармана которого он извлекал толстые пачки купюр, чтобы заплатить сумасшедшие деньжищи за красивую бутылку импортной дряни, делают его на две-три головы выше всего прочего «быдла». Он был уверен, что все задохнутся от счастья, если он заговорит с ними. Он был уверен, что нет такой женщины, которая не стремилась бы переспать с ним. Я слышал, как он самодовольно и громко изрекал собравшимся вокруг него юнцам пошлость: «Знаете, какая самая чувствительная эрогенная зона женщины? Кошелек мужчины!»

И вот этот «бизнесмен» положил глаз на Веру. Начал он дерзко и напористо. Лихо затормозил перед ней «Тойоту», распахнул дверцу и предложил прокатиться. Потом долго смотрел ей вслед и недоумевал. В его сознании никак не укладывалось, что женщина взяла и отказалась сесть в его иномарку. За первой попыткой последовали другие, не менее неуклюжие и не менее хамские. Успеха Московский не добился, но в определенных кругах городка сложилось мнение, что Вера — «его женщина». Все это происходило, к сожалению, не на моих глазах. Служба есть служба, и мы с Верой встречались через день, через два. Но я все знал. Вера от меня ничего не скрывала.

В «центре» мы сразу проходим в бар. Время еще относительно раннее, и народу немного. Еще не собрались. Выпиваем для разгона по рюмке коньяку, берем по кружечке легкого местного пива и занимаем столик. Крепко выпивать в наши планы не входит. В полночь наша эскадрилья будет находиться в дежурном режиме. То есть, если что-то произойдет, нас по тревоге поднимут первыми.

Потягивая пиво, я изредка бросаю взгляд на часы. Вера, как правило, появляется в шесть вечера. И точно, в восемнадцать ноль две в фойе звучат молодые женские голоса и звонко стучат каблучки. В дверях бара появляется Вера с двумя подружками, соседками по общежитию. На ней юбочка из бархатистой ярко-красной ткани, доходящая до середины бедер и совсем не скрывающая ног — красивых, обтянутых черными колготками и обутых в такие же ярко-красные туфельки на высоких каблучках, с широкими, почти в три пальца, ремешками на лодыжках. Короткая жилетка из такой же ткани, как и юбочка, едва доходит до широкого пояса из мягкой кожи. А под жилеткой — тонкая черная блузка. У нее пышные темно-русые волосы, постриженные чуть выше плеч, они обрамляют красивое лицо с правильными, точеными чертами. А из-под длинных ресниц сияют лучистые серые глаза. Я совершенно не представляю Веру в роли строгой «англичанки». Секретарша, продавщица, программист, медсестра, даже врач, но никак не учительница.

Заметив нас, Вера радостно улыбается и с подругами направляется к нашему столику. Мы встаем, здороваемся и усаживаем девушек. Виктор делает знак бармену, и официантка приносит заранее заказанные нами кофе и пирожные. Вечер отдыха начинается.

В восемнадцать тридцать начинает работать дискотека. Танцует Вера превосходно, не зная усталости. Я уже много раз мысленно благодарил нашего замполита в училище, который силком загонял нас на факультативный курс танцев. «Настоящий офицер должен уметь все. Если офицер не умеет как следует танцевать, вести себя в приличном обществе, поддерживать разговор с женщинами, разбираться в искусстве, играть в преферанс; знать, чем отличается „Цинандали“ от „Портвейна“, а „Портвейн“ от коньяка, то это не офицер, а солдафон, бурбон. А я сделаю из вас настоящих офицеров, клянусь погонами!»

Повеселившись в дискотеке, мы возвращаемся в бар, где я заказываю легкое вино. Вера удивленно смотрит на меня:

— Ты же всегда предпочитаешь коньяк или мадеру.

Я коротко объясняю ей ситуацию и замечаю, что лучистые глаза Веры на мгновение теряют свой блеск, тускнеют.

— Значит, вам в двенадцать часов надо быть на аэродроме? — как бы невзначай интересуется она.

— Нет. На аэродроме будет дежурное звено. А нам надо быть у себя дома в городке. В случае тревоги звено поднимут в воздух, а нас вызовут на аэродром.

— Но тревоги может и не быть?

— Как правило, не бывает. То есть бывает, но редко.

В бар заходят наши ребята и зовут нас в кинозал. Через пять минут должен начаться какой-то американский фильм. Я добросовестно выдерживаю там около получаса и предлагаю Вере плюнуть на это «произведение киноискусства». На экране изощренный мордобой переслаивается грубой эротикой. Персонажи и мужские и женские только и делают, что демонстрируют приемы восточных единоборств и занимаются сексом. Причем удары наносятся такие, что после них минимум два месяца больничной койки гарантированы. Но противникам хоть бы что. Они тут же наносят такой же ответный удар. А потом участники таких разборок, даже не приняв душа, подхватывают своих подруг и друзей и тащат их в укромный угол. А иногда даже не тащат, а предаются «любви» прямо на месте. Сюжет отсутствует совершенно. К тому же перевод речи персонажей выполнен настолько примитивно, что нам с Верой, свободно владеющим английским языком, он режет уши. А молодняк ничего, доволен и даже в восторге.

Мы снова идем на дискотеку, а потом — в бар. Там мы долго сидим с бокалами вина и беседуем о всякой всячине. О чем могут беседовать молодые мужчина и женщина, которые нравятся друг другу и не ищут мучительно тему для разговора? О чем угодно. Внезапно на улице раздается резкий визг автомобильных тормозов. Вера умолкает и мрачнеет.

— Алеха приехал на своей тачке, — говорит она с кислой миной.

— Ну и что же? Нам-то что за дело до него?

— Он сейчас меня искать начнет.

— А мы разве прячемся?

В дверях бара появляется новоявленный «хозяин жизни», Алексей Московский.

— О! Верунчик! Ты здесь! — он подходит к нашему столику и берет Веру за руку. — Идем, потанцуем, ты покрутишь попкой, а потом — в ресторан. Что ты здесь над этой кислятиной припухаешь.

Вера рывком освобождает свою руку. Я встаю.

— Синьор, дама не танцует, это во-первых. А во-вторых, вы должны были попросить у меня позволения пригласить ее.

Алексей несколько секунд осмысливает услышанное, словно соображая, к нему относятся эти слова или к кому другому. Потом он медленно поворачивается ко мне и еще несколько секунд смотрит на меня тупым взглядом.

— Не понял. Ты кто такой?

— Старший лейтенант Коршунов, к вашим услугам.

— Летун? Так и летай, пока летается. Лети себе, куда-нибудь подальше.

— А ты, я понимаю, коммерсант? Так и торгуй, пока не проторговался. Можешь прямо сейчас в свой магазин и отправляться.

— Слушай, летун, мне не нравится твой базар.

— А мне — твой.

— Да ты хоть знаешь, на кого ты наезжаешь?

— Наезжаешь-то, по-моему, ты.

— Хватит базарить, летун. Лети отсюда быстрее своей керосинки, пока тебе вот эти крылышки не оборвали.

Леха протягивает руку к моему погону, но дотронуться не успевает. Я перехватываю его за кисть и резко дергаю вниз. Он перегибается, приседает и кривится от боли.

— Пусти, зараза! — шипит он.

— Пущу, если ты сейчас исчезнешь и больше не будешь отравлять нам с Верой вечера. Ну?

— Ну, старлей, ты пожалеешь…

— Возможно, когда-нибудь и пожалею. Но ты пожалеешь раньше, если сейчас же не сделаешь так, чтобы я тебя искал и долго не мог найти. И чем дольше этого не случится, тем лучше будет для тебя. Брысь!

Ослабив захват, я толкаю Леху, и тот с маху садится на пол. Тут же поднимается, бросает на меня убийственный взгляд и, что-то прошипев, выскакивает из бара.

— Ой! — качает головой Вера. — Что теперь делать?

— Как что? Сидеть и пить вино.

— Андрей, он же никогда не ходит один.

— Знаю я его компанию. Публика, не стоящая рублика. Сиди спокойно.

Но посидеть спокойно уже не получается. Визит Московского отравил атмосферу вечера. Мы быстро допиваем вино, и Вера предлагает:

— Пойдем отсюда.

Мы выходим на крыльцо. Но едва мы спускаемся по ступенькам, как от стоянки автомобилей нам навстречу идут четверо. Команда Московского. С их помощью он прокручивает свои неблаговидные делишки в городке. Накачанные, наголо остриженные молодые ребята, с крепкими шеями и непоколебимой уверенностью в своем превосходстве над окружающими и в своей абсолютной безнаказанности. У двоих из них нунчаки. Московский сидит в своей «Тойоте», наблюдает и массирует руку.

— Ой! Андрей! Я же говорила. Что сейчас будет? — испуганно лепечет Вера.

— А ничего не будет, — слышится сзади голос Виктора. — Ты, Верочка, поднимись на крылечко, от греха подальше. А мы пока с этими господами побеседуем.

За Виктором с крыльца спускаются еще трое летчиков нашей эскадрильи. Они не принимают устрашающих поз, не издают никаких воплей, как в дурацких фильмах. Спокойно улыбаясь, они идут вслед за нами на команду Московского. А те, оценив соотношение сил, и поняв, что летчики им не по зубам, быстро прячут нунчаки и ретируются к «Тойоте». Хлопают дверцы, и машина исчезает в темной улице. К нам подбегает Вера.

— Здорово! Они, по-моему, даже в штаны наложили. Но как ты уверенно на них шел! Ты же не знал, что Виктор успеет.

— Мы с ним всегда в паре. И в воздухе, и на земле! Знаешь, как Высоцкий пел? Сегодня мой друг защищает мне спину, а значит, и шансы равны. Верно, Вить?

— Само собой. Как же я своего напарника брошу? Я как этот черный шарабан узрел, сразу понял, что сейчас будет. Жаль, что они убежали. Поразмяться хотелось.

— Ага! И попасть в ментовку. А потом в трибунал за невыход на боевое дежурство. У этого бизнесмена все схвачено. Нам до утра пришлось бы давать показания и подписывать протоколы. А эти от нас не уйдут.

В этот момент подходит рейсовый автобус, идущий к нашему городку. Виктор спрашивает: — Ты с нами поедешь или позже?

— Надо же Веру проводить.

— Добро. Только не нарвись один на четверых. Хотя, они сейчас уже далеко.

«Икарус», обдав нас облаком солярного дыма, уезжает. Я предлагаю:

— Пойдем потихонечку. Провожу тебя, да тоже ехать надо. Осталось три автобуса, а попутку к нам сейчас не поймаешь.

Мы медленно идем по улице. Я придерживаю Веру за талию, а она доверчиво прижимается ко мне и молчит, думает о чем-то. Вдруг она говорит очень тихо, почти шепотом:

— Андрей, а может быть, мы к тебе поедем?

— Это почему? — не врубаюсь я сразу.

Вера бросает на меня недоумевающий взгляд, словно удивляясь моей непонятливости, и объясняет:

— Вчера, поздно вечером, этот Леха приперся в общежитие и начал ломиться в нашу комнату. Чуть дверь не вышиб. Мы с девчонками уже примерялись, как будем через окно второго этажа убегать. Но тут прибежал кто-то из его кодлы, и они ушли. Я боюсь, что сегодня он снова припрется.

— Но у вас же там и мужчины живут. Неужели никто не вышел вам помочь? В конце концов, и милицию можно было вызвать.

— Андрей, что ты говоришь? Не все же такие крутые, как вы. А с Лехой и его компанией даже милиция предпочитает не связываться.

Пока она все это объясняет, я постепенно прихожу в себя от ее неожиданного предложения и успокаиваю разыгравшееся воображение. Я и сам хотел залучить Веру как-нибудь к себе. Но планировал сделать это через пару недель, когда у Виктора будет день рождения. А тут она сама вдруг предлагает. Ну, что ж, раз наши желания совпадают, нечего изображать из себя святошу. Тем более чего хочет женщина, того хочет бог!

— Хорошо, — говорю я, — только давай пропустим еще один автобус и уедем на предпоследнем. Пусть все улягутся.

— А Леха сказал бы: «Моя тачка, Верунчик, к твоим услугам! Скажи — куда, мигом домчу!» — смеется Вера.

— Вот стану комэском, и скажу тебе то же самое.

Мы приезжаем в военный городок, когда он уже почти спит. Горят только редкие окна. Служба у летчиков и инженерно-технического состава начинается рано, поэтому и городок авиаторов успокаивается раньше, чем простых смертных. Пока мы идем по бульвару к моему корпусу, нам навстречу попадается только патруль. Мы отдаем друг другу честь и расходимся, тут же забыв о случайной встрече. Меня начальник патруля не знает. В его черных петлицах — артиллерийские эмблемы.

Вот и корпус, в котором я живу. Трехэтажное здание из силикатного кирпича, отделанное мозаичной кладкой розового цвета. Чтобы не «засвечивать» Веру, я оставляю ее за порогом и прохожу к вахтеру один. Дежурный сержант срочной службы читает книгу. При моем появлении он встает и отдает честь:

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант!

— Добрый вечер, Костин! — отвечаю я на приветствие. — Слушай, будь другом, сгоняй за сигаретами, — я протягиваю ему деньги.

— Вам, как всегда, «Родопи»?

Я киваю, и Костин убегает в соседний корпус, где работает ночной киоск. Парень сам мечтает стать летчиком, но не прошел комиссию из-за какого-то незначительного дефекта со зрением. Летчиков он просто боготворит и никогда не отказывается оказать им услугу, даже в нарушение своих обязанностей.

Пока он бегает, провожу Веру на второй этаж в свою комнату. Это обычная комната, какими бывают одноместные номера в гостиницах средней руки. Обстановка почти спартанская. В прихожей — санузел с душем. В комнате — кровать, письменный стол, два стула, кресло, тумбочка с телевизором, встроенный шкаф, полка с книгами и небольшой холодильник. На стене у дверей — селектор громкой связи.

Зайдя в комнату, я первым делом нажимаю на селекторе клавишу. На панели загорается зеленый огонек. И только после этого я включаю ночник.

— Что это? — спрашивает Вера.

— Селектор. Я включил его, теперь у дежурного горит сигнал, что я дома. В случае тревоги он может меня вызвать. Что будем пить: чай или кофе? У меня и то и другое лучших сортов.

— Кофе, — немного подумав, отвечает Вера. — Мы ведь спать не собираемся.

Достаю из тумбочки кофеварку, наполняю ее водой, засыпаю кофе и включаю в сеть. На стол выставляю сахар и пачку печенья.

— Извини, больше угощать нечем.

— Этого вполне достаточно, — успокаивает меня Вера.

Она уже устроилась в кресле и сняла свою жилетку. В розоватом свете ночника ее груди весьма соблазнительно просвечивают сквозь тонкую ткань блузки. Как в дискотеке, когда она расстегнула жилетку. Тогда в мерцающих огнях цветомузыки ее блузка время от времени как бы исчезала, и мне отчетливо были видны заостренные груди, вздрагивающие в такт движениям.

Стук в дверь. Это Костин принес сигареты. Благодарю его и запираюсь на ключ. Снимаю китель и галстук и начинаю колдовать с кофеваркой. Через пару минут ароматный напиток готов. Наливаю две чашки. Одну подаю Вере, а с другой присаживаюсь на подлокотник кресла. Вера обнимает меня левой рукой. Мы пьем кофе и болтаем о всяких мелких пустяках.

Допив чашку, Вера ставит ее на стол и тихо просит меня:

— Помоги туфли снять.

Я опускаюсь на колени, расстегиваю пряжки широких ремешков и снимаю туфельки, задерживая в руках маленькие теплые лапки, обтянутые бархатистыми на ощупь колготками. Пока я занимаюсь этими манипуляциями, Вера расстегивает поясок юбочки, и, когда она встает из кресла, юбочка падает к ее ногам. Теперь в кресле устраиваюсь я, а Вера присаживается ко мне на колени. В мягком розовом свете ночника черноволосая девушка в черной блузке и черных колготках выглядит каким-то сказочным существом.

Мы долго целуемся и ласкаем друг друга. При этом я освобождаю Веру от блузки, а она меня — от рубашки. Почувствовав близость высшей точки, я поднимаю Веру на руки и отношу в постель. Она кладет свои ладони поверх моих, и мы с ней вместе медленно-медленно снимаем с нее колготки. Первые секунды близости Вера держится несколько скованно. Но внезапно она как бы просыпается, раскрепощается и целиком погружается в стихию взаимной страсти.

Через полчаса мы лежим обнявшись, и тихо и нежно ласкаемся. Нам обоим явно мало одного раза, и мы постепенно разогреваем друг друга на следующий заход. Вдруг Вера приподнимается и спрашивает:

— А кофе остался еще?

— Да. Разогреть?

— Я сама.

Она спускает ноги с постели и тут же поджимает их.

— Ой! Какой пол холодный! — Она начинает обуваться и ворчит: — Сразу видно, что здесь холостяк живет. Коврик черт знает где, тапочек нет…

— Вот теперь ты и исправишь все недостатки. Наведешь здесь семейный уют.

— А разве здесь разрешают жить семейным? — спрашивает Вера, включая кофеварку.

— Здесь много молодых пар живет.

— А у вас здесь хорошо, — говорит Вера, подойдя к окну. — Чисто, много зелени и, главное, тихо.

— Подожди до утра. Услышишь, как здесь тихо бывает. Аэродром всего в двух километрах. Скажи еще спасибо, что сейчас ночью не летают.

Вера приносит две чашки кофе и присаживается на край кровати.

— Да, я совсем забыла, что здесь авиационный гарнизон.

— Ничего. Снимем квартиру в городе.

Мы допиваем кофе, и я уношу чашки на стол. Вера все еще сидит. Я подхватываю ее за лодыжки и запрокидываю на постель. Ее ноги оказываются прижатыми к моей груди. Оставляя ножки в красных туфельках на своих плечах, я медленно подаюсь вперед и медленно вхожу в нее. Вера протяжно охает и закрывает глаза. Ее губы приоткрываются в такт моим движениям, обнажая ровные блестящие зубки.

— Это было здорово! — шепчет она, отдышавшись. — Я и не подозревала, что так могу. А чему ты так странно улыбаешься?

— Да вспомнил этот дурацкий фильм. Ты сейчас лежишь нагишом и в туфельках. Сюда бы еще чулки добавить, тогда совсем…

— Вот этого удовольствия тебе не смогу доставить. Никогда не ношу чулок. Только колготки и гольфы. Причем гольфы всегда подбираю под цвет туфель. Издали кажется, будто я в сапожках иду. Представляешь? Лето, все цветет, а я в мини-юбке и сапожках.

— Представляю.

Вера смотрит на меня влюбленными глазами и осторожно гладит меня мягкими теплыми ладошками. Мы долго лежим довольные друг другом и лениво обсуждаем, как бы насладиться любовью еще. Внезапно в наш мир любви грубо вторгается реальная жизнь.

— Боевая тревога! Боевая тревога! — оживает селектор. — Третьей эскадрилье срочно прибыть на аэродром!

Я вскакиваю и нажимаю клавишу отзыва. На пульте у дежурного загорается лампочка с моим номером, и селектор умолкает. А я быстро одеваюсь.

— Что случилось? — спрашивает Вера с дрожью в голосе.

— Ты же слышала: боевая тревога. Нас вызывают на аэродром.

— Но ты говорил, что это случается очень редко.

— Нам не повезло. На этот раз случилось.

— И что же там случилось?

— Откуда я знаю? Скорее всего, кто-то хулиганит возле границы. Или американцы, или китайцы, или японцы. А может быть, все вместе.

— Значит, вы сейчас полетите?

— Не исключено. Но, скорее всего, нет. Чаще всего бывает достаточно поднять в воздух дежурное звено, и хулиганы уходят восвояси. Вот оно уже и взлетает. А нас вызывают на всякий случай, вдруг произойдет что-то непредвиденное.

В ночи слышится шум идущих на взлет истребителей. Рев и грохот турбин нарастают. Вот уже дрожат, позванивая, стекла окон. Достигнув невыносимого максимума, шум резко стихает, удаляется и постепенно замирает. Дежурное звено ушло на перехват. А я уже стою полностью одетый в легкий летний комбинезон.

— Поняла теперь, как у нас тут тихо бывает?

— Когда ты вернешься?

— Аллах ведает. Это может затянуться надолго. Ты меня не жди скоро. Автобусы начнут ходить в пять тридцать. Дверь просто захлопни, замок автоматический. На всякий случай возьми в верхнем ящике запасной ключ. Но лучше жди меня у себя. Я заеду, когда освобожусь.

Вера спрыгивает с постели и обнимает меня. Я целую ее в глаза, губы, шею и грудь. Вера не отпускает меня и подставляет для поцелуя вторую грудь. Целую и ее.

— Я буду ждать тебя, — шепчет Вера.

— Я приеду. До свидания.

Застегиваю пояс с пистолетом, хватаю планшет и выхожу. Внизу уже ждет «УАЗ» с другими летчиками нашей эскадрильи, живущими здесь и в двух соседних домах.

— Быстрее, Андрей! Что-то ты сегодня долго возился. «Уазик» мчит нас на аэродром. А у меня перед глазами все еще стоит Вера, нагая и прекрасная, в одних лишь красных туфельках с широкими ремешками вокруг лодыжек. У нее просто не было времени снять их или надеть что-нибудь еще.

У входа в комнату предполетной подготовки нас ждет дежурный. Он передает приказ:

— Одеться в высотные костюмы. Возможно, придется работать на пределе.

Это уже серьезно. Вера мгновенно исчезает из сознания. Едва мы успеваем одеться и надеть шлемы, как селектор выдает:

— Третья! Срочно в центр управления!

Мы поднимаемся на вышку. По пути замечаю, что на нашей стоянке возле самолетов уже вовсю копошится инженерно-техническая служба. Самолеты заправлены и оснащены еще с вечера. Сейчас их интенсивно готовят к вылету. На вышке нас ждут командир, полковник Берзин, начальник штаба, подполковник Яхонтов, и замполит, майор Василенко. Василенко, как и мы, тоже в высотном костюме и шлеме.

— Товарищи офицеры! — обращается к нам командир, включив большую электронную карту, отображающую обстановку в нашем районе. — Вблизи государственной границы действуют две пары американских «F-18». Им на перехват поднято дежурное звено. С этой базы, — командир сопровождает свои слова пояснениями по карте, — поднялись и идут в нашу сторону еще три пары восемнадцатых. Но главное — не они. Они всего лишь отвлекают наше внимание и заставляют активно работать средства ПВО. Вот здесь, — командир указывает удаленный квадрат, — находится разведчик «SR-71». По данным спутниковой разведки, в тысяче километров находится еще один. Оба идут к нашей границе. Намерения их ясны. Наша задача — отучить этих нахалов раз и навсегда хулиганить в нашем небе. Цель, как вы знаете, сложная: высотная и скоростная. Работать придется на форсаже и на динамическом потолке. То есть ходить по лезвию ножа. Действовать будем так…

Берзин на время замолкает, закуривает сигарету и смотрит на карту. А на ней перемещаются метки самолетов: наших и американских. Метка разведчика еще далеко, но она довольно быстро и неотвратимо приближается к нашим рубежам. Обращаю внимание еще на одну метку. Она движется относительно медленно и идет вдоль границы под небольшим углом к ней. Если пилот не изменит курс, то скоро он окажется в нашей зоне. А командир ставит задачу:

— Первая пара — Абрикосов, Соболев — атакует противника вот в этом квадрате. То есть вы дадите ему углубиться на нашу территорию. Ваша атака будет демонстрационная. Вас он увидит издалека и уйти ему труда не составит. Он может сразу повернуть назад. В этом случае вот здесь его будет ждать пара Василенко — Трошин. Замполит пойдет вместо отсутствующего Федорова. Но он может выбрать и другой путь отхода: развернуться на девяносто градусов и уходить на юг, оставаясь в нашей зоне. Тогда здесь его должны встретить Коршунов и Шишкин. Если что-то будет происходить по-другому, будем действовать, исходя из обстановки. Но в любом случае стервятник не должен уйти безнаказанно. Слишком уж эти янки обнаглели за последнее время. Давно мы их по носу не били. Вопросы?

— Товарищ полковник, — спрашиваю я. — Что делать, если разведчик выйдет из нашей зоны?

— Бить! Где бы он ни был, бить. Ну, разумеется, не в японской или корейской зонах. Но, я думаю, вы их туда не выпустите. Кстати. Вот эти «восемнадцатые» могут вас на тех же основаниях атаковать в нейтральной зоне. Как только разведчик покинет нашу зону, мы поднимем вам на помощь оставшиеся звенья. Они скуют «восемнадцатых».

— А что это за тихоход там ползет? — спрашивает Соболев.

— А это — особая статья. Это ползет японский пассажир. Он якобы потерял ориентировку и сбился с курса. Наши посты уже несколько раз передали ему его место, но он движется прежним курсом. Помните восемьдесят третий год? Тогда было точно так же. Они хотят повторить тот сценарий. Завалить пассажира и разыграть международный скандал. Только тогда пассажир пропал неведомо куда, даже обломков не нашли. А сейчас могут найти все что угодно. Поэтому у Абрикосова и у тебя, после демонстрации атаки на разведчика, появится задача: проследить за этим пассажиром и вытеснить его в нейтральную зону, заодно прикрыть от американцев.

— А если мы его ненароком с кем-нибудь перепутаем? — задает кто-то вопрос.

— Оставьте такой вариант идиотам-журналистам, — улыбается начальник штаба. — Только они не способны отличить пассажира от боевого самолета и думают, что и наши летчики такие же кретины. Пассажиры не ходят на таких высотах и таких скоростях, как «семьдесят первые».

— Еще вопрос, — говорит Виктор. — Каковы наши действия в случае атаки со стороны «восемнадцатых»?

— Принимайте бой. Поддержку мы обеспечим. Если вопросов больше нет, к машинам! Взлет по команде.

Мы еще раз бросаем взгляд на карту. Там наше звено уже вплотную сблизилось с «восемнадцатыми», идущими вдоль границы. А метка «семьдесят первого» значительно приблизилась к нашим рубежам. Глядя на эту быстро движущуюся метку, Виктор с досадой ворчит:

— Его бы на «тридцать первых» брать. Не пришлось бы тогда сразу три пары поднимать.

— Будут вам и «тридцать первые», будут! — морщась, говорит Берзин. — Только не завтра и не послезавтра. Примерно, через год. Сами знаете, какая в стране заварушка. Я бы тех, кто орет, что нам не нужно столько новых самолетов, что у нас и без того на вооружение слишком много тратится, что американцы наши друзья, посадил бы сюда, к этой карте. Пусть полюбуются, что их друзья вытворяют. А «двадцать девятый» — машина тоже неплохая. Уж «восемнадцатых» вы на нем сделаете. С богом, ребята!

Мы спускаемся вниз и едем к стоянке. Там все уже готово. Истребители ждут нас с открытыми фонарями. Мы рассаживаемся по кабинам и проверяем готовность. Все, как всегда в таких случаях, в норме. Ждем команды. Томительно тянутся минуты.

— Семнадцатый, двадцать четвертый! К запуску! На старт!

Машины Абрикосова и Соболева выруливают на полосу.

— Семнадцатому, двадцать четвертому — взлет! Следовать в заданный квадрат, выполнять задание! Тридцать первый, тридцать третий! К запуску! На старт!

Стремительно взлетает первая пара «МиГов». Через две минуты в ночное небо уходят и Василенко с Трошиным.

— Двадцать пятый, сорок второй! К запуску! На старт!

Двадцать пятый — это я. Запускаю двигатели, закрываю фонарь и начинаю рулить на полосу. За мной идет «МиГ» Виктора.

Последние секунды перед взлетом. Ровно работают турбины. Мой «МиГ» временами подрагивает, словно от возбуждения. Прямо передо мной желто-серая полоса бетона, уходящая до самого горизонта и теряющаяся в ночной мгле. Мне вдруг кажется, что по полосе, откуда-то из ночной темноты, ко мне идет Вера. Я ясно вижу алые жилетку с юбочкой и ярко-красные туфельки. Черные колготки и блузка скрадываются в темноте. Как она сюда попала? Что делает на полосе?

— … сорок второму — взлет! Следовать в заданный квадрат, выполнять задание!

Начало команды я прослушал. Фигура Веры сразу куда-то исчезает. Я снимаю шасси с тормозов и увеличиваю тягу двигателей. «МиГ» устремляется вперед по полосе, и через несколько секунд мы уходим в ночное небо. Одновременно с выходом в свой квадрат мы набираем высоту. Отсюда уже ясно видно, что ночь кончается. Мы летим почти навстречу восходящему солнцу. Где-то дальше к северу наши ребята шугают сейчас «семьдесят первого», а еще дальше к востоку, на одной высоте с нами, его ждут замполит с ведомым. Куда пойдет разведчик? На них или на нас? А на юге, много ниже нас, наше звено караулит «восемнадцатых». Кстати, те американцы, что шли в наш район, наверное, уже на месте. Значит, сейчас там двое против восьми.

— Двадцать пятый! Внимание! Противник отвернул в вашу сторону! Тридцать первый! Сменить позицию! Страхуйте двадцать пятого!

Я еще пока ничего не вижу. Но вот на дисплее появляется метка. Она быстро перемещается. Видно, что «семьдесят первый» выжимает все свои неслабые возможности и прет на максимальной скорости, почти под три тысячи километров в час. Хорошо еще, что не на предельной высоте. Черта лысого тогда бы мы его достали.

— Ух и чешет! — слышу я восторженный голос Виктора.

— Я — двадцать пятый! — докладываю я. — Цель вижу, атакую! Виктор! Работаем по схеме два.

Сваливаю машину на правое крыло и вхожу в пике. Мы и так почти на предельном потолке наших машин. Нам придется атаковать его уже с динамического потолка, то есть с вершины горки, на которой машина может удержаться лишь считаные секунды. За это время надо успеть прицелиться и выстрелить.

Набираем в пикировании дополнительную скорость и тут же идем вверх. Я не гонюсь за «семьдесят первым», его нам все равно не догнать. Я строю маневр так, чтобы он, когда мы будем на вершине своей горки, оказался в секторе нашего обстрела.

Судя по всему, «семьдесят первый» заметил нас. Он пытается отвернуть на восток. Но на такой скорости и у такой неповоротливой махины радиус разворота получается гигантский. Ему от нас не уйти. Вся его надежда на высокую скорость. Но мой радар наведения уже захватил его, и бортовой компьютер обрабатывает цель. «Семьдесят первый», не имея возможности ни сбросить скорость, ни отвернуть, сам вползает в мой прицел. Сейчас у него индикатор истерически верещит: «Ты в прицеле!» Но он ничего не может поделать.

Пуск! Из-под плоскостей срываются две ракеты. И тут справа на фоне светлеющего неба стремительно прочерчиваются дымные черты. Это стреляет Виктор. «Семьдесят первый» уходит вперед, но ракеты настигают его. Три попадания! Один за другим вспыхивают взрывы, и горящие обломки разведчика продолжают лететь прежним курсом, забирая вниз к морю. Парашютов не видно. Разве тут уцелеешь! Мы снижаемся, и я докладываю:

— Я — двадцать пятый! Цель уничтожена. Задание выполнено.

И тут же слышу тревожное предупреждение:

— Двадцать пятый! В вашем квадрате пара «восемнадцатых»! Они вас атакуют!

Я уже и сам их вижу. Положение не из приятных. Я пикирую как раз к ним в прицел. И самое отчаянное, они сейчас в такой позиции, что, как я ни маневрируй, они все равно сядут мне на хвост. Оглядываюсь. Виктор приотстал километра на полтора. Ему легче, он еще сумеет выйти им в лоб. А моя скорость сейчас такая, что мне придется разворачиваться прямо в прицеле у ведущего «восемнадцатого».

— Виктор! Отсеки ведомого, а от ведущего я попробую уйти!

— Осторожно, Андрей! Держись, с ведомым я управлюсь!

Даю полную тягу двигателям и пытаюсь в развороте оторваться от головного американца. Но у «восемнадцатого» скорость несколько выше, чем у меня, он не отстает. Пытаюсь маневрировать, здесь у меня преимущество, но расстояние между нами такое, что «восемнадцатый» все равно не выпускает меня из прицела. Мой индикатор постоянно сигнализирует об этом. Сейчас он выйдет на дистанцию эффективного поражения, и — привет! Надо как-то выкручиваться. Внезапно в голову приходит шальная мысль. Мне неизвестно, делал ли кто-нибудь на «двадцать девятых» «кобру». Но чем в принципе мой «МиГ-29» отличается от «Су-27»? Разве что мощностью двигателей. А аэродинамика у них почти одинаковая. Я встречался с ребятами, которые летали на «Су». Они тоже не все умеют делать «кобру», но они рассказывали, как она делается. Я пробовал, но получалось не очень. Если честно сказать, то совсем не получалось. Но одно дело в учебном полете, другое — в бою. Сейчас у меня все равно нет другого выхода. Тем более что и американец не ждет от меня ничего подобного. Он считает, что моя песенка спета. Посмотрим, кто будет петь последним.

Продолжаю маневрировать, а сам внимательно наблюдаю за американцем. Он все ближе и ближе. Мне надо не прозевать пуска ракет, и раньше дергаться тоже нельзя, срубит. Вот, сейчас… сейчас… Есть! Под плоскостями «восемнадцатого» вспыхивает пламя. Я резко дергаюсь вверх и закладываю такой тангаж, что «МиГ» встает на дыбы, а у меня глаза проваливаются до затылка. «Кобра» получилась, конечно, ублюдочная. Я все-таки не Пугачев, а всего лишь Коршунов. Но главного я добился. Скорость значительно сброшена. Ракеты американца проскакивают подо мной и тут же загибают траектории вверх. Но это уже бесполезно. На сто восемьдесят им не развернуться, они меня уже потеряли.

«МиГ» запрокидывается на спину, и я, чуть не потеряв управление, сваливаюсь вниз. При этом я едва не сталкиваюсь с проносящимся вперед американцем. Он, наверное, так и не понял, что же произошло, и куда я делся. Все заняло считанные секунды. А я выравниваю машину, и американец оказывается прямо передо мной и чуть выше. Он так близко, что мне не надо тратить на него ракеты. Жму на гашетку. Длинная трасса прошивает кабину и левый двигатель «восемнадцатого». Из сопла валит дым, и американец начинает пикировать. Сначала полого, а потом все круче и круче. Парашюта опять не видно, судя по всему, пилот убит.

— Я двадцать пятый! Уничтожил один «F-18». Квадрат… Закончить доклад я не успеваю. Меня прерывают:

— Двадцать пятый! Вас атакуют четыре «восемнадцатых»! Уходите! К вам идут на помощь.

Закладываю вираж и вижу, как ко мне с юго-востока быстро приближается четверка истребителей. Хреново дело! С четырьмя не побарахтаешься. Надо рвать когти. Разворачиваюсь в сторону нашей границы и вижу, что до нее довольно-таки далеко. Могут и догнать.

— Андрей! — слышу я Виктора. — Я своего сделал. Тебя вижу, иду к тебе.

— Сорок второй! Тебя самого пара атакует! Черт! Откуда их столько здесь взялось?

— Всем, всем, всем! В квадрате 9Д четыре «восемнадцатых» атакуют двадцать пятого!

Ого! Значит, наши уже все в воздухе и идут сюда. Но мне от этого не легче. Они еще бог знает где, а эти уже рядом. Эти атакуют меня по всем правилам. Они расходятся в стороны и берут меня в клещи. Один караулит вверху, другой — снизу и двое с флангов. Маневрировать некуда, меня везде ждут. Вперед я не оторвусь, у них скорость выше. «Кобру» второй раз мне повторить не дадут, да и не удастся она мне.

Кажется, отлетался ты, Андрюха Коршунов. Перед глазами на мгновение появляется Вера. Такая, какой я видел ее последний раз. Стоит нагая, в одних туфельках, и смотрит мне вслед. Меня разбирает сначала злость, а потом вспыхивает ярость. Нет уж, господа янки! Так просто вы меня не подстрелите. Я вам не куренок, а коршун. У меня и фамиль такой!

Замечаю, что левый американец вырвался вперед. Вот ты-то, парень из Айовы, и будешь моей последней победой! Пусть даже ценой своей жизни, но я тебя сделаю.

— Я — двадцать пятый! Иду на таран!

Резко сваливаю машину влево и иду на сближение с американцем. Тот, видимо, понял и свою ошибку, и мое намерение. Он в ужасе шарахается от меня. Но радиус разворота у «МиГа» круче, чем у «F-18». Ему от меня не уйти. Его товарищи стрелять по мне уже не могут, я слишком близко подошел к их напарнику.

В крутом развороте я оказываюсь внутри дуги, которую описывает «восемнадцатый». Немного доворачиваю и падаю на него. Он уже так близко, что сквозь остекление фонаря я отчетливо вижу искаженное страхом лицо американского пилота. Он смотрит на меня через плечо округлившимися от ужаса глазами. На какое-то мгновение я вместо него вижу Веру. Она ободряюще улыбается, словно говоря: «Молодец, Андрюша! Так его!» Я подмигиваю ей и прибавляю тягу. Американец заслоняет собой все небо. Все! Сейчас…

И небо и американец с неимоверным грохотом и звоном раскалываются на мельчайшие осколки. Все дрожит, вибрирует, трясется… Я ничего не вижу. Что это? Смерть? Неужели она такая? Вот бы никогда не подумал!

Внезапно все прекращается: и грохот со звоном, и тряска, и мельтешение перед глазами. Я без сил сижу на траве, опираясь спиной о толстую сосну. Под правой рукой лежит пулемет Калашникова. Куда я попал? Где я был? Что это со мной происходило?

Осматриваюсь. В пяти шагах на траве ничком лежит Лена. Чуть подальше на камне сидит Анатолий и шальными глазами смотрит на Наташу. А та сидит на траве и трясет головой, словно отгоняя какие-то видения. Больше никого не видно и не слышно. Пытаюсь встать, но сил нет.

Закрываю глаза и пытаюсь разобраться во всем спокойно. Что же все-таки со мной было сейчас? Где я был? Великое Время! Это же я был у себя дома, в своей Фазе! Ведь все так и было в действительности.

И встреча с Верой была. И конфликт из-за нее с Лехой Московским был. И ночь с Верой накануне вылета по тревоге была. Именно так все и происходило, во всех подробностях. И планы семейной жизни мы с ней строили. И так же я оставил ее в своей комнате. Так же мы с Виктором сбили американского разведчика, а потом я, выполнив «кобру», сделал «восемнадцатого». Так же меня атаковала четверка американцев. И так же я решил сначала таранить левого, но потом просто пристроился к нему вплотную снизу и не давал ему оторваться, пока наши не подошли. Тогда мы сделали еще двоих, и одного сбил Виктор. А потом у нас не хватило топлива, и нас посадили на запасной аэродром в восьмистах километрах от основной базы. Там нас продержали в дежурном режиме до начала весны.

Когда мы вернулись на базу, Веры я в городе не нашел. Я узнал, что ее начал, пользуясь моим отсутствием, активно преследовать Московский. И Вера уехала на какие-то курсы в Подмосковье. А в мае нас с Виктором направили в школу испытателей. Я обрадовался, думал найти Веру. Но… На следующее утро, по прибытии в Москву, я проснулся в Москве сорок первого года. В свою Фазу я больше не вернулся и никогда не вернусь. Dura lex, sed lex.[4]

Веру я потерял навсегда, как и Ольгу в сорок первом году.

Стоп! Внезапно я вспоминаю картинку, какую мне показывал Магистр в первый день моего пребывания в Нуль-Фазе. Он показал мне тогда, как хулиганы в уличной драке убили Андрея Злобина, чья Матрица была тогда в моем теле, теле Андрея Коршунова. Злобин тогда увидел, как шайка хулиганов унижает старого фронтовика. Он узнал в нем своего старого товарища, Сергея Николаева, и бросился защитить его. А перед этим… Мне тогда показалось, что он бесцельно идет по улице, нигде не задерживая взгляд. Теперь мне вспоминается, что он часто посматривал на девушку, что шла впереди. На девушке были черные капроновые гольфы и черные туфельки на высоком каблучке. «Причем гольфы всегда подбираю под цвет туфель, — слышу я вновь голос Веры. — Издали кажется, будто я в сапожках иду».

Как же так? Ведь Злобин-то Веру не знал! Почему он пошел за ней? Ведь это была она, именно она! Теперь я вспоминаю точно. Значит, в моей Матрице остались не подавленные воспоминания, которые заставили Злобина, увидев случайно Веру, бессознательно пойти за ней. Интересно, чем бы это кончилось, не повстречайся ему Сергей Николаев? Слава Времени, что Вера не видела его гибели. Она бы решила, что это убили меня.

Но что же такое все-таки со мной было? И где я был? В прошлом своей Фазы? Или в ее гармонике? Ведь исход встречи с четверкой американцев был совсем другой. Да и был ли он, этот исход? Ведь я его так и не увидел. Впрочем, что я мог увидеть, когда два самолета на скорости около 2М врезаются друг в друга?

Лена приподнимается и осматривается.

— Андрей! Где мы? И как я сюда попала?

— А где ты была? — спрашиваю я, заподозрив неладное.

Лена качает головой. Взгляд у нее почти безумный. Она, кажется, близка к истерике. Но моя подруга пересиливает себя.

— Коротко не расскажешь.

— А не надо коротко. Давай так: найдем воды, сделаем привал, пообедаем или поужинаем и расскажем друг другу, что мы все видели, где побывали. Думаю, нам всем есть что рассказать.

Я привожу в «сознание» Анатолия и Наташу. Мы быстро находим ручей, на берегу его разводим костер и готовим обед. За обедом я рассказываю друзьям о своих приключениях в «виртуальной» реальности. Все слушают, разинув рты. Но я чувствую, что все они тоже пережили что-то необыкновенное. С кого начать? Молодые пусть пока по-переживают. А вот у моей подруги нервы покрепче. С нее и начнем.

— Ну, подруга, повествуй, — предлагаю я Лене.