"А поутру они проснулись..." - читать интересную книгу автора (Шукшин Василий Макарович)История в дома Пахомова, рассказанная ПахомовымПриходит электрик к себе домой, а у него гости: теща его с дочерью и Назаров. — Здравствуйте, — вежливо сказал электрик. — Ну что, Назаров, тебя можно поздравить? — Можно поздравить, — сказал Назаров. — Можно поздравить. — Поздравляю, — сказал электрик. — Кто же на сухую поздравляет! — удивился Назаров. И теща тоже удивилась: — Ты что это, Пахомов, завязал, что ли? Электрик ничего не сказал на это. — Завязал, что ли? — еще раз спросила теща. — А? — Нет, почему завязал, — молвил электрик после некоторого молчания. — Наоборот, я сейчас кружку пива выпил. А больше нет настроения. — Что значит «нет настроения»? У людей такое событие… — это вступила жена электрика. — Сядьте и выпейте. — Ну и что же, что у людей событие? А у меня нет настроения. Если желаете, могу сыграть в шахматы с кем-нибудь. Давай, Назаров? — Ерунда какая-то получается, — возмутился Назаров. — К нему пришли как к человеку, а он — в шахматы. Фишер нашелся. Ты что, смеешься над нами? — Никто над вами не смеется, а пить не буду. Я уже выпил сегодня кружку пива, хватит. — Но так же тоже нельзя, — обиделась и жена Назарова, Назариха. — Зачем же нас в смешном виде-то выставлять? — Никто вас в смешном виде не выставляет, — спокойно, с достоинством сказал электрик. — Наоборот, будьте как дома… Предлагаю в шахматы. — Да при чем тут шахматы?! — закричал Назаров. — Я — ученый человек теперь, я столько трудов положил, а ты не соизволишь даже за столом со мной посидеть! У меня сейчас кризис после такого напряжения, а ты мне шахматы в нос суешь. Бессовестный ты после этого! У тебя никакого уважения нету к ученым. Как был электрик, так электрик и есть. — Я ученых уважаю, — парировал эту бестактную выходку электрик, — но я не уважаю тех ученых, которые начинают сразу зазнаваться. Вот таких ученых я не уважаю, это ты точно заметил, Назаров! Смотри, Назаров, ох, смотри… зазнайство до добра не доводит. Смотри, Назаров. — Нахал! — закричал опять Назаров. — А еще родственник! Ну давай хоть шампанского выпьем? — Нет, — стоял электрик. — Ни шампанского, ни сухого — ничего. — Пахом, — обратилась к электрику жена его, — людей надо уважать. Ну чего ты? Садись за стол… у меня всего полно: водки всякой, даже твоя любимая перцовка есть. Нельзя же так, в самом деле. — Как? — спросил ее электрик. — Да вот так-то вот: люди тебя упрашивают, а ты не хочешь свою гордость побороть. Может, тебя обидел кто? — Никто меня не обидел. Но только я пить не буду. Ясно? Пусть я электрик, но по принуждению пить не буду. — Но, Пахом… — Что «Пахом»? Что «Пахом»? Я пятьдесят лет Пахом. Я сказал — нет. Все. — Но почему? Почему-у?! — Не буду, и все. И хватит на эту тему. Давайте лучше в шахматы. — Да пошел ты к чертовой матери со своими шахматами! — вышел из себя Назаров. — Чего ты привязался со своими шахматами. Я тебя последний раз спрашиваю: будешь пить? — Нет. Все некоторое время смотрели на упрямого электрика. — Знаешь, кто ты после этого? — спросил Назаров. — Не знаю, ну-ка? — Верблюд. Те тоже подолгу не пьют в пустыне. Вот тебя тоже надо в пустыню… — Куда, куда? — спросил электрик. — Куда меня надо? — В пустыню, к верблюдам… Электрик встал и дал Назарову шахматами в лоб. Фигурки разлетелись по полу… Электрик пополз их собирать. — Извини, Назаров, — сказал он. — Я не хотел… Черт его знает, затемнение какое-то… Может, все же сыграем в шахматы? Или ты сильно обиделся? — Обиделся? — спросил нервный электрика. — Обиделся, — вздохнул электрик. — Вот они все так. Ну до того обидчивые, до того обидчивые — спасу нет! — Что же ему, спасибо говорить — в лоб засветили?.. — подал голос мрачный. — Он же извинился. — Я же извинился. — Не могу! — взревел вдруг урка. — Не могу!.. Счас буду метелить обоих — за вранье. Да хоть бы врали, пала, как люди, а то врут, как… — урка сел в кровати и смотрел злыми глазами на электрика и нервного, которые сидели рядышком. — Христосики! Фишера! До того культурные, пала, до того вежливые — аж зубы ломит. Шмакодявки… шкуру спасать кинулись. Никакой гордости у людей! — Ты! — крикнул электрик Пахомов. — Ну-ка, закрой сифон! Смелый… Смелый? Ну-ка расскажи, как ты здесь очутился? Ну-ка? — А чего мне скрывать-то? Напугал, пала. Я те все без науки скажу: взял часы у одного… Выпить не хватило, я вышел на улицу и попросил у какой-то пьяной шляпы часы в долг. — Вона — часы в долг! — вконец обозлился электрик. — А костюм в долг не попросил? Часы он в долг попросил. Это и есть твоя гордость? Это об этом ты шумишь? — Это называется — ограбил, а не попросил, — поддержал электрика нервный, тоже оскорбленный выкриками урки. — Интеллигент нашелся. — Нет, это называется — по-про-сил, — настаивал урка. — Ты мне чужую статью не шей. Поал? Не шей. Я подошел и по-про-сил: «Гражданин, одолжи мне свои бока». Я не сказал: «отдай», я сказал: «о-дол-жи». Поал? — Как? — спросил вдруг очкарик. — Как? — Чего «как»? — Как вы сказали: «бока»? — Ну, бока — часы… Некоторые называют часы — бока. Еще называют — бочата. Если часы золотые, тогда — рыжие. Очкарик встал и подошел к социологу. — У вас какие очки? — спросил он. — Я не в том смысле, рыжие или нет, — с какой диоптрией? — Минус четыре. — Разрешите? — попросил очкарик. Социолог снял очки и подал очкарику. Тот надел их… огляделся… Сказал: — Неплохо. Затем он подошел к урке и внимательно всмотрелся в него. — Да, — сказал он. — Совершенно точно! Встать! — Ша… — заговорил было урка. — Встать! — опять скомандовал очкарик довольно властно. — Ша, — сказал урка, поднимаясь. — В щем дело? Очкарик развернулся и влепил ему такую же звонкую, такую же отчетливую пощечину, как и давеча. Урка кинулся было на очкарика, но тот умело уклонился и правой в челюсть свалил урку на кровать. — Это был я, — сказал очкарик спокойно. — Я вспомнил это идиотское «бока». Урка хотел опять вскочить и вскочил, но очкарик спокойно стоял и ждал, так профессионально стоял и ждал, что урка… остался стоять. — Та пьяная шляпа — это был я, — пояснил очкарик. — Я вспомнил слово «бока»… и узнал вас. Что вы отняли часы — это я готов понять: с такой рожей дарить, например, часы — нелепо. Но за что вы меня еще и ударили? — Да що ты ко мне пришился?! — заорал урка истерично. — Какие щасы? Открылась дверь, и вошел старшина. Он заглянул в бумажку с трудом прочитал: — Гриши… Гриша-ков и Ковалев, к дежурному. В простынях прямо, там переоденетесь. Урка и очкарик пошли на выход. — Товарищ… — сказал социолог. — Очки-то. — О! — спохватился очкарик. — Извините. Спасибо. — Пожалуйста. Вы еще вернетесь? Очкарик пожал плечами: — Не знаю. Старшина и двое в простынях вышли. — Надавал он ему, — с восхищением сказал сухонький. — Хилый-хилый, а двинул хорошо, правда, — Соколов нервно потер руки. — В челюсть красивый был удар. — Сейчас вас, наверно, будут вызывать, — заговорил социолог. — Я бы хотел, чтобы еще кто-нибудь… Может быть, вы? — обратился он к сухонькому. — Нет, — твердо сказал сухонький. — Я не буду. — Почему? — Не буду… Все, — у сухонького отчеканилась на лице непреклонность. Он пояснил: — Пусть наука занимается своим делом, а не бегает по вытрезвителям. Нашли тоже… Делать, что ли, больше нечего? — Да почему вы так? — Да потому! До сих пор на луну не высадились, а по вытрезвителям бегаете. На луну лететь надо, вот что! — сухонький чего-то осмелел и стал кричать на социолога. — Взяли моду — рису-уют, высмеивают… А на луну кто полетит?! Пушкин? Чем рисованием-то заниматься, на луну бы летели. А то на луну вас не загонишь, а по вытрезвителям бегать — это вы рады без ума. Чего тут хорошего? — бегаете… Чего тут интересного? Ничего тут интересного нет — хворают люди, и все. Тяжело людям, а вы бегаете с вопросами. На луну надо лететь! Социолог очень изумился… Он пооглядывался кругом, — полагая, что и все тоже изумились, — все внимательно слушали сухонького, и он тоже стал слушать. Сухонький враз как-то устал, лег на кровать и закрылся простыней. — Последние силы растратишь тут, — сказал он. — У меня никаких историй не было, — еще сказал он, помолчав. — Я ручной. Причин никаких нету… Тоски тоже. И грусти нет. Я сам по себе… Независимый. Социолог пожал плечами, посидел, уткнувшись в блокнотик, что-то записал. Потом повернулся к Ивану-трактористу. — Я тоже, — сразу отрубил Иван. — Что «тоже»? — не понял социолог. — У меня тоже тоски нет. — А при чем здесь тоска? — Ну, вы же причину ищите. — Да… — Вот. Я ее не знаю. Но тоски никакой не было. Ехал в баню… Наоборот, хорошо на душе было. — Нет, они этого не понимают! — вскричал вдруг сухонький и сел в кровати. — Ты им дай тоску какую-то — печаль! А так просто не может человек выпить! Просто — взял и… Тут вошел старшина и объявил: — Собирайтесь. Поедем в суд. — Вот, — сказал сухонький, — а мы тут причину ищем. Счас нам найдут причину… помогут. |
||
|