"Гладиатор Гора" - читать интересную книгу автора (Норман Джон)

1. РЕСТОРАН; ТАКСИ

— Я могу поговорить с вами откровенно, Джейсон? — спросила она.

— Конечно, Беверли, — ответил я.

Мы сидели за маленьким столом, в угловой кабинке небольшого ресторана, расположенного на 128-й улице. На столе горела свеча в миниатюрном подсвечнике. В ее отсвете скатерть казалась белой, столовое серебро — мягким и глянцевым.

Беверли выглядела смущенной. Я никогда не видел ее такой. Обычно она вдумчива, чопорна, собранна и спокойна.

Мы не были по-настоящему близкими друзьями, скорее — просто знакомыми. Я не понимал, почему Беверли попросила о встрече в ресторане.

— Очень мило, что вы пришли, — сказала она.

— Я рад встретиться с вами, — ответил я.

Беверли Хендерсон — двадцатидвухлетняя аспирантка на отделении английской литературы в одном из престижных университетов Нью-Йорка. Я тоже аспирант в том же самом университете, но на отделении античности. Моя специальность — греческие историки. Беверли — молодая женщина небольшого роста, с прелестной грудью, изящными лодыжками и красивыми бедрами.

Она совсем не похожа на рослых плоскобедрых особ женского пола, которые царят в университете. Однако ей приходится изо всех сил стараться, чтобы отвечать их стандартам, — манерами, одеждой и самоуверенным видом. Беверли заимствовала самоуверенное поведение и суровое выражение лица, принятые в ее окружении, как нечто само собой разумеющееся. Однако я не думаю, что эти особы и в самом деле считали ее своей. Мисс Хендерсон была не из их породы. Они это чувствовали.

У нее очень темные, почти черные волосы, гладко зачесанные назад и собранные в пучок. Она светлокожая, с темно-карими глазами. Росту в ней около пяти футов, и весит Беверли примерно девяносто пять фунтов.

Меня зовут Джексон Маршал. У меня темные волосы, карие глаза. Я — белый. Рост — шесть футов и один дюйм, а вес, предполагаю, около ста девяноста фунтов. В день нашей встречи мне было двадцать пять лет.

Я потянулся, чтобы коснуться ее руки. Беверли сказала, что хочет поговорить со мной откровенно. Хотя я выглядел спокойным, сердце мое готово было выскочить из груди. Могла ли мисс Хендерсон догадаться о тех чувствах, что я испытывал к ней все эти месяцы, с тех самых пор как узнал о ее существовании? Я находил ее одной из самых волнующих женщин, каких когда-либо встречал. Это трудно объяснить. Дело вовсе не в том, что она на редкость привлекательна, а в некой тайне, скрытой в ней. Эту тайну я не мог разгадать до конца. Не однажды в мечтах я видел Беверли обнаженной в моих объятиях. Иногда, что было довольно странно, — в железном ошейнике. Я с усилием прогонял эти мысли. Конечно, я много раз приглашал мисс Хендерсон пойти со мной в театр, на лекцию или концерт, или даже в ресторан, но она всегда отказывалась. Что ж, в этом я не уникален. Многие молодые мужчины терпели неудачу с юной очаровательной мисс Хендерсон. Насколько мне известно, она мало с кем встречалась. Пару раз я видел Беверли в студенческом кампусе с теми, кого можно было бы назвать друзьями мужского пола. Они выглядели достаточно безобидно и невинно. Их мнения, я полагаю, соответствовали тому, что принято называть правильным взглядом на жизнь. Ей нечего было опасаться их, если, конечно, она не боялась скуки.

Но в один прекрасный вечер Беверли позвонила мне, пригласив встретиться с ней в ресторане. Она ничего не объяснила, просто сказала, что хочет поговорить со мной. Удивленный, я поехал в ресторан на метро. Домой, конечно, я повезу ее на такси.

Мисс Хендерсон спросила, может ли поговорить со мной откровенно. Я коснулся ее ладони. Беверли отдернула руку.

— Не делайте этого, — сказала она.

— Извините, — ответил я.

— Мне не нравятся такие вещи.

— Извините, — повторил я, чувствуя раздражение и вместе с тем удивляясь еще сильнее.

— Не старайтесь проявлять передо мной свое мужское начало, — заявила Беверли. — Я женщина.

— Это обнаружилось только сейчас? — улыбнулся я.

— Я имею в виду, что я личность, — сказала она. — У меня есть разум. Я не сексуальный объект, не вещь, не игрушка, не безделушка.

— Я уверен, что у вас есть разум. Если бы его не было, ваше состояние внушало бы тревогу, — ответил я.

— Мужчины не ценят в женщинах ничего, кроме их тел.

— Я этого не знал. Звучит так, словно это говорит женщина, которую трудно ценить за ее тело, — парировал я.

— Я не люблю мужчин, — продолжила мисс Хендерсон. — Себя, впрочем, я тоже не люблю.

— Я не понимаю смысла нашей беседы, — признался я.

В своих коротких, но категорических утверждениях Беверли коснулась двух главных заблуждений, на которых, как я понял, и зиждились ее жизненные взгляды. Первым было настойчивое утверждение женского начала, соединяющееся одновременно с подавлением этого начала и восхвалением бесполого, асексуального идеала человека. С одной стороны, она признавала себя женщиной, а с другой — не желала признавать свою женскую сущность. Идеал человека, бесполого и асексуального, был противопоставлением откровенной сексуальности, орудием, призванным сдерживать и уменьшать сексуальность, а то и разрушать ее. Конечно, для определенного типа женщин это удобный способ добиться удовлетворения своих жизненных амбиций.

Я думаю, что в некотором смысле это мудро с их стороны. У подобных особ хватает здравого смысла признать, что разнополая любовь и здоровая сексуальность человеческих существ являются главным препятствием для осуществления их жизненных программ. Женская жажда любви может оказаться в данном случае фатальной.

Вторым заблуждением во взглядах мисс Хендерсон являлась парадоксальная комбинация: враждебность к мужчинам сочеталась в ней с завистью к ним. Если сформулировать кратко и просто, такие женщины ненавидят мужчин, но хотели бы ими являться. Иначе выражаясь, они ненавидят мужчин, потому что ими не являются. Будучи не в ладу с собой, женщины такого типа испытывают неприязнь и к себе самим.

Преодолеть эту трудность можно только внутренним согласием с тем, что ты есть, во всей полноте и глубине. Для мужчин важно признание своего мужского начала, для женщин — женского, что бы ни стояло за этим определением.

— Не существует половых различий, — произнесла она.

— Я не знал этого, — снова сказал я.

— Я такая же, как и вы.

— Не вижу смысла вдаваться в споры на эту тему, — ответил я. — Что могло бы убедить вас в обратном?

— Какие-то несущественные, мелкие различия в анатомии — только это и разделяет нас, — не слушая меня, заявила Беверли.

— А как насчет десятка тысяч поколений диких прародителей, как насчет генетических особенностей, заключенных в миллиардах клеток, из которых ни одна в вашем теле не похожа на те, что есть в моем?

— Вы сексист?

— Возможно. Что такое сексист?

— Сексист — это сексист, — сказала мисс Хендерсон.

— Очень логично, — заметил я. — Яблоко — это яблоко. Аргумент не очень убеждает.

— Это понятие еще не определено, — пояснила она.

— Дело не в понятии, — высказался я. — Данное слово является сигнальным, вы выбрали его из-за эмоциональных дополнительных значений, а не по смысловому содержанию. Это слово договорились употреблять как некое орудие, чтобы отбить охоту задавать вопросы и тем самым навязать согласие. Сходные выражения, когда-то полнозначные, теперь по большей части ценятся как риторические приспособления, например: «шовинист», «сексуальный объект», «личность», «консерватор», «либерал». Одним из главных достоинств этих слов, лишенных своего истинного содержания, является то, что они делают мысль вообще необязательной. Не удивительно, что люди так высоко ценят их.

— Я не верю вам, — сказала мисс Хендерсон. — Просто вы не разделяете моих взглядов.

— Это беспокоит вас? — поинтересовался я.

— Нет, — быстро ответила она. — Конечно нет.

Я почувствовал, что начал злиться, поднялся и пошел к выходу.

— Нет, — вдруг взмолилась Беверли. — Пожалуйста, не уходите.

Она подалась вперед и взяла меня за руку. Затем поспешно отпустила, проговорив:

— Простите меня. Я не хотела быть женственной.

— Отлично, — произнес я раздраженно.

— Пожалуйста, не уходите, — повторила мисс Хендерсон. — Я на самом деле во что бы то ни стало хочу поговорить с вами, Джейсон.

Я опустился за столик. Мы почти не знали друг друга, а она назвала меня по имени. Я проявил слабость. Я смягчился. К тому же меня одолевало любопытство.

И потом… она была красива.

— Спасибо, Джейсон, — прошептала Беверли.

Я был сильно удивлен. Она поблагодарила меня! Я не ожидал этого и почувствовал: эта женщина действительно испытывает необходимость поговорить со мной. Хотя почему со мной — догадаться не мог. Наши взгляды недостаточно совпадали, чтобы можно было надеяться на согласие.

— Но почему я? — спросил я. — Вы ведь и дня со мной не провели.

— Есть причины, — коротко заметила Беверли.

— Раньше у вас не возникало подобных желаний.

— Потому что вы внушаете мне страх, Джейсон.

— Почему? — удивился я.

— В вас есть нечто, — начала она. — Я не знаю на самом деле, что это такое. В вас чувствуется сила вашего мужского начала. — Беверли быстро подняла глаза. — Я нахожу это оскорбительным, понимаете?

— Отлично понимаю, — отозвался я.

— Но это делает меня слабой, — начала оправдываться она. — Заставляет чувствовать себя женщиной. Я не хочу быть женщиной. Я не хочу быть слабой.

— Прошу прощения, если я сказал или сделал что-нибудь, что обеспокоило вас, — произнес я.

— Вы ничего такого не говорили и не делали. — Беверли покачала головой. — Я просто чувствовала, что в вас что-то такое есть…

— Что именно?

— Нечто отличающее вас от других.

— Что именно?

— Мужчина, — проговорила мисс Хендерсон.

— Это же глупо, — возразил я. — Вы, должно быть, знаете сотни мужчин.

— Они не похожи на вас.

— Вы боялись, что я отправлю вас на кухню и прикажу готовить еду?

— Нет, — улыбнулась она.

— Или что я силком затащу вас в спальню и заставлю устроить стриптиз? — продолжал я.

— Пожалуйста, Джейсон! — Беверли опустила голову и покраснела.

— Извините.

Внутренне я, однако, улыбнулся, подумав, что это было бы весьма приятно — увлечь очаровательную мисс Хендерсон в спальню моей маленькой студенческой квартиры и там раздеть.

— Существуют различные причины, по которым я хотела бы поговорить с вами, — обратилась ко мне Беверли.

— Я вас слушаю.

— Вы мне не нравитесь, это вы понимаете?

— Прекрасно понимаю.

— И мы, женщины, больше не боимся таких мужчин, как вы.

— Очень хорошо.

Мисс Хендерсон замолчала и опустила голову.

Я никогда раньше не видел ее одетой так, как в этот вечер.

Обычно Беверли одевалась в соответствии с тем, что предписывалось ее окружением. Слаксы или брюки, рубашки и пиджаки, иногда — галстук. Довольно интересно, что одежду в мужском стиле часто носят особы, наиболее страстно заявляющие о своем женском начале. Впрочем, те, что кричат о женской самостоятельности, имеют в себе женского меньше других. Но проблемы такого рода, наверное, лучше оставить психологам.

— Вы сегодня очаровательно выглядите, — подметил я.

Фигуру Беверли обтягивало белое атласное платье с приспущенными плечами. При ней была маленькая, расшитая серебряным бисером сумочка. Руки и шея открыты. Округлые предплечья изящны, руки с тонкими запястьями и маленькими ладонями очаровательны. Пальцы рук нежны и тонки, ногти не покрыты лаком. На ногах — легкие лакированные туфельки с позолоченными шнурками.

— Спасибо, — тихо произнесла она.

Я продолжал разглядывать ее восхитительные волнующие плечи и догадывался, что грудь Беверли — белоснежна. Атлас платья подчеркивал выпуклость бюста. Мне захотелось сорвать с нее одежду и повалить ее, обнаженную и беспомощную, на стол, а когда бы она заплакала от этого, бросить ее на пол и там овладеть ею…

Усилием воли я прогнал эти мысли.

— Такой наряд совсем не похож на стандартную униформу, обычную в вашем окружении, — насмешливо заметил я.

— Я не знаю, что со мной происходит, — печально молвила мисс Хендерсон, покачав головой. — Мне необходимо с кем-нибудь поговорить.

— Почему именно со мной?

— Есть причины, — повторила Беверли. — Одна из них — то, что вы отличаетесь от других. Обычно я всегда догадываюсь, что будут говорить и думать эти, другие. Но сейчас мне нужен кто-то, умеющий мыслить. Человек, который в состоянии быть объективным. Из наших коротких разговоров мне стало ясно, что вы — один из тех, кто мыслит не на языке слов, а на языке вещей и понятий. Когда вы думаете, то не проигрываете без конца одну и ту же пленку, а скорее — фотографируете факты.

— Тысячи индивидуумов мыслят на всеобщем языке, на языке природы и бытия, — сказал я, — а не на языке лозунгов и словесных клише. Правда, те, кто управляет миром, не могут обойтись без затасканных словесных формул. Они используют эти клише, чтобы манипулировать массами, но в собственном мышлении не ограничиваются ими. Иначе они не добились бы такой власти.

— Я привыкла к тем, кто строит свою мысль вербально, — отозвалась мисс Хендерсон.

— Академический мир слишком часто становится убежищем и раем для неудачников, которые не в силах достичь большего, — произнес я. — Академическое мышление в меньшей степени зависит от успеха или неудачи, чем мысль практическая. Инженер по аэронавтике совершает ошибку, и самолет разбивается. А историк пишет тупую книгу — и преуспевает.

Беверли опустила глаза.

— Давайте закажем что-нибудь.

— Я думал, вы хотите поговорить, — заметил я.

— Но сначала закажем что-нибудь, — повторила она.

— Хорошо, — согласился я. — Хотите выпить?

— Да.

Мы заказали напитки, а потом обед. Официант был внимателен, но не навязчив. Ужин прошел в молчании. После десерта мы принялись за кофе.

— Джейсон, — нарушила наконец молчание Беверли. — Как я вам говорила уже, я не понимаю, что происходит со мной. Я и в самом деле этого не понимаю…

— И вы хотели с кем-то обсудить это.

— Да.

— Продолжайте.

— Не диктуйте мне, что делать! — гневно произнесла мисс Хендерсон и повторила эту фразу еще раз.

— Отлично! Я попрошу чек?

— Нет пока… Пожалуйста, подождите. Я не знаю, с чего… с чего начать!

Я отхлебнул кофе. Я не видел смысла торопить ее. Меня переполняло любопытство.

— Вы думаете, я сумасшедшая?

— Если вы позволите мне столь дерзкое наблюдение, — начал я, — то я сказал бы, что вы кажетесь мне скорее напуганной.

Мисс Хендерсон внезапно взглянула на меня и торопливо начала рассказывать:

— Несколько месяцев назад я впервые стала испытывать необычные чувства и желания.

— Какие именно? — перебил я. Беверли ответила:

— Что-то вроде того, что люди принимали за проявления женского начала, когда еще верили в это.

— Большинство людей до сих пор верят в это, — отозвался я. — Ваша позиция, какова бы ни была ее ценность, противоречит не только истине, но и биологии.

— Вы так считаете? — спросила она.

— Да, я так считаю, — ответил я. — Но на вашем месте я бы меньше беспокоился о том, что люди принимают за истину, а больше интересовался бы самой истиной. Если вы испытываете глубоко женские побуждения, продолжайте испытывать их. Это же так просто! Пусть люди, которые никогда не испытывали этих женских побуждений, спорят, существуют они или нет. Пусть те, кто знает, что они существуют, испытав их, займутся другими проблемами.

— Но я боюсь природы моей женственности, — сказала Беверли. — Я видела такие страшные сны…

— Что это за сны? — спросил я.

— Я с трудом осмеливаюсь говорить о них с мужчиной. Эти сны были ужасны!

Я не произнес ни слова. Мне ни в коем случае не хотелось давить на нее.

— Мне часто снилось, что я — рабыня, что меня держат в отрепьях или даже обнаженной, что на мою шею надет железный ошейник, будто я заклеймена и меня подвергают наказанию, будто я должна служить мужчине.

— Понимаю, — выговорил я.

Мои руки вцепились в стол, на миг все поплыло перед глазами. Я смотрел на маленькую красавицу. Я никогда не предполагал, что способен почувствовать такое вожделение, такое пугающее, удивительное, сумасшедшее желание. Я не осмеливался даже пошевелиться.

— Я пошла к психиатру, — продолжала мисс Хендерсон. — Но он был мужчиной. Психиатр сказал мне, что подобные мысли абсолютно нормальны и естественны.

— Понимаю, — повторил я.

— Тогда я нашла психолога-женщину.

— И что было?

— Было странно. Когда я заговорила с ней об этом, она вдруг рассердилась и назвала меня похотливой и сладострастной маленькой сукой.

— Не слишком профессионально с ее стороны, — улыбнулся я.

— Впрочем, — продолжила девушка, — она тотчас извинилась и снова стала сама собой.

— Вы продолжали посещать ее?

— Несколько раз, но после этого все уже было не то. В конце концов я прекратила визиты.

— Видно, вы задели ее за живое, — заметил я. — Или, может быть, то, что вы сообщили ей, не вполне совпадало с ее теориями. Есть множество других психиатров и психологов, как мужчин, так и женщин.

Беверли кивнула.

— В этой области существует большое разнообразие мнений, особенно в психологии. Если вы хорошенько поищете, то, без сомнения, найдете специалиста, который скажет вам то, что вы хотите услышать, что бы это ни было.

— Я хочу услышать правду, — решительно произнесла мисс Хендерсон, — какой бы она ни была.

— Возможно, меньше всего вы хотели бы услышать именно правду.

— Что? — воскликнула она.

— Да-да. Предположим, истина заключается в том, что в глубине сердца вы — рабыня.

— Нет! — вскрикнула Беверли. И, смутившись, понизила голос: — Нет!

Помолчав, она добавила:

— Вы отвратительны, просто отвратительны.

— Вы не в состоянии признать даже возможность такого?

— Конечно нет!

— Потому что это неприемлемо в вашем окружении?

— Да! Кроме всего, это не может быть правдой. Это не должно быть правдой! Я не могу даже осмелиться думать, что это могло бы оказаться правдой!

— Но вы очень красивы и очень женственны, — сказал я.

— Я вообще не верю в женственность, — ответила Беверли.

— Вы сообщили об этом гормонам, которых так много в вашем прелестном маленьком теле?

— Я знаю, что женственна, — вдруг призналась мисс Хендерсон. — Я не могу ничего с собой поделать. Вы должны верить мне. Я знаю, что это неправильно и достойно презрения, но я ничего не могу изменить в себе! Мне так стыдно! Я хочу быть настоящей женщиной, но слишком слаба, слишком женственна для этого.

— Разве быть собой — неправильно?

— И еще, — продолжала Беверли, — я напугана. Прошлым летом мне даже пришлось отказаться от развлекательного круиза на Карибы.

— Вы испугались знаменитого Бермудского треугольника? — спросил я.

— Да, — ответила она. — Я боялась исчезнуть. Я не хотела, чтобы меня похитили, чтобы из меня сделали рабыню на другой планете.

— Тысячи самолетов и кораблей из года в год пересекают Бермудский треугольник, — напомнил я.

— Я знаю об этом.

— Вы понимаете, что глупо себя ведете?

— Да. — Беверли помолчала и затем спросила: — Вы слышали когда-нибудь о планете Гор?

— Конечно, — ответил я, — это довольно известный фантастический мир.

Внезапно я рассмеялся.

— Бермудский треугольник и Гор, насколько мне известно, не имеют абсолютно ничего общего! Если работорговцы с этой планеты решили бы забрать вас, моя дорогая, они не стали бы дожидаться, пока вы отправитесь в путешествие на Карибы.

И я внимательно посмотрел на мисс Хендерсон. О, как она была красива! Если горианские работорговцы существуют на самом деле, Беверли оказалась бы именно той женщиной, которую они бы предпочли. Мысль об очаровательной мисс Хендерсон в роли беспомощной горианской рабыни так подхлестнула мою страсть, что я с трудом мог дышать, хоть и старался держаться спокойно.

— Вы правы, — произнесла она. — Гор и Бермудский треугольник, очевидно, не имеют между собой ничего общего.

— Конечно.

— Вы успокаиваете меня, Джейсон. — Голос Беверли звучал благодарно.

— Кроме этого, — улыбнулся я, — если работорговцы явятся сюда и заберут вас, возможно, когда-нибудь вы найдете хозяина, который будет добр с вами.

— Горианские мужчины, — содрогнулась она, — очень суровы со своими рабынями.

— Я тоже об этом слышал.

— Мне страшно.

— Это глупо. Не бойтесь.

— А вы верите, что Гор существует в реальности? — спросила Беверли.

— Конечно нет, — ответил я. — Это просто занятные фантастические романы. Никто не верит, что такое возможно на самом деле.

Беверли снова заговорила:

— Я провела некоторые исследования. Существует множество фактов, не поддающихся объяснению. А вдруг книги о планете Гор в действительности — просто способ подготовить Землю и ее людей к осознанию существования внеземной цивилизации? Не выгодно ли для горианцев время от времени позволять другим поверить в их существование?

— Ну конечно нет, — ответил я. — Не будьте смешной.

— В этих книгах встречается много мелких деталей, которые писателю-фантасту даже не придет в голову включать в повествование. Малоинтересные и бессмысленные вещи вроде устройства седла или способа чеканить монеты. Об этом обычно не пишут.

Мисс Хендерсон замолчала.

— Действительно! Похоже, эти детали пришли в голову не писателю, а тому, кто интересуется бытовыми мелочами и хотел бы упомянуть о них.

— Да, — согласилась она.

— Выкиньте это из головы, — посоветовал я. — Гор — всего лишь выдумка.

— Я не верю, что именно Джон Норман написал книги о Горе, — заявила Беверли.

— Почему?

— Я была напугана своими предположениями, — объяснила она. — Поэтому встретилась и поговорила с ним. Мне показалось, что стиль его речи и остальной прозы не соответствует общей стилистике книг о Горе.

— Он никогда не утверждал, что являлся кем-то большим, нежели редактором этих романов. Подразумевается, насколько я понимаю, что это работа других авторов. Обычно называют некоего Тэрла Кабота.

— Существовал некий Кабот, который исчез.

— По-моему, Норман получает рукописи от человека по имени Харрисон Смит. Возможно, он и есть настоящий автор, — заметил я.

— Харрисон Смит — только псевдоним, придуманный Норманом, чтобы защитить друга. Но я разговаривала с этим так называемым Харрисоном Смитом. Он получает рукописи, но, как и остальные, мало знает об их происхождении.

— Я думаю, вы принимаете все это слишком близко к сердцу, — сказал я. — Без сомнения, сам Норман считает рукописи фантастикой.

— Да, — согласилась Беверли. — Я уверена в этом.

— Если он, их автор или редактор, полагает Гор обычным вымыслом, вы имеете все основания думать так же.

— Можно я расскажу вам, что случилось со мной, Джейсон? — неожиданно спросила мисс Хендерсон.

Ощутив ее беспокойство, я сказал:

— Конечно!

И, улыбнувшись, предположил:

— Вы видели горианского работорговца?

— Возможно, — ответила Беверли.

Я пристально посмотрел на нее.

— Я знала, что вы сочтете меня сумасшедшей, — добавила она.

— Рассказывайте же, — попросил я.

— Возможно, это глупо, — начала мисс Хендерсон, — но я не делала секрета из своих расспросов о Горе. Десятки людей, так или иначе, должны были знать о моем интересе.

— Продолжайте.

— Однажды мне позвонили и велели прийти по определенному адресу, если я действительно интересуюсь горианским вопросом. Вот этот адрес. — Беверли открыла сумочку и показала мне листок бумаги. На нем значилось: «Ист-Сайд, 55-я улица».

— И вы отправились по этому адресу? — спросил я.

— Да, — ответила она.

— Это было неосторожно. Что же там произошло?

— Я постучала в дверь одной квартиры…

— Которая помешалась на пятом этаже, — добавил я, посмотрев на номер.

— Да, — подтвердила Беверли. — Меня пригласили войти. Квартира была хорошо обставлена. В ней находился высокий человек, тучный, с большими руками, лысоватый, немолодой. Он сидел на диване за кофейным столиком.

«Подойди ближе, — сказал этот незнакомец. — Не бойся».

Он улыбнулся мне.

«В настоящий момент тебе ничего не угрожает, дорогая».

— «В настоящий момент»? — переспросил я.

— Это были его слова.

— И вы не боялись?

— Боялась.

— Что же случилось дальше?

— Незнакомец велел мне: «Подойди ближе и встань перед кофейным столом».

Я выполнила его приказ.

«Ты хорошенькая, — произнес он. — Возможно, у тебя есть кое-какие способности».

— Что он имел в виду? — снова перебил я.

— Не знаю, — ответила Беверли. — Я назвала ему мое имя, но незнакомец поднял руку и сказал, что ему известно, как меня зовут. Я посмотрела на него со страхом.

На кофейном столе перед ним стоял графин с вином и тяжелый, богато украшенный металлический кубок. Я никогда не видела таких кубков. Он был очень примитивный, грубой варварской работы.

«Я полагаю, — сказала я этому человеку, — что вам что-то известно о планете Гор».

«Встань на колени перед кофейным столом, моя дорогая», — велел незнакомец, не отвечая на вопрос.

— И что же вы сделали? — спросил я.

— Я встала на колени, — ответила Беверли, покраснев. Я испытал горячую зависть к этому человеку, к его власти над прекрасной мисс Хендерсон.

— Затем незнакомец приказал: «Налей вина в кубок. Наполни его ровно до второго кольца».

На наружной стороне кубка было пять колец. Я налила вино, как он просил, а затем поставила кубок на кофейный стол.

«Теперь расстегни блузку, — приказал он. — Совсем».

— И вы закричали от ярости и бросились вон из квартиры? — предположил я.

— Я расстегнула блузку, — призналась Беверли. — Совсем.

«Теперь расстегни брюки», — потребовал незнакомец.

— И вы подчинились?

— Да, — ответила мисс Хендерсон.

«Сними блузку и опусти брюки до колен», — продолжал мужчина.

— Вы опять повиновались?

— Да.

«А теперь опусти трусики, — произнес он. — Так, чтобы обнажился пупок».

Я сделала и это. Теперь я стояла перед ним на коленях в трусиках, с обнаженным пупком, со спущенными до колен брюками, моя кофточка валялась на ковре позади меня…

Я с трудом заставлял себя верить в услышанное.

— Вы понимаете, что означает обнажение пупка? — спросила меня Беверли.

— Кажется, на Горе это называется «живот раба», — припомнил я.

— Да, — подтвердила мисс Хендерсон. — Но конечно, Гор — это фантастика.

— Бесспорно, — ответил я.

«Теперь возьми кубок, — продолжал незнакомец, — и приложи к своему телу, прижми его поплотнее».

Я взяла кубок и плотно прижала его к телу, как раз под бюстгальтером.

«Ниже. Прижми его к животу».

Тогда я опустила кубок ниже.

«Сильнее!» — скомандовал он.

Я подчинилась. До сих пор чувствую прикосновение холодного металла! Я ощущаю его даже сквозь белье на животе.

«Теперь, — распорядился незнакомец, — поднеси кубок к губам и медленно поцелуй, затем предложи его мне, вытянув руки и опустив голову».

— И вы сделали это?

— Да…

— Почему?

— Я не знаю, — сердито ответила Беверли. — Прежде я никогда не сталкивалась с такими мужчинами. В нем чувствовалась сила, какой я не встречала ни в ком. Это трудно объяснить. Но я понимала, что должна повиноваться ему, и повиноваться как следует, потому что у меня нет другого выбора.

— Интересно, — заявил я.

— Выпив вино, — продолжила мисс Хендерсон, — незнакомец поставил кубок на стол. Затем сказал: «Ты неуклюжая и нетренированная, но хорошенькая. Мне кажется, тебя можно обучить. Теперь вставай, одевайся и уходи».

— Как вы поступили? — поинтересовался я.

— Я встала и оделась. А затем сказала ему: «Я — Беверли Хендерсон». Мне казалось, что я хочу удостоверить тем самым свою личность.

«Твое имя мне известно, — еще раз подчеркнул незнакомец. — Тебе оно нравится, не так ли?»

«Нравится», — заявила я ему.

«Наслаждайся им, пока можешь, — сказал он, — скорее всего, ты недолго будешь носить его».

— Что он имел в виду? — спросил я.

— Не знаю. Я тоже настаивала на объяснении. Но незнакомец повторил, что я могу идти. Тогда я почувствовала злость.

«Что вы должны были сообщить мне о Горе?» — спросила я.

«Без сомнения, сегодня ты кое-что узнала о Горе», — отвечал мужчина.

«Я не понимаю вас», — сказала я.

«Жаль, что ты такая тупая. Иначе за тебя можно было бы получить более высокую цену».

«Цену!» — воскликнула я.

«Да, цену, — улыбнулся незнакомец. — Без сомнения, ты знаешь, что существуют мужчины, которые заплатят за твою красоту».

— Продолжайте, — попросил я.

— Я страшно рассердилась. Я сказала ему: «Никогда меня так не оскорбляли!» Потом закричала: «Я ненавижу вас!»

Незнакомец продолжал улыбаться.

«Отсутствие дисциплины и капризы приемлемы только в свободной женщине, — сказал он. — Капризничай, пока можешь. Потом тебе не позволят».

Тогда я повернулась и пошла к двери. «Не бойтесь, мисс Хендерсон, — продолжал этот толстяк, — мы всегда имеем в запасе одну или две капсулы помимо тех, что положены нам по официальной заявке. На случай, если обнаружится что-то стоящее».

Он ухмыльнулся. «А вы, я думаю, окажетесь вполне стоящим товаром после хорошей тренировки, упражнений и диеты. Можете идти».

Я заплакала и выбежала вон.

— Когда это произошло? — спросил я.

— Два дня назад, — ответила Беверли. — Как вы думаете, что это значит?

— Думаю, это была жестокая шутка, которая могла бы оказаться опасной. Советую вам никогда больше не ходить на подобные свидания, — ответил я.

— Не имею таких намерений, — пробормотала она.

— Но все это позади, и больше не о чем беспокоиться, — попытался утешить ее я.

— Спасибо вам, Джейсон! — вздохнула Беверли.

— Вы сообщили в полицию?

— Да, но только на следующий день. Ведь никакого преступления не произошло. Я ничего не могла доказать. Однако мне показалось, что все это заслуживает расследования.

— Согласен с вами, — кивнул я.

— Два детектива отправились со мной по этому адресу, — начала она.

— Что же произошло?

— Ничего. Квартира оказалась пуста. Ни мебели, ни штор на окнах. Домоправитель утверждал, что квартира свободна уже неделю. У полицейских не нашлось оснований усомниться в его словах. Может быть, ему заплатили. Возможно даже, он заодно с этим толстяком. Полицейские, рассерженные ложной тревогой, строго предупредили меня о возможных последствиях глупых шуток и отпустили. Это дело обернулось для меня только болью и смущением.

— Все это смахивает на хорошо подготовленную мистификацию, — заметил я.

— Кому понадобилось ее устраивать?

— Не имею представления.

— Вы думаете, мне следует чего-то опасаться?

— Нет, — сказал я, — конечно нет.

Я поднял руку, подзывая официанта.

— Я должна оплатить половину счета и половину чаевых, — заявила Беверли.

— Я заплачу сам, — ответил я.

— Нет, — с внезапным раздражением возразила мисс Хендерсон. — Я не желаю зависеть от мужчины из-за пустяка!

Я видел, что Беверли чересчур раздражена, и подумал со злорадством: плеть горианского работорговца, если такая существует, быстро успокоила бы ее.

В гардеробе мы получили одежду. Гардеробщица оказалась блондинкой в белой блузке и короткой черной юбке.

Мисс Хендерсон взяла свою легкую пелерину и положила монету в двадцать пять центов в маленький деревянный ящик на перилах гардероба. Я забрал свое пальто и дал девушке доллар. У нее были очаровательные ножки и милая улыбка. Она понравилась мне.

— Спасибо, сэр, — сказала гардеробщица.

— Не за что.

— Отвратительно, как некоторые женщины эксплуатируют свое тело, — заявила мисс Хендерсон, когда мы вышли из гардероба.

— Она очень мила, — сказал я.

— Думаю, вы не стали бы возражать, если бы она принадлежала вам, — заметила Беверли.

— Конечно, я ни за что не стал бы возражать. Должно быть, это приятно — обладать ею.

— Все мужчины — монстры.

Пока я надевал пальто, она продолжала держать пелерину в руках. Я спросил:

— Почему вы так оделись сегодня? Не боитесь, что кто-нибудь из «сестер» с вашего отделения увидит вас? Это рискованно.

Беверли мгновенно встревожилась. Вообще-то я пошутил, но шутка вышла недоброй. Любой студент может заметно испортить репутацию другого студента в глазах однокашников и даже всего факультета. Это делается с помощью невинной обмолвки на семинаре, намеренно — случайным замечанием за кофе или же просто выражением лица в аудитории. Правила соответствия общим стандартам и карательные меры против того, что отличается от общепринятого, редко бывают явно выражены. Само наличие таких правил и мер обычно отрицается. Однако они очевидны для тех, кто знаком с психологией групп. К сожалению, из-за них пострадала карьера не одного аспиранта.

Обыкновенно негативное отношение отражается в оценках работы студента и в рекомендательных письмах, особенно в тех, что пишутся строгими профессорами «правильных» убеждений, каковые присущи данному учреждению.

— Нет ничего дурного в том, что женщина иногда проявляет свою женственность, — высказалась Беверли.

— Возможно, — ответил я. — Вопрос, конечно, спорный.

— Я слышала, он обсуждался, — добавила она.

— Вы шутите? — удивился я. — Я-то думал, что это я шучу!

— Нисколько.

— Понятно.

— На мой взгляд, чуть-чуть женственности — это вполне естественно.

— Конечно, — согласился я.

«Интересно, — подумалось мне при этом, — существует ли где-нибудь мир, в котором женщины — или, по крайней мере, какой-то определенный тип женщин — не имеют другого выбора, кроме женственности, абсолютной и постоянной?» Еще я подумал о фантастическом мире планеты Гор, который, к очевидному сожалению, — всего лишь вымысел. Горианские мужчины, насколько я знал, не принимали ложной мужеподобности в невольницах, и это не давало рабыням выхода. Им оставалось только одно: быть настоящими женщинами.

— Но сегодня вы женственны не чуть-чуть, — заявил я. — Вы женственны восхитительно!

— Не говорите со мной в подобном тоне, — приказала мисс Хендерсон.

— Даже если это правда?

— Особенно если это правда.

— Почему? — спросил я.

— Потому что я личность, — ответила она.

— Вас устроит «восхитительно женственная личность»? — поинтересовался я.

— Не унижайте мое личное достоинство!

— А как насчет «восхитительно женственного маленького животного»? — спросил я.

— Вы чудовище! — воскликнула Беверли. — У меня такое чувство, будто вы хотите надеть на меня ошейник и потащить в свою кровать.

— Это было бы приятно! — пошутил я.

— Вы находите меня сексуально привлекательной, не так ли?

— Нахожу, — подтвердил я. — Это вас беспокоит?

— Нет, — сказала Беверли, — на самом деле нет. Я чувствую, что многие мужчины считают меня сексуально привлекательной. Некоторые даже пытались заключить меня в объятия и поцеловать.

— Ужасно! — воскликнул я.

— Я не позволила им добиться успеха, — заявила она.

— Очень хорошо.

— Я настаиваю на полнейшем уважении.

— А вам не приходило в голову, — поинтересовался я, — что ваша жажда уважения вступает в противоречие с развитием вашей сексуальности?

— Секс, — сказала Беверли, — это только ничтожная и неважная часть жизни. Секс необходимо рассматривать с правильной точки зрения.

— Сексуальность, — ответил я, — является основополагающей для человеческого существа.

— Нет-нет, — возразила мисс Хендерсон. — Секс не важен и несуществен. Как я уже сказала, его следует рассматривать с правильной точки зрения. Это понимают все просвещенные и развитые личности, как мужчины, так и женщины. Бесспорно, сексуальность является угрозой и помехой для развития настоящей цивилизации. Ее необходимо безжалостно обуздывать и контролировать.

— Чушь!

— Чушь?

— Да, чушь. Секс может быть помехой цивилизации определенного рода, — признал я. — Но не думаю, что оценил бы такую цивилизацию. В самом крайнем случае я согласился бы рассматривать форму общества, которая бы не была враждебна природе человеческих существ, но считалась бы с их желаниями и потребностями. Но в таком обществе не было бы нужды подавлять сексуальность, напротив, она бы расцветала.

— С вами невозможно разговаривать, — ответила Беверли. — Вы слишком невежественны.

— Возможно, — согласился я. — Однако среди всех этих умозрительных предположений одно совершенно очевидно.

— Что именно? — поинтересовалась она.

— То, что вы бесспорно и неоспоримо привлекательная и восхитительная молодая женщина, — промолвил я.

— Вы ужасны, — опустив голову, ответила мисс Хендерсон.

— Легко понять, почему работорговцы с планеты Гор могли бы заинтересоваться вами.

— Вы просто чудовище! — рассмеялась она.

Я был рад, что мне удалось хоть немного отвлечь ее от тревожных мыслей.

— Сегодня ваш наряд, — сказал я, — как и вы сами, нравится вам это или нет, восхитительно женственен.

Беверли посмотрела на себя и машинально провела рукой по бедрам, разглаживая атлас платья. Это был очень естественный жест. Я предположил про себя, что рабов на Горе наверняка учат таким жестам. Но у мисс Хендерсон он был абсолютно органичным. Я находил ее чрезвычайно привлекательной. Существуют ли рабы по природе своей? Если существуют, я уверен, что очаровательная Беверли Хендерсон из их числа.

— Какой вы отвратительный и невежественный грубиян! — улыбнулась она.

— Я никогда раньше не видел, чтобы вы надевали что-то по-настоящему женственное, — сказал я. — Кроме того, оказывается, вы признаете, что некая доля женственности вполне допустима. На вас это не похоже.

Беверли опустила голову.

— Безусловно, каким-то образом вы изменились, — добавил я.

— Возможно, — подтвердила она.

— Вы ведь недавно купили этот наряд? — спросил я.

— Да.

— Когда именно?

— Сегодня утром, — сердито взглянув, как бы защищаясь, призналась мисс Хендерсон. — Я подумала, что мне не повредит иметь хоть что-то нарядное.

— Вы сегодня больше чем просто нарядны, — заметил я.

— Спасибо, — ответила она.

— И вы сегодня немного накрашены, на глазах — тени, — добавил я.

— Да, — согласилась она.

— К тому же от вас пахнет духами.

— Да… Я искренне надеюсь, что никто из моего факультета не увидит меня такой.

— Они стали бы высмеивать вашу привлекательность, — начал я, — и попытались бы отомстить вам из зависти?

— Да, думаю, так, — кивнула Беверли.

— Эта перемена в вас так неожиданна! Должно быть, она связана с вашей встречей с толстяком в той загадочной квартире? — спросил я.

Беверли снова кивнула.

— Да, — сказала она. — Это странно… Никогда в жизни я не чувствовала себя такой женственной, как в то мгновение, когда он приказал мне встать на колени и прислуживать ему.

— Это высвободило вашу женственность? — подсказал я.

— Да. Это так странно! Я не могу объяснить этого.

— Вы попали во власть мужчины, — пояснил я. — Первый раз в вашей жизни вы, возможно, испытали прелесть естественных биологических отношений.

— Я отказываюсь признавать ваш анализ! — воскликнула она.

— А еще вы были сексуально возбуждены, — добавил я.

— Откуда вы знаете? Я ничего об этом не говорила.

— А вам и не требовалось говорить, — продолжал я. — Это было заметно по выражению вашего лица, по голосу, по тому, как вы вспоминали пережитое.

— Вы отвратительны, — раздраженно сказала мисс Хендерсон.

— Позвольте помочь вам с пелериной? — предложил я.

— Я справлюсь сама, — ответила она.

— Без сомнения.

Беверли оглянулась на девицу за перилами гардероба. Та отвернулась.

— Хорошо, — вдруг произнесла мисс Хендерсон немного громче, чем следовало. — Вы можете помочь мне с моей накидкой.

Она замерла, и я, стоя позади нее, набросил пелерину ей на плечи. На очень короткое мгновение после того, как пелерина уже была на ней, я задержал свои руки на ее плечах. В эту секунду она почувствовала объятие. Затем я отпустил Беверли. Ее тело было напряженным, готовым к защите, к отпору.

— Не пытайтесь подчинить меня вашей власти, — зло прошептала она. — Я никогда не покорюсь мужчине.

А затем четко, вежливо, немного громче, чем нужно, специально для девицы из гардероба, мисс Хендерсон произнесла:

— Спасибо.

Внезапно она тихо застонала, а потом радостно воскликнула:

— Привет, как дела? Как здорово встретить вас здесь! Произошел обмен приветствиями. Я увидел двух особ женского пола, которые вошли в ресторан. Одна была повыше, другая пониже, и обе напоминали лошадей. Они злобно оглядели меня, а затем с восторгом обратились к Беверли:

— Какая вы хорошенькая сегодня, мисс Хендерсон, — сказала та, что повыше.

— Иногда вполне допустимо надеть платье, — ответила Беверли. — Это свобода!

— Конечно, правильно, — ответила высокая. — Вы выглядите очаровательно, просто очаровательно.

Та, что поменьше, ничего не сказала. Обе прошли в обеденный зал, где их приветствовал метрдотель.

— Мне ни за что не надо было сюда приходить, — проговорила Беверли.

— Это знакомые из университета? — спросил я.

— Да, — ответила Беверли, — они участвуют в двух моих семинарах.

— Вы выглядите больной и несчастной, — заметил я. — Неужели вам не все равно, что они думают?

— Они обладают большим влиянием на моем отделении, — ответила мисс Хендерсон, — особенно та, высокая. Даже некоторые мужчины-профессора боятся их.

— Хватит об этом! — воскликнул я.

— Аспиранты, не имеющие постоянной должности, боятся оценок студентов, — объяснила она, — и, что более важно, их влияния на оценки других. Большинство наших молодых преподавателей обоего пола делают то, что от них ожидают, и стараются угодить студентам. Они не хотят потерять свою должность.

— Я знаком с этим, — сказал я. — Это называется академической свободой.

Беверли завязала свой капюшон. Мы вышли из ресторана.

— Я возьму такси, — предложил я.

— На самом деле я не настоящая женщина, — печально сказала она на улице. — Я слишком женственная. Но я пытаюсь побороть свою женственность, стараюсь справиться с ней.

— Вы могли бы удвоить свои усилия, — сказал я. — Вы могли бы лучше стараться.

— На отделении со мной покончено, — простонала Беверли. — Они опозорят меня и уничтожат.

— Вы можете перевестись в другой университет и начать сначала, — предложил я.

— Возможно, — согласилась она. — Но боюсь, это бесполезно. Все может повториться. Или на новом месте кто-нибудь скажет, что я неправильная…

— Неправильная? — не понял я.

— Не такая, как они, — объяснила Беверли.

— Не такая, как эти две женщины, которых мы встретили в ресторане? — уточнил я.

— Да, — ответила она. — Они сильные и похожи на мужчин. На таких мужчин, какими те были раньше.

— Женственность неправильна для женщин, а мужественность — для мужчин? — продолжал выспрашивать я.

— Конечно, ведь это мешает быть личностью.

— Нужно, чтобы женщины были как мужчины, а мужчины как женщины?

— Конечно, — подтвердила мисс Хендерсон. — Мужчин необходимо обучить нежности, мягкости и женственности.

— Неужели вы не можете понять, — спросил я, — что женщины, желающие сделать мужчину таким, на самом деле не интересуются тем, что представляет собой истинный мужчина? Они хотят не мужчину, а просто женщину необычного сорта!

Беверли с ужасом посмотрела на меня.

— Похоже на правду, не так ли? — спросил я.

— Я никогда раньше не встречала таких, как вы. Вы смущаете меня, — сказала она.

— Откровенно говоря, — начал я, — вы тоже не такая, как те две женщины, которых мы только что видели. Вы совершенно другая. Они ведь даже и не женщины вовсе, а нечто среднее между мужчиной и женщиной. Не удивительно, что они враждебны, полны ненависти, злобны и воинственны. Почему бы им не отплатить за столетия недооценки, утвердив себя идеалом для представительниц своего пола? Прежде они отвергали мир, почему бы теперь не попытаться переделать его под свои нужды? Вы их оправдываете? Разве вы не чувствуете их ненависти к женщинам, похожим на вас? Ведь вы — настоящий биологический вызов всем их претензиям и планам! Вы с вашей красотой гораздо опаснее мужчин, которыми они пытаются манипулировать и которых они запугивают при помощи интриг. Я посмотрел на Беверли сердито.

— Ваша желанность и красота, — продолжал я, — большая угроза для них. Поэтому им необходимо наказывать и подавлять женщин вашего сорта.

— Мне нельзя слушать вас, — проговорила мисс Хендерсон. — Я должна быть истинной женщиной!

— Не сомневаюсь, что вы более образованны и имеете больше способностей, чем они, — продолжал я. — Но вы не сможете успешно состязаться с ними. У вас нет их агрессивности и напористости, которые присутствуют в них от переизбытка мужских гормонов. Они будут благодаря своей жестокости побеждать вас в споре, унижать и обижать вас, когда потребуется.

— Я никогда не пускаюсь в споры с ними, — призналась Беверли. — Я их боюсь.

— Вы не желаете, чтобы вас словесно высекли, — заметил я.

— Не знаю, что и думать, — ответила она.

— Постарайтесь проанализировать и понять свои чувства, — посоветовал я. — Подумайте о возможности быть честной с собой.

— Возможно, они все-таки женщины, просто пока не раскрытые, — сказала Беверли.

— Возможно, — пожал плечами я.

— Что такое женщина в действительности? Рабыня? Я поразился тому, что мисс Хендерсон задала этот вопрос, и внимательно посмотрел на нее. Она была эмоционально истощена. В ее глазах стояли слезы.

Я знал, что Беверли жаждет услышать от меня слова утешения, ждет, что я стану опровергать истину, прозвучавшую в ее вопросе. Но я не утешал и не опровергал. Именно такого рода вопросы, по причинам, мне непонятным, занимают так много времени у женщин с подобными жизненными убеждениями и требуют преувеличенного, на мой взгляд, отрицания. Почему они вообще находят нужным опровергать это фантастическое, голословное утверждение так часто и так отчаянно?

— Вы думаете, мы все — только рабыни? — настойчиво спросила Беверли.

Я бросил на нее взгляд. Она была миниатюрной и изысканно красивой. Губы слегка тронуты помадой, на глазах — тени… Я мог почувствовать запах ее духов. Белизна ее груди и шеи просто поразительна. Как изумительно атлас платья скрывал и одновременно подчеркивал ее красоту! Я хотел сорвать с мисс Хендерсон этот атлас.

— Ну? — потребовала она ответа.

— Возможно, это так, — сказал я.

Беверли в гневе и ярости отскочила от меня. Я ничего не сказал, просто наблюдал за ней, рассматривал ее. Мысли беспорядочно бродили в моей голове. Я представлял, как смотрелась бы Беверли без одежды, стоя на изразцовом полу дворца. Странно, подумалось мне тогда, что общество развилось таким образом, при котором столь изысканные и желанные существа получили свободу! Безусловно, их место в ошейнике у ног мужчины.

Мисс Хендерсон почувствовала мой взгляд на себе, но не посмотрела на меня прямо. Она вскинула голову. Это было очаровательное движение девушки, которая знает, что за ней наблюдают, подумал я. Движение рабыни.

— Вы собираетесь извиниться? — спросила Беверли.

— За что? — поинтересовался я.

— За то, что сказали.

— О нет!

— Я ненавижу вас!

— Хорошо. — Я продолжал рассматривать девушку, мысленно раздевая и примеривая на нее различные типы ошейников и цепей.

— Вы грубый и отвратительный человек, — заявила она.

— Извините, — сказал я и представил, как бы Беверли Хендерсон выглядела на рынке рабов.

Наконец она сердито посмотрела мне в лицо.

— О чем вы думаете?

— Я представлял вас на ярмарке рабов, — ответил я, — выставленной на продажу аукционистом, хорошо знающим свое дело.

— Как вы смеете говорить такое!

— Вы спросили, о чем я думаю.

— Вы не должны были говорить мне об этом.

— Вы предпочли бы нечестность?

— Вы самый отвратительный человек, которого я когда-либо встречала, — заявила Беверли.

— Простите, — сказал я в ответ.

Мисс Хендерсон, сердясь, подошла ко мне, чтобы продолжить спор, но затем отвернулась.

— Я не вижу никаких такси, — сказала она.

— Я тоже не вижу, — ответил я.

Беверли повернулась ко мне лицом.

— Я была хорошенькая?

— Когда? — не понял я.

— В вашем воображении, — лукаво пояснила она.

— Поразительно хорошенькая! — улыбнулся я.

Она улыбнулась в ответ.

— Как я была одета?

— Вы были выставлены нагой, — сказал я ей. — Так, как продаются женщины.

— О! — произнесла Беверли.

— Если это вас утешит, — продолжал я, — ваши запястья были скованы длинной цепью. Аукционист демонстрировал ваши достоинства при помощи хлыста.

— Хлыста… — повторила Беверли, вздрагивая.

— Да, хлыста, — подтвердил я.

— Значит, мне надо было подчиняться ему, правда?

— Вы подчинялись ему, — ответил я.

— Как следует?

— Как следует.

— Если бы я не проявила старательности, он бы использовал хлыст, верно?

— Конечно использовал бы, — ответил я.

— Значит, я правильно поступала, что подчинялась, — размышляла Беверли вслух.

— Я полагаю, правильно, — согласился я.

— Я была хорошенькой? — снова спросила она.

— Изумительно волнующей и прекрасной, — еще раз подтвердил я.

Беверли покраснела и улыбнулась. Какой женственной она была!

— Вы бы купили меня, Джейсон? — спросила она.

— А что еще было в продаже? — улыбнулся я.

Мисс Хендерсон с внезапной яростью сильно ударила меня по лицу.

— Отвратительный монстр! — воскликнула она и отвернулась от меня, повторяя как заклинание: — Я не рабыня! Я не рабыня!

В этот момент я заметил зажженные фары машины. Она стояла уже какое-то время в квартале от нас и теперь подъехала к самому входу в ресторан.

— Эй! — крикнул я и поднял руку, разглядев, что это такси. Автомобиль остановился у края тротуара.

— Я отвезу вас домой, — сказал я.

— Этого не нужно, — ответила Беверли. Она была сердита, огорчена и расстроена. Водитель вышел из машины и открыл правую заднюю дверцу.

— Я был очень груб, — проговорил я. — Искренне прощу прощения. Я не хотел расстроить вас.

Девушка даже не взглянула на водителя.

— Я не из тех особ, что нуждаются в вашей опеке, — заявила она. — Я настоящая женщина!

Она села в такси, сердитая, расстроенная. Вид ее ножек взволновал меня. Я силой прогнал из головы мысль о том, как очаровательно бы выглядели эти ножки закованными в цепи.

— Пожалуйста, дайте мне возможность оправдаться, — молил я, поскольку сам вдруг почувствовал себя расстроенным. Беверли могла рассердиться не на шутку и, должно быть, больше не захочет видеть меня снова.

Мысль, что я могу потерять ее таким глупым образом, казалась мне мучительной. Я слишком долго издалека восхищался мисс Хендерсон и желал ее. Наконец сегодня мы встретились и даже поговорили… Я нашел ее неотразимо привлекательной.

— Пожалуйста, дайте мне извиниться. Я был безрассуден и груб.

— Не беспокойтесь, — ответила она.

— Пожалуйста, пожалуйста… — проговорил я.

— Этого не нужно, — холодно молвила Беверли.

Я чувствовал себя несчастным. Она, конечно, обиделась на мою глупую наглую выходку! Но разве мне безразличны ее чувства? Разве я не уважаю ее мнение? Какими скучными и неприятными ей должны были казаться мои несвоевременные шутки и взгляды, не принятые в обществе!

Безусловно, еще было время изменить их, чтобы понравиться мисс Хендерсон. Я надеялся, что не успел разрушить все то, что могло быть между нами. Неужели я не достаточно силен, чтобы стать заботливым, приятным, нежным, мягким и женственным? Я надеялся, что все еще могу приглянуться Беверли, что она даст мне шанс угодить ей.

Может быть, потому, что никогда еще не встречалось мне такой волнующей женщины, как она, я вдруг осознал с силой, неведомой мне раньше: в этом обществе мужчины должны стремиться угождать женщинам, если хотят иметь какие-то отношения с ними. Иначе женщины просто останутся равнодушными. Они теперь какой-то новой породы, волшебно отличные от тех, что были в прошлом. Свободные и независимые.

Теперь женщины диктуют свои правила, а мужчины обязаны подчиняться их желаниям. И разве это не правильно? Если мужчины не желают уступать женщинам, тем просто нет нужды иметь с ними что-либо общее. В нашем обществе именно женщины заказывают музыку, а мужчины вынуждены танцевать под нее. Если женщины по какой-то причине желают, чтобы мы стали женственны, то мы обязаны изо всех сил соответствовать их желанию. Зато они могут выбирать, дарить или отнимать у нас свое расположение.

— Пожалуйста… — продолжал умолять я.

— Вы достойны презрения, — ответила Беверли.

— Простите меня!

Водитель подошел, чтобы закрыть дверь.

— Подождите, — сказал я ему, удерживая дверь открытой.

Кажется, по какой-то причине шофер хотел, чтобы я остался на тротуаре. Он собирался уехать, не посадив меня. Я не понял — почему именно, но не стал думать об этом.

— Пожалуйста, мисс Хендерсон… я понимаю, что по-настоящему обидел вас. За это я прошу прощения.

Я лихорадочно соображал, что бы сказать еще.

— Но уже поздно, и мне может быть трудно найти другое такси. Если вы не позволите мне довести вас до дому, разрешите, по крайней мере, поехать с вами, чтобы я мог добраться до своей квартиры.

Водитель прореагировал раздраженно, что было весьма странно. Хотя я считал, это в его интересах — получить дополнительную плату.

— Хорошо, — ответила Беверли, — садитесь.

Я влез в машину. Водитель, как мне показалось, свирепо захлопнул дверь. Мисс Хендерсон и я молча сидели рядом. Таксист обошел вокруг машины и устроился за рулем.

Мисс Хендерсон жила ближе от ресторана, чем я. Таксист разозлился еще сильнее, когда я назвал ему свой адрес. Его раздражение удивило меня. Какая разница, чью плату он возьмет первой? Тем не менее водитель сердился и выглядел свирепо.

— Извините, мисс Хендерсон, — снова сказал я.

— Все в порядке, — ответила Беверли, не глядя на меня.

Над водительским сиденьем имелась длинная боковая прорезь неясного предназначения. И что интересно, наверху, в потолке, была такая же, около дюйма в ширину.

Машина отъехала от тротуара и влилась в поток автомобилей на 128-й улице.

— Я женщина, — очень четко и спокойно проговорила мисс Хендерсон. — Я свободна. Я независима.

— Да, конечно, — поспешно согласился я.

— В ресторане вы обняли меня на секунду, когда помогали одеться. Мне это не понравилось.

— Простите.

— Вы пытались подчинить меня своей силе, — утвердительно произнесла она. — Я никогда не буду во власти мужчины!

Я молчал, чувствуя себя несчастным.

— Вы также оскорбили меня, когда хотели заплатить за ужин и оставить чаевые.

— Извините, мисс Хендерсон!

— Я никогда не буду зависеть от мужчины ни в чем, — продолжала она.

— Конечно нет! — подтвердил я.

— Я свободна и независима! Я — личность и настоящая женщина!

— Да, мисс Хендерсон, — подал я свою реплику.

Беверли взглянула на меня.

— Вы действительно думаете, что я — рабыня?

— Конечно нет, — поспешно ответил я. — Конечно нет!

— Не забывайте об этом.

— Да, мисс Хендерсон.

Она была строга, а я — краток.

Долго мы ехали молча, затем я спросил:

— Как вы думаете, могу я еще когда-нибудь встретиться с вами?

— Нет, — ответила Беверли, затем посмотрела на меня гневно. — Я нахожу это совершенно неприемлемым.

Я опустил голову. Мое поведение, грубое и неприличное, мои мнения, высказанные так непродуманно, разрушили все возможности наших дальнейших отношений. Я был несчастен. Я не угодил ей.

— Я свободна и независима. Я настоящая личность и настоящая женщина, — еще раз повторила она.

— Да, мисс Хендерсон, — ответил я.

— Я никогда не буду ни в чем зависеть от мужчины, и никогда я не буду во власти мужчины.

— Да, мисс Хендерсон.

— Водитель, — внезапно произнесла Беверли. — Вы не туда повернули!

— Извините, — отозвался таксист. Потянувшись к приборной доске, он выдвинул два каких-то рычага. Я услышал железный скрежет в двери рядом со мной. Секундой позже, когда он повернул второй рычаг, тот же звук послышался в двери со стороны мисс Хендерсон.

Таксист продолжал вести машину в том же направлении, не оборачиваясь.

— Водитель, — повторила мисс Хендерсон. — Вы не туда едете!

Автомобиль продолжал свой путь.

— Водитель, — раздраженно произнесла Беверли, и ее тонкий голосок звучал властно и холодно. — Вы не туда едете!

Шофер не ответил ей.

— Поверните назад здесь, — приказала Беверли, когда мы доехали до угла. Но таксист продолжал ехать вперед.

— Вы меня слышите? — спросила мисс Хендерсон, наклоняясь к нему.

— Замолчи, рабыня! — ответил он.

— Рабыня?! — закричала Беверли в изумлении.

Я был потрясен. Почти в то же мгновение шофер нажал на рычаг, который, должно быть, находился позади него. Из верхней части водительского сиденья выскочил тяжелый стеклянный экран. Он замкнулся в боковом отверстии на потолке салона. И в это же время я услышал свистящий звук, исходящий из двух отверстий в спинке сиденья, прямо перед нами. Я начал кашлять. Бесцветный газ под большим давлением начал заполнять пространство салона.

— Остановите машину, — потребовал я, кашляя и колотя ладонью по стеклянному щиту. Щит мягко звенел. Он был толстым. Я не думаю, что водитель вообще слышал меня сквозь него.

— Что происходит? — кричала девушка.

Теперь автомобиль набирал скорость. Я обнаружил, что ручек, с помощью которых можно было открыть окна, в машине не имеется.

— Остановите такси! — Я начинал задыхаться.

— Я не могу дышать, — повторяла Беверли. — Я не могу дышать!

Я нажал на ручку двери с моей стороны. Она не двигалась.

Глаза жгло нестерпимо. Я рванулся на другую сторону сиденья, перегнувшись через девушку, и попытался дернуть дверную ручку с ее стороны. Но она также не поддавалась. Тогда я понял, что значили металлические звуки, которые я слышал раньше. Два штыря, выскочив с обеих сторон, заблокировали двери.

Откинувшись назад, на свою сторону — там я мог приложить большее усилие, — я пытался открыть дверь. Девушка плакала и кашляла. Я не слаб физически, но справиться со стальной блокировкой мне не удалось. Тогда я снова, теперь уже кулаком, принялся стучать по тяжелому стеклу. Без результата.

— Пожалуйста, водитель, остановитесь, — кричала мисс Хендерсон.

Почувствовав, что мои легкие сейчас разорвутся, я сорвал с себя пальто и пиджак, чтобы прижать их к круглым отверстиям в спинке сиденья. Именно через них газ проникал в салон. Каждое отверстие прикрывалось точно пригнанной стальной планкой. Из-за этих планок я не мог прижать пиджак к отверстиям достаточно плотно. Газ продолжал поступать, просачиваясь через ткань.

— Пожалуйста, остановитесь, водитель, — задыхаясь, умоляла Беверли. — Я заплачу вам!

Я пытался оторвать стальную планку от отверстия, чтобы засунуть в него пиджак, но не смог поддеть ее пальцами. Девушка подалась вперед, прижав руки и лицо к тяжелому стеклу, отделявшему нас от шофера.

— Пожалуйста, пожалуйста, — рыдала Беверли, — пожалуйста, остановитесь, водитель! Я заплачу вам!

Она царапала стекло.

— Выпустите меня! Выпустите меня!

Я начал колотить по оконному стеклу со своей стороны. Как я понял, оно тоже оказалось необыкновенно толстым. Гораздо толще стандартного автомобильного стекла. Дверь была специально сконструирована так, чтобы выдерживать его тяжесть, хотя и казалась обычной.

Мои разрывающиеся легкие судорожно вытолкнули воздух. Когда новый воздух ворвался в них, я ощутил тошноту и почти задохнулся. Каковы бы ни были молекулы этого газа, я знал, что скоро они в избытке попадут в мою кровь.

Я тряс головой. Глаза слезились. Беверли, кашляя, отпрянула назад. Она подтянула ноги на сиденье и смотрела на меня жалобно.

— Что они хотят от меня, Джейсон? Что они собираются сделать со мной?

— Не знаю, — ответил я. — Даже не представляю.

То единственное, что пришло мне в голову, было настолько ужасным и невероятным, что я не мог заставить себя думать об этом всерьез. Даже представить себе такое было бы ужасно. Я взглянул на Беверли. Испуганная, она сидела в пелерине и атласном платье, с поджатыми ногами, на кожаном сиденье такси. Все-таки мисс Хендерсон была слишком красивой молодой женщиной, из тех, что сводят мужчин с ума…

Нет, этого не может быть! Неужели они хотят заполучить ее? Но какой мужчина не хотел бы этого? Нет, сказал я себе, нет! Этого не может быть. Предположение выглядело настолько ужасающим, что не могло оказаться реальностью!

— Джейсон, — позвала Беверли. — Помогите мне!

Я отвернулся от нее и пальцами попытался найти какую-нибудь щель или трещину между стеклом и металлом, но не смог. Тогда я повернулся назад и посмотрел на нее.

— Джейсон, — повторила она, — помогите мне!

— Ничего не могу сделать, — ответил я.

Тогда мисс Хендерсон встала коленями на сиденье и приподнялась, чтобы видеть спину водителя.

— Пожалуйста, отпустите меня, — жалобно закричала она. — Я позволю вам заняться со мной любовью, если вы отпустите меня.

Я не знаю, почему я сказал ей то, что сказал. Отчего-то я почувствовал ярость.

— Заткнись, ты, тупая маленькая рабыня!

Беверли посмотрела на меня с ужасом.

— Неужели ты, женщина-пленница, смеешь торговаться с хозяевами? — спросил я.

Разве мисс Хендерсон не догадывалась, что будет полностью принадлежать своим похитителям, если они этого захотят?

Почему я так разозлился на нее? Почему эти ужасные слова вылетели так дико и неожиданно из неизведанных глубин моего существа? Потому что я посмотрел на нее и внезапно увидел восхитительное очарование рабыни. В каждой женщине есть рабыня, и в каждом мужчине — работорговец.

Беверли опустила голову, не смея взглянуть мне в лицо в этот момент.

Почему я так сердился на нее? Потому что не я, а другие владели ею?

Мисс Хендерсон стояла на коленях с опущенной головой. Все ее жизненные убеждения куда-то исчезли. А вместе с ними исчезли иллюзия ее свободы и независимости, ее высокомерие и гордость. Теперь была только испуганная девушка и, может быть, со страхом подумал я, пойманная рабыня.

И вдруг внезапно я вновь ощутил себя мужчиной Земли, извиняющимся, несчастным, наказывающим самого себя, переполненным страданиями.

Как я был жесток с Беверли! Как ужасно я унизил ее! Разве я не знал, что она — личность?

— Простите меня, мисс Хендерсон, — всхлипнул я. — Я не понимал, что говорю.

Она сжалась на сиденье. Я опустился на колени на пол такси.

— Извините, — просил я, — извините…

Я на самом деле раскаивался. Под давлением тяжелых обстоятельств, в которых мы оказались, жестокие слова вырвались из меня против моей воли…

Конечно, она не рабыня! И все-таки когда я смотрел на Беверли Хендерсон, потерявшую сознание, беспомощную и трогательную пленницу, то не мог не заметить, как безумно прекрасны изгибы ее тела. Я не мог не думать, как бы выглядела она в шелках и оковах. Я не мог не удивляться, как девушки, подобные мисс Хендерсон, фантастически красивые и женственные, могут быть кем-то кроме рабынь. А если так, то почему бы их не поработить?

Но я заставил себя не думать об этом. Автомобиль, плавно двигаясь, продолжал свой путь.

Я понимал, почему мужчины хотят заполучить мисс Хендерсон. Она — настоящий приз в ошейнике. По-видимому, я им не нужен. Вспомнив поведение водителя, теперь я догадался, что он не рассчитывал на мое присутствие в такси. Жертвой был не я, а прекрасная мисс Хендерсон. Я попал в плен случайно.

В глазах у меня потемнело. Помню, что смотрел на Беверли. Помню, как все вокруг стало туманным, и последнее, что осталось в поле зрения, — это ее лодыжки. «Хорошо бы они смотрелись, — подумал я, — в цепях и оковах. А что они собираются сделать со мной?»

Потом я потерял сознание.