"Двери" - читать интересную книгу автора (Колесова Наталья)

Двери

Дом возвышался, точно крепость.

Хотя в нем было всего-то пять этажей, на фоне остальных приземистых, квадратных, вросших ок-нами в тротуар, он казался "высоткой". Или нет, все-таки крепостью — величественной, мощной, даже грозной.

…Центр небольшого южного города был пыльным, зеленым и старинным. Его запрещали застраи-вать новыми домами, разве что выдержанными в том же стиле, и высотой не больше трех этажей. Я потихоньку оторвалась от нашей шумной энергичной компании, свернула за угол — и растворилась в тихих малолюдных улицах. Греческая, Итальянская, Немецкая… Улица Контрабандистов — рассказы-вают, здесь до сих пор сохранились тайные ходы-выходы к морю и к центру города, а по вечерней темноте на ней можно запросто заблудиться. Каждый кованый козырек, дверь, ворота, даже решетки на узких окнах домов были причудливы и неповторимы. А еще повсюду лежали, сидели и стояли кош-ки, либо настоящие, разморенные жарой, либо настороженно и изящно застывшие — в глине или в ме-талле.

Я заглядывала в приоткрытые ворота. Дворы оказались куда больше фасадов домов, тянулись чуть ли не на полквартала: многочисленные деревянные пристройки, лестницы, веранды, белье на верев-ках. Клумбочки и клумбы с крупными южными цветами, названий которых я даже не знаю. Вьюны опле-тали столбы и решетки веранд густой, яркой массой, почти не колыхавшейся на сильном ветру… Я смущенно и рассеянно улыбалась хозяевам, посиживающим на скамейках и вынесенных из дома стульях, и возвращалась из дворовой тени на оглушающее солнце улиц.

Высоко в ясном — ни облачка! — небе созревал готовый к полету тополиный пух; не коробочки-клубки, как у нас на севере, а настоящие абажуры. Я представила, как один из них раскрывается прямо над головой и накрывает пушисто-белым одеянием меня — снегурочку, заблудившуюся в лете… Одуряюще пахло акацией, просто физически ощущались сладкие желтые волны, испускаемые непривычно высо-кими деревьями.

Я шла, шла и шла. Заблудиться не боялась — по привычным масштабам город мал и несложен. Тут ходит-то всего пара-тройка автобусов и трамваев. Выбрела к лестнице, зигзагом идущей с холмов вниз, к деловитому шумному порту. Прошла мимо купающейся в желтовато-зеленом море набережной с пестрыми зонтами столиков и загорелыми уже (всего-то май месяц!) лицами и телами.

Разглядывала плитки у себя под ногами — кое-где ими, разноцветными, фигурными, были выложены причудливые медальоны со львами, гербами и каменными розами, — посматривала по сторонам, на-слаждаясь яркими красками фасадов и зелени.

И потому дом — серый, массивный, охватившей полукольцом, пожалуй, весь квартал — возник пере-до мной неожиданно.

Дом возвышался крепостью. Дом внушал робость. Дом… выглядел домом, надежно скрывающим в своей каменной глубине, тайной сердцевине, нечто нежное и бесценное. Даже яркие пятна белья на балконах и выдуваемых наружу сквозняком занавесок впечатления не смягчали — дом просто маскиро-вался.

Арка нависла надо мной темным прохладным провалом. Казалось, порви шагом прозрачную ткань тени — и пересечешь некую тайную границу. Я даже невольно задержала дыхание, прежде чем ныр-нуть внутрь. Арка была глубокой, сыроватой, контуры серых плит кое-где подчеркивал темно-зеленый бархат мха…

Свет, цвет и звук обрушились на меня, как будто я шагнула на ярко освещенную сцену театра. Двор оказался просто огромным, окольцованный домом, точно природным утесом. Здесь, под его укрытием, цвели самые яркие цветы и самые зеленые в мире деревья — во всяком случае так показалось мне, ступившей из тени в ослепительное пространство двора. Народу было немного — все-таки рабочий день в разгаре — дети, бабушки, молодые мамы с колясками. И опять же — кошки. Спящие, играющие, нехотя уступающие дорогу медленно едущим машинам.

Кодовые замки и домофоны на дверях подъездов отсутствовали. Да и сама дверь — легкая, фанер-но-деревянная, — просто привет из советского детства. Внутри было так же темно и прохладно, как пе-ред этим — в арке. Скользя ладонью по гладким деревянным закругленным перилам, я поднялась по выщербленным ступеням на пару пролетов. Посмотрела вверх — даже голова закружилась, словно я заглянула в глубокий колодец. Крепость-дом, что же ты прячешь?

Было очень тихо. Так тихо, что я даже вздрогнула, когда вдоль стены бесшумно скользнула еще од-на обитательница дома. Кошка.

Казалось, кошка меня ожидает. Во всяком случае, она стояла на крыльце, подрагивая задранным хвостом. Коротко мурлыкнула и, неспешно сбежав со ступеней, направилась к двухэтажному дому по-средине двора. Самый обычный дом самой же обычной архитектуры — куб с плоской крышей. Кажется, даже не жилой, окна на втором этаже забиты досками. Возле распахнутой входной двери — несколько вывесок разного формата и цвета. Я шла следом, разглядывая четкий черепаховый узор кошачьей шкурки — за таких кошек отдают большие деньги, а тут они просто обычные дворовые…

Вывески на стене промелькнули мимо невнимательного взгляда. Магазин номер… МУ… городской клуб развития чего-то там… Я сделала круг по небольшому темному холлу: все двери закрыты, а ве-дущая на второй этаж еще и заколочена двумя досками крест-накрест (но как-то неубедительно, точь-в-точь замок на двери в деревне, который бабушка навешивала перед тем, как пойти в магазин). Я да-же подергала доски на пробу. Те поддавались. Будь я ребенком, непременно б проскользнула наверх, запретный плод сладок…

— Ох!

Мужчина, распахнувший створки двери небольшого магазинчика, оглянулся на мой испуганный воз-глас.

— Здравствуйте, вы к нам?

— Да вот… зашла…

Свет притягивал меня, словно ночного мотылька. Низкий порог, полукруглый прилавок, занимающий чуть ли не весь магазин. Окна без занавесок. Белый и желтый цвет стен, темно-коричневый — прилавка и полок. Продавец (хозяин?) — зеленые глаза, темные волосы, резкий профиль, лет тридцати — не об-ращая на меня внимания, разбирал что-то на полке. И слава богу, а то как уставятся на единственного покупателя…

Я прилипла к прилавку. Карты, ракушки, тусклые монеты, деревянные резные фигурки, кусочки то ли разноцветных стекол то ли камней, веточки окрашенных кораллов… На стенах на специальных штырях висели металлические колокольчики всех размеров — вплоть, кажется, до корабельной рынды. Якоря тоже наличествовали, но слава богу, сувенирных размеров, иначе в магазине вообще не развернуться.

А еще тут были альбомы с марками. Я листала их; пахло пылью, кожей и старой бумагой; наслаж-далась названиями стран, которые в детстве звучали как сказка. Бурунди, Шри-Ланка… Кажется, вот эти даже были у меня в альбоме!

— Нравятся? — мужчина, поглядывая на меня, стирал пыль с гигантской раковины, лежавшей на по-доконнике.

Я с легкой ностальгией закрыла альбом.

— Жаль, я уже не собираю марок.

Мужчина кивнул.

— Ну может, вы собираете что-нибудь другое?

Я окинула взглядом прилавок. Я бы с удовольствием еще здесь задержалась, но, похоже, пора и честь знать…

— Нет, ничего не собираю. До свидания.

— Каждый из нас что-нибудь да собирает, — говорил мужчина, листая тяжелый иллюстрированный альбом. — Кто-то коллекционирует свои беды, кто-то разбитые сердца, кто-то минуты радости…

Я задержалась на пороге. Кажется, меня вовсе не вынуждают сделать покупку — ему просто захоте-лось поговорить. Надо же, философ!

— А что собираете вы?

— Редких посетителей.

Да уж, народу тут явно не густо!

— Жаль, что ваш магазинчик расположен в таком неудобном месте. Знаете, я ведь на вас наткнулась совершенно случайно. Просто зашла за кошкой…

Хозяин блеснул на меня взглядом.

— Вас привела кошка? Хорошая примета.

У него оказалась такая яркая и располагающая улыбка, что я невольно улыбнулась в ответ.

— Да у вас не город, а просто какой-то кошачий рай! Куда не пойдешь, везде на них наткнешься…

— Не спешите, можете разглядывать витрину сколько угодно. Я же не говорил, что коллекционирую покупателей… А хотите чаю? Понравился наш город? — он как-то вдруг оживился и заторопился.

— Да. Очень. В смысле хочу чай, и город — да, понравился.

Слово за слово — и мы с Димой неожиданно разговорилась.

Я люблю старые городские дома. Не усадьбы или дворцы, просто построенные в позапрошлом и прошлом веке, одно или многоэтажные — значения не имеет. В любом городе я нахожу такие улицы и брожу, широко раскрыв глаза, чтоб, не дай бог не упустить чего. Наверное, надо было стать архитекто-ром, изучать все эти пилястры-карнизы-фонари, архитектурные стили, и с первого взгляда угадывать десятилетие, в котором построен каждый конкретный дом. Но смогла бы я тогда просто смотреть с замиранием сердца и наслаждением? Да еще и наверняка проектировала здания типовой застройки — народу нужно дешевое и быстро строящееся жилье…

— Сейчас модно поворачиваться лицом к природе, стремиться вырваться из города… А я вот до моз-га костей горожанка. Знаете, я даже разговариваю с домами!

— Значит, вы коллекционируете дома? — уточнил Дима.

Я засмеялась.

— Да, в некотором роде! Кое-какие даже фотографирую.

— Тогда вам будет интересно это, — он двинул по прилавку альбом. Я пролистнула тяжелые глянце-вые страницы. Великолепные виды Парижа, Питера, Рима…

— А вы на мелочи не размениваетесь, коллекционируете сразу города?

— В некотором роде, — повторил он мои слова. — Хотите, покажу вам город?

Дима смотрел на меня так внимательно, что казался напряженным.

— Я, в общем-то, уже многое видела.

— Да, кое-что вы видели — согласился Дима. — Но я покажу вам свой город. Свои любимые места.

Ну, будем надеяться, что он не работает с преступной группой, заманивая и грабя беззащитных ту-ристок. Чего у меня брать? Сотню в сумочке?

— Я… — я нерешительно качнула этой самой сумочкой. — Я не знаю…

— Решайте, — он выглянул в окошко. — Темнеет уже. Если не согласны, просто провожу вас до дома.

И правда, вечер уверенно наступал на разморенный солнцем город, обещая прохладу и ровный ве-тер с моря. Да еще крупные яркие звезды и круглую, яркую, как прожектор луну.

Я согласилась.

За исключением любви к старым домам человек я благоразумный и потому тут же отзвонилась друзьям, у которых остановилась. Мой добровольный проводник запирал свой магазинчик и посмеи-вался, слушая отчет с подробностями.

Когда я отключилась, сказал вежливо:

— Надо было вам еще мой паспорт дать, чтобы вы зачитали им паспортные данные.

— Надо было, — согласилась я. — Куда идем?

— Выбирайте.

— Что выбирать? Сторону света?

— Дверь.

— Что?

Дима махнул рукой на освещенные тусклой лампочкой покрашенные синей краской двери.

— Это что, какой-то ритуал? — спросила я подозрительно. А если он все-таки какой-нибудь… Синий Борода и держит за этими дверями наивных, размякших на южном солнце туристок? Ведь кроме нас в доме никого… хотя вон же, за распахнутой дверью, смеются люди, кричат дети…

— Можно сказать и так, — согласился Дима. — Показываю я, а выбираете вы. Ну, не робейте, Настя!

Я совершила еще один круг почета по небольшому холлу, честно приглядываясь к дверям. Разли-чались они только степенью отколупанности краски и ручками. Господи, ну что еще за игры!

— Вот эта, — ткнула в третью по счету. Надеюсь, не туалетную.

— Эта, — повторил Дима.

Я посторонилась, с подозрением наблюдая, как он подошел и взялся за расшатанную ручку-скобу. Когда я пришла сюда, все двери были заперты, я каждую подергала. Дима сосредоточенно смотрел перед собой, словно прислушиваясь. Лицо его стало напряженным, почти осунувшимся от непонятного усилия. Что-то еле щелкнуло — с той стороны.

Опять эта его яркая улыбка — точно вспышка в тусклом свете холла.

— Отличный выбор, мадам!

Дима распахнул дверь и волосы мне шевельнуло влажным порывом ветра. Я сделала шаг, еще шаг, переступила порог…

Пересекла границу.

Под ногами — плиты набережной. Море, звезды, далекие огни фонарей… смех внизу, на пляже.

Я оглянулась. Дима стоял рядом, дверь за его спиной — металлическая, еле различимая в темноте в крутом склоне холма. Но ведь море же… море же осталось далеко, совсем в другой стороне… и где… где дом?

Дима смотрел на меня, слегка склонив голову, точно выслушивая все мои незаданные вопросы и предположения.

Повторил негромко:

— Хороший выбор. Твой выбор, Настя. Пройдемся?


Мы шли по длинной и теплой набережной… плиты под ногами реальны… смотрели, как внизу, на песке танцует пестрая веселая толпа… рука, поддерживающая мой локоть, реальна… свернули на идущую вверх мощеную булыжниками улочку с коваными старинными фонарями, побрели по тихому сонному городу, заглядывая в тепло светящиеся окна… Реально, реально, все реально.

Дима проводил меня до дому.

— Придешь завтра?

— Приду.

Быстрое прикосновение к руке, улыбка, эхо удаляющихся шагов. Под фонарем уверенно кружилась мошкара. Все, все реально.


Сон, поняла я, проснувшись.

Сон, отмахивалась во время трудового дня от наплывающих воспоминаний.

Сон, твердила упрямо, подходя к "крепости".

И только увидев улыбку Димы, поняла, что сном было не все. И он при виде меня, кажется, вздох-нул с облегчением — неужели тоже думал, что я ему приморочилась?


Заказчики были деловиты, но снисходительны: на сегодня хватит, мы все понимаем, море, солнце, бегите, развлекайтесь, отдыхайте… Крутите романы, добавляли они про себя.

Роман закрутился. Правда, даже не знаю, с кем — с Димой? С городом?

Я открывала — выбирала — дверь за дверью.

Часы на высокой башне. Старая ратуша. Солнце бросает разноцветные брызги в стекла витражей.

— Дим, этот город… он вообще существует?

— Конечно существует.

— На самом деле?

Плывущие по реке гондолы — по реке или все-таки по небу? Звезды вверху и внизу одинаково ярки и золотисты… Одинаково влажно мерцают.

— На самом деле. Наши воспоминания…

Лабиринт узких мощеных булыжником улиц. Эхо наших шагов. Крепостной зубец над густо-синим морем.

— Сны…

Фонтаны. Целая улица фонтанов. Недействующие, с накиданными на дно монетками на счастье. Работающие: перья воды; прозрачные потоки, текущие по разноцветным плитам; сплетающиеся струи, танцующие, играющие с высотой, цветом. И с нами.

— Наши мечты…

Когда я выбрала заколоченную дверь на второй этаж, Дима впервые меня поцеловал.

Не там, конечно.

Мы шагнули из двери на террасу: город раскинулся перед нами в бархатной шкатулке ночи, точно сверкающий драгоценный камень; было непонятно, где он переходит в море, где море прорастает в небо.

— Как красиво!

Дима казался таким же завороженным, как я. Во всяком случае, он долго смотрел, стоя со мной рука об руку. А потом повернулся ко мне и сказал серьезно:

— Спасибо.

— За что? Это же твой город?

— Без тебя я здесь никогда не был. Ты мне это показала. Так что это теперь и твой город.

И поцеловал меня.


Он же первый напомнил мне об отъезде:

— Не уезжай.

Был пятый день в городе. Мы лежали у моря — плиты, накопившие солнечное тепло, щедро дели-лись им на закате.

— Не уеду пока, — лениво отозвалась я. — Еще целых три дня.

Дима молчал долго.

А на прощание повторил:

— Не уезжай.

Ехать, действительно, особой необходимости не было, можно было созвониться, выпросить от-пуск…

Но я неожиданно очнулась. Откуда-то появилось странное ощущение, что каждый раз, когда я вы-бираю дверь, я оставляю за ней кусочек себя. Сияющий драгоценный кусочек то ли души, то ли чувств, то ли старого увлекательного сна. Дима делился со мной, но ведь и я делилась с ним: может, мечтами, может, собой? А вдруг однажды окажется, что я осталась здесь вся, без остатка, что я никогда уже не стану целой и не смогу жить… без Города? Без Димы?

Слишком быстро, слишком много. Слишком серьезно.

Я запаниковала.

Надо уехать — хотя бы на время.

Понять, разобраться.

А он открывал и открывал передо мной новые двери. И уже не просил — просто смотрел на меня, как будто запоминал. Как будто прощался.

Словно я умирала — день за днем.

Это очень раздражало: ведь между нами же всего сутки на поезде, я буду приезжать…

Он качнул головой.

— Ты не приедешь.

— Не приеду, если ты так хочешь! — взвилась я.


В последний вечер он сидел на ступенях магазинчика. Ждал меня.

— Ну что? — неловко сказала я под его молчаливым взглядом. — Прогуляемся напоследок?

Дима опустил глаза и поднялся. Сказал негромко — привычное:

— Выбирай.

— Вот эта.

Дима наклонил голову, словно прислушиваясь к тому, что происходит за дверью. Мне казалось, или он открывал двери все с большим и большим трудом?

Оглянулся через плечо.

— Твой выбор, Настя.

И дернул ручку. Я вышла на свет и ошеломленно застыла. Свет был серый. Серый, тусклый. Ог-ромный пустой двор. Не пустой — заваленный мусором, битыми кирпичами, обвалившимися плитами. Дом все еще стоял, но крепость уже пала: темные провалы окон, серые плиты сорваны, под ними — бесстыдно обнаженные черные кирпичи — как уродливый шрам на лице от ожога. Дом сдался, потеряв свою сердцевину.

Я резко обернулась

— Что это?! Что случилось?

Дима неподвижно стоял в дверях единственной уцелевшей стены; с неба падал то ли серый снег, то ли пепел, припорашивал волосы сединой. Глаза его тоже казались серыми. Как будто вылиняли.

— Ты выбрала дверь, — сказал он негромко.

— Я ошиблась!

Я вбежала обратно, потянула за собой Диму: тот нехотя, тяжело поддался, точно не хотел уходить из разрушенного двора.

— Открой вот эту!

Тусклое низкое небо, море бьет, подмывает набережную — бетон под ногами сотрясается и дрожит от мощных гневных ударов. Проржавевшие перила прогнуты и висят, поваленный фонарь макушкой-плафоном зарылся в песок пляжа. Впрочем, и пляжа-то считай нет — его проглотило море…

— Я ошиблась! — прокричала я сквозь рокот, Дима молча кивнул и первым шагнул за порог ржавой, повисшей на одной петле двери.

Я была беспощадна. Я заставляла открывать его все новые и новые двери — и те, где мы с ним бы-ли вместе, и те, за которыми я побывать не успела.

Везде было одно и то же. Серость. Разрушение. Глухие промышленные стены без окон. Старые ба-раки. Заросшие крапивой остовы домов.

Наш город умирал.

Я не замечала, каких усилий все это стоило Диме — пока не потребовала открыть двери, ведущие на второй этаж.

Дима прислонился к стене и качнул головой.

— Нет. Все. Я больше не могу…

— А я — могу! — крикнула я в его серое при тусклом свете лицо, рванула на себя перекрещенные дос-ки, створки дверей распахнулись вместе с ними. Я взлетела на второй этаж.

Под ногами скрипели осколки стекла, ныли старые, облезшие доски пола. Полуобрушившийся бал-кон. Затхлость. Пыль. Здесь никто не бывал уже очень давно.

Дима сидел на ступенях крыльца. Я спустилась к нему.

— И что, это — всё?

— Да. Всё. — Дима не повернул головы. — Магазин закрывается.


Он даже не обнял меня на прощание. Просто встал и ушел, растворился в сладко пахнущей южной ночи. Он не пришел провожать меня на вокзал, хотя знал, во сколько уходит мой поезд. А мы ехали на север и, вопреки всем законам природы, нас встречала осень. Серая. Холодная. Промозглая.


Через пару недель я позвонила знакомым, попросила найти тот дом и магазинчик, передать хозяину мой телефон и адрес электронки. Дом они нашли, но дверь оказалась приколочена к косякам, наглухо.

А магазин, по словам жильцов, не работает уже давным-давно…


Никто из старожилов не помнил такого холодного лета.

В июне желтели и падали листья.

В июле пошел снег.


Я люблю старые городские дома. Я все еще разговариваю с ними. Но часто щекочет сердце и па-мять воспоминание — о том, что я видела когда-то. Где-то. Скорее всего, во сне.

Дежавю называется…

А еще я сегодня увидела идущую по коридору офиса кошку. Кошка была обычной, городской, обыч-ного же пятнистого окраса. Независимо подняв хвост, она прошествовала вдоль стены и исчезла за неприметной дверью. Я ошарашила своего важного собеседника тем, что повернулась к нему спиной и устремилась вслед за кошкой.

Шаг. Еще шаг. Коснуться ручки, медленно повернуть…

Швабры.

Тряпки.

Ведра.

Кошка, недовольная тем, что обнаружили ее маленькое убежище, вопросительно мяукнула. Я при-крыла дверь и повернулась к прерванному на полуслове собеседнику, изобразив на лице улыбку. На-деюсь, ослепительную.

— Извините, так на чем мы остановились?


Но знаете, что?

Я теперь всегда буду открывать двери. Может быть, однажды, я выберу, найду ту, и увижу часы на тающей в ясном небе высокой башне, и зубец дома-крепости. Услышу шум моря.

И темноволосый мужчина вскинет голову и блеснет мне навстречу яркой улыбкой.

Надо только выбрать.