Кудрявцев Николай Федорович Что уж, мы уж, раз уж, так уж…

От автора.

Все имена и фамилии, а так же события, являются бредом автора, и любые совпадения с реальными лицами, чистейшая случайность!!! Никаких аналогий с реальностью, автор не проводил. Но если кому-то, что-то, покажется смутно знакомым, то автор будет рад, так как бредить в одиночку, все же утомительней, нежели бредить целым коллективом.

— Хтой-то на помощь едет… — Старый Филька, сощурившись, глядел в сторону леса, над которым поднимался столб пыли.

Дед Брыня, оторвался от созерцания разворачивающейся, у ворот, баталии и повернулся к Фильке.

— Ну, чего там у тебя? — Он поднялся с бревна липы, заменяющего деревенским жителям партер зрительного зала, и пошел к Фильке. — Муравьи, что ль, закусали?

— Брынь! — Филька заискивающе задергался и махнул головой в сторону леса. — Говорю… Хтой-то на подмогу момоновцам спешит.

— Не момоновцам, а омоновцам. — Поправил его Брыня и, как заправский богатырь, приставив, козырьком, ладонь ко лбу, внимательно посмотрел на двигающийся столб пыли. — Быстро едут. Через час здесь будут.

— А могеть и минут через пятьдесят. — Высказал свое мнение старый Филька.

Брыня, не отрывая ладони ото лба, посмотрел на него. Старый Филя затаил дыхание и, на всякий случай, натянул на уши свою замызганную, старую, солдатскую ушанку. Брыня опустил ладонь и кивнул головой.

— Может и минут через пятьдесят. — Подтвердил он. — Значит время у нас навалом. Успеем посмеяться. Пошли, а то все прозеваем.

Дед Брыня пошел на свое место на бревне. Филька облегченно выдохнул и незаметно перекрестился. После этого он с сожалением посмотрел в сторону леса и двинулся за Брыней.

Концерт обещал быть захватывающим. Омоновцы уже покинули свой автобус и растянулись цепью. Вторые номера бросились вперед, к воротам и плетню, а первые прикрывали их, держа на прицеле все щели и прорехи, откуда могла исходить угроза. Потом они поменялись ролями и уже вторые номера прикрывали первых. И так повторялось несколько раз, пока бойцы не подошли вплотную к преграде.

— Как в кине! — Восхищенно проговорил старый Филька, стоящий за спинами деревенских жителей.

Те, не оборачиваясь, зацыкали на него. Дело подходило к хохоту, и никто не хотел отвлекаться.

Командир что-то показал на пальцах ближайшим бойцам и те бросились к воротам, на которых висела мемориальная доска с надписью:

Долина

Основана Емелей

Во времена

…

Царя Гороха

Первый боец уперся руками в ворота и слегка пригнулся. Второй опустился сзади первого на четыре точки. Третий боец лихо взлетел по импровизированным ступеням, оттолкнулся от спины первого, нырнул рыбкой над воротами, страшно и неожиданно врезался головой в невидимую стену и, отлетев от нее, рухнул, в беспамятстве, спиной на землю.

Филька заикал, широко разинув рот, остальная деревня дружно хохотнула.

Обозленные омоновцы открыли стрельбу по воротам, но тут же прекратили и залегли, потому что пули от ворот отскакивали и довольно-таки метко: два бойца получили легкие ранения.

Командир, недовольный действиями своих подчиненных, собрал всех на совещание.

— Антракт! — Объявил Брыня. — Минут десять-пятнадцать у нас есть. Давайте, други, не будем терять время, — он хлопнул ладонью о ладонь и потер ими. — Надо бы за то, чтобы второе отделение было бы не менее увлекающим и драматичным для действующих лиц.

Бабки Акулина и Пелагея восприняли его слова как сигнал к действию. Они синхронно наклонились к сумкам, стоящим у их ног, и стали выставлять из них, на бревно, стаканы, копченую форель, бананы и трехлитровую банку с мутной жидкостью, закрытую полиэтиленовой крышкой, советского производства.

Командир омоновцев, устраивающий, в стороне, разбор полетов своим бойцам, с завистью посмотрел в сторону деревенских. Он бы с удовольствием присоединился к их компании, а вместо этого, должен показывать этому хлыщу, из налоговой, свое служебное рвение. А все из-за того, что пенсия на носу и не дай бог его турнут из органов. Хотя в этой стране такая пенсия, что аж за державу обидно. Бросить бы все к чертям собачьим и уехать сюда, в Фофанку. Жаба душит! Хочется с этого государства, хоть горсть копеек, но урвать.

Он окинул взглядом своих орлов и, тяжело вздохнув, снова посмотрел на деревенских.

— Командир! — Позвал один из бойцов. — Разреши деревенских попугать, а то нервируют.

— Отставить, Куценко! — Он опять развернулся к бойцам. — Деревенских ни под каким предлогом не трогать. Особенно вон того квадратного деда. — Командир стянул шапочку-маску. — Пока отдыхайте, а я пойду с налоговиком поговорю.

Он пошел к автобусу и, прыгнув на ступени, скрылся внутри. Его бойцы, получив команду отдыхать, стали рассматривать деревню и ее жителей.

— А вот интересно? — Нарушил молчание Куценко. — Деревня называется «Фофанка». Ее, наверное, Фофаны основали и до сих пор в ней живут.

Омоновцы захохотали. Они не догадывались, как близок к истине, был их товарищ.

Во времена царя Гороха, а точнее сказать невозможно, потому что археологи еще не определили дату его правления, была основана необычная долина. Основал ее, как было написано на мемориальной доске (которую, к слову, изготовил дед Брыня, когда началась мода на развешивание таких досок, где ни попадя, лишь бы вертикаль была крепкая), Емеля, не без помощи всем известной щуки. Что там и как, в этой долине, никто толком не знал, но народная молва гласила, что зажил Емеля со своей Несмеяной долго, дружно и счастливо.

— Слава богу! — Вздохнули все униженные и обездоленные и ринулись с ведрами к прорубям. Чем черт не шутит, а может и нам щучка попадется.

— Так-так! — Зашевелили мозгами те, кто поумнее и поделовитее и стали тихонько, чтобы никто не видел, собирать в дорогу котомки с бутербродами и берестяные термоса со сбитнем. Потому, что даже дураку понятно, что если счастливо, то, значит, золотишко и камушки-самоцветы.

И то, и другое, приняло такие масштабы, что думские дьяки всерьез задумались об издании законов о браконьерстве и паспортном режиме. Кстати! Потомки первых, до сих пор занимаются подледным ловом, хотя уже и не помнят истиной цели этого занятия; а потомки вторых, каждый отпуск отправляются по разным туристическим маршрутам, но, зачем им это надо, не знают.

Так вот! Думские дьяки, после месяца дебатов, оскорблений, а порой и совсем неподобающих плесканий в лицо оппоненту медовухой из братины, все-таки приняли в седьмом чтении два закона. И поплыла, в казну царя Гороха, каждая десятая рыбка, плюс, дорожный налог.

Рыбакам, конечно, по-фигу, главное, чтобы на льдине в большую воду не унесло. Да и ловлей они занимались недалеко от дома. А вот туристы были недовольны, потому что дороги на Руси до сих пор о-го-го! И как, скажите на милость, по таким дорогам можно куда-то дойти, тем более, если не знаешь куда идти и как долго?

Но были, конечно, счастливчики, которые доходили. Увидев ворота, они присаживались на травку, снимали лапти, разматывали онучи и дули на разгоряченные, мозолистые ноги. Пока дорожный дух, от ног, с трудом растворялся в атмосфере, они ели бутерброды и запивали их сбитнем, думая о том, что как бы им урвать свою (СВОЮ!!!), законную (за их мытарства) долю в виде изумрудов и нержавеющего металла. И когда, последняя капля сбитня, исчезала в ненасытном горле, а загребущая ладонь, машинально сгребала крошки с бороды, они были твердо уверены в том, что требуют мало, хотя окончательно так и не решили, сколько же требовать.

— Ладно! — Говорили они, тряся онучами и зажимая, при этом, носы. — Начнем, а там посмотрим по обстоятельствам.

Обувшись, они решительно направлялись к воротам, продолжая в уме, вести незаконченные бухгалтерские подсчеты. И только спустя сутки, разбив о ворота лбы, кулаки и пятки; охрипнув от возмущенных выкриков в сторону долины; обессилев от ярости, они начинали понимать, что их не вписали в ведомость. Потеряв надежду, но, приобретя неверие в божественную справедливость, они плелись на огромнейшую поляну, где их встречали те, кто пришел раньше.

Братья по несчастью, встречали их со скорбными минами, утешали и приглашали к своим кострам залить горе самопальной медовухой. Рассевшись вокруг костров и выпив по первой, коллеги по безнадежному делу, давали волю своим чувствам. Одни грозили своими кулаками небесам и обещали стать атеистами. Другие проклинали арабов за то, что те еще не успели изобрести водку и из-за них, теперь, честным людям приходится пить всякую гадость. Третьи призывали сбежать на Дон и организовать там русское казачество, а были и такие, кто предлагал завоевать Сибирь и основать там цепь лагерей под названием «ГУЛАГ». Но последних быстро осадили. Во-первых, не родился еще тот Ермак, который смог бы завоевать Сибирь. Во-вторых, от ГУЛАГа плохо пахло.

В общем, все было, как положено: задушевные беседы, заунывные песнопения, обнимание-целование, мордобой и, в конце программы, тяжелый сон с кошмарами. И так каждый день. Но!!!

Однажды, повестку дня, разорвал вопль щуплого мужичонка, по имени Фофан и с раздвоенной, как личность, бородой. Он вскочил на ноги, закатил глаза и, брызжа слюной, стал вещать на всю поляну:

— Вижу, бгатья! Вижу! — Он вытянул правую руку, а левой уцепился за подмышку. — Пгидет и на нашу улицу пгаздник! Будут наши потомки счастливейшие из смегтных. Будут они свегшать геволюции! Будут они служить в налоговой полиции! Люди будут сами нести им свои кговные, а кто не пгинесет, того они в погошок, в погошок! — И он показал на руках, как изготавливается порошок из людей. — Будут наши потомки жить в коттеджах, а не в вонючих хгущевках. — Он закачался, открыл глаза и выдохнул. — Только надо идти дгугим путем.

Все радостно остолбенели. Конечно, многое было непонятно. Что такое революция, полиция, коттеджи и хрущевки, никто не знал. Но то, что "будет праздник" и "понесут кровные", каждый представил себе отчетливо.

Вождя стали обнимать и, нечаянно помяли. Теряя сознание, он прошептал первый завет:

— Стгойте гогод "Солнца!" — И лишился сил.

Тянуть с выполнением завета вождя не стали. Решили отбежать в сторонку, километров за тридцать отсюда, и построить там город Солнца. А вождю, постановили, дать десяток людей, чтобы выстроить ему резиденцию. Десяток добровольцев нашелся мгновенно. Даже несколько десятков. Всем хотелось быть поближе к вождю, ну и, разумеется, к кормушке, которая должна быть у вождя. Долго спорили и, в конце концов, отобрали десяток при помощи банальной массовой драки. Победители остались строить резиденцию, а побежденные помчались возводить город.

Вот так, неожиданно, появилась на свет деревня Фофанка. Почему по имени вождя, а не по фамилии? А во всем виноват сам вождь. Получив власть, он так оборзел, что сам к себе обращался на «вы». Своих приближенных гонял до седьмого пота, ввел субботники. Те потерпели немного, а когда поняли, что с кормушкой их надули, зашибли своего Лидера бревном и разбежались в разные стороны. А фамилию у вождя, так никто и не спросил! А раз фамилия неизвестна, то местность увековечивают по имени.

Кстати! Город, в тридцати километрах от Фофанки, построили быстро. Назвали его Солнечногорском. В царстве не зарегистрировали, чтобы будущую прибыль не делить. И все было хорошо, пока великий был жив. А как вождя не стало, так и притихли солнечногорцы, а заодно и обленились. Они мечтали каждый день о будущем, даже мух не ловили. А те, в свою очередь, так засидели его, что пройтись по городу было проблематично. Случайно попавший в Солнечногорск знаменитый путешественник и собиратель фольклора, Афана… Нет! Не стоит называть, здесь, имя великого сына России. Так вот, он был возмущен состоянием города, и описал его, в своих путевых заметках, как "город Мухосранск". Так, с легкой руки путешественника, этот город и по сей день, носит это название.

Вот такая запутанная история!

Да! А люди? А вот с людьми отбор шел долгий и естественный.

Долго в Фофанке никто не задерживался. Иногда прибывали халявщики, крутились у ворот и ничего не добившись, через недельку-другую уезжали. Короче говоря, не Фофанка, а проходной двор. И только после отмены крепостного права, деревня зажила в полную силу. Пришли люди и крепко взялись за землю. Отодвинули лес, вспахали, засеяли, огороды разбили. Конечно, они видели ворота, но, потыркавшись в них, решили не искушать беса. Так и жили до самой революции. Правда, не совсем так жили, а поглядывали в сторону ворот. Что характерно, их дети, а потом и внуки, ходили в долину как к себе домой. Взрослые расспрашивали их о долине, и дети рассказывали им все. И что они купались в озере; и что они играли в карты с Диогеном, а с Никанором в прятки; и что дядя Ваня угощал их мороженым, а печка катала до горы и обратно. Но, как только, взрослые начинали подбивать малышню на нехорошие поступки, так сразу ворота захлопывались. Не для всех. Только для тех, кто становился, как говорили взрослые, хозяйственным. Потом дети действительно взрослели и забывали про долину, как взрослые не помнят себя детьми.

Но были и такие, кто сохранял детскую наивность и простоту на всю жизнь. Таких называли безалаберными, никчемными или просто дураками. Над ними смеялись, а порой и открыто издевались.

Но пришло время великих перемен. Оно, почему-то, очень любило прогуливаться по Руси. Все лихо завертелось в революционном смерче и жизнь в Фофанке, из неторопливой и размеренной, превратилась в скоростную и непредсказуемую.

Как только слухи о власти народа докатились до деревни, так половина населения Фофанки отбыла в неизвестном направление. Кто за мандатами и кожаными тужурками, кто грабить награбленное, а были и такие, кто отправился грабить грабителей награбленного.

Только разговоры про искателей приключений затихли, как в деревню нагрянули красные. Они примчались перекусить, но кто же делится едой в тревожное время? Переговоры о провизии закончились, для деревенских, плачевно. Оставшихся жителей, большевики уполовинили, развесив несговорчивых на деревьях.

Не успел затихнуть плач, как деревню заняли белые. Обидевшись на то, что красные все забрали, они стали подводить деревенских, по одному, к стене дома старосты и расстреливать. Но довести, задуманное, до конца не успели. Это сделали зеленые. Причем не по одиночки, а скопом; не из винтовок, а из пулеметов; не только деревенских, но и беляков.

Как только последний бандит покинул деревню, из кустов вышла испуганная девица, лет двадцати с небольшим. Это была одна из тех, кто ходил в долину беспрепятственно, и над кем все смеялись, считая ее дурочкой. Звали ее Акулиной. Вот и все, кто остался из население Фофанки, на долгие и тревожные два года.

Через два года, в деревню въехала телега, груженная ящиками с бутылками. В телегу были впряжены два владимирских тяжеловоза, а на передке сидел здоровенный мужик, неопределенного возраста. Это был Брыня. Он оглядел деревню, крикнул пару раз, чтобы привлечь к себе внимание и стал неторопливо слезать с телеги. Фофанка понравилась ему своей тишиной, и он решил остаться здесь.

Брыня возвращался в Россию из австрийского плена. Попал он туда по дурацки и глупо. Со своей стороны по дурацки, а со стороны австрийцев глупо. Просто, когда он спал в окопе, после ночного дозора, к ним в часть пришли большевистские агитаторы. Они долго и нудно уговаривали солдат соединиться с пролетариями всего мира, для победы мировой революции. Сначала их хотели пристрелить, как немецких шпионов, но тут, один из агитаторов, произнес магические слова: "Мир — народам, хлеб — голодным, земля крестьянам!" Солдаты немного подумали, прикинули перспективы и, расстреляв своих офицеров, как немецких шпионов, сели в бронепоезд и укатили на соединение с пролетариями.

Австрийские офицеры, наблюдавшие за русскими в бинокли, долго думали над хитростью противника, но так и не смогли ее разгадать. Решили послать взвод разведчиков, для выяснения ситуации.

Разведчики прочесали брошенные окопы и наткнулись на спящего Брыню. Он мощно храпел в тупике траншеи и ни о чем не ведал. Перед австрийцами встала дилемма: с одной стороны захватить спящего языка легко, а с другой стороны, ширина плеч Русича была не меньше, чем у плененного ими, когда-то, Железного Самсона, русского циркового борца и атлета. Ох, и намучились они в Австрии с Самсоном, пока тот не сбежал, сначала в Италию, а потом в Англию!

После небольшого совещания решили, что в одну воронку два снаряда не влетают. Наивные европейцы!!! В России, в одну воронку, попадает столько снарядов, сколько раз, россиянин, может наступать на одни и те же грабли. Но, сказано-сделано. Обмотали, Брыню, веревками и поволокли в расположение своей части. Это была вторая ошибка. А, Бисмарк, предупреждал!!! Русского мало поднять, его надо еще и разбудить! Ну, может быть не совсем так, и не совсем про то, но, все равно, Бисмарка могли бы и почитать.

Брыня проснулся оттого, что допрашивающий его, австрийский офицер, влепил ему пощечину. Проснулся, огляделся, стряхнул с себя веревочки, обиделся и, ничего не поняв, погнал австрийскую гвардию вдоль фронта, давя своими ножищами, пулеметные точки и артиллерийские расчеты.

Австрийские офицеры рванули на аэродром, в надежде на то, что фанерная гордость их воздушного флота, сможет вырвать командование из лап русского медведя. Солдаты, как дисциплинированная паства, не раздумывая, ломанулась за руководством. В итоге: весь личный состав, включая повара с ведром картошки в руках, оказался на аэродроме, за колючей проволокой, втоптав единственный аэроплан во взлетную полосу.

Брыня остановился в воротах, отрезая пути к отступлению и, окинув австрийцев зловещим, спросонья, взглядом, промычал:

— Ну-у-у…?

Его мозг лихорадочно искал, в личном словарном запасе, чем можно закончить начатый монолог. И тут, Брыня вспомнил любимую фразу поручика Огнева, полкового задиру и дуэлянта.

— Я жду объяснений, господа! — Радостно закончил Брыня и, всем своим видом показал, что ждать он не намерен.

Всем, кроме Брыни, сразу стало грустно, и они вытолкали вперед офицера, который, не подумав о последствиях, разбудил Брыню.

Офицер едва держался на ногах, то ли от оказанного ему доверия со стороны сослуживцев; то ли от спортивного азарта после бега по пересеченной местности; то ли от восхищения Брыниным красноречием. Преодолевая, непреодолимое желание застрелиться, он доплелся до Брыни и отдал ему честь, а заодно и сигару со спичками, в знак дружбы. Брыня принял подарок как должное. Он понюхал сигару, вынул из кармана большевистскую листовку-воззвание "К товарищам солдатам и матросам!", свернул большую козью ножку и, растирая пальцами сигару в махру, высыпал ее в самокрутку. Чиркнув спичкой и прикурив, он глубоко затянулся и выпустил густую, благородную струю дыма в толпу австрийских солдат, чтобы не думали, что он эгоист.

Видя, что дипломатические отношения налаживаются, офицер приободрился и, на ломаном русском языке, объяснил Брыне, что он их неправильно понял. Оказывается, его никто не хотел обижать. Просто, видя, что сослуживцы Брыни внезапно исчезли, австрийцы решили пригласить Брыню в гости, чтобы он не тосковал в одиночестве. Веревками его не связывали, а привязали к нему шинель, чтобы, не дай Бог, не потерялась по дороге. По щеке ударили нечаянно, отгоняя мух, чтобы не тревожили сон.

Брыня был тронут радушием австрийских товарищей и согласился погостить у них, вспомнив, что последний раз он был в Австрии очень давно, еще тогда, когда в составе гвардии Александра Васильевича, переходил через Альпы.

За два года, что он гостил в Австрии, Брыня достал всех, особенно владельцев пивных заведений. Уж слишком вместительное было у него нутро. Да и сам Брыня стал о чем-то задумываться, но это что-то никак не хотело принимать четкие очертания. И вот, однажды, к нему незаметно подкралась тоска и шепнула:

— Пора, парень, и честь знать. Загостился ты тут, а Россия ждет своего сына.

— Точно! — Брыня допил девятнадцатую кружку пива и стукнул ею о столешницу. — Пора!

На подъем, он, был легок. Известно, чем кончаются долгие сборы. Брыня быстренько выбил у австрийцев контрибуцию, в виде двадцати одного ящика венгерского вермута, одной телеги и двух трофейных владимирских тяжеловозов. Груз бережно погрузил на телегу и укатил на северо-восток, обдав местное население пылью.

Россия встретила его яркими лозунгами и толпами кожаных экспроприаторов, размахивающих маузерами. Брыня был сказочно удивлен тому, что все, теперь, принадлежало народу и, кстати, его груз тоже. Несколько самоубийц попробовали разделить содержимое Брыниной повозки между голодающими губерниями Поволжья, но Брыня объяснил, в резкой форме, что его груз не делится. Возражать никто не стал, и он укатил в выбранном ранее направлении.

Фофанка понравилась ему отсутствием комиссаров, белых офицеров, казаков и махновцев. А когда он понял, что здесь нет, не только Антанты, но и вообще никого, то просто влюбился в эту жизнерадостную деревню. Выбрав первый попавшийся дом, и перетащив туда хрупкий груз, он занавесил окна и стал праздновать новоселье.

Через неделю он продрал глаза и увидел за столом, напротив себя, молодую, улыбающуюся девушку.

— Брыня! — Рявкнул он и помотал головой, прогоняя наваждение.

— Акулина. — Тихо выдохнуло наваждение и залилось румянцем. — Откушайте, пожалуйста, а то все пьете и пьете, а не закусываете. — И она придвинула к нему здоровенную, чугунную сковороду с жареной картошкой и миску с солеными огурцами.

Брыня с удовольствием откушал и познакомился с Акулиной поближе, отчего та долго пребывала на вершине счастья. А когда выяснилось, что Брыня без проблем проходит в долину, Акулина стала глядеть на своего мужчину только восторженным взглядом и никак иначе.

Через семь лет в деревню пришел молодой странный поп. Молодой, потому что молодой, а странный, потому что таких попов не бывает. Нет, не так! Попы бывают всякие. И в каждом можно найти что-то странное. Но, как правило, взгляд у них нормальный, порой добрый, порой блудливый, порой строгий, но нормальный. У этого же, глаза смотрели в разные стороны. Создавалось впечатление, что он постоянно рассматривает свои уши. Прихожане, на его проповеди, валом валили, чтобы похохотать на халяву. Они строили ему рожи, будучи уверены в том, что он видит только стены церкви, а об их присутствии даже не подозревает. Но, как говорил один еврейский исторический персонаж, все проходит. Терпение лопнуло. Огромное смирение разлетелось на мелкие обиды. Косоглазый священнослужитель сорвал с себя крест, швырнул его под ноги и плюнул, но не попал. Паства была в восторге! Тогда он в сердцах топнул по кресту и, опять промазал. Прихожане неистовствовали! Он бешено сверкнул косыми глазами и закончил проповедь русским аминем. Затем заправил рясу в штаны и, растолкав прихожан, ушел, куда глаза глядят. По всему было видно, что они смотрели на Фофанку.

Брыня с Акулиной приняли его радушно. Как никак, а все-таки гость. Они напоили его, накормили и в баньке попарили. Про глаза ничего не сказали. Ну не хочет человек в глаза смотреть, что же его, за это, подвергать гонениям?

А на следующий день выяснилось, что поп, оказывается, вхож в долину! Это открытие обрадовало Брыню с Акулиной, ведь всегда же приятно, когда соседи такие же, как и ты. Вдобавок ко всему, поп был ужасно грамотным, особенно в вопросах философии, теософии и теологии. А как он рассказывал библейские истории!!! Если бы Брыня не был язычником и не поклонялся Сварогу и Перуну, то, не задумываясь, крестился. Хотя поп сказал, что Бог один, и менять религию может только полный идиот.

Вот так вот, исподволь, пополнялась Фофанка жителями.

После тотальной коллективизации, в деревню пришла женщина. Была она не в себе и не по годам состарившаяся. Приютили ее как положено на Руси. Вымыли пустующую избу и отметили новоселье.

Пелагея, так ее звали, поведала им свою историю. Была она до банальности проста по тем временам на Руси, и в то же время трагична, по тем же самым временам. Жила большая, трудолюбивая семья. И все было хорошо, но власть народная редко щадит свой народ. Не успели очухаться от гражданской войны, и на, тебе, коллективизация. Кто не с нами, тот против нас, или по-простому кулак. А у нас диктатура пролетариата! Значит, все твое станет наше, а тебя или в ссылку или в расход. Все зависит оттого, как ты за свое цепляться станешь. Муж Пелагеи и ее четыре сына, схватились за вилы. Их и положили прямо во дворе. Саму Пелагею выгнали из деревни, в чем была одета. Даже платок, на голову, не дали. Вот и вся история.

Брыня выслушал ее, молча выпил, хрустнул огурчиком и врезал по столешнице кулаком.

— Извините! Погорячился! — произнес он, глядя на пригнувшегося, от испуга, попа.

Испытание долиной, Пелагея прошла на ура. Мало того, она оказалась кудесницей по части изготовления спиртных напитков. Самогон могла гнать из чего угодно, даже из комариного писка. Но самый фирменный напиток она делала из мухоморов. Его так и называли: «мухоморовка». Особенность ее была в том, что она показывала норму каждого выпившего в отдельности. Выпил человек свою меру, и у него перед глазами предстает мужик в парике, по имени «Глюк», по профессии «композитор». Смотрит сурово в глаза и грозит пальцем. Тут по неволе пропустишь стакан-другой, пока хмель не уляжется. Правда с Брыней накладка вышла. Выпил он норму, к нему Глюк и пальцем грозит. Брыня не понял и кружку вдогонку нормы. Глядь, а Глюков уже два. Брыня придвинул к себе бутыль и как начал экспериментировать, аж Глюки вспотели. Когда в избе, от Глюков, стало не продохнуть, Брыня загнал композиторов в чулан и сбил с них всю спесь вместе с париками. Затем вернулся в горницу и выпил за искусство. На вопрос друзей: "Кого он там гонял?", Брыня, загадочно улыбаясь, ответил, что, мол, музыкой навеяло. Глюки, с тех пор, Брыню не беспокоили.

Грянула Великая Отечественная и Брыня с попом ушли в город, записываться добровольцами. В деревню вернулся один поп, злой как черт, крестя большевиков, на чем свет стоит. Его забраковали из-за косоглазия. Акулина, узнав, что Брыню взяли в пехоту, заголосила на четыре года. А зря! Брыня вернулся живой, здоровый, с целым иконостасом на груди и объявленный во всесоюзный розыск. Об этом он, разумеется, односельчанам не говорил, но друзья догадались сами. Вы тоже догадались бы, потому что каждый день, в течение трех месяцев, за Брыней приезжали люди в форме и с ордером на арест. И каждый день, Брыня объяснял служивым, что никуда не поедет, что тот особист сам налетел, шесть раз, на стену своего кабинета и стал инвалидом по неосторожности. А те служивые, которые вчера приезжали за Брыней, тоже неосторожно проехались по ступеням и переломали себе все кости. Вы, уж, ребята, будьте осторожны. По ступеням лучше не поднимайтесь, я и так вас прекрасно слышу. А то не дай бог, оступитесь на самом верху.

Через три месяца Брыню оставили в покое. То ли решили, что особист действительно сам виноват, то ли ордера на арест, которые Брыня отбирал и вешал на стену, закончились. Как бы там ни было, а Акулина засияла от счастья.

В середине пятидесятых, в деревню пришел Филька. Увидев людей, он снял старую солдатскую ушанку, поклонился и упал, потеряв сознание. Был он изможден, истощен и морально опустошен. Проведя одиннадцать лет в лагерях, он растерял всю тягу к жизни.

— Ничего, — сказал Брыня. — Если в долину войдет, то мы его в озере оживим, а если не пустит долина, то похороним по-человечески.

Долина пустила, озеро поправило здоровье, а деревня получила пятого жителя, правда пугливого, но работящего. Он каждое утро подметал деревню вдоль и поперек, мыл стекла даже в нежилых домах и смазывал петли на воротах долины.

Так, впятером, и жили, не тужили. Где-то там, за лесом, бурлила страна Советов, подходя к точке кипения, за которой парила страна Демократов. Народ ожидал перемен. Какими они будут, не предполагали даже те, кто усиленно обучался не сгорать со стыда; кто под бизнесом подразумевал не работу, а умение распределять денежные средства; кто тренировался обворожительно улыбаться и правдиво врать в глаза. Прозорливые красили себя и своих чад в рыжий цвет, а были и такие, кто учился падать с моста в реку. Любое умение, кроме трудолюбия, могло высоко поднять в будущем. Верили этому потому, что в Ставропольском крае выращивали нечто удивительное. Это нечто, могло отвечать шесть часов на вопрос: "Рядом с вами, ваша жена Раиса?", и так, толком, и не ответить. Представляете, что можно ожидать от такого руководителя? И что самое интересное, так это то, что дождались!!! Вышел он на трибуну, поправил очки и мягко сказал:

— Надо НАЧИТЬ и УХЛУБИТЬ!

И все ломанулись! Начали с виноградников и Чернобыля, а углубили отпуском цен и задержкой зарплаты. Китайцы, от зависти, отменили закон об одном ребенке и начали плодиться как кролики.

Зачинщика затерли, как когда-то Фофана. Хорошо, что жив, остался, а то была бы на Ставрополье деревня «Горбановка».

Все это, в деревне Фофанка, наблюдали по телевизору, любезно установленному Иваном Емелиным, хозяином долины. Наблюдали молча, без комментариев, лишь однажды, Брыня встал и начал собираться в дорогу.

— Ты далеко собираешься? — Спросила Акулина.

— В стольный град. — Ответил Брыня, подпоясываясь. — Надо, кой-кому, по ушам настучать.

— Побойся Бога, Брынюшка, они же свои, русские.

Это известие сразило Брыню. Он, в горестной думе, сел на лавку и просидел, так, неделю.

Из ступора его вывел мальчишка, лет семи. Он вошел в избу с однорогой козой и, тронув Брыню рукой, попросил:

— Дядь! Дай пожрать, если не жмот.

Брыня оглядел его с ног до головы. Лохматая голова, осторожный, взрослый взгляд, сурово сжатые губы, грязные футболка и штаны, и босые ноги в царапинах. Брыня встал с лавки, взял мальца за руку и сказал:

— Пошли к Ивану.

— Будешь драться, я убегу.

— Никто тебя пальцем не тронет. — Улыбнулся Брыня. — Пошли к Ивану, поешь по-царски.

— А ты, здесь главный? — Спросил паренек.

— Не-ка!

— А Иван не дерется?

— Не-ка!

— А мою козу не съедите?

— Ну, ты, сказанул! — Брыня опешил. — Полезное животное же. Молоко дает же.

— Же! — Удовлетворившись ответом, кивнул мальчуган.

После того, как брюхо паренька стало похоже на барабан, он поведал всем свою историю. Она была короткой, как и его жизнь. Зовут Колькой, воспитывался в детдоме, сбежал от хорошей жизни. В лесу подобрал козу, вернее, она сама к нему прибилась. Он хотел убежать от нее, но она так жалобно кричала, что пришлось взять ее в попутчики. Зато молоко у нее жирное, вкусное. Назвал Клеопатрой.

— Почему? — Спросил Брыня.

— Красиво же! — Ответил Колька.

— Философ! — Сказал поп и, глядя на свои уши, погладил Кольку по голове.

С приходом Кольки, деревня оживилась. Все-таки внучок появился, пусть и общий, но долгожданный. На каждого распределили обязанность по обучению Кольки. Поп учил философии, теософии и теологии. Пелагея учила природоведению, а точнее, ориентации в лесу и тому, что можно собирать в нем, не опасаясь за здоровье. Акулина учила кулинарии, а Филька психологии или адаптации в различных людских обществах. Но больше всего, Колька любил заниматься с Брыней. Тот обучал его воинским искусствам и истории. А случай с Кутузовым, вообще поднял, у Кольки, авторитет Брыни на недосягаемую высоту. Произошло это после повествования о войне двенадцатого года и личном участии Брыни в решающих сражениях. Колька побежал рассказать об услышанном старому Фильке. Через некоторое время, он подошел к Брыни и спросил:

— А, правда, что у Кутузова, не было глаза?

Брыня делал баклушу для будущей Колькиной ложки. Услышав вопрос, он чуть не рубанул по руке.

— Ктой-то тебе это сказал? — Вопросом на вопрос спросил Брыня и окинул всех подозрительным взглядом.

— Филька. — Бесхитростно ответил Колька.

Брыня посмотрел на Фильку. Тот быстро натянул шапку на уши и, отвернувшись в сторону, независимо засвистел.

— Филька, значит… — Брыня усмехнулся. — Он наговорит… Слушай его больше. Вот, что я тебе скажу, Коля! Был, у Кутузова, глаз!

Колька заворожено глядел на своего наставника. Здесь, в Фофанке, он наконец-то ощутил, что детство существует на самом деле, а не в сказках.

Все деревенские жители, в количестве шести человек и однорогой козы Клеопатры, пили, ели и обсуждали действия участников штурма долины. Омоновцы, смотрели в их сторону, кто с завистью, а кто с неприязнью. Но все проходит. Из автобуса вышли инспектор с командиром.

— Третий звонок! — Провозгласил Брыня.

Зрители стали лихорадочно дожевывать закусь.

— Рыбу жрете? А лицензия на лов рыбы имеется? — Инспектор остановился около бревна с остатками трапезы.

— Ты, давай, не отвлекайся. — Прочавкал Брыня. — Работай. Солнце еще высоко.

Инспектор плюнул под ноги и зашагал к крану, а точнее к его водителю, сидящему в кабине и, жующему бутерброд с колбасой. Командир омоновцев улыбнулся, глядя в спину инспектора, и подошел к своим бойцам.

Увидев подходящего, к МАЗу, налогового инспектора, водитель сунул, в бардачок, недоеденный бутерброд и, открыв дверцу, спрыгнул на землю. Они обошли Маз кругом, при этом, инспектор что-то говорил, а водитель кивал головой и вытирал ладонью губы. Потом инспектор подошел к воротам, а водитель залез в кабину.

— Давай! — Налоговый инспектор махнул рукой водителю крана.

МАЗовский кран, на стреле которого висел на цепи огромный, металлический шар, медленно двинулся к воротам. Все деревенские набрали воздуха в легкие, чтобы хватило для хохота, и застыли. Даже старый Филька, отказался от созерцания столба пыли и уставился на сине-желтый МАЗ, предварительно, покрутив пальцем у виска. Колька, чтобы лучше видеть, встал ногами на липу. Омоновцы отбежали подальше от ворот.

— Давай! Давай! — Инспектор тоже, на всякий случай, отошел к покореженному бульдозеру, оставшемуся с прошлого посещения деревни налоговиками, и закурил.

Кран подъехал к воротам и остановился. Водитель выпрыгнул из кабины, захлопнул дверцу и стал натягивать на руки брезентовые рукавицы.

— Давай шевелись! — Проорал инспектор. — Ты, что, ночевать тут собрался?

Парень быстро установил упоры, чтобы МАЗ не качало, или, не дай бог, не опрокинуло на бок, и юркнул в кабину крановщика. Стрела медленно повернулась влево, остановилась, покачивая шариком и, ринулась на ворота. Деревенские жители, в предвкушении зрелища, слегка оторвали свои задницы от липового бревна. Колька встал на цыпочки.

Металлический шар врезался точно в мемориальную табличку. Он громко дзенькнул и загудел от вибрации, передавая ее, через цепь, всему МАЗу. Тот, в свою очередь, мелко задрожал, откинул на землю дверцу кабины крановщика, а следом вышвырнул самого крановщика, смешно трясущегося и сжимающего руками виски.

Со стороны бревна грянул дружный хохот. Но это было еще не все! Шар, гудя, полетел в обратную, от таблички, сторону, дернул цепью, вследствие чего лопнули все шины МАЗа и, порвав все связи с краном, устремился в сторону двух омоновцев. Те стояли не шевелясь, храбро взирая на приближающуюся неприятность, и только серо-голубоватый камуфляж, начал темнеть, начиная от развилки ног и вниз.

Но, похоже, что в полете, шар решил, что на сегодня развлечений хватит и только так, можно было объяснить то, что, не долетев до бойцов всего один метр, он зарылся в землю по самое ушко, за которое уцепился, радостно звенящий обрывок цепи. Земля дрогнула и оба омоновца мужественно ударились оземь, но, к удивлению шара, добрыми молодцами так и не стали.

Зрители радостно завыли и повалились друг на друга. Только Брыня стоял на ногах и гукал как филин, показывая пальцем на лежащих бойцов.

Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения омоновца Куценко. Он вскочил на ноги и бросился к Брыни с криком:

— Мордой в землю! Руки за голову!

Подбежав к Брыне, который и не думал ложиться на землю, Куценко уткнул ему в живот ствол автомата и рявкнул:

— Я сказал лежать, так-то твою раствою!

Брыня посмотрел на ствол автомата, взял его, брезгливо, двумя пальцами, и загнул вниз, как пластилиновый. Затем посмотрел на офонаревшего бойца и ласково спросил:

— А "Прощание Славянки" сплясать не надо?

В этот момент подбежал запыхавшийся командир. Он оттер своего Куценко от Брыни и, повернувшись к деду умоляюще произнес:

— Не сердись, отец. Молодой он еще, горячий.

— Да ладно, капитан. — Добродушно ответил Брыня. — Сам вижу, что зелен он еще. — И, указав пальцем на мокрые штаны бойца, добавил: — Влага в голову шибанула.

Он положил руку на плечо капитана, отчего тот прогнулся, как на разгрузке картофеля, и подтолкнул его к бревну.

— Налейте воеводе, — крикнул он Акулине. — Двести пятьдесят фронтовых.

Не успел кадык капитана сделать третий «глок», как к бревну подлетел инспектор.

— Вы, что, себе позволяете, капитан? — Зашипел он. — Я вынужден буду написать об этом в рапорте.

Командир омоновцев спокойно допил свои фронтовые, выдохнул в лицо инспектору и, поводив пальцем, выбрал толстый, пожелтевший, соленый огурец.

— А я… — Он с треском откусил треть огурца и долго жевал. — А я напишу, что выпил с горя, потому что вы получили взятку от хозяина долины, а с нами, — капитан показал на своих бойцов, — не поделились.

— Да как вы смеете? — Возмутился инспектор и посмотрел на омоновцев.

Те стояли с таким видом, что если им тоже нальют, то они подтвердят слова своего командира. Брыня махнул им рукой и крикнул:

— Подходи, парни, к столу. Брататься будем.

Бойцы повеселели и бросились к бревну, как в атаку. Водитель МАЗа, все еще сжимая голову руками, постарался от них не отстать. Инспектор тоже хотел протиснуться, но Брыня зыркнул на него и аппетит пропал напрочь. Униженный и злой, он был вынужден ретироваться к автобусу.

Через десять минут, когда все было выпито и съедено, Брыня обнялся с каждым бойцом, пожелал приезжать еще, и помахал на прощание в след, изрядно вилявшему, автобусу.

— Хорошие ребята, эти момоновцы. — Высказал свое мнение старый Филька, глядя, как два столба пыли движутся навстречу друг другу.

Брыня хотел его поправить, но, взглянув на Фильку, махнул рукой.

— Хорошие. — Согласился он. — Только нервные.

— Это потому, что они подневольные. — Сказал Филька и натянул шапку на уши, по сложившейся традиции.

— Подневольные. — Согласился Брыня. — А жаль. Потому что человек должен уметь желать справедливого и уметь осмеливаться делать то, чего требует его совесть!

Все посмотрели на него. Колька подошел к Брыни и дернул его за полу телогрейки.

— Красиво сказал! — Он восхищенно глядел на своего учителя.

— Это не я сказал. — Брыня потрепал Кольку по голове.

— А кто? — Колька не верил, что кто-то мог быть умнее Брыни.

— Нам это волхвы вдалбливали в головы, когда мы с Илюшей у них учились. — Улыбнулся Брыня. — И так вдолбили, что ничем не выдернуть.

— А волхвы, это попы?

— Ха! — Брыня рассмеялся. — Попы им в подметки не годятся. Хотя… — Он почесал затылок, что-то вспоминая. — Встречался я с Сергием Радонежским и Серафимом Саровским… Пожалуй, некоторые попы не уступают волхвам.

— А волхвы тебя молитвам учили?

— Они меня учили родную землю защищать и родной народ. Это сейчас учат молитвам и смирению, а когда припечет, то зовут голову сложить. А когда-то, учили славянскому ратному искусству и свободолюбию, чтобы и Родину защитил и жив остался. Вот так вот, Коля. При князьях все были свободными, даже смерды. А пришла демократия и все стали подневольными, даже воины.

Брыня махнул, в сердцах рукой, и пошел к бревну. Перебрав, пустую тару, он тяжело вздохнул. Колька подбежал к нему и прильнул щекой к руке Брыни.

— Деда Брыня! — Всхлипнул он. — Не убивайся ты так!

— Не боись, Колька. — Брыня погладил его по голове свободной рукой. — Мы с тобой еще увидим такую Русь, какую и греки боялись и ромеи, а викинги считали за честь служить у наших князей рядовыми дружинниками.

— Подъезжают к повороту! — Старый Филька, следящий за столбом пыли, торопился как мог к бревну. — Слышь, Брынь? Подъезжают!

— К нам шапито! — Громогласно объявил Брыня. — Занимайте места, согласно пожизненным абонементам!

Фофановцы быстренько расселись на бревно. Только старый Филька остался стоять, чтобы не прозевать момент появления гостей. Он медленно отступал к бревну, не сводя глаз с двигающегося ориентира, в виде пыли. Филька уперся в бревно в тот момент, когда из-за деревьев выехал большой черный внедорожник.

— Вот это да. — Прошептал Филька и сдернул с головы шапку.

— Что там еще? — Спросил Брыня, сидевший спиной к машине.

— Може президент, а може бандиты. — Ответил Филька, прижимая к груди свою ушанку.

— А не один ли черт? — Брыня поднялся с бревна и, развернувшись, посмотрел из-под ладони на приближающуюся машину.

— Да ты что, Брынюшка?! — Акулина округлила глаза. — Разве ж можно, сравнивать президента и бандитов?

— А не один ли черт? — Повторил Брыня, глядя уже на Акулину.

— Упрямый, ты, Брыня. — Вздохнула Акулина. — Президент о стране радеет, а бандиты о своем кармане. Как же можно их равнять?

— Я их не равняю. — Отмахнулся Брыня. — Ихние дела их равняют. И запомни раз и навсегда, что страна, это, прежде всего люди. Вот я и смотрю, как президент о тебе с Пелагеей радеет. Пенсии нет, потому как вроде бы мы и не живем, а налог на землю и избу дерут. Колька от президентской заботы, аж распухнет скоро.

— Колька же не голодает! — Возмущенно перебила его Акулина.

— Правильно! — Брыня не возражал. — Только кормит его, Ванька. И нас кормит Ванька. И налоги за нас платит. И электричество каждый год проводит, а они, — он ткнул пальцем в сторону Мухосранска, — президентские помощники, каждый год обрезают, потому что не положена самовольная проводка электричества. Я вот что подумал… — Брыня почесал затылок. — Если мы, как бы, не живем, то значит мы мертвецы? А если мы мертвецы, то почему они нам покоя не дают? А может бандиты гуманнее властей? Ну и чертовщина в стране!!!

— Здравствуйте, господа.

Они, все-таки, прозевали, как подъехала машина, и как из нее вышел незнакомец. От неожиданности, Брыня забыл, что он говорил своим друзьям. Он тупо уставился на незнакомца. Тот стоял прямо, немного вздернув подбородок и слегка оттопырив нижнюю губу, что придавало, его лицу, брезгливое выражение. На нем был, отлично сшитый костюм из дорогого, серого материала, дорогой галстук, серая сорочка и туфли ручной работы. Он ждал. Пауза затягивалась. Было видно, что этот человек, не привык к такому отношению к себе, но он, так же, понимал, что никто его сюда не приглашал, и хлебом-солью встречать не обещался. Он подождал еще немного и, окинув глазами фофанцев, повторил:

— Здравствуйте господа!

При слове «господа», Филька надел свою шапку и гордо выпрямился. Потом, немного подумав, низко поклонился незнакомцу. Тот слегка стушевался, приняв действия Фильки, как должное, но слишком.

— Я хотел бы поговорить с господином Емелиным, Иваном Ивановичем. — Продолжил он контакт с деревенскими жителями и остановил взгляд на Брыне, потому что все смотрели на него.

— Ага! — Очнулся Брыня. — Так это вам туда, в долину. — Он указал кивком головы.

Незнакомец поблагодарил кивком головы и уверенно пошел к воротам. Чтобы не быть посмешищем для деревенских, он на ходу постарался обнаружить звонок, но не найдя оного, смутился. Подойдя к воротам, незнакомец обернулся и посмотрел на Брыню.

— Открывайте и заходите! — Брыня угадал молчаливый вопрос. — У нас в деревне все по-простому.

Незнакомец опять поблагодарил кивком головы и толкнул ворота. Створки открылись, гость сделал несколько шагов и скрылся в долине.

— Ни фига себе! — Вид у Брыни был растерянный.

В этот момент, с неба спикировал сокол и устремился к воротам. Прошмыгнуть ему не удалось, потому что ворота оказались проворнее. Они захлопнулись, сокол врезался в них и упал в пыль.

— А это еще нифигей!!! — Воскликнул Брыня.

— А почему, деда? — Спросил Колька.

— Потому, что эта птичка несла зло долине, а этого не может быть. — Брыня выдохнул, качая головой. — Надо взглянуть на эту птичку.

Но не успел он сделать и пару шагов к соколу, как тот встрепенулся, подпрыгнул и взлетел ввысь.

— Слушаю! — Голос был властный. Такими голосами обладают, как правило, министры внутренних дел или обороны. Тон голоса сохраняется даже тогда, когда их обладатели переходят из разряда действующих, в разряд бывших.

— Докладывает «Сокол». Объект из дома поехал к известной гадалке. Пробыл там сорок три минуты и отбыл из Москвы. Гадалку допросили. Узнали адрес, куда она посоветовала обратиться объекту за помощью.

— Значит он, все-таки, ищет детектива?

— Да.

— Где гадалка?

— Ее отправили к мальчишке. Правда… — «Сокол» замолчал.

— Что «правда»?

— Она пропала. По дороге. Из клетки. Прямо мистика какая-то.

— Что объект? — Хозяин властного голоса был спокоен.

— Приехал в деревню Фофанка, Мухосранского района. Ищет Емелина Ивана Ивановича. Зашел в ворота какой-то долины. Сокол попробовал проникнуть за ним, но не смог. Опять мистика, хозяин.

— Аномалия.

— Что? Не понял.

— Продолжайте вести наблюдение за воротами. В них вошел, в них и выйдет. Проследите, кто выйдет с ним или после него.

— Да, хозяин. Все сделаю, не беспокойтесь!

— А я и не беспокоюсь. — В голосе хозяина промелькнуло то, что будет, если не сделать так, как он сказал.

В трубке раздались короткие гудки. Высокий, плотный парень, лет тридцати пяти, посмотрел на экран телефона.

— Козел! — Выдохнул он, вспоминая последнюю фразу хозяина.

Сзади захлопнулись ворота. Гость стоял и не верил глазам своим. Только что, он находился в лесу, через который ехал по ухабам больше часа, а стоило пройти в ворота, как ландшафт полностью сменился. Толкая ворота, он рассчитывал попасть на крестьянский двор, а не в другой мир. Он стоял на тропке, которая вилась плавными изгибами под уклон. Внизу раскинулась величественная долина, уходящая за горизонт. Слева и справа, ее чуть-чуть сжимали горы, не слишком высокие, чтобы на вершинах лежал снег, но и не такие низкие, чтобы зарасти лесом до самого верха. Он покрывал склоны только на две трети. Тропинка спускалась к озеру. Таких красивых озер, ему еще не приходилось видеть. Оно казалось изумрудным. В озеро втекала река, золотистого цвета. Она брала начало где-то в горах, возвышающихся слева от долины, змеилась по ней, расширяясь, и вливала свое золото в озерный изумруд. У озера, со стороны гостя, стоял терем, выполненный в лучших традициях древней Руси.

Он повернул голову в сторону ворот, как бы подумывая вернуться назад, но вероятно вспомнил о том, что привело его сюда, и быстро пошел по тропинке к озеру. Идти пришлось почти двадцать минут. Где-то на середине пути, к нему пришла глупая мысль о бесполезности всего того, что он предпринимал последнее время, но, вспомнив о внуке, он придавил ее, не развивая до безысходности.

Терем оказался очень высоким. Окна начинались со второго этажа, должно быть низ предназначался для каких-то хозяйственных помещений. Он стал обходить его слева, чтобы найти вход вовнутрь, и увидел первых обитателей долины. Ими оказались двое. Парень, лет двадцати пяти и, неопределенного возраста мужичок, до самых глаз заросший бородой и лохматой шевелюрой. Парень был одет в серые шорты и серую рубаху, а мужичок в старомодном пиджаке, поверх косоворотки и в штанах в полоску. На ногах у обоих были кроссовки. Они сидели на траве, прислонясь спиной к большой, просто огромной бочке, и играли в карты. Бочка лежала на боку. Сделана она была из дубовых досок, стянутых медными, надраенными до блеска, обручами. Гость подошел поближе.

— Здравствуйте господа.

Игроки продолжали играть, как ни в чем не бывало.

— Здравствуйте господа! — Произнес он громко, чтобы на него обратили внимание.

Игроки бросили карты на траву и встали на ноги. Мужичок ростом доходил парню до груди.

— Здравствуй добрый, странный человек. — Ответил парень и повернулся к мужичку. — Давненько у нас таких не было.

Мужичок кивнул головой и заулыбался.

— А почему странный? — Спросил гость.

— Понял, Никанор? — Обратился парень к мужичку. — Почему странный, а не добрый?

— Это к Диогену. — Ответил мужичок и стукнул кулаком по бочке. — Слышь? Диоген! К тебе философ пришел, в галстуке!

В бочке что-то загрохотало, потом зазвенело, ухнуло в донышко, которое отлетело на траву и из нее, матерясь и протирая глаза, вышел карлик. Торс у него был похож на квадрат, руки крепкие, волосатые. Шеи почти не было, а голова непропорционально большая, лохматая и бородатая. Ноги короткие, слегка кривые. На нем была белоснежная футболка, с нарисованной стодолларовой банкнотой и баскетбольные трусы такой расцветки, что только русский человек способен охарактеризовать этот цвет.

Русский язык недаром считается самым великим и могучим. Для русского языка нет ничего невозможного. Любой другой язык бедноват, чтобы объяснить необъяснимое. Чужеземцы, встретив таинственное, только разводят руками и застывают в ступоре, а русский глянет мельком, охарактеризует одним словом и пойдет дальше. Причем, это слово, сказанное мимоходом, переводит чужеземцев из состояния ступора в полный восторг. И таинственное, для них, становится сразу понятным. И что характерно, так это то, что все с малолетства знают, что пимпочка или фитюлька — это мелкая деталь; хреновина — это кувалда, рычаг, а то и лопата (все зависит от деятельности); фиговина — это вообще дрель или лобзик. Мы и в математику ввели свои специальные термины. Даже в детском саду знают, что "до едрени фени" больше, чем "до фига", а "мама не горюй" стремится к бесконечности. Есть в русском языке даже мистические слова. Диапазон их применения безграничен. Объяснить действие этих слов невозможно. Они просто действуют и научного объяснения, этому, нет. Бывало, идет человек и, бац! Поскользнулся! Если успел до падения произнести магическую фразу, то можешь вставать и продолжать движение. Ну, а если сказал, ту же фразу, после падения, то тебе, тогда, к хирургу. Или, скажем, кольнуло. Успел сказать — отпустило, не успел — под капельницу. А бывает, что двух слов не можешь связать, а вставил эту фразу и как поэму прочитал. Или потерял что-то, а найти не можешь. Произносишь, эмоционально, имя одного из забавных зверьков, "Екарный бабай", "ядрена вошь" или "ешкин кот", и потеря находится. И если на вопрос никто не может ответить, то русский всегда знает, что «хрен» самый эрудированный во всей вселенной.

Кстати о хрене. Это морковка альбинос с мутировавшей ботвой. Применяется в пище и разговорной речи. Может служить в виде подарка. Виновнику торжества так и говорят: "Хрен тебе!". Может быть попутчиком, собеседником или просто напарником. Таких стараются оставить в покое, а окружающим объясняют, что, мол, с ним находится хрен. Между прочим, наличие хрена, указывает патологоанатомам на то, что перед ними самец. Но это так, к слову. Хреном можно зашибить. От хрена можно заразиться, или попросту, охренеть. Хрен присутствует на всех мероприятиях и, если человеку плохо видно, то он так и говорит, что ни хрена не видно. Если где-то перебор, то говорят: "До хрена!". Если нечего взять, то берут от хрена уши. Хрен может быть в шляпе, в очках или в кожаном пальто. Если хрен не поддается идентификации, то это хрен с горы. Если хрен затмил своей фигурой солнце (здесь о мании величия), то его деятельность называется «хренотень». Хрен является радушным хозяином и может принять любое количество гостей, посланных к нему.

О пищевых достоинствах хрена можно сказать, что он не слаще редьки. Русский человек имеет право менять хрен на фигу, в зависимости от образования. Хотя все это — один хрен!

Гость был русский. Ну, может быть, не совсем на сто процентов (а кто у нас чистокровный?), но мать у него была русская. Правда, отец немного подкачал, он был юрист, но тут, уж, ничего не поделаешь.

"Офигительная расцветка!!!" — Подумал гость, гордясь собой и генами, доставшимися от матери.

Гном Диоген (а это был гном, а не карлик, как подумал сын юриста), выпрямился во весь свой метр с кепкой и, окинув незнакомца взглядом из-под лохматых бровей, произнес:

— Заходи! Только пригнись, а то всю философию вышибет. — Он стукнул ладонью по дубовым доскам, из которых была собрана бочка. — Мореный! Полная амнезия от контакта.

Амнезия, в планы гостя, не входила, поэтому он выпалил скороговоркой:

— Я ищу господина Емелина Ивана Ивановича.

Оба коротышки уставились на парня.

— И кто же вам посоветовал искать меня? — Спросил парень.

— Одна ясновидящая. — Незнакомец немного смутился. — Она назвалась Бабой Ягой, но я думаю, что это псевдоним и, к тому же, крайне неудачный.

Услышав имя ясновидящей, Иван с Никанором переглянулись. Потом Иван хмыкнул и спросил:

— А почему же неудачный?

— Видите ли… — Гость помолчал, что-то вспоминая. — По роду деятельности, я не могу, да и времени у меня нет на то, чтобы заниматься поисками ясновидящих. Поэтому я поручил это своим людям. Они и нашли… э-э, Бабу Ягу. Она действительно оказалась ясновидящей. Другие только пыжились, а на самом деле, обычные шарлатаны. Зато имена у них были звучные. Люди к ним, как на мед летели. А у Бабы Яги посетителей не было. Я думаю, что виной тому, взятый псевдоним. — Незнакомец замолчал, глядя на Ивана.

— Жива, значит, старушка. — То ли спрашивая, то ли утверждая, прошептал Иван. — Добрую весть, уважаемый, принесли вы в нашу долину. Это дело надо отметить! — Он повернулся к Никанору. — Беги в терем, накрывай стол.

— Гудим? — Никанор расплылся улыбкой.

— Гудим, Никанор, гудим.

— У-у-у! — Загудел Никанор и помчался к терему.

— Брыню позови! — Крикнул Иван удаляющемуся Никанору и, повернувшись к гостю, пояснил. — Пусть дед порадуется. Они с Ягой давние друзья. А то, что посетителей у бабки нет, то это временно. Главное, что она проснулась. Теперь на Руси рожать будут, со страшной силой. Она, ведь, покровительница рожениц. — Он взял незнакомца под локоть. — Пойдем к озеру. Умоешься с дороги, болячки смоешь. Озеро у нас целебное.

— Я, вообще-то, по делу приехал. — Сказал незнакомец, но к озеру пошел. — Я хочу вас нанять.

— Ну, я не нанимаюсь. — Иван, проходя мимо бочки, стукнул по ней кулаком. — Эй, Диоген! Иди в терем! Праздник у нас.

В бочке что-то загрохотало, потом зазвенело, ухнуло в донышко. Иван с гостем подождали, когда Диоген отматерится и протрет глаза.

— Какой праздник-то? — Заинтересовано спросил он у Ивана, глядя на гостя.

— Крестная моя проснулась. Должно быть, на каменном поясе капища оживают. — Он потянул гостя к озеру, но тот стоял, как вкопанный. — Вы что застыли, уважаемый? Пойдемте, умоетесь и сами поймете, что за озеро у нас.

— Подождите. — Незнакомец освободил руку. — Вы сказали, что не нанимаетесь. Я правильно понял?

— Совершенно правильно.

— Тогда я не стану отнимать ваше время. Да и свое тоже. Я и так, его, достаточно потерял.

— Не понял? — Иван растерялся. — Вас же ко мне моя крестная направила.

— Она сказала, что вы мне поможете. Даже не так. — Он помотал головой. — Она сказала, что только вы мне сможете помочь.

— Ну, так в чем же дело?

— Вы же не хотите, чтобы я вас нанимал.

— А-а-а! — Улыбнулся Иван. — Понял! Я не нанимаюсь, это верно. Я имею в виду деньги. Но помочь хорошему человеку, это дело святое.

— Так вы поможете мне?

— Конечно! Тем более бабка сказала, что только я и помогу.

— Да, но я еще не сказал, какое у меня дело.

— А какая разница, вы же плохое не предложите.

— А вдруг?

— Тогда бы вы не смогли войти в долину. — Иван глянул гостю в глаза. — А теперь пойдемте, умоетесь, и все тревоги уйдут.

Когда они, умывшись озерной водой, вошли в горницу, их уже там ждали. Посреди комнаты стоял огромный стол, весь заставленный посудой. За столом сидели, уже знакомые гостю Никанор с Диогеном, и какой-то крепкий дедок. Никанор сидел во главе стола, держа в левой руке расписную деревянную ложку, а правой подпирая голову. Диоген, сидевший слева от Никанора, подпирал голову обеими руками. Крепкий дедок голову не подпирал. Он откинулся на спинку резного стула и разглядывал что-то на совершенно чистом, выскобленном до блеска, деревянном потолке. Весь их вид говорил, что они устали ждать. Как только Иван с незнакомцем переступили порог, взгляды, сидевшей за столом троицы, обхватили их со всех сторон и потянули к столу. Иван сел рядом с Брыней, а гостю пришлось обосноваться около Диогена.

— Ну-с, други! — Иван потер ладонью о ладонь. — Давайте познакомимся с нашим гостем и закрепим это знакомство добрым хмелем. Меня зовут Иван.

— Володя. — Произнес гость и, спохватившись, поправился: — Владимир Вольфович Журиновский.

— Никанор. — Никанор вышел из-за стола и сделал два реверанса.

— Диоген. — Сказал Диоген и пригладил бороду, заплетенную в косичку.

— Брыня. — Брыня протянул руку для пожатия.

Журиновский сделал ответный жест и очень-очень пожалел об этом. Пожалел до такой степени, что ему, вдруг, захотелось жареной картошки с солеными огурцами и черной икрой.

— Никанор! — Иван подмигнул мужичку. — Командуй!

Никанор засунул ложку за ремешок, которым была стянута на поясе косоворотка, и достал, из правого кармана пиджака, огромный чугунок. Владимир Вольфович не успел удивиться тому, как такой огромный чугунок, мог поместиться в кармане пиджака, а Никанор уже вытряхивал из чугунка в его тарелку, жареную, покрытую золотистой корочкой, аппетитно пахнущую, картошку. Журиновский вопросительно посмотрел на Ивана.

— Я его сам, иногда, побаиваюсь. — Перегнувшись через стол, шепотом ответил Иван, на немой вопрос.

А Никанор, тем временем, насыпал соленых огурчиков, в большую, смахивающую на тазик, миску, стоящую в центре стола. Заполнил черной икрой, под завязку, вазу для конфет, справа от Журиновского. Плюхнул, перед Диогеном, банку бычков в томате, отчего тот блаженно зажмурился. Брыне достался огромный бифштекс, закрывший полностью его тарелку. Иван получил жареную треску в кляре. На свое место, Никанор любовно выложил горку пареной репы и, немного подумав, венчал ее пучком укропа. Когда все получили то, что хотели, снедь, из чугунка, стала вылетать самопроизвольно, заполняя пустующую посуду. Разнообразие пищи было фантастическим. Во избежание перебоев в работе сердца, Владимир Вольфович решил не верить своим глазам.

— Ну что? — Иван налил водку, в рюмки, себе и гостю. Подождал, когда Брыня наполнит свою братину, Никаноров стакан и Диогенову пиалу, и поднял свою рюмку. — За хорошего человека!

Журиновский хотел возразить, но смог только выдохнуть, потому что все лихо осушили свои емкости и набросились на еду. Он осторожно выпил и удивленно крякнул. Водка была высшего качества. Он, уже смелее, попробовал картошку. Так умела готовить только его бабушка. Когда она умерла, он перестал, есть картошку, потому что все, что ему предлагали, было жалким подобием кулинарного искусства его бабули. Икра была на много вкуснее, чем в буфете Белого дома. Владимир Вольфович посмотрел на Никанора. Тот брал репу правой рукой, отправлял ее в рот и, закрыв глаза, тщательно пережевывал. Ложка, которую он держал в левой руке, была не у дел. Журиновский перегнулся через стол и тихо спросил у Ивана:

— А зачем ему ложка? — Он кивнул на Никанора.

— Так он же домовой. — Иван тоже посмотрел на жующего Никанора. — Это его атрибут.

— Домовой? — Гость был явно озадачен. — А Диоген кто?

— Диоген гном, Брыня витязь, а я дурак. — Иван поднял вверх указательный палец. — Потомственный.

Аппетит, почему-то пропал. Владимир Вольфович рассматривал жующих сотрапезников.

"Бред! — крутилось у него в голове. — Палата номер шесть! Сумасшедший дом!"

Он уже начал жалеть, что поверил бабе Яге, что приехал сюда без телохранителей, что, вообще, приехал сюда. Вдруг он вспомнил, что в лесу, его остановили разъяренные омоновцы, которые, увидев корочки депутата, извинились, но разозлили. Судя по дороге, они возвращались отсюда, а, судя по их настроению, они здесь потерпели фиаско.

— За то, что хорошо сидим!

Журиновский огляделся. Пока он размышлял, емкости уже наполнили, и Диоген произнес тост. Он взял свою рюмку и одним глотком, выпил ее. В голове немного прояснилось. Зачерпнув полную ложку икры, он отправил ее в рот. На душе потеплело.

— По дороге сюда, — обратился он к Ивану, — мне попались омоновцы. Они к вам в гости приезжали?

— Они не могут ко мне в гости зайти. — Доверительно поведал Иван. — Долина их не пустит.

Он посмотрел на Брыню, который рассказывал какую-то хохму Никанору, а тот укатывался, держа ложку так, чтобы не забрызгать слюной.

— Брыня. — Позвал Иван. — Говорят, омоновцы были?

Брыня повернул на Ивана улыбающееся лицо.

— Ага! — Сказал он и выпил содержимое своей братины. — Очередной налоговый набег.

— Понятно! — Иван улыбнулся Владимиру Вольфовичу. — Налоги выбивать приезжали.

— А вы не платите налоги?

— А что? — Вопросом на вопрос ответил Иван. — Я должен платить?

— По закону вы должны платить. — Голос Журиновского был тверд и решителен. — Все должны платить налоги.

— Да я не спорю. — Иван налил водки себе и собеседнику. — Только хотелось бы знать, за что платить?

Журиновский вздохнул, взял рюмку, выпил и заел икрой.

— Государство проявляет заботу о своем народе, воспитывает, лечит, дает образование, растит. На что оно должно это делать, если никто не будет платить налоги?

— Насколько я знаю, за все вами перечисленное, народ платит сам, да и защищает себя сам. Вот где, скажем, ваш внук учится?

Владимир Вольфович сразу как-то сник. Он замолчал, затравлено оглянулся и приблизил свое лицо к лицу Ивана.

— Я бы хотел с вами поговорить о внуке.

— Все дела завтра. — Оборвал его Иван. — Сегодня отдыхаем. Так, где ваш внук учится?

— В элитной школе. — Нехотя ответил Владимир Вольфович.

— О как! — Воскликнул Иван. — А чем же вам не нравится бесплатное образование?

— Понимаете? Мое положение… — Вольфович вздохнул. — Обязывает…

— Понимаю. — Успокоил его Иван и налил себе и собеседнику. — Вы ситуацию в стране создали такую, чтобы положение обязывало. Чтобы все видели — кто вы и кто народ. А лечитесь вы, в какой поликлинике?

— Зря вы так. — Обиделся гость. — Я сам все прекрасно вижу. Но у государства денег на все не хватает.

— Тогда давай выпьем. — Иван поднял стопку. — За то, чтобы у положения, не было обязательств.

Они выпили.

— Значит, говоришь, денег нет, потому что налоги не платят? — Спросил Иван, закусывая огурцом.

— Угу! — Кивнул Вольфович, жуя бутерброд.

— Ну, вы бы так и сказали на всю страну. — Предложил Иван. — Чтобы народ не роптал. Ну, к примеру, я даже не знаю. — Он почесал голову. — Скажем: вот столько у нас денег. И общую цифру. Вот столько уходит на образование, и цифру, включающую содержание школ и школьных столовых. Вот столько уходит на медицину, и цифру. Вот столько уходит на детские дошкольные учреждения, и цифру. Вот столько уходит на Думу, правительство, президента. И цифру, включающую буфеты и их персонал; спецбольницы, санатории, дачи, места для охоты и рыбалки и их персонал; авто, авиа, водный и железнодорожный спецтранспорт и их персонал; охрана, командировки, бронь на билеты, всевозможные депутатские залы, рауты, саммиты и т. п. и их персонал. Зарплату, я думаю, можно не включать. Пусть это будет коммерческая тайна. Хотя она, по сравнению с прожиточным минимумом, вами же установленным, слишком тяжелая. И общую цифру.

— Это невозможно! — Вольфович смотрел на Ивана вытаращенными глазами. — На это никто не пойдет.

— Да? Тогда давай выпьем. — Иван стал наполнять стопки. — Давай за то, чтобы цифры не были страшными до такой степени, что из-за этого их даже невозможно озвучить, без последствий.

Гость не отвечал. Он все так же, вытаращив глаза, смотрел на Ивана.

— Ага. — Иван понял, этот взгляд по-своему. — Согласен. Тост крамольный. Тогда давай выпьем за то, чтобы наш народ жил так, чтобы не боялся никаких цифр. А?

Вольфович опрокинул стопку.

— Я понимаю. — Сказал он. — Но поверьте мне, мы стараемся изо всех сил.

— Угу. — Согласился Иван, хрустя огурчиком. — Только тут фигня одна есть.

— Какая, простите, фигня?

— Нехорошая фигня. — Ответил Иван. — Как вы знаете, что в каждом городе есть городской совет.

— Естественно. — Согласился гость.

— Это, своего рода, местный президент, правительство и Дума. — Продолжал Иван. — Они смотрят на вас и дербанят городской бюджет так же, как вы государственный. Чем они хуже вас?

— Они отчитываются за каждый рубль.

— Так и вы отчитываетесь за каждый рубль. — Иван пожал плечами. — И как это помогает народу жить?

Вольфович тяжело вздохнул.

— Я тоже не знаю. — Прокомментировал Иван молчание собеседника. — И у всей этой фигни, есть свои последователи.

— Какие, еще, последователи? — Не понял Журиновский.

— Ну, скажем, милиция. — Иван стал разливать. — Они видят, как вы имеете народ, и тоже имеют его. И на дорогах, и на тротуарах, и на вокзалах, и где только не имеют. Я не говорю об отделениях милиции. Там они имеют народ с особым цинизмом.

— Но не все же такие.

— Не все! — Иван протянул Вольфовичу стопку. — Возьмем, к примеру, тебя. Ты замешан только в легких потасовках. А это, на фоне всего, невинная шалость. Даже можно сказать так: как птичка какнула. Другими словами: если Вольфович кого-то стукнул или облил, то это к деньгам.

Иван поднял стопку.

— Давай за народную мудрость. — Он выпил и потянулся за огурцом. — Значит, все платят налоги?

— Ну… — Журиновский замялся. — Вообще-то, если есть возможность не платить налоги, то и не платят. Но по закону должны платить все.

— Законы как деньги. — Возразил Иван. — Чем меньше законов, тем больше их ценят, и наоборот, чем больше законов, тем меньше их ценность. А когда законы лепят как снежки зимой, то происходит инфляция законов. А вы их настрогали, как снежинок. И потом, закон должен быть для всех одинаков. А у нас, верхи, имеют неприкосновенность. Вы, что ж думаете, что наш народ глупее вас? Вы себе присвоили право неприкосновенности, и они для себя стараются. Конечно им тяжелее, чем вам, но зато они закаленнее. И вообще, Вольфович, не парься! Нужны вам налоги, приходите и забирайте. Я, что ли, должен сам их тащить?

— Но вы же говорите, что к вам в долину не войти?

— Во-о-о! — Иван вытянул шею. — Видишь? Вот и скажи мне, дураку, сколько налогов нам платит Монако?

— А при чем здесь Монако? Монако не является территорией России.

— Вы хотите сказать, что налоговый инспектор с вооруженным ОМОНом туда войти не может?

Владимир Вольфович сообразил.

— Так у вас другое государство? — Спросил он. — А почему тогда к вам такие претензии от налоговой?

— Отвечаю по порядку. — Иван загнул один палец. — Государство мое Русь, а я Русич. Претензии от налоговой из-за нездорового интереса к летописям, — загнулся второй палец, — и из-за природной жадности. А ведь именно чиновники, самые злостные неплательщики налогов. Потому, что только им дают взятки. Другим слоям населения взяток не положено.

— Вы сказали летописи? А при чем тут летописи.

— Ну, это просто. — Иван усмехнулся. — В трудные времена России, долина помогала золотом, изумрудами, рубинами. В долине этого навалом. Последний раз это было в Великую Отечественную. Долина дала деньги на танки и самолеты. Ну, а в России, сами знаете, все записывается. При монархии нас не трогали. Благородство не позволяло. Советы благородных вывели. Да и у вас, демократов, с этим туговато.

— Чем же можно заинтересовать, чтобы люди добровольно платили налоги?

— Это вы, меня дурака, спрашиваете? — Иван засмеялся. — Простите за мою несдержанность, но это действительно смешно. — Он налил себе и Журиновскому водки, легонько стукнул своей рюмкой о рюмку собеседника, выпил махом и хрустнул огурчиком. — Способов тьма, и все они действенны.

Владимир Вольфович, задумчиво, взял свою рюмку, повертел ее в руках и, выпив содержимое, аккуратно поставил ее на стол. Иван протянул ему бутерброд с черной икрой. Журиновский кивнул головой, благодаря, и стал медленно, с наслаждением, жевать. Икра ему нравилась.

"Интересно! Где они ее берут? Может в озере ловят?"

— И вы можете назвать, хотя бы, пару способов? — Спросил он, доев бутерброд и промокнув губы салфеткой.

— Легко! — Иван взял в руки бутылку водки и вопросительно посмотрел на Журиновского.

— А мы не слишком торопимся? — Спросил тот, глядя на запотевшее стекло.

— С такой-то закусью? — Вопросом на вопрос ответил Иван. — И потом, что вы волнуетесь? Переночуете у нас, а утром расскажете, что вас привело в нашу долину.

— А-а-а! — Владимир Вольфович махнул рукой. — Давай! Водка отличная, а такой икры, я вообще не ел.

— Вот и чудненько! — Хозяин стал разливать по рюмкам водку. — Пейте, ешьте! — Он поднял свою рюмку и посмотрел на Журиновского. — Когда еще будете у нас? Так что пользуйтесь.

— Там у меня водитель…

— Это мы в раз! — Иван посмотрел на домового. — Никанор, дружище! Сделай доброе дело. Накорми водителя и на ночлег определи. Брыня. Помоги ему. Сделаете и сразу возвращайтесь.

Брыня с Никанором ушли. Владимир Вольфович проводил их, окосевшим, взглядом. Обитатели долины нравились ему все больше и больше.

"Славные парни! — Подумал он. — Хоть и гномы".

Он посмотрел на Диогена. Тот метелил все подряд, оставляя нетронутым салат, который стоял прямо перед ним.

"На десерт бережет. — Подумал Журиновский".

— Давай, Вольфович, за «Варяг» с «Корейцем». — Предложил Иван.

— Давай. — Ловко опрокинув стопку, Вольфович ткнул фигой в дальневосточных крабов. — Вот вам всем.

— Кто там? — Спросил Иван, раздирая зубами куриную грудку.

— А-а-а. — Брезгливо протянул гость. — Японцы с союзниками.

Иван кивнул и налил еще по одной. Вольфович потянулся за очередной порцией и предложил:

— А давай, за Александра Невского? — И показал фигой на гамбургские сардельки.

Иван проследил за фигой глазами и снова кивнул. Выпив, Владимир Вольфович подпер ладонью правую щеку и загрустил.

— Забыл. — Всхлипнул он.

— Чего? — Не понял Иван.

— Забыл, о чем мы с тобой…

Иван сделал умное лицо, но в голову ничего не приходило. Он потер виски и выдохнул:

— Не помню.

Журиновский посмотрел на Диогена. Тот понял его по-своему и протянул наполненную пиалу, чтобы чокнуться с гостем. Гость взял у него из рук пиалу и, осушив ее, отдал обратно.

— А я все вспомнил! — Торжественно воскликнул Владимир Вольфович. — Мы с тобой говорили о народе. — Он стал бить ложкой по икре, в такт словам. — О русском, многострадальном народе.

— Точно! — Встрепенулся Иван. — Я тоже вспомнил!

— Что бы мы ни делали, — с горечью произнес Журиновский и откинул ложку на скатерть. — Их все раздражает.

— Ну, правильно! — Иван стал наполнять рюмки. — Вы же, как комары.

— В каком смысле? — Не понял Вольфович.

— В самом прямом. — Иван протянул собеседнику рюмку. — Да не бери в голову, Вольфович. Жизнь идет и ладно. Вот когда молния ударит, тогда и перекрестишься.

— А я хочу знать! — Журиновский взял рюмку и поставил на стол. — Почему мы комары и что это за молния?

— О-хо-хо. — Иван вздохнул и тоже поставил свой стопарь. — Ты, между прочим, в Думе работаешь. Значит сам должен думать, а не дураков спрашивать. — Он немного подумал и решительно выпил свою порцию. — Почему, спрашиваешь, комары? Потому что, что бы вы или они не делали, а цель достигается только одна: крови попить у тех, кто не защищен.

Вольфович хотел возразить, но Иван, жестом, остановил его и продолжил:

— Молния, говоришь? Хм! А чем отгоняют комаров, когда они вконец достали? — Он посмотрел на поникшего Журиновского. — Правильно! Дымом! А дыма без огня, сам понимаешь!

Челюсть собеседника отвисла. Он побледнел.

— Ты, чо? Вольфович? — Иван уставился на него. — Водка хорошая. Мне ее Горемыко привез перед перестройкой.

— Причем здесь водка? — Журиновский сморщился. — По-моему, вы сгущаете краски.

— Конечно! — Воскликнул Иван. — Сгущаю! Еще как сгущаю. А ты сразу бледнеть. — Он вставил рюмку в руки гостя.

— Так что ж, мне свою кровь народу отдавать, что ли? — Вольфович выпил.

— А это, кстати, идея. — Иван снова налил. — Тогда они точно платить будут. Во всяком случае, появится то, за что должны платить.

Владимир Вольфович взял у Диогена, простаивающую пиалу, налил в нее водки, до самых краев, и выпил. Окинул взглядом стол и, не найдя ложки, зачерпнул двумя пальцами икру. Он медленно слизывал ее с пальцев, размышляя над идеей Ивана. С одной стороны хорошо, когда все платят, а с другой стороны кровь отдавать жалко. В поле зрения Вольфовича забежал таракан и остановился, шевеля усами, словно размышляя с какого продукта начинать ужинать.

— Это кто? — Спросил Вольфович у Ивана, тыча пальцем в таракана.

Ваня внимательно проследил за траекторией пальца и махнул рукой.

— Это Гришка Отрепьев, самозванец.

— Почему самозванец? — Удивился гость.

— А мы, когда трапезничать садимся, — стал объяснять Иван, — мы его никогда не зовем. Он сам приходит. Ты его, Вольфович, не обижай. Тараканам, сейчас, ох как нелегко живется. — Он склонился к самому уху своего гостя и зашептал. — Говорят, что их китайцы отовсюду выживают. У них такая государственная доктрина: занять во всем мире биологическую нишу тараканов. Я по телевизору смотрел одну передачу, так там говорили, что они даже прописываются в квартиры к русским. А хозяева этих квартир, даже не подозревают об этом.

— Почему? — Удивился Вольфович и махнул стопарик.

— Ну, наверное, они по щелям прячутся, а на кухню выползают ночью, когда хозяева спят.

— Ну да!? — Изумился гость и пропустил еще один стопарик.

— Извини, Вольфович. За что купил, за то и продаю. — Развел руками Иван.

Скрипнула дверь и в комнату ввалились Брыня с Никанором. Их покачивало. Должно быть, они составили компанию водителю, а может, махнули Пелагееной «мухоморовки». Нетвердой походкой, парочка направилась к своим местам. Журиновский смотрел на двоившихся приятелей исподлобья.

"Братьев с собой притащили, сейчас все сожрут. Гномы, они такие! — Подумал он и придвинул к себе икру. — Хрен им!".

Владимир Вольфович сам налил себе водки в Диогенову пиалу и выпил.

— А Брыня, гном? — Спросил он у Ивана и приложил к губам палец.

— Не может быть? — Прошептал в ответ Иван и окинул Брыню взглядом.

— Да! — Утвердительно кивнул Вольфович, взял бутылку с водкой, отпил из горлышка и протянул ее Ивану.

— Кто бы мог подумать! — Изумился Иван и присосался к горлышку.

Когда луна заглянула в окно, ее взору предстала такая картина:

Посреди комнаты, стоял большой, празднично накрытый объедками, стол. Какой-то гном, в трусах офигительной расцветки, спал, уткнувшись лицом в салат. Рядом с ним, обхватив одной рукой жареного поросенка и, положив на него голову, а второй рукой, прикрыв вазу с черной икрой, спал представительный мужчина в галстуке. Напротив представительного мужчины, на опрокинутом стуле, лежа сидел или сидя лежал, молодой парень, с надкусанным соленым огурцом в правой руке. Рядом с ним, сидел крепкий дед. Он откинулся на спинку резного стула и закрытыми глазами, разглядывал что-то, на совершенно чистом, выскобленном до блеска, деревянном потолке. Во главе стола, на полу, лежал, свернувшись калачиком и, подсунув под левую щеку расписную деревянную ложку, лохматый мужичок в косоворотке и полосатых штанах.

Если бы, на месте луны, был русский человек, он бы позавидовал. Сразу было видно, что ребята посидели по-человечески. Почему по-человечески? Потому что без мордобоя. С мордобоем, это называлось бы: "посидели славно!".

Владимир Вольфович попытался поднять голову, но не смог. Мало того, что она не поднималась, так она еще и раскалывалась на черепки. Не открывая глаз, он ощупал свою голову руками, пытаясь обнаружить трещины.

— Очнулся, Вольфович? Силен, ты, поспать!

Голос был знакомый. Жаль, что глаза не открывались. Теперь гадай в слепую, кто тут рядом находится.

— Ты резких движений не делай. При похмелье это не рекомендуется.

"Точно! Я же вчера с гномами пил. А зачем?".

Он попробовал открыть глаза, и это ему на треть удалось. Он понял, что его голова, сжимаемая руками, покоится на столе. Напротив головы, через стол, сидел лохматый мужичок и сочувственно улыбался.

— Ты гном? — Спросил Вольфович, поднимая голову при помощи рук.

— Нет. — Мужичок с тревогой заглянул Журиновскому в глаза. — Я домовой. Никанор. Мы с тобой вчера на бургерштраф пили.

— Брудершафт. О-о-о. Го-ло-ва-а-а.

Мужичок быстренько вынул из кармана чугунок, пошарил там рукой и протянул Вольфовичу деревянный ковш, в виде утки.

— Испей, — ласково проговорил он. — Полегче станет.

Владимир Вольфович, схватил ковш трясущимися руками и припал к нему губами. В комнате раздались звуки жадных глотков.

— Уф! — Напившись, выдохнул Журиновский. — А где гном Брыня?

— Брыня не гном. Он воин! — Пояснил Никанор. — Гном, у нас, Диоген.

— Диоген? — Вольфович удивился, сделал еще пару глотков и поставил ковш на стол. — Диоген не гном, а грек.

— Грек? — Настал черед удивляться Никанору. — А мне ничего не говорил. Вот засранец!

— Слушай, Никанор. — Журиновский кивнул на чугунок. — А у тебя, там, коньяк имеется.

— Сколько?

— Грамм пятьдесят.

Никанор вытащил из чугунка стопку с коньяком. Вольфович выпил и блаженно закрыл глаза, прислушиваясь к теплу, разливающемуся по внутренностям. Вдруг он встрепенулся.

— Черт! — Он вскочил и начал приводить в порядок свой костюм.

— Ты чо, Вольфович?

— У меня же дело к Емелину Ивану Ивановичу. — Журиновский оглянулся, чтобы удостовериться, что в комнате только они с Никанором, и шепотом спросил: — Он тоже гном?

— Ванька-то? Нет! — Никанор отрицательно покачал головой. — Он, просто дурак.

— Дурак? — Вольфович застыл. — В каком смысле?

— У них в роду все дураки.

— Значит все зря? — На Вольфовича было жалко смотреть. — Поездка, пьянка, надежда, работа. Подать в отставку и все проблемы решены.

— Ты чо там бормочешь? Галстук жалеешь, что ли? Мы его мигом исправим, как новый будет.

Владимир Вольфович, только сейчас заметил, что держит в руке, замызганный икрой, галстук. Он медленно развязал его и бросил на пол. Потом с горечью посмотрел на Никанора и, пугающе спокойным голосом, сказал:

— Какой, на хрен, галстук? Какое, на хрен, исправим? У меня внука украли! Подонки! Негодяи!

— Вольфович! Друг! — Никанор сунул ему в руки стопку коньяка. — Выпей соточку, успокойся. Не убивайся, ты так. Бесполезно. Хочешь убиться? Иди к Брыне и врежь ему как следует. Вот тогда, ты точно убьешься. Думаешь, я не понимаю, что у тебя сейчас в голове? А вот, хрен ты угадал! Все я вижу. Думаешь, что Иван дурак, и дело твое завалит? Еще один хрен за угадывание. Ты что ж, в детстве, только уголовный кодекс читал? Не знаешь, что у нас на Руси, только дураки и могут что-то сделать? Кто, как не дураки, могли выступить против Орды на Куликовом поле. Или ты думаешь, что аспирант, запоролся с поляками в болото и там сгинул с ними? Вундеркинды, что ли, бросались грудью на пулеметы и шли на таран? Спал, что ли, когда умники страну в пропасть столкнули? Хорошо, что дураки притормозили, а то бы разлетелась Русь на кучу маленьких Люксембургов. И раскис ты, как баба, потому, что так и не понял, что дурак, это не диагноз, а мнение. И даже не это главное. А главное то, что ты сам являешься дураком, оставаясь при этом хорошим человеком, дающем дельные советы с трибуны.

— Почему же я дурак?

— Ха! — Никанор развеселился. — А ты посмотри, под каким углом, тебя показывают по телевизору. Послушай, как говорят о тебе журналисты и оппоненты. Только, вот что я тебе скажу, Вольфович. Это все их мнение. И в большинстве случаев, это мнение купленное. На самом деле, ты сильный человек, потому что не боишься быть смешным. Ты добрый человек, потому что ваша партия помогает ветеранам. Ты хороший человек, потому что тебя пропустила долина. Ты знаешь, сколько здесь золота и изумрудов? Хочешь набрать рюкзачок?

— Мне хватает своих денег. — Журиновский сел на стул, обдумывая услышанное. — И, вообще, я не за этим приехал.

— А я и говорю: как есть, самый настоящий дурак! Только дураку хватает денег. Умный не откажется от лишних. Даже если у него этих денег на десять жизней, ему все равно мало. Даже если эти деньги все в крови. Короче! Хватит сопли распускать! Давай сюда галстук и пиджак.

И не дав Журиновскому ни секунды для раздумий, сдернул с него пиджак.

— Да-а-а! — Произнес он. — Знатный пиджачок. В таком, с жареными поросятами, лучше не обниматься. Хотя? — Никанор засунул пиджак в левый карман. — Приезжал к нам, перед перестройкой, Горемыко. Он, при Советах, в МИДе командовал. Ему посоветовали, чтобы он посоветовался с Иваном. Кстати! Мужик был крепкий! Не с виду, а по духу. Не то, что ваша херота из-под ногтей. Особенно Кесарев, прости меня батюшка Сварог, жополиз юсовский. У Горемыко, все зарубежные секретари, во, где были! — Он показал крепко сжатый кулак. — Вякнуть не могли. Вот! Такие МИДовцы, раз в сто лет рождаются. А жаль! Нам бы сейчас, на Русь, Горемыко или Горчакова, тогда бы Европа, не борзела. Ну да ладно. Я не об этом. Так вот, мы так оторвались! — Никанор закатил глаза. — Утром, этот Горемыко оглядел себя, и как начал ржать! Как конек-горбунок. Я предложил его костюмчик вычистить, а он не дал. "Раз, — говорит, — народ требует перемен, тогда Генсеком, поставим Мишку. А значит мне, — говорит, — одна дорога: из князи в грязи. Пусть, — говорит, — Мишка, новых князей лепит и с ними свою кашу трескает". Так в грязном костюме и уехал.

— А к чему ты мне это рассказал?

— А к тому, что к нам и не такие, как ты, дураки приезжали. Мы и покруче видывали.

— Горемыко не дурак.

— Это для меня и для тебя. А, по мнению ваших князей, которые из грязи выпрыгнули, только дурак мог добровольно уйти в тень. И вообще! — Никанор нагнулся за галстуком. — Ты мне со своими соплями надоел. Сейчас позову двоих из ларца, они тебя научат Родину любить! Иван, видите ли, не справится. Тебе баба Яга, не указ, что ли?

— Погоди, Никанор, не сердись. Я не понял: Иван дурак, в смысле не совсем дурак?

Никанор озабоченно посмотрел на Вольфовича.

— Все приятель. — Он сунул галстук в тот же карман, что и пиджак. — Коньяк, ты, больше не получишь. А что касается Ивана, то он, в смысле, совсем дурак. Ты же к умным людям обращался? Они тебя отшили. Сказали, что у них, таких как ты, и не сосчитать. Ты на них не обижайся. Закон такой. Вы же, тоже, своих избирателей так же отшиваете? Потому что закон так велит.

— Нет такого закона.

— А я и не говорю, что он, официальный закон. Он негласный. Так сказать, чиновничья инструкция.

Журиновский сидел молча, опустив голову.

— А Иван, — продолжал Никанор, — за твое дело взялся, даже не спросив, что за дело. Ну не дурак ли? И я ему буду помогать, потому что я, дурак еще тот. И Брыня с нами отправится, потому что дурнее Брыни, разве только паровоз. А Диоген, на коленях будет умолять, чтобы мы его взяли с собой. Потому, что таких дураков как Диоген, еще поискать надо. — Он подошел к окну и, глядя куда-то вдаль, задумчиво произнес: — Вот такая вот, славная, дурацкая компания, наклевывается.

Он застыл у окна, думая о чем-то, о своем, домовском. Журиновский решил не отвлекать его. Он задумался над словами Никанора. Тот стоял, не шевелясь, видно тоже решил дать время Вольфовичу, подумать. Наконец, он решил, что Журиновский, все понял.

— Все. Одевайся. — Он протянул гостю пиджак и галстук. — Пора стол накрывать. Чайку попьем, баранками похрумкаем.

Вольфович принял из рук Никанора свои вещи и вытаращил глаза на торговый ярлык, прилепленный к галстуку.

— А-а-а… Э-э-э… — Он показывал пальцем на ярлык.

— Оторви сам. — Никанор проследил за пальцем гостя. — Лакеев у нас нет. Зажим на галстуке твой?

Вольфович кивнул.

— Депутатское удостоверение в пиджаке, твое?

Кивок головы.

— Значит и вещи твои, а то, что как новые, так радоваться надо.

Скрипнула дверь и в горницу ввалились Иван, Диоген и Брыня. От них веяло весельем, здоровьем и пивом «Невское». Никанор быстро достал свой чугунок, из которого вытряхнул на стол огромный, пузатый самовар с пятилитровым заварным чайником на верху. Затем, произвольно, раскидал плетеные из ивы вазы и заполнил их разносортными конфетами и разнообразным печевом. Прямо на скатерть высыпал горку баранок, горку сушек и горку кренделей. Перед каждым поставил большие, в красный горошек, чашки с блюдцами; убрал чугунок в правый карман пиджака; взял в левую руку свою деревянную ложку и сел во главе стола.

Владимир Вольфович, осторожно, отпил из своей чашки. Чай был вкусный, бодрящий. Остатки похмелья умчались по-английски. Он перегнулся к Ивану.

— Скажите, а где вы берете такой вкусный чай?

— Никанор! — Иван разломил сушку на две половинки. — Гостю понравился твой чай.

— Что? Хорош чаек? — Никанор вдохнул аромат, исходящий от его чашки. — Силу дает и ясность ума. Отличный сбор делает Диогенова жена.

Диоген, как раз показывал Брыне, как он может ловить ртом сахар. Он подкинул сахарок рукой и, задрав вверх голову, открыл рот. Сахарок подлетел, завис в воздухе и ринулся вниз, к точке назначения. И все было бы так, как задумал Диоген, но, услышав про его жену, сахарок пролетел чуть дальше, чем было задумано. Диоген хрюкнул пару раз, а потом захрипел, синея. Спасибо Брыне! Он мгновенно оценил ситуацию, подбежал к Диогену и хлопнул его по спине. Ножки резного стула отломились, косичка, на бороде Диогена, расплелась, а заблудившийся сахарок, вылетел изо рта, булькнув в чашке Брыни.

— Фокус не удался! — Объявил Никанор, откидывая ногой сломанный стул и, доставая из левого кармана, точно такой же, но не сломанный.

Владимир Вольфович повернул голову к Ивану.

— Диоген, как-то неадекватно отреагировал, когда услышал про свою жену. — Посетовал он Ивану. — Хорошо, что все обошлось.

— Диоген у нас философ. — Уважительно отозвался Иван.

— А причем тут…?

— А его жена, порядочная ведьма. — Закончил он и сунул в рот половину сушки.

— А-а-а! — Вольфович сделал понимающее лицо, хотя единственное, что он понимал, это то, что с каждым часом, он все больше не понимает в происходящем. — Скажите, а когда мы перейдем к моему вопросу?

— А мы вас очень внимательно слушаем.

Иван заинтересованно посмотрел на Владимира Вольфовича. Тот тоже заметил, что окружающие застыли, глядя на него, даже Диоген перестал заплетать косичку на бороде. Он ослабил галстук и сделал глоток из чашки.

— Господа! — Он обвел присутствующих взглядом. — Я приехал к вам по личной инициативе. Мне нужна ваша помощь. — Он глубоко вздохнул. — Мне сказали, что только вы справитесь с моим делом.

Журиновский замолчал, не зная, что говорить. Вместо ясных мыслей, в голове вертелись гномы, дураки, домовые, какая-то ведьма, греки с олимпийским огнем и даже один паровоз. Снова вернулось чувство, что он зря сюда приехал. Перед глазами всплыло смеющееся лицо внука. Обида за страну, за народ, за Думу, нахлынула девятым валом. Чтобы не задохнуться, пришлось открыть рот и дышать им как рыба. Сердце защемило тоской так, что глаза закрылись сами по себе. Некоторое время, он боролся сам с собой. И когда он, уже хотел встать, чтобы уйти, его вдруг пробрала злость.

— Подонки!!! — Он грохнул по столу кулаком. — Негодяи!!!

На его кулак легла чья-то ладонь. Владимир Вольфович открыл глаза. Вся четверка обитателей долины, сидела напротив него, и они ждали продолжения. Ему стало легко и свободно. Он только сейчас понял, что только эти парни смогут помочь ему.

— Они похитили моего внука.

— Расскажите нам все: кто похитил, когда, при каких обстоятельствах. Все, что вам кажется важным. — Попросил Иван.

— И все, что вам кажется второстепенным. — Добавил Никанор.

Журиновский собрался с мыслями и начал рассказывать.

— Похитили его, четыре дня назад. Кто похитил, неизвестно, но спохватились, почти сразу. Через час после похищения. Похитили из школы. Он ходит туда в подготовительный класс. Школа элитная с охраной. Водитель, который привозит и отвозит моего внука, в тот день застрял в пробке. Приехал в школу с опозданием на час. Вошел в здание, а ему и говорят, что, якобы он, час назад, приезжал на своей машине и забрал Володю. Моего внука зовут так же, как и меня. — Пояснил он. — Я сразу сообщил своим людям. Они выяснили, что в школу действительно приезжала такая же машина, как у нас, и с такими же номерами. Водитель не выходил из машины. Володя сам подошел к ней и сел на заднее сидение. Они так же выяснили, что наш водитель, действительно проторчал в пробке. Есть видеозапись перед входом в магазин, недалеко от того места, где образовалась пробка. Пробка образовалась от столкновения трех автомобилей. Водители погибли. У одного автомобиля простреляна шина. Это и явилось причиной столкновения. Силовые структуры, куда я обратился за помощью, мне вежливо отказали. Нет. Они, конечно, приняли заявление, посочувствовали, высказали предположение, что Володя у кого-то из друзей… Короче говоря: вежливо отказали. А два дня назад, приехав в Думу, и зайдя в кабинет, я увидел на столе вот этот диск. — Он вынул из кармана компьютерный диск, в пластмассовой коробке.

Иван взял диск, повертел, рассматривая со всех сторон, и кивнул Никанору. Тот полез в левый карман пиджака и вынул оттуда ноутбук. Пока Иван разматывал и подключал адаптер, домовой вынул из кармана удлинитель, с оборванным шнуром. Иван воткнул вилку адаптера в удлинитель, раскрыл ноутбук и включил его. Когда на экране появился рабочий стол, он выдвинул дисковод и вставил диск. Все сгрудились перед экраном.

На диске была видеозапись с участием внука Владимира Вольфовича. Камера медленно засняла всю комнату целиком, включая металлическую дверь. Обставлена она была первоклассно. Здесь было все, что могло понадобиться маленькому мальчику. Сам узник, однако, счастливым не выглядел. Он был чем-то напуган и забился в кресло. Потом ему протянули микрофон на штативе и, он начал сбивчиво и, хныча, уговаривать дедушку сделать так, как ему скажут. После этого, экран закрыли книгой с названием "Мертвые не потеют", и механический голос посоветовал Журиновскому не обращаться в милицию, и обещал, что с внуком ничего не случится, если Владимир Вольфович, будет выполнять все инструкции, которые ему передадут. Запись с внуком закончилась. Потом началась запись пробки и, в конце диска, запись территории въезда в школу.

Иван закрыл ноутбук и посмотрел на своих друзей, дернув, слегка, головой. Троица, в ответ, дружно кивнула.

— Что вы решили? — С надеждой спросил Владимир Вольфович, наблюдая за немой сценой.

Иван отключил все провода, придвинул аппаратуру Никанору и посмотрел на Журиновского.

— Инструкции уже передавали? — Спросил он, не отвечая на вопрос.

— Нет. — Вольфович задумался. — Мне кажется, что инструкции, я получу, когда мы будем голосовать за меры, необходимые для вывода экономики из кризиса. Больше мне ничего в голову не приходит. Денежный выкуп не просят. Устроить на работу, так это лучше к Грязлову. Больше от меня пользы никакой.

— А когда голосование?

— Через неделю.

— Думаю, что успеем. — Иван посмотрел на своих друзей. — Значит так… Ты, Вольфович, езжай домой и успокой близких. А мы, выедем завтра. И да поможет нам, Авось!

— Так вы возьметесь мне помочь? — С надеждой спросил Журиновский.

— Мы, уже вчера, взялись.

Вольфович облегченно вздохнул и засобирался.

— Ну, я, пожалуй, пойду.

— А мы, пожалуй, проводим вас. — Сказал Иван.

По дороге к воротам, они, стопроцентно, заверили Владимира Вольфовича, что скоро он увидит своего внука. Он так расчувствовался, что, выйдя за ворота, согласился выпить на посошок. И уже садясь в машину, он спросил Никанора.

— А что у тебя в карманах?

— В левом кармане у меня чуланчик с разными вещами. — Гордо ответил Никанор. — А в правом чугунок-самобранец. Этот пиджачок, мне Емеля со щукой сконстролили.

— И у тебя там все, все, все есть?

Никанор почесал лохматую голову и честно признался:

— Не знаю. Я там ни разу не был.

— Слушаю.

— Докладывает «Сокол». Объект пробыл в долине сутки. Когда он оттуда вышел, его сопровождали четверо, очень странных, типа.

— В чем заключается их странность?

— Чтобы не тратить ваше время, хозяин, скажу коротко: они придурки. И по одежде, и по поведению.

Хозяин нехотя засмеялся.

— Этого следовало ожидать. — Голос опять стал властным. — Каков объект, таковы и его люди. Они уехали с ним?

— Нет, хозяин. Они крепко выпили, и объект уехал один, а придурки ушли в долину.

— Если выпили, значит, он их нанял. — Рассудил властный голос. — А если они не торопятся, то ты прав в своей оценке.

— Каковы будут инструкции?

— Оставайся в Фофанке. Понаблюдай за долиной. Если оттуда кто-нибудь выйдет, тогда проследишь. Если через сутки изменений не будет, тогда возвращайся.

— А что делать с объектом?

— Им займутся. Твоя задача — детективы. И смотри не упусти их.

— Я все сделаю. Не беспокойтесь, хозяин.

— А я и не беспокоюсь.

В трубке раздались короткие гудки.

— Козел! — Сказал парень, нажимая на отбой.

— Никанор! — Иван, одетый в камуфляж, стоял перед зеркалом и причесывался. — Ты печку проверил?

— А чо, ее, проверять-то? — Никанор надраивал бархоткой чугунок. — Она как узнала, что мы куда-то собрались, так сразу на тропинку выехала, чтобы мы про нее не забыли.

— Диоген готов?

— Трусы погладит и придет. — Никанор вытянул руку с чугунком и полюбовался на свою работу. — Брыню за воротами подберем. Деревенским провизию на месяц оставили. Короче говоря, можно пускаться в путь. — Он спрятал чугунок в карман и посмотрел на Ивана. — Ничо, у тебя, костюмчик!

— Нравится?

— Да мне все равно. Я не Зверев. Просто странно видеть тебя в таком.

— Я по телевизору видел, что так одеваются спецагенты.

— Тогда тебя в два счета вычислят.

Иван растерянно посмотрел в зеркало.

— Я, как-то, об этом не подумал. А что делать. Костюмчик, уж больно, удобный.

— Я вот думаю, — Никанор осмотрел Ивана со всех сторон. — Сними ботинки и одень кроссовки. Будешь, похож на уличного торговца. И никто, ничего не заподозрит. Все будут думать, что ты торговец, а ты будешь знать, что ты агент.

— Точно! — Иван начал переобуваться. — Ну, ты, Никанор, голова! Что значит, жизненный опыт!

В комнату влетел запыхавшийся Диоген. На нем были, уже знакомые, футболка и трусы, плюс носки, в желто-розовую полоску, и сандалии.

— Фу. — Выдохнул он. — Успел.

— Мог бы и не торопиться. — Успокоил его Никанор. — Все равно мы, без тебя, как без ног.

— А, разве, не на печке поедем? — Засомневался Диоген.

— И на печке тоже. — Иван притопнул ногой, проверяя обувку. — Все готовы?

Друзья синхронно кивнули.

— Тогда посидим на дорожке, и в путь.

Вся троица уселась на коврик, скрестив, по-турецки, ноги. Выдержав минуту молчания, они встали, оглядели комнату, и вышли на улицу.

Печка встретила их нервным попыхиванием дыма из трубы. Иван подошел к ней, ласково похлопал по изразцовому боку, как доброго коня, и она успокоилась. Никанор, а за ним Иван, ловко залезли на печь. Диоген запрыгнул на приступок, но это ему не очень-то помогло. Пришлось втаскивать, его, за руки. Когда они расселись и подтянули Диогену, слегка сползшие трусы, печь выпустила из трубы кольцо дыма и помчалась к воротам. Те распахнулись настежь, пропуская, до боли знакомые лица.

За воротами их встретили фофановцы. Печь резко остановилась, проверяя тормоза.

— Брыня? — Крикнул Иван. — Ты готов?

Тот кивнул и хотел подойти, но Акулина вцепилась в него и заголосила.

— Что ж ты, меня, при пацанах-то позоришь? — Брыня попробовал оторвать ее от себя.

— Брынюшка! Касатик! — Акулина повисла на нем. — Возьми, хоть, меч со щитом.

— Цыц, говорю, дуреха. — Он виновато посмотрел на улыбающихся наездников печи. — Не на Балканы еду, а в стольный град.

— Отпусти его, Акулина. — Крикнул Никанор. — Мы не на войну едем, а на ярмарку. Он подарков вам привезет.

— Ага? — Всхлипнула Акулина. — Видела я эту Москву, по ящику. Небось, на Тверскую едете? Мне подарки с Тверской не нужны. Я вас мужиков знаю! — Погрозила она пальцем. — У вас одно на уме!

— А что у нас на уме? — Спросил Диоген.

— Шурши ля фам! Вот что!

— Нишкни, Акулина. — Филька натянул шапку на уши. — Они на государеву службу едуть.

— А ты, откуда знаешь? — Взвилась Акулина. — Под Берию косишь?

— А мне водитель сказал. — Не унимался Филька.

— Когда?

— А когда мы с ним, мухоморовки выпили. Во!

— Ха! Мухоморовки! Значит, композитор напел.

— Сама, ты, композитор. Он в пиджаке был, в галстуке, с сигаретой, а на голове… — Филька запнулся.

— Чо, на голове-то?

— Парик с буклями. — Растерянно вымолвил Филька.

— А в руках скрипка. — Засмеялся поп.

— Фигушки! — Филька повернулся к попу. — В каждой руке по соленому огурцу. Во!

— А ну, тебя! — Махнула рукой Акулина и обняла, на сколько хватило рук, Брыню. — Брынюшка! Возвращайся скорей!

— Да мы быстро. — Брыня погладил ее по голове. — Одна нога тут, а другая здесь.

Он отцепился от Акулины и забрался на печь. Иван хлопнул ладонью по трубе, давая сигнал трогать. Печь поехала, постепенно набирая скорость. Деревенские замахали, на прощание, руками. Когда они скрылись за поворотом, Брыня сказал Никанору, разглядывая, парящую в небе, одинокую птицу.

— Вот ты говоришь, мол, щит и меч.

— Я говорю? — Изумился Никанор.

— Ну, ты говоришь, мол, оружие.

— Да, это твоя Аку… — Хотел возразить Никанор, но, обнаружив перед своим носом здоровенный кулачище, пошел на попятную. — Ну, может, и говорил чего. Всего не упомнишь. Утро было нервное.

— Вот я и говорю, что ты говоришь.

— Говорит, говорит. — Поддакнул Иван, играющий в карты с Диогеном, который ехидно захихикал.

— Ну, говорю, говорю! — Сдался Никанор.

— А знаешь ли ты, друг Никанор, что самое идеальное оружие, это человек? — Назидательно произнес Брыня, следя за полетом птички.

— Откуда мне знать, если я все говорю и говорю. — Обиделся Никанор.

— Болтать меньше надо, тогда много чего узнаешь. — Высказался Диоген.

— Еще Александр Васильевич говорил, — продолжал Брыня, — Что русский солдат, страшнее любого оружия, особливо, когда идет врукопашную. Ну-ка, дай-ка!

— Чего?

— Ну, фрукт какой-нибудь, что ли.

Никанор достал чугунок. Картежники перестали играть и подобрались поближе. Домовой вынул из чугунка абрикос, посмотрел на широкую спину Брыни, подмигнул картежникам и постучал в маячившую, перед ним, спину.

— На!

Брыня развернулся и глянул на абрикос. Никанор, Иван и Диоген, захохотали. Брыня взял абрикос и отправил его в рот.

— Вот так, русский солдат, громит своих врагов! — Прокомментировал Никанор и они снова засмеялись.

— Эх, вы, салажня! — Брыня вынул изо рта косточку. — Вон ту птичку видите? — Он кивнул головой.

— А тут только эта птичка и есть. — Сказал Диоген.

— Значит видите. — Обрадовался Брыня. — Знакомая птичка. В долину, за Вольфовичем, хотела прошмыгнуть. Но не смогла. Не нравится мне эта птичка.

— Значит, себе на уме, птичка. — Посерьезнел Иван. — Следить приставлена.

— Вот я и говорю. — Брыня, на ладони, подкинул и поймал косточку. — А на фига нам, птичка-шпион. — Он сжал косточку двумя пальцами, направив на парящую птицу. Что-то свистнуло, и птица разлетелась на пух и перья. — Вот так вот, Никанор. А ты говоришь!

Брыня проследил за перьями и повернулся к друзьям. Они смотрели на него, широко раскрыв глаза и, разинув рты.

— Да ладно, чего вы? — Застеснялся он.

— Слушаю!

— Докладывает «Сокол». Из долины в Москву выехали четверо. Хозяин! Вы не поверите, но они едут на печке.

— На какой печке? — Хозяин действительно не поверил. — Ты пьян?

— Никак нет, хозяин. Даже кваса не пил. Печка, у них, русская. Я такие на картинках в сказке видел.

— Что за бред?

— Сказка "По щучьему велению".

— Не пори чушь, «Сокол». Это закамуфлированное, под печь, транспортное средство. Откуда узнал, что они едут в Москву?

— Я настроил микрофон. Едут в Москву, на Тверскую.

— Зачем на Тверскую?

— За подарками. Я же говорю, что они придурки.

— Глаз с них не спускай.

— Э-э-э. Хозяин…

— Что еще?

— Они уничтожили сокола. Наверное, вычислили.

— Придурки? Вычислили?

— Я думаю, что случайно. А может просто балуют от нечего делать.

— Чем уничтожили?

— Чем-то разрывным. Вся аппаратура уничтожена. Остались только несколько перьев.

Трубка молчала.

— Что делать, хозяин?

— Продолжай слежку.

— Но я не могу их догнать. Эта чертова печь гонит, как на ралли. Я их уже потерял, хозяин.

— Возвращайся в Москву. Мы подберем тебе работу по способностям.

— А что с этими…?

— Их встретят.

В трубке раздались короткие гудки.

— Козел! — Выдохнул «Сокол» и нажал на отбой.

— Брыня! — Никанор протянул яблоко. — А ты, Перуна, видел?

Брыня взял яблоко, потер, его, о рукав и откусил половину. Перемолов, своими лошадиными зубами, все, что откусил, он мотнул головой и ответил:

— И видел, и разговаривал.

— А страшно с богом разговаривать?

Брыня засунул в рот вторую половину яблока и стал молча жевать, что-то вспоминая. Печь неслась по ямам и колдобинам, оставляя за собой ровную, как скатерть, дорогу. Иван с Диогеном перестали играть, заинтересовавшись темой, подсунутой Никанором. Брыня проглотил и ответил:

— Не! Никанор! Разговаривать на страшно. Страшно, когда боги с тобой разговаривать не хотят. Ты и так, и эдак, а они молчат. Вот, где страшно!

— Правильно Брыня говорит. — Поддержал Диоген. — У нас, у гномов, если боги замолкали, всегда трагедии случались.

— Это точно! — Произнес Иван. — Если боги молчат, значит, они покинули тебя.

— Ну, началось. — Возмутился Никанор. — С Диогеном поведешься… — Он плюнул на, ошалевшего от вида едущей печи, кабана. — Человек с богом разговаривал, а вы, со своими размышлениями, мешаете послушать.

Все сразу замолчали и расселись возле Брыни. Он собрался с мыслями и спросил:

— А печка дорогу знает?

— Хорошо начал, Брыня. — Выпалил Никанор. — Тебе фамилия не Радищев?

— Ну, я серьезно. — Смутился Брыня. — А то свернет не туда.

— Не свернет. — Заверил домовой. — Я в нее навигатор засунул. До Москвы довезет. Ты не томи, дружок, рассказывай.

Друзья закивали головами. Брыня вздохнул и начал свое повествование.

— Давненько это было, а как вчера. Стала, по попущению Киевского князя, проникать на Русь вера Христова. Не наша была вера. С иудейских пустынь пришла. И без обмана. Как Иисус обещал, так и получилось. Обещал он огонь низвергнуть на землю, а сына против отца настроить, так и вышло. Запылали капища, пошли брат на брата, князь на князя. Выжигались села с язычниками, а на пепелищах храмы дивные возводились. Нас, от греха подальше, князь в степь отправил, дозором. При себе оставил только викингов. Они за золото и язычников и христиан посекут. Русь не их родина, русский народ им не брат. А мы можем и не посмотреть, что ты князь. Сгоряча и голову с княжеской шапкой сшибем. Бывало такое на Руси и не раз. Вот князь и задумал дружину русскую на рубеж отправить. Хитро задумал. Знал, что рубежи не бросим. Степняки только и ждут этого.

Он тяжко вздохнул и посмотрел на Никанора.

— Вот скажи мне, Никанор, почему народ должен своим животом отвечать за реформы князей? Почему князьям неймется? Почему им постоянно надо стремиться то в Христианство, то в Коммунизм, то в ЕЭС, то в ВТО?

— Традиция такая, Брыня, традиция. То в партию, то в говно. Обязательно надо куда-то вступить. Ты про Перуна рассказывай. Про христианство мы без тебя знаем.

— Да. Про Перуна. — Брыня кивнул. — Как-то, ночью, проснулся я, поворочался с боку на бок, а сон не идет, хоть режь. Встал, и пошел к костру. Там дежурный десятник сидит, меч точит. Я присел рядом, подкинул веток в костер. Перекинулись с десятником несколькими словами. Как обычно, типа, "все спокойно" и "не спится". Потом я его спать отправил, мол, подежурю. Он ушел. Сижу, степь слушаю. Вдруг, слышу, шаги. Спокойные, уверенные, неторопливые. Странные шаги.

— А почему странные, если спокойные? — Спросил Никанор.

— А сам посуди. — Хмыкнул Брыня. — Если дозорный, то поспешать должен, чтобы успеть предупредить. Если нечего сообщать, то дозорный должен дожидаться смены. Нет, Никанор. Кто-то странно вышагивал. Я тихонечко меч вытянул из ножен, положил его на сгиб руки, и за ближайшим деревом притаился. По службе-то, окликнуть требовалось, но что-то мне… Как внутренний голос не разрешал шум поднимать. Смотрю, а из темноты выходит человек. И направляется ко мне. Высокий, крепкий. Волосы длинные волнистые, тронутые сединой, зажаты серебряным обручем, чтобы в глаза не лезли. Глаза строгие, колючие, насквозь пронзают. Борода длиннющая, ухоженная. Простая рубаха и порты. Рубаха подпоясана наборным ремешком. На поясе акинак прикреплен. Порты в сапоги заправлены. Подходит и говорит:

— Здоровья тебе, витязь. Дозволь у костра погреться.

На степняка, ну никак не похож. Но, как говорится, береженого и боги берегут. Подошел я к нему, за акинак взялся, чтобы разоружить. Все-таки не в Киеве, а на порубежье находимся. Тут меня молния по руке как саданет, аж наколенники расплавились, и гвозди из подошвы сапог выскочили. Чуть сознание не потерял. Валяюсь, возле костра, глаза таращу, а в голове пульсирует: "Перун! Перун! Перун!" С детства слышал о его оружии. Он руку мне протягивает, чтобы помочь, и говорит:

— Ты витязь не серчай, что не предупредил. Больно быстр ты. Я даже рот не успел открыть.

А у самого глаза улыбаются. Поза у меня, наверное, смешная получилась. Лежу на спине, в сапогах, а с голыми пятками. Вскочил я на ноги. Поклонился низко.

— Милости просим, батюшка Перун.

— Признал, витязь? Не серчай на молнию. Заговоренный у меня акинак. Только я могу его в руки взять. Другого испепелит. — Он посмотрел на меня, изучающе. — А ты выстоял. А ну, попробуй этот.

Он вынул из-за голенища засапожник, перехватил за лезвие, и протянул ручкой вперед. У меня внутри все захолодело, но ведь богу не откажешь. Помолился я, Авось, и хвать со всей дури за рукоять. Убьет, так сразу, мучится не буду. Как дало в ладонь, аж в глазах потемнело. Стою, терплю, в глаза Перуну уставился, жду, когда кончина моя придет. А он улыбается. Вдруг, чувствую, что силища в меня вливается, великая. Мышцы трещат, битвы просят. А Перун говорит:

— Вижу, витязь, что люб тебе мой подарок. Отныне будет он тебе служить так же, как служил мне.

Снимает с пояска свой акинак, проводит лезвием по ладони, и протягивает мне руку. Густая кровь капает на землю и испаряется. Я то, грешным делом думал, что у богов кровь не течет, а она у них, оказывается, погорячее нашей будет. Полосонул, я засапожником, по своей ладони, и пожал протянутую руку. Смешалась наша кровь, и понял я, что пока буду жить, то никакая сила не заставит меня забыть и предать своего побратима.

Брыня замолчал. Печь мчалась вперед, подминая под себя Ярославское шоссе. Водители встречных машин таращили на нее глаза, а те, кого печь обходила с легкостью истребителя, высовывались в окно и, показывая большой палец, что-то весело кричали.

— Похоже, заснул. — Никанор провел ладонью перед глазами Брыни. — Наверное, Акулина всю ночь инструктаж давала.

— Сейчас это называется "инструктаж"? — Удивился Диоген. — Вот, я помню, мне моя такой инст…

— Да помним мы, что помнишь ты! — Оборвал его Никанор. — Спит, а глаза открытые. Разве можно с открытыми глазами спать?

— Можно! — Констатировал Диоген, осмотрев Брыню. — Вот, я помню, кузнецом рабо…

— Да помним мы, что помнишь ты. — Цыкнул Никанор. — Что делать-то будем.

— А пусть его Иван ущипнет. — Предложил Диоген.

— Я, конечно, дурак. — Высказался Иван. — Но не до такой же степени.

Они синхронно зачесали затылки. Скоро Москва, а их товарищ провалился в свои воспоминания, с головой. Никанор вынул свой чугунок и, подмигнув друзьям, достал, оттуда, граненый стакан с водкой. Он хитро улыбнулся и сунул стакан прямо Брыне под нос. Тот шумно втянул воздух носом, посмотрел на стакан и, вырвав его из рук Никанора, выпил одним глотком.

— На чем я остановился? — Спросил он Диогена.

— Что ты не предатель. — Выпалил гном.

— А! Ну да! — Брыня оживился. — Я ему говорю, что я не диверсант. Я в разведку ходил. Говорю, чтобы он сообщил в полковую разведку, что Брыня с задания вернулся. А он мне говорит, что я фашистский диверсант.

— Кто? — Хором спросили друзья. — Перун?

— Причем здесь Перун? — Заподозрил неладное Брыня. — Особист, меня, диверсантом называл.

— Ты же рассказывал про Перуна. — Напомнил Никанор. — Он тебе подарил свой засапожник. Вы с ним побратались.

— А-а-а. — Вспомнил Брыня. — Побратались мы с ним. Я сбегал к сарайчику, взял там зайчатины (мы днем настреляли), бражку. Зайчатину на костре зажарили. Отметили братание по-людски. Потом он встает и говорит:

— Уходим, мы, Брыня. Вот и решили себе братьев выбрать. Я к тебе давно присматривался.

— Как уходим, — говорю, — куда уходим?

— В небытие, уходим, — говорит. — Есть такие места в мироздании. Новый Бог нам на смену приходит. Пусть попробует, почем фунт лиха.

— А мы, люди?

— Вы, люди, и меняете нас на него. Не можем же мы силой заставлять вас, чтобы вы нас любили.

— Почему?

— Потому что любить должны сердцем, а не разумом. Кто любит разумом, тот достоин жалости. Да ты не волнуйся. Мы Боги и останемся Богами. И землю русскую оберегать будем. И кто бы на ней ни жил, он все равно, станет русичем, хочет он этого или не хочет. Потому что русская земля особенная. И русский народ тоже. Ты будешь долго жить. Сам все увидишь.

— Но многие верят вам.

— Это все временно. Мы знаем. Мы же Боги. Русь будет христианской, правда, с языческим уклоном. Все, от мала до велика, будут верить во Христа, в домовых, в леших, в бабу Ягу. Но будет одна неприятность, которая войдет в привычку. Поменяв религию, народ решит, что может менять и правителей. Но временные правители не вызывают уважения. Во-первых, они не такие честные, как пожизненные правители. Во-вторых, за время своего правления, они не успевают сделать задуманного. Народ не будет уважать, ими же выбранных, правителей. Естественно, правители, не будут уважать свой народ. Ничего не поделаешь, таков закон равновесия. Так что, прощай брат. Не забывай.

И он ушел. Прошел несколько шагов и исчез.

— А засапожник его, всегда со мной. — Брыня сунул руку за голенище и вытащил нож, с простой, немудреной, костяной рукояткой. — Его, почему-то, никогда не замечают.

Диоген протянул руку, чтобы потрогать, но Никанор хлопнул его по пальцам.

— Не хапай, а то трусы спалишь. — Сказал он Диогену.

— Это точно! — Подтвердил Брыня, убирая нож назад, за голенище. — И трусы, и носки. А знаете, какая фигня, после той встречи происходит?

— Какая? — Спросил Иван.

— Забил я на все! Плевать мне на государство, на его хитрожопые законы и инструкции, ничего мне от него не надо, но! — Брыня поднял вверх палец. — Как только возникает угроза земле русской, так кровь побратима, гонит меня записываться в ополчение.

— Не просто побратима, а побратима-бога! — Дополнил Иван. — Я, тоже, забил. На законы забил. Вот, к примеру, Вольфович. Хороший человек, а тоже говорит, что законы надо блюсти. А у него отец юрист. И он прекрасно понимает, что закон, это тот же контракт. А контракт предусматривает обязанности и права. И если, что-то не выполняется, то контракт считается недействительным. А государство, свои обязанности, не только не исполняет, но и игнорирует. Оно, конечно, имеет оправдание: что, мол, этого нет, того недостаточно и т. п. Но и у граждан тоже есть свои оправдания. Только с государством судиться, себе дороже. Вот и получается, что наши законы, что дышло. А раз дышло, то и живем, как вышло. И так же, как у тебя, Брыня, фигня получается.

— А у тебя-то, что за фигня?

— Аналогично твоей. — Иван щелкнул языком. — Пока порядка не будет с налогами, я платить их не собираюсь. Вот возьми, к примеру, НДС. Почему я должен платить налог на добавочную стоимость, если я против добавления стоимости? Пусть этот налог платит тот, кто эту стоимость добавил. И вообще! Вопросов к законам выше крыши.

— А говорят, что только животные не подчиняются своим законам. — Мудро поведал Диоген.

— Похоже, что ты животных совсем не знаешь. — Возразил Никанор. — А вот согласно Библии, первый человек, начал свою жизнь с нарушения закона. Это согласно текстового документа. А если верить тому, что говорят, то человек вообще бы не выжил, если бы жил строго по законам. Но это все так, между прочим. — Он посмотрел на Ивана. — Что за фигня-то?

— Ну, как у Брыни. — Иван ткнул в него пальцем. — Забил на все, а как только возникает угроза земле русской, так тащу я золотишко с камушками, то на ополчение, то на танки с самолетами. Только не припомню, что-то, чтобы у меня были божественные побратимы.

— Ты знаешь…? — Задумчиво произнес Брыня. — Видел я штрафников на войне. У них, похоже, такая же фигня, как и у нас с тобой, но побратимы тоже не Боги.

Иван с Брыней посмотрели друг на друга и, крикнув: «Земляки», крепко обнялись.

— Вот смотри, Диоген. — Никанор наклонился к философу в трусах. — Сколько лет живут рядом и только что встретились.

— Да-а-а. — Протянул Диоген. — Повезло ребятам.

Лейтенант Семкин стоял на обочине шоссе и тупо смотрел на проезжающие машины. Настроение было поганым. Хотя, какое, к черту, поганое. По сегодняшней жизни, поганое настроение, является нормой. Скорее всего, его настроение было ближе к дерьмовому, чем к поганому. У него перед носом, в сторону Москвы, летели дензнаки разного достоинства, а он, вместо того, чтобы собирать их в потайной карман, вынужден тупо подсчитывать свои убытки.

— Козлы. — Скрипнул зубами Семкин, провожая глазами серую «ауди» с непристегнутыми пассажирами. — Минимум штука псу под хвост.

Он тяжело вздохнул. Конечно, можно было остановить и выписать квитанцию, но квитанцию на хлеб не намажешь. Да и премию за штрафы только канцелярским дают. Что ж он, дурак что ли, этих крыс кормить? Семкин снова вздохнул и медленно двинулся вдоль шоссе.

— Что мне так не везет сегодня? — Спросил он сам у себя и рубанул жезлом по воздуху.

Послышался визг тормозов. Семкин обернулся. Сзади остановилась «ока». За рулем сидел дедок и кроликом смотрел на удава-инспектора.

"Копейки!" — Прикинул убыток лейтенант и махнул, разрешая продолжать движение.

Посмотрев вслед отечественной фитюльки, он снова двинулся вдоль шоссе, но уже на встречу движущемуся транспорту.

День не задался с самого утра. Подозрения возникли еще во сне. Сам сон был приятным. Его чем-то награждали и подбрасывали на руках в воздух. Потом подошел его шеф, майор Хапугин, и стал его поздравлять. Вот это и было подозрительным, потому что Хапугин не поздравлял даже с очередным званием. И вообще. Если он к тебе подошел, то пришла пора раскошелиться. Семкин хотел даже проснуться, в знак протеста против таких снов, но его опередил будильник. Он затрезвонил громче обычного, Семкин врезал по нему ладонью, но попал по коту, которого принесла им теща, чтобы они присмотрели за ним, пока она отдыхает в Турции. Тот видно давно ждал этого момента, потому что среагировал молча, полоснув когтями по руке. Лейтенант заорал на зависть коту, чем вызвал недовольство жены, которая спросонья понесла какую-то ахинею. Зализывая глубокую царапину на руке, он старался понять, что же хочет его жена, рассказывая о потерянных годах, об обносках и прическах. Все встало на свои места, когда драгоценная супруга, озвучила итоговую цифру, которая поможет ей оправдать Семкина в ее же глазах. Цифра была такая, что в пору назвать ее нецензурной. Семкин хотел, было поторговаться, но взгляд супруги предупредил его. Вздыхая и поглаживая саднящую руку, он подошел к своей одежде, вынул из карманов все, что имело отношение к финансам, и стал пересчитывать. Рука жены схапала содержимое карманов, включая пластиковую карту. Настроение пошло вниз, но он сдержался. Через час заступать на дежурство, так что бабла нарубит, зато жена на неделю выведена из строя.

— Да? Котяра. — Подмигнул Семкин коту, пробегающему за ушедшей в ванную комнату женой, и врезал ему пинка.

Настроение полезло вверх. Правда, не очень быстро, потому что чертов котяра, уже в полете, все-таки дотянулся до ноги Семкина своей лапой.

Слегка хромая, он дошел до кухни, включил кофеварку, заправленную с вечера, и пошел в туалет.

Завтракали втроем. Семкин с женой за столом, а кот у мойки. Жена щебетала, подсовывая ему изысканные бутерброды, а кот ел молча, изредка поглядывая в сторону Семкина мстительным взглядом.

— Да! — Его дражайшая половина что-то вспомнила. — Вчера Ленку встретила. Помнишь Ленку?

— Нет. — Ответил Семкин, хотя захаживал, иногда, к этой Ленке.

— Да? — Супруга подозрительно посмотрела на мужа. — Ну, мы с ней учились в одном классе.

— Угу. — Семкин уткнулся в чашку.

— Что, угу? — Взгляд стал еще подозрительней. — Вспомнил, что ли?

— Ты чо, Ксюш? — Глоток кофе, чуть не свернул в дыхательное горло. — Ты у меня самая классная. Я других женщин и не замечаю. Не о том думаешь. У тебя куча денег. Думай о хорошем.

— Не волнуйся, дорогой. — Промурлыкала Ксения. — Я бабульки тратить умею.

Кофе сделал еще одну попытку прорваться в запретную зону.

— А Ленка, так, к слову пришлась. — Продолжила Ксюша. — Жаловалась на своего пентюха. Мне позавидовала. А что? Ты у меня парень крутой. И при деньгах, и при власти, и в постели. — Она прикусила нижнюю губу и прикрыла глаза. — А ее Ванек, на пиво в подворотне стреляет.

— Он же, у нее, учитель. — Возразил Семкин. — Какое пиво в подворотне?

Глаза раскрылись, и подозрение проснулось.

— А ты откуда знаешь?

— Ну, ты сказала, что училась. Я и вспомнил. — Семкин посмотрел на часы. — О-о-о! Мне пора. Сегодня Хапуга разводит.

Он допил кофе и выскочил в коридор. Одевшись и чмокнув жену, Семкин торопливо сбежал по лестнице и вышел на улицу.

"Прокол!" — Подумал он. — "С подругами надо завязывать!"

Он подошел к машине, квакнул сигнализацией и увидел на дверце нацарапанную надпись "Це менто воз".

Настроение, от греха подальше, прыгнуло в дерьмо по самые небалуй. Захотелось пострелять по окнам из автомата, но тот был в оружейке. Отметив, в ближайших планах, "зарыть уродов", Семкин, не соблюдая правил дорожного движения, помчался на службу.

Приступив к своим обязанностям на подступах к столице, он тормознул первую подвернувшуюся машину, мчавшую прямо на него. Подходя к остановившейся «Ниве», он неожиданно задумался над вечной проблемой: "Что такое не везет, и как с ним бороться!". Причина, которая толкнула его на эти раздумья, вылезала из машины. Эта причина называлась "майор Хапугин".

"Сон в руку! Пропала дневная выручка!".

Семкин весь, как-то, сник и направился к ожидавшему его начальству. Тот отпустил «ниву» и ожидал.

— Здорово, Семкин. — Поприветствовал Хапугин. — На Багамы насшибал?

— Здравия желаю, товарищ майор. Я не ради чинов и наг…

— Ой, брось! — Майор поморщился. — Я это в школе проходил. Никому не нужны чины с наградами. Всем бабки подавай, и желательно зеленые. А если кто за чинами гонится, так только для того, чтобы эту зелень грести лопатой. И не пудри мне мозги своей лапшой. У тебя прозвище, какое?

— Какое? — Насторожился Семкин.

— "Сотник". — Хапугин захохотал. — Потому что меньше сотни не берешь.

— Злые языки. — Возразил лейтенант.

— Лучше злые языки, чем добрая собственная безопасность. Короче! Слушай приказ!

Семкин невольно вытянулся.

— Ты чего вытягиваешься как в петле? Слушай и запоминай. Мне позвонили. — Хапугин показал пальцем в небо. — Мимо тебя, тут, печь должна проехать.

— Чего-о-о! — Ошалел Семкин.

— Ни чего, а что. Печь, говорю. Транспортное средство, закамуфлированное под печь. Понял?

— Понял.

— Остановишь под любым предлогом. Составишь протокол со всеми отягчающими. Ну, сам знаешь: оскорбление при исполнении, оказание сопротивления, наркотики под сидением. На. — Майор протянул Семкину пакетик с порошком.

— Товарищ майор. — Спросил тот, пряча пакетик в карман. — А если они на самом деле окажут?

— Чего окажут? — Не понял майор.

— Ну, это. — Семкин кивнул головой. — Оскорбление, сопротивление…

— А-а! Им же хуже. Сейчас к тебе автобус с омоновцами приедет. Они спрячутся и вступят в игру в нужное время. Еще с телевидения подъедут. Будут на камеру снимать. Так что смотри у меня. Никаких поборов. Придется попоститься на посту. — Хапугин захохотал. — Если ты добьешься того, что их будет за что посадить, тогда жди награду.

— А если их не за что будет сажать?

— Тогда наслаждайся сегодняшним днем. Он у тебя будет последним в этой жизни. — Майор приблизил свое лицо к Семкину. — Заказ сделали очень серьезные люди. Я даже свою машину в отделении оставил. Видел, на попутке приехал? Вот такое дело наклевывается! Да ты не дрейфь! — Хапугин стукнул по плечу. — В случае чего, сразу стреляй.

Он покрутил головой, высматривая что-то.

— Ладно! — Сказал майор и взглянул на часы. — Ты в курсе, эти подъедут, а мне пора сматываться.

Он остановил проезжающую «газель» и, сказав водителю, что по делам службы, укатил в сторону Москвы.

Минут через пятнадцать приехали омоновцы, а следом за ними и телевизионщики. Омоновцы загнали автобус в лесополосу, а сами рассредоточились за ближайшими кустами. Телевизионщики поставили щит с окном и укрылись за ним.

Вот так вот, для Семкина, начались его будни. Под неусыпным оком телевизионщиков, приходилось бродить возле колодца и умирать от жажды. Хоть бы скорее эта чертова печка приезжала.

В небе застрекотало. Семкин посмотрел вверх. В сторону Москвы пролетел их, ведомственный вертолет. Омоновцы предупредили его, что печь приедет минут через десять после вертолета.

"Лучше бы они по дороге сломались". — Подумал Семкин.

После появления вертолета, пропало желание скорейшего приезда печи. Вон сколько сил задействовано. Может они террористы. Одно дело искать террористов среди гастарбайтеров, проверяя их документы и кошельки, и совсем другое дело настоящие террористы. У них и документы в порядке, и боевая подготовка не то, что у милиции.

Семкин посмотрел в сторону кустов, где засели омоновцы. В голове шевельнулась мысль, что, вдруг они не успеют. Заныли зубы. Он осторожно снял автомат с предохранителя. Потом немного подумал, и вновь поставил его на предохранитель.

"Черт! Ну, где же они?".

Когда появилась печь, Семкин успел довести себя до такого состояния, что готов был открыть огонь по спрятавшимся омоновцам.

Печь, все так же, без перебоев, мчалась по шоссе. Наездники допели последнюю песню и замолчали. Диоген послюнявил палец и, подержав его на ветру, предположил:

— Быстро едем. Скоро на месте будем.

— Кстати! — Встрепенулся Никанор. — А куда мы едем?

— Здорово живешь! — Хмыкнул Брыня. — Я тебя предупреждал, что допоешься.

— А чо, я-то? — Ощетинился Никанор. — Сам-то как пел?

— Я пел задушевно. — Пояснил Брыня. — А ты орал, как в сенях.

— А у меня такая широкая душа. Я, что, сдерживать ее должен, что ли?

— Эй, орлы! — Прервал Иван. — Вы что раскудахтались? С печи свалитесь. Едем в Москву, но куда конкретно, я и сам не знаю. Давайте, выкладывайте свои идеи.

— Я предлагаю, — начал Диоген, — что надо ехать в школу. Там украли, оттуда и надо плясать.

— А я предлагаю, — возразил Брыня, — что надо ехать в Думу. Взять охрану за хибок, и вытрясти из них все, что они знают.

— А чего они могут знать? — Спросил Диоген.

— Кто принес Вольфовичу диск! — Ответил Брыня.

— Диск Вольфовичу мог подсунуть любой депутат. — Рассудил Иван. — Паренька похитить труднее, чем подсунуть диск. А, чой-то у нас, Никанор молчит?

— Я думаю, — начал Никанор, — что нам в тюрьму надо.

Друзья, недоумевая, уставились на домового. Тот сидел, как ни в чем не бывало. Тогда Диоген осторожно поднял руку.

— Ну? — Спросил Брыня.

— Если рассматриваются любые идеи, — Диоген шмыгнул носом, — то можно еще и утопиться, удавиться, застрели…

Брыня зажал гному рот. Тот вытаращил глаза, но не дергался. Подержав немного, Брыня отнял руку и шепнул Диогену:

— Бесполезно.

— Почему? — Тоже шепотом спросил гном и оглянулся.

— Потому что Никанор, домовой. Он как бы есть, и его, как бы нет. Пуля насквозь пройдет, как через туман. По воде, как посуху ходит. Сквозь стены проходит.

Диоген таинственно посмотрел на Ивана.

— А Иван, — продолжил Брыня, — пока жену не найдет, ему никакого вреда невозможно причинить. А он ее долго не найдет. Сам посуди, где он дурочку отыщет?

Диоген кивнул и оглядел Брыню с головы до ног.

— Хм! — Усмехнулся Брыня. — Я побратим Перуна. Я неистребим, как русский народ, как птица Феникс.

— А я?

— А мы тебя в обиду не дадим. Где мы еще такого прикольного гнома найдем?

— Я вот, что-то не вижу связи между нашим делом и тюрьмой? — Прервал свои раздумья Иван. — Изложи свой план, Никанор.

— Ну. — Никанор задумался. — Плана нет. Просто я подумал, что похищение человека, это же криминал?

Его друзья кивнули.

— А раз криминал, — продолжал Никанор, — то надо в тюрьму к Сидору. Он у нас в семье, по криминальным делам, собаку съел.

— А Сидор разве кореец? — Изумился Диоген. — Он же твой родной брат.

— Береги трусы, Диоген, а то ветром сорвет. — Никанор оттянул резинку Диогеновых трусов и отпустил, хлопнув этой резинкой тому по животу. — Сидор у нас «тюремный». Он смотрящий по тюрьмам, зонам и всяким СИЗО. Он подскажет или поможет.

— А в этом, что-то есть. — Высказался Брыня. — Только как в тюрьму попасть?

— Ну, с этим проблем не будет. — С видом знатока ответил Иван. — Законы России таковы, что, соблюдая один закон, ты нарушаешь другой. Так что все кругом виноваты. Значит решили. — Подытожил он. — Едем в тюрьму.

— Эй, други! — Диоген встал в полный рост, придерживая трусы. — Прямо по курсу, какой-то перец с полосатой палочкой.

— А чего ему надо? — Спросил Иван.

— Не знаю. — Диоген пожал плечами. — Палочкой размахивает, на обочину показывает. Может, хочет, чтобы мы его подвезли?

— Пусть печь сама решает: остановиться или нет. — Решил Иван. — Она из нас самая умная. Она даже правила дорожного движения знает.

Печь решила остановиться. Она съехала на обочину шоссе и затормозила в трех метрах от инспектора. Тот не торопился подходить. Он разглядывал во все глаза то, что остановилось перед ним. Его предупредили, что будет транспортное средство, закамуфлированное под печь, но перед ним была самая настоящая печка. Он был в этом уверен на сто процентов, так как родился и жил в деревне, пока не загремел в армию. В армии, один дружок, посоветовал ехать на дембель в Москву и устраиваться в гаишники. Он сказал, что гаишники, самые богатые менты, потому что полные хозяева на дороге. Им даже лень зарплату получать. Выяснилось, что он наврал, но не на много. От зарплаты гаишники не отказываются.

Он стал медленно обходить вокруг печи, в надежде увидеть все то, что могло бы доказать, что перед ним действительно транспортное средство. Четыре пары глаз шагали с ним нога в ногу. Вернувшись на то место, с которого начался осмотр, Семкин снял фуражку и почесал макушку.

— Ну, и как же она ездит? — Спросил он, задрав голову, чтобы видеть ездоков.

Все четверо пожали плечами. Семкин сунул руку в карман и пощупал пакетик с наркотиком.

— А где у нее багажник?

Четверка переглянулась и снова пожала плечами. Семкин оглянулся на кусты с омоновцами. Хорошо им там. Встрянут, когда надо. А он тут, как идиот, должен придумывать, к чему придраться.

— Кто водитель? — Хмуро спросил он.

— А ты чего хочешь-то, парень? — Подал голос Диоген, приглаживая бороду.

— Я вам не парень, а представитель власти, лейтенант Семкин. Слезайте со своей печи и предъявите документы.

— Вань! Вань! — Никанор потянул Ивана за рукав. — Ты слышал? Он представитель власти. Если мы ему морду набьем, то он нас в тюрьму заберет.

— Ну, я даже не знаю. — Иван сомневался. — Вроде бы, не за что морду бить.

— А мы так, ни за что. — Предложил Никанор. — Нам же в тюрьму надо?

— Надо.

— Ну вот! Значит, придется морду набить.

Было видно, что Иван сомневался. Он посмотрел на Никанора, потом на инспектора.

— Ну, я даже не знаю. — Повторил он. — Он же нам ничего не сделал?

— Как, не сделал? — Напирал Никанор. — Вон, он чего-то от нас требует.

Иван посмотрел вниз, на инспектора и спросил:

— Вы что от нас хотите?

— Что? Что? — Заорал Семкин. — Права ваши предъявите! Совсем оборзели автомобилисты.

— Видишь, Вань? — Подначивал Никанор. — Орет! Голос повышает! Разреши, я ему в морду дам.

— Подожди, Никанор. Не спеши. — Иван повернулся к Диогену. — Диоген, дружище, предъяви лейтенанту наши права.

Диоген, единственный, из друзей, стоявший на ногах, принял торжественную позу и продекламировал:

— Мы имеем право на жизнь, на свободу, на работу, на отдых и на жилье!

Семкин разинул рот и тупо смотрел на Гнома, который раскланивался под аплодисменты своих друзей.

"Да они же психи!" — Мелькнуло в голове. — "А вдруг буйные? И ОМОН не успеет, как в клочья разорвут".

— Я имел в виду права на вождение автотранспорта. — Осторожно пояснил он. — Кто водитель?

— А у нас нет водителя. — Ответил Иван. — Мы все пассажиры.

— А кто ей управляет? — Семкин кивнул на печь.

— Никто. Она сама едет.

— Вы меня оскорбляете? — На всякий случай спросил Семкин.

— Пока нет. — Ответил Брыня и стал слезать с печи.

— Имейте в виду, я занесу это в протокол. — Пригрозил лейтенант.

— Ты командир, — сказал подошедший Брыня, и положил свою руку инспектору на плечо. — Тебе виднее. Еще претензии к нам есть?

Семкин попробовал стряхнуть руку, но только сделал себе больно. Он прикинул, что будет, если пальцы этой руки, сожмутся. Стало очень жарко. Чтобы не усугублять положение, он отрицательно покачал головой, при этом ляпнув:

— А где ремни безопасности?

— Вот. — Брыня показал на брючный ремень.

"Ну что же, этот чертов ОМОН, тянет". — Разнервничался Семкин. — "Ведь не успеют! Выставили на посмешище".

— У вас есть, а у него? — Он показал на Диогеновы трусы.

— А я их руками держу. — Объяснил Диоген.

Семкин подошел к печке спереди.

— Откройте капот. — Потребовал он, указав на жерло печи.

Брыня снял заслонку и отошел в сторону. Семкин зажал пакетик с наркотиками в кулаке.

— А что у вас на стенке написано? — Спросил он Брыню и, когда тот отвлекся, чтобы осмотреть стену, незаметно метнул в топку наркотик.

"Вот теперь вам хана!" — Злорадно подумал лейтенант, а вслух сказал:

— Извините. Мне показалось. Можете закрыть капот. — Он подождал, когда дед закроет заслонку. — Кто у вас старший?

— Иван.

— Позовите его.

— Вань! — Крикнул Брыня. — Тебя служивый зовет.

Все, кто был на печи, слезли на землю и окружили инспектора.

— Чего тебе надобно, болезный? — Спросил Иван.

Семкин хотел обидеться на последнее слово, но, подумав, решил плюнуть на провокации. Он строго спросил:

— Вы владелец маши… э-э-э, печки?

— Нет.

— А-а, — инспектор показал на Брыню, — дед сказал, что вы.

— Он сказал, что я старший. — Уточнил Иван. — Вообще-то, я старший, а они мне помогают.

— А кто хозяин машины, то есть, печки? — Поинтересовался Семкин.

— Емеля. — Удивился Иван. — Это любой дурак знает.

— Кто из вас Емеля? — Инспектор пропустил объяснения Ивана мимо ушей.

— Емеля в долине, за горами. — Встрял Никанор и потрогал автомат.

— Тогда покажите доверенность, страховку, техосмотр. — Семкин сдвинул автомат на живот.

— У нас этого нет. — Весело выпалил Никанор и потрогал наручники.

— Да что вы говорите? — Лейтенант сунул наручники в карман. — Ребята, да вас в тюрьме ждут.

— А вы откуда знаете? — Удивился домовой, приглядываясь к жезлу.

— Предъявите паспорта. — Семкин не стал отвечать. — Я вынужден составить протокол и осмотреть вашу печь.

— Осматривай. — Фыркнул Диоген. — Мы ничего не скрываем.

— Предъявите паспорта. — Повторил Семкин.

— А у нас нет паспортов. — Иван улыбнулся. — И никогда не было.

— Бомжи, что ли? — Не понял лейтенант.

— Почему, бомжи? — Обиделся Диоген. — Я, например, в бочке живу, из мореного дуба. Очень, между прочим, дорогое жилище, по сегодняшним меркам. Так сказать, элитная хибара.

— А у нас с Ваней, княжеские хоромы. — Похвастал Никанор. — Президент позавидует.

— Я, это… — Замялся Брыня. — Тоже… Ну… Это… В доме. В загородном.

— Так у вас у всех виллы? — Удивился Семкин.

— Ну, дык! — Обрадовался Брыня. — Без вил никак нельзя. Вот, скажем, сенокос. Так, поворошить, там, стожок смет…

Семкина озарило. Как же он сразу не догадался. Такую машину можно изготовить только за очень большие бабки. Да и документов у них никаких. А что? Попробуй, арестуй. Один звонок и они на свободе. И ты же потом будешь виноват. А то и вылетишь из органов. Это же олигархи. Под дураков косят. Развлекаются. Деньги считать наскучило, так решили экстримом заняться. По просторам прошвырнуться, мать их. Вон дед, что-то рассказывает и показывает, как он умеет копать. Мол, закопаю, и хрен тебя найдут. А что? У них не заржавеет. О-о-о, господи! Вот попал, так попал!

Семкин делил население страны на три категории. Первая, это те, кто сидит. Вторая, те, кто собирается сесть. И третья — кто сядет, когда с них снимут неприкосновенность. Эта третья категория, была самая опасная, для всех живых. Нет, они не убивали сами. Они даже прилично выглядели. Но по их слову гибли тысячи. А потом гибли те, кто губил тысячи по их слову. Вот и настала очередь Семкина. Одни олигархи заказали других. Исполнителем назначили Семкина. И плевать им на то, что потом будет с Семкиным. А будет! Обязательно будет! Семкин даже взмок, представив, что с ним будет.

Надо бежать! Бежать, бежать и бежать! Хорошо, что он предвидел, что-то похожее. Купил квартиру в Москве на подставное лицо. Этого бомжа не найдут, а если и найдут, то он ничего не вспомнит. Да и книжечка, у него, на предъявителя имеется. На окраине, в сбербанке, с очень кругленькой суммой. Документы сделает, и будет жить припеваючи. Ксюхе, он ничего не скажет. Эта стерва сама напросилась. Она думает, что он не знает, какие оргии она закатывает, когда он на дежурстве. Кто только у нее не побывал. Вот пусть, теперь, раскаленный паяльник побывает. Она любит извращения. Стерва!

А как сбежать? Сейчас сбежишь, омоновцы грохнут. У них же, тоже заказ. Этих заберешь, так не успеешь довезти, как маслина фуражку попортит. Ну и влип! Хотя, стоп! Разница есть. Заказчик сейчас пришьет, хотя бы руками тех же омоновцев. А эти клоуны потом. Лучше потом, чем сейчас. Теперь главное придраться так, чтобы их было за что перестрелять. Ой! Как же он забыл? Он же им наркоту подсунул. Теперь причина есть, за что в тюрьму везти. А тюрьма, штука такая, что никаких гарантий не дает. Там, бывает, человек нечаянно о настенную шубу так стукается, что аж спинной мозг вытекает. А то бывает, шнурки завязываешь, и нечаянно повесишься. Или, скажем, спал человек, подушка на лицо сползла, и он задохнулся. Да мало ли в тюрьме таинственного.

— … мотыга. — Услышал, Семкин, бормотание Брыни. — Опять же, штука нехитрая, но дюже нужная в хоз…

— Молчать! — Рявкнул лейтенант решительным тоном. — Всем оставаться на местах.

Он остановил первую попавшую машину. Это был старый «москвич» с двумя, совсем старыми людьми. Они вышли из машины и развели руками, словно говоря, что бессильны против действий инспектора, что от пенсии ничего на штраф не осталось и, вообще, они в недоумении.

— Будете понятыми. — Безапелляционно заявил Семкин. — Я буду осматривать маш…, тьфу, печь, а вы будете свидетелями.

Старики поникли, но возражать не посмели. Они подошли к печи, сочувственно поздоровались с потенциальными нарушителями и в страхе уставились на инспектора. Тот махнул Брыне.

— Откройте эту, э-э, капот.

Брыня открыл заслонку. Семкин, не глядя в топку, жестом пригласил понятых и телевизионщиков. Нечего им прятаться за щитом, пора выходить из подполья. Чем больше свидетелей, тем меньше опасности.

— Понятые. — Семкин смотрел на стариков. — Посмотрите внимательно. Видите пакетик с белым порошком?

Понятые дружно и отрицательно замотали головами. Семкин резко развернулся и уставился в жерло печи. Пакетиком даже не пахло.

— А где наркотики? — Растерянно спросил он, глядя прямо в объектив камеры, подошедшего оператора-телевизионщика.

— Нету. — Ответил за камеру оператор, и отошел, подальше от греха.

Семкин повернулся к Никанору с несчастным выражением лица.

— Что-то потерял, командир? — Никанору стало так жалко инспектора, что ему, даже, расхотелось набивать морду.

— Наркотики пропали. — Жалобно выдавил из себя Семкин. — Меня майор Хапугин сожрет.

— Что там, Никанор? — Спросил Иван.

— Вань. Ты не поверишь. — Никанор вытаращил глаза. — Пока мы тут ля-ля, у лейтенанта наркотики сперли.

— Россия! — Подытожил Иван. — В кругу друзей хлебальником не щелкают.

— Может, поможем парню? — Предложил Брыня.

— Я принципиально против наркотиков. — Возразил Иван на предложение Брыни. — Пусть сам ищет.

— Точно! — Лицо Семкина озарила надежда. — Я сейчас. Они просто закатились. Их поискать надо.

И он, не раздумывая, прыгнул в печь.

Камера наехала крупным планом на торчащий, из печи, зад инспектора, потом сняла каждого участника событий, отъехала от печи и нацелилась на тележурналиста с микрофоном в руках.

— Новости снимают. — Прокомментировал Никанор. — Нас по телевизору покажут.

— Это с телевидения? — Не поверил Диоген.

— А ты что? Не видишь эмблему телеканала на микрофоне?

— Пойду еще снимусь. — Расцвел Диоген и двинулся к оператору.

Он подошел к корреспонденту, мягко отодвинул его в сторону и, улыбнувшись в камеру, стал принимать всевозможные атлетические позы, которые видел в телепередаче "Мистер Вселенная".

Друзья невольно залюбовались своим товарищем.

— Нету! — Раздался, полный отчаянья, всхлип Семкина.

— Хорошо искал? — Спросил Никанор, глядя, на вымазанное сажей, лицо инспектора.

— Все облазил. — Семкин вытирал слезы, размазывая сажу. — Пакетика, как небывало.

— А может, и не было никакого пакетика? — Предположил Брыня.

— Ты думай, что говоришь-то! — Семкин разозлился. — Мне лучше знать! Я сам его ту…

Он захлопнул рот рукой и посмотрел на деда. Похоже, что тот ни о чем не догадывался.

— Все! — Лейтенант спрыгнул на землю. — Все пропало!

— Не переживай. — Никанор протянул ему бутылку пива. — Поехали в тюрьму, а там, что-нибудь придумаем.

Семкин схватил бутылку и жадно высосал все пиво до капельки. Потом он тяжело выдохнул и, глядя на Никанора, покрутил пальцем у виска.

— Дурак! — Усмехнулся он. — С чем я вас в тюрьму потащу? Вы даже не оскорбили меня.

— Сам дебил! — Сразу врубился Никанор.

— Это фигня. — Задумался Семкин. — Максимум штраф. Вот если бы вы, оказали сопротивление. Нет! — Он подумал. — Вот если бы вы, напали на меня, вот тогда Хапугин обрадовался бы.

— Так бы сразу и сказал. — Брыня двинулся на инспектора. — А то, все намеками, да намеками. Сделаем, как в лучших традициях Голливуда.

Омоновцы, все-таки опоздали. Они, как профессионалы, начали атаку в нужный момент. Рванули на захват, как лоси, но все было кончено, когда им оставалось не меньше десятка скачков. Виной всему был Брыня. Хоть он и намекнул на Голливуд, но сделал все по-русски. Мы часто хотим сделать как на западе, но получается как всегда.

Семкин лежал перед Брыней и, осуждающе смотрел на него, правым глазом. Левый глаз возмущенно и с великой неохотой, заплывал. Зато два передних, верхних зуба, весело раскачивались, прощаясь со своими собратьями. Нос и губы были похожи на кондитерские изделия, из разряда сдобной выпечки. Уши пылали, увеличивались в размере и твердели. Фуражка, с оторванным верхом, была надета на шею, предохраняя, оную, от лишнего движения. Погоны и один рукав были оторваны. Шнурки развязались. Носки порвались.

Ближайший боец ринулся на Брыню, чтобы отогнать того от невменяемого инспектора. Он что-то крикнул и ударил деда автоматом в грудь. Брыня молча ждал продолжения и его ожидания оправдались. Боец отскочил как от стенки, сбив с ног троих, ничего не подозревающих, сослуживца. Старший группы захвата, видя невозможность лобовой атаки, стал обходить опасного деда, но был пойман за грудки, здоровенной лапищей, и беспомощно повис в воздухе. Его бронежилет, смялся как лист ученической тетради в клеточку, керамическая пластина, выдерживающая бронебойную пулю, хрумкнула и стала высыпаться из порванного кевлара на асфальт. Омоновцы застыли, глядя на керамическую крошку. Брыня разжал пальцы, подождал, когда копчик старшого встретится с землей, и громко оповестил, дав, пинка крутящемуся рядом оператору:

— Вы что? Камикадзе? С голым автоматом на обутую пятку? «Апофеоз» Верещагина видели?

Кто-то тронул его за рукав. Брыня повернулся и встретился глазами с Диогеном.

— А ты шутник, Брыня. — Прошептал тот. — Милиция и Верещагин. Ну, отмочил!

— А? Ну да! — Брыня повернулся к омоновцам. — Значит так! Нас в тюрьму, а сами в Третьяковку. А ты! — Он ткнул пальцем в оператора. — Сделаешь копию съемки и привезешь в отделение. А то как, этот бедолага, оправдает свой неряшливый вид?

В ответ, Семкин смог только промычать. Посовещавшись, омоновцы решили, что вариант, предложенный дедом, наиболее оптимальный. Они сообщили по рации, что везут задержанных, вызвали скорую помощь и, усадив задержанных в автобус, укатили в районное УВД. Печь, к великому удивлению омоновцев и потерпевшего Семкина, поехала за автобусом. Сам инспектор, был оставлен на произвол понятых и съемочной группы, дожидаться приезда скорой помощи.

Чтобы не тратить время на формальности, протокол задержания, решили оформить в автобусе. Задержанные не возражали, мало того, они были рады, что едут в тюрьму. Особенно маленький лохматый мужичок в косоворотке. Он рассказывал опасному деду о том, что он познакомит того с каким-то Сидором, который будет очень рад.

После того, как все бумаги были составлены, а странные имена без фамилий были заключены в кавычки, омоновцы немного расслабились. Все прошло гладко, если не считать Семкина и слегка погнутый автомат Новикова, который налетел на опасного деда. Задержанные сидели смирно, даже разрешили надеть на себя наручники. Правда, для деда, наручников не нашлось. Нет! Наручников было полно, но на его запястья, больше подошли бы ошейники, чем наручники. Дед чуточку обиделся, но не настолько, чтобы перепугать омоновцев. Он просто посетовал на плохое снабжение внутренних органов инвентарем. В остальном все шло наилучшим образом. Бойцы схватились за мобильники и стали названивать своим друзьям и знакомым. Очень хотелось поделиться, с кем-то, необычными впечатлениями после сегодняшней операции.

Когда автобус подъехал к отделению милиции, их уже встречали. Сотрудники отделения, вывалили на улицу, вроде как бы, покурить, но на самом деле разглядывали задержанных. До них дошли искаженные слухи о, якобы, странных олигархах. Четверку друзей проводили в здание и определили в, так называемый, «обезьянник». Он был почти пуст, только в углу сидел мужчина, лет сорока пяти. Когда замок решетки защелкнулся, по коридору прошелестел облегченный вздох. Все обступили омоновцев и стали задавать вопросы, угощая сигаретами.

— Эй, парни! — Крикнул Никанор. — Вы наручники забыли. Они, вам, не нужны, что ли?

— Оставь себе на память. — Крикнул один из милиционеров и, в коридоре, весело заржали.

— Хорошие ребята. — Прошептал домовой Диогену. — Добрые. Ты такие замки сможешь открыть?

— Да будет тебе известно, Никанор, что гномы, лучшие специалисты по замкам. — Диоген явно важничал. — А это не замки, а какие-то оконные шпингалеты. Дунь, и они откроются.

— Иди ты? — Не поверил Брыня.

— Ты мне не веришь? — От возмущения, косичка на бороде гнома, стала расплетаться.

— Что ты, родной. — Успокоил Брыня. — Я восхищаюсь! Потому что, касаемо меня, то я бы смог только разломать их. Это не сложно. Хошь, покажу?

Брыня взялся пальцами за наручники Ивана.

— А ну, положи механизм на место! — Грозно прошипел Диоген. — Все бы только ломать! Нам их подарили. На фига, нам обломки. И нечего завидовать. Мы не виноваты, что на тебя наручников не нашлось.

— Да! — Поддакнул Никанор.

— А я чо? Я ничо! — Брыня убрал руки от наручников. — Действительно, что ломать-то. Вещь хорошая. Давай, дуй.

Диоген дунул и наручники расстегнулись.

— Научишь? — Спросил Никанор, протягивая гному руки.

— Не могу. — Диоген дунул. Никанор еле успел поймать свои браслеты. — Чтобы научиться, надо родиться гномом.

Когда наручники были сняты и с Ивана, то друзья решили, что лучшего места для их хранения, чем Никаноров чуланчик, не найти. Так и порешили. Никанор, польщенный доверием, спрятал наручники в левый карман.

— Как в банке. — Он похлопал по карману. — Ну ладно. Вы тут посидите, а я пойду Сидора покличу.

— Думаешь, что он в этом отделение? — спросил Иван.

— Вряд ли. — Возразил Никанор. — Я его кикимор поищу, чтобы они ему передали, что его брательник ищет.

— О, как у вас налажено. — Изумился Диоген.

— А ты как думал? — Усмехнулся домовой. — Это тебе не в замки дуть. Ладно. Я пошел.

И прежде, чем Диоген успел возмутиться, он пропал в стене. Брыня прошелся по «обезьяннику», подергал решетку и, чуть не выдернув ее из стены, уселся рядом с мужчиной. На шум, устроенный им, прибежал дежуривший милиционер. Он уставился на смирно сидевших арестантов.

— Чего шумите? В камеру захотелось? Могу устроить! Эй? — Он обратил внимание на отсутствие наручников. — А где?

— И этот чего-то потерял. — Заметил Диоген. — Эти менты, такие рассеянные. Ты, чего, служивый?

— А где наручники? — Растерянно спросил милиционер, и тут только заметил пропажу мужичка в косоворотке. — О ё!!!

На крик сбежались все, включая следователей, сидевших по кабинетам. Ближайшие к решетке сотрудники, молча смотрели на беспредел, совершенный неизвестно, каким образом. Кто стоял за их спинами, и ничего не видел, пытались выведать у передних, что же произошло. Поднявшийся шум, заинтересовал начальника отделения. Он вышел в совершенно пустой коридор и спустился на первый этаж. Подойдя к толпе сотрудников, он попробовал протиснуться к решетке, но, получив локтем в бок, решил подать голос.

— Что все это значит? — Грозно спросил он. — Почему никто не работает?

Толпа расступилась, пропуская начальника к решетке. Тот подошел, посмотрел на задержанных и повернулся к своим подчиненным.

— Ну, и что тут интересного? — Поинтересовался он и, увидев дежурного офицера, махнул ему рукой. — Ну-ка, принеси мне протоколы задержания.

— Товарищ полковник. — Сержант, обнаруживший пропажу, вытянулся по струнке. — Тут один сбежал. И наручники пропали.

— Как это пропали? — Возмутился Диоген. — Вы же нам их подарили.

— Вы, что? — Сержант постучал по своей голове. — Шуток не понимаете?

— Ты на себе не показывай! — Не остался в долгу Диоген. — А то своих тараканов распугаешь, чем тогда думать будешь? И шутки свои, ментовские, ментам рассказывай. Нечего гражданских в заблуждение вводить.

— Где наручники? — Рявкнул сержант.

— Тю-тю наручники. — Объяснил Брыня. — Им ноги приделали.

— Хватит!!! — Заорал полковник. И когда все затихли, зловеще проговорил. — Как, это, один сбежал? Куда сбежал? Кто допустил?

— Да никто не сбегал. — Влез Диоген. — Он брательника разыщет и придет. Если бы нам не надо было в тюрьму, вы бы, хрен, нас сюда привезли.

В дежурке зазвонил телефон. Дежурный офицер снял трубку и представился по форме. Через некоторое время он сказал: "Есть! Товарищ генерал!" и посмотрел на начальника.

— Вас генерал. — Прошептал он, прикрывая трубку рукой.

В отделение стало тихо. Полковник подошел к окну дежурного и приложил трубку телефона к уху.

— Слушаю, товарищ генерал! — Он немного послушал, потом посмотрел на задержанных. — Да, товарищ генерал! Задержали. Всех четверых. Они в «обезьяннике». Слушаюсь, товарищ генерал! Так точно, товарищ генерал. — Он вернул трубку дежурному.

— Значит так! — Он вытер лоб и шею носовым платком. — Всех четверых в камеру. Завтра за ними приедут.

— Товарищ полковник. — Дежурный высунулся из окна. — Этот четвертый, не с ними был. Он в префектуре буянил.

— Был в префектуре, а стал с ними. И пусть доказывает им… — Полковник показал пальцем в потолок. — А мы скажем, что взяли их вместе. Упустили одного? Ну, смотрите, если кто проболтает! — Он потряс кулаком.

Осмотрев присутствующих строгим взглядом, он погрозил пальцем и пошел к себе, заложив руки за спину.

— Строгий он у вас. — Сказал Диоген сержанту, когда полковник ушел. — Как ротвейлер.

— Разговорчики! — Дежурный ударил дубинкой по прутьям решетки. — Будете говорить, когда вас спросят.

— Ты мне рот не затыкай. — Диоген погладил косичку. — Ты должен быть с горячими руками, холодным сердцем и чистой головой.

— Ваш друг все перепутал. — Шепнул мужчина Брыне. — Лучше их не раздражать, а то дубинками изобьют.

— Вообще-то, — сказал Брыня, вставая, — мы имеем право говорить, когда захотим, а не когда спросят. — Он повернулся к Ивану. — Вань! Дозволь пошалить. Что-то не пахнет здесь соблюдением законности.

— Успокойся, Брыня. — Иван посмотрел на сержанта. — А вы, держите себя в рамках закона.

— Нет, вы видели? — Не унимался сержант. — Они еще права качают! А вот я сейчас всем по почкам… — Он покрутил головой, кого-то увидел и крикнул. — Серега! Не хочешь размяться? Обезьяны борзеют.

— Можно и размяться. — Из коридора раздался скучающий голос. — А то, что-то в сон клонит.

К решетке подошел огромный милиционер. Он гнул в руках дубинку и оценивающе рассматривал задержанных. В окно дежурки, высунулась голова офицера, и улыбнулась. Стали подходить свободные сотрудники. Зрелище обещало быть интересным. Единственное, что немного настораживало, так это то, что задержанные улыбались. Но, как говорится, и не таких обламывали. Сержант открыл замок решетки и проскользнул в «обезьянник». За ним втиснулся громила. Брыня, по-кошачьи, проскользнул им за спины, взял обоих за воротники и, развернув лицом к решетке, вонзил их головы между прутьями. Все было проделано так быстро и ловко, что у зрителей удивились только глаза, а губы продолжали улыбаться.

— Если есть еще желающие, — предложил Брыня, — то поднимите руки.

Желающих не нашлось. Мало того, зрители забыли, что они являются работниками правоохранительных органов, и должны усмирять хулиганов. Они подались назад и уперлись в стенку, оставив на произвол судьбы своих товарищей. В наступившей тишине было слышно, как потеет Серега, которого минуту назад, клонило в сон.

— Ну, если желающих больше нет, — Объявил Брыня, снимая свой брючный ремень, — тогда приступим к Ликбезу.

Он осмотрел свои жертвы. Положил руку на спину здоровяка, отчего тот обреченно засопел.

— Извини, Серега, но ты виноват больше, чем этот прыщ. — Он показал на сержанта. — Да и мяса на тебе больше. Итак! Правило первое: уважай задержанного хотя бы за то, что он может оказаться невиновным!

Рука с ремнем рухнула вниз, стегнув по толстой заднице. Местное эхо погнало по коридорам, насыщенный болью, вопль толстяка.

— Правило второе: уважай задержанного хотя бы за то, что он может оказаться потерпевшим.

Эхо, в отличие от государственного аппарата, работало на совесть.

— Правило третье: уважай задержанного хотя бы за то, что он, отсидев, может тебе все припомнить.

— Что здесь происходит? — Около решетки нарисовался полковник.

Толстяк ответил ему яростным воплем.

— Распустил ты своих подчиненных, полковник. — Брыня вдел ремень в брюки и подошел к начальнику. — По-хорошему, тебя бы следовало выпороть. Да ладно. Еще успею.

— Что вы себе позволяете? — Уже тише и не так угрожающе, произнес тот.

— Я позволил себе то, что, похоже, принято делать у вас в милиции. А именно: пользуясь тем, что вам не смогут оказать сопротивление, потому что вы представитель закона и поэтому сильны, вы сами творите произвол. Я сделал то же самое. Никто из вас не может оказать мне сопротивление, поэтому я сделал, что посчитал нужным.

— Ну, ни фига себе! — Раздался голос Никанора. — Стоило мне отлучиться на минутку, как вы тут бардак устроили. Я что, должен сидеть здесь и смотреть на эти задницы? Брыня! Оставь их в покое.

Брыня развернулся. На него глядели веселые глаза домового.

— Нашел брательника?

— Какой ты шустрый. Сообщил, что жду по такому-то адресу. Должен подойти.

Сотрудники отделения зашевелились. Они стали указывать на Никанора пальцами.

— Товарищ полковник. — Зашептал подбежавший дежурный офицер. — Это тот, который сбежал. Чего делать-то будем?

Полковник не знал, что делать. В таких ситуациях, нарушители у него, умывались кровавыми слезами. Сегодня был не тот случай. Пристрелить бы их, при попытке к бегству, но сомнения глодали так, что и на курок не нажмешь. Выяснилось, что внутренние органы так прогнили, что стали жить по воровскому закону: кто сильнее, тот и прав. Никто, даже не пытается освободить этих двух идиотов.

— Господа. — Обратился полковник к задержанным. — Не желаете ли пройти в изолированную камеру, со всеми удобствами в углу? Вы можете там поговорить, и вам никто не помешает.

— Вот это дело. — Никанор обрадовался. — Камера нам подойдет. Да, Вань? У нас же свои секреты. Да и поесть надо.

— Поесть не помешало бы. — Согласился Брыня. — С утра маковой росинки не было. Парня этого с собой возьмем. Пойдешь с нами? — Обратился он к мужчине.

Тот согласно кивнул головой.

— Ну и правильно. — Воскликнул Диоген. — Так надежней будет.

— Безопасней. — Поправил Брыня.

— А я так и сказал.

— Да ну тебя. — Огрызнулся Брыня и повернулся к полковнику. — Давай, веди в свой «люкс».

Когда дверь в камеру, куда вошли задержанные, закрылась, полковник облегченно вздохнул. Год до пенсии, и на тебе. Это не террористы, какие-нибудь, и не бандиты. С теми все проще. Чуть что — стреляй. А тут такое подсунули, что слов нет. А этот дед? Какая силища! А энергетика! Смотрит, аж к земле пригибает. Не завидую следователю, который будет вести его дело. Слава Богу, что завтра их увезут. Ох, дожить бы до завтра!

— Если я сегодня о них еще раз… — Он задумался. — Если вы еще мне… Я вам… Я не знаю, что…

Он погрозил пальцем и пошел к себе в кабинет, заложив руки за спину.

— Слушаю.

— Докладывает «Сокол-2». Объекты были остановлены на подступах к Москве.

— Не надо высокопарности.

— Хорошо, шеф.

— Зовите меня просто Хозяин.

— Хозяев перебили в семнадцатом. Не надо ворошить прошлое. Я вас на новый лад буду называть: босс или шеф.

— Хорошо. Называйте шефом. Продолжайте доклад.

— Задержали всех четверых. Пострадал инспектор ГАИ. Задержанных отправили в энское отделение УВД. Гаишника в больницу. В отделение говорят, что четверка беспокойная. Каковы будут инструкции?

— Каково ваше мнение об объектах?

— Я думаю, что они придурки. Удивляюсь, как «Сокол» не заметил этого.

— Он это заметил. Вы видели фотографии, что с ним стало?

"Сокол-2" вздрогнул, вспомнив фотографии.

— Д-да. — Ответил он. — А почему вы спросили, шеф?

— Просто так. — Шеф засмеялся. — Продолжайте наблюдать за объектами, пока их не заберут из этого отделения.

— Все будет сделано.

— Я не сомневаюсь. У вас же при себе фотки «Сокола».

В трубке раздались короткие гудки.

— А зря! Сомневаться надо всегда. — Сказал «Сокол-2», нажимая на отбой.

— А здесь уютненько. — Диоген осмотрел камеру. — Почти как у меня в бочке, только углов много и чем-то попахивает.

— Странно. — Удивился Никанор. — А мне кажется, что не попахивает, а воняет.

— Сероводородом. — Сказал Брыня. — Вон из того угла.

— А кто его туда положил? — Спросил Диоген.

— Кто здесь живет, тот и кладет. — Ответил их новый товарищ. — Там туалет в углу.

— А-а-а. — Догадался Никанор. — В городах площади маленькие, вот и приходится все в одной комнате устраивать. Ладно. Перебьемся. Пойду у дежурного дезодорант попрошу, а ты, Брыня, высади окно. Проветрить надо.

Он выбежал, сквозь дверь, в коридор. Брыня подошел к окну, выдернул решетку и открыл раму.

— Лучше этого не делать. — Заметил новенький. — Менты разозлятся.

— Им нельзя злиться. — Высказался Диоген. — Они представители власти и должны быть сдержанными в работе с людьми.

— Хм! Сдержанными. — Новичок невесело ухмыльнулся. — А вы, вообще-то, откуда?

— Из Фофанки. — Ответил Брыня. — А ты?

— Я местный.

— Москвич?

— Да. — Грустно ответил новичок.

— Да ты не грусти, парень. — Брыня стукнул его по плечу, отчего тот отлетел к койке. — Извини! Я не хотел.

— Он все никак не привыкнет, что люди стали слабее, чем тысячу лет назад. — Подал голос Иван.

— Хороший удар. — Улыбнулся новенький. — Я начинаю понимать, почему вы ментов не боитесь.

— Ты лучше расскажи нам о себе. — Предложил Брыня.

— А что я могу о себе рассказать? — Пожал плечами новенький. — Звать Николаем. Родился, учился, воевал, женился…

— Стоп! — Остановил его Брыня. — Ты воин?

— "Афганец". В Афгане воевал. Орден красной звезды, два ранения.

— Как же ты, герой, в ментовку загремел?

— На счет квартиры, в префектуру пошел. — Николай решил поделиться с друзьями по несчастью своей бедой. — Давно стою на расширение. Президент сказал, что всех обеспечим жильем. Имеются в виду участники войны. Прихожу и говорю, что я «Афганец», а мне говорят, что они меня туда не посылали. Ну, я вспылил, а они милицию вызвали. Вот и все дела. — Он сел на койку. — Даже позвонить домой не дали. Никто из близких не знает, где я.

В камеру, сквозь стену, вошел Никанор. В руках он держал баллон какого-то цветочного дезодоранта. Сорвав крышку и пшикнув несколько раз в воздух, он сунул баллон в левый карман.

— В этой ментовке, обслуживающий персонал какой-то странный. — Поделился он своими наблюдениями. — Иду по коридору, а они глаза таращат и к стенке жмутся. Дезодоранта ни у кого нет. Полковник выручил. У него было два. Говорит, что жена велела домой купить. Я один забрал. — Он принюхался. — Вот теперь слегка попахивает. Ну, что? Перекусим?

— Давай, раскладывай, мы сейчас. — Брыня подтолкнул Николая к двери.

— Чо? — Спросил Диоген. — Пошел на глаза посмотреть?

— Николаю позвонить надо. Домашних успокоить, что у него все нормально.

— А кто нам разрешит? — Удивился Николай. — Сказали, не положено.

— Помню, — дед улыбнулся, — идем мы с Алексан Василичем к реке Рымник. Один молодой и говорит, мол, по всем правилам, нас турки раздавят. Алексан Василич и отвечает, мол, у них свои правила, а у нас свои. — Брыня потянул Николая к двери. — Запомни, Николай, что если тебя насильно втянули в игру, то играй по своим правилам.

Он подошел к двери и постучал костяшками пальцев. Открылось окошечко, показалось лицо охранника.

— Чего надо? — Спросило лицо.

— Позвонить. — Ответил Брыня.

— Не положено. — Лицо исчезло, окошечко закрылось.

Брыня стукнул ладонью по двери. Она открылась, звякнув сломанной щеколдой. Дед посмотрел на ноги охранника, торчащие из-за двери, и потащил Николая к дежурке.

— Видишь ли, — объяснял он афганцу, поглядывавшему на лежащего охранника. — Если государственный человек нарушает закон, то он должен быть готов к тому, что законы будут нарушать все. Если он об этом не думает, то не стоит переживать, что бы с ним ни случилось.

Они шли по коридору. Все, кто им встречался, действительно жались к стене и таращили глаза.

— А вот еще интересная вещь. — Продолжал Брыня. — Взяли они тебя, отметелили дубинками, продержали голодным, а потом выяснилось, что ты не виноват. Выпускают. И что? — Он посмотрел на Николая. — А ничего. Ты говоришь им спасибо и уходишь. Они считают, что только они работают. Что только у них трудная работа. Что им можно все.

Они подошли к двери дежурной комнаты. Прежде, чем открыть дверь, Брыня повернулся к Николаю и шепотом произнес:

— А, ведь, менты, такие же русские люди, что и мы. Просто им надо чаще напоминать, что они представители закона, а не криминальные авторитеты. Если ребенок балует, то ему напоминают, что он взрослый. А менты, они как дети, только пистолет настоящий, а не игрушечный. С ними надо как с детьми. Если не понимают, то ремешком.

Он открыл дверь и втащил Николая в дежурку. Офицер, тоже, вытаращил глаза и весь подобрался. Брыня показал афганцу на телефон, а сам подошел к дежурному.

— Тут такое дело, командир. — Начал он. — Вот этого парня взяли по ошибке. Он пришел в префектуру, чтобы узнать, как продвигается его очередь на квартиру. А ему там и говорят, что они его в Афганистан не посылали. В принципе все верно. Там же, в префектуре, судя по обращению с посетителями, одно говно работает. А говно, такими вопросами, как посылание военного контингента за границу, не занимается. Короче, парень вспылил немного. Сам понимаешь, два ранения. Ты, уж, отпусти его. Отдай ему документы, вещи изъятые, протокол задержания. Будь добр.

— Не положено. — Нерешительно выдавил из себя офицер.

— Ну, это понятно. — Согласился Брыня. — Попробуем по-другому. Ты не торопись. Подумай хорошенько. Вот ты сидишь тут, а я тебя сюда не посылал. — Он многозначительно посмотрел на офицера. — И кто из нас больше неправ?

Офицер посмотрел на Брыню, потом на звонившего по телефону Николая. Подумал, опустив голову и, открыв ящик стола, вынул оттуда вещи афганца. Подошел Николай.

— Видишь? — Обратился к нему Брыня. — Они хорошие ребята, только работа у них нервная. Проверь свои вещи.

Пока Николай проверял, все ли на месте, офицер протянул деду протокол и две тысячи рублей.

— Это мне? — Удивился Брыня.

— Это его деньги. — Вздохнул дежурный. — Так получилось.

Он немного подумал, выписал пропуск и протянул афганцу.

— Спасибо, командир. — Брыня повернулся к Николаю. — Ну что? С нами перекусишь или сразу домой?

— Не сердись, отец. Я лучше домой.

— Ну и правильно. — Согласился дед. — Тебя дома ждут, а я предлагаю удобства в углу нюхать. Пошли, провожу.

Они дошли до выхода, пожали друг другу руки, и Николай вышел из отделения на улицу. Брыня пошел в камеру. Проходя мимо «обезьянника», он посмотрел на распиленную решетку и улыбнулся.

В камере царило оживление. На койке сидел охранник с пробитой головой, а около него спорили два коротышки.

— А я говорю, — Диоген выпятил грудь колесом, — надо йодом.

— Понимал бы чего. — Возражал Никанор. — Йодом кожу сожжешь. Я предлагаю вымазать его зеленкой. И дезинфицирует, и красиво.

— Пописать на рану надо. — Подал идею вошедший Брыня.

Коротышки замолчали и уставились на деда.

— А чо? — Брыня пожал плечами. — Мы всегда, после рубки, так лечились.

— А что, мне больше всех надо, что ли? — Никанор сел на другую койку. — Делайте, что хотите. Можете обоссать его с ног до головы, а потом окунуть в йод. Мне надо обед готовить. У меня встреча с братишкой, если вы не забыли.

— Хватит спорить. — Подал голос Иван. — Лечить будем так: Никанор мажет зеленкой, Диоген мажет йодом, а Брыня… Э! Нет, нет! Не надо снимать штаны. Ты будешь бинтовать голову. Приступайте.

Никанор вынул из левого кармана упаковку бинта и два флакона с йодом и зеленкой. Иван сосчитал до трех, и лекари набросились на охранника. Через три минуты все было закончено.

— Теперь, точно выживет. — Полюбовался Никанор на буро-зеленое чучело, лежащее на кровати.

— А куда он денется. — Согласился Диоген. — Мы славно поработали. Пора перекусить.

— Я бы, сейчас, щец со свининкой, с удовольствием навернул бы. — Размечтался Брыня.

— А потом вареной картошечки с зайчатиной и зеленым лучком. — Продолжил Диоген.

— И все это заедим пареной репой. — Закончил Никанор и стал выкладывать заказ на стол.

— Репа без пива не полезет. — Намекнул Брыня.

— А пиво, без водки, одно баловство. — Подытожил Диоген.

— Ну, значит так и порешили. — Иван пересел с койки за стол.

Брыня с Диогеном последовали его примеру. Никанор закончил сервировать стол и уселся, держа ложку в левой руке.

— Ну? — Спросил Брыня. — Чего ждем?

— Брательника. — Ответил Никанор. — Знаешь, какой у него нюх?

— Как у вас здесь пахнет! — Раздалось от стены.

Друзья повернулись на голос. Из стены торчала бритая наголо голова.

— Это из угла. — Ответил Диоген, имея ввиду, совсем другой запах.

— Си-и-и-дор! — Заорал Никанор, бросаясь в объятия, вышедшего из стены, брата.

— Ну, что ты, что ты, братуха? — Сидор похлопывал Никанора по спине. — Сырость не разводи. Ты же у нас старший. Должен пример подавать. На тебя же кикиморы смотрят.

Послышались женские, скромные смешки. Никанор промокнул глаза рукавом пиджака.

— Соринка попала. — Оправдался он.

— Да. Пыльно тут у вас. — Сидор погрозил кулаком в потолок. — Ты Ваньку с Диогеном привел?

— Пошли к столу, я тебя с Брыней познакомлю.

Они, обнявшись, пошли к столу. Сидор был в майке, спортивных штанах и тапочках на босу ногу. Все открытые участки тела были покрыты татуировками.

— Здорово, гном! — Гаркнул Сидор, хлопая по ладони Диогена.

— Здорово, урка! — Засмеялся тот.

— Здорово, хозяин! — Сидор протянул Ивану руку.

— Здорово, Сидор! — Иван обнялся с ним.

— Этот, что ли, Брыня? — Повернулся Сидор к Никанору.

Тот улыбнулся и кивнул. Сидор ладонями позвал к себе Брыню. Тот подошел, ничего не понимая.

— Бей! — Сказал Сидор, подставляя челюсть.

— Не могу. — Ответил Брыня.

— Бей, говорю! Знакомиться будем.

— Тогда, ты первый.

— Сам захотел. — Сидор врезал со всего маха.

Брыня даже не шелохнулся. Он посмотрел на друзей. Те ожидали продолжения. Дед обреченно вздохнул и ткнул, Сидору, кулачищем в лоб.

— Етить! — Вякнул Сидор и скрылся в той же стене, из которой вышел.

— Познакомились, мать вашу! — Крикнул Никанор и выбежал в коридор.

— А я, чо? — Брыня развел руками.

— Не бери в голову. — Успокоил его Иван. — Он всегда так знакомится. Помнишь, Диоген? — Он повернулся к гному. — Как ты ему врезал? Он, бульк, в озеро, и только через десять минут его русалки отыскали. Хорошо, что озеро целебное. Утонуть невозможно. Вместо воды, в легкие кислород поступает.

В камеру вошел Никанор с повисшим, на нем, Сидором. Он усадил грозу уголовного мира рядом с собой и сунул ему под нос репу. Сидор открыл глаза.

— Сколько же лет я не ел домашнюю пищу? — Обрадовался Сидор, пареной репе.

Он бесцеремонно взял со стола бутылку водки, хлопнул ладонью по донышку, выбив пробку, и налил всем по две трети стакана.

— За встречу! — Произнес он и выпил.

Все последовали его примеру. Некоторое время за столом шумели только двигающиеся челюсти. Сидор наколол репу на заточку и, с наслаждением, вкушал домашнюю стряпню.

— А я его где-то видел. — Вдруг произнес он, показывая надкушенной репой на Брыню.

— Вы с ним только что познакомились. — Объяснил Никанор.

— Да? — Сидор сморщил лоб, вспоминая. Потом лицо его разгладилось, и он улыбнулся. — Здорово я тебе врезал?

— Да, уж. — Выдавил Брыня и склонился над тарелкой со щами.

— Не сердись на меня. — Улыбнулся Сидор. — Я любя. До свадьбы заживет.

Когда все наелись, Никанор осторожно поинтересовался у своего брата:

— Ты, как? А то у нас к тебе дело.

— Нормально. — Ответил Сидор. — Правда, что-то голова побаливает, словно шпалой врезали. Да и не помню, как я к вам пришел.

— Может, заспал? — Предположил Никанор.

— Может. — Согласился Сидор. — А что за дело?

Друзья вынесли раненого охранника в коридор и стали объяснять Сидору, зачем он им понадобился. С просмотром видеозаписей, на это ушло почти час. Сидор, как дока в таких делах, сразу сообразил, что от него требуется. Он пообещал, что сделает все зависящее от него. Сказал, чтобы ждали через час, и исчез в стене.

Полковник Тищенко сидел в своем кабинете и молил Бога, чтобы этот день скорее закончился.

Всю жизнь ему везло. Фортуна постоянно крутилась перед ним, не отрывая своих глаз с Тищенко. Только этим можно было объяснить то, что он дослужился до полковника. Конечно, было бы неплохо дослужиться до генерала, но такого, даже фортуна не представляла. Сын рабочих и вдруг генерал. А как же сыновья генералов? Нет. Он понимал, что поднялся выше, чем положено. И все благодаря этой капризной даме, которая пятый десяток лет не бросает его.

Были моменты в его жизни, когда фортуна поворачивалась боком, и тогда он чувствовал, что идет по краю, но стоило ей повернуть в его сторону лицо, как удача сыпалась на него, как из рога изобилия. До пенсии оставалось совсем ничего. Он даже начинал подумывать, что все уже в шляпе, как вдруг ему позвонил бывший шеф его ведомства, поднявшийся так высоко, что даже страшно подумать, и дал задание.

Задание самое простое. Задержать группу людей едущих в Москву на оригинальном авто. Не надо никого разыскивать, вести следствие, а просто задержать и отвезти в отделение. Он и не такие задания проворачивал. Вообще, в верхах, у него была кличка «Нужник». Для подозрительных мероприятий, он был самым нужным среди мелкого начальства. Он и сотрудников себе подбирал таких, чтобы могли пойти на нарушение, ради общего дела.

И вот, когда все уже было на мази, фортуна, хоп, и подсунула ему свою задницу прямо в нос. Сначала позвонили омоновцы и намекнули, что им страшно с задержанными. И ведут они себя хорошо, и наручники на них надели, а все равно страшно. Правда, это, сначала, воспринялось как милицейская шутка. Потом оказалось, что задержанные могут за себя постоять так легко, как два пальца об асфальт. Они высекли местного костолома Серегу, чем полностью подорвали боевой дух сотрудников всего отделения милиции. Дежурный попытался вызвать ОМОН, чтобы усмирить задержанных, но те предложили согласовать вызов с прокуратурой. Полковник на это пойти не мог, так как это грозило падением авторитета среди начальства. Он, конечно, понимал, что умалчивание часто выливается в катастрофу, типа Чернобыльской или Саяно-Шушенской, но полковник надеялся, что фортуна слегка шутит.

Умение пресмыкаться, когда этого требуют обстоятельства, помогло ему загнать задержанных в камеру. Правда, оказалось, что это для них как мертвому припарка. Уже через пять минут, к нему в кабинет ворвался лохматый мужичок, который был заперт в камере, и взял дезодорант, которым он освежал свой кабинет после планерок. Он позвонил дежурному, и тот сообщил, что вынужден был отпустить префектурного скандалиста, под угрозой разгрома всего здания милиции. Полковник осторожно спустился вниз и выяснил, что дверь в камеру сломана, что к задержанным пришел гость рецидивной наружности, что они квасят водку и жрут мясо.

Тищенко на цыпочках поднялся в свой кабинет и стал молить Бога, чтобы этот день скорее закончился. Завтра их заберут, и все войдет в свою колею. Он бы с радостью смылся домой, оставив все дела на подчиненных, но вдруг позвонит заказчик. Тогда беды не миновать. Было бы лучше, если бы задержанные сбежали. Уж он бы, нашел на кого все свалить. И не из таких передряг выходил чистеньким. Беда в том, что они не собираются сбегать.

А на пенсии — красота. У него домик за городом. Не домик, а дворец. Всю душу в него вложил, да и денег немерено. Правда гложет иногда червь сомнения. Видел он бывших сослуживцев на пенсии. Приходили к нему жаловаться. Кто на соседей, кто на хулиганов, а кто и на грабителей. Это на службе их побаивались, а на пенсии они как все. Гонор показал, в морду получил и доказывай, что тебя побили, а не упал. Это когда на тебе форма, то можешь бездоказательно обвинить любого в оскорблении при исполнении, или оказании сопротивления. Потому, что никто не имеет права на милицию, ни косо взглянуть, ни руку поднять. Это пенсионеров можно и обворовывать, и оскорблять, и даже побить. Они бесполезная часть населения, так сказать балласт прогресса. Вот и гложет. С одной стороны, чем дольше в милиции, тем ближе к колючке. С другой стороны, уйдешь на пенсию, будешь забитым.

Тищенко пробил озноб.

Есть, правда, один вариант. Давно вынашивается в полковничьей голове. Пойти к Грязлову в партию, но не рядовым, а на уровне, так сказать. Он для него много сделал, да и для тувинца немало. Правда, не решил, еще, как пролезть. Все варианты на шантаж похожи, а у них это решается просто. Решения разные, а результат один — вперед ногами.

Тищенко встал из-за стола, подошел к тумбочке, на которой стоял телевизор, и вынул оттуда бутылку коньяка и рюмку. Налил полную рюмку, выдохнул и опрокинул налитое в рот. Медленно закрутил пробку, поставил бутылку на тумбочку, около телевизора и снова сел за стол. Подумал немного и нажал кнопку селектора.

— Дежурный слушает. — Раздалось по громкой связи.

— Как там? — Полковник был уверен, что дежурный поймет, о ком речь.

— В карты играют, товарищ полковник.

— Все пятеро?

— Четверо, товарищ полковник. Пятый куда-то ушел.

— На улицу, что ли?

— Не знаю, товарищ полковник. Они постоянно то исчезают, то появляются, но через дверь никто не входил и не выходил.

— Сквозь стены они ходят, что ли?

— Не могу знать, товарищ полковник.

— Что ты заладил, как попугай, товарищ полковник, товарищ полковник. Вы, хоть, их обыскивали?

— Так точно, това…, обыскивали. У них вообще ничего нет. Ни документов, ни денег.

— Ничего нет? — Тищенко разозлился. — А водка, откуда, жратва, карты?

Он не стал слушать ответа и нажал на кнопку отбоя. В левой стороне груди закололо. Он откинулся на спинку кресла и стал медленно массировать грудь правой рукой. Вообще-то, легкий инфаркт, сейчас был бы ему на руку.

Тищенко выдвинул ящик стола. Там лежал пистолет, изъятый им из вещественных доказательств. Револьвер ОЦ-20 «Гном». Полковник взял его в руки и приставил к виску.

— Хм. — Усмехнулся он и положил револьвер на стол. — Не дождетесь.

Тищенко накрыл его газетой и нажал кнопку селектора.

— Дежурный слушает!

— Ты, это… — Полковник немного замялся. — Вы там их не раздражайте. Потерпите немного. Завтра заберут.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

— И еще. Гони всех на улицу. Нечего штаны протирать. Преступность растет, а они по кабинетам прячутся.

— Но, товарищ полковник. А если эти буянить будут?

— А что? Кто-то из вас может их усмирить?

— Ну-у-у…

— Вот именно! Гони всех на улицу.

Тищенко нажал на отбой.

Не штат, а сброд идиотов. Тупые, как бараны. Всех на улицу. Всех. Нюх потеряли. Не чуют, чем пахнет. Он должен об их задницах беспокоиться. О, господи!

Полковник вздохнул.

Да. Чем меньше сотрудников в отделение, тем легче отбодаться, в случае чего. Мол, все были на патрулировании и следственных мероприятиях; мол, омоновцы на вызов не отреагировали; мол, силы были неравные.

Да. Что ни говори, а голова у него, всегда варила лучше, чем у некоторых начальников.

Из стены выскочил лохматый мужичок в косоворотке. Тищенко почему-то, даже не испугался. Мужичок посмотрел на полковника, приставил палец к губам и, на цыпочках, пошел к телевизору.

— Вам что-то нужно? — Тихо спросил полковник.

Мужичок остановился и виновато посмотрел на хозяина кабинета.

— Я за телевизором. — Развел руками домовой. — В бочке забыли. Ноутбук взяли, а телевизор забыли. Ведь говорил Диогену, чтобы ничего не забывал. Так нет. А что можно ожидать от гнома? А ты что, такой грустный?

Никанор пошел к столу, но, заметив бутылку на тумбочке, повернул к ней.

— А как вы сквозь стенку проходите? — Неожиданно для себя спросил Тищенко.

— Да мы так, с детства привыкши. Слушай! А ты, мужик ничего. — Домовой взял бутылку и вернулся к столу. — Давай мы с тобой, на бургерштраф.

Он высыпал на стол из пластмассового стакана карандаши и, налив в него коньяк, протянул полковнику. Тот машинально взял. Никанор стукнул бутылкой о стакан и, запрокинув голову, выпил, из горлышка, все до капли. Выпил, поставил бутылку на газету, взял телевизор и направился к стене.

— Пока! — Подмигнул он полковнику и исчез.

Тищенко поставил стакан на стол. Так его еще никто не унижал. Распоясались бандиты. Он поднял газету. Под ней было пусто. Снова зазнобило. Полковник нажал кнопку селектора.

— Дежурный слушает.

— Всех выгнал?

— Так точно, товарищ полковник. Остался только наряд и вы. Еще с телевидения к вам пришли. Я пропустил.

— Хорошо. Вы, там, поосторожней.

— В каком смысле, товарищ полковник?

— Они могут быть вооружены.

— Вряд ли, товарищ полковник. Им это ни к чему. Они и без оружия, если надо…

— А я говорю, что могут быть вооружены.

— Так точно, товарищ полковник.

Тищенко нажал кнопку отбоя. Вот с такими болванами приходится работать.

В дверь постучали. Тищенко уже привык к тому, что сегодня к нему входят без стука, что даже вздрогнул.

— Войдите. — Он постарался придать своему голосу обыденность.

Дверь открылась, и в кабинет вошел молодой парень.

— Здравствуйте. — Поздоровался парень и подошел к столу.

— Я вас слушаю. — Произнес Тищенко, не отвечая на приветствие.

— Я с телевидения. — Ответил парень. — Диск принес. Оператор копию сделал и велел отнести.

— Какой диск? — Не понял полковник.

— Наша группа, сегодня, снимала задержание особо опасных преступников. В диске, — он положил на стол плоскую коробочку, — полная съемка задержания. Кстати, сейчас будут новости… — Парень покрутил головой, но не найдя телевизора, не стал продолжать.

— А кто велел принести диск? — Тищенко знал, что такой команды он не давал.

— Так, этот дедок. — Удивился парень. — Ну, который всех перебил. Ну, в смысле, побил. ОМОН, там, этого, вашего постового. Ну, вы его еще арестовали. Он и велел.

"А дело-то более серьезное, чем я предполагал. — Подумал Тищенко. — Эти рецидивисты запугали и телевидение. А это посерьезней, будет, чем отделение милиции".

— У вас все ко мне? — Спросил он.

— Собственно, да.

— Хорошо. Вы свободны. — Полковник махнул рукой, давая понять, что разговор окончен.

Парень немного постоял и вышел из кабинета.

— Ну, дела! — Сказал Тищенко, вытирая пот платком.

— Вот тебе телик. — Никанор поставил телевизор на стол. — Телеман, несчастный.

— А я для всех просил, а не только для себя. — Парировал Диоген.

— Надо было свой брать. — Не унимался домовой. — И так уже полковника довели.

— А что с ним? — Насторожился Брыня.

— Застрелиться надумал. Вот что. — Никанор вынул из левого кармана револьвер. — Еле успел стащить.

— А на меня орешь. — Накинулся на него Диоген. — Если бы я тебя не послал за ящиком, сейчас бы полковника хоронили. А у нас своих дел по горло.

Никанор посмотрел на гнома так, будто в первый раз его видит.

— Ну, ладно. — Виновато сказал домовой. — Я об этом не подумал.

— Думать надо.

— А ты как узнал, что полковник застрелиться хочет?

Диоген пожал плечами и вдруг выпалил:

— Фрейда читать надо.

— Что за шум, а драки нет? — Из стены вывалился Сидор.

— Ну, наконец-то!

Все обступили Сидора.

— Выяснил, что-нибудь? — Спросил Иван.

— Плохо дело, парни. — Начал Сидор. — Мои кикиморы перетрясли все уголовные мозги и не нашли ничего, что бы могло помочь в ваших поисках. Похоже на то, что ваши клиенты еще не сидели. А может и вообще, никогда не сядут.

— В каком смысле? — Не понял Диоген.

— В смысле, что им закон не писан. — Развел руками Сидор. — Сидят они так высоко, что до них не дотянуться.

— И что же делать? — Спросил Брыня, но тут же предложил. — Поехали в Думу. Настучим всем по ушам.

— Это не выход. — Задумался Сидор. — Тут хорошенько подумать надо. Ну-ка, дайте-ка мне, еще разочек диск посмотреть. Может, какая идея возникнет.

Иван молча кивнул Никанору. Домовой придвинул телевизор на край стола. Подключил его в переноску с оторванным шнуром, а в гнездо для антенны воткнул гвоздь. Потом стукнул кулаком по стенке, и появилось изображение. Показывали новости. Иван, Брыня и гном, сели смотреть новости, а Никанор начал подготавливать к работе ноутбук.

— Сидор. — Сказал он, между прочим. — Ты Фрейда читал?

Сидор задрал глаза в потолок и пошевелил губами.

— Не помню. — Ответил он. — Я много, чего, читал. «Репку», "Колобок", «Му-Му», Дюму, Гюгу.

— А про что Гюга пишет? — Поинтересовался Никанор.

— Про Гавроша. Жалистная книжка.

— А как называется?

Сидор снова задрал глаза в потолок.

— Не помню. — Признался он. — Помню, что название, какое-то матерное, а вот какое — не помню.

Любители новостей зашикали на братьев, чтобы те не мешали смотреть. Братья замолчали, включили ноутбук и занялись просмотром диска.

На экране телевизора, тем временем, показывали утренние события на подступах к Москве. Диктор, за кадром, пугал зрителей особо опасными преступниками, которые съезжаются в столицу, терроризировать местное население. Москвичам предлагалось ставить квартиры на сигнализацию и не отпускать детей без взрослых. Кадры, смонтированные таким образом, чтобы всех обуял страх, мелькали в особой последовательности.

Вот печь, крупным планом, наезжает на мужественного инспектора ДПС, грозно вставшего на пути преступного мира. Это не испугало храброго блюстителя порядка. Не раздумывая ни секунды, он смело бросился в топку печи на поиски наркотиков. Но опасные преступники все предусмотрели. Они перепрятали опиум в неизвестное место. Это не выбило опытного сотрудника из колеи. Он твердо знал, что преступники везли в столицу большой груз наркотиков, чтобы задурманить жителей Москвы и области. Инспектор стал требовать объяснений, но отморозки, привыкшие к безнаказанности, нагло напали на беззащитного лейтенанта. Они причинили ему тяжкие телесные повреждения. И только благодаря слаженным действиям, подоспевшего ОМОНа, преступники были разоружены и арестованы.

На экране появился специальный корреспондент с микрофоном в руках. Он стал рассказывать о событиях, случайными свидетелями которых, оказалась их съемочная группа. О тяжелых, а порой, трудных буднях Российской милиции. О простых людях, не испугавшихся угроз, и сообщивших, инспектору, о зверствах этих бандитов, совершенных на дороге. Здесь, крупным планом, были показаны понятые.

Потом, на экране, появилась больничная палата. Представительный доктор долго сыпал в камеру латинские названия и закончил фразой, на чистом русском языке, что сделает все от него зависящее, чтобы герой России выжил. Камера наехала на героя, лежащего на больничной койке, и загипсованного с ног до головы. Узнав, что его снимают для теленовостей, он с трудом приподнялся и крикнул какому-то майору, что он не виноват, и что у него украли наркотики. Подбежала медсестра и вколола герою что-то успокаивающее. Доктор попросил съемочную группу покинуть палату, ссылаясь на то, что больной в очень тяжелом состоянии.

На экране появилось холеное лицо бравого генерала. Он, в течение пяти минул, клеймил все, что попадалось в поле его зрения, просил гражданское население крепче сплотить ряды и тверже печатать шаг, заверив телезрителей, что преступность в столицу не пройдет. В завершении всего, он посетовал на нехватку кадров, техники и финансирования. Отметил, вскользь, все добродетели лейтенанта Семкина, а именно: патриотизм, служебное рвение, скромность и отзывчивость. Ну и уж никак нельзя не отметить, Семкина, как добропорядочного семьянина.

Не успел генерал закрыть рот, как на экране замелькали импортные автомобили, пиво "Три медведя" и женские прокладки.

— А, ничо, кино. — Высказался Брыня. — Только я не понял.

— Чего ты не понял? — Диоген поправил носки. — По моему, я смотрелся неплохо.

— Все мы смотрелись неплохо. — Успокоил Иван. — Но в парикмахерскую сходить надо.

— Я не про это. — Брыня погладил бороду. — Он говорит, что преступность в Москву не пустит. А остальная страна им по фигу, что ли?

— Ну, что ты придираешься к бедному генералу? — Застыдил его Диоген. — Ему с детства талдычили, что умрем, но Москвы не отдадим. Откуда ему знать, что Москва, это еще не вся Россия?

— Действительно, Брыня. — Поддержал Диогена Иван. — Как-то ты резко! Они, тут, со своей преступностью не знают, что делать, а к ним еще из Фофанки прутся.

— А мы что, преступники, что ли? — Удивился Брыня.

— Для правоохранительных органов все являются преступниками, пока не доказано обратное. — Нравоучительно пояснил Диоген.

— Так пусть всех арестуют и доказывают — кто преступник, а кто погулять вышел. — Не сдавался Брыня.

— Ты, чо? — Диоген уставился на Брыню. — Чем слушал-то? Тебе же генерал сказал, что у него людей мало, тюрем и денег не хватает. А то, давно бы всех переловил.

— А-а-а! — Озарило Брыню. — Вот теперь, я все понял.

— Ты, Брыня, голову себе не засоряй. — Диоген постучал его по плечу. — Давай, лучше, рекламу посмотрим.

Друзья уставились в экран, который предлагал мебель, отдельными предметами и кучей.

Иван подошел к Никанору с Сидором. Они просмотрели диски и думали над тем, как зацепиться за ниточку, которая поможет размотать весь клубок.

— Что-нибудь надумали? — Спросил он.

— Данных маловато. — Ответил Сидор. — Машина с поддельными номерами и все. Надо искать машину.

— Тяжелый случай. — Задумался Иван. — Ну, и где мы будем ее искать?

— Семена надо спросить. — Предложил Сидор. — Он в нашей семье «гаражный».

— Семен? Гаражный? — Удивился Никанор. — Ай, молодца! Я помню! Он в детстве все время к технике тянулся. То скатерть-самобранку разберет, то сапоги-скороходы.

— Ха! — Хохотнул Сидор. — А помнишь? Он бабе Яге ступу разобрал, а ей в Великий Устюг лететь понадобилось…

Оба заржали, как гуси, завидевшие водоем.

— И чего баба Яга? — Оторвался от телевизора Диоген.

— Извини, Диоген. — Сразу став серьезным, ответил Никанор. — Это наше, семейное.

— Хм! — Пожал плечами гном. — Тоже мне, итальянская «Якудза».

— Не обижайся, Диоген. — Усмехнулся Иван. — Баба Яга, как-то вспомнила про этот случай, и тоже хохотала. Я спросил ее, мол, чем закончилось? Она отослала к Никанору. Так он мне, точно так же ответил.

— Да прикол у них такой, семейный. — Ввернул словцо Брыня. — Ступу разобрать, это как железный шар сломать.

— А я, один раз, сломал. — Растерянно ответил Диоген. — Батя меня на три дня, за баловство, в пустую пещеру запер. А чтобы я не скучал, он мне шар железный дал, поиграть.

— Ну, и?

— А я его сломал.

— А батя?

— Да что, батя? — Диоген махнул рукой. — Вся гора надо мной хохотала. Прохода не давали.

— Да-а-а. — Протянул Никанор. — Чуден, народ, гномы.

— Это, почему же мы чудные? — Встал в позу Диоген.

— Потому, что грешно смеяться над бо… — Домовой не договорил, получив локтем в бок от Сидора. — А ты себя по телику видел? — Сбил тему Никанор.

— В новостях, что ли?

— Да.

— Вырезали, гады. — Огорчился Диоген. — Я перед ними, как вошь на гребешке, а они вырезали.

— А поехали в Останкино. — Предложил Никанор.

— Зачем нам в Останкино? — Удивился Иван.

— Претензии предъявим. Они Диогена обидели.

Иван посмотрел на расстроенного гнома, вздохнул и посмотрел на Брыню.

— А я чего? — Ответил на взгляд Брыня. — Можно и в Останкино. Стукнем по ушам и назад.

— Так-то оно так. — Раздумывал Иван. — Только у нас дело. Семена надо найти. Без Семена, мы эту машину не найдем.

— Так поехали в Останкино. — Воскликнул Сидор. — Там у железной дороги, гаражей, как поганок на лесоповале.

— Мы его там найдем?

— Обижаешь, начальник. — Качнул головой Сидор. — Как в Интернете. Найдем гаражи, кликнем и подождем.

— Тогда в Останкино. — Решил Иван. — Но, сначала к Семену, а потом на телевидение.

Сказано-сделано. Друзья промчались по коридору как тайфун, сбив с ног, высунувшегося в коридор дежурного.

Печь ждала их у входа, раздражая своим видом, сотрудников отделения милиции. Пятерка частных детективов лихо забралась на свой транспорт, подтянув, по сложившейся традиции, гнома, который не мог залезть выше приступка. Печь подождала, когда гному поправят сползшие трусы, и помчалась в сторону Ботанического сада, озадачивая взрослых и приводя в восторг малышню.

Наездники крутили головами, еле успевая наблюдать все встречные достопримечательности. Не даром говорят, что Москва является одним из удивительных городов.

Это так. Москва, действительно, удивительный город. И дело вовсе не в красоте Москвы. Есть города на порядок красивее. Да и красива, Москва, только в центре. Хотя и это выражение не совсем точное. Москва красива только тогда, когда ты стоишь без движения и смотришь во все глаза. Но стоит только сдвинуться с места, как сразу сталкиваешься с удивительным.

Вот бравые работники МЧС, при помощи фантастической техники, снимают с дерева зажиревшего кота, неведомо какой силой загнанного на самую верхушку. Рядом старушка, сорок минут, пытается перейти дорогу по пешеходной зебре. Водители ее не замечают, а может быть думают, что она специально пришла посмотреть на их четырехколесных красавцев. Некоторые из них, подъезжая к бабуле, увеличивают скорость, чтобы она оценила по достоинству.

Вот два дюжих милиционера, крутят руки худенькому очкарику, пытаясь отвести его в участок за отсутствие регистрации. Рядом сидит бомж, прислонясь спиной к обменному пункту. Парень оправдывается, что вечером уезжает в свой Александров, на электричке, что у него билет. Но блюстителей порядка не проведешь. Они знают, что Александров, это город во Владимирской области, а электрички во Владимир, с Ярославского вокзала никогда не ходили. Бомж точно знает, что в Александров надо ехать с Ярославского вокзала, но он молчит. Кто знает? Может, он стал бомжем потому, что когда-то пробовал что-то объяснить правоохранительным органам?

А вот, небольшая кучка людей, с красными полотнищами, требуют чего-то от кого-то.

Вот лица кавказской национальности не пускают на овощной рынок подмосковных фермеров. Они бы пустили, но дело в том, что на том конце рынка, бритоголовые ребятишки, дубасят кавказцев арматурой.

И снова, небольшая кучка людей, но уже с трехцветными полотнищами, требуют чего-то от кого-то.

А здесь все перекрыли и надо обходить за три квартала. Оцепление не дает никаких объяснений, а слухам лучше не верить, потому что можно подцепить лучевую болезнь.

А вот, небольшая кучка одних, встретилась с небольшой кучкой других, и ОМОН вынужден нести потери.

Тротуары заполнены людьми, снующими туда-сюда. Причем туда идут, в основном те, кто вкладывает куда-то свои сбережения, и те, кто эти вклады проворачивает на всю катушку. А сюда идут те, кто убегает от налогов, и те, кто выколачивает налоги.

В метро спускаются высотники. Из метро выходят горняки. На городском транспорте ездят зайцы. На автомобилях — чайники. В лохотроны играют лохи. За порядком следит мусор.

На подъезде к гаражам, печь резко вильнула, сбив рекламный щит, на котором предлагались микроволновые печи со скидкой.

— Ревнует. — Прокомментировал ее поступок Диоген и нежно погладил печную трубу.

— Печь тоже человек! — Пояснил Никанор.

— А я вот, никак не пойму? — Брыня копировал Роденовского «Мыслителя».

— Печь, штука сложная. — Поднял палец Диоген. — Это тебе не карты Таро, чтобы сразу все понимать.

— Да я не про это.

— А про что?

— Про кота. — Брыня почесал за ухом. — Где он так отожрался?

— Говорят, что «вискас» стал еще вкуснее. — Заметил гном.

— Хватит болтать. — Сидор показал на гаражи. — Уже приехали.

Все посмотрели туда, куда указывал татуированный палец Сидора. Перед ними стояли нестройные ряды разношерстных гаражей. Колоритные надписи на некоторых железных воротах, открывали соседям глаза, на владельцев. Создавалось впечатление, что ты попал на выставку современной настенной живописи. Некоторые композиции были на грани гениальных. А были и такие, что даже перешагнули эту грань. Пара гаражей было открыто и около них стояли автолюбители, дымя разнообразной табачной продукцией, и ведя глубоко профессиональные беседы.

Детективы слезли с печи.

— Семе-о-о-н! — Заорал Сидор.

Автолюбители замолчали и уставились на чудо отечественного автомобилестроения. Потом нашелся кто-то знающий (у нас всегда кто-то знает больше, чем другие), он сплюнул на землю и произнес: "На воздушной подушке". Интерес к печке сразу пропал, и автолюбители вернулись к своим баранам.

— Семе-о-о-н! — Повторил Никанор.

— Не ори, я не глухой.

Друзья развернулись на голос. Перед ними стоял, улыбаясь, весь перемазанный отработкой, Семен. Он был одет в черный засаленный комбинезон, и вытирал руки грязной ветошью. На голове неуклюже сидела вязаная шапочка, из-под которой торчали волосы. Семен вытер руки, кинул ветошь себе под ноги и раскинул руки.

— Братаны!!! — Заорал он, словно находился на другом краю Москвы.

Никанор с Сидором бросились на него и, все трое, стали обниматься и хлопать друг друга по спинам. После того, как братские объятья ослабли, а дежурные фразы иссякли, на Семена налетел Диоген.

— Братан!!! — Заорал он, испугав гаражного до онемения.

Семен еле отбился от Диогена. Он поздоровался с Иваном, познакомился с Брыней, и подошел к своим братьям.

— А, что с гномом? — Спросил он у Никанора, поглядывая с опаской на Диогена. — Раньше, он степеннее был.

— Жизни радуется. — Ответил домовой.

— Что-то он какой-то буйный.

— Диоген? — Никанор посмотрел на веселого гнома. — Не-е. Он сама гуманность.

— Меня братом назвал.

— А у него все братья.

— И давно это с ним? — Семен снова посмотрел на Диогена.

— Да как женился, вроде бы. — Припомнил Никанор. — Ты помнишь, когда он женился?

— Нет. — Ответил Семен. — Меня, до этого, тетка Макоша в конюшенные определила.

— Она такая. — Усмехнулся домовой. — Помню, поучала: Кто лентяй, тот ищет причину, а кто работяга, тот ищет способ. Бывало, увидит того, кто ищет причину, ткнет в него своим веретеном, да как гаркнет: "Дармоед!". Аж, вот такие мурашки по телу. — Он показал половину указательного пальца. — Ей бы сейчас по государственным учреждениям прогуляться.

— Не получится. — Возразил Сидор.

— У тетки Макоши? — Возмутился Никанор. — Думай прежде! Это для нас она тетка, а для всех Богиня Судьбы! Попробуй, вякни. Она к тебе свою помощницу приставит, Кривую или Нелегкую, и тебе зверек.

— Какой зверек? — Не понял Семен.

— Северный и пушистый. — Усмехнулся Никанор. — Песец, называется.

— Твоими бы устами… — Проговорил Сидор. — Только была Богиня Судьбы, да вся вышла. Сейчас другой бог верховодит. Удобный. И дармоедство не наказывает, и казнокрадство. Достаточно сходить в церковь, отстегнуть, и все грехи прощаются.

— Вот в этом и вся беда. — Опечалился домовой.

— Эй. Братья. — Семен постарался поднять настроение. — Чо, головы повесили? Про Диогена же, хотели рассказать.

Похоже, его затея удалась. Сидор с Никанором переглянулись и хохотнули.

— Значит, ты жену его не знаешь? — Не то спросил, не то утвердил, Никанор.

— Нет. — Ответил Семен.

— Жена ему попалась, как электропила. И пилит, и пилит. И пилит, и пил…

Сидор толкнул брата локтем.

— Ну, да. — Никанор вернулся к действительности. — Короче пилит с утра до утра. Бедняга вынужден месяцами в бочке спасаться. Ну, пока его жену не стукнет.

— Радикулит? — Понадеялся Семен.

— Да нет! — Домовой почесал голову. — Вань! Как эта напасть называется, которая на Диогенову жену набрасывается?

— Супружеский долг. — Ответил Иван.

— Во! — Никанор выпятил нижнюю губу. — Как стукнет, так она неделю, как шелковая. А потом опять пилить. Вот эти контрасты и сделали из нашего гнома, гуманиста. А сейчас, он из долины вырвался, так для него все братьями стали.

— Понятно. — Семен посмотрел на счастливого Диогена. — А меня, зачем искали?

— Дело у нас, особой важности. — Шепотом ответил Никанор. — Без тебя не справимся.

— Я завсегда. — Так же зашептал Семен. — Только если что-то починить, то тут закавыка. Нет, парни, вы не подумайте, что я зря свой хлеб ем. Если что разобрать, то специалиста, лучше меня, вы нигде не найдете. Я такие вещи могу разобрать, что вы с ума сойдете.

— А металлический шар сможешь сломать?

— Ха! Как неча делать. — Усмехнулся Семен, а потом насторожился. — А вы, почему, про шар спросили?

— Диоген один такой шарик сломал.

— Братан!!! — Крикнул Семен и набросился на ничего не подозревающего гнома.

Когда Диоген вконец обалдел, Семен отпустил его и спросил братьев:

— Ну, что вам надо разобрать?

— Нам найти надо.

— А что, я так сильно на добермана похож? — Удивился Семен.

— Нам машину одну найти надо. — Пояснил домовой. — Ты же все машины знаешь?

— Все! — Согласился Семен. — И одну лишнюю.

— Тогда пойдем, переговорим.

Все, кроме Диогена, залезли на печь и принялись колдовать вокруг ноутбука. Гном попрыгал, попрыгал и махнул рукой. От нечего делать, он решил исследовать, близлежащие дворы. Когда он, еще в Москве побывает? Надо пользоваться случаем. Диоген направился к ближайшим домам.

На печи, тем временем, творилось что-то похожее на совет в Филях. Объяснив Семену, вкратце, какое у них дело, друзья хотели показать ему только машину. Но гаражный увидел в этом руку судьбы, которая предлагает ему, на законных основаниях (помощь близким, всегда считается законным основанием) отрыв от производства. Он потребовал зачислить его в штат, на должность младшего детектива, с возможным продвижением по службе. Все стали обсуждать поступившее предложение, стараясь, переорать друг друга.

Причем Сидор, принятый в этот штат всего сорок минут назад, орал, что чем больше подельников, тем больше срок. И был категорически против расширения штата.

Никанор орал, что надо зачислить Семена, чтобы его рабочий стаж не прерывался. Он доказывал, что Семен будет им полезен, потому что Семен был полезен всем и во все времена.

Брыня орал, что если зачислять, то нужны документы, каковых ни у кого из них нет. Что он сам не зачислен, хотя чувствует себя, по меньшей мере, старшим детективом.

Это откровение Брыни, сделало, в дебатах, небольшой перерыв на смех. Брыня же, этот перерыв и закончил, рявкнув, что не видит здесь ничего смешного.

Сидор, сразу же заорал, что Брыня самый главный по силовым операциям, чем подкупил витязя на целых шесть секунд молчания. Никанор, Иван и Семен, безоговорочно согласились с этим.

Брыня, через шесть секунд, заорал, что, пользуясь служебным положением, зачисляет всех присутствующих в штат.

Семен заорал, что это несправедливо, по отношению к его братану, Диогену, отсутствующему по уважительной причине.

Никанор орал, что пусть принесет справку, а они решат — уважительная причина или неуважительная.

Сидор громко предлагал, посадить Диогена на перо за то, что слинял со стремы.

Ноутбук перешел в ожидающий режим, потому что все равно никто не смотрит.

И именно в этот момент, в творческий бардак, царивший на печи, ворвался полный мольбы и грусти, голос Диогена:

— Бры-ы-ыня-а-а-а!!!

Главный по силовым операциям, слетел с печи, как истребитель с авианосца, и скрылся в ближайшем дворе, с ревом того же истребителя.

Печь подоспела почти к шапочному разбору. Во дворе стояла, решительно настроенная, шеренга жителей с детьми. За их спинами прятался детский городок с качелями, песочницей и горками. Перед жителями, слегка порыкивая, готовился к штурму детской площадки, мощный бульдозер, с опущенным ножом. Рядом с бульдозером, возвышалась приличная куча, наспех сложенная из слабо шевелящихся тел крепких парней в масках. Вокруг кучи ходил Диоген и, периодически, пинал кого-то своими сандалиями, поправляя, после каждого пинка, полосатые носки. В стороне стоял Брыня, держа в каждой руке по чучелу. В левой руке, чучело было одето в рабочую робу, а в правой руке, на чучеле был надет приличный костюм. Под ногами у них валялись бумаги, выпавшие из раскрытой папки, зажатой в руках приличного чучела. Все это, снимали на камеру, вездесущие телевизионщики.

Печь остановилась недалеко от Брыни. Пассажиры слезли с нее, разминая кости и интересуясь у местных жителей происходящими событиями. Местные жители на вопросы отвечали осторожно, не зная истинных намерений приезжих. Зато детвора, позабыв недавние запугивания крепкими парнями в масках, окружила домового, гаражного и тюремного. Особенно им понравился Сидор. На нем были очень интересные картинки.

Но скоро жители стали оживленнее. Произошло это, когда чучело, сжимаемое Брыней в правой руке, заговорило о правах. Если быть точнее, то оно объявило, что все жители лишены всех прав. Оно так и сказало:

— Вы не имеете права!

Брыня, от неожиданности, разжал пальцы, что позволило, чучелу, рухнуть на землю.

Жители нахмурились и обступили приличный костюм со всех сторон. Сквозь толпу продрался Никанор и, склонившись над правоведом, предложил:

— А вот отсюда, пожалуйста, поподробнее.

Чучело встало, отряхнуло костюм и поправило галстук.

— Я представитель московского правительства. — Сказал представитель. — Эта земля, — он показал на детскую площадку, — продана этому господину, — он ткнул пальцем в кучу слабо шевелящихся тел — под строительство ночного клуба. Это, кстати, в интересах местных жителей. Вы не имеете права препятствовать.

Брыня отпустил рабочую робу, которая сразу бросилась наутек, и подошел к куче. Он засунул в нее руку и вытащил еще один приличный костюм. Как только костюм привел себя в порядок, так сразу возмутился:

— Вы не имеете права!

— Опаньки! — Выступил вперед Сидор. — Нас, уже, всех прав лишили. Уж не ты ли это сделал, козел? — Он набычился и двинулся на представителя.

— Вы меня не правильно поняли. — Представитель прикрылся ладонями и сделал шаг назад. — Эта земля муниципальная. Местные жители не имеют на нее право. Этот господин, выкупил эту землю.

— Это ты, козел, ничего не понял. — Сидор медленно наседал на представителя.

— Я бы вас попросил…

— Считай, что ты уже допросился, козел. — Сидор плюнул тому на туфлю.

— Погоди, Сидор. — Остановил тюремного Иван. — А вы действительно ничего не понимаете, — обратился он к представителю. — Эта земля принадлежит местным жителям.

— Но…

— Не перебивай, а то накажу. — Сказал Брыня.

— Да. — Подтвердил Иван. — На этой земле, отдыхают их дети. А согласно Конституции РФ, каждый человек имеет право на отдых.

— Пусть отдыхают в другом месте. — Вставил господин из кучи, за что получил подзатыльник от Диогена.

— А зачем им отдыхать в другом месте, если это их законная земля? — Спросил Иван.

Лица представителя и господина вытянулись. Жители подумали и тоже вытянули свои лица, а заодно, подошли поближе, чтобы не пропустить ни слова. Им тоже было интересно, когда эта земля стала их законной.

— Ты, чо, баклан? — Господин налетел на представителя. — Я, тя, урою, в натуре. Откат хапнул, а сам фуфло подсунул?

— Это не я, это они фуфло гонят. — Отбивался представитель. — Откуда эта земля их? Они ее самовольно заняли.

Господин посмотрел на Ивана.

— Предлагаю вам почитать закон об амнистии за самовольно занятые земли. — Сказал Иван.

Господин посмотрел на представителя.

— Ну, вообще-то, есть такой закон, но… — Представитель немного сник.

— Да вы там, в своей префектуре, совсем страх потеряли. — Господин вынул из кармана мобильник, поиграл кнопками и приставил его к уху. — Вы у меня попляшете, козлы. — Бросил он представителю, а потом рявкнул в трубку: — Череп! Поставь префектуру на счетчик, а через три дня, если не расплатятся, начинай отстрел.

Он убрал мобильник в карман, врезал по физиономии, неосторожно подошедшего оператора, и пошел к своей машине. Представитель бросился за ним, стал что-то объяснять. Господин открыл дверцу машины, оттолкнул представителя, отчего тот упал в грязь, и укатил.

— Вот и хрен поймешь. — Промолвил Брыня. — Кто тут власть, а кто на подхвате.

— Спасибо вам. — К ним подошла старушка. — Храни вас Бог!

— Да не за что, нас благодарить. — Грустно сказал Иван. — Мы, вам, временно помогли. Они все равно не отстанут. Они могут прийти уже завтра. А могут и ночью. Бульдозер здесь.

— А если мы его разломаем? — Спросил Семен.

— Ну, тогда несколько дней можно выиграть. — Прикинул Иван. — Только у нас времени нет на разборку бульдозера. А жителям нельзя. Это криминал. И детский городок отберут, и могут пересажать тех, кто будет бульдозер разбирать.

— Никанор! — Позвал Семен. — Хочешь посмотреть, чему я научился, будучи конюшенным?

— Ну, покажи. — Улыбнулся домовой.

Семен подошел к бульдозеру на пять шагов. Он несколько секунд смотрел на него, потом повернулся к друзьям.

— Показываю последний раз. — Крикнул он. — Смотрите внимательно.

Он вытянул указательный палец в сторону бульдозера, большой палец поднял вверх. Получился старинный дуэльный пистолет.

— Пу-у-у! — Сказал Семен.

Бульдозер развалился на составляющие части и крепеж. Каждый металлический сплав, развалился на отдельные металлы, из которых состоял этот сплав.

Во дворе повисла тишина. Семен, некоторое время наслаждался этой тишиной, как певец овацией, и, улыбнувшись, спросил:

— Ну, и какая экспертиза скажет, что это человеческих рук дело?

— А это идея! — Очнулся Брыня. — Достаточно сказать этому крутому, что с его клубом произойдет такое же несчастье, и он откажется от строительства. А ради такого случая, можно через полгодика и проверить.

— Ура-а-а!!! — Закричали жители двора. У них появилась надежда.

Никанор взял Семена под руку и отвел в сторону.

— Слушай, братишка. — Шепнул он. — Это ты научился, когда был конюшенным?

— Угу. — Кивнул Семен. — Меня тетка конюшенным определила, я и спросил, а что я должен делать. Она мне говорит, что ничего особенного, только наказывать нерадивых владельцев лошадей. Ну, в общем, наказывать. Если за сбруей не следят, то сбрую приводить в негодность. Если за телегой не следят, то телегу в негодность. В общем, наказывать. Вот я и старался, и отточил мастерство до совершенства. Раньше телеги с седлами, а потом автомобили. Со временем научился ломать все.

— А если водитель за автомобилем следит? — Спросил, стоящий рядом, Сидор.

— А если следит, тогда и мне делать нечего. Моя задача очень простая. Я должен намекнуть хозяину техники, что если он будет следить за своим авто, то может кататься смело. А если не будет следить, то может в любой момент развалиться.

— Логично. — Согласился Никанор.

Братья обнялись и направились к печке, где их поджидали коллеги с охапками цветов от благодарных жителей двора. Подойдя к печке, Семен попал в лапы Брыни.

— Слушай, Семен. — Заговорщицки проговорил витязь. — Не хочешь ко мне в отдел?

— Куда?

— Ну, это… В отдел по силовым операциям.

— Условия? — Деловито спросил Семен.

— Моим старшим помощником. Работа не пыльная. Будешь разбирать военную технику. Обещаю кормежку и ночлег, где придется.

— Это, как это? — Не понял Семен.

— Мы же в полевых условиях. — Пояснил Брыня. — Сам должен понимать.

— Я подумаю. — Ответил Семен. — А сейчас надо посмотреть ваши диски.

Так и порешили. Отъехали в тихий закуток и стали просматривать весь диск. Когда все три эпизода были прокручены, Никанор спросил:

— Ну, что, Семен?

— Осадка на настоящей машине ниже на двенадцать миллиметров. У нее или дно усилено, или стекла непробиваемые. Не должны перепутать.

— Кто не должен? — Не понял Брыня.

— Помощники, Брыня, помощники. — Думая о чем-то, ответил гаражный. — Ты думаешь, что я сам буду искать, что ли? Я, пожалуй, проищу. Сейчас образ обеих машин передам помощникам, и пусть ищут.

— А это долго? — Спросил Иван.

— Минут пятнадцать-двадцать. Поехали к гаражам.

Печь тут же тронулась с места, словно ждала приказа. Подъехав к гаражам, Семен спрыгнул на землю и исчез в ближайшем гараже. Остальные только начали спускаться, как их остановил голос гаражного:

— А вы куда? — Он уже стоял возле печи.

— Ты пока там, то да сё, а мы разомнемся. — Ответил за всех Диоген.

— Ты уже один раз размялся. — Бросил Семен. — Еле спасли. А ну, давайте назад. Встречу отметим.

— А помощникам что скажем?

— Я им задание уже дал. По телепатическому каналу. Бросились выполнять, а мы, здесь подождем результатов.

— Никанор! — Крикнул Иван. — Разливай!

Уговаривать, домового, не пришлось. Он сработал еще быстрее своего младшего брата Семена. Все расселись на печи и стали отмечать встречу братьев. Говорили, в основном, домовой, гаражный и тюремный. Они вспоминали детство и разные детские шалости. Остальные улыбались или хохотали, в зависимости от ситуации. Атмосфера была расслабляющей, и когда, Семен призвал всех к тишине, то это показалось шуткой.

— А ну, тихо! — Призвал Семен. — Машину нашли.

Все замолчали. Семен смотрел в одну точку и кивал головой. Потом он сказал «угу» и посмотрел на Никанора.

— Давай, брат, наливай на посошок. — Гаражный потер руки. — В Текстильщиках наша машинка. Щас, мы хряпнем, чтобы дорожка была гладкой, и вперед, вышибать показания из водителя.

— Так и сделаем. — Сказал Иван. — Ты, Семен, отметишь адрес на навигаторе у Никанора. Допросим водителя и в тюрьму на совещание.

— Слушаю.

— Докладывает «Сокол-2». Объекты покинули тюрьму, но уже впятером.

— Как покинули?

— Не знаю, шеф. Наверное, сбежали.

— Продолжайте.

— Они поехали на своей печи в Останкино, к платформе. Я вынужден был отправиться за ними, чтобы не потерять из вида. Именно поэтому, я не смог узна…

— Не отвлекайтесь.

— Извините, шеф. Я поехал за ними. Они подъехали к гаражам. Там к ним присоединился шестой. Они долго обнимались, потом набили морду представителю префектуры, и раскурочили бульдозер.

— Зачем?

— Я не смог этого выяснить, шеф. Наверное, у них бывают какие-то приступы.

— Продолжайте.

— Потом они сели на свою печь и стали пить водку. После этого, тот, который к ним присоединился шестым, сказал, что надо ехать в Текстильщики.

— Зачем им в Текстильщики?

— Тот, шестой, сказал, что нашли какую-то машину. Они допросят какого-то водителя и поедут назад в тюрьму.

— Нашли, значит. — Задумчиво проговорил шеф.

— Что? Я не понял?

— Слушай меня внимательно. — Произнес шеф. — Возвращайся к отделению милиции и жди их, если приедут.

— А как же…

— Я два раза повторять не люблю.

— Извините, шеф.

В трубке раздались короткие гудки.

— Чтобы не повторять два раза, надо внятнее объяснять. — Сказал «Сокол-2» и нажал кнопку отбоя.

Навигатор привел их точно к воротам гаража с номером двадцать семь. Друзья слезли на землю и огляделись. Двадцать девятый гараж был открыт, и оттуда доносились приглушенные голоса. Было решено, сначала обследовать гараж, чтобы выяснить, та ли там машина или похожая. Диоген подошел к воротам, осмотрел замок и попросил у Никанора проволоку. Домовой вынул из левого кармана несколько стальных отмычек и протянул гному.

— Откуда у тебя отмычки? — Изумился Сидор.

— В милиции взял. — Равнодушно ответил Никанор. — Пока тебя ждали, я полазил по комнатам. На них бирки были красивые, я их выкинул. А крючки взял себе. В хозяйстве все может пригодиться.

— А знаешь, что это?

— А мне по фигу.

— Это вещественные доказательства.

— А чего они нас в тюрьму посадили? — Парировал домовой.

— Мы же сами захотели, чтобы Сидора увидеть. — Напомнил Иван.

— Ну и что? — Не унимался Никанор. — А чего они детей воруют?

— Милиция, что ли, ворует?

— А это, кстати, не известно.

— А я согласен с Никанором. — Поддержал брата Сидор. — Сейчас такая милиция, что ни в чем нельзя быть уверенным.

— Все! Открыл! — Крикнул от ворот Диоген. — Классные ключики.

— Барахло не держим. — Заважничал Никанор.

— Не нравится мне твоя клептомания. — Заявил Иван. — Пистолет, теперь, вот, отмычки.

— Да ладно, Вань! Не я, так другой спер бы. — Никанор убрал отмычки в карман. — Все равно, плохо лежало. Сам знаешь. Если плохо лежит, то, фьють… Лучше пойдем машину смотреть.

Все согласились с домовым и, открыв ворота гаража, вошли вовнутрь. Машина была та, которую они видели на диске. Поддельные номера были заменены, но лежали на верстаке. Они обшарили всю машину, даже не поленились заглянуть под коврик, но не нашли ничего, что бы могло указать на место жительства владельца. Брыня пошел к двадцать девятому гаражу, в надежде на то, что соседи могут знать друг о друге.

Он заглянул в открытые ворота. Внутри гаража полным ходом шел ремонт. Старенькая «Нива», в подпалинах от сварки, раскорячилась на кирпичах. Снятые колеса валялись рядом. На одном сидел парень, лет двадцати с небольшим, и курил сигарету с фильтром. На другом колесе сидел, по всей вероятности, его отец с бутылкой пива в руке. Третье колесо лежало на четвертом, а на нем фанерка, заставленная бутылками пива и копченой рыбой. Отец с сыном вели неторопливую беседу, периодически заливая ее пивком. При появление Брыни, они замолчали и уставились на него.

— Здравствуйте. — Поздоровался Брыня. — Приятного аппетита.

— Спасибо. — Выдавил старший. — Вам кого?

— Да, вот, приехали к другу, а его нет. — Ответил дед. — Из двадцать седьмого гаража. Не подскажете, где он живет?

— Не подскажем. — Подтвердили отец с сыном.

— А почему? — Растерялся Брыня от такого радушия.

— Он крутой. — Ответил отец. — С нами пиво не пьет.

Сын кивнул головой.

— Жаль. — Произнес дед.

— Пивка хочешь? — Предложил отец.

— Можно и пивка. — Брыня подошел к импровизированному столу, взял бутылку пива, щелкнул ногтем большого пальца по пробке, и выпил всю бутылку махом.

Отец с сыном смотрели на воткнувшуюся в балку пробку и ждали, когда она упадет.

— А может, вы подскажете, кто знает его адрес? — Брыня сменил технику опроса.

— Подскажем. — Подтвердили отец с сыном, не отрывая глаз от пробки.

— Кто? — Обрадовался дед.

— На. — Вместо ответа, отец протянул Брыне бутылку пива.

— И чего? — Не понял витязь.

— Пей. — Предложил сын и показал глазами на пробку в балке.

Брыня повторил свой фокус. Вторая пробка воткнулась в балку рядом с первой.

— Ну, и кто знает его адрес? — Брыня поставил, пустую бутылку на пол.

— Наш человек. — Сказал отец. — Чувствуется русская смекалка.

— Грех не помочь хорошему человеку. — Подтвердил сын слова отца.

— Тебе, отец, к председателю надо. У него адреса всех гаражников. — Старший встал с колеса. — Только, не пойму я, как у такого хорошего человека, который пиво с работягами пить не брезгует, другом может быть такое дерьмо?

— Да он не совсем друг. — Брыня пожал плечами. — Даже наоборот. Стащил он, у нас, кое-что. Вот и хотим мы ему вопрос задать.

— Это дело благое. — Отец кивнул головой и посмотрел на сына. — Найдете двенадцатый гараж. Петрович там. Он на пенсии, дома пусто, бабка в том году умерла. Все время в гараже торчит. У него там и документация с адресами.

— Спасибо. — Брыня пожал ему руку.

— Время будет, — отец растирал помятую ладонь, — заходи, пивка попьем.

— Спасибо.

Брыня вышел из гаража и подошел к своим друзьям.

— Ну, что? — Спросил Иван.

— Хорошие ребята. — Ответил Брыня. — Пивом угостили.

— Мы тебя, за чем посылали? — Возмутился Никанор. — Пиво, что ли, пить? Ты адрес узнал?

— Они не знают адреса.

— Вот и приплыли. — Вздохнул Диоген. — Придется громить Думу.

— Уймись, громила. — Хмыкнул Семен. — Едем в тюрьму и хорошенько подумаем.

— А как же этот, из двадцать седьмого? — Удивился Брыня.

— У-у-у! Как у вас тут все запутано! — Никанор показал на Брынину голову. — Чтобы с ним побеседовать, надо знать, где он живет. А ты только пиво переводишь у честных автомобилистов.

— Так мы в двенадцатом гараже можем узнать. — Вспомнил Брыня.

— Ну, ты и тормоз, витязь. — Иван покачал головой. — Что ж, ты, сразу не сказал?

— Вы про адрес спросили, а про председателя нет. — Оправдался Брыня.

— Так, все! — Сидор сдержанно вздохнул. — Брыню не трогать. У него не все дома.

— А Акулина куда ушла? — Спросили Брыня.

— Тихо! — Гаркнул Сидор. — Молчим десять секунд и едем к председателю.

Все согласились. Они помолчали десять секунд, залезли на печку, втащили Диогена, поправили на нем трусы и поехали искать двенадцатый гараж. Подъехав к открытым воротам, Семен предложил идти к председателю, всей толпой. Так и порешили, добавив к толпе три пузыря водки, по подсказке Никанора.

Гараж был завален всевозможными железками, смутно похожими на запчасти от разных автомобилей. В центе стоял горбатый запорожец, из-под которого торчали ноги в стоптанный сапогах. Семен кашлянул. Ноги дернулись, но вылезать не захотели. Друзья переглянулись. Хозяин ног не собирался вылезать из-под запорожца.

Никанор прошел во внутрь гаража. Он расчистил место на верстаке, выставил на него семь стаканов и наполнил их водкой по рубчик. Затем, он выложил семь плавленых сырков.

Под машиной кто-то крякнул, и ноги поползли вперед. Детективы расступились, давая им дорогу. Вскоре, за ногами, выполз дедок, лет семидесяти. Он встал на ноги, осмотрел гостей и верстак и, все так же молча, подошел к старенькому шкафу, стоящему в углу. Открыв дверцу шкафа, хозяин гаража, взял с полки яблоко, подошел к верстаку и, неторопливо выбрав стакан, медленно выпил его содержимое.

— Ну? — Спросил он, надкусив яблоко.

Друзья опомнились и бросились к верстаку наверстывать упущенное. Они дружно хлопнули по стакану и схватили сырки. Хозяин поморщился.

— Я не про это. — Пояснил он. — Чего надо, говорю?

— Да вот, пришли выпить. — Сказал Диоген и подтянул баскетбольные трусы.

— А заодно и поговорить. — Добавил Никанор.

— Поговорить, говоришь? — Председатель снова откусил кусок яблока. — Ну, тогда наливай.

Никанор вынул из кармана трехлитровую бутылку водки «SMIRNOFF». Председатель подумал и достал из шкафа два яблока. Верстак отодвинули от стены, расселись, и разговор начался.

За полчаса застолья, все присутствующие в гараже, блеснули красноречием и жизненным опытом так, что хватит на новую серию «ЖЗЛ». Довольный председатель предлагал вступить в гаражный кооператив. Друзья, вежливо, обещали подумать над его предложением. Были затронуты практически все темы от политики до плесени в яблочном варенье.

Прощание было трогательным. Семен, зажимая в руках лист бумаги с написанным адресом, предлагал зачислить председателя в их группу. Председатель, в свою очередь, порывался подарить Никанору, сломанный домкрат, камеру от «Беларусь» и заднюю втулку велосипеда «Спутник». Он проводил их за ворота и, увидев, как они садятся на печь, широко перекрестился и пригласил в гости, девятого числа во второй половине дня, потому что в первой половине, он получит пенсию.

Печь, предвидя некорректные вопросы на свой счет, постаралась побыстрее скрыться с глаз председателя.

Стоит сказать, что претензий к печи ни у кого не было. Она вела себя безукоризненно. Правила дорожного движения не нарушала, задержек никаких не чинила, даже работников автоинспекции, изумляла на столько, сколько требовалось, чтобы скрыться из поля зрения. Когда дорожный инспектор приходил в себя, он уже сомневался в том, что видел настоящую русскую печь, лихо разъезжавшую по московским улицам. Правда они слышали сообщение, что утром, одна печь, была арестована и доставлена в одно из отделений УВД города Москвы. Но это было утром и ее уже арестовали. Ну не нашествие же печей, в самом деле! Другими словами, никто не решался сообщать о ездивших печах, чтобы не быть потом посмешищем у сослуживцев.

Автолюбители тоже не очень-то задавались вопросом типа: "Что это было?". Некоторые относили печь к экспериментальным моделям. Кто-то считал, что это развлечение новых русских. Были и такие, кто говорил: "Да какая разница, что это промчалось?". А самые знающие говорили, что это снимают кино, что их тоже приглашали, но им не понравился сценарий. Другими словами, наших автолюбителей, в отличие от работников автоинспекции, трудно было удивить. Мало ли что ездит по просторам нашей необъятной родины. Богата наша земля талантами.

И с навигатором, печь на дружеской ноге. Главное установить адрес, остальное дело техники. Друзья еще находились под впечатлением беседы с председателем, а печь уже затормозила у подъезда.

— Все пойдем, или я с Брыней? — Спросил Никанор, беря бумажку с адресом у Семена.

— Ты допрашивать умеешь? — Сидор отобрал бумажку у Никанора.

— А чо тут уметь-то? — Заулыбался домовой. — В глаз дал и все дела.

— Не скажи, Никанор. — Брыня задумался. — Иного резать будешь, а он молчит, как рыба об лед.

— Значит немой.

— Это точно, не твой. — Подтвердил Сидор. — А у меня и немые все рассказывают. Пошли Брыня.

Тюремный спрыгнул на землю, а за ним Брыня.

— А ты умеешь? — Не сдавался Никанор.

— Никанор! Братишка! — Укоризненно ответил Сидор. — Ты умеешь кашеварить лучше нас, Семен вещи разбирает лучше нас, а я допрашиваю лучше вас. Допрашиваемый даже не догадывается, что я его допрашиваю.

— Это, как это? — Удивился Никанор.

— У нас у каждого своя специфика. — Ответил за брата Семен.

— Ну, так бы сразу и сказал. — Сдался домовой. — Ладно, идите. А нам что делать?

— Ждите здесь. — Кивнул Сидор. — Я думаю, что мы не задержимся на долго.

Он пошел к двери подъезда, а за ним Брыня. На двери висел домофон. Сидор прошел сквозь дверь, нажал, с той стороны, на кнопку и впустил витязя. Они поднялись по лестнице на третий этаж и остановились около квартиры с номером, соответствующем номеру на бумажке.

— Не нравится мне все это. — Пробормотал Сидор.

— Чего не нравится? — Не понял Брыня.

— Дырка в глазке.

— А ну, покажи. — Брыня развернул Сидора лицом к себе.

— Да не у меня. — Сидор стал вырываться. — В дверном глазке.

Брыня выпустил Сидора и уставился на дверь. На месте, где должен находиться дверной глазок, зияла аккуратная дырка.

— Что бы это значило? — Подумал Брыня в слух. — Зачем он здесь дырку просверлил?

— Вряд ли он сам ее сверлил. — Ответил Сидор. — Скорее всего, ему помогли это сделать. Даже, я бы сказал, разрешения у него не спросили. Ты постой здесь, а я посмотрю в квартире.

Сказав это, Сидор проник в квартиру сквозь дверь. Брыня остался на лестничной площадке. Делать ему было нечего, и он стал разглядывать на соседних дверях, как должен выглядеть глазок. Он, даже, ковырнул один ногтем. На этот звук, кто-то за дверью произнес: "Никого нет дома!". Брыня от неожиданности отшатнулся, но потом успокоился, потому что все равно там никого нет. Внизу хлопнула входная дверь. Загудел лифт. Витязь подошел к дверям лифта и, приложив к ним ухо, прислушался. За дверями что-то двигалось, но молчало. Он немного раздвинул створки. Снизу вверх проплыло испуганное лицо. Он отпустил дверцы, подумав о том, что нелегка жизнь в каменных джунглях.

Сидор не появлялся. Брыня подошел к глазку с дыркой и заглянул в квартиру. В коридоре было темно. Так ничего, не рассмотрев, он понюхал отверстие и громко чихнул.

Сквозь дверь вывалился Сидор.

— Ты, чего шумишь? — Зашептал он.

— Я чихнул.

— Тем более! — Сидор обошел площадку, прислушиваясь у дверей. — Нам лишнее внимание ни к чему. Линяем отсюда.

Он бросился по лестнице вниз. Брыня загрохотал за ним, обогнал и, не зная как открыть домофон, вылетел на улицу вместе с дверью.

Друзья стояли около подъезда, глядя, как печь катает ребятишек, визжащих от удовольствия. Увидев Брыню с дверью в руках, все побежали к своей печке. Та, почуяв неладное, вежливо стряхнула с себя ребятню и подъехала ближе.

Посадку произвели быстро, но без спешки. Сначала закинули на печь Диогена, а потом десантировались остальные. Правда, Брыня немного замешкался, пока Иван не предложил ему выбросить дверь. Дверь полетела на газон, а витязь на печь.

— Домой, в тюрьму. — Никанор стукнул по трубе.

Печь поехала, ребятишки замахали на прощание руками.

— Чем порадуете? — Спросил Иван.

— Ничем. — Ответил Сидор. — Нашего клиента кто-то пристрелил.

— Кроме председателя и тех двух любителей пива, никто не знал, что мы их ищем. — Начал свои размышления Никанор.

— Водителя час назад грохнули. — Обрубил все версии Сидор. — Час назад, мы были на пути к гаражам. Значит, нас кто-то подслушал в Останкино.

— Или в тюрьме. — Предположил Диоген.

— В тюрьме мы не знали о водителе. — Гнул свое тюремный. — Но проследить за нами могли только от нее. А, проводив до Останкино, там могли и подслушать. Сейчас шпионская техника такая, что дух захватывает.

— И что теперь делать? — Спросил Семен.

— Внимательно просмотреть диск. — Предложил Сидор. — Должна быть ниточка. Должна. А на улице, о делах лучше не говорить.

— Я тоже так думаю. — Согласился Иван.

Все замолчали, погрузившись в размышления. Печь летела своим маршрутом. День клонился к закату, конечно не так быстро, как зимой, но все-таки клонился. На улицах стало больше людей. Кто-то шел на работу, кто-то возвращался с работы, кто-то искал зрелища, кто-то выбежал за хлебом.

Печь остановилась у подземного перехода. Просто мягко затормозила и остановилась, даже не предупредив своих пассажиров. Люди с удивлением и улыбкой глядели на нее, что-то говоря друг другу. Из перехода лилась музыка. Не та музыка, которая давит на совесть и заставляет подать на пропитание или пятый телевизор, а простая мелодия, успокаивающая и утешающая. Создавалось впечатление, что стоит спуститься в подземный переход, и ты окажешься на опушке леса, где юный пастушок играет на самодельной дудочке, сделанной из ивового прута.

Брыня улыбнулся. Красива Русь. Просторы, как русская душа. Солнышко, словно ладонь матушки. Реки, леса, холмы, все, куда ни глянь, плавное, как девичья поступь. И народ красивый. И в работе, и в отдыхе. Все делает с любовью. А все потому, что рабства не ведал. А случись степняки или литовцы, встанет, как один. Не за себя, а за род свой встанет. Потому и страха не чувствует, что не смерть страшна, а забвение рода. Потому и видит, Русич, богатство в детях, а не в золоте. Потому и рожают русские бабы…

— Я не понял! — Раздался удивленный голос Сидора. — Почему стоим-то?

Брыня очнулся. Вокруг, как муравьи, суетились люди. Жители мегаполиса, рвали жилы, чтобы выжить в это нелегкое время. Дети встречались редко.

"Рожали русские бабы". — Грустно подумал Брыня.

— Чо, стоим-то? — Повторил свой вопрос Сидор.

— Значит так надо. — Ответил Никанор. — Печь у нас умная, просто так не встанет.

— И что, так и будем стоять? — Не унимался Сидор.

— Не трынди. — Оборвал Брыня. — Слышишь музыку?

— И чего? — Сидор прислушался.

— Знакомая музыка. — Ответил витязь и стал слезать с печи. — Пойду, посмотрю.

— Эй, витязь. — Никанор протянул Брыне бутылку водки. — Возьми, может пригодится. — И он хитро улыбнулся.

— Ты тоже узнал? — Спросил Брыня, принимая бутылку.

— Кто хоть раз слышал, тот на всю жизнь запомнит. — Подмигнул Никанор.

Брыня обошел парапет и стал спускаться по ступеням в переход.

В подземном переходе было полно народа. Одну стену полностью занимали торговые палатки, в которых продавались парфюмерия, изделия из кожи, компьютерные диски, фильмы и прочая мелочь, за которой неохота бежать в магазин. С торца перехода, чтобы не прозевать всех входящих и выходящих людей, сидели и стояли попрошайки и уличные музыканты. Вокруг них стояли несколько человек и слушали музыку, которая остановила печь и загнала Брыню под землю. Их спины загораживали самого музыканта, и Брыне пришлось протолкаться сквозь зрителей.

В самом центре, у стены, на пластмассовом ящике, сидел старец. Его лицо было покрыто морщинами, которые не только не портили, но наоборот, подчеркивали природное благородство. Одет он был в длинную серую рубаху без ворота, подпоясанную простой веревкой, и такого же цвета штаны, заправленные в красные сапоги. Глаза его были закрыты. Он прислонился к стене и играл на дудочке. Перед ним, на полу перехода, стояла картонная коробка, в которую изредка бросали мелочь благодарные слушатели.

Брыня улыбнулся и, обойдя коробку, присел на корточки перед музыкантом. Старец перестал играть и улыбнулся, не открывая глаз.

— И ты, витязь, задержался в пути? — Сказал он. — Тоже с Богами побратался?

— Было дело. — Ответил Брыня, ставя на пол бутылку. — А тебя-то, как сюда занесло?

— А ты подержи. — Старец открыл глаза и протянул Брыне свою дудочку. — Может быть, и догадаешься.

Брыня бережно взял ее в руки. Простенькая на вид, отполированная пальцами до воскового блеска, дудочка излучала мощную энергию. Брыня стал задыхаться, тело закололо иголками. Он быстро вернул дудочку старцу.

— Догадался? — Спросил тот.

— Не уж-то, сам Лель? — Удивился Брыня.

— Догадался. — Подтвердил Старец. — Все правильно. Лель. А у тебя, чую, подарок побратима за голенищем?

— Ну и нюх у тебя, Боян. — Усмехнулся Брыня. — Хочешь подержать?

— Упаси Сварог. — Отказался Боян. — Уж больно грозен твой побратим. Боюсь, спалит меня.

— А давай выпьем, за встречу! — Предложил витязь. — Сколько лет-то не виделись, а?

— Давненько. — Задумался Боян. — Последний раз, мы с тобой у Ижоры встречались. Ты был в дружине Александра Ярославича, а я материал для былины собирал.

— А здорово мы тогда шведов побили! — Вспомнил Брыня. — Они даже вякнуть не успели.

— Это точно! — Согласился Боян. — Русь не Европа. Это Европу можно трясти без опаски, а на Руси, для каждого шведа, Нева с Полтавой всегда найдутся. Ты чего ждешь-то? — Укорил он Брыню. — Открывай, открывай. У меня и стаканчики имеются.

Он наклонился к суме, лежащей около ящика, и вынул оттуда два берестяных стакана. Брыня разлил водку, отдал бутылку, стоящей рядом старушке, и произнес:

— За Неву, Куликово поле, Полтаву и Бородино!

— Верно! — Кивнул Боян. — За нее! За Русь!

Друзья выпили. Боян убрал стаканы в котомку, вынул оттуда бархатную тряпочку и завернул в нее свою дудочку.

— Не потеряется, а все равно опасаюсь. — Пояснил он Брыне.

— Ну и правильно! — Согласился витязь. — Береженого и Бог бережет.

Сзади послышался шум. Люди стали расходиться. Брыня, не поворачиваясь, посмотрел на Бояна.

— Хозяева жизни идут. — Ответил Боян на немой вопрос друга. — Налоги все должны платить.

— Я это уже слышал.

— Смотри, Серый, как бомжи оборзели. — Раздалось за спиной Брыни. — В рабочее время водку жрут. Куда только правительство смотрит?

Послышался хохот. Брыня повернулся к подошедшим боком. Их было двое. Один коренастый, в черной майке, чтобы было видно мускулатуру, и джинсах. Второй высокий, худой, весь в коже, несмотря на теплую погоду. Оба ухмылялись, глядя на витязя.

— Вам чего, ребята? — Спросил он.

— За пенсионным взносом пришли. — Ответил коренастый и оба снова захохотали.

— А что же вы, за такими деньгами и без охраны. — Усмехнулся Брыня. — Не по инструкции. Приходите завтра, парни, сегодня мы не подаем.

Улыбки пропали, словно их и не было. Глаза коренастого сузились. Он сплюнул на пол.

— Тебя давно не били, дед?

— А ты очень любишь бить стариков?

— Хорош с ним базарить, Грязный. — Серый подошел поближе. — Врежь ему, забирай деньги и пошли.

Грязный ударил с левой, но до скулы не достал. Брынина рука поймала его кулак на лету за запястье. Серый отпрыгнул и вытащил нож.

— О-о-о, ребята! — Покачал головой Брыня, и передвинул безвольного Грязного таким образом, чтобы он не загораживал Серого. — В армию вам надо, а не налоги у стариков выбивать. Кто же с ножом отпрыгивает?

— Ну, дед, ты сам напросился. — Прошипел Серый и бросился на витязя.

Рука с ножом метнулась в лицо Брыни и застряла точно так же, как и рука Грязного. Поднявшийся, было, женский визг перешел в облегченный вздох. В переходе было не продохнуть от зрителей. Это за рубежом, на конфликтную ситуацию сбегаются полицейские, а у нас только зрители. Поэтому часто получается, что виновным становится тот, кто защищался от хулиганов.

Брыня повернулся к Бояну.

— Как там, у славян было заведено в таких случаях? — Спросил он.

— А то ты забыл? — Боян надевал через голову свою котомку. — Если ребенок тянет руки к огню, то его запрещено одергивать. Обжегшись один раз, человек запоминает на всю жизнь. А если его одернуть и объяснить, что может произойти, то он не поймет. Кстати! — Боян поправил на шее лямку сумы. — Знаешь, почему сейчас преступность растет?

— Потому что коррупция. — Ответил Брыня.

— Это тоже растет и тоже относится к преступности. — Наставительно произнес Боян. — Преступность растет, потому что сейчас в чести не наказание, а профилактика. Даже есть люди, которые на цифрах объясняют, что наказание только ожесточает преступника. Да и сама судебная система гниловата. За тяжкие телесные или за обманутых вкладчиков, могут дать условно, а закуришь в общественном месте, то могут и посадить.

— Ну, мне это не интересно. — Брыня посмотрел на своих пленников. — Мы не в суде, чтобы профилактикой заниматься. Мы здесь живем. Значит, и делать будем так, как наши предки делали. Ну что, молодцы притихли? Руки в огонь сунули? Значит должны почувствовать силу огня.

Он сжал запястья, которые держал. Грязный с Серым скривились от боли. Их пальцы стали набухать и синеть. Оба заорали, не в силах терпеть. На пальцах, под ногтями лопнула кожа, и брызнула кровь. Брыня швырнул обоих к стене. Те упали и, подвывая дули на свои руки, в надежде, что так быстрее уймется боль.

— Ну, не знаю, парни. — Развел руками Брыня. — Все сделано педагогически и ничего личного. Можете даже идти в больницу, а то вдруг, гангрена начнется.

Рэкетиры со стонами поднялись на ноги и поплелись из перехода наверх.

— А ты в отличной форме, витязь. — Похвалил Боян.

— Так жизнь заставляет.

— Да. Жизнь. — Вздохнул Боян. — Куда пойдем?

— В тюрьму, куда же еще? — Витязь пожал плечами. — Поедим, подумаем над проблемами. Кстати. Никанор тебя по дудочке узнал.

— Никанор! Старый воришка! — Улыбнулся Боян. — Значит он тоже в Москве?

— Все мы здесь.

— Подожди. — Боян нахмурился. — Ты сказал, что пойдем в тюрьму?

— Ну, да. — Не понял Брыня. — Нас утром арестовали. Да ты не волнуйся, Боян. Там нормально. Переночуем, а завтра делами займемся.

— Как арестовали? — Растерялся Боян. — Погоди, погоди. Так это про вас, что ли, вся Москва гудит?

— А чего про нас гудеть-то?

— Да говорят, что особо опасных преступников поймали.

— Не знаю. — Брыня почесал голову. — Может и про нас. Да не бери, ты, в голову. Пошли.

Он подтолкнул Бояна к ступеням. Тот пошел, но решил вернуться и забрать деньги из коробки. Витязь подождал.

— Пригодятся. — Пояснил Боян.

— Согласен.

— Ну, пошли?

Брыня улыбнулся и показал рукой на выход из перехода. Они поднялись по ступеням почти до середины лестницы, как их остановил грубый голос:

— А ну, стоять, руки за голову!

Друзья развернулись, чтобы посмотреть на владельца этого голоса. У подножия лестницы стоял милиционер и целился в них из пистолета.

— Вы, уважаемый, к нам обращаетесь? — Спросил Боян.

— Поднимите руки и медленно спускайтесь вниз. — Приказал блюститель порядка и сделал шаг назад.

Друзья переглянулись, пожали плечами и, подняв руки, стали спускаться по ступеням. Милиционер показал рукой на стену, куда они должны встать. Они подчинились.

— А можно узнать причину, по какой вы тычете в нас пистолетом? — Боян указал пальцем на оружие. — И еще. Он у вас стреляет?

— Вопросы здесь задаю я. — Ответил милиционер.

— Тогда задавайте. — Предложил Брыня.

— Предъявите документы.

Брыня посмотрел на Бояна. Тот, отрицательно покачал головой.

— У нас нет документов. — Ответил за обоих Брыня.

— Почему?

— Чтобы получить паспорт, — начал объяснять витязь, — надо свидетельство о рождении. А его у нас нет.

— И никогда не было. — Вставил Боян.

— Мой друг прав. Когда мы родились, тогда такие свидетельства не давали. — Подтвердил Брыня. — А чтобы получить паспорт, не имея свидетельства о рождении, надо собрать много справок. А справки без паспорта не дают.

— Увы. — Вставил Боян.

— Придется пройти в отделение. — Немного подумав, решил милиционер. — Там разберемся.

— А давайте здесь разберемся. — Предложил Брыня. — В стране много людей, которые не имеют с собой документов. Если всех вести в отделения, то где взять столько отделений?

— Вот именно. — Вставил Боян.

— Вот и у вас, похоже, тоже нет документов. — Продолжил витязь. — Вы в нас пистолетом тычете, а мы даже не знаем, с кем имеем честь, беседовать.

Милиционер подумал и, решив, что замечание стариков справедливо, опустил пистолет и вынул из кармана удостоверение.

— Старший лейтенант Иванов. — Сказал он, раскрывая корочки. — Мне сказали, что в подземном переходе два деда избивают прохожих.

— Я понял так, что два деда, это мы. — Брыня указал на себя и Бояна. — Осталось найти избитых прохожих.

Старший лейтенант оглядел пятачок, который образовали зрители и, засунув пистолет в кобуру, спросил:

— Пострадавшие есть?

Зрители смотрели друг на друга и качали головами.

— Опустите руки. — Приказал он старикам. — Извините, ложный вызов.

Брыня с Бояном опустили руки и смотрели на старшего лейтенанта. Тот стоял в раздумье. Окружавшие их зрители, видя, что зрелища не будет, быстро разбежались по своим делам, оставив троицу разбираться самим, без свидетелей.

— Ну, что я тебе говорил, друг мой Диоген. — Послышался голос Никанора. — Брыню отпускать одного, это как проспать все интересное.

По ступеням в переход спустились Никанор и Диоген. Они подошли к старшему лейтенанту.

— Товарищ милиционер. — Обратился к нему домовой. — Что, опять натворил этот здоровяк?

Иванов не отвечал, он смотрел на трусы гнома.

— Вообще-то он у нас безобидный, я бы сказал, добрейшей души человек. — Продолжал Никанор. — Только очень не любит, когда его бьют. Странная черта характера. Вы не находите?

Старший лейтенант смотрел на трусы Диогена. Никанор дернул его за рукав.

— А? Что? — Очнулся милиционер.

— Я говорю, что в наше время, если человек не любит, когда его бьют, то это ненормально.

— Да, да. — Задумчиво произнес старший лейтенант.

— Видишь, Брыня. — Домовой повернулся к витязю. — Вот и товарищ старший лейтенант говорит, что ты немного нервный.

— А ты все такой же, Никанор. — Улыбнулся Боян. — Может, обнимемся.

— Боян! — Заорал домовой и кинулся в объятия музыканта.

— А Диогена помнишь? — Спросил он, когда объятия закончились.

— Такого гнома, если один раз увидел, то не забудешь никогда. Привет Диоген!

Гном помахал Бояну рукой, не переставая демонстрировать свои трусы блюстителю порядка.

— Вспомнил! — Воскликнул старший лейтенант, тыча пальцем в Диогена. — Вспомнил! — Он повернулся к Брыни. — Вы на печи приехали!

— Ни фига себе! — Удивился Никанор и стал внимательно рассматривать трусы гнома. — Вот это дедукция! По трусам определил, что мы на печи разъезжаем.

— Да нет. — Старлей улыбнулся. — Ориентировка на вас пришла. Сегодня. Я, честно говоря, плюнул на нее, но трусы с печкой запомнились.

— Какая ориентировка? — Не понял домовой.

— Вас во всероссийский розыск объявили. — Усмехнулся Иванов. — Как особо опасных преступников. За побег из СИЗО.

— А почему вы на нее плюнули? — Допытывался Никанор.

— Друг у меня есть, из ОМОНа, что брал вас. Он мне позвонил. Не все с вами ясно. Он мне сказал, что голову дает на отсечение, что вы не преступники. Просто кому-то из тузов, на мозоль наступили. Вот вас и заказали. — Он приблизил свое лицо к лицу Брыни и прошептал: — Я сам тузов не люблю, поэтому и плюнул на ориентировку.

— А ты мне нравишься, старлей. — Никанор протянул ему руку. — Странный ты, мент.

— Не странный, — Иванов пожал протянутую руку, — а как говорит мой начальник: "Дурак ты, Иванов! Жить не умеешь. И все тебе неймется!".

В это время, к ближайшей торговой палатке, подошла молодая женщина с ребенком лет трех. Она стала разглядывать витрину, а малыш, во все глаза глядел на Диогена. Он высвободил свою руку из ладони мамы и подошел к гному.

— Дядя. — Сказал мальчик. — А я тебя видел по телевизолу. Ты хулиган.

Он сжал губы, чтобы не улыбаться и хитро смотрел на Диогена.

— Он не хулиган. — Ответил за гнома Никанор, вынимая из правого кармана петушка на палочке, и протягивая его малышу. — Он особо опасный преступник. Его все ищут.

— Как дядю Степу? — Спросил мальчик, беря леденец.

Никанор попробовал вспомнить, кто такой дядя Степа, но так и не вспомнил.

— Его ищут как деда Диогена. — Прояснил он ситуацию.

Подбежала мама малыша, схватила его за руку и быстро потащила к ступеням, что-то выговаривая на ходу. Малыш упирался, оглядывался на Никанора и улыбался ему.

— Не повезло мальчику. — Вздохнул Никанор, подмигивая малышу. — Дядю потерял, до сих пор ищут, и найти не могут.

— Вон, даже дети не верят, что вы преступники. — Пробормотал старший лейтенант. — А дядя Степа, кстати, не его дядя, а милиционер. И даже здесь малыш напутал. Ищут не дядю Степу, а кого-то в футболке и кепке. Плечистого и крепкого. Знак ГТО на груди у него, больше не знают о нем ничего.

— Штирлица, что ли?

— Почему, Штирлица?

— Потому что все его знают, но о нем ничего не знают. — Улыбнулся Никанор.

— Хм! — Старлей осмотрел всю компанию. — Что-то мне подсказывает, что я должен вам помочь. У вас есть проблемы или вы просто развлекаетесь?

Гном, домовой и витязь переглянулись.

— Решай сам, Никанор. — Сказал Брыня. — Я по силовым операциям.

Домовой запыхтел, как паровоз, размышляя над такой трудной задачей. С одной стороны, помощь профессионала никому еще не вредила, а с другой стороны, дело, за которое они взялись, является тайной Вольфовича. Конечно, они привлекли уже несколько агентов без ведома потерпевшего, но за них, Никанор был спокоен. Это были его братья. А этого мента, он не знает. Может этот старлей засланный.

— Пошли к Ивану! — Решился Никанор. — Он все решит сам. В конце концов, он главный, ему и принимать решения.

Спорить никто не стал. Они поднялись по лестнице, и подошли к печке.

— Сидор! — Крикнул домовой. — Иди сюда, дело есть.

Сидор играл с Иваном в карты, а Семен подсказывал, причем обоим сразу. Было очень прикольно, и друзья хохотали без удержу. Крик Никанора прервал их веселье и вызвал недовольство у Сидора.

— Слушай, братишка! — Укорил он домового. — В кои веки отвлекся от зэковских заморочек, а ты всю малину портишь.

— Не обижайся, Сидор. Нужна твоя помощь.

Сидор, услышав, что ему поручается важное дело, приосанился. Он бросил карты, сказав Ивану, что дело превыше всего, и слез с печи. Он хотел что-то сказать Никанору, но тут увидел старшего лейтенанта.

— Опаньки! — Сидор щелкнул языком. — А где вы Твердолобого нашли?

— Какого Твердолобого? — Не понял Никанор.

— Это меня, Твердолобым прозвали. — Ответил старлей за Сидора. — А я вас, что-то не припомню.

— А вы меня и не знаете. — Засмеялся Сидор. — Зато я вас отлично знаю. Ты знаешь, кто это? — Обратился он к Никанору. — Это самый правильный мент на этой стороне Москвы. Любой зэк, радуется, если его дело ведет Твердолобый. В этом случае, он будет уверен, что получит ровно столько, сколько заслужил. Ну, а если ты не виновен, то Твердолобый это докажет лучше любого адвоката. Вот такие легенды ходят про этого мента. Правда сейчас он на месяц отстранен от дел, и переведен на патрульную службу. Под него под самого копают. Видишь, он в форме. Значит, вызывали в прокуратуру на беседу или допрос.

— Все верно, но… — Мент мучительно вспоминал незнакомое лицо. — Не могу вспомнить. — Сдался он.

— Не ломай голову. — Пришел на помощь Никанор. — Ты его не знаешь. Он тюремный.

— В каком смысле?

— В самом прямом. Есть домовые, амбарные, овинные, гаражные, а он тюремный. Ты его не видишь, если он не захочет, а он тебя видит и знает как облупленного. — Никанор повернулся к Ивану. — Вань. Давай расскажем ему все, раз он честный. Может, сможет нам помочь?

— Вы это серьезно? Про домовых и тюремных? — Старлей посмотрел на Ивана.

— Некогда шутить. — Ответил Иван. — У нас пять дней осталось. Сидор. Ты за него ручаешься?

— Больше чем за Никанора. — Ответил Сидор. — Если он скажет, что не проболтается, то точно не проболтается. Можешь быть уверен.

— Поднимайтесь на печь, товарищ старший лейтенант. — Попросил Иван. — Если, конечно, вы обещаете держать в тайне все, что мы вам расскажем.

— Сначала, я хочу убедиться, что имею дело с нормальными людьми, а не с психами.

— Это ваше право. — Сказал Иван. — Сидор. Сможешь доказать?

— Попробую. — Ответил Сидор и повернулся к старлею. — Как вам доказать, чтобы вы поверили?

Твердолобый задумался. Он посмотрел вокруг. Магазины, палатки, ряд биотуалетов… Он улыбнулся.

— Ну, я бы поверил, если бы вы зашли в первую кабинку туалета, а вышли в четвертую. — Предложил он Сидору, улыбаясь.

— Хорошо.

Сидор пошел к биотуалетам. Он прошел, не открывая дверцы, в первую кабинку. Женщина, которая следила, чтобы все оплачивали посещение кабинок, закричала на него. Потом побежала к кабинке, чтобы восстановить справедливость, дернула дверцу на себя и застыла в недоумении. Кабинка была пуста. Сидор вышел из четвертой кабинки, подмигнул женщине и направился к друзьям. Женщина перекрестилась и села в урну.

— Так нормально? — Спросил он у старлея.

— Не знаю. — Растерянно ответил тот.

— Уважаемый. — Подошел Боян. — Я понимаю ваши сомнения. Но поверьте мне, старому человеку. Мы говорим правду. Может быть мы и дураки, не буду спорить, но уверяю вас, что мы не жулики и не обманщики. Просто мы всегда стараемся говорить правду, чтобы не запутаться во лжи. А, правда, очень часто похожа на фантастический вымысел, потому что жизнь, на самом деле, чрезвычайно сложная штука.

— Хорошо. — Остановил Бояна старлей. — Я обещаю, что все вами сказанное сохраню в тайне, если это не будет противоречить моим принципам. Вы сейчас куда отправитесь?

— В тюрьму. — Ответил Иван.

— В отделение, куда вас отвезли омоновцы, после задержания?

— Да.

— Я знаю, где это. — Кивнул головой Твердолобый. — Я переоденусь и приду туда. Там вы мне все и расскажете.

— Договорились. — Иван протянул руку.

— До встречи! — Старлей пожал протянутую руку.

Он посмотрел на часы и, развернувшись, легко сбежал по ступенькам в подземный переход. Друзья смотрели ему вслед.

— Ну, что? — Нарушил молчание Никанор. — Кажется, жизнь налаживается. Если верить Сидору, то этот старлей то, что нам надо.

— Можешь мне верить, братишка. Этот старлей, среди моих подопечных, в авторитете. Уж он найдет, за что можно зацепиться.

— Тогда поехали в тюрьму. — Предложил Никанор. — А то торчим здесь, как семь стариков и одна печка.

— А меня? — Спросил Боян.

— Ты чо, старый? — Удивился домовой. — Мы, можно сказать, благодаря тебе, лучшего детектива оторвали, а ты в кусты? С нами поедешь. Поедим, выпьем, споем.

— Тогда в тюрьму. — Скомандовал Иван.

Все залезли на, ставшую немного тесноватой, печь. Затащили Диогена, подтянули ему трусы и поехали, в ставшую родной, тюрьму.

— Слушаю.

— Говорит «Сокол-2». Шеф, они приехали. Правда, я что-то не все понял.

— Что вам не понятно.

— Их уже семеро, шеф. Такое впечатление, что они собирают своих сообщников по всей Москве.

— !

— Вы слышите, шеф?

— Их арестовали?

— Не то, чтобы арестовали, но они в отделение.

— Это хорошо. Завтра за ними приедут настоящие профессионалы.

— А что делать мне?

— Продолжайте наблюдать.

— Слушаюсь!

В трубке раздались короткие гудки.

— Завтра приедут. — Передразнил он голос шефа. — А я торчи тут всю ночь. Козел!

И он нажал кнопку отбоя.

Подъезжая к отделению, друзья увидели у входа курящих милиционеров. Они закричали им и приветственно замахали руками. Курившие, почему-то, не очень-то и обрадовались. Они сначала застыли, как скульптура "Менты на перекуре", а затем, побросав недокуренные сигареты, скрылись в помещении, захлопнув за собой дверь, которая до этого была открыта настежь.

— Что-то я не понял? — Никанор толкнул локтем Брыню. — Они нас не узнали, что ли?

— Сам ничего не понимаю. — Ответил витязь.

— Деревню сразу видно. Да Семен? — Усмехнулся Сидор. — Они ужин побежали разогревать. Соображать надо.

Семен засмеялся. Печь остановилась у входа. Друзья спрыгнули на землю, и подошли к двери. Первым шел Диоген. Он поправил бороду, заплетенную в косичку, подмигнул видеокамере, прикрепленной над дверью, и дернул за ручку. Дверь не открывалась. Он дернул еще раз.

— Закрыто. — Удивился он. — Наверное, все убежали ужин разогревать, а дверь хлоп, и защелкнулась.

— Отойди. — Брыня отодвинул гнома. — Просто она туго открывается.

Он дернул дверь на себя, она открылась вместе с державшими ее милиционерами.

— Привет парни. — Поприветствовал он, упиравшихся блюстителей порядка. — Что-то вы какие-то озабоченные.

— Не приставай к ним, Брыня. — Ответил за них Никанор. — Не до тебя им. Знаешь, как последнее время растет преступность?

— Откуда же мне это знать. — Удивился Брыня. — Я статистикой не занимаюсь. А ты, вот, откуда это знаешь?

— А мы, дорогой мой друг, чем занимаемся?

— Т-ц-ц! — Витязь приложил палец к губам и огляделся. — Болтаешь много. Смотри, Никанор, настучу по ушам.

— Значит знаешь. — Домовой не обратил никакого внимания на слова Брыни. — А занимаемся мы этим, потому что у милиции людей не хватает. Понял?

— Да! — Согласился витязь. — Им бы, в милицию, хотя бы горстку людей, на подмогу. А то у них одни сотрудники и юристы, а людей нет.

Он оглядел притихших сотрудников и заглянул к дежурному.

— Привет! — Кивнул Брыня. — Отметь, там, что мы приехали.

— А это… — Офицер был явно растерян. — У нас, это… Так не положено.

— Ты знаешь? — Брыня почесал затылок. — Я, вообще-то из деревни, так что не очень-то понимаю, о чем ты говоришь. Если тебе надо что-то положить, то ты не стесняйся. Нам, по большому счету наплевать, что вы тут собираетесь делать. Мы переночуем и уедем.

— Я хотел сказать, — стал объяснять дежурный, — что у нас не положено уходить, когда захочешь, и приходить, когда захочешь.

— Вы нашу камеру заняли, что ли? — Не понял Брыня.

— Да нет. — Офицер поморщился. — У нас без пропуска не уходят, а без повестки не приходят.

— Так у нас есть, эта, как ее. — Он секунду подумал и обратился к Никанору. — Как называется наш пригласительный в тюрьму?

— Ориентировка. — Ответил домовой.

— Во! — Брыня посмотрел на дежурного, указывая пальцем на Никанора. — Слышал? Так что с пропуском у нас все нормально.

— Мы ориентировку на четверых давали, а вас семеро. — Парировал дежурный.

— Никанор! — Витязь кивнул головой на дежурного, предлагая домовому ответить.

— А это сообщники! — Выпалил домовой. — А попозже еще один придет.

Дежурный развел руками, не зная, что ответить. Он побаивался этих странных арестантов, которых им утром доставили. Да что он, даже полковник, у которого все рыло было даже не в пуху, а в шерсти, и тот пресмыкался перед ними. Благодаря этим арестантам, двое подали на увольнение.

Он выглянул в коридор, чтобы посмотреть вслед этой странной компании. Они всей толпой прошли в СИЗО и скрылись там.

— Не было печали… — Пробормотал дежурный, вытирая носовым платком, вспотевшее лицо.

Когда компания ввалилась в камеру, Никанор сразу обратил внимание Диогена, что пропал телевизор. Гном сделал такое обиженное лицо, что домовой поспешил его успокоить.

— Не надо так расстраиваться, дружище Диоген, я сейчас пойду к полковнику и выскажу ему все, что ты о нем думаешь.

— И диск у него возьми. — Напомнил Брыня.

— Точно! — Вспомнил Никанор. — Диск с телевидения должны были принести. Посмотрим, как было на самом деле, а не монтаж в новостях.

— А меня в новостях не показали. — Обиделся Диоген.

— Все! Иду к полковнику.

Никанор вошел в стенку.

Полковник сидел в своем кабинете и, последние десять минут, смотрел на часы. Дежурный доложил ему, что сбежавшие и объявленные в розыск, приехали и сидят в своей камере. Такое в практике полковника встречалось впервые. Если задержанные сбегали, то назад они приходили только под конвоем. Эти не только приехали добровольно, но еще привезли с собой сообщников. Головная боль, затихшая при побеге арестантов, возобновилась вновь.

Минутная стрелка подошла к цифре двенадцать. Рабочий день начальника отделения милиции закончился. Полковник решил подождать еще пару минут, чтобы не было повода обвинять его в преждевременном уходе с работы. В конце концов, о возвращение сбежавших, он доложил генералу. Тот обрадовался и бросил трубку, не дав никаких указаний. Может быть, стал звонить по цепочке. Может быть. Но указаний никаких не дал! А если нет специальных указаний, значит все должно идти в рабочем порядке. А рабочий порядок предусматривает окончание рабочего дня. Если полковник уйдет, то здесь все равно остается наряд. Если что-то случится, то отвечает наряд. Конечно, полковник тоже получит нагоняй, но отговорка у него будет, потому что его в этот момент не было, на законных основаниях.

Он встал с кресла и подошел к шкафу, где висела фуражка. Голова продолжала болеть, но настроение улучшилось. Полковник открыл дверцу шкафа, оттуда вышел мужичок, который днем стащил у него пистолет.

— На! — Сказал мужичок, протягивая полковнику фуражку.

Полковник, машинально взял фуражку, тараща глаза на домового.

— Рот закрой. — Предложил Никанор. — А то смотришь, как на привидение.

— Что вы делали в моем шкафу? — Возмутился полковник.

— Ничего. — Пожал плечами Никанор. — Просто заблудился немного. У вас тут кабинетов понатыкано, что не мудрено и заблудиться.

— Вы что, сквозь стенку можете проходить?

— А что тут такого?

— Вы и в сейф можете проникнуть? — Полковник испугался.

— Как два пальца. — Похвастал домовой.

— Да вы же социально опасны!

— О, как тебя занесло. — Никанор обошел вокруг полковника, разглядывая его повнимательней. — Значит, по-твоему, если кто-то обладает способностями, каких нет у тебя, то он социально опасен? У тебя, похоже, только одна извилина.

— Вы сами признались, что можете проникнуть в сейф.

— Могу. — Согласился домовой. — И сварщик может, и слесарь, и вы.

— Я?

— Да! — Никанор усмехнулся. — Ключом откроете и проникните.

— Но зачем мне это надо?

— Вот!!! — Никанор ткнул пальцем в грудь полковника. — Прежде, чем ставить клеймо, ответь на этот вопрос. Ты же, извини за выражение, все-таки милиционер.

Он оставил полковника с открытым ртом, а сам засунул, сквозь закрытую дверцу, руку в сейф, вынул оттуда коробочку с диском с телевидения, взял со стола телевизор, и исчез в стене.

Полковнику стало страшно. До сегодняшнего дня, он считал, что вседозволенность это прерогатива милиции. Ну не совсем вседозволенность. Точнее вседозволенность по отношению к законопослушным гражданам. Их можно, не заботясь о последствиях, остановить даже на посадке в автобус. Без всякого основания потребовать документы и задержать для выяснения личности. Если они вякнут, то в протоколе можно записать, что оказали сопротивление, хотя сама работа в милиции предусматривает это сопротивление на каждом шагу. Другими словами, с законопослушными гражданами можно поступать как со скотиной. Это тебе не преступники или чиновники. Законопослушных можно и по почкам, чисто в профилактических целях. Говорят, что милиция содержится на деньги этих законопослушных. Ха! Ха! И еще раз, ха! Знали бы, сколько он получает от местного авторитета Гольди, то вообще бы сняли участок с довольствия.

Полковник вернулся за стол, положил на него фуражку, и задумался. Последнее время он часто начал задумываться. Особенно об этих, законопослушных. Что-то сдвинулось у них в мозгах. Вроде бы все, как должно быть, но иногда они из законопослушных, вдруг становятся отморозками. То судья незаконно оправдал их обидчика, и они сами, прямо в зале суда, приговаривают подсудимого к высшей мере и сами же приводят свой приговор в исполнение. То их ни за что лишают жилья, и они сами расправляются с судьей и теми жуликами, которые оставили их без квартиры. Причем расправляются в жестокой форме. То над ними немножко поиздевались сотрудники милиции, а потом эти сотрудники в одночасье становятся инвалидами. И проблемы сейчас стали решать, минуя милицию. Если так и дальше пойдет, то милицию придется распускать, как ненужную, а порой и вредящую структуру.

Полковник вздохнул. Вот и до него докатилось. Раньше все это он читал только в сводках. А сегодня, эти законопослушные отморозки, появились в его вотчине. Что интересно, так это то, что они сразу заявили, что если решил нарушить закон, то готовься к тому, что против тебя тоже нарушат закон. Это же надо, так сформулировать! Абсолютная безграмотность. Чему их только в школе учат? Объясняют им, объясняют, что закон надо соблюдать, что все конфликты надо решать в суде, а не частным путем. Бывает, что суд ошибается, тогда обращайся в вышестоящий суд. Когда никогда да разберутся. Вон, некоторые, годами судятся и ничего, не переломились. А что вам делать-то, быдло вонючее? Это у нас дела, да у прокурора, а у вас делишки. Так нет же! Стали недовольство проявлять! Ходят слухи, что жители стали скидываться на киллеров, чтобы убрать коррумпированных чиновников и работников правоохранительных органов. Полный беспредел! Можешь доказать, значит иди в суд, а анархии вам не позволят.

Он потер лицо ладонями. Пересажать бы всех к чертовой матери, да нельзя. Кто тогда кормить будет? На государственную зарплату, что ли, жить? На нее только идиоты прожить смогут. Кстати, об идиотах. Серега-костолом и охранник, написали заявление на увольнение. Охранник честно признался, что если заключенные, когда им понадобилось выйти из камеры, будут вышибать дверь, вместо того, чтобы совать охраннику деньги, то он с голоду подохнет. Вот и решил, пока не поздно, уйти в частную охрану. А вот с Серегой, случай тяжелый. Он, вдруг решил, что до сегодняшнего дня, жил неправильно. Прям, чистым ангелом заделался. Хоть сейчас в монастырь. Посмотришь на него, да и согласишься, что у головы с задницей какая-то связь существует. Стоит по последней пройтись ремешком, так голова сразу о чистом и высоком думать начинает. Ну да хрен с ними. Свято место пусто не бывает.

Тищенко посмотрел на часы. Пора уходить домой. Он взял телефонную трубку.

— Дежурный. — Сказал он, когда на том конце отрапортовали. — Как там задержанные?

— Да вроде все тихо, товарищ полковник.

— Вроде у Мавроди. — Рявкнул Тищенко. — Смотри у меня! Я и так уже задержался. Домой пора. Ты завтра сменишься, и отсыпаться будешь, а мне опять на службу. Скажи водителю, что я выхожу.

— Слушаюсь, товарищ полковник.

Тищенко положил трубку, надел фуражку и, оглядев кабинет, вышел в коридор.

— Ну, что решили? — Никанор выкатился из стенки с телевизором в руках. — Будем ужинать или старлея подождем?

— Я думаю, что надо подождать. — Ответил Иван. — С нами поужинает, да и за столом легче подружиться.

Все согласно кивнули. Никанор установил телевизор на край стола, подключил его варварским способом и махнул Диогену:

— Смотри, свою игрушку.

— Почему моя? — Возмутился Гном. — Я для всех стараюсь. А ты, сам-то, не будешь смотреть?

— Не люблю. — Ответил Никанор. — Там одни ужастики. То автокатастрофа, то авиа, то танкер захватили, то оборотня в пагонах поймали. Жуть, да и только.

— Ну, зря ты так! — Диоген встал на защиту СМИ. — Бывает и веселуха.

— Что-то я не видел веселухи по ящику. — Пожал плечами домовой.

— А заседания Думы?

— А что? — Насторожился Никанор. — Сегодня показывают заседание Думы?

— Не знаю. У меня программы нет.

— Ладно. — Решил Никанор. — Давай посмотрим. Включай.

Диоген нажал на кнопку пульта, тоже принесенного домовым, подождал немного и начал щелкать каналы.

— Дай сюда! — Никанор выхватил пульт из рук гнома. — Учись, как надо выбирать программу.

На экране замелькали разные кадры. Домовой жал пальцами куда попадет, пока не нашел мультики. Он сунул пульт в левый карман, должно быть по привычке, и уставился в экран. В дверном проеме появился посыльный милиционер.

— К вам, тут, пришли. — Сказал он, предварительно кашлянув.

— Вань! — Крикнул Никанор, не отрываясь от телевизора. — Посмотри, кто там.

Иван встал и вышел в коридор. Некоторое время там было тихо, потом послышался какой-то шум и, через мгновение, в камеру ввалились улыбающиеся Иван и водитель Вольфовича.

— Какие люди!!! — Завопил Никанор и кинулся обниматься с недавним собутыльником.

Брыня стоял и широко улыбался, ожидая своей очереди. Как только домовой отцепился от водителя, витязь сразу зажал того в объятия. Диоген тоже решил не отставать от друзей. Если бы не Иван, то от водителя осталась бы одна улыбка. Он отогнал друзей от гостя и пригласил его присесть к столу.

— Какими судьбами? — Спросил Никанор, протягивая водителю бутылку пива «Невское».

— Шеф прислал. — Ответил водитель. — Вас теперь по ящику, чуть ли не каждый час показывают. Вся Москва знает про вас. Вот шеф и послал, чтобы я вам мобильник передал. Там его телефон введен. Если что надо, то звоните. Он многое может сделать. Все-таки депутат. — Он протянул мобильник Ивану. — Здесь функций тьма. Разберетесь или показать?

— Разберемся. — Ответил Иван, беря телефон. — Чай, не лаптем щи хлебаем. Ты лучше расскажи, что он передать хочет. Или он ничего не накопал?

— По своему внуку ничего. — С сожалением ответил водитель Вольфовича. — Про вас кое-что накопал. В МВД говорят, что вас задержали для выяснения личности. Криминала на вас нет. В розыск подали, потому что вы сбежали, но потом вернулись и это все называют странным. Некоторые источники утверждают, что за вами завтра приедут. Будьте осторожны. Приедут спецы. В МВД это отрицают, а значит здесь какая-то игра. Скорее всего, официальные власти об этом не знают, а значит за вами приедут те, кто имеет отношение к похищению. Похоже, у них все схвачено в широком диапазоне. Местный полковник, возможно, из их рядов, потому что давно бы вас выгнал. Единственное, что предположили наши аналитики, так это то, что ваш захват, будет закамуфлирован под налет на отделение милиции, чтобы отвести подозрения от полковника. Ваша ликвидация маловероятна, потому что если бы хотели, то давно бы ликвидировали. Наверное, хотят вытянуть из вас все, что вы знаете, а что будет дальше, я не знаю.

— Спасибо за информацию.

— Больше ничего узнать не удалось. — Развел руками водитель.

— Это тоже не мало. — Кивнул головой Иван. — Есть над чем покумекать.

— Ну, спасибо за пиво, я поеду.

— Ты в долину, через недельку приезжай. — Предложил Никанор. — Оттянемся по полной. Сейчас нельзя. Ты за рулем.

— Приеду. — Улыбнулся водитель. — Будьте осторожны, ребята. Фигня закручивается. Официальные власти не видят, или не хотят видеть, а может их заставляют не видеть. Вольфович надеется на вас.

— Привет ему передавай.

— Обязательно. Ну, пока.

Он вышел из камеры. Иван передал мобильник Никанору, чтобы тот убрал его в карман.

— Если все так, как передал Вольфович, то нам надо сматываться отсюда. — Диоген поправил трусы.

— А я предлагаю настучать им по ушам. — Предложил Брыня. — Что они нам сделать могут?

— Подстрелят, вот что! — Выпалил гном и засопел. — Охота, что ли, с дыркой-то ходить?

— Да. — Согласился Брыня. — Эти дырки неприятные. Да и заживают долго. Помню под Ржевом, нахватал я, этих дырок, аж шесть штук. Кожа у меня дубовая. Пуля, даже от бронетанкового ружья, застревает неглубоко. Но боль такая, что лучше бы навылет.

— Это, смотря сквозь какой орган пролетит. — Задумчиво произнес Никанор. — Берегите мочевой пузырь, ребята.

— А ты чего беспокоишься? — Удивился Диоген. — Брыня сказал, что сквозь тебя, даже лом пролетает.

— Если Брыня бросит, то лом и сквозь тебя просвистит и даже не заметит. — Усмехнулся домовой. — Я не о себе, а о вас беспокоюсь. Ну, в смысле о тебе.

— А Иван?

— Он часть долины. — Ответил Никанор. — Его никто не поцарапает и он никого не укусит.

— Так, что же? — Диоген растерялся. — Я один за всех должен отдуваться?

— Зря ты за нами увязался.

— Кто увязался? — Гном снова запыхтел. — А кто с вас наручники снял? А кто гараж открыл?

— Хватит ругаться! — Иван встал между начавшими сходиться коротышками. — Лишних у нас нет. Все нужны на равных правах. Значит, будем беречь Диогена.

— Что я, фарфор, что ли? — Возмутился гном. — Вон Никанора берегите.

— Нет, ну вы только посмотрите? — Развел руками Никанор. — О нем общество заботится, а он на дыбы.

— Да! — Огрызнулся Диоген. — Вот такой я противоречивый!

— Ты у нас самый уязвимый. — Пояснил Иван. — Значит, будешь прятаться за меня или за Брыню.

— А что, только по мне стрелять будут? — Спросил гном.

— Никто стрелять не будет. — Иван начал терять терпение. — Но, на всякий пожарный, говорю, что будешь прятаться за меня или за Брыню. Ты меня понял?

Диоген шмыгнул носом.

— Ты понял, или нет?

— А чо? — Диоген опять шмыгнул. — Семен у них ружья не может сломать, что ли?

Все задумчиво посмотрели на Семена.

— А они ничего не заподозрят? — Спросил Семен и отошел, от греха подальше.

— Ну, Диоген! — Никанор похлопал гнома по плечу. — Ну, молодец! Не зря я тебя с собой взял. А раньше что молчал?

— А вы не говорили, что в меня стрелять будут. — Пожал плечами Диоген.

— Никто в тебя стрелять не собирается. — Успокоил его Иван. — Но идея у тебя гениальная. Есть у меня одна версия, как продолжить наше расследование, но сначала надо дождаться старшего лейтенанта Иванова.

— Уж, не сдаться ли, ты предлагаешь? — Брыня подошел поближе к Ивану.

— А вот ты, как наш стратег, и обмозгуй этот вариант. — Шепотом предложил ему тот. — Можем мы, если прикинемся испуганными, что-то вытянуть из этого или нет?

Брыня задумался. Было видно, что это давалось ему с трудом. Все-таки сила у него не в голове, а в мышцах. Он постарался сделать умное лицо, но тут, в камеру, заглянул дежурный.

— К вам опять пришли. — Сказал он хмурясь. — Еще кого-нибудь ждете?

— Ждем, ждем. — Запрыгал Никанор. — Ночью целая толпа нагрянет, так что советую надеть бронежилет.

— Зачем? — Удивился дежурный.

— На всякий пожарный. Ты, давай, зови, кто пришел.

Дежурный выглянул в коридор и махнул рукой, приглашая посетителя. Подождав, когда тот войдет в камеру, он подозвал домового.

— Ты, на счет бронежилета, серьезно? — Шепнул он, когда Никанор подошел.

— Я тебе, когда-нибудь, врал?

Дежурный посмотрел в честные Никаноровы глаза и кивнул головой, что означало, что он верит домовому, как самому себе.

— Слушай, э-э… Как тебя? — Дежурный замялся.

— Никанор.

— Это… Никанор. Вообще-то вы можете идти. Три часа, с момента задержания, прошли.

— А ты нашу личность установил?

Милиционер отрицательно покачал головой.

— Ну, так устанавливай. А мы здесь подождем.

Дежурный тяжело вздохнул и вышел в коридор. Домовой вернулся к своим друзьям.

— Ну что, парни? — Он потер ладонью о ладонь. — Пожуем?

— Может, сначала о делах поговорим? — Предложил старлей.

— Как скажешь. — Согласился домовой. — Мы плотно пообедали, так что можем и подождать.

— Давайте сначала дело. — Секунду подумав, решил Иванов. — А то наедимся, расслабимся. Давайте, вводите в курс дела.

Иван показал ему рукой на табурет. Опер сел перед приготовленным к работе ноутбуком, и со вниманием уставился на хозяина долины.

— Недавно, к нам в долину, приехал Журиновский. — Начал Иван.

— Владимир Вольфович? — Перебил Ивана старлей.

— Да. Теперь вы понимаете, почему мы требуем от вас, чтобы все услышанное было сохранено в тайне?

— Понимаю. Продолжайте.

Иван кивнул головой и стал рассказывать дальше. Он рассказал старшему лейтенанту все, что услышал от Журиновского. После этого, они просмотрели диск. Запись в камере (имеется в виду комната, в которой содержался внук Владимира Вольфовича) Иванов просмотрел дважды. Когда был просмотрен сюжет около школы, Иван подробно рассказал о поисках водителя фальшивой машины, и как он был обнаружен мертвым. И, наконец, дело дошло до информации, которую им рассказал водитель Журиновского. Когда рассказ закончился, все уставились на старлея, ожидая, что он скажет.

— Расскажите, как вас задержали. — Попросил тот, после некоторого раздумья. — Только желательно поподробнее.

— Да мы можем показать. — Воскликнул Никанор, вынимая из кармана диск, конфискованный из сейфа полковника. — Про нас целое кино сняли.

Иванов вставил диск в ноутбук, и все уставились на экран. Было очень интересно смотреть на себя со стороны. Комментарии и шутки сыпались со всех сторон, особенно досталось Диогену, позирующему перед камерой. Он, правда, не обижался и смеялся больше всех. Когда запись кончилась, все опять уставились на опера.

— Кто-то обещал покормить? — Посмотрел он на Никанора. — Или мне показалось?

— Обещал. — Никанор был, явно, разочарован ходом следствия. — И накормлю от пуза, раз обещал.

Он стал выкладывать на стол всевозможные деликатесы, чтобы у старлея не создавалось впечатления, что над ним пошутили. Телевизор и ноутбук пришлось переставить на пол, чтобы освободить место. Все смотрели на раздраженного домового, который заполнял провизией всю площадь стола. Ни пива, ни водки, в этот раз из кармана вынуто не было.

— Мы что, в сухомятку есть будем? — Не выдержал Брыня. — Ты столько выставил, что без смазки, мы обожремся.

— Раз больше ничего не умеем, — огрызнулся Никанор, — так хоть нажремся до отвала.

— Ты про что? — Поинтересовался Диоген.

— А ты жри, да помалкивай. — Рявкнул домовой на гнома. — Перед камерой вон как скакал, а на печь нормально запрыгнуть не можешь.

— Что с тобой, Никанор? — Спросил Иван.

— Ничего! — Домовой высматривал свободное место на столе, держа в руках четыре пареных репы. — Только жрем да пьем, пьем да жрем. Скоро в дверь боком вползать будем. — Он сел на кровать и откусил от репы большой кусок.

Друзья переглянулись. Старший лейтенант встал из-за стола, подошел к кровати, на которой сидел Никанор и присел рядом с ним. Тот жевал репу и смотрел в потолок.

— Это ты на меня разозлился, что я попросил покушать, а дело отложил, да?

— Мне жалко, что ли? — Пожал плечами Никанор. — Хочешь есть, так ешь.

— Понимаешь, Никанор. Есть у меня несколько зацепочек, но их надо сформулировать. За едой, оно как-то лучше получится.

— Так ты что-то придумал? — Никанор перестал жевать. — А чего?

— Давай поедим, а потом я с вами поделюсь своими соображениями.

— Так бы сразу и сказал. — Домовой повеселел. — По такому случаю и выпить можно.

— Чуть-чуть не помешает. — Согласился опер.

— А что же сидишь? Пошли за стол.

— Так, тебя же ждем. — Старший лейтенант встал и помог подняться Никанору.

Друзья потеснились, освобождая место домовому. Тот достал из кармана две бутылки водки, разлил их по стаканам и поднял свой, окидывая всех взглядом.

— Давайте, други, за то, чтобы дети от взрослых игр не страдали. — Он немного подумал и добавил. — Неправильно это. Нехорошо.

Все молча выпили и накинулись на еду.

— Хороший ты парень, Никанор. — Нарушил молчание старлей. — Только дети, во все времена страдали от взрослых игр.

— Знаю. — Ответил домовой. — Поэтому и хочу, чтобы этого не было.

— Утопия. — Пробормотал опер.

— Чего? — Не понял Никанор.

— Да это я так, о наболевшем. Давайте лучше поговорим о нашем деле. — Старлей говорил, не переставая уплетать за обе щеки то, что находилось перед ним. — Сначала подытожим то, что нам известно.

— А нам, разве, что-то известно? — Спросил Диоген, но на него сразу зашикали, и он замолчал.

— Ну, не так уж и мало, чтобы отвергать это. — Сказал старлей, потянувшись за шпротами. — Мы знаем, что о нас знают.

— Ну, ты прямо доктор Ватсон! — Хохотнул Сидор. — Еще мы знаем, что водителя убили перед нашим приходом.

— Правильно. — Опер ткнул в Сидора пальцем. — Значит, что? — Он осмотрел недоумевающие лица и ответил на свой вопрос сам. — Значит, за нами следят. Кто следит, это будем выяснять позже. Что еще известно?

— За нами птичка следила. — Открыл рот Брыня. — От самой долины. Я ее сбил.

— Нехорошая птичка. — Подтвердил Иван. — Долина ее не пустила.

— Наверное, электронная птичка. — Решил старлей. — Это уже хорошо. Вряд ли у них есть вторая. Значит, сейчас за вами следит человек.

— Когда нас остановили, то подсунули наркотики. — Вспомнил Никанор.

— А, кстати, почему подкинули, но не нашли?

— А инспектор в топку подкинул, лопух. — Засмеялся домовой. — А у нас печь, что к ней в топку попало, все сжигает. Один пепел оставляет.

— Да, ребята. — Старлей почесал голову. — Такое впечатление, что я в сказке. Единственная реальность, так это похищение. То, у вас, долина не всех пускает, то печь думать умеет, то сквозь стены проходите.

— Это мелочи, командир. — Похвастал Никанор. — У нас каждый что-то умеет. Ты не отвлекайся. Давай расследуй.

— Да. — Согласился опер. — Продолжаем. Завтра, а может быть сегодня ночью, за вами придут. Позже решим, убегать вам или ждать гостей. Это отделение, где мы сейчас, пользуется дурной славой, но его покрывают мохнатые лапы. Только вряд ли полкан в курсе дела. Ему сказали, он вас приютил. Большее ему знать не положено. И что у нас получается? Известного мало. Что можем предположить?

— Врываемся в Думу, и всем по ушам. — Предложил Брыня.

— Скандал будет выше крыши.

— А если их всех усыпить? — Подал голос Боян.

— Газом, что ли? — Спросил опер.

— Зачем газом? Я им колыбельную на дудочке сыграю, и они как богатыри заснут, мертвым сном.

— Умрут, что ли?

— Да нет. Это я для красного словца сказал. Просто заснут крепким сном. Их даже побить можно. Гарантия, что три дня не проснутся.

— Ну да?

— Проверенно.

— А я могу спящего допросить. — Встрял Сидор.

— Как допросить? — Удивился старлей.

— Как под гипнозом. — Объяснил Сидор. — Что знают, все расскажут.

— Ни фига себе! — Изумился опер. — Так. Никанор. Расскажи мне, кто из вас что может.

— Хм! — Никанор встал. — Ваню никто не может тронуть, но и он никому не может принести ущерба. Брыня не боится пуль и побьет любого. Я могу накормить всю нашу компанию, могу проходить сквозь стены, не боюсь пуль. Диоген уязвимый, но может открыть любой замок. Сидор и Семен могут проходить сквозь стены, не боятся пуль. Сидор может любого допросить, а Семен может сломать что угодно. Боян гениально играет на дудочке и гуслях, а так же может усыпить кого угодно.

— Классная у вас компания, ребята! — Восхитился старлей. — Если вам дать полномочия, то вы горы можете свернуть.

— А где дают полномочия? — Спросил Диоген.

— Где их дают, туда вам путь заказан. — Усмехнулся опер. — И вообще, государство не любит простых людей с особыми способностями. Таких людей, они стараются использовать в своих интересах, которые называются государственными, а потом уничтожают, как опасных свидетелей или преступников — все зависит от задания, на которое их послало государство.

— Это же нечестно. — Возмутился гном. — Так же нельзя.

— О-о-о. — Старлей покачал головой. — Вы как дети, ребята. Понятия чести, у чиновников, нет. Если они делают какую-нибудь подлость, а им давят на совесть, то они отвечают, что этого требовали интересы государства. — Он снова покачал головой. — Это же надо додуматься до такого оправдания. Скажи я такое, и меня сразу в психушку засунут, а им хлопают. Тьфу! — Он в сердцах плюнул.

— Не переживай, служивый. — Брыня положил ему руку на плечо. — Хрен с ними, с чиновниками. Им тоже нелегко. Ночами не спят, любого шороха боятся. Друг за другом охотятся. Иногда, их, даже жалко. Давай, лучше о нашем деле поговорим.

— Действительно. — Никанор облизал свою ложку. — Что они нам, эти чиновники, родные что ли? Они себе хуже делают, а не народу. Это их дети в гламур играют, а народ только закаленнее да смекалистее становится. — Он засунул ложку за пояс. — На чем мы остановились?

— Мы остановились на том, что за нами ночью придут и меня убьют. — Бодро выпалил Диоген.

Никанор подошел к гному и приложил свою ладонь тому на лоб. Диоген застыл и не шевелился, пока домовой не убрал ладонь.

— Температура? — Спросил гном.

— Хуже. — Выдохнул Никанор. — Нужна замена. Решайте, братишки, кто из вас поменяет себя на Диогена?

— Ну, я могу. — Предложил Семен, сочувственно посмотрев на испуганного гнома.

— Годится. — Согласился домовой. — Диоген. Тебе придется посидеть на скамье запасных.

— А что со мной, Никанорушка? — Чуть дыша, спросил гном.

— Паранойя. — Констатировал домовой. — Допрыгался, кузнечик!

Диоген понурил голову и отошел к Семену.

— Слушай, Семен…

— Ой, Диоген, ты на меня не дыши, а то бацилла залетит. — Гаражный отодвинулся от гнома.

— Значит так! — Никанор захлопал в ладоши, чтобы привлечь внимание друзей. — Мы остановились на том, что за нами придут ночью и Диогена никто не тронет.

Диоген повеселел, хотя так и не узнал, что у него за болезнь.

— Да. — Старлей подтвердил слова домового. — Я думаю, что лучший вариант, чтобы что-то узнать, это сдаться.

— Я тоже так думаю. — Согласился Иван. — Должны же они нас допросить на предмет того, что мы можем что-то знать. Допрашивать должен тоже знающий человек. Непосвященного в похищение, они вряд ли к нам приставят, потому что чем меньше про это будут знать, тем надежнее тайна. Ты согласен, старлей?

— Полностью. — Иванов кивнул. — Мы часто внедряем своих сотрудников. Могу сказать, что это один из самых надежных способов раскрытия преступлений. Только желательно кого-то оставить для прикрытия. Одного меня, я думаю, будет маловато.

— Мы останемся вчетвером. — Ответил Иван. — Я, Брыня, Никанор и Семен. Остальные должны уйти и спрятаться. Когда нас заберут, вы садитесь на печь и ищете нас.

— Маячок нужен. — Возразил Старлей. — Без маячка мы вас не найдем. Не впритык же за вами ехать. На печи сразу засекут.

— Не надо ехать впритык. — Успокоил Иван. — Печь умная. Она меня и через неделю найдет, даже с завязанной топкой. Поедете через час после того, как нас увезут. Можно через два часа. Когда она остановится, вынимайте из печурки навигатор. Мы на нем будем отмечены красной мигающей кнопкой.

— Классно у вас поставлено дело! — Восхитился Иванов. — У нас бы так. Но мы не учли одну вещь.

— Какую?

— За вами следят. Значит, знают, сколько вас должно быть. Спросят про остальных.

— Пусть спрашивают. — Усмехнулся Иван. — Мы так и скажем, что остальные поехали по делам сыска. Вот тогда они заерзают. Им обязательно надо будет узнать, что мы накопали по похищению и кому успели сообщить.

— Вообще-то неплохо придумано. — Опер почесал затылок. — Но нам все равно надо узнать, кто за вами следит.

— Ну, и как мы это сделаем?

— А сейчас пойдем в дежурку и просмотрим запись перед дверью за сегодняшний день. — Улыбнулся старлей.

— Точно! — Воскликнул Брыня. — У них камера над дверью висит. Во, Вань, а мы не догадались запись просмотреть.

— А что она нам может дать? — Спросил Иван. — Вряд ли поставят присматривать того, кто причастен к похищению, потому что если он проколется, то при допросе ничего не сможет рассказать.

— Правильно соображаешь. — Подтвердил старлей. — Но есть надежда на то, что он может докладывать о вас напрямую шефу. Делает он это, скорее всего, по мобильнику. Мы можем узнать номер телефона.

— И что нам это даст?

— Голос шефа, идентификация абонента (если он оформлял симку на свое имя), возможное место нахождения. Правда, все это нам надо в том случае, если мы начнем официальное расследование.

— И в том случае, если мы арестуем следящего за нами. — Добавил Сидор.

— Совершенно верно. — Иванов кивнул. — Но мы можем усыпить его на трое суток. Так? — Он посмотрел на Бояна.

— Без проблем. — Подтвердил тот.

— А теперь смотрите, что может получиться. — Опер улыбнулся. — Наш хвост не выходит на связь; шеф нервничает; нервы лопаются и он звонит сам. А там по обстоятельствам: или мычим или телимся.

— Тогда пошли смотреть запись.

Когда они всей гурьбой ввалились в дежурку, дежурный даже не пикнул по поводу того, что им надо просмотреть сегодняшнюю съемку улицы. Он только горько вздохнул и показал рукой на монитор, затем закурил и вышел в коридор. Брыня последовал за ним. Он попросил закурить и, взяв у дежурного сигарету, кивнул на бронежилет, надетый под китель.

— Правильно сделал, что надел бронник. Ребят своих, тоже предупреди, чтобы надели.

— А что, собственно, происходит? — Возмутился дежурный. — По какому праву вы тут указываете?

— Да! — Брыня не обратил внимания на возмущение дежурного. — Ты им скажи, чтобы сразу падали, когда в них будут стрелять. И головы пусть берегут. Тебя это тоже касается. Как в коридор войдут, так сразу вставай, чтобы подставить грудь, а как выстрелят, так сразу падай под стол и ни гу-гу. Понял?

Дежурный испугано кивнул головой и тихо спросил:

— А кто стрелять будет?

— Друзья твои. — Брыня был невозмутим. — На кого ты работаешь. Только не говори мне, что ты не знал, что рано или поздно тебя должны были убрать, как отработанный материал. Всех коррумпированных рано или поздно убирают. Причины могут быть разные. Кто посчитал, что мало получает, и попросил прибавки; кто стал играть на два фронта; кто посчитал, что сам может руководить бандой; кто не справился с заданием; ну, а встречаются и такие, кто решил завязать. — Он посмотрел на испуганного офицера. — Ты чего трясешься, парень? Раз с бандюгами подружился, значит должен быть готов к смерти. Я тебя с полковником на лед не толкал, это вы сами на него выскочили.

— А откуда ты знаешь, что будет налет на отделение?

— Вам с полковником, утром, генерал звонил, что за нами приедут?

— Да.

— Во-о-от! — Протянул Брыня. — А нам разведка доложила, что мы МВД не нужны, а нужны только бандитам. А вот теперь прикинь! Будут бандиты заморачиваться с бумажками, чтобы в случае огласки, через вас вышли на них, или им безопаснее завалить вас всех, обрубив концы? Кстати, и на нас подозрение падет. Мол, дружки перебили всех, освобождая нас. В этом случае можно при задержании стрелять на поражение.

Брыня докурил, поплевал на окурок и бросил его в урну.

— Ну, ладно. — Сказал он. — У нас дела, а ты подумай над тем, что я тебе сказал. Раньше-то, похоже, ты над этим не задумывался.

Он открыл дверь дежурки и присоединился к своим друзьям, оставив дежурного один на один с его думами.

— Так это же Гвоздь! — Услышал Брыня возглас старлея, войдя в дежурку. — Мы за ним давно наблюдаем. Вот гад! Даже не таится. Ручкой в камеру помахал.

— Что за Гвоздь? — Спросил Иван.

— О-о-о! Легендарная личность! Клейма ставить негде. Подозревается в нескольких убийствах.

— Так что же вы его не арестуете?

— Будь моя воля, — сквозь зубы проговорил опер, — я бы его пристрелил, а не арестовал. Хотя по нескольким эпизодам, он мне даже симпатичен. Но все равно, таких отморозков надо отстреливать.

— Тогда, вообще, непонятно. — Удивился Брыня.

— А что тут непонятного? — Старлей посмотрел на витязя. — Ордер на арест не дают, потому что улик недостаточно.

— Слушай, старлей. — Никанор тронул его за плечо. — А тебе не приходило в голову, что у вас в ведомстве, какая-то несуразица творится?

— Какая несуразица? — Иванов повернулся к домовому.

— Убийцу вы задержать не можете, потому что недостаточно улик.

— Ну, да.

— А нас ты хотел задержать, вообще не имея никаких улик. Это что? Простые люди совсем не имеют никаких прав?

— Ну… — Старлей замялся. — Вообще-то, по закону, я имел право задержать вас для выяснения личности.

— Вот, парень ты, вроде бы не плохой. — Никанор окинул всех взглядом, и каждый согласился с ним, кивком головы. — Объясни нам, пожалуйста, почему вам ментам, так патологически хочется выяснить личность прохожих? Вы хотите им материальную помощь послать по почте? А может, их жилищные условия хотите улучшить? Может усыновить или удочерить хотите? Скажи нам, что вами движет?

— Человек вызывает подозрение, и мы имеем право на выяснение его личности.

— Ну и выясняй на месте. Зачем его куда-то тащить? А то, часто получается так, что, проверяя документы, вы арестовываете человека за оскорбление при исполнении. А если бы ты к нему не подошел, то он бы тебя не оскорбил. Выходит, что ты его спровоцировал?

— Никанор! — Иван остановил возмущение домового. — Оставь старлея в покое. Тем более, что с нами он разобрался на месте. Давайте лучше подумаем, что с этим Гвоздем делать будем.

— Ну, если он такой махровый. — Подал голос Сидор. — Грохнуть его и вся недолгая.

— Этим, вы нарушите закон. — Предупредил старлей.

— Кончай, старлей, херню пороть. — Сидор махнул рукой. — Можно подумать, что ты не знаешь, что не всякий нарушивший закон, является преступником. А вот оставлять убийцу на свободе, чтобы он еще кого-нибудь убил, вот это действительно преступление. Водителя фальшивой машины, кстати, грохнули по его наводке. Мне, конечно, по барабану. Бандит бандита грохнул, ну и очень хорошо. Но у вас со спец службами, вообще есть одна сволочная фишка.

— Какая фишка?

— Вы, частенько, чтобы выловить всю банду, до поры до времени никого не трогаете и допускаете продолжать совершать преступления. Между прочим, пока длится такая операция, часто гибнут лучшие менты и невинные люди. А в итоге, наш гуманный суд, выносит такие приговоры, что, такие как ты, жалеют, что преступников задержали, а не пристрелили. У них, видите ли, главное не наказание, а неотвратимость наказания.

— А у тебя есть другая идея?

— Есть. — Сидор улыбнулся. — Надо ввести закон, по которому за каждое совершенное преступление, государство должно выплачивать потерпевшей стороне компенсацию. Поймали бандита, значит, государство взыщет с него свои убытки, а не поймали, значит останется в убытке. В этом случае, я думаю, что в милицию всякую шушеру набирать не будут. Да и гарантия для граждан будет не словесная, а материальная.

— Никто такой закон вводить не будет. — Усмехнулся старлей. — Хотя в этой идее что-то есть.

— Есть в этой идее что-то, или нет, не нам решать. — Высказал свое мнение Иван. — Наша задача нейтрализовать Гвоздя, чтобы он нам не мешал. Тем более, что ты, — он ткнул пальцем в Иванова, — почти готов убить его.

— А-а-а! — Опер махнул рукой. — Делайте что хотите, только не давайте ему по мобильнику звонить.

— Мобильник мы себе заберем. — Сказал Никанор и повернулся к Сидору. — Ну что, братишка, пошалим?

Сидор расплылся в улыбке и кивнул на дверь. Домовой глянул на нее и покачал головой.

— Не-е-е, братишка. — Он хитро прищурился. — Пошли через стену, в обход, а ты, Семен, сломай ему замки на дверях и движок, чтобы не смог удрать от правосудия.

Гвоздь сидел в машине и, глядя на здание милиции, лениво потягивал пиво из банки. Объекты находились внутри, а остальное его не интересовало. Он должен следить, чтобы они не покинули здание до приезда боевиков. Задание муторное, поэтому, пока объекты ездили в Текстильщики, Гвоздь затарился провизией и пивом.

Он опустил стекло двери и швырнул, пустую банку на газон. Некоторое время разглядывал, как она лежит, потом закрыл стекло и вынул из кармана пачку сигарет.

Гвоздем его прозвали еще в детстве. Во-первых, у него была фамилия «Гвоздев». Во-вторых, он ко всем цеплялся, как гвоздь. Ну, а в-третьих, если быть последовательным, то он был слишком острым, и при любой возможности, любил подколоть собеседника, даже если тот был его начальником. За это, он часто получал от сверстников, но так и не изменился. Зато научился драться. Его заметили. Не те заметили, кто по должности должен замечать таких подростков, а те, кто любит таскать каштаны из огня чужими руками. Для начала научили курить и выпивать. На день рождения подарили выкидной нож. А, когда он, по мнению своих новых друзей, стал настоящим мужчиной, его взяли на первое дело. Дело было плевое. Всего-то делов, так это стоять на стреме, пока старшие лезут в магазин. Правда произошла накладка. В магазин, где уже были его подельники, стал стучаться какой-то алкаш. Как Гвоздь его прозевал, он до сих пор не может понять. Как в руке оказался нож, и как он пырнул алкаша, этому тоже нет объяснения. Его братва, на следующий день, отправила Гвоздя в Москву, к своему шефу. Тому нужны были отморозки, и он собирал их за пределами Московской области, куда смогла дотянуться его лапа.

Гвоздь закурил и откинулся на сидение.

Немного позже, он понял, почему шеф собирает отморозков по всей стране. Все было очень просто. Дело в том, что в России, жизнь была только в столице. Все внимание концентрировалось только на Москве. Звезды, гламур, Дума, правительство, Рублевка и т. д. и т. п. Вся остальная страна вела войну за выживание. Воевали с самыми неожиданными противниками. С коммунальными службами, с морозами, с электрокомпаниями, со своими чиновниками, с дорогами. Легче перечислить то, с чем не воевали. Почему легче? Да потому, что у периферии не было только одной проблемы: избытка денег. А вот в Москве! О! Москва! Если в Москве на час отключали холодную или горячую воду, то вся страна поднималась на уши. Если в Москве выключалось электричество, то летели головы. Если в Москве вовремя не включалось отопление, то возбуждались уголовные дела. Да что отопление! Снегопад в Москве, рассматривался в СМИ, пострашнее, чем наводнения в Краснодарском крае или обледенелые отопительные системы на дальнем востоке.

Гвоздь хмыкнул и, опустив стекло, метнул окурок к банке. Потом он подумал и взял с сиденья пакетик сухариков.

Вот шеф и собирал отморозков, чтобы в случае нужды, для дела, попугать москвичей. Для этого достаточно разгромить кавказцев на рынке, или устроить разборки между футбольными фанатами, или устроить погром на кладбище. Да мало ли устрашающих акций, которые можно организовать, имея деньги и связи? На периферии, такие акции не достигают того эффекта, который нужен. Это события в Москве транслируются подробно, а периферийные только выборочно. Да и кого испугает, скажем, взрыв на площади Мухосранска?

Гвоздь отложил сухарики и взял банку пива. Он высунул руки на улицу, ловко открыл банку и, усевшись поудобнее, стал пить пиво.

— Здорово, Гвоздь! — Раздалось с заднего сиденья.

От неожиданности, Гвоздь поперхнулся и закашлялся, обильно поливая пивом, свои штаны.

— Вот учу я тебя, Сидор, учу, а толку ноль. — Раздался другой голос, отчего у Гвоздя пошла пена из носа. — Когда ты, братишка, с кем-то здороваешься, значит, ты желаешь ему здоровья. Так?

— Ну, так. — Сказал Сидор.

— А здоровье надо желать от чистого сердца, от души, так сказать.

— Ну? — Сказал Сидор.

— Вот тебе и ну. Ты точно хочешь ему крепкого здоровья?

— Да на фига он мне нужен. — Возмутился Сидор. — Это так, дань вежливости.

— Ну, в этом случае, поприветствуй его.

— И чего это даст? — Спросил Сидор.

— О! В этом-то все дело! — Ответил второй голос. — Когда ты приветствуешь человека, то делишься с ним своим настроением. Какое у тебя настроение, это не имеет значения. Если плохое, то делишься плохим, а если хорошее, то делишься хорошим.

— Ну, Никанор! — Сидор смотрел на брата восхищенным взглядом. — Ты гений!

— Да, ладно. — Никанор засмущался. — Чо уж там.

— Ну, я попробую? — Предложил Сидор.

— Давай. — Разрешил Никанор.

— Привет, Гвоздь. — Поприветствовал Сидор.

Гвоздь перестал кашлять, вынул пистолет с глушителем и выстрелил в Никанора, а потом в Сидора, сидевших на заднем сиденье.

— Не понял? — Никанор посмотрел на Сидора. — О-о-о! Братишка! Какое у тебя хреновое настроение!

— Да, вроде бы, ничего. — Сидор стал себя ощупывать.

— Это сейчас ничего, — пояснил домовой, — потому что все плохое, похоже, ты ему отдал, когда поприветствовал его.

— Ну да? — Не поверил Сидор, но все равно заулыбался, оттого, что так ловко избавился от негатива.

Гвоздь стрелял в них, пока не кончились патроны.

— Ну, что, стрелок? — Никанор пригладил бороду. — Патроны хреновые?

— Да вроде бы нормальные. — Ответил за Гвоздя Сидор. — Сиденье попортил, и стекло заднее продырявил.

— А-а-а. — Протянул Никанор. — Значит, стрелять не умеет. А говорят, что легендарная личность.

— В-в-вы кто? — Спросил Гвоздь, тараща на них глаза.

— Мы, братья-близнецы! — Гордо выпалил Сидор. — Только он старше меня на семь лет.

— На семь с половиной. — Поправил Никанор.

— Не мелочись, братишка.

— Ка-ка-какие близнецы? — В душе у Гвоздя стала зарождаться паника.

— Однояйцовые. — Усмехнулся Никанор.

— Эй, братишка! — Сидор возмутился. — Ты за себя говори, а не за всех.

— Я про другие яйца.

— Ну и шутки у тебя, Никанор. — Сидор вытер лоб. — Так бы сразу и сказал, что разговор о куриных яйцах.

Никанор странно посмотрел на брата, а потом махнул рукой.

— Хрен с ними, с яйцами. — Сказал он. — Вернемся к нашим баранам.

— К нашему барану. — Поправил его Сидор.

— Да. — Согласился домовой. — Итак, мы тебя слушаем, Гвоздь.

Тот, все также таращил на них глаза, ничего не понимая. Наконец, испуг от неожиданности происходящего, стал уходить, освобождая место привычному наглому спокойствию. Он узнал своих пришельцев. Это за ними он следил целый день. Этот факт так обрадовал его, что он даже не вспомнил, что только что стрелял в них и не убил. А может, он действительно промахнулся! Все же, от страха, рука не так тверда, да и глаз не так верен.

— Я вас узнал. — Сказал он, закуривая. — Вы на печке разъезжаете.

— Это к делу не относится. — Заметил Никанор.

— Да вы, даже не знаете, с кем вы связались! — Воскликнул Гвоздь. — Вы уже трупы.

— А вот отсюда, пожалуйста, поподробнее. — Строго произнес Никанор.

— Чего поподробнее? — Процедил Гвоздь, вставляя в пистолет новую обойму.

— С кем мы связались и сколько на тебе трупов. — Пояснил домовой.

Гвоздь вставил обойму, посмотрел на братьев и усмехнулся.

— У меня есть встречное предложение. — Сказал он, направляя на них ствол. — Я считаю до трех, а вы выметаетесь из машины.

— Семен! — Крикнул Никанор. — Иди к нам.

Сквозь дверцу просунулся гаражный, отодвигая Сидора к Никанору.

— А вот и я.

— А ты, кто? — Гвоздь обалдел от увиденного.

— А это, тоже наш брат, с одним яйцом. — Объяснил Сидор.

— Однояйцовый. — Поправил Никанор.

— А я и говорю. — Огрызнулся Сидор. — Только он младше меня.

Домовой безнадежно покачал головой.

— Давай, Семен. — Обратился он к младшему брату. — Разломай здесь все так, чтобы он никогда отсюда не вышел.

— Легко. — Семен потер руки, подмигнул братьям и, подняв глаза и ладони вверх, выдохнул: — Пу-у-у.

Машину слегка тряхнуло, она просела, а все металлические части, включая пистолет в руках Гвоздя, потекли, словно стали плавиться. Педали оплели ноги Гвоздя, а рулевое колесо, приняв форму полукруга, прижало его к сиденью надежней, чем ремень безопасности.

— Ну, братишка! — У Никанора не было слов.

— Талант! — Восхитился Сидор.

Семен скромно улыбался.

— Вы чо сделали, козлы! — Гвоздь задергался, но не освободился.

— За козлов ответишь! — Сидор влепил ему подзатыльник. — Пошли, братишки. Пусть подыхает. Не будем ему мешать.

— Да. — Согласился Никанор. — Ему еще помолиться надо.

— Эй! Эй! — Гвоздь запаниковал. — Выпустите меня.

— Тебя только МЧС сможет выпустить, если найдет. — Никанор засмеялся. — А они тебя не найдут, потому что они брошенные машины не вскрывают.

— А мы тебя, для надежности, брезентом прикроем. — Добавил Семен.

Гвоздя озарило. Он же может позвонить ребятам, и они его выручат. Он вынул из кармана мобильник, благо руки были свободны, и начал набирать номер Томата, их бригадира.

— Дай сюда! — Сидор вырвал из его рук телефон. — Это тебе не колокольня, чтобы названивать.

— Вы не имеете права! — Заорал Гвоздь.

— И этот туда же. — Хмыкнул Никанор. — Какие права? Ты что, в Гааге, что ли? Ладно, ребята, пошли. Ему и без нас тошно.

Братья пропали, как будто их и не было. Гвоздь заорал и задергался. Попробовал поковырять ножом дверь — нож сломался. Он снова заорал. Сквозь дверь просунулась голова Никанора.

— Ты звал? — Спросил он Гвоздя.

— Выпустите меня. Я вам заплачу.

— Вот это дело. — Никанор заулыбался. — Я тебя слушаю.

— Вот! — Гвоздь вынул из кармана несколько пятисотевровых бумажек. — Возьмите все.

— А зачем мне твои фантики? — Удивился домовой.

— Это евро! — Возмутился Гвоздь.

— Это для тебя евро, а для меня фантики. Заплатишь информацией, тогда скажу одному человеку, чтобы он тебя выпустил отсюда.

В машине потемнело. Гвоздь достал зажигалку.

— Эй! Осторожно! — Предупредил Никанор. — У тебя там бензин подтекает.

Гвоздь опять задергался.

— Помогите. — Прошептал он.

— Сам виноват. Нечего на таких гнилых машинах разъезжать.

— Машина была новенькая. Это твой младший брат ее разломал.

— Хорошо, что Семен тебя не слышит. — Усмехнулся Никанор. — Хотя, пойду, скажу ему. Он такое с твоей машиной сделает, что…

— Не надо. — Гвоздь умоляюще посмотрел на домового. — Я все расскажу, что знаю.

— Вот это дело. Кто тебя послал следить за нами?

Гвоздь, действительно собрался рассказать все, что знает. Он понял! Он только теперь понял, что это не придурки, а кто, он не знает. Но! Пули их не берут, менты им не перечат, куда хотят, туда и идут, что хотят, то и делают. Что им может сделать Гвоздь? Что им может сделать Экономист? Да и шеф, может ли он им помешать? Вряд ли! Они одним «Пу-у-у», сделали из его машины, гроб на колесиках. Да еще и не известно: на колесиках ли. Да они разнесут в щепки всю команду шефа. А Гвоздь не самоубийца. Нет! Он привык принимать сторону сильного. Он и к шефу переметнулся, когда понял, что сила на его стороне. Только надо сделать так, чтобы они шефа угробили. Если шеф останется в живых, то Гвоздю песец. А кто может вывести этих отморозков на шефа? Только Экономист. Он правая рука шефа. Он в курсе всех дел шефа, потому что принимает участие во всех секретных делах, куда других вклинивают только затем, чтобы после дела, завалить. Вон предыдущего наблюдателя завалили, и Гвоздя завалят. На хрена им лишние свидетели.

— Меня послал Томат. Это наш бригадир. Но он вам ни к чему. Он ничего не знает, да и туповат немного. Все, что вам надо узнать, должен знать Экономист. Он правая рука шефа. Он приказал Томату найти замену предыдущему наблюдателю. Я не знаю, что вы ищите, но Экономист знает это наверняка. Он в курсе всех дел шефа.

— Кто такой шеф?

— Шефа я не знаю. Мы его никогда не видели. Он отдает приказ Экономисту, а тот нам, или кому-то из другой команды. — Гвоздь взял банку пива, открыл ее и жадно, обливаясь, выпил. Вытер рот ладонью. — У него много команд. Это удобно.

— Кто такой Экономист?

— Он депутат Думы. Мордастый, такой. — Гвоздь показал руками на себе. — Сегодня за вами приедут и, если вы не будете сопротивляться, то, скорее всего, увидите Экономиста. Если вас стараются не убить, то значит, вас будут допрашивать, чтобы что-то от вас узнать. Значит, увидите Экономиста. Допрашивать будет он. Он любит это дело. Выбивать ответы будет Шкаф. Он очень хорошо умеет это делать. Опасный тип.

— А если мы будем сопротивляться?

— То, судя по вашим способностям, вы весь конвой перебьете. А это значит, что Экономист вас не дождется, да и вы его не увидите.

Никанор подумал и кивнул головой, соглашаясь с доводами Гвоздя.

— Что еще можешь сказать?

— А что я могу сказать? — Гвоздь пожал плечами. — Я почти ничего не знаю. Я пешка. И, похоже, что пешка не проходная.

— Сидор, ты все слышал?

— Все.

Голос раздался с заднего сиденья. От неожиданности, Гвоздь вздрогнул.

— Сидор, он правду рассказал?

— Чистую правду. — Ответил тюремный. — И напуган он изрядно. Похоже, он боится, что его могут убить.

— Ну, что ж. — Никанор посмотрел на Гвоздя. — Претензий у нас к тебе нет, потому что ты нам ничего плохого не сделал. Ладно. Посиди немного здесь, а мы сообщим о тебе одному старлею. У него к тебе тоже, есть несколько вопросов. Да и спрятать он тебя сможет лучше, чем мы. Телефон твой у нас, так что если твой шеф нам позвонит, то мы тебя прикроем.

— Если он позвонит, то скажите, что вы меня грохнули. — Предложил Гвоздь.

— А может лучше сообщить, что тебя милиция замела?

— Ха! — Гвоздь развеселился. — И кто же, такой смелый? Меня же Экономист вытащит в два счета.

— Ну, например, Твердолобый. Знаешь такого? — Спросил Никанор. — И Экономист никого не вытащит, если мы с ним встретимся. Ну, несколько суток, ему точно не до тебя будет.

— Твердолобый под меня давно копает. — Гвоздь задумался. — Да и парень он умный. Если он слово даст, что спрячет меня, или, хотя бы, обстряпает все так, что я останусь ни при делах, то несколько эпизодов, из своей личной жизни, я ему сдам.

— Ну, вот и договорились. — Никанор хлопнул Гвоздя по плечу. — Пошли, Сидор. Нам еще план действий составлять.

Братья исчезли тихо, без шума и пыли. Гвоздь даже подумал, что все это ему привиделось, но, подергав ногами, отбросил эту мысль. Немного погодя, в салоне, если это можно было назвать салоном, стало немного светлее. Похоже, что коротышки сняли чехол. Гвоздь попробовал заглянуть в щелку, и это ему удалось. Стало, даже, как-то веселее. Правда захотелось покурить, но он помнил, что подтекает бензин. Гвоздь решил поспать, пока не подойдет Твердолобый. Пожалуй, это было лучшее, что можно сделать в его положении.

— Ну, что-нибудь выяснили? — Спросил Иван, когда братья вернулись в камеру.

— А как же! — Весело ответил Никанор.

— Тогда рассказывайте.

Братья стали рассказывать о том, что они натворили, во время своей отлучки, и что разузнали, опять же, во время своей отлучки. Старлей обрадовался, когда узнал, что сможет, наконец-то, посадить Гвоздя. Правда, для этого надо все организовать так, чтобы мифический шеф, не имел к Гвоздю никаких претензий. Но это второстепенно, а главное, что правосудие восторжествует. Братья отдали ему телефон, по которому Гвоздь звонил своему шефу.

Диоген состряпал одну версию, которая полностью устроила старлея. Гном предложил Иванову больничный вариант. Якобы на машину Гвоздя, стоявшую недалеко от отделения милиции, наехал заблудившийся КаМАЗ, который скрылся с места происшествия. Гвоздь попал в больницу и под капельницей, в бреду, рассказал об убийстве, совершенном им в порыве гнева. Бред записал дежуривший у койки больного оперативник, который ожидал, когда Гвоздь придет в себя и сможет прояснить неясности. И когда Гвоздь пришел в себя, то опытный оперативник, улучив момент истины, ловко расколол матерого убийцу.

Рассказав свою версию, Диоген сорвал, со своей аудитории, бурные аплодисменты. Иванов прослезился и крепко обнял своего внештатного секретаря-референта. Затем старлей извинился и стал звонить в МЧС, скорую и своим коллегам. Закончив со звонками, он вынужден был откланяться, так как время не терпело. Он хотел обстряпать все дела и успеть помочь своим друзьям из Фофанки. Друзья его от помощи отказываться не стали, но на всякий пожарный, заверили старлея, что он им уже помог, и что если он не успеет, то они и сами справятся со своим делом. Иванов пожелал им удачи и, услышав, сквозь толщу тюремных стен, восторженные возгласы уже подъехавших МЧСовцев, увидевших пострадавшую машину, попрощался и убежал.

— Хороший парень. — Высказал свое мнение Диоген, глядя в след убегающему старлею.

— Других не держим. — Отозвался Брыня.

— Попрошу не отвлекаться. — Призвал Иван. — Нам предстоит тяжелая ночка. Чтобы встретиться с Экономистом, мы должны сделать все зависящее от нас.

— В каком смысле? — Спросил витязь.

— В том смысле, что мы не должны оказывать сопротивление, когда за нами приедут. — Пояснил Иван. — Мы должны спокойно им сдаться, тогда нас отвезут к Экономисту. Так что, если будут бить, то терпите.

— А если они будут бить, а мы будем терпеть, а им понравится, и они будут бить, бить, бить. — Спросил Никанор.

— А тебе-то что? — Усмехнулся Сидор. — Тебе же не больно. Пусть бьют. Быстрее устанут.

— А я, наверное, один раз стукну. — Задумчиво произнес Брыня.

— Ни в коем случае! — Возразил Иван. — А если убьешь? Тогда они точно заподозрят что-то неладное. Придется потерпеть, Брынюшка.

— А можно, когда нас привезут к Экономисту, я стукну один раз? — Попросил витязь.

— Можно. — Ответил, подумав, Иван. — Только не Экономиста, только по моему сигналу и, возможно, только по столу.

— А кто вам сказал, что нас к Экономисту повезут? — Спросил Семен.

— Ну, ты даешь, братишка! Трындим про это пол дня, а ты все не въехал. — Никанор фыркнул. — Сказано же, что повезут к тому, кто в курсе всех дел.

— Я не про это. — Отмахнулся Семен. — Может они приедут нас убивать?

— Ха! Ха! Ха! — Засмеялся Никанор, но тут же смолк, видя перед собой серьезные лица. — Но нас же… — Он растеряно оглядел присутствующих. — Если только Брыню, и то, завалив взрывчаткой.

— Но они же этого не знают? — Не сдавался Семен. — Ворвутся и начнут стрелять? А?

— Так, стоп! — Иван поднял вверх ладонь, чтобы все смолкли. — Этот вариант мы не рассматривали. Тогда сделаем так, — он немного подумал, — Если они начнут стрелять, то Брыня их свяжет, а Сидор допросит.

— Да я из них все выдавлю. — Воскликнул Сидор.

— Все выдавливать не надо, — Остановил его Иван, — а то перемажемся. Достаточно узнать, где прячется Экономист.

— Без проблем. — Заверил Сидор. — Я в стене посижу, понаблюдаю.

— Ну, вот и договорились. — Подытожил Иван. — Значит, делаем так: я, Брыня, Никанор и Семен, сидим здесь; Сидор прячется в стене; Диоген и Боян прячутся на улице. Если нас убивают, то мы разбираемся на месте и зовем Диогена и Бояна. Если нас увозят, то Диоген Боян и Сидор, через пару часов, едут за нами на печи. Она меня найдет, даже если я буду под землей. Печь остановится за сто метров перед нами. Направление покажет топкой. Сидор отмеряет сто метров и ищет нас. Если это пустырь, то под землей; если это дом, то ищет внутри. Диоген и Боян ждут на печи. Если надо будет всех усыпить, то кто-то из нас подойдет и скажет. А теперь рассыпаемся согласно плану.

Диоген и Боян пошли на улицу. Сидор исчез в стене. Иван, Брыня, Никанор и Семен легли спать, чтобы время пролетело незаметно.

За ними приехали ночью, когда Брыне снились Акулина с Пелагеей, орущие частушки. Они были одеты в цветастые сарафаны, на ногах кирзовые сапоги, а на головах красные бейсболки. Аккомпанировала им вся оставшаяся деревня во главе сразу с двумя Глюками. Причем оба австрийских композитора играли на балалайках. Филька играл на ложках, Поп на пиле, Колька на губе. Коза Клеопатра, за неимением возможности играть, подпевала. Сам Брыня, наблюдал за происходящим, лежа под кустами. Концерт ему нравился, и он не имел никаких претензий к исполнителям. Единственное, что его настораживало, так это отсутствие гипса на пальцах австрияков. Одно из двух — или он плохо пожурил Глюков, или они лицемерили, когда загипсовали пальцы. Надо было срочно разобраться, и Брыня пополз к музыкантам. Когда до цели оставалось всего пару гребков руками, в бок ему уперся чей-то ботинок, а грубый голос рявкнул:

— А ты чего ждешь? Кофе в постель, что ли?

Послышался громкий хохот. Брыня открыл глаза и увидел с десяток крепких парней с автоматами. Один из них, поставил свою ногу на живот Брыне, и толкал каблуком его в бок. Витязь, спросонья, скинул ногу с живота, отчего владелец ноги, завертевшись волчком, докрутился до двери и скрылся в коридоре. В камере воцарилась тишина, прерываемая щелканьем затворов. Брыня оглядел помещение, увидел своих друзей, в наручниках и корчащих ему рожи, и все вспомнил. Он молниеносно лег на пол, завел руки за спину и закричал:

— Только не по голове!

Посетители облегченно вздохнули, примерили имеющиеся наручники на запястья Брыни и, не найдя нужного размера, скрутили ему руки автоматным ремнем. Выйдя из камеры, они подхватили под руки своего приятеля, блуждающего по коридору в поисках своего вестибулярного аппарата, и направились к выходу из отделения милиции, обступив арестованных со всех сторон.

Проходя мимо дежурной комнаты, Брыня увидел, замотанных скотчем, милиционеров. Они сидели смирно, и только их вытаращенные глаза, указывали на то, что им приходится терпеть, ради мира и спокойствия, на вверенной им территории. Витязь молча кивнул им, они, не менее молча ответили. Крепкие парни с автоматами, увидев эту немую сцену, озадаченно пожали плечами.

На улице их ждал «Урал» и несколько разношерстных иномарок. В кузове «Урала» стоял железнодорожный контейнер. Двое конвоиров запрыгнули в кузов и стали принимать арестованных. Все получилось быстро и слажено, если отбросить небольшую заминку с Брыней, который нечаянно придавил двоих подающих, когда рухнул с борта вместе с принимающими, не справившимися с весом. Слава Богу, что обошлось легкими переломами. Парни оттащили пострадавших в машину, а сами, сообща, заволокли витязя в кузов. Всех друзей поместили в контейнер и закрыли на замок. Двое конвоиров остались в кузове, а остальные расселись по машинам. Вся кавалькада двинулась в неизвестном, для наших героев, направлении.

— Кажись, пронесло. — Прошептал Семен.

— Ну, да? — Не поверил Никанор.

— В смысле, обошлось.

— Ну, да. — Согласился домовой.

— Тихо. — Иван прижал палец к губам. — В кузове кто-то есть.

— Сейчас посмотрим. — Одними губами вымолвил Семен и просунул голову сквозь металлическую стену.

Он проделал это так быстро, что никто не смог помешать ему. Своим поступком, Семен подставил под угрозу всю их операцию. Если охранники разбегутся, то неизвестно, сколько времени понадобится для того, чтобы разыскать этого Экономиста. А потом надо будет искать малыша. А время идет.

Семен вобрал голову в контейнер. Махать кулаками после драки не имело смысла.

— Ну, чего там? — Спросил Иван.

— Два охранника. — Ответил Семен.

— А чего делают? — Поинтересовался Брыня.

— Сидят спиной к борту, таращат на контейнер глаза и икают.

— Посмотреть, что ли? — Задумчиво произнес Никанор.

— Не советую. — Семен резко мотнул головой. — От них плохо пахнет.

— Это они вспотели, когда Брыню в кузов затаскивали. — Предположил Иван. — Не контейнер же, в самом деле, так возбудил их.

Так, неся всякую ахинею, под ровное рычание двигателя и синхронное икание охранников, друзья тряслись в контейнере полтора часа.

Наконец, «Урал» остановился и заглох. Послышался лязг запираемых ворот и беготня. Пленников, по всему, ожидали. Они слышали, как откинулся задний борт, как в кузов кто-то забрался и громко матюгнулся, увидев икающих охранников. Потом икание стало удаляться, в кузов залезли еще несколько человек, и загремел замок. Когда дверь контейнера открылась, пленники прищурились от лучей встававшего над горизонтом солнца. Они находились возле шикарного особняка, на огромной территории, обнесенной высоченным забором из красного кирпича. Рядом с «Уралом» стоял детина, по сравнению с которым, костолом Серега, казался шкетом. Он окинул привезенных изучающим взглядом.

— Тех привезли? — Спросил он у рядом стоявшего парня, сверкнув золотыми зубами.

— Других не было. — Ответил тот. — Да ты не парься, Шкаф. Молодой парень, два коротышки и здоровый дед. Все сходится.

— Ладно! — Согласился Шкаф. — Веди их в подвал. Браслеты не снимай. Экономист приедет, тогда мы ими и займемся. Двух человек, у двери оставишь. Все сделаешь, тогда можешь расслабиться.

Собеседник Шкафа, кивнул головой и подал знак своим бойцам, чтобы шли с пленными за ним.

Они прошли по вымощенной плитами дорожке до парадной лестницы, затем свернули налево, обошли дом и остановились возле железной двери запертой на засов.

— Ты и ты, — старший ткнул пальцем, — останетесь здесь. Через час вас сменят.

Он отодвинул засов и открыл дверь. За дверью оказался вход в подвал. Ступени из бордюрных плит, вели вниз. Старший снял со стены мощный фонарь, включил его и стал спускаться по ступеням. Конвоиры подтолкнули пленников и все последовали примеру старшего. Луч фонаря попрыгал по полу, потом переметнулся на стену и высветил рубильник. Старший подошел к рубильнику, включил его и повернулся к остальным.

— Давайте их в холодильник. — Он показал на дверь в конце огромного помещения.

Конвоиры снова подтолкнули молчавших друзей.

— Как-то скучновато у вас, парни. — Не выдержал Никанор.

— Экономист приедет и развеселит. — Отозвался один из бойцов, чем вызвал громкий смех у остальных.

Так, смеясь, они довели своих подопечных до двери огромного промышленного холодильника, и запихнули их во внутрь.

— Здесь холодно. — Пожаловался Никанор.

— Зато скучать не будешь. — Хохотнули в ответ и захлопнули дверь.

— Какие будут идеи? — Спросил Иван, когда они остались в полной темноте.

— Пожрать бы. — Предложил Брыня. — С утра ничего не ели.

— Да тут кругом одна жратва. — Прочавкал Семен.

— Они не видят, братуха. — Отозвался Никанор, тоже, что-то жуя.

— Так посвети им. У тебя в кармане какая-нибудь лампочка найдется? — Посоветовал Семен, и стал вливать в себя какую-то жидкость.

Послышалась возня, и через некоторое время вспыхнул свет.

— Прошу! — Никанор указывал на торшер без абажура. — Конечно, это не костер, но тем не менее…

Иван с Брыней стали осматривать внутренность холодильника. Он был обширный и забит всякой провизией. Здесь висели колбасы всех видов копчения, окорока, всевозможные рыбные балыки, соленая рыба, вяленая, копченая и т. д. По стенам стояли коробки и ящики с пивом, водкой и напитками. Создавалось впечатление, что хозяева особняка, или ужасные проглоты, или готовились к войне.

— Охренеть! — Брыня почесал желудок. — Пожалуй, мы все это не съедим.

— Зато можем все это понадкусывать! — Философски изрек Семен, и продемонстрировал это на баранке «Краковской». — Врагу должен быть нанесен максимальный урон.

— Вы, что? — Иван посмотрел на братьев. — Хотите все здесь перепортить?

— Всенепременно! — Выдохнул Семен. — Холодильник я уже испортил. Чувствуешь? Теплее стало.

— А я думал, что вспотел жевавши. — Удивился Никанор.

— Погодите, ребята. — Иван уселся на ящик. — Но это же нехорошо.

— Вань? Ты чо? — Домовой оторвался от окорока и кинул его в стенку, где тот и сгинул без следа. — Я, конечно, понимаю, что тебе надо держать марку дурака. Но не так же самозабвенно! Оглянись вокруг себя…

— …не имеют ли тебя! — Закончил фразу Семен.

— Вот именно! — Согласился Никанор. — Ты что, Вань? Не видишь, что в стране творится? Ты действительно думаешь, что Лупайс самый трудолюбивый? Может Тутин с Медведковым самые справедливые? А народ, конечно лентяи! Поэтому и живут в нищете. А все, что в стране построено, освоено и запущено, это сородичи Диогена, по ночам сварганили. Тебя крестная из долины почто вытащила?

— Ну, внука Вольфовича найти. — Неуверенно ответил Иван.

— Не просто Вольфовича, а депутата Вольфовича! — Никанор для важности поднял палец вверх. — Ты понял? До чего их довели их же законы? Ты смотри, наблюдай. Пора из долины вылезать и наводить порядок. У тебя на руках что?

— Наручники. — Иван посмотрел на свои руки.

— Вот и проследи цепочку. Тебя задержали власти, отдали бандитам, ничего не объяснили. Просматриваешь систему?

— Нет. — Честно признался Иван.

— Да это же ясно, как божий день! — Воскликнул Брыня. — Общество поделено на пастухов, овец и волков. Пастухи — это властьимущие. Сами шашлыки жучат и волков подкармливают, чтобы создать видимость законности.

— Точно, Брыня! — Похвалил Никанор. — И пастухи, и волки, живут по одним и тем же законам, а овцы по другим. У первых только права, а у овец одни обязанности. А если овца недовольна, то должна пожаловаться пастуху. А пастух, если голоден, то сожрет, а если сыт, то может отдать волку, а может дать пучок клевера, чтобы овца не вякала. Таков, по демократическим меркам, закон. А на самом деле, Ваня, закон только один. Закон возмездия! И закон, Ваня, глух, слеп и нем. И наказывает он причину, а не следствие. Человек украл булку. Почему? Пенсии не хватает. Почему не хватает? Газ, свет, вода, квартплата и от пенсии остался пшик. Кто президенту сказал, что пенсия нормальная? Пупкин. Вырвать Пупкину язык. Заметь, Вань, не пенсионеру наказать экономить или переселяться в коммуналку, а Пупкину вырвать язык. Эти Пупкины считают, что они самые лучшие и ценные. Ты знаешь, Вань? А я тоже считаю себя самым лучшим. И Брыня считает себя самым лучшим. А Семен, так тот, вообще уверен, что он самый лучший.

— Ну, ты уж, слишком. — Смутился Семен.

— А вот на скромность народа, как раз и рассчитывают, эти Пупкины. — Продолжал Никанор. — С детства засоряют людям голову, мол, кто умнее, тот должен уступить. И вот, едет Пупкин с эскортом. Самый умный Пупкин. Самый лучший Пупкин. И орет в матюгальник, чтобы ему дорогу уступили. Ты меня извини, Ваня, но я считаю таких Пупкиных, вонью подрейтузной.

— И Вольфовича? — Спросил Иван.

— Пока нет. — Ответил Никанор, после некоторого раздумья. — Но, если мы не найдем его мальца, то ради спасения своего внука, он пойдет на преступление против совести. Потом узнает своего обидчика, но доказать не сможет. Потом, если не застрелится от бессилия, решит, что он не хуже других. Начнет по мелочи, а потом увидит, что это в нашей стране приветствуется, то так втянется, что даже твою долину на счетчик поставит. Такова система. Понимаешь, Ваня? Такова система, таковы законы. В гнилом картофеле, сколько ни копайся, все рано или поздно, но сгниет. А в здоровом картофеле, для сохранения урожая, достаточно выкинуть несколько гнилушек. А современные законы, Ваня, стоят на охране гнилушек.

— И ты хочешь стать гнилушкой? — Поинтересовался Иван.

— Гнилушки обижают тех, кто им не угрожает, а я собираюсь обижать тех, кто мне угрожает. — Никанор кинул в недра стены еще пару окороков. — Короче! Пора овцам отращивать клыки и самим защищать себя, а если пастухам и волкам это не нравится, то они могут подавать в суд. Тем более, что у них юристы содержатся на деньги овец.

— Это точно! — Согласился Брыня. — Тогда может быть, порядок настанет. Если бы мы в ментовке дали себя побить дубинками, то смогли бы мы доказать, что нас побили?

— Хрена с два! — Пропыхтел Семен, затаскивая еще один ящик водки в стену.

— А если будем овцами и чудом не сгинем, сможем мы доказать, что менты нас бандитам сдали?

— Хрена с два! — Ящик с пивом сгинул в стене.

— А примут в суд заявление на уважаемого депутата Экономиста?

Ответом Брыне, был истерический смех всей четверки, включая Ивана. Он был вынужден согласиться с доводами друзей. Может, они в чем-то не правы, но, в общем, все обстояло так, как они говорили. Правосудие в стране выглядело хуже хаоса. И раз уж они вырвались из долины, то должны показать пастухам, каково быть овцами. Тем более, что овцами в нашей стране не рождаются, а назначаются. И если овца не согласна, то подвергается жесточайшему преследованию. Так было. Но теперь, четыре овцы, решили сами преследовать нерадивых пастухов.

Все содержимое холодильника перекочевало в желудки пленников и в недра стены. Брыню снова связали ремнем. Торшер был спрятан в левый карман Никанора. Вся четверка решила вздремнуть, так как расследование вступало в решающую стадию, и надо было подкопить силы.

Через пару часов за ними пришли пятеро. Старший осветил пленников фонариком.

— Подъем! — Скомандовал он. — С вещами на выход!

Остальные охранники засмеялись. Друзей вывели из холодильника в подвальное помещение, подвели к стене и остановили перед нишей, выложенной из строительных блоков. Старший пошарил по кирпичной кладке рукой, нажал на что-то и блоки отъехали в сторону, открыв коридор, полтора на три метра. В конце коридора находилась металлическая дверь. Один из охранников подошел к этой двери, открыл ее и махнул рукой пленникам, чтобы заходили в помещение за дверью.

Помещение было довольно просторно. Оно имело прямоугольную форму, метров десяти или одиннадцати в длину и пять или шесть метров в ширину. Имелось две двери. Одна, через которую вошли друзья с охранниками, вела в подвал. Другая дверь, находилась на противоположной стене.

— Здорово у вас здесь все оборудовано. — Похвалил Никанор после непродолжительного молчаливого ожидания.

— Да! — Согласился Семен. — Даже жалко будет ломать.

— Заткнись! — Старший зло сверкнул глазами.

— О! Уже не жалко! — Улыбнулся Семен.

Старший открыл, было, рот, чтобы высказать все, что он думает о Семене, но тут дверь, ведущая неизвестно куда, открылась. Охранники быстро подтолкнули пленников к стене лицом и направили на них автоматы.

В помещение вошел Шкаф, неся в одной руке мягкое кресло. За ним вплыл среднего роста, одутловатый, с презрением ко всему и вся, мужчина. Шкаф поставил кресло недалеко от двери, в которую они вошли, и встал сзади. Мужчина сел с таким видом, словно делал это принудительно.

— Охрана нужна? — Спросил Шкаф, склоняясь к уху сидевшего.

— Нам лишние уши ни к чему. — Ответил тот.

Шкаф махнул рукой, и охрана удалилась в подвал. Мужчина внимательно разглядывал пленников. Пленники, с не меньшим вниманием, отвечали.

— С кого начнем, Экономист? — Спросил, не выдержав такого долгого молчания, Шкаф.

— Так ты, значит, Экономист? — Обрадовался Никанор. — У нас к тебе имеются вопросы.

Экономист со Шкафом застыли от такой наглости, а потом громко захохотали.

— Вопросы здесь, буду задавать я. — Уточнил Экономист, отсмеявшись. — А если ваши ответы мне не понравятся, то Шкаф будет выбивать из вас правильные ответы.

Никанор оглядел Шкафа и хмыкнул.

— А тебе не жалко его. — Спросил он у Экономиста.

— Кого? Шкафа? — Улыбнулся Экономист. — Первый раз слышу, что Шкафа надо жалеть. Обычно жалеют тех, кем Шкаф занимается.

— Это потому, что Шкафом никто не занимался. — Ответил Никанор.

— Шеф! — Попросил Шкаф. — Прикажи ему заняться мной.

Экономист сочувственно вздохнул и сделал приглашающий жест рукой.

— Прошу. — Выдохнул он.

Никанор повернулся к Шкафу. Тот стоял, чуть пригнувшись, расставив ноги и руки, словно собирался кого-то ловить. Он улыбался, предвкушая разминку. Разминка, в роли которой выступал Никанор, не заставила себя ждать. Наручники, которые стягивали запястья домового, упали на пол, словно находились на призраке. Шкаф разинул рот от удивления, но долго удивляться ему не позволил Никанор. Он врезал ногой в пах Шкафу. Все, кто находился в подвале, кроме Никанора и Шкафа, дико сморщились. Во взгляде Никанора, сквозила заинтересованность. Глаза Шкафа, наоборот, потеряли всякий интерес и медленно, но с достоинством, закатились. Сам Шкаф, очень быстро поймал что-то между своих ног, обеими руками. Потом он набрал полную грудь воздуха, и тоненьким голоском, на высокой ноте, запел девятиэтажную молитву.

Присутствующие затаили дыхание и ожидали чуда. И чудо произошло! На последнем куплете, молитва вернула глазам Шкафа, повышенный интерес к Никанору. Они зло сфокусировались на домовом, игнорируя все другие раздражители. Руки Шкафа отпустили то, что поймали и вытянулись в сторону Никанора, принимая образ дачных цапалок. Рот раскрылся, как пещера Али-Бабы, выставив на обозрение окружающим, залежи золотых зубов, и издал брачный зов лося. Сам Шкаф, ринулся на Никанора, со скоростью совершенно безумного носорога. Правда недавняя травма заставляла его семенить ногами, а низкий рост Никанора, заставил согнуться в три погибели. В остальном, Шкаф неплохо смотрелся со стороны.

Никанор наоборот, вытянулся во весь свой рост, корпус наклонился вперед, амплитуда ног держалась на грани разрыва штанов. В таком положение он и ввинтился в стену помещения и пропал.

Ярость, застилавшая разум Шкафа, не позволила вовремя распознать опасность. Затормозил он только тогда, когда его руки ушли в стену по локоть и там застряли. Шкаф посмотрел на них, не веря своим глазам, безуспешно дернулся несколько раз, почувствовал зуд во всем теле и обреченно заскулил.

— Эк, тя угораздило, парень! — Подлил масла в огонь, выходящий из стены Никанор. — Чо ты там шаришь? Потерял чего?

Шкаф заскулил громче. Никанор подошел к нему поближе, сел на корточки и участливо заглянул Шкафу в глаза.

— Слушай. — Поинтересовался домовой. — Давно хотел тебя спросить. Твое имя Шкаф. Это мы знаем. А твоя фамилия, случайно, не Встроенный.

Шкаф запрокинул голову и завыл, сдувая с верхней губы слезы с соплями.

— Ну-ну! — Никанор, выпрямляясь, похлопал Шкафа по плечу. — Не расстраивайся так. Придут твои друзья с бензопилой и освободят. Между прочим, пенсию инвалидам, еще не отменяли.

Шкаф опустился на колени и стал биться головой о стенку. Никанор, потеряв надежду успокоить его, махнул рукой и направился к Экономисту. Тот сидел в кресле в жалкой позе, тараща глаза на Шкафа и слегка попахивая. Домовой обошел кресло кругом, о чем-то глубоко задумавшись, а потом обратился к своим, освободившимся от наручников, друзьям:

— А может, этого в пол засунем?

— Я… я… я… — Экономиста заклинило. — Я лицо неприкосновенное! — Взвизгнул, наконец, депутат.

Никанор внимательно оглядел его с ног до головы, поскреб подбородок и, что-то надумав, улыбнулся.

— Тогда, чтобы сохранить неприкосновенность лица, засунем тебя в пол по грудь. — Обрадовался он и повернулся к друзьям. — Думаю, что так, мы соблюдем все формальности.

Друзья закивали головами.

— Вот вы где! — Раздался голос Сидора, а вслед за голосом показался он сам, из стенки, об которую бился Шкаф.

Увидев громилу, засунувшего руки в стенку, он подошел к нему.

— Зря ты там шаришь, парень. — Сидор счел своим долгом предупредить. — Там ничего нет.

Шкаф почувствовал, что теряет сознание, и блаженно улыбнулся.

— Ну, что тут, у вас? — Спросил тюремный, подходя к Никанору, стоящему у кресла. — О! А у вас тут, чем-то пахнет!

— Экономистом. — Подсказал домовой.

— Понятно. — Сидор посмотрел на Экономиста. — Экзотический дезодорант. Никогда не понимал причуд богатых.

К ним подошли остальные. Пятерка друзей окружила кресло и давила взглядами на психику Экономиста. Молчание нарушил Никанор.

— Ну что, дерьмо от желтой курицы? — Грозно произнес он. — Опростал кишечник перед вскрытием?

— П-по-почему в-вскрытие? — Экономист побледнел.

— Должны же мы знать причину твоей смерти? — Пояснил Сидор.

— Но я же… — Прошептал Экономист и вжался в кресло. — …не умер.

— Это не проблема. — Обнадежил его Никанор. — При вскрытие и помрешь.

— Но я не хочу ум-мирать. — Экономист раскис полностью.

— Ну, это понятно. — Хмыкнул домовой. — Человек предполагает, а сам знаешь. Читал Булгакова? Аннушка масло разлила.

— Да! — Поддержал брата Семен. — Она что, зря корячилась? Хватит болтать! Брыня! Доставай свой скальпель.

Брыня вытянул из-за голенища засапожник. При виде ужасного ножа, Экономист стал зеленым. Он начал растекаться по креслу, а его зрачки попросили политического убежища у век.

— Куда? — Рявкнул Никанор. — А ну, назад!

Усилием воли домового, депутат вынырнул из забытья, и даже кое-что вспомнил.

— В-вы хотели задать мне вопросы. — Сказал он с надеждой. — Я вам все расскажу.

— Где внук Журиновского? — Рубанул с ходу Никанор.

— Я н-не знаю.

Домовой взглянул на Сидора. Тот, разочаровано, кивнул головой, мол, клиент говорит правду.

— Тогда вопросов больше нет. — Никанор развел руками. — Вскрывайте его ребята.

— Нет!!! — Взвизгнул Экономист, закрывая живот руками. — Не надо! Я знаю, кто знает! Я вам все расскажу!

Он перешел на зловещий шепот и стал хватать, всех, дрожащими руками. Брыня, от греха подальше, убрал нож за голенище сапога. Вот так вот, схватит нечаянно за лезвие, и концерт окончен, благодарим за внимание. А им еще искать тех, кто знает, где находится внук Вольфовича.

— Это все шеф. — Свистел, между тем, Экономист. — Я не хотел! Честное слово. Я его предупреждал. Он же никого не хочет слушать. Он жестокий человек! Найдете его, сразу убивайте!!! Он в Швейцарии, козел! Но я не знаю, где внук Журиновского. Шеф знает. Вспомнил!!! — Он задохнулся от радости. — Барсов знает! Оператор. Он на камеру снимал, этого… Ну, этого, внука. Он туда летал. Он знает. Я только диск подкинул в Думе.

— А где можно найти этого Барсова? — Спросил Иван.

— А-а-а… — Экономист вытаращил глаза, вспоминая. — В этом… В Останкино, на телецентре. Только канал не знаю. И где живет, я тоже не знаю. — После последней фразы, он неожиданно, для себя, приуныл.

— А его самого, ты знаешь?

— Да! — Яростный кивок головы и клацанье зубов, показали готовность Экономиста, покончить с преступностью, раз и навсегда. — Мы с ним выпивали несколько раз. И диск, он мне сам приносил.

— Сидор! — Иван показал тюремному на Экономиста. — Сосканируй.

— Уже сделано. — Улыбнулся Сидор.

— Водителя, почему убили? — Иван снова обратился к Экономисту.

— Так он же главный свидетель. — Депутат хмыкнул, удивляясь непониманию друзей. — Он лично доставил внука Журика шефу, а тот увез его в какой-то секретный лагерь. Водитель, всего лишь пешка, а пешки рождаются для того, чтобы отдать жизнь за королевские капризы.

— Так вы считаете себя королями? — Никанор удивленно смотрел на Экономиста.

— Мы же на самом верху иерархии. — Пожал тот плечами. — Все остальные являются пешками.

— А вам, там, наверху, — домовой показал пальцем на кресло, — не говорили, что королями не становятся, а рождаются? А вас не смущает то, что терминология взята из монархии, а не из демократии? Вы не перепутали шахматы с шашками?

— А какая разница? — Экономист снова пожал плечами.

— Разница в правилах или законах, если вам так больше нравится. Монархия, шахматы, фигуры — все это предполагает наличие благородства. Даже терминология военная, потому что армия (имеется ввиду монархия) синоним чести. Если пешкой жертвуют, то стараются не продешевить, или делают это в критической ситуации. Ходить можно во всех направлениях. А демократия — это шашки. Все лезут напролом. Назад, то есть исправит ошибку, не имеешь права. Все равны, и каждый может пролезть в дамки. А в дамки можно пролезть, только за чей-то счет. Тихой сапой пробираешься в уголок, подставляешь под удар своего ближнего и, хоп! Ты дамка. И правила демократические. Если есть возможность, то должен жрать, жрать, жрать! Не важно, что потом лопнешь или пронесет. Не будешь жрать, значит, ты против демократии. А если против демократии, то не допускаешься до игры. А хочешь вступить в ВТО или ЕЭС, то для тебя игра в поддавки придумана. Угробишь свой народ, и ты победитель. — Никанор на мгновение замолчал, глядя на депутата. — Так что, не очень-то задирайся. Вы не короли и даже не дамки. Вы члены! Члены думы, члены правительства, члены всевозможных комитетов и правлений. — Домовой плюнул на пол. — Еще что можешь сказать?

— Я больше ничего не знаю. — Экономист затаил дыхание. — Вы меня не убьете?

Ему никто не ответил. Все отошли в сторонку, оставив Экономиста в одиночестве, чтобы ничто ему не мешало погадать на свою дальнейшую судьбу.

Сами друзья, сгрудились вокруг Ивана и решали загадку под названием: "достаточно ли данных, чтобы найти оператора Барсова". Данных, конечно, было маловато. Ну, на самом деле, телецентр это не двухкомнатная квартира, а целый маленький городок на фундаменте. А с другой стороны, как сказал Брыня, можно пошуршить и в отделе кадров, а это уже и телефон, и домашний адрес.

Никанор предложил свою версию поиска. Он с братьями врывается в телецентр и прочесывает его насквозь. Остальные же в это время, блокируют все ходы и выходы, и всех впускают, но никого не выпускают.

Семен согласился со своим братом, но с маленькой оговоркой. Он предложил сломать все ходы и выходы, кроме центрального. Его поддержали, потому что охранять одну дверь, всегда легче.

— Так даже в метро делают. — Весомо аргументировал свою идею Семен. — Я сам видел.

Возразить было трудно, потому что раз уж так делают в метро, то на телецентре сам Бог велел.

Так и порешили. Семен ломает, потом в составе своих братьев прочесывает телецентр. Брыня охраняет единственный вход-выход, и никого не выпускает. Если ситуация выйдет из-под контроля, то Боян усыпит всех.

Осталось решить один вопрос.

— Что будем делать с обитателями этого дома? — Озвучил его Иван.

Все уставились на Экономиста. Тот заподозрил неладное и затаил дыхание.

— Усыпить их надо. — Предложил Сидор. — Боян сказал, что гарантирует три дня мертвого сна.

— А мне, вот, одна вещь покоя не дает. — Задумчиво произнес Брыня.

— Ты ее почеши или забинтуй. — Подсказал Никанор. — Можешь выбросить, если вещь ненужная.

— Да я не о том. — Отмахнулся витязь. — Я, вот думаю, что если нас хотели допросить, значит, так велел шеф. Значит, ему должны доложить о результатах допроса?

— Да-а-а. — Переваривая услышанное, протянул Иван. — Ну, и?

— Ну, и, если Экономист уснет, то шеф не получит доклада. — Подсказал Сидор.

— Будет звонить сам и не дозвонится. — Продолжил Семен.

— Поймет, что мы владеем ситуацией. — Догадался Никанор.

— И может дать приказ убить заложника. — Закончил Брыня.

В комнате воцарилась тишина. Такой расклад был нежелателен.

— Вот если бы Боян смог усыпить шефа по телефону? — Подумав, произнес Иван, и снова погрузился в раздумье.

— Так, я могу сбегать и узнать. — Предложил свои услуги Сидор.

— Давай, братишка, сбегай. — Попросил Никанор.

Сидор сорвался с места и исчез в стене. Друзья развернулись к Экономисту. Их лица не предвещали ничего хорошего. Депутат начал, вопреки своему желанию, потеть. Он пытался угадать, что задумали его бывшие пленники, но все его рассуждения, сводились к тому, что вскрытие все же состоится. Он даже попытался представить себе, как это будет происходить. Его воображение нарисовало такую картину, что лучше бы он был среди жителей гибнущей Помпеи.

Молчание затягивалось. Экономист, без устали работая над великим творением "Гибель депутата", подошел к черте обширного инфаркта. Положение спас, а точнее, выбил его из колеи, Сидор, ворвавшийся в пыточную. Он был очень радостный и возбужденный. Друзья развернулись к нему, оставив Экономиста в относительном покое.

— Боян сказал, что усыпит! — Прокричал Сидор на ходу. — Только телефон нужен и номер шефа. Твердолобый с нами не приехал. У него наш хвост поет, как глухарь на токовище. Он решил ковать железо, не отходя от покореженной машины. Так что, вся надежда на Экономиста.

Иван показал головой на безвольного депутата. Сидор направился к креслу.

— Ну, что? — Спросил он, подходя к креслу. — Все токсины из себя выдавливаешь? Деньги на мобильном не закончились?

— А… э-э-э… не-е-е…

Сидор повернулся к своим друзьям.

— Вы что с ним сделали?

— Да, он придуривается. — Ответил Никанор и подошел к Экономисту. — Слышь, ты, осетр с запашком. Гони мобилу!

Депутат закивал головой, давая понять, что он все понял и сделает в лучшем виде, зашарил у себя на поясе и, через некоторое мгновение, протянул Никанору свой мобильный.

— Номер шефа! — Рявкнул домовой.

— Там… — Экономист показал пальцем. — В контактах, литера «А».

Никанор пробежался пальцем по кнопкам, посмотрел на высветившийся номер и протянул мобильник брату.

— Беги к Бояну, нажмешь на эту кнопку, дождешься, когда шеф подключится, и дудите колыбельную.

Сидор, слушавший объяснения брата с серьезным лицом, широко улыбнулся, схватил мобильник и исчез. Экономист, видя, что его мобильнику приделали ноги, улыбнулся Никанору и сказал:

— Можете оставить его себе. — Потом тяжело вздохнул, словно у него отобрали депутатский мандат, и добавил. — Я себе еще…

Домовой не стал слушать, он подошел к друзьям.

— Ну, как он там? — Спросил Брыня.

— А! — Никанор махнул рукой. — Совсем плохой. Никакого энтузиазма.

— Энтузиазм, обратно пропорционален карьерному росту. — Неожиданно для себя выдал Семен.

Все уставились на гаражного. Сидор, даже дернулся, чтобы погладить его по голове. И в этот миг зазвучала музыка.

С первых аккордов музыка заставила забыть все, что перед этим, занимало умы слушателей. Она обратила на себя внимание, но на этом не остановилась. Она вероломно захватила и заполнила все, куда смогла проникнуть. Слушатели, зачарованные мелодией, забыли о своих проблемах и погрузились в полное умиротворение. Веки стали наливаться свинцом и закрывать затуманенный взор. Наступившая темнота поплыла, превращаясь в спираль, удалявшуюся в бесконечность. Спираль стала менять цвет в определенной последовательности, создавая ненавязчивую пульсацию. Мозг перестал контролировать работу мышц. Тело блаженно расслабилось.

Брыня заразительно зевнул, издав протяжный звук и щелкнув зубами. Его примеру последовали остальные, завершая зевок показом кулака витязю. Тот, в свое оправдание, смог только повторить зевок. Друзья, с готовностью, сделали то же самое.

Одному Богу известно, чем бы все это закончилось, если бы мелодия продолжала завораживать. Но, то ли колыбельная была короткая, то ли Боян сам стал засыпать, только дудочка внезапно замолчала. Друзья облегченно вздохнули.

— Я не понял. — Никанор посмотрел на Брыню. — Ты нас дразнил, или зубами хвастал?

Витязь, еще полностью не вписавшийся в реальность, не знал, что ответить на упрек домового. Из затруднительного положения, его спас Сидор, как всегда появившийся внезапно.

— Сработало! — Заорал он прямо от стены. — Вот! Послушайте!

На него зашикали, показывая на кресло, в котором сладко посапывал Экономист, пуская слюну на подбородок.

— Ерунда! — Не снижая громкости, отмахнулся Сидор. — Трое суток, их из лап Морфея, никакой доктор не выдернет. Я, тут, пнул одного по дороге, и ничего. Спит, как сторож на складе стройматериалов.

— А как шеф? — Спросил Иван.

— На, послушай. — Тюремный протянул Ивану мобильник Экономиста.

Иван приставил трубку к уху, прислушался и расплылся в улыбке. Он вытянул руку с телефоном, чтобы друзья убедились, что у них все получилось. Те затихли, вслушиваясь в то, что происходит на другом конце связи. До них доносились звуки мерного посапывания с оттенком властности.

— Вот и чудненько. — Высказался за всех Никанор. — Теперь у нас верных трое суток имеется. А может и больше. Если его найдут, а найти должны, я бы сказал, просто обязаны. Телохранители точно чухнутся. Пока в больнице под капельницей, пока поймет в чем дело, пока сообразит какое число. Короче, пока то да се, глядишь, еще сутки набегут.

— Хорошо бы он в бассейне заснул. — Размечтался Семен.

— Или на горшке. — Подсказал Сидор.

— А что нам дает "на горшке"? — Не понял Никанор.

— Ну, — замялся Сидор, — пока отмоют, может еще сутки пройдут?

Домовой почесал, то ли за ухом, то ли у виска, но ничего не сказал.

— В любом случае, надо постараться успеть за три дня. — Вернул всех на землю Иван. — Главное, что они спят. Нам надо срочно ехать в телецентр и искать этого Барсова.

Он отключил телефон и отдал его Никанору. Затем осмотрел свою команду, которая под взглядом подравнялась и убрала животы, и кивнул головой, предлагая следовать за собой.

По дороге к печи, им попадались, сладко спящие, охранники и бывшие праздношатающиеся, населявшие особняк. Никанор решил проверить и задел одного ногой, тот только шире улыбнулся и что-то пробормотал.

Больше всех, если делать выбор из Бояна, Диогена и печи, возвращению друзей обрадовался Диоген. Он бросился к ним обниматься, словно они вернулись из лагерных застенок. На удивленный взгляд Никанора, Диоген ответил вопросом:

— В вас, там, не сильно стреляли?

— Нас там накормили и напоили. — Ответил Брыня за домового.

Диоген поскучнел и потрогал свой урчащий живот. Домовой сжалился над другом и вынул из правого кармана здоровенный окорок и баранку копченой колбасы.

— На. — Сказал он. — Замори червячка и Бояна.

Диоген расцвел как плетистая роза. Иван захлопал в ладоши, призывая всех не мешкая к посадке на транспорт. Друзья лихо закинули на печь Диогена, не выпускавшего из рук окорок с колбасой, и быстро, но без толчеи, запрыгнули сами.

— В Москву! — Скомандовал Никанор, слегка стукнув по трубе.

Печь, как застоявшийся конь, рванула в точку назначения, оставив на память о себе, спящему району, огромное облако пыли.

До Москвы доехали на много быстрее, чем ехали из Москвы на «Урале». Печь мчалась во всю прыть, объезжая пробки и посты ДПС. Приключений удалось избежать, если не считать двух укатанных лежачих полицейских. В столицу въехали с ветерком и, практически сразу, столкнулись с удивительным.

Нет! Что бы там ни говорили, а Москва была и будет самым удивительным городом мира.

По улицам шагали строгие костюмы с галстуками. На встречу им, двигались оранжевые жилеты в касках.

У вытяжек шикарных ресторанов, толпились бедные студенты, щекоча свое обоняние и с наслаждением поедая нарезной батон на троих.

Рядом с банкоматами, кучковались подвижные личности с электрошокерами, ожидая очередного любителя острых ощущений.

Импортные машины, с криками: "Ну, ты попал, мужик!", подрезали отечественные «Жигули».

Лицо кавказской национальности, стоя у закрытого багажника своего автомобиля, играет с гаишником в "Поле чудес". Его южный темперамент столкнулся с северным хладнокровием.

По тротуару, четверо хулиганов, гнались за мужчиной, который не курит. На встречу им, четыре милиционера, гнались за парнем, который закурил в общественном месте.

А вот и футбольные фанаты, зажатые со всех сторон пластиковыми щитами и дубинками, молча, до боли, обсуждают эпизоды, только что закончившейся игры.

Кошки, собаки и дети, сидят в одной песочнице. В скверах и парках уединяются влюбленные и маньяки. В подвалах и на чердаках орудуют бомжи. На школьных дворах тусуются алкаши. Ужасно ненавязчивая реклама, предлагает посетить, посмотреть, попробовать, насладиться, утолить и отдохнуть.

— А я вот, никак не пойму? — Брыне, явно, понравилось копировать «Мыслителя».

— А что тут непонятного? — Удивился Никанор. — Приезжаем на телестудию и по почкам этого оператора. Как его?

— Барсова. — Подсказал Семен.

— Да я не о том. — Перебил их Брыня. — Я вот, никак не пойму, почему платные туалеты, охраняются лучше, чем музеи?

— Потому что у них доходы выше. — Пояснил Иван. — Ну, все. Хватит болтать. Мы уже приехали.

Друзья осмотрелись. Печь остановилась на площади, приличных размеров, указывая топкой на центральный вход стеклобетонного здания. Вокруг здания стояли, в один ряд, разномастные машины. Их охраняли крепкие ребята, одетые в черную форменную одежду. По площади прогуливались несколько парочек и одиночек. Обстановка была более, чем спокойная.

— Муравейник расслабился. — Сделал вывод Брыня, разглядев окрестности телецентра.

— Ничего! — Никанор спрыгнул с печи. — Напряг подкрался незаметно.

— Вы там не очень-то. — Предостерег Иван. — Постарайтесь без жертв.

— Обижаешь, Вань! — Сидор подтолкнул Семена и следом за ним спрыгнул сам. — Мы мухи никогда не обидим.

— Да, Вань. — Никанор поддержал брата. — Мы просто поспрошаем, где найти Барсова, и все. Вот Брыня, это действительно слабое звено. Он на стреме стоит. А ну, как не выдержит, да по ушам хлопать начнет? Вот тут-то, жертвы и посыпятся.

— Это, смотря, как напирать станут. — Предостерег витязь.

— А я и говорю, что напора еще нет, а у тебя, уже, руки чешутся. — Хмыкнул домовой.

— Это правда? — Иван строго посмотрел на Брыню.

— Ты про что? — Не понял тот.

— Про чесотку.

— Ну, чешутся. — Брыня посмотрел на свои руки. — Но маленько-маленько.

— Может у Экономиста водка была не свежая. — Заступился за Брыню Диоген.

Иван немного подумал и, к удивлению всех, согласился:

— Мне она тоже показалась паленой. Но все равно. Если нельзя обойтись, то бей аккуратно. — Он погрозил пальцем.

Брыня кивнул головой, в знак согласия, и неторопливо пошел к центральному входу. Братья, наоборот, решили взять телецентр нахрапом. Они обогнали витязя и резво бежали к своей цели. Причем, Никанор решил прочесать здание с правого фланга, а Сидор горел желанием сделать то же самое, но с левого фланга. Семен, как самый талантливый, помчался по периметру, вытянув указательный палец и сопровождая свои действия таинственным "Пу-у-у!".

Домовой пролетел сквозь стекло и направился к ближайшему охраннику, который пытался напугать его, хлопающими, от изумления, глазами.

— Простите. — Никанор старался быть вежливым. — Подскажите, пожалуйста, как найти оператора Барсова.

Охранник, почему-то, замычал и стал пятиться назад, уронив, металлоискатель.

— Понял, не дурак! — Рявкнул Никанор сразу всем присутствующим в фойе, поднял металлоискатель и помчался через закрытые турникеты к лестнице, ведущей наверх.

Когда домовой, пролетев по ступеням, выскочил в коридор второго этажа, внизу послышались запоздалые крики охраны, а следом за криками, топот ног. Никанор решил не отвлекаться. В коридоре было пусто. Похоже, что все, кто населял телецентр, были ужасными трудоголиками. Бежать по пустому коридору было нестерпимо скучно и Никанор решил засунуть голову в стену, чтобы немного разобраться в обстановке.

За стенкой оказалась гримерная. Смутно знакомая телеведущая, сидела в кресле напротив зеркала, с усталым выражением лица, полностью доверившись, то ли стилисту, то ли гримеру. Гример-стилист, молодой на вид парень, с силиконовыми губами, колдовал над волосами клиентки, создавая очередной шедевр, изредка бросая свой взгляд то в зеркало, то на свою же фотографию, висевшую рядом с зеркалом. Они вели неторопливый разговор о колготках, кремах, тусовках и звездах. Было видно, что все это им ужасно наскучило, но они были из той породы людей, которые получают большое удовольствие от скуки.

Никанор высунулся, аккурат, из зеркала. Он увидел перед собой красивую девушку, пригладил рукой бороду, кашлянул два раза, чтобы прочистить горло и спросил:

— Скажите, милая девушка, как найти оператора Барсова?

Милая девушка, жеманно посмотрела на свое лохмато-бородатое отражение в зеркале, вздрогнула, резко вдохнула несколько литров воздуха и, сделав зверское лицо, пронзительно завизжала. Гример-стилист, от неожиданности, взмахнул ножницами, да так ловко, что начисто, чище, чем бритвой, освободил макушку телеведущей от волос. Он хотел ее пожурить, посмотрел в зеркало, увидел улыбающуюся заросшую рожу и, нервно хихикнул.

Звуковая волна вышибла Никанора из гримерной, назад в коридор. Он встал на ноги, отряхнулся и посмотрел в глубину пустого коридора.

— Не понял. — Сказал он вслух. — Куда они меня послали?

Домовой решил повторить попытку контакта. Он снова засунул голову в стену.

Телеведущая, с еще не остывшим ужасом в глазах, ласково щупала свою голую, бархатистую на ощупь, кожу макушки, не веря своему счастью. Гример-стилист, продолжая нервно хихикать, кромсал ножницами, удаленную с макушки своей клиентки, охапку волос.

— Не примите за назойливость, — Никанор был сама вежливость, — но я не понял. Не могли бы вы повторить, как найти оператора Барсова?

И ему охотно повторили. Причем повтор получился на много лучше, что лишний раз подтвердило известную истину, что повторение является матерью учения. Гример-стилист, продолжая нервничать, проявил чудеса находчивости. Из-за отсутствия волос на макушке телеведущей, ему пришлось подтверждать свое мастерство на челке. Оголившийся до темечка лоб, своим здоровым блеском, ввел милую девушку в полный экстаз. Ее визг, плавно переходящий в животное рычание, грозил закончиться оргазмом.

Никанор снова вылетел в коридор. Он опять не разобрал ответа, но спрашивать третий раз не стал, потому что не хотел показаться настырным. Послышался шум и в коридор выбежали запыхавшиеся охранники.

— Вот он! — Крикнул самый сообразительный из них. — А ну, стой!

В другой раз, Никанор постоял бы с ними, даже мог бы и поговорить, но сегодня у него были дела. Он вздохнул и шагнул в противоположную от гримерной стену.

Это была небольшая комнатка, вся заваленная проводами, пассатижами и кусачками. Посреди комнаты стоял стол, захламленный одноразовыми стаканчиками, тарелками и резиновыми перчатками. За столом находилась кушетка, на которой валялся мятый черный рабочий халат. В комнате было тихо и темно.

Никанор стал обходить стол, направляясь к двери, и задел ногой картонную коробку. В коробке жалобно звякнула стеклянная тара. Халат зашевелился и что-то забормотал. Домовой подошел к кушетке. Халат откинулся и под ним показался мужчина, пытавшийся подняться с продавленного ложа. Это был дежурный электрик Степаныч, который безвылазно жил в этой каморке уже вторую неделю, по причине своего запоя. Никанор подождал, когда он сядет, и спросил:

— Скажите, уважаемый, где мне найти оператора Барсова?

Уважаемый раскрыл воспаленные глаза и, покачивая головой как китайский болванчик, оглядел комнату. Никого не обнаружив, он захлопнул глаза и стал заваливаться на бок, но был пойман Никанором. Уважаемый снова раскрыл глаза и, ориентируясь по державшим его рукам, наткнулся на домового.

— Белочка! — Прошептал он, дыхнув перегаром. — Погоди. Я щас.

Степаныч пошарил под засаленной подушкой, достал оттуда два грецких ореха и протянул Никанору.

— На! — Сказал он и, махнув рукой, добавил: — И отстань.

— Зачем они мне? — Удивился домовой.

Электрик сделал суровое лицо, погрозил пальцем и, захлопнув глаза, завалился на кушетку. Никанор пожал плечами и прошел сквозь дверь.

Он снова оказался в пустом коридоре. Не долго думая, домовой решил пробежаться параллельно коридору. Сказано — сделано. Выбрав стену, Никанор ввинтился в нее и помчался по павильонам, спрашивая о Барсове всех, кто попадался ему по пути.

Скоро по всем тринадцати этажам, поползли слухи о безумном привидение, которое бегает по павильонам и чего-то ищет. Другие слухи говорили, что это специально обученный зверек, которого подбросили спецслужбы, для поиска заложенной бомбы.

Сам Никанор, пробегая своим маршрутом, слышал только четыре слуха:

Первый ему рассказала какая-то старая дева, в длинном строгом платье с глухим воротником. Пробегая по коридору, бок о бок с домовым, она поведала ему, что в туалетах по закуткам, засели какие-то озабоченные типы с морскими биноклями. Они так и зырят на честных девушек. Что эти типы хотят узырить, Никанор так и не узнал, потому что на перекрестке, старая дева свернула с маршрута домового. Он посмотрел ей вслед и решил в туалеты не забегать.

Второй слух настиг его из-за угла. Ничего не подозревавший Никанор, свернув за угол, налетел на толпу девиц. Это были воспитанницы "фабрики звезд", мечтающие познакомиться с сексуальным маньяком, который бегает по телецентру. Чтобы избежать насилия, домовому пришлось срочно изменить маршрут, скрывшись в ближайшей стене.

Он очутился в костюмерной. Две дамы бальзаковского возраста, не обращая никакого внимания на Никанора, хвастались кружевным нижним бельем. Между сменами белья, они обменивались между собой, услышанным от подруг. Так одна из них поведала, что в лифте появилась лысая голова в наколках. Она строит, проезжающим в лифте, рожи и страшно улюлюкает. А другая, по секрету, рассказала, что по телецентру ходит дух инженера Владимира Шухова, с виноградной лозой в руках. Говорят, что он находится в творческом поиске.

В такой кутерьме трудно было вести поиски, и Никанор решил взвинтить темп. Теперь он вел поиски не выборочно, а тщательно прочесывал этаж за этажом.

А слухи множились. Они неслись по коридорам со скоростью свежих новостей. Уже не надо было шушукаться по углам, чтобы узнать, что творится на телецентре. Достаточно было растопырить уши, и новости сами находили слушателя.

"Двое ведущих "Кулинарного шоу" подавились, когда, во время дегустации блюд, им был задан провокационный вопрос: "Скажите, пожалуйста. Как найти оператора Барсова?".

"Ведущий программы "Модный приговор" Слава Зайкин, услышав известный провокационный вопрос, приговорил Эвелину Хромченкову к высшей мере наказания".

"Шоумена Шкета избила охрана телецентра. В свое оправдание, они заявили, что спутали его с другим Шкетом".

"У одного из участников программы "Своя игра", пропала жилетка. Как заявил потерпевший, некий Вассерманов: "Лучше бы воры обчистили мою квартиру".

"Профессор Беляков, прогнозируя погоду, внезапно пообещал в июле заморозки и снег. Потом схватился за сердце, сунул под язык четыре таблетки «Виагры», и попросил политического убежища на канале «Евроспорт».

Слухи уже не только множились, они ширились и, даже росли. Прочесывая четвертый этаж, Никанор заметил перемену в поведение телевизионщиков. Теперь они больше тусовались в коридорах, чем на рабочих местах. Все старались быть в курсе событий, и только коридоры давали полную информацию о происходящем в телецентре. Вдобавок ко всему, промчался слушок, что кто-то ломает все двери. Ломает, не в смысле разносит в щепки, а ломает так, что они не открываются, хотя и выглядят как новенькие. Население телецентра не хотело быть запертым в павильонах и кабинетах. Все вывалили в коридоры, имитируя броуновское движение, и призывая друг друга не поддаваться панике.

Для полноты ощущений, погас свет. Никанор вспомнил, что в детстве, если Семен ловил кураж, то его сильно заносило. Включилось аварийное освещение. По этажам пронесся радостный вопль. Домовой вылетел на пятый этаж. Толпа, несшаяся ему навстречу, вдруг остановилась и, развернувшись, помчалась туда, откуда только что прибежала. Он хотел им задать пару вопросов, но не успел. Какой-то белый попугай, нагадил ему на голову, да так смачно, что встречу с сотрудниками телевидения пришлось отложить.

— К деньгам! — Подумал Никанор, освобождая прическу от инородного тела.

Он решил немного передохнуть. Коридор был весь завален мусором. Домовой неспеша пошел вперед, глядя под ноги. На полу валялись сломанные каблуки, запонки, всевозможная бижутерия и один бюстгальтер с пачкой тысячерублевых купюр в чашечке.

— Я же говорил. — Никанор наклонился и поднял деньги. — Ай, да птичка, чудо птичка.

За правым поворотом, открылось большое пространство, заставленное столами и стульями. Возле столов стояли два упитанных мужчины, в белых колпаках, и четыре девицы, в ажурных фартучках.

— Добрый день! — Поприветствовал их Никанор.

Мужчины кивнули, а девицы подозрительно посмотрели на посетителя. Домовой поднял опрокинутый кем-то стул, подвинул его к столу и окинул взглядом всю территорию. Из-за углов на него смотрели чьи-то глаза. Никанор уселся за стол.

— Вы, что-то хотели, уважаемый? — Спросил один белый колпак.

Больше всего, Никанору понравилось слово «Уважаемый». Он вынул из кармана найденную пачку денег, кинул ее на стол и посмотрел на девиц.

— Пива, на все. — Сказал он.

Колпаки переглянулись.

— Извините, уважаемый, но мы не можем этого сделать. — Ответил первый колпак.

— Двери заклинило, и мы не можем попасть в главный зал. — Пояснил второй колпак и указал пальцем на стеклянные двери, за которыми полутемнел еще один пустой зал со стойкой в конце.

— Да и хрен с ними, с дверьми. — Никанору стало весело. — Сдвигайте столы и присаживайтесь. Пивка попьем.

Он сорвался с места и стал заваливать все столы пивом. У колпаков, при виде такого чуда, стали подкашиваться ноги. Пробегая мимо них, Никанор успокоил:

— Я победитель конкурса иллюзионистов. Пригласили на интервью, а сами где-то спрятались. Да вы присаживайтесь. Пивка попьем.

Колпаки успокоились, а девицы, так вообще, повеселели. Дважды приглашать их не пришлось. Да и жажда, по всему, мучила их уже давно и нестерпимо. В суете нечаянно разбились несколько бутылок. По коридору пополз запах пива, маня праздношатающихся. Постепенно, столы стали обрастать народом. Зов хмеля с солодом притянул даже электрика Степаныча. Именно притянул, а вот притащила его, уборщица баба Дуня, держа в одной руке ведро со шваброй, а другой, обняв Степаныча. Она бросила Степаныча на стул, рядом с Никанором, а сама села напротив.

— Уф! — Выдохнула баба Дуня. — Ну и денек! Бегают, мусорят! Устроили черте что! Не телецентр, а Содом с Геморроем!

Она взяла бутылку пива, лихо откупорила, и сунула ее в руки электрика.

— Трубы у него горят. — Пояснила она Никанору. Потом придвинулась к нему вплотную и шепотом спросила. — А кто за все платит?

— За счет заведения. — Успокоил Никанор.

Баба Дуня выпрямилась, взяла шесть бутылок, по три в каждую руку, и сунула их в ведро, прикрыв сверху половой тряпкой.

— Деда порадую. — Шепнула она домовому. — Когда еще такой случай подвернется.

Никанор кивнул, подтверждая, что такого случая придется ждать долго. Постепенно за столиками стали расслабляться. То тут, то там, стали слышаться смешки, а то и откровенный хохот. Напряжение уходило, и многим уже не верилось, что на телецентре творилось, а может быть и творится до сих пор, что-то страшное. Стали сетовать на сломанные каблуки, искать виновников паники, требовать от персонала буфета коньяк и шампанское.

— А ты чо тут делаешь? — Раздался радостный голос Сидора.

— Пиво пью. — Никанор тоже обрадовался брату. — Присядь, отдохни.

Сидор покрутил головой, увидел, что какой-то парень привстал за чем-то, выдернул из-под него стул и сел рядом с братом.

— Давно так не веселился. — Поделился своим настроением Сидор и открыл бутылку. — Аж устал. Интересно? А где Семен?

— Семен нынче в ударе. — Порадовался за младшего брата Никанор. — Все переломал. Если Барсов здесь, то никуда не денется.

— Вы, про какого Барсова говорите? — Спросила баба Дуня. — Про Юрку бабника, что ли?

— Почему же он бабник? — Повернулась к ним одна из соседок. — Просто он женщин любит.

— Бабник, он бабник и есть! — Уточнила баба Дуня. — А любит он деньги и себя. Он за деньги, что хочешь, сделает.

Сидевшие рядом, синхронно кивнули головами, соглашаясь с бабой Дуней.

— Простите. — Никанор обратился к женщине, заступившейся за Юрку. — Вы знаете этого Барсова?

— Я не знаю, как его фамилия, но Юрия знают все. — Учительским тоном ответила мадам. — Он не бабник. У него очень приличные знакомые. Среди его знакомых есть депутаты Госдумы.

— Да депутаты все бабники! — Не унималась баба Дуня.

— Вас послушать, баба Дуня, так у вас, вообще, все бабники. — Возмутилась соседка.

— Так все мужики и есть бабники. — Растерялась уборщица. — А как же иначе?

— А голубые? — Крикнул кто-то.

— Ты еще про зеленых чертиков скажи! — Посоветовала баба Дуня.

— А ко мне белочка приходила. — Сказал Степаныч Никанору. — Пушистая, такая, с кисточками на ушах. Красивая. Я ее орешками угостил.

Никанор потрогал свои уши. Кисточек не было.

— А где Юрку-то найти? — Громко спросил он.

Почти все присутствующие ткнули пальцем в потолок. Братья переглянулись.

— Умер, что ли? — Спросил Сидор.

— Щас! — Хмыкнула баба Дуня. — Помрет он, как же! Небось, с какой ни будь дурочкой, у себя в кабинете заперся.

Братья облегченно вздохнули. Соседка же, наоборот, развернулась с боевым видом.

— Стыдно, баба Дуня! — Осудила она бабусин сарказм. — Он работает. А кабинет у него свой потому, что он умеет жить.

— А вот давай сходим к нему и посмотрим, как он за счет вас, дур, жить умеет. — Парировала уборщица.

— Давайте сходим. — Не очень-то уверенно, согласилась мадам.

Никанор, Сидор, баба Дуня и ее оппонентка, встали из-за своих столиков. Глядя на них, поднялись и те, кто сидел недалеко от них, и слышал перепалку. Двери поломаны, аппаратура не работает, делать нечего, так почему бы не развлечься. Тем более, что всем было интересно — баба Дуня как всегда права, или на этот раз ее осведомленность дала сбой?

Загрохотали отодвигаемые стулья, зазвенели пустые бутылки, а непочатые зажались в цепких пальцах, стали заключаться пари, пачка тысячерублевок сгинула не попрощавшись.

"Как пришла, так и ушла". — Никанор философски отнесся к пропаже. — "Только голову зря обгадили".

По дороге выяснили, что кабинет оператора Барсова, находится на восьмом этаже. Группа шла без задержек, с легким гудением от предвкушения развлечения. Только на седьмом этаже, услышав подкрадывающееся по полутемному коридору "Пу-у-у!", большинство любознательных развернулись и приготовились к старту.

— Это свои! — Успокоил их Сидор. — Это наш младший братишка балуется.

Ему поверили, так как выглядел он очень круто, а крутые парни, как известно, слов на ветер не кидают. Но на всякий случай, вперед выдвинули Никанора, крутого Сидора и бабу Дуню, и наотрез отказались идти дальше, пока не появится звуковой источник.

Из темноты вышел Семен. Он еле волочил усталые ноги. Лицо его выражало творческую сосредоточенность, а руки были засунуты в карманы черного засаленного комбинезона. Увидев Никанора с Сидором, он широко улыбнулся и поспешил им на встречу.

— Братья! — Крикнул он, бросаясь в объятья сразу обоим. — Как я рад, что нашел вас. Здесь хуже, чем в самовольно выстроенных гаражах. Я, уж думал, что никогда не выберусь отсюда. Устал как австралийский лемур. По пятому кругу пошел.

Сердобольной бабе Дуне стало жалко Семена до такой степени, что она достала бутылку пива из ведра, тем самым, уменьшив будущую радость своего деда.

— На, милок, — сочувственно проворковала она, — поправь здоровье.

— Мадам! — Семен, тронутый вниманием незнакомой бабули, не нашел слов. Он галантно отставил одну ногу, плавным движением взял ее дряблую руку и, почтительно прогнувшись, запечатлел на ней свой благодарный поцелуй.

Свидетели невольно зааплодировали, а баба Дуня залилась краской.

Все двинулись дальше, обсуждая увиденное.

— А ваш братец, бабник. — Шепнула баба Дуня Никанору.

— А то!!! — Гордо ответил домовой.

К убежищу оператора Барсова подходили на цыпочках, чтобы не спугнуть тех, кто там неистовствовал. Улыбки, на лицах крадущихся по полутемному коридору, говорили о том, что путь был проделан не зря. Через закрытую дверь, в коридор, летели стоны, требования и прерывистое дыхание. Только напрочь лишенный воображения, мог подумать, что за дверью раскладывают пасьянс.

— Слышишь? — Баба Дуня приставила ухо к двери. — Твой подзащитный молится.

Мадам, к которой обратилась баба Дуня, была как сковородка, такая же раскаленная и злая. И ко всему, от доносящихся звуков, ее начало плющить. Чтобы она не испортила момент истины, братья, не сговариваясь, нырнули в кабинет оператора Барсова.

Все-таки это был не кабинет, а самая настоящая операторская. По всему периметру комнаты, стояли столы и шкафы, заваленные аппаратурой для съемки и монтажа. Посреди комнаты, на полу, лежал надувной матрас, к которому был подсоединен ножной насос. На матрасе, в измененном состоянии сознания, лежал парень, лет двадцати пяти, но не старше тридцати. Его руки были привязаны к ножкам стола, а ноги к двум гирям. Его глаза были закрыты, а губы растянуты в такой улыбке, словно он только сейчас рассмотрел двух летающих зеленых собак.

Сверху, на парне, шаманила молодая девица, издаваемая все те звуки, которыми наполнялся коридор. Ее движения не поддавались никакой идентификации, но чувствовалось, что ей от парня, что-то позарез нужно.

Увидев братьев, девица выключила звук, сорвалась с улыбающегося тренажера и спряталась в большом металлическом шкафу, прикрыв изнутри дверцу. На полу, рядом с матрасом, осталось валяться то, что она носила в свободное от секса время. Парень продолжал балдеть, не смотря на потерю наездницы.

— Он? — Уточнил у Сидора Никанор.

Сидор утвердительно кивнул и подошел ближе к голове парня. Он немного постоял, глядя на его улыбку, потом присел на корточки и простер свою ладонь над головой Барсова.

— Получается? — Никанору не терпелось знать.

Сидор подмигнул, улыбаясь. Потом он встал и подошел к братьям.

— Вы будете смеяться, — сказал он с улыбкой, — но через час, у него свидание с новой пассией.

Скрипнула дверца шкафа. Братья повернули на скрип головы и увидели, выходящую из своего убежища, девицу. Она гневно посмотрела на распростертое тело, подняла с пола джинсы и стала их натягивать на себя.

— Козел! — Эмоционально выдохнула она, когда застегнула молнию. — Сказал, что любит только меня.

Она пнула лежащего ногой и подняла свою кофточку. Одевшись, девица покрутила головой, отыскала свою сумочку, сунула в нее свое нижнее белье и подошла к двери. Дверь была блокирована Семеном. Подергав ее за ручку, она посмотрела на братьев.

— Открывайте, что стоите как массовка. — Рявкнула девица.

Братья снова переглянулись. Семен саркастически хмыкнул и пошел к двери.

— Снегопад, снегопад. — Пропел он, остановившись перед дверью. — Если женщина просит… Пу-у-у!

Замок осыпался ржавой трухой, дверь слегка дернулась.

— Прошу. — Сказал Семен и отпрыгнул в сторону.

Девица не успела воспользоваться приглашением. Дверь открылась, чуть не слетев с петлей, и в мастерскую Барсова влетела жаждущая сенсаций толпа, во главе с бабой Дуней. Неистребимые папарацци, защелкали фотоаппаратами, мужчины уставились на девицу, снимая с нее глазами, только что надетую одежду, а женщины оценивали возможности, лежащего на матрасе, оператора.

Никанор подтолкнул братьев к выходу. Троица незаметно вышла в коридор.

— Узнал, что нам надо?

— Да. — Кивнул Сидор. — Нам надо ехать в Чехов.

Семен присвистнул.

— Далековато. — Согласился с ним Никанор.

— Боюсь, что за мальчиком ехать, еще дальше. — Обнадежил их Сидор.

— Так чего стоим? — Упрекнул домовой. — Бежим скорей. У нас всего три дня.

Братья помчались по коридору, пугая расслабившихся, и гоня перед собой тех, кто еще не вышел из состояния испуга.

Фойе встретило их ровным гудением толпы, безрезультатно бьющейся в стеклянные двери. С улицы, в телецентр, с таким же результатом, ломились многочисленные работники милиции, скорой помощи и пожарные расчеты. Тем, кто рвался на улицу, помогал страх чего-то неведомого, засевшего в дебрях павильонов и студий. Рвущихся в телецентр, поддерживала световая иллюминация мигалок, расположенных на крышах ведомственных авто.

Братья нашли Брыню, стоящего в стороне от всех, со скучающим видом.

— Все, Брыня. — Прошептал подбежавший Сидор. — Работа сделана, можно рвать когти.

— Кому? — Не понял витязь, и многозначительно посмотрел на охрану.

— Не кому, а куда. — Пояснил Никанор. — Семен, ломай двери.

Семен подошел вплотную к спинам толпы и произнес свое магическое слово. Двери рассыпались в стеклянную крошку, толпа вылетела на улицу, сминая милицию, пожарных и санитаров с носилками. Из тех, кто стремился попасть в телецентр, успеха добилась только ревущая сирена.

Есть одна странность у служб, занимающих в телефонной книге первые три строчки. Эти три службы, любят, когда их узнают издалека. Для этого они устанавливают на свой транспорт мигалки и сирены. Кто-то скажет, что все эти прибамбасы, устанавливаются только для того, чтобы быстрее приехать к месту происшествия. Скорее всего, эти кто-то сидят в высоких кабинетах и оторваны от жизни, потому что все остальные знают, что первые три службы, со скоростью не дружат. И вообще, сирены с мигалками предназначены для привлечения внимания, а не для увеличения скорости.

Можно понять пожарных. Приехав на пожар, они врубают звук на полную мощь, чтобы все слышали, что здесь беда. Особенности русского человека заключаются в том, что мы не бежим от беды. Наоборот! Услышав пожарную сирену, мы сбегаемся на пожар, как пчелы на мед. Причин много: погреться, людей посмотреть, себя показать, посочувствовать, позубоскалить, подлить масла. У пожарных тоже есть свои причины: показать себя героями, облить (от скуки) толпу из брандспойта, привлечь газетчиков и телевизионщиков, в случае неудачи, свалить всю вину на толпу.

Медицинских работников, с трудом, но тоже можно понять. На звук сирены, могут прибежать родственники больного и облегчить ритуал заполнения карты больного, а заодно и оплатят услуги. На звук сирены, могут приползти необнаруженные (например, ночью) больные. Из собравшейся толпы, можно кого-то уговорить стать донором, пообещать ему льготы, которые потом монетизировать. Из той же толпы, можно выбрать помощников таскать носилки.

Но вот кого невозможно понять, так это работников милиции. Когда-то давно, когда помощь органам внутренних дел, от граждан, поощрялась, тогда сирена оправдывала свое существование. Но в последнее время, когда добровольных дружинников, стали поголовно сажать за превышение самообороны, сирена уже не находит, среди масс, того отклика. Преступники, к великому удивлению милиции, не сдаются, заслышав сирену, а скрываются с места преступления. Эскортируя ответственное лицо, сирена, конечно, заглушает бранные слова в адрес лица, но она же и заглушает звук, пробиваемой обшивку автомобиля, пули. Секретарь, сидящий рядом, из-за воя сирены, не всегда может оценить: задремало ли лицо на время, или же оно уснуло навсегда. Остается только один вариант, для чего нужна сирена милиции: когда на звук сбегается приличная толпа, сотрудники МВД, начинают ее разгонять, это повышает их значимость, в их же глазах.

Когда толпа поменялась местами с ревущей сиреной, выплеснув из телецентра на площадь, друзья поспешили на выход. Их остановил слегка помятый, припадающий на правую ногу, лейтенант. Он козырнул, невнятно пробормотал свою фамилию и должность и, напрягая голосовые связки, крикнул:

— Где террористы?

— На пятом этаже, в буфете. — Не менее напрягаясь, ответил Никанор.

Лейтенант захромал к лестнице, на ходу доставая пистолет из кобуры.

— А там что, правда, террористы? — Спросил Сидор.

— А ты думаешь, кто у меня пачку денег спер? — Вопросом на вопрос ответил домовой.

Это было логично. Друзья, не мешкая, побежали искать свою печь.

— Это вы муравейник расшевелили? — Встретил их Иван.

— Вань, ты нас обижаешь. — Насупился Никанор. — Мы пальцем никого не тронули.

— А что же они такие возбужденные? — Не поверил Иван, ткнув пальцем в гудящую толпу.

— А может у них эта… корпоративная тусовка? — Заступился за троицу Диоген и отвернулся к трубе.

Иван долго смотрел на гнома, ковыряющего ногтем известку.

— С пожарными, с милицией, со скорой помощью? — Наконец выговорил он.

— Ну, а что? — Диоген посмотрел на здание телецентра. — Солидное учреждение. Празднуют с размахом.

Возразить было нечем. Иван подумал, решил, что гном, пожалуй, прав, и повернулся к Никанору.

— Узнали, где внук Вольфовича?

— Узнали, да не совсем. — Ответил за брата Сидор. — Внука Вольфовича спрятали в горах. Барсов туда летал. Снял на камеру и назад. Горы назвал Уральскими.

— Каменный пояс. — Удивился Брыня. — Далековато. Больше суток пылить придется.

— Знать бы точное место, а печь не подведет. — Возразил Иван.

— А вот на счет точности места, у нас облом. — Сидор остудил всех сразу. — Летать-то он летал, но куда — не знает. А Каменный пояс, это вам не гаражи в Москве. Они две дозаправки делали. Точное место знает пилот вертолета. Пилота зовут Юрий Боков. Служит в Чехове.

— Ну, так поехали в Чехов. — Рассудил Иван. — Ты план у него срисовал?

— Да. — Кивнул Сидор.

— Объяснишь печке, пусть внесет в навигатор. Ну, что? — Иван оглядел друзей. — По коням?

Брыня, Никанор и Семен стали залезать на печь, а Сидор побежал к топке, объяснять маршрут. Через некоторое время он вернулся и забрался к друзьям.

— Вань? — Сказал он, усаживаясь поудобнее. — У Барсова в голове две закавыки.

— Какие еще закавыки? — Пробурчал Иван.

— Да, хрен его знает? — Сидор развел руками. — Я понял так, что по земле, к схрону, нас кто-то не пропустит.

— Охрана там, что ли? — Заинтересовался витязь.

— Похоже, что да. — Кивнул Сидор. — Он сам не знает, что там. Просто он хотел прогуляться по долине, а его предупредили. Сказали, что могут нечаянно подстрелить, а им потом отвечать перед шефом.

— А вторая закавыка?

— А вторая закавыка, довольно-таки забавная. — Усмехнулся тюремный. — Там в горах, где мальчишку прячут, какое-то пьяное эхо.

— Ерунда! — Возразил Никанор. — Ты же видел, что он обкуренный был. Вот ты его глюк и срисовал.

— Нет, Никанор, — раздался голос Бояна. — Это не глюк. Был я в тех местах.

— Ты хочешь сказать, что пьяное эхо на самом деле существует? — Спросил домовой.

— Да. Существует. — Боян пожал плечами. — А что тебя так удивляет? Ты оглянись вокруг, друже Никанор! В какой стране мы живем! Мы живем в удивительной стране! Здесь все удивительное. Люди, звери, природа — все! Вон, — Боян показал пальцем на телевизионщиков. — Десять минут назад, они умирали от страха.

Все посмотрели на площадь. Толпа, выбежавшая из телецентра, разбилась на кучки, и что-то праздновала. То ли незапланированный выходной, то ли срыв рабочего дня. Откуда-то появились пластиковые столы со стульями, пиво с шампанским, бутерброды с сыром. Кто-то запустил петарду, около пожарной машины, чем сорвал бурю аплодисментов и жизнерадостного смеха.

— Ты посмотри, посмотри! — Продолжал Боян. — Ни одного психоаналитика. Скажи американцу, так не поверит. А скажи кому, что ты домовой? Умрут со смеху! Или, скажем, Брыня принимал участие в Ледовом побоище. Кипятком писать станут, ноги ошпарят. А ты говоришь, мол, пьяного эхо не бывает. Да я за свою жизнь, три раза пьяных ежиков видел. А это хлеще, чем эхо, будет. А потом! Это не какое-нибудь, германское эхо, а наше, русское. Это у них, если человек не пьет, то не пьет совсем. А у нас, непьющий, завсегда за Русь, соточку может пропустить. Как говорится: не пьянства ради, а здоровья для. Да и вообще, видит Бог, что мы не пьем, а лечимся. У нас даже лекарства на спирту. Кстати, детям очень нравится.

— Так то люди. — Возразил Никанор.

— Ну и что? — Парировал Боян. — Эхо тоже человек.

— Так ты видел это пьяное эхо? — Спросил Иван.

— Врать не буду. — Честно признался Боян. — Видеть не видел, но слышал и даже беседовал. Ох, и наглое эхо, я вам скажу! Я там, в одном месте… Ну, в общем, мне надо было слинять, так оно мне в вдогонку улюлюкать стало. Пришлось усыпить.

— Понятно. — Иван задумался. — Но в Чехов надо сгонять. Точного места мы не знаем.

— Там пещеры есть. — Намекнул Боян.

— Скорей всего, мальчишку держат в закрытой пещере. — Рассудил Иван. — Как мы ее узнаем?

— А это мое дело! — Выдвинулся Диоген. — Я, в горах, любую пустоту найду, и любой механизм открою.

— А что он не откроет, — подхватил Семен, — то я разломаю в пыль.

— Боян в ущелье был, а Барсов про долину помнит. — Сопротивлялся Иван. — Может это ущелье выхода в долину не имеет. Это эхо может по горам прыгать, а печь не умеет. Да и нам инструктор нужен.

— Я могу быть инструктором. — Предложил Брыня.

— Ты? — В один голос удивились друзья с печью.

— А что? — Брыня тоже удивился. — Мы, с Алексан Василичем, как-то Альпы перемахнули, аж французов напугали.

— Тогда сделаем так! — Иван сдался. — Едем в Чехов, а Боян будет запасным вариантом. Согласны?

Все кивнули головами в знак согласия.

— Тогда в путь-дорогу!

Ох, уж, эти дороги! На Руси, дороги имеют особый статус. И хоть они и занимают последнее место в списке Российских бед, но это не означает, что можно не обращать на них никакого внимания. Дело в том, что на Руси, в отличие от остального мира, всего две беды. Первое место прочно закрепилось за людьми, а дорогам досталось последнее место. Если с нашей Родины убрать людей и дороги, то это был бы Рай. Но мы имеем то, что имеем. Вот и приходится первой беде бороться со второй, а вторая беда отвечает первой полной взаимностью. Но оставим людей в покое. Им и так нелегко живется с нашими дорогами. Поговорим лучше о дорогах!

Самих по себе дорог, в нашей стране, вроде бы как бы и нет. Есть направления. Это все знают. Имеются ввиду все наши, коренные. Вроде бы вы едете по, так называемому, шоссе, в так называемое, место назначения. Рядом, на сиденье, атлас дорог, перед носом навигатор, на обочине указатель. Все как у людей, но стоит остановиться и спросить у прохожего, что вас, почему-то, гложет сомнение, то он подтвердит, что сомнение вас гложет не напрасно. Дело в том, что чтобы доехать туда, куда вам нужно, вы должны вернуться на полтора километра назад, а затем свернуть налево. И пока ваши брови ползут до верхнего предела, он объяснит вам, что если вы поедете по шоссе, то упретесь… А вот ассортимент того, во что можно уткнуться, не имеет границ. Здесь может быть и железнодорожный переезд, не открывающийся последние два месяца; аварийного состояния мост, разрушившийся четыре года назад; ремонт дороги, начатый еще при СССР; песчаный карьер, образовавшийся от деятельности дачников. Да мало ли во что можно упереться! Банальный план-перехват, может так упереть, что небо с овчинку покажется. Помните? Еще в старину, на камнях-указателях высекали надпись: "Прямо поедешь — сам пропадешь и коня потеряешь!".

Но стоит ли ругать наши дороги? Вот вопрос, который надо рассматривать со всех сторон, а не однобоко. Да! Наши дороги не подарок. Мало того, они с каждым годом становятся все хуже и хуже. Особенно поплохели, наши дороги, когда мы дорвались до демократии. Но господа! Давайте посмотрим на наши дороги, как на тренажер, который помогает нам приспособиться к нашей трудной и опасной жизни. Ведь всем известно, что жизнь, в нашей стране, самая опасная в мире. Таковы и наши дороги! Они для нас, как полоса препятствий для десантника. Чем больше мы в дороге, тем больше шансов остаться в живых, сойдя на обочину. И не имеет значения, водитель вы или пешеход. Все, в итоге, одинаково получают заряд бодрости на всю жизнь, побывав на дороге.

Вот смотрите, какая интересная вещь получается. Возьмем, к примеру, водителя. Стоит ему выехать на своей ласточке, как сразу, дорогу, начинают перебегать все, кому не лень. Ну, ровным счетом все, кто населяет нашу необъятную, прекрасную Родину. В городах это очень любят делать кошки, собаки, дети, старики и сотрудники ДПС. Причем самые опасные из всех городских перебежчиков, это сотрудники ДПС. Если все остальные, перебежав перед носом машины, убегают, то ДПСники, наоборот, стараются остановиться так, чтобы их слегка задели. Такая у них опасная работа. И не дай Бог, если вы ничего не нарушили! Сотрудник ДПС, как никто другой, знает, что невиновных нет в принципе, просто надо глубже копать. И если водитель еще чайник, то он может усугубить ситуацию. А опытный водитель, всегда имеет в правах сотню-другую рублей и дежурную фразу: "Виноват, командир. Извини".

Но городские перебежчики на этом не кончаются. Если одушевленных перебежчиков поблизости нет, то дорогу перебегают самые разнообразные предметы. Бывает так, что вдруг с места срывается обыкновенный столб или дерево, и несется наперерез, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение. А про ограды, углы и стены, даже не стоит вспоминать. Но если, вдруг, никто не желает перебегать дорогу, то жди неприятностей. Обычно они таяться за поворотом, иногда под большой лужей, а бывает и сразу за лежачим полицейским. Эти неприятности тоже, своего рода лежачие полицейские, но только вневедомственные. Вот из-за них, русские и любят быструю езду, а лучше низкий полет. На Руси, любому дураку известно, что чем больше скорость, тем меньше ям.

Вдобавок ко всему, среди автомобилистов стали ходить слухи, что лежачие полицейские скоро начнут брать взятки. Им не нравится неуважение к их персоне, которое выражается в нежелание тормозить перед ними. Они думают, что взятки поднимут их престиж.

Если вы едете по лесной дороге, то вам не намного легче. Конечно в лесу, не то, что в городе. В лесу и вид приятней и воздух чище. Но, не смотря на тишь да гладь, терять бдительность, все же не стоит. Если в городе перебегают дорогу не из озорства, а по необходимости или, тренируясь, то лесных обитателей, на дорогу гонит пустое любопытство. Согласитесь, интересно же посмотреть, кто там нарушает, своим ревом, лесной покой? И лезут из кустов и прямо под колеса, и скользкие; и колючие; и мохнатые; и рогатые; и клыкастые; и с корзинами; и с ружьями.

Кстати, о тех, кто с ружьями. Эти особи имеют весьма неадекватное поведение. С одной стороны, их экипировка доказывает, что они психически устойчивые и прошли все инстанции для получения разрешения на ношение. Но с другой стороны, особенности нашей охоты, настоятельно рекомендуют, выходить на тропу, в подогретом состоянии. А так, как те, которые с ружьями, сами по себе являются горячими хлопцами, то и подогреваются они до температуры плавления. А в таком состоянии, еще не известно, кем вы покажетесь в его горячем воображении. Для него не принципиально, что он охотится на вальдшнепов, и что ружье заряжено соответственно. Согласитесь, что если он завалит кабана зарядом, предназначенным для маленькой птички, то будет, что рассказать друзьям. Лучший вариант для вас — выпрыгнуть из машины в кусты и залечь, прикинувшись ветошью. Только сильно в образ не вживайтесь. Помните, что по лесу шастают муравьи.

Кстати о шастающих! Очень редко, но бывает, что на лесную дорогу выбегает человек в болотных сапогах и с удочками. Подвезите его, пожалуйста, до ближайшего города, и не глумитесь над ним, бедняга и так напуган.

Пешеходы тоже могут обрести большой жизненный опыт на наших дорогах. При переходе дороги, например, укрепляется сердечная мышца и ноги. Лужи на дорогах помогают развить способность выходить сухим из воды. Подземные переходы, которые как сыр в мышеловке, кричат о безопасности темного туннеля, развивают силу воли. Но больше всего навыков, пешеход получает, перебегая дорогу на красный свет. Здесь и периферийное зрение, и лавирование, и скорость мышления, и быстрота ног.

Про наши дороги можно говорить бесконечно. Их можно ругать, хвалить, жалеть, забросить, забыть. Но лучше приглядитесь к ним повнимательнее. Пригляделись? Видите? Неужели не замечаете? Это же бросается в глаза! Наши дороги — это наш брат близнец. Имеется ввиду наше общество. Мы похожи как две капли, а наш союз крепче двух сапогов. Даже трудно сказать, кто на кого больше похож: мы на дороги, или дороги на нас. Наши дороги, так же как и наше общество, поделены на слои. Общество четко разграничено (можно сказать, что очень резко разграничено) на пенсионеров и безработных, работающих и управленцев. Дороги тоже имеют свой статус. Они делятся на бездорожье, региональные дороги и федеральные или правительственные трассы. Даже финансирование у нас одинаково.

Пенсионеры и безработные, за свои былые трудовые годы (у кого они есть), получили прожиточный минимум. Работающие получают столько, сколько должны отдать государству, в виде налогов. Оставшиеся крохи бюджета, достаются управленцам. Конечно, на такие крохи трудно сводить концы с концами, потому и приходится брать взятки.

Так же обстоят дела и у дорог. Бездорожье получает прожиточный минимум. Этот минимум выглядит по-разному: это и строительный мусор, и опилки со стружками, и отслуживший свое асфальт, содранный при ремонте федеральной или правительственной трассы.

Региональные дороги ремонтируются там, где ездят региональные управленцы. Остальные крохи от дорожного налога идут на поддержку состояния федеральных или правительственных трасс. Конечно, на такие крохи трудно содержаться, потому и поднимается каждый год вопрос об увеличение дорожного налога.

И деятельность общества идентична деятельности дорог. Или наоборот — кому как нравится.

Пенсионеры и безработные резвятся по мелочи. Они собирают бутылки, шерстят помойки, выбивают субсидии, ходят пешком, чтобы сэкономить на автобусе. Бездорожье ломает телеги, велосипеды, сумки на колесиках, ноги и руки.

Рабочие ломают то, что грозит снизить их заработную плату; воруют то, что пригодится дома или можно продать; садятся на больничный, чтобы можно было подкалымить на другой работе; стараются брать наличными, чтобы убежать от налога. Региональные дороги собирают жатву в виде бамперов, дисков, рессор, автомобилей, человеческих жертв и штрафов за нарушение.

Управленцы, гипнотизируя своим лоском, творят с размахом. Они владеют контрольными пакетами. Они могут остановить все транспортное движение в стране. Могут отобрать приватизированную землю. Могут двадцать лет тянуть переговоры по вступлению. Могут придумать новый налог. Могут отменить льготы (здесь о малоимущих), начать войну или реформу, объявить траур, перенести праздники. Ограничить их в фантазии может только киллер или досрочные выборы.

Федеральные или правительственные трассы, так же гипнотизируют своим лоском. Заманивая, своим покрытием, в многокилометровые пробки, наивных водителей, они ломают все, что загнали между обочин. Здесь и график работ; и планы на ближайшие несколько часов; и надежды на скорую встречу. Калечатся судьбы, разрушаются семьи, срываются поставки. Впрочем, не все так уж и мрачно. Кое-что перепадает и водителям. От долгого ожидания в пробках, они зарабатывают гастрит, язву и геморрой.

Существует гипотеза, что русские такие смекалистые, только благодаря своим дорогам, а не системе образования, как считают на западе.

— А я вот, никак не пойму? — Сказал Брыня, напомнив всем о Родене.

— А чо тут непонятного? — Удивился Никанор. — Приезжаем в Чехов, находим часть, всем по ушам и берем карту полетов.

— Да я не о том. — Поморщился витязь. — Я вот, никак не пойму, почему грунтовые дороги крепче бетонных шоссе?

— А что им остается делать, если на ремонт грунтовых дорог, деньги не отпускаются. — Ответил Иван. — Кажись, приехали.

Друзья осмотрелись. Печь остановилась прямо напротив КПП. Иван осмотрел свою команду.

— С армией надо действовать дипломатично. — Изрек он, после некоторого раздумья. — Это вам не бандиты и телевизионщики. Да и не милиция. Это крепкие суровые парни, которым нечего терять. Их действия непредсказуемы, даже для них самих. Сегодня они могут заступиться за Южную Осетию, или захватить аэродром в центре Европы, а завтра все это наплевательски просрать какому-нибудь НАТО. Нужен такой же непредсказуемый парламентер. Как говорится: клин клином вышибают. Думаю, что все согласятся со мной, если я пошлю на переговоры Никанора.

— Я, тоже думаю, что Никанор, со своими тараканами, лучшая кандидатура. — Согласился Брыня.

Остальные, только согласно кивнули. Домовой, гордый от доверия, стал спускаться на землю. Он поправил ворот рубахи, смахнул пылинку с пиджака и уверенной походкой, тронулся к ступеням, ведущим к входу в КПП.

Не доходя до ступеней трех шагов, Никанор остановился и вынул из кармана бутылку водки. Пару минут прошло без изменений. Потом, в дверях пропускного пункта, появился невысокий, плотного телосложения, капитан с повязкой дежурного по части на рукаве. Он посмотрел по сторонам и, не найдя ничего, что могло бы помешать контакту, стал медленно спускаться по ступеням, не сводя с бутылки взгляда. Подойдя вплотную к Никанору, он снова посмотрел по сторонам и требовательно кашлянул.

Никанор медленно засунул бутылку капитану за ремень. Затем, так же медленно, вынул еще одну бутылку. Сунул за ремень. Еще бутылку. Сунул в руки. Еще бутылку…

— Посыльный! — Нарушил молчание капитан.

Подбежал худющий ефрейтор в замызганной форме.

— Еть… ить… — Высказался ефрейтор, увидев происходящее.

— Мать! — Закончил за него капитан. — Ну-ка, ущипни меня!

Ефрейтор, завороженный увиденным, ущипнул одной рукой капитана, а другой рукой себя. Оба вскрикнули.

— Дай попробовать! — Потребовал дежурный.

Ефрейтор открыл одну бутылку и поднес горлышко к губам капитана. Тот сделал пару глотков.

— Коробку! Живо! — Спохватился дежурный по части. — Две! Ящик по тревоге освободи!

Ефрейтор исчез вместе с початой бутылкой, но почти сразу появился, держа в руках две коробки. Рядом с ним стоял прапорщик и протягивал руки.

— Ты…! — Возмущению дежурного не было предела.

— Мои коробки! — Отрезал прапорщик.

Больше, разговаривать, им было некогда. Все их внимание сфокусировалось на появляющихся бутылках. Да и не только на бутылках. Чуть ли не каждое мгновение, из окружающего пространства, к появляющимся бутылкам, стали тянуться чьи-то незнакомые пальцы. Эти пальцы наглели на глазах, перехватывая добычу перед самым носом. Заняться расследованием, чтобы узнать, кому принадлежат эти наглые руки, значило остаться трезвым, голодным и нос без табака.

Никанор продолжал молчать, распихивая пузыри, сигареты и всевозможную закусь, по цепким мозолистым рукам, внося в суровые армейские будни, элемент праздника.

Военные, понимая всю важность и серьезность момента, тоже молчали, проявляя чудеса реакции. Им было глубоко наплевать на то, что заинтересовало бы любого ученого: откуда в кармане пиджака, такое богатство? Они были воспитаны в духе дисциплины и привыкли действовать по обстановке, а думать и задаваться вопросами — это удел гражданских. Их бы очень удовлетворило отсутствие дна у этого кармана, а что касается чуда, так армейская жизнь и так полна чудес.

— Это что такое!!! — За спиной Никанора раздался, хорошо поставленный, командный голос.

— Смирна!!! — Гаркнул домовой и, через левое плечо, развернулся к командному голосу лицом, держа в руках коробку отличного армянского коньяка, на которой стояли две трехлитровые банки с черной и красной икрой.

Недалеко от него стоял возмущенный генерал-майор, с буденовскими усами. Никанор, строевым шагом, подошел к генералу.

— Товарищ генерал-майор! — Громким голосом рапортовал домовой. — Гуманитарная помощь, по распоряжению Тутина, за отличные успехи в боевой, политической, строевой, тактической, физической, материальной… — На языке у Никанора вертелось: "личной и финансовой" и что-то о любовном фронте, но внутренний голос не советовал озвучивать.

Генерал махнул рукой. Никанор замолчал.

— Гуманитаришь, значит? — Спросил владелец буденовских усов.

— Так точно, товарищ генерал-майор!

— Значит, оценили все же, заметили вверенную мне… эту… — Генерал смотрел на коробку, и не мог вспомнить, что ему вверили.

— Так точно, товарищ генерал-майор. — Не унимался Никанор. — И оценили, и заметили. И эту вверенную, и ту, которую вверят.

Генералу, в тоне домового, послышалась угроза субординации. Он погрозил пальцем и сказал:

— А это…

— А орден за заслуги, — сбил его с мысли Никанор, — и очередное звание, вручат в Кремле!

Генерал улыбнулся, посмотрел на погон, примерив на глазок вторую звезду, и разгладил усы. Офицеры вытянулись по стойке смирно и пожирали его глазами. Он заметил сержанта, в дверях КПП.

— А ну, сынок! — Поманил генерал пальцем. — Ко мне! Бегом!

Сержант подбежал, на ходу придерживая, подозрительно оттопырившиеся карманы, камуфляжных брюк.

— Давай вот это все, в мою машину. — Генерал показал на коробку с банками. — И смотри у меня! Чтоб нежно донес. Это тебе не взрывчатка с гранатами.

Сержант принял у Никанора ценный груз и осторожно понес к машине генерала. Тот проследил за исполнением приказа и повернулся к домовому.

— Благодарю за службу, сынок.

— Служу России! — Проорал Никанор.

— Вольно. — Разрешил генерал.

— Вольно! — Передал Никанор.

Офицеры расслабились, отпихивая глазами генерала от своего кормильца. Тот собрался, было, уходить, но, что-то вспомнив, повернулся к домовому.

— Продолжайте выдачу гуманитарной помощи, согласно списка. — Пояснил он. — И побрейтесь, наконец, сколько можно повторять. А то ходишь, ну как связист, прости господи. Ты же…

Генерал потряс рукой, но так и не вспомнил: кем является Никанор, во вверенной ему этой. Решив, что и так много времени провел с подчиненными, он величаво дошел до машины, подождал, когда водитель откроет дверцу, тяжело забрался на сиденье и блаженно расслабился.

Когда машина командира скрылась за поворотом, начался галдеж. Офицеры и раньше догадывались, а теперь уже точно знали, что чуда никакого нет. Просто они где-то отличились и им, за это, перепало. Они стали требовать.

— По списку отпускай! — Кричали те, у кого фамилия начиналась на «А».

— Больше двух кило в руку не давать! — Требовали середняки алфавита.

— Выдавай по росту! — Орали высокие.

— По старшинству!

— Наряду без очереди!

— Заступающим в наряд, положен доппаек!

Кто-то включил сигнал боевой тревоги, и толпа стала напирать. Вся часть, в полном составе, кроме уехавшего командира, собралась перед КПП. Здесь был действующий наряд и заступающая смена; сидевшие на гауптвахте и лежащие в санчасти; находящиеся в увольнении и, даже, уехавшие в командировку и на тактические учения в запасный район.

— Сми-и-ирна! — Никанор тоже вклинился в общий хор. — Выдаю по списку!

Когда солдаты и офицеры замолчали, он вынул из кармана предупреждение налоговой полиции города Мухосранска, владельцу долины Емелину Ивану, и прочитал:

— Боков Юрий есть?

— Я! — Крикнул капитан, лет тридцати, с десантным ранцем в руках.

— А почему Боков? — Заорали с разных концов. — Тут Анисимов есть, Антонов.

— Потому что Авиация. — Объяснил Никанор и повернулся к печи. — Сидор! Иди, помоги!

Подбежал Сидор. Никанор показал глазами на Бокова.

— Рисуй, куда он девает свои карты. — Шепнул он брату, загружая ранец летчика.

Сидор покрутился вокруг Бокова, чем насторожил летчика до такой степени, что тот потребовал икру, словно был не простым капитаном, а целым генералом. Пришлось Никанору сунуть в ранец две банки кабачковой икры. Его брат уже куда-то пропал.

Следующими подошли два, уже тепленьких, лейтенанта. Они поставили перед домовым на землю ящик по тревоги, и потребовали пшеничной водки.

Майор, с картонной коробкой, потребовал заменить Питерский беломор на сигары "Ромео и Джульетта", а буханку хлеба на сало с чесноком.

Когда очередь дошла до солдат, Никанор стал закипать. На его счастье появился Сидор, с улыбкой до ушей, и подмигивающий обоими глазами. Домовой вынул из кармана, одну за другой, семь четвертей самогона, и крикнул:

— О-о-обе-е-ед!

И пока никто не спохватился, они с братом запрыгнули на печь, уже стоявшую под парами, и скрылись в неизвестном направлении.

Это неизвестное направление, называлось тихой поляной, в запущенном лесничеством и муравьями, лесу, недалеко от города Чехова.

Призыв Никанора к обеду, понравился всем его друзьям. Глядя на щедрость, которую проявлял их парламентер перед КПП войсковой части, у них подсохли горлышки (у некоторых горла), заурчали желудки, и засосало, в основном, под ложечкой. Правда было опасение, что замочить, успокоить и насытить, после полета Никаноровой души, будет нечем. Но домовой успокоил их, сказав, что делал ревизию в своей кладовочке, и выдавал только те продукты, у которых срок хранения заканчивался через два дня. Брыня хотел, было, стукнуть Никанору по ушам, чтобы не травил защитников отечества, но, подумав, решил, что в армии, даже неприкосновенный запас, съедается к вечеру, а два дня хранится только государственная тайна.

Никанор тоже проголодался, может быть даже больше, чем все остальные. Он, не переставая давать объяснения, завалил полянку провизией, напитками, десертом и зубочистками.

Брыня поднял стакан и обвел всех взглядом.

— Я хочу поднять свой бокал за нашего Никанора. Думаю, что никто не станет спорить, что если бы не он, то нам, было бы тяжеловато, договорится с военными. Даже мне, старому рубаке, не пришло в голову ничего, кроме силовой акции. Никанор проявил себя талантливым и дальновидным политиком. — Он поднял стакан еще выше, глядя на домового. — За тебя, друже! Горжусь!

Все потянулись стаканами к Никанору. Тот, смущаясь, чокнулся с каждым в отдельности. Выпили.

— Стоп! — Крикнул Никанор, остановив руки друзей, потянувшихся за закуской. — Давайте сразу выпьем и за моего братишку, Сидора. — Он сделал жест Брыне, чтобы тот наливал. — Я создал условия, а он завершил дело.

Все искренне согласились. Чокнулись, выпили, захрустели.

— Слушай, Никанор! — Диоген тыкал одноразовой вилкой в банку с бычками в томате. — А как тебе в голову, пришла такая бескровная идея?

— Есть три истины, которые известны всему миру. — Гордо ответил Никанор, прожевав. — Первая: русские не сдаются, потому что не желают жить по-другому. Очень хорошо, эта истина известна в Израиле. Там, раньше, все говорили на иврите. Ну, в крайнем случае, на идиш. А когда туда запустили русских евреев, то весь Израиль стал поговаривать по-русски. Даже ортодоксы с пейсатыми. Там сейчас, русских евреев, евреями не называют. Они теперь все русские. Сами, местных всех зовут евреями и рассказывают про них анекдоты.

— А я слышал, — поделился знаниями Боян. — Что в Германии такая же петрушка.

— А мне говорили, — поддержал разговор Диоген. — Что когда русские поселились в Гарлеме, то негры оттуда исчезли.

— Жена, что ли, говорила? — Спросил Брыня.

— А ты откуда знаешь? — Растерялся гном.

— Не знаю, как в Гарлеме, — ответил Никанор, — я там не был.

— А в Израиле был? — Удивился Иван.

— И в Израиле не был. — Честно признался домовой. — Но переписывался по интернету с одним домовым, которого по пьяни, нечаянно, увезли в Израиль. Ему там понравилось, он и остался на ПМЖ. А что? Тепло, фрукты, море. Среди местных в авторитете, потому что чуть что, сразу в глаз. На девятое мая, ему все подарки несут, потому что думают, что это он фашистов победил. А у него просто поговорка такая: "Гитлер капут!".

— Говорят, что русских за рубежом, сразу видно. — Вставил Брыня. — Меня в Австрии сразу увидели.

— Вот я и говорю. — Продолжил Никанор. — Не желает русский народ, жить иначе. Где бы он ни был, он в интерьер местности, свой колорит вплетает. Вот, Диоген, про Гарлем сказал. А может, правду сказал? Логически, негры не могут выдержать соседства русских. Там ведь, как? Там каждый платит за себя. А если русский захотел угостить? Он же, не позволит, чтобы каждый платил за себя. Ему ведь, по фигу, кто ты: черножо, бледноли, красноко или узкогла. Он угощает, согласно широте души. Чтобы все было по полной программе: здравницы, общение, мордобой и братание. Представляете? Негр утром просыпается, морда сплошной синяк, во рту как коты территорию пометили, башка трещит, жить не хочется. Где был? У русских пиво пил. Поневоле бросишь насиженное место.

— Да-а-а. — Согласился Брыня. — Хорошо там, где НАС нет.

— Теперь представляете? — Никанор щелкнул языком. — Что было бы, если бы я попер на военных силой? Во-о-о! Силовая акция вела к провалу миссии.

— Предлагаю выпить! — Подытожил Брыня.

Чокнулись, выпили, захрустели.

— А вторая истина гласит: русских не купишь, потому что они сами все продадут. — Продолжил свое объяснение Никанор, когда доел пареную репу. — Значит подкуп, с последующим требованием товара, отпадает. За это можно и в глаз получить. Это похоже на кредит, когда берешь чужие и на время, а отдаешь свои и навсегда, да еще с процентами. Больше всего нам подходит халява. Халяву, в нашей стране, любят все. Халява похожа на мечту, потому что берешь чужое и навсегда. Россия, даже, из-за халявы, чуть коммунизм не построила, в отдельно взятой стране. Единственное, чем может грозить халява, так это тем, что может отравить жизнь. Но! — Никанор поднял вверх палец. — Тут мы имеем третью истину: русских не отравишь, потому что так травить, как травят себя сами русские, никто не научился. Вот на этом и надо ставить дипломатию с армейским контингентом.

— Предлагаю выпить! — Брыня всем налил.

Чокнулись, выпили, захрустели.

— Я, когда к КПП шел, сразу тему просек. — Домовой облизал пальцы. — А что? Снабжение хреновое. Зарплата маленькая. Быт поганый. Жизнь сволочная. А жизнь, между прочим, состоит из маленьких радостей. А какая в армии радость? Тем более у солдат. Ну, я и решил, мол, порадую воинов, а то кинут в горячую точку, нечего будет вспомнить перед боем. Обидно до соплей. Слова, думаю, не скажу, чтобы сразу поняли, что халява приехала. Ну, они и почувствовали халяву. Даже генерал примчался.

— Предлагаю выпить!

Чокнулись, выпили, захрустели.

— Правильно говоришь, братуха. — Поддержал разговор Сидор. — Я когда этого Бокова просканировал, сразу понял, что он нормальный парень. Использовали его в темную. Шефа он не знает. Про мальчика не ведает. Получил задание слетать, ну, и слетал. Карту сдал в секретку. Даже входящий номер запомнил. Я в секретку забежал, а там никого. Все под твою раздачу попали. Умора! В штабе ни души. Даже оперативный дежурный слинял. У селектора провод вырвал и сбег. Ну, я по журналу регистрации и нашел эту карту. Вот она родная!

Сидор вынул из-под майки, сложенную гармошкой, карту полетов. Все дружно зааплодировали.

— Предлагаю выпить стоя!

Чокнулись, выпили, закусывать уже не хотелось, так что просто занюхали. Карту развернули на траве и стали изучать.

— Ну, все ясно! — Произнес, через полчаса, Иван. — Кружочек охватывает часть горы, предполагаю, что это три склона, и долину. В долину можно выйти через это ущелье. — Он провел пальцем по карте, указывая ущелье. — Не знаю, как на счет пьяного эхо, но до ущелья, наша печь, точно проедет. А там по обстоятельствам. Думаю, что дело движется к концу. Хорошо, что шефа усыпили. Вдруг буча поднимется? Будут звонить для указаний, а на том конце тишина. Ну и охрана притихнет. Не будут же они проявлять инициативу. А почему? — Иван оглядел всех.

— Потому что инициатива наказуема! — Грянул хор.

— Пра-а-авильно! — Согласился Иван. — Поэтому, предлагаю на посошок.

Чокнулись, выпили, занюхали.

Сколько себя помнила Русь, столько она и воевала. На Руси воевало все, что имеет хотя бы маломальское объяснение. Война ведется постоянно, с редкими перерывами на официальную, или народную, войну. Борется природа, борются понятия, борется время. Борьба идет мысленная, соседская, межведомственная, глобальная. Воюют интересы, приоритеты, законы, права, сбыт, спрос, инстинкты и рефлексы. Воюют крестьяне, рабочие, интеллигенция и даже (кто бы мог подумать!) военные. Воюют дети и старики, мужчины и женщины, геи и лесбиянки.

Слабые попытки урезонить Русь тем, что у нас самая низкая продолжительность жизни, вызывает усмешку. Любому дураку известно, что на войне долго не живут. Конечно, хочется пожить подольше, но долго воевать — это так утомительно. Зато россияне не умирают в койке, как голландцы, а погибают в бою, как герои! Поэтому и не прекращается война ни на мгновение. Поэтому и жалеют у нас потерпевших, особенно упавших с моста. А как же его не жалеть? Если не жалеть врага, то не с кем будет воевать. А если не с кем воевать, то придется умирать долгой и позорной смертью. И потом — жалость унижает, а униженный враг ожесточается. И сладостно стонет народ, под пятой униженного, но ожесточенного правителя. И горькие слезы фронтового счастья, омывают незаживающие раны, наполняя души измотанных бойцов верой в таинственную победу.

Умение воевать со временем стало наследственностью. Русь воевала во всех измерениях и на всех фронтах одновременно. Воевала с легкостью, с улыбкой, с ленцой, шутя. Воинское искусство оттачивалось ежесекундно. Войны вспыхивали постоянно и всюду. Воевали в постели, за столом, в магазине, на работе, на отдыхе и на заднем сиденье.

Крестьяне боролись с урожаем, а урожай с хранением. Генетики воевали с иммунной системой, а иммунная система воевала с рвотой, поносом, питьевой водой и гриппом всех зоологических видов.

Медицина принимала беспрецедентные меры против здоровья, а здоровье отбивало все атаки, сидя в алкоголе-никотино-сухомяткиных замках.

Фирмы однодневки еле справлялись с потоком будущих обманутых вкладчиков, а уже обманутые вкладчики вели массированные атаки на прокуратуру.

Незаконные формирования, по трое, на четвереньках, вели смертный бой с зеленым змеем.

Пенсионные фонды воюют с пенсионерами. Газовики, нефтяники и шахтеры, безжалостно уничтожают земные недра. Потребители противостоят производителям. Депутаты сражаются с избирателями. Промышленность травит города, а города оккупируют деревню. Биржи труда ненавидят безработных. Экономический кризис с легкостью отбивает все потуги антикризисных мероприятий. Фактическая инфляция не желает плясать под дудку прогнозируемой. Количество бьется с качеством. Сантехники несут огромные потери от сливных бачков. Люди гибнут за металл. Минздрав предупреждает. Демография грозится взорвать всю страну.

За всем этим, зорко следит правительство во главе с президентом, держа все под контролем. Это высшая каста бойцов. Они воюют красиво, с изяществом. Некоторые из них, даже освоили азы дзюдо.

— А я вот, никак не пойму? — Брыня уперся правым локтем в левое колено, а подбородком в кулак.

— А чо тут непонятного? — Удивился Никанор. — Находим пьяное эхо, всем по шее, а мальца на печку.

— Да я не о том. — Вздохнул витязь. — Я вот, никак не пойму, почему колорадский жук на родине не хочет жить?

— У нас картошка вкуснее и люди добрее. — Ответил Иван. — Ты лучше посмотри: красотища-то, какая!

Печь остановилась, чтобы посмотреть. А посмотреть, действительно, было на что. Перед ними, на сколько хватало глаз, простирался горный массив. Не с острыми, заснеженными пиками, как хрупкая готика, а с мощной, покатой, мускулистой поверхностью. Высоченные ели и сосны, покрывавшие склоны, казались пушком на руках подростка, и при всем своем желание, не могли скрыть силищу, рвущуюся из горных недр. Трещины и завалы, словно рубцы на теле воина, говорили о большом жизненном опыте. Создавалось впечатление, что вот сейчас, богатырь проснется, встанет на ноги, кликнет своего боевого коня и поскачет наводить порядок на родной земле.

— Святогор. — С благоговейным почтением прошептал Брыня. — Учитель.

Он вскочил на ноги, чуть не смахнув с печи всех, раскинул руки и заорал во всю мощь:

— Э-ге-ге-гей!!!

— Охренел, чо ль? — Испуганно, шарахнулось по хребту эхо.

Брыня растеряно оглядел друзей. Ответом ему, были не менее растерянные лица.

— Я, чой-то не понял? — Спросил он, глядя на красотищу.

— Да пошел, ты! — Эхо и не собиралось ему, что-то объяснять.

От шума проснулся Боян. Он потянулся, одновременно зевая, потом его передернуло, словно от холода и в его глазах появился интерес.

— Чо, орем? — Поинтересовался Боян, почесывая грудь.

— Да вот. — Диоген показал в даль. — Кто-то на Брынину грубость нарывается.

Боян посмотрел на горы, потом сложил ладони рупором и гаркнул:

— Кто тут нарывается?

— Шесть идиотов и один старый пердун с дудкой. — Ответило эхо.

— Тебя тоже сосчитали. — Заметил гном.

Боян улыбнулся. Он спрыгнул с печи, прошел немного вперед и, вытянув руку, указал пальцем в сторону гор.

— Вот оно, ущелье. — Крикнул он друзьям. — А озорует пьяное эхо.

— На свои пью! — Огрызнулось эхо.

— Так мы приехали, что ли? — Не понял Брыня.

— Да, приехали. — Подтвердил Боян. — Я вспомнил эти места и этого шалопая. Вон, там, ущелье. Можем сразу идти, а лучше перекусить. Конечно, на полный желудок тяжелее идти, но с другой стороны, ущелье длинное и узкое, места для привала не будет. Так что решайте сами.

Решили сначала перекусить. Слезли с печи, накрыли полянку. Никанор отнес угощение к кустам.

— Пусть Берегиня с местными обитателями полакомятся. — Объяснил он друзьям.

Никто возражать не стал. Все уселись в кружок и стали основательно подкрепляться. Боян стал рассказывать об особенностях ущелья, сверяясь с картой, которая лежала рядом на траве. Выходило так, что, идя по ущелью, можно придти в точку назначения. Там, конечно, придется действовать по обстоятельствам, но это никого не пугало. Тем более, что все их расследование, складывалось исключительно из обстоятельств. Боян счел нужным предупредить, что, пройдя половину ущелья, они столкнутся с какой-то опасностью. С какой? Он не знает, потому что, посещая последний раз ущелье, позорно бежал, когда услышал грозный рев, доносящийся из пещеры, расположенной ровно посередине ущелья. Услышав об опасности, Брыня перестал жевать и весь обратился в слух, но когда Боян дошел до рева и сбежал, витязь произнес, что-то об ушах, и вернулся к прерванному занятию.

— Простите великодушно. — Раздалось над их головой. — А вы, не могли бы, подкинуть вверх вон ту бутылочку с завертывающейся крышечкой?

— А что мы с этого будем иметь? — По-деловому рассудил Сидор.

— А я вам спою. — Предложило эхо. — А старый хрен мне сыграет на своей дудке.

— Чем я тебе не угодил? — Спросил Боян. — Смотри! Договоришься! Вот возьму, да усыплю.

— Вот этим и не угодил. — Обиженно ответило эхо. — Прошлый раз усыпил, так я неделю проспало. Знаешь, сколько сюда туристов набежало? Еле повыгонял, аж в горле пересохло. Ну, подкиньте бутылочку. А?

— А что, у эхо есть горло? — Удивился Диоген.

— А чем я, по-твоему, издаю звуки? — Съязвило эхо. — Как ты, задницей, что ли?

Диоген приготовился достойно ответить, но Брыня его остановил.

— Ты лучше скажи мне, — Обратился он к эхо. — Ты, здесь, в округе, все знаешь?

— Ха! — Возмутилось эхо. — Да я здесь в такие места забираюсь, куда эти, с винтовками, даже не мечтают.

— Кто эти, и с какими винтовками? — Насторожился витязь.

— Хм! — Хмыкнуло эхо, и имитировала глотающий звук.

Брыня подкинул вверх бутылку водки. Она исчезла на глазах, а немного погодя, послышалось бульканье. Бульканье завершилось облегченным выдохом. Друзья ждали, и эхо, тоже чего-то ждало.

— Ну? — Не выдержал витязь. — Я жду ответа.

— А. — Вспомнило эхо. — Ну, там, где ущелье переходит в долину, там полно вооруженных людей. У них постоянно дежурят четыре снайпера, на склонах гор.

— А что там делают вооруженные люди?

— Хм!

Брыня подкинул вторую бутылку. Эхо булькнуло с выдохом.

— А я откуда знаю? — Ответило оно. — Они мне не докладывают. Может, стерегут чего-то.

— А чего стерегут?

— Почем мне знать? — Хмыкнуло эхо. — Может долину, может железяку за ними, может мальчишек в горе.

— Каких мальчишек? — Насторожился витязь.

— Хм!

Брыня подкинул бутылку.

— Вчера видело, как двух мальчишек выводили на прогулку. — Почему-то шепотом, ответило эхо. — Один вырвался и побежал. Его поймали и увели в гору. Ну, я и подумало, что мальчишки являются пленниками.

Брыня подкинул бутылку.

— Держи премию за хорошие вести. — Объяснил он свой поступок.

— Значит мальчишки в конце этого ущелья. — Задумчиво произнес Иван. — Это хорошо. Нам вооруженных людей пройти, и мы в дамках.

— Щас! Ик! — Довольное эхо подало свой голос. — Хрен тебе! Ик!

— В каком смысле? — Не понял Иван.

— В продовольственном. Ик! Э-э-эх! — Счастливое эхо промчалось по горам.

— Эй? Куда? — Крикнул Брыня.

— Да здесь я, дедуля. — Раздалось над ухом. — Не боись. Ик!

— Ты на что намекнуло? — Спросил витязь.

— Тебе, как другу, скажу. — Бутылка, стоящая рядом с Брыней, пропала. — Там, в долине, за охраной, половину территории охраняет железяка. Когда включается тревога, эта железяка начинает создавать привидения.

— Какие? — Брыня не вникал.

— Такие, ик! Здоровенные обезьяны, со здоровенными дубинами. Ик!

Все засмеялись. Никанор, Семен и Сидор, поведали эхо, что они сами привидения, а зараза к заразе не пристает. Услышав их, хихикнул даже Диоген.

— Ну-ну! — Многообещающе отозвалось эхо. — Флаг вам в руки. Ик! И семь килей под футом.

— Наоборот. — Поправил Диоген.

— Можно и наоборот. — Не стало спорить эхо. — Ик! Семь килей вам в руки, и флаг под футом.

— Закусывать надо! — Посоветовал Диоген, и у него из рук, сразу пропал бутерброд с котлетой.

— Самое главное мы выяснили. — Подытожил Иван. — Мы у цели. Давайте основательно подкрепимся и в путь.

Друзья молча согласились и заработали челюстями. Минут десять прошло в тишине. Эхо тоже закусывало. Это было видно, по периодически пропадающей провизии, особенно из рук гнома и Бояна.

Когда друзья насытились, Никанор прибрал остатки и отнес угощение к кустам.

— Пусть зверюшки полакомятся. — Объяснил он.

Возражать никто не стал. Диоген подогнал печь к входу в ущелье, чтобы на обратном пути, не утруждать, лишний раз, ноги. Еще раз осмотрелись кругом, установили, кто за кем идет, и как будет действовать, и тронулись в путь.

Ущелье действительно, как предупреждал Боян, было очень длинным и очень узким. Хорошо, что они оставили печь перед входом в ущелье, а то, пришлось бы возвращаться, потому что здесь не только русская печь не продерется, но и голландка не пройдет. За два часа, они прошли только треть пути, как сказал Боян. Даже успели привыкнуть к эхо, которое, поначалу, доставало их своим оригинальным отголоском. А чтобы его не провоцировать, старались не издавать шума. Правда, это удавалось только первые полтора часа. Потом Диоген стал сдавать. Он запыхтел, начал шаркать ногами, чем вызвал неудовольствие эхо, а последние десять минут, заметно отстал от основной группы.

— Что ты так шаркаешь? — Никанор повернулся к, отставшему от группы, Диогену. — Все эхо распугаешь.

"Твою мать!" — Откликнулось эхо.

— Сандалии жмут. — Пожаловался гном.

"Мать их!" — Подтвердило эхо.

— Надо было кроссовки одеть, а не выпендриваться.

"Едрёныть!" — Понеслось по горам.

— Да я не выпендривался. — Диоген вздохнул. — Это жена мне подсуропила. Говорит: "В такую великую столицу едешь! Оденься поприличнее. Я тебе модельные плетенки приобрела". Ну и всучила эти сандалии, а они мне малы.

"Мать их!"

— Сказал бы ей, что малы.

"Мать ее!"

— Сказал, а что толку. — Диоген в сердцах махнул рукой. — Она говорит: "Чем теснее обувь, тем благороднее поступь! Не оденешь — закачу скандал!"

"Ни хрена себе!" — Обалдело эхо.

— Это аргумент! — Согласился Никанор, не обращая внимания на горные отголоски. — А ты сними их, тебе легче будет.

"Не хрен делать!" — Согласилось эхо.

— Носки раздеру о камни, а за носки, она меня убьет.

"Ох, мать твою!" — Изумилось эхо.

— Заботится она о тебе. — Посочувствовал домовой. — Значит любит.

"Твою мать!"

— Еще как любит! Души во мне не чает! — Похвастал Диоген.

"Ну, загнул!" — Хохотнуло эхо.

— Это она тебе сама сказала? — Спросил Семен.

"?" — Насторожилось эхо.

— Не говорила. — Ответил гном. — Она редко говорит. Она, в основном, орет и визжит. А как она меня лупит! — Он закатил глаза и зацокал языком. — Бывает ногами, и бывает по животу.

"О, Ё-о-о!" — Ужаснулось эхо.

— Ну, если бьет, значит точно, любит. — Подытожил Никанор.

"А хрен ли!" — Поскакало по горам эхо.

Все затихли, завидуя Диогену, только модельные плетенки шаркали, приглашая эхо к диалогу. Правда, длинного диалога не получилось. На все приколы эхо, плетенки отвечали нудно, буднично и однообразно. Никакой инициативы или полета мысли у модельной обуви не наблюдалось. Наконец эхо не выдержало такого издевательства и со злорадством заметило:

— Кстати! Не мешало бы помянуть обувку вашего гнома.

— В каком смысле? — Не прекращая движения, спросил Брыня.

— В заупокойном. — Хихикнуло эхо.

— Не понял? — Витязь остановился, потому что действительно не понял.

Все, по очереди ткнулись в него, и тоже остановились, задрав вверх лица.

— А чего, тут, непонятного? — Эхо тоже остановилось. — Через двести метров, вашему гному, ноги откусят. Можете спросить своего дудочника.

Друзья посмотрели на Бояна. Тот, как-то сразу посерел лицом и кивнул, подтверждая то, что сказало эхо.

— А почему, только гному, ноги откусят? — Брыня хотел докопаться до истины.

— Потому что он идет последний. — Объяснило эхо. — Первых сожрут, а на гноме аппетит испортится.

Диоген, по своей врожденной привычке, хотел, было возмутиться намеку эхо, что он, якобы, не вкусный, но его опередил Никанор.

— Это почему же, на Диогене, аппетит испортится? — Потребовал он ответа. — Он, у нас, очень даже аппетитный.

— Не верю!!! — Голосом Станиславского, ответило эхо. — Хорошая еда, не шаркает, как старая, костлявая кляча.

— А ну, цыц! — Рявкнул Брыня. — А то всем, сейчас, по ушам.

— Да. — Всхлипнуло эхо. — Меня обидеть дело не хитрое. Любой поэт знает, что эхо пугливое. Я вот посмотрю, что ты, через двести метров, про уши скажешь.

— А что там, через двести метров? — Спросил витязь.

— А я почем знаю? — Искренне ответило эхо. — Пещера там. Рычит кто-то. Я туда не суюсь. Там глухо, как в психиатрическом изоляторе. Даже шагов не слышно. Но если судить по рыку, то зверюга знатный.

Боян кивнул головой.

— Да! — Вспомнило эхо. — По ночам, этот тип летает.

— Только этого нам и не хватало, — намекнул Никанор, — чтобы этот проглот еще и летал.

— Тихо, говорю! — Осадил Брыня. — Значит, летает? И ты не рассмотрело, кто летает?

— Ну, ты дед, ва-а-аще! — Возмутилось эхо. — Я, что, тебе, дальнорукий? Я в близь-то, ни хрена не вижу. Я, все больше по слуху и на ощупь. А он по ночам летает. Надоел, гад. Крыльями хлопает, а я боюсь ответить.

— А тебе-то чего бояться? — Хмыкнул Никанор. — Ты же эхо.

— Да знаю, что эхо, а все равно страшно. — Оно перешло на едва слышимый шепот. — А вдруг, это чудище, эхами питается? Что-то ему надо жрать? Туристы сюда редко забираются.

— Хорош базарить! — Брыне надоело. — Значит так. Я иду первый, а вы все, через сто метров за мной.

Он не стал дожидаться ответа и пошел вперед. Все остальные, включая эхо, стали считать Брынины шаги. Спорить с витязем, перед битвой, не решился даже Никанор. У каждого в голове сидела только одна загадка: "Рычит и летает, но не колибри?". Отсчитав сто Брыниных шагов, друзья сбились в кучу, чтобы в случае чего, зверюга подавилась, и мелкими, но твердыми шажками, двинулись за вожаком.

Брыня подошел к входу в пещеру. В глубине пещеры была такая темнотища, что любой афро-американец позавидовал бы.

Когда в инструкции, для пользования электрической лампочкой, пишут, что ее нельзя засовывать в рот, весь мир принимает это, как аксиому. Русскому надо проверить и, если удастся, то опровергнуть. Даже, когда хирург, вынет у него изо рта эту лампочку, чуть не разорвав до ушей щеки, он сомневается, что лампочка не вынимается.

Когда на скамейке висит табличка с предупреждением, что она покрашена, только русский отваживается сесть на нее, или, в крайнем случае, провести по скамейке пальцем.

Когда осиное гнездо гудит, только русский ударяет по нему палкой, чтобы увидеть нарушителей спокойствия.

Только русский проверяет величину злости собаки во дворе; кормит зверей, когда запрещено это делать; заходит, где посторонним вход воспрещен; пьет все, что горит.

Брыня был русским человеком. А что делает русский человек, когда ему говорят, что из этой пещеры кто-то выскочит и его сожрет? Правильно! Он немного подождет и, не дождавшись, кинет в темноту пещеры камень. Что витязь и сделал, предварительно засучив рукава, чтобы не мешали.

Из пещеры раздался недовольный предупредительный рев. Брынины друзья, которые тоже считали себя русскими, ускорили шаги, чтобы не прозевать того, кому Диоген испортит аппетит.

Рев не прекращался, а наоборот, усилился.

— Выходи, вражина, и покажи свои уши!!! — Рев Брыни, пожалуй, был посильнее хозяина пещеры.

Тот тоже заметил это. Рев прекратился. На смену ему пришла дрожь земли. В пещерной темноте ничего не было видно. Оставалось только гадать о том, что там происходит. Или там кто-то пляшет, или бегает, или трясется от испуга. Даже эхо, превозмогая страх, подобралось поближе.

— Ну, что он там тянет? — Шепнуло оно. — Скорей бы уж показывал свои уши. Мочи нет ждать.

Дрожь земли усилилась. Послышался отдаленный топот. Кто-то увесистый, несся на встречу любознательным друзьям. Все, с огромным нетерпением, ожидали развязки, изредка поглядывая на вставшего, на носочки, чтобы лучше видеть, гнома. Их нетерпение проникло в пещеру и, похоже, насторожило того, кто только что рычал и рвался на выход. Топот стих и только редкий треск под чьими-то ногами, то ли устилавших пол пещеры веток, то ли костей, то ли камней, указывал на то, что к выходу кто-то крадется. Вскоре, в темноте пещеры, в самом центре, показалось расплывчатое темное пятно. Стало ясно, что развязка близка к финалу. Друзья придвинулись поближе к выходу из пещеры, чтобы покончить с неизвестностью раз и навсегда.

Пятно остановилось. Брыня вглядывался в темноту, гадая над тем, что остановило монстра. Может, он испугался, а может, выбирает, с кого начать свое пиршество?

— Ну, долго тебя Диоген ждать будет? — Крикнуло эхо.

Пятно молчало и стояло на месте.

— Щас я сам приду! — Крикнул Брыня, теряя терпение.

— Добры-ыня-я!!! — Теплый, радостный крик, вылетел из пещеры и толкнул друзей.

Брыня вытянул шею, приставил ладонь козырьком, и, даже прищурился, чтобы лучше рассмотреть того, кто находился в пещере и приветствовал его. Дрожь земли восстановилась, пятно рвануло на выход. Наступал момент истины.

Когда из темноты выплыли три головы на длинных шеях, Брыня улыбнулся в тридцать два зуба, раскинул руки и помчался на встречу с неведомым, вопя во всю глотку:

— Горы-ыны-ыч!!! Тво-ою-ю ма-а-ать!!!

Они встретились на границе света и тьмы, столкнувшись так, что Брынины друзья попадали наземь, а с ближайших елей посыпались шишки, короеды и белки. Эхо подкралось к валяющимся на земле друзьям и зловеще зашептало:

— Чо разлеглись как на Мурманском взморье? Делаем ноги, пока оно вашего клоуна гложет!

Из пещеры доносились редкие хлопки, то по спине, то по чешуе. Диоген, лежавший на спине и дрыгавший ногами, как майский жук, перевернулся на живот, вскочил на ноги, подтянул трусы и понесся во внутрь пещеры.

— У-убью-ю! — Заорал он, скрывшись с глаз.

Оставшиеся поднялись с земли и последовали примеру, проявившего героизм гнома, но тут же снова попадали, сбитые вылетевшим из пещеры Диогеном.

— Ну, что там? — Спросил Никанор, придавленный к камням очумелым гномом.

— Жрут друг друга. — Ответил Диоген, барахтаясь на домовом.

— Что ж ты не помог? — Спросило эхо.

— Я только хотел одну голову открутить, — оправдывался Диоген, поправляя трусы, — а мне как врезали хвостом.

— Откуда у Брыни хвост? — В один голос удивились друзья.

— Не знаю? — Задумался гном. — Вообще-то, у него и голова одна. — Вдруг Диогена осенило. Он округлил глаза и испугано прошептал: — Там еще кто-то есть.

— А мне вот, очень интересно? — Эхо прозвучало со всех сторон. — У вас все такие придурки, или через одного?

— Такие? — Спросил Никанор, показывая пальцем на Гнома. — Только один.

Диоген, не обращая никакого внимания на то, что разговор идет о нем, поднял с земли камень и запустил его в пещеру.

— Мать твою! — Послышался Брынин голос, полный немого укора.

Из пещеры вышел витязь, обнимающий одной рукой здоровенную чешуйчатую трехголовую змеюку, а другой рукой зажимая глаз. Змеюка вышагивала рядом с Брыней, растопырив свои перепончатые крылья и положив две головы на плечи русского богатыря. Когтистые лапы обнимали Брыню, а правая голова следила по сторонам за возможной опасностью. Друзья невольно подались в разные стороны.

— Вы куда? — Крикнул Брыня. — Это мой друг, Горыныч! Добрейшей души дракон. Познакомьтесь с ним.

Друзья опасливо подошли к дракону и стали знакомиться. Горыныч галантно кланялся, а каждая его голова, считала своим долгом, сделать комплимент. Эхо смогло вклиниться в Брынины друзья так, что никто ничего не заметил. Когда церемония знакомства закончилась, Горыныч с Брыней снова крепко обнялись.

— Сколько же мы не виделись с тобой, Горыныч? — Брыня по-дружески шарахнул по чешуйчатой груди кулаком. — Поди, что тыщу лет?

— Наверное, поболее. — Откашлявшись, ответил Горыныч.

— Да-а-а. — Протянул витязь, ласково ударяя Горынычу в печень. — Я, уж, думал, что не увижу тебя больше.

Горыныч, кашляя и морщась, кивнул всеми тремя головами. Брыня счастливо глядел на своего друга, ища на нем место, для проявления дружеских чувств.

— Не понял? — Вдруг нахмурился витязь. — А где уши?

Все уставились на, вдруг, смутившегося Горыныча. Действительно, на его головах, вместо ушей, были небольшие шишечки. Дракон откашлялся.

— Ты все забыл, Добрыня. — Сказала правая голова.

— У русских драконов, уши купируют от рождения. — Пояснила левая голова.

— Зачем? — Удивился витязь.

— Потому что у вас, у русских, чуть что, сразу по ушам. — Закончила пояснение центральная голова.

— Странно. — Брыня задумался. — А я помню, что как-то давненько, давал по ушам вашему племени.

— Ты все перепутал, Добрынюшка. — Горыныч улыбался всеми тремя головами. — Это ты узкоглазых гонял, а не нас.

— Каких узкоглазых?

— Из Поднебесной. — Напомнила центральная голова. — Когда ты нас шуганул, мы в Каменном поясе спрятались. И пошла молва о тебе по всему миру. Мол, есть такой богатырь на Руси, и зовут его Добрыней. Очень добрый значит.

— Мол, драконов гоняет, как гусей. — Продолжила правая голова. — Одной хворостиной. Прослышали про это китайцы из Поднебесной. Народец мелкий, но плодовитый. Прислали они к тебе посольство. Их свои, местные драконы достали. Уединились вы в трактире и стали квасить. Ты с ними какую-то грамоту подписал на их бумаге. Они ее из риса делают. Толковая мелюзга в этой Поднебесной. Они тебя из трактира вытащили и в телегу загрузили.

— А я что, не сопротивлялся, что ли? — Брыня почесал за ухом, но так ничего и не вспомнил.

— А ты в ляпок был. — Хохотнула левая голова. — А князь не возражал. Ты же по всей Руси носился в поисках драконов. Двух Пегасов, подаренных князю британцами, зашиб по ошибке. Он рад был отдохнуть от твоего служебного рвения.

— Короче говоря, — продолжила центральная голова, — увезли тебя за Великую Китайскую Стену. Ну, ты там и разошелся! Они же ушастые и одноголовые. Всех до единого извел. Даже любимых императорских дракончиков, зашиб до кучи. Император рассвирепел, как шаолиньский монах. Вызвал к себе главу клана "Белый лотос" и заказал тебя.

— Не помню, хоть убей. — Брыня ожесточенно чесал за ушами.

— Еще бы! — Хмыкнула правая голова. — Ты же с Конфуцием квасил. А он был доволен! Его ученики слабаки в этом деле. А что ты хочешь от чистокровных китайцев?

— А Конфуций не китаец? — Удивился Брыня.

— Официально он китаец, но… — левая голова приникла к левому уху витязя, а правая голова к правому уху и обе зашептали.

Что там Горыныч порассказал про Конфуция, не ведомо, но ржали, витязь с драконом так, что короеды и белки, успевшие залезть на ели, попадали снова на землю.

— Ничего не помню! — Хохотал Брыня.

— А оно тебе надо? — Ржали три головы.

Глядя на них, стали посмеиваться и друзья. Сначала нехотя, как бы принудительно. Затем все громче и заливистей. И скоро хохотали только они, а витязь с драконом, хмуро пялились на них, чувствуя, что что-то прозевали.

— Ну, и чем закончилось? — Спросил Диоген, когда отсмеялся и вытер слезы.

Головы посмотрели друг другу в глаза, а потом окружили, со всех сторон Диогена.

— Ты это сейчас о чем, гном? — Спросили они одновременно и с подозрением.

Диоген как-то сразу растерялся. Трудно отвечать, сразу троим. На помощь ему пришел Никанор.

— Ну, император Поднебесной, заказал Брыню "Белому лотосу". — Напомнил он Горынычу.

— А! — Горыныч вспомнил. — Ну, да! Глава клана вызвал Добрыню на поединок. А ты, — он обратился к витязю, — как раз в шахматы с Конфуцием играл. Ты вызов принял, стукнул сопернику в лоб кулаком и, вы оба, засмеялись. Глава клана ушел. Ты поиграл немного в шахматы с Конфуцием, обложил его короля матом, взял контрибуцию в виде воза рисовой водки, и укатил на Русь, разрушив по дороге часть Великой Китайской стены.

— На фига? — Удивился Брыня.

— В дверь не вписался. — Объяснила центральная голова. — Да не бери ты в голову. Что она тебе, эта стена, родная что ли? Кстати, тебе за это, потом, Чингисхан благодарен был.

— А глава клана с Брыней подружился, что ли? — Спросил Диоген.

— Вряд ли. — Засомневался Горыныч. — Если бы подружился, то они бы встречались. А они друг о друге даже не помнили. Этот глава "Белого лотоса", года полтора еще пожил.

— А потом? — Поинтересовался Никанор.

— Так ведь его императорская стража придушила. — Горыныч пожал плечами. — Он же все полтора года хохотал. Спать всем мешал. Император приказал навести порядок.

— Ничего не помню. — Огорчился Брыня.

— Это, Добрынюшка, все от рисовой бормотухи. — Вздохнула левая голова. — Был я у них, в Поднебесной. Пригласили по обмену опытом. Приехал, а они как заорут: "Мутант трехголовый!" Ох уж эти китайцы! Ну, я же, не Карл Линней, чтобы им все объяснять. Я им по простецки, своими словами, мол, вы, узкоглазые, ничего не понимаете. У меня преимуществ, больше чем у вас. Во-первых, в любой момент могу сообразить на троих, а им надо компанию искать. Во-вторых, в любой момент могу собрать консилиум, а им, на это, время нужно. В третьих, я не чувствую себя одиноким, даже когда от меня все отвернулись. Опять же, питаться могу в три горла. А они знай, орут: "Мутант трехголовый!" Плюнул я, Добрынюшка, всего один раз. Представляешь?

— И три села, как корова языком слизнула. — Продолжила центральная голова. — Выгорели дочиста. Вот где они мое преимущество увидели. Ну да я не об этом. Я про рис говорил. Пока я у них гостил, то понял одну вещь, что нам полезней греча, чем рис. От гречишного меда, медовуха получается как нектар божественный. А гречневая каша выводит из организма все токсины и тяжелые металлы. А от их рисовой бормотухи память отшибает напрочь, а от каши только запор.

— Каждый народ, свою кашу заваривает. — Внесла свою лепту в разговор, правая голова. — В Азии едят рис. В Евразии едят гречу с пшеном. На западе едят бобы и фасоль.

— Вот почему они так часто поднимают много шума из ничего. — Осенило Диогена.

— Да. — Согласился Горыныч. — Вонючий народ. Да хрен с ней, с Европой. Вас-то, каким ветром в наши пенаты занесло?

— У нас тут дело одно имеется. — Сразу посерьезнел Брыня.

— А моя помощь не нужна? — Предложил Горыныч.

Друзья переглянулись. Брыня оглядел их по очереди. Пришлось все брать на себя. Он присел на землю, поджав под себя ноги, и всех последовать его примеру.

— Дело у нас серьезное и опасное. — Начал Брыня. — Я тебе сейчас все расскажу, а ты уж сам решай, будешь нам помогать или нет. Не могу я своих друзей под монастырь подводить.

— А я не могу стоять, сложа крылья, когда мои друзья лезут в чужой монастырь. — Гневно возразил Горыныч. — Ты меня за жабу, что ли, держишь? Или я тебе уже не друг?

— Ты, Горыныч, погоди. — Успокоил его витязь. — Мы же не отказываемся от твоей помощи. Если хочешь помочь, так мы только за. Просто я подумал, что жизнь у тебя, вроде бы налажена. Отдельная пещера со всеми удо…

— Да пропади она пропадом, эта пещера. — Рявкнул, с тоской в голосе, Горыныч. — Темнотища, как у дяди Тома. Сырость с плесенью, как на советской овощной базе. Ни пауков, ни мух, даже задрипанного эхо нет. Да еще эти козлы в долине. Вылетишь пожрать, а они тут как тут, из винторезов палить. Хорошо, что у меня чешуя на зависть танковой броне. А глаза-то не казенные! А я не летучая мышь, чтобы на звук ориентироваться.

— Постой. — Остановил его красноречие Брыня. — Так ты что, дружище, хреново живешь?

— Хуже, Добрынюшка, хуже. — Всхлипнули все три головы. — Будь другом, возьми меня к себе. Я тебе огород сторожить буду. Ты на мне воду будешь возить. Я для тебя…

— Стоп! — Прервал Брыня. — С удовольствием возьму. Только не сторожем и не водовозом, а другом. Избы у нас в Фофанке есть. Так что жильем ты будешь обеспечен. Ты лучше расскажи поподробнее про козлов из долины.

— А что козлы? — Высморкавшись, ответил Горыныч. — Козлы, они и в Африке козлы.

— Ты про винторезы говорил.

— Винторезы, автоматы, пулеметы, гранаты. — Горыныч немного подумал. — У них оружия больше, чем во всей Российской Армии. Торчат они в долине. Долина аномальная. Про эту долину нехорошие слухи ходили. Когда ты нас разогнал, мы сюда и спрятались. Думали, что будем здесь в безопасности до скончания своих дней. Ошиблись, хоть и самые умные на земле.

— И на старуху бывает проруха. — Хмыкнул Добрыня.

— Это так. — Согласился Горыныч. — Жили мы тихо. Старались не высовываться. Со временем люди стали думать, что мы выдумка, сказки. Потом революция. Ну, знаешь. Сам, небось, с ней столкнулся. Появились люди, которые ни в Бога, ни в черта не верили. У большевиков был такой полковник, по фамилии Бокий. Лагерями заведовал. Было у него необычное хобби. Любил все таинственное. И человек у него один был. Своего рода спец агент. Таинственное разыскивал. Блюмкин. Слышал о таком?

— Приезжал такой в Фофанку. — Вспомнил Добрыня. — Всю саблю о ворота затупил.

— Значит слышал. — Кивнул Горыныч всеми тремя головами. — Вот и к нам приехал. И теперь я один остался. А долина эта в ведение ГПУ.

— ГПУ уже нет. — Заметил Добрыня.

— Это так. — Согласился Горыныч. — Ты же тоже, вроде как бы и не Добрыня. А что изменилось? Название. А я тебе скажу так, Добрынюшка. ГПУ, это самое правильное название этой организации. А другие аббревиатуры, только снижают страх перед этой организацией, но не их деяния. Понимаешь, друг мой, политических организаций много. К примеру, Дума. Она думает, извини за каламбур, что делает политику в стране. Правительство думает, что они делают политику. Президент не думает, а знает, что делает политику в стране. Есть мелочь, про которую можно упомянуть, но только вкратце. Скажем так: криминал, губернаторы, армия, милиция, мэры, налоговики. Думаю, что достаточно. Те, кто митингует, даже недостойны внимания. И вот тут-то самое интересное и просматривается. Скажем так: дельфин тоже думает, что управляет дрессировщиком. Он когда захочет, тогда и тыкает носом в кнопку, а дрессировщик, хочет или не хочет, а рыбку дать обязан. И никто из них не помнит о госбанке. Заруби он финансирование, и разбегутся все в разные стороны. Дельфины в море, дрессировщики на биржу труда. И это при условии, что госбанк, самоуправством не занимается.

— Погоди, погоди! — Прервал его Добрыня. — Я не понял. Президент, дельфин или дрессировщик?

— Да, Добрыня! Силушкой тебя Бог не обидел. — Горыныч вздохнул. — Президент, Добрыня, всего на всего рыбка. Маленькая такая, свеженькая. И срок у нее короткий. А знаешь, почему?

— Нет. — Признался Добрыня.

— Чтобы в дела не успел вникнуть. Но это все присказка, а сказка впереди. ГПУ — Главное Политическое Управление. Главное, понимаешь? Самое Главное! Все в ее ведении. И это знают только посвященные. Они у руля, а остальные все марионетки. У них, правда, тоже не все гладко. Периодически, они друг друга заказывают, чтобы хоть годик править миром. Короче замкнутый круг. А в нашей стране, это, вообще, не круг, а колечко.

— Почему? — Изумился Диоген.

— Потому что, торжество ГПУ, возможно только тогда, когда народ подчиняется всем законам, включая абсурдные, дурацкие, идиотские и дебильные. А наш народ, не хочет даже за лицензию на отстрел зайца платить. Я уж не говорю о запрете распития пива в общественном месте. Хотя с такой жизнью, могли бы разрешить стрелять зайцев и ловить рыбу, без лицензии. Ну, да ладно. Это все присказка. Я вам рассказал о том, что собой представляет эта долина, и кто в ней хозяйничает. Для государства это белое пятно. Так что если мы здесь, даже всех перебьем, то криминала не будет. А теперь перейдем к козлам, как говорят обрусевшие французы. В этом вопросе у нас специалистом является центральная голова.

— Это точно! — Улыбнулась та. — Они, больше, по мне любят стрелять. Значит так! Формирование занимает только половину долины. Вторую половину занимает психотропная установка, неизвестного действия. Она вырабатывает какую-то частоту, при которой у человека появляются глюки, которые больно бьют.

— Бред какой-то! — Воскликнул Брыня.

— А это как хочешь. — Не стала спорить центральная голова. — Хочешь, называй бредом, а хочешь, так глюками. Только как с ними бороться, я не знаю. А вот с козлами бороться можно. Они живут под землей. Там, похоже, у них бункеры выстроены. Спускаются в люки с толстенными стенками. Если мне на спину посадить толкового парня, который будет мне подавать команды: «вверх», "вниз", «вправо», "влево", «огонь», то мы всех козлов в норы загоним, а люки камнями заложим.

— Я могу полетать. — Предложил свои услуги Никанор. — Я маленький, смышленый и высоты не боюсь.

— Годится. — Согласился Горыныч. — Держаться будешь за костяные наросты на хребте, за них же и от пуль укроешься. Только надо четверых снайперов убрать.

— Что за снайперы? — В который уже раз заинтересовался витязь.

— На склонах, в специальных гнездах, сидят постоянно четыре снайпера. Они представляют опасность больше, чем все остальные. Во-первых, они на высоте. Во-вторых, у них оптика. В-третьих, они спецы. Они мне в щелку между век попадут. А у меня глаза, как пятка у Ахиллеса.

— Ты эти гнезда на карте показать сможешь? — Спросил Брыня.

— Тю! — Усмехнулся Горыныч. — Как два когтя об асфальт.

— На, показывай. — Брыня вынул карту и расстелил ее перед Горынычем.

Три головы уставились на карту, посовещались между собой и проткнули когтем четыре аккуратных дырочки в карте. Витязь внимательно рассмотрел отверстия, молча свернул карту и спрятал ее за пазуху.

— Ну, все ребята. — Сказал он поднимаясь. — Пора в путь. Мальчишка заждался.

— Так мы кого-то спасаем? — Спросил Горыныч.

— Ну, а на хрена мы сюда приперлись, по-твоему? На пикник, что ли? — Удивился Брыня. — Пойдем, по пути расскажу.

Все выстроились в колонну, которую возглавлял Брыня. За ним шел Горыныч, окружив витязя своими головами. На спине у дракона сидел Диоген, который снял свою обувку и хвастался мозолями, а так же Никанор, объявивший всем, что должен потренироваться. Остальные шли за Горынычем в произвольном порядке. Эхо пообещало, что выключит звук в ущелье и обеспечит незаметный подход к долине, но за это ему должны разрешить лететь перед витязем, чтобы услышать его рассказ. Все согласились, потому что к долине, действительно надо было подойти незаметно.

Те, кто был в курсе их миссии, обсуждали план Горыныча по разгону вооруженных людей в долине. Сам Горыныч и эхо, внимательно слушали повествование витязя, изредка прерывая его общепринятыми нелитературными выражениями. Коротая, таким образом, путь, компания чуть было не обнаружила себя, раньше времени. Первым опасность заметил Никанор. Он увидел, что ущелье стало расширяться, и тревожно свистнул. Все встали как вкопанные. Брыня жестом показал, чтобы рассредоточились по краям ущелья и тихонько собирались за большим камнем. Все было выполнено безукоризненно, даже Горыныч доказал, что может носить титул «Грациозный».

— Значит так! — Сообщил витязь, когда все разместились за обломком горы. — Я пойду на разведку. Посмотрю, что можно сделать со снайперами. А вы сидите здесь тихо, как Гришка Отрепьев на кухне.

— Ты что? — Зашептал Горыныч. — Так голый и пойдешь?

— Почему, голый? — Удивился Брыня и посмотрел на себя со стороны. — В телогрейке.

— Я не про это. — Отмахнулся дракон. — У них оружие, а у тебя нет.

Брыня присел, задумавшись.

— Вот ты, Никанор, говоришь, мол, оружие. — Сказал он после некоторого раздумья.

— Я говорю? — Изумился Никанор. — Это же… — Он посмотрел на дракона и, даже, хотел показать на него пальцем, но, увидев строгие глаза Горыныча, передумал. — Ну, может, и говорил.

— А знаешь ли ты, друг мой Никанор…

— Да, знаю я. — Перебил Никанор витязя. — На, держи.

Он сунул в руки Брыни пакет с абрикосами. Витязь заглянул в пакет и удовлетворительно кивнул. Потом он покрутил головой и тихонько позвал:

— Эхо, ты где?

— Чо орешь? — Отозвалось эхо. — Так и напугать можно.

— Помощь твоя нужна. — Брыня не стал обижаться на упрек.

— Хорошим людям помочь, это же святое дело. — Согласилось эхо. — Что делать-то надо?

Витязь снова достал карту, развернул и положил на землю.

— Вот смотри. — Сказал он. — Вот эти проколы, это снайперы. Сидят тихо, не шевелятся. Пока они сливаются с горой, я не смогу их увидеть, даже зная точное местонахождение. Тебе надо подкрасться к ним, как-нибудь пошуметь, чтобы они сдвинулись. Можешь так сделать?

— Ну, ты дед, обижаешь. — Эхо встало в позу. — Если бы не твои седины…

— Вот и хорошо. — Брыня усмехнулся. — Тогда делаем так. — Он стал показывать на карте. — Этого шуганешь первым, этого вторым, этого третьим, ну, а этот будет четвертым. Сделаешь?

— Смотри и учись. — Ответило эхо, и только легкий ветерок прошелестел, давая понять, что эхо улетело выполнять задание.

Брыня быстро, по-пластунски, метнулся к входу в долину, вытащил из пакета абрикос и застыл. Некоторое мгновение он даже не дышал, но вдруг вытянул руку, и раздался легкий свист. Первое ядрышко абрикоса отправилось по назначению. Брыня снова застыл, но почти сразу же выстрелил вторым ядрышком. Потом третьим и, наконец, четвертым.

Друзья ждали, затаив дыхание. Когда витязь, пригнувшись, побежал к ним, они поняли, что снайперы выведены из строя и облегченно вздохнули. Горыныч, даже, стал разминать крылья.

— А эхо, у нас, классное. — Похвалил Брыня, когда добежал до своей команды. — Спугнуло так, что снайперы не сдвинулись, а вскочили.

— Да ладно, чего уж там. — Поскромничало подлетевшее эхо. — Просто прошуршало, как гадюка. А вот ты, дед, очень опасный тип. Это же надо! Обыкновенной косточкой и на полтора часа в небытие. Ты специально их не убил, или промахнулся?

— Зачем мне их убивать? — Удивился вопросу Брыня. — Не они же ко мне пришли, а я к ним.

— Они же мальчишку похитили. — Возразило эхо.

— Ну, скажем, не они, а шеф с товарищами. — Объяснил витязь. — А потом, они могут и не знать о пленнике. Да и, вообще, это могут быть не бандиты, а какие-нибудь ведомственные ребята. Они приказ выполняют. Что же теперь, убивать их за это?

— Так людей же похитили. — Сказали сразу три головы Горыныча. — Почему же ты считаешь, что это ведомственные ребята?

— Ты сам говорил, что долина принадлежит какому-то ГПУ. — Опешил витязь. — Значит какому-то ведомству. Ты постарайся оставить ребят в живых. Не бери греха на душу. Мы их завалим, позвоним Вольфовичу с Твердолобым. Те позовут журналистов. Короче говоря, предадут все гласности. Пусть это ГПУ отмывается. Хочет Вольфович, чтобы его внука раз в квартал похищали, тогда пусть все спускает на тормозах. Не хочет — пусть поднимает бучу. Зато долина белым пятном перестанет быть. И вообще, мы обещали найти мальца, а не похитителей. Пусть этим занимаются те, кто должен этим заниматься.

— Ага! — Подал голос Диоген. — И в итоге, все свалят на нас.

— А тебе что, убудет, что ли? — Хмыкнул Брыня. — Можно подумать, что в первый раз. Это хорошо, что свалят на нас. Видишь ли, друг мой Диоген, у меня руки чешутся. Хочется кого-то огорчить, а кого не знаю. Вот пусть он сам покажется. Я уже не такой молодой, чтобы бегать по стране и искать козлов.

— А если это, все-таки бандиты? — Спросил Никанор.

— Эх! Молодежь! — С чувством вздохнул Брыня. — Историю своей страны не знаете. Вот поэтому и делаете ошибку за ошибкой. А знаете ли вы, что на Руси очень любят делать всякие перестройки, перевороты, революции и оттепели?

— Ну, правильно. — Согласился Диоген. — Людям же не только хлеб нужен, но и зрелища. А так, как у русских душа широкая, то и зрелище должно быть грандиозным. С амнистией, с расстрелами, с облавами, с экспроприацией, с адреналином.

— Молодец, гном! — Похвалил Брыня. — А знаете ли вы, что во главе каждого нового государственного строя, встают преступники и неблагонадежные предыдущего строя?

— ? — Задумались друзья.

— То-то и оно! — Продолжил витязь, не дождавшись ответа. — Так что исторически, преступников, как таковых, вроде бы и нет. Разумеется кроме серийных убийц. Эти, при любой власти преступники. Получается, что преступников делает сама власть. Так ставит закон, что люди не успевают перестроиться, глядь, а уже за решеткой. Поэтому, предлагаю без жертв. А то, через пару лет, останемся без начальства.

— А мне по фигу! — С чувством высказал свое мнение Сидор. — Русь без каторг или лагерей, уже не Русь, а Ватикан. Лично мне плевать, кто будет вертухаем. Русский народ своего смотрящего выберет, кто бы не правил лагерем.

— По большому счету, и мне плевать, кто нами правит и какой у нас строй. — Согласился с братом Никанор.

— И мне! — откликнулись остальные.

— А мне тем более. — Подало голос эхо. — Есть на Руси повелитель, нет ли на Руси повелителя, нам, жителям природы, один хрен. Нам главное, чтобы в горы побольше черных геологов за друзами лазило. Аукнешь из-за угла и у него полные штанишки. И ему облегчение и нам развлечение.

— А я, — прервал всех Брыня, — вообще не вижу, в нашей стране, ни нормального государственного строя, ни нормальной власти. Однако это, не дает нам права, лишать власти, родной евроазиатский вертеп. Задачу все поняли? — Спросил витязь

Все кивнули головами. Брыня, удовлетворенный ответом, улыбнулся.

— Ты друже давай лети. — Хлопнул он по чешуйчатой спине Горыныча. — И постарайся без жертв. Просто загони их под землю.

Горыныч вытянулся по стойке смирно и подмигнул тремя глазами.

— Никанор! — Тихо крикнул дракон. — По коням!

Никанор ловко забрался на спину Горынычу, словно делал это каждый день в течение пятнадцати лет, и крепко уцепился за костяной выступ.

— Держись крепче. — Посоветовал Горыныч Никанору. — По стене будем взлетать.

Он расправил крылья. Все, не занятые в воздушной атаке, отошли подальше. Дракон огляделся, проверил готовность Никанора, и помчался по стене, ускоряя бег. Наконец крылья поймали воздушный поток, и Горыныч взмыл в небо.

— Красиво летит. — Сказал Диоген, глядя на поднимающегося все выше и выше, дракона.

— Орел! — Подтвердил Брыня, любуясь своим крылатым другом.

— А ты про кого? — Повернулся к нему гном.

— Про обоих. — Витязь посмотрел на Диогена.

— Угу! — Согласился гном.

Между тем, Горыныч набрал нужную высоту, сделал вираж, и помчался вниз на вооруженных людей в долине. Его заметили, когда до земли оставалось метров двести, и встретили огнем из автоматов. Пули с визгом отлетали от чешуи в разные стороны, долетая даже до друзей, скрывающихся в ущелье. В долине завыла сирена тревоги, и включились прожектора, не смотря на светлое время суток. Горыныч невозмутимо пикировал на долину.

— Пойду, помогу. — Добровольно вызвалось эхо.

Прошелестел ветерок и, через мгновение, долина наполнилась, рвущим нервы, ревом пикирующих бомбардировщиков.

Никанор, прятавшийся за костяным наростом, услышав рев, чуть не спрыгнул на землю. Он бы сделал это наверняка, если бы у него не свело ноги.

— Свои! — Прокричало эхо, пролетая мимо.

— Огонь! — Скомандовал Никанор, ощупывая свои штаны.

Горыныч, не открывая глаз, полыхнул из всех трех пастей.

— Вверх! — Крикнул домовой, удовлетворенный состоянием своих полосатых брюк.

Дракон стал набирать высоту. Первый раунд остался за нападающими. Притаившиеся в ущелье, облегченно вздохнули. Пока Горыныч выходил на позицию, к Брыне подлетело эхо.

— Пивка не будет? — Спросило оно, тяжело дыша.

Иван протянул бутылку «Невское», которая исчезла с бульканьем.

— Как мы их, а? — Похвастало эхо, утолив жажду. — То ли еще будет!

— В долине жертвы есть? — Спросил витязь.

— Да там одни жертвы! — Выпалило эхо. — У кого оружие раскалилось, у кого форма сгорела. Там что-то брезентом было накрыто, так взорвалось, что одна пыль осталась. Правда, убитых нет. Только слегка покалеченные. Зато прожектора, почти все вырубились, только два мигают.

— Слегка, это не страшно. — Успокоил Брыня. — Ладно. Иди. Горыныч на исходную вышел.

Горыныч, действительно, сработал безукоризненно. Он так и летал с закрытыми глазами, но штурман у него был до такой степени толковый, что если бы не военное положение, то можно было бы и вздремнуть.

Второй раунд начался с редкой стрельбы. То ли автоматы клинило после разогрева, то ли бойцы были деморализованы, но отпор слабел с каждым метром снижения.

Включился рев атакующих истребителей. Некоторые бойцы бросали оружие и ложились на землю лицом вниз, прикрывая голову руками. Но были и такие, кто продолжал стрелять, не смотря на какофонию. Никанор решил нанести удар именно по стреляющим. Он умело подкорректировал маршрут Горыныча.

— Огонь! — Крикнул домовой.

Горыныч добросовестно полыхнул по долине.

— Вверх! — Скомандовал Никанор.

— Может, газы применим? — Предложил дракон, набирая высоту.

— Газы? — Никанор призадумался. — Газы это прикольно, только где я тебе столько газов возьму?

Второй раунд тоже выиграли нападающие.

— Пива! — Потребовало подлетевшее эхо.

Иван дал еще бутылку «Невское». Эхо шумно вылакало пиво.

— Все! — Сказало оно. — Последний вылет. Щас дожарим, кто еще сыроват, и можете входить в долину.

Брыня хотел возразить, но эхо включило форсаж, заглушив все другие звуки, и улетело. Витязь посмотрел на Ивана, но тот только развел руками.

Горыныч пикировал с открытыми глазами. Враг, не оказывал никакого сопротивления. Единственное, что он делал, так это то, что называется отходом на заранее подготовленные позиции. А именно: обожженные бойцы, торопились спрятаться в подземном бункере. Четверо человек пытались сбежать с поля боя через ущелье, где оставались, ничего не подозревающие товарищи Горыныча и Никанора. Дракон сконцентрировал все внимание на них. Он завис над убегающими и дыхнул угарным дымом.

Часть долины, прилегающая к ущелью, и часть ущелья наполнились черным дымом. Горыныч выдохнул, примерно месячный запас выхлопа, постоянно работающего КамАЗа.

— Переборщили. — Сказал Никанор откашлявшись.

— Лучше перебдеть. — Отозвался Горыныч, считая выбегающих из гари людей.

— Все выбежали? — Поинтересовался домовой, вытирая слезы.

— Даже шесть человек лишних. — Удивился дракон своему подсчету. — Откуда?

— Аномальная зона. — Предложил свою версию Никанор.

Горыныч глянул вниз. Его примеру последовал и домовой. Внизу, кашляя, бежали десять, сильно закопченных человек. Один, невысокого роста, в черных баскетбольных трусах и заплетенной в косичку бородой, кого-то смутно напоминал, но вспоминать было некогда. Надо было загнать в бункер тех, кто не в состояние был сделать это сам. Потом забросать люки камнями.

Горыныч пошел на посадку. Он приземлился, подняв облако золы, стряхнул с себя Никанора и огляделся. По всей половине долины, бродили опаленные, ничего не понимающие, фигуры. Некоторые из них, подходя к белой полосе, проведенной по земле и делящей долину пополам, взмахивали руками и отлетали от черты, словно катапультируясь. Часть из них поднималась, и шла к люкам, а часть копошилась на земле, не имея сил подняться на ноги.

— Придется нам с тобой им помочь. — Сказал Горыныч, указывая Никанору на копошившихся в золе.

— А этих кто загонит? — Никанор показал на десятку, выбежавшую из дымовой завесы.

— Хорошо. — Согласился дракон, поразмыслив. — Загоняй этих, а я притащу тех.

Дракон побежал к белой черте. Лежащих на земле, он брал зубами за шкирку и, подтащив к люку, опускал вниз. Его клиенты даже не сопротивлялись. Увидев Горыныча, они закрывали глаза и расслаблялись. Работа шла споро и, вскоре, Горыныч закончил свое дело.

У Никанора дела не ладились. Первых четверых, он отправил в люк, без особых проблем. А вот пятый попался настырный. Коротышка в баскетбольных трусах, упирался и никак не хотел залезать в люк. Он сильно кашлял, разбрызгивая капельки сажи, и пыхтел. Домовой хотел уже применить против упрямца свой коронный прием, как его остановило эхо.

— Оставь гнома в покое. — Крикнуло оно. — Лучше давай пивка попьем.

Никанор присмотрелся к сопротивляющемуся негру. Чем-то он напоминал Диогена, но весьма отдаленно. Домовой смачно плюнул в ладонь и размазал сажу на лице коротышки.

— Диоген! Друг! — Заорал радостно Никанор, и врезал гнома по спине, отчего у того изо рта, вылетел целый сгусток сажи. — А я думал, что ты в ущелье дрыхнешь.

— С вами продрыхнешь. — Проворчал Диоген. — Еле выбежали из вашей дымовой завесы.

— А я чего? Я ничего. — Растерялся домовой. — Это Горыныч предложил газы применить.

— Хорошо, что не применили. — Похвалил Брыня, отряхиваясь. — А то бы глаза поразъедало бы.

— Ну, как дела? — Подошел Горыныч. — Я всех перетаскал.

— У нас тоже чисто. — Ответил Сидор. — Можно заваливать.

— А может, я им люки сломаю. — Предложил Семен. — Даю гарантию, что они тогда вообще не вылезут.

— Не пойдет. — Отрезал Брыня. — Просто засыплем камнями. Сами они не вылезут, но зато их смогут освободить.

— Мое дело предложить. — Пожал плечами Семен.

— Горыныч! — Позвал витязь. — Ты засыпаешь тот люк, а я этот.

Он повернулся и пошел к ущелью. Сзади захлопали крылья — дракон полетел выполнять задание.

Пока все чистились и смачивали засохшие гортани, Брыня прикатил из ущелья камень, за которым они совещались, и водрузил его на люк бункера. Пока он это делал, Горыныч закидал валунами свой люк. Валуны, конечно, были на много меньше, чем камень витязя, но они давили своим количеством. Если посмотреть со стороны, то сразу можно было догадаться, что кто-то что-то спрятал под валунами. Так что Твердолобый, долго искать входы в подземный бункер не будет.

— Так. — Брыня выпил бутылку пива и поставил ее на свой камень. — Половину долины прошли. Осталось еще половину пройти и гору перерыть. Надо бы успеть до вечера.

— Да. — Согласилось эхо. — А то придется ночевать на голодный желудок.

— Ну, что ж! — Витязь хлопнул ладонями и потер их. — Пошли смотреть обезьян.

Все заулыбались, только эхо нервно хихикнуло. Брыня пошел первым, остальные двинулись за ним через интервал. Даже Горыныч не проявлял никакого рвения.

Друзья остановились не далеко от обезьян и уставились на них, как на гаражные ворота. Обезьяны, подняв над головами огромные дубины, тоже выжидали, застыв на границе, отмеченной белым щебнем.

— А я их знаю. — Вдруг обрадовался Диоген.

— Странные друзья у вашего гнома. — Шепнуло эхо Никанору.

— Они мне не друзья. — Диоген услышал шепот. — Я их видел по телевизору. Про них передача была интересная. Это снежные люди. Их зовут «Йети».

Все, включая эхо, заинтересованно посмотрели на Гнома. Тот молча разглядывал обезьян.

— Ну? — Не выдержало эхо. — Кто, эти?

— В каком смысле? — Не понял Диоген.

— Как их зовут?

— Может свистом? — После недолгого раздумья, предположил гном. — А может они, как наш таракан Гришка, сами приходят.

Он снова замолчал, уставившись на обезьян. Эхо отозвало Никанора в сторонку, чтобы гном не мог его услышать, и предложило:

— Вы мне своего гнома в аренду не сдадите? — Шепнуло оно.

— Зачем? — Удивился Никанор.

— А что, гном прикольный. — Пояснило эхо. — Я его туристам буду показывать. Только арендую вместе с трусами. — Предупредило оно.

— Неа. — Никанор посмотрел на Диогена. — Нам прикольные гномы самим нужны.

— Жаль. — Вздохнуло эхо. — Я бы его за твердую валюту показывал.

— А какая, сейчас, твердая валюта? — Поинтересовался Никанор.

— Какая и всегда была. — Удивилось эхо, такому незнанию азов Российской экономики. — Спирт и сало!

— Вспомнил! — Диоген повернулся к друзьям. — Их бесполезно звать. Они всегда убегают. Как человека увидят, так сразу сматываются. Очень редкий вид обезьян. Даже в красную книгу занести не могут.

— Значит это не эти, а те. — Резюмировал Брыня.

— Голова! — Похвалила Брыню правая голова Горыныча.

— Почему, "те"? — Не понял Диоген.

— "Эти" убегают, а «те» прибегают. — Объяснил витязь.

— А-а-а. — Дошло до гнома. — Ну, надо же, а так похожи!

Обезьяны, поддавшись эмоции Диогена, посмотрели друг на друга. Не найдя ничего общего друг с другом, они оскалились и еще крепче сжали дубинки в своих лапищах.

Брыня внимательно изучал повадки привидений. Он шагнул влево — одна обезьяна тоже шагнула. Он сделал шаг вправо — и обезьяна сделала шаг.

— Все ясно. — Подытожил витязь свои наблюдения. — Если вы останетесь здесь, а я пойду туда, — он показал рукой влево, — то одна обезьяна пойдет за мной.

— Голова! — Восхитился Горыныч.

— Таким образом, — продолжал рассуждать Брыня, — я смогу перебить их по одному.

Эхо саркастически хмыкнуло.

— Ну! — Решился Брыня. — Я пошел.

— Может на посошок? — Предложило эхо.

— Нет. — Отрезал витязь. — Дело серьезное и требует трезвости.

Он пошел влево. Одна обезьяна, не опуская дубину, двинулась параллельным курсом. Остальные остались на месте, наблюдая за Брыниными друзьями.

Отойдя на приличное расстояние от основной группы, витязь неожиданно прыгнул за черту к обезьяне. Та нанесла удар дубиной мгновенно, словно ожидала, что-то подобное, от противника. Витязь пригнулся и ударил со всей силы в корпус обезьяны. Кулак прошел сквозь тело, не встретив никакого сопротивления. Брыня пролетел по инерции несколько шагов и грохнулся на землю. Он быстро вскочил, но тут же снова упал, сбитый с ног, сразу тремя ударами по спине. Чтобы его не размазали о землю, пришлось перекатиться в бок. Витязь так и сделал. Перекатившись подальше в сторону, он вскочил и отпрыгнул на свободное место. Рядом с головой просвистела дубина. Он отклонился и заметил еще одну, летящую в лоб. Увернуться, витязь не успевал, пришлось бить по ней кулаком. От удара дубина разлетелась на щепки. Обезьяна, оставшаяся без оружия, побежала к какой-то странной установке, находящейся в центре половины долины. От этой же установки, к Брыне, неспеша шли несколько новых обезьян. Витязь огляделся. Его друзья ввязались в драку.

Горыныч стоял в полный рост, прижимая лапами к земле две дубины. Обезьяны, которым принадлежали эти дубины, тщетно пытались вырвать их испод лап. Около десятка других привидений, дубасили дракона со всех сторон. Он мужественно терпел побои, отбивая дубинки хвостом. Его головы, сверху, поливали огнем, на все триста шестьдесят градусов. На правой голове заплывал один глаз.

Диоген, получивший дубиной в лоб, вылетел за белую черту и распластался на земле. По всему было видно, что ему нехорошо. Он лежал на спине, раскинув в стороны руки и ноги, и не шевелился.

Боян играл плясовую на дудочке. Обезьяны, обладавшие хорошим музыкальным слухом, лихо приплясывали в сторонке от музыканта, размахивая дубинами. От Горыныча отбежала одна особь, напрочь лишенная слуха, и закончила концерт на печальной ноте. Боян, с торчащей во рту дудкой, приземлился рядом с Диогеном.

Иван стоял, с тоской озираясь по сторонам. Окружившие его обезьяны, безуспешно били его дубинами, рыча от усталости и бессилия. Иван сам готов был заплакать оттого, что не способен был нанести врагу какой-либо урон, и таким образом помочь своим друзьям. Единственное, что его успокаивало, так это то, что он оттянул на себя хотя бы часть вражеских сил.

Семен, под прикрытием своих братьев, Никанора и Сидора, хотел пробраться к установке, плодящей обезьян, и сломать ее. Сначала у них это неплохо получалось, но чем ближе они продвигались к установке, тем больше обезьян вставало у них на пути. Незаметно, первоначальная идея, превратилась в игру в гольф. Где игроками были обезьяны с дубинками, а братья исполняли роль мячей. Они с грустными лицами катились к белой черте, цепляясь за шероховатость поверхности долины.

Брыню взяла спортивная злость. Он ворвался в самую гущу обезьян, и стал крушить их дубинки налево и направо, покрывая землю опилками. Обезьяны, лишенные оружия, уступали место своим вооруженным собратьям. Казалось, что битва затянется, как матч Карпова с Каспаровым, но витязь, несмотря на кураж, стал уставать. Он чаще стал пропускать удары, пот застилал глаза, ноги потеряли резвость. Он стал понемногу отступать. Обезьяны усилили натиск. И вот настал тот момент, когда Брыня пропустил удар в лоб, и вылетел за границу действия психотропной установки.

Последним, поле боя, покинул Иван. Он не получил ни одной царапины, а его соперники, были вымотаны до невозможности.

Друзья собрались вокруг Диогена. Никанор стал выкладывать из своего кармана медикаменты для оказания первой помощи.

— Ну, фто? — Спросило эхо. — Фейфяф отдохнем и покафем им Куфькину мать.

— Что у тебя с лексикой? — Спросил Никанор. — Может йодом помазать?

— Ерунда. — Отмахнулось эхо. — Новые вырафтут. Первый раф, фто ли. Фереф фа фафа буду как огурфик. Луффе фпиртом помафать. Дай фтопарик.

Никанор достал пузырек муравьиного спирта, хотел открыть, но тот растворился в воздухе.

— Ху-у-у. — Выдохнуло эхо. — Хорофо! А кто храпит?

Друзья прислушались. Храп исходил от Диогена.

— Да-а-а! — Восхитился Сидор. — Стальные нервы.

— Гномы они такие. — Объяснил Никанор, накладывая примочку на глаз Горыныча. — Из любого положения в сон впадают.

— Давай ему рофу феленкой намафем. — Предложило эхо.

— Никому ничего мазать не будем. — Оборвал их Брыня. — Пусть отдохнет немного. Лучше подумайте, как нам с этими справиться.

— Давайте я вас на себе перенесу. — Предложил Горыныч.

— Можно по склону обойти. — Сказал Иван.

Предложения посыпались градом. Оказывается, справиться с привидениями в теории, было в сто раз легче, чем на практике. Брыня молча выслушивал идеи, отвергая их качанием головы. Вскоре, поток предложений иссяк. Друзья смотрели на витязя, ожидая его решение.

Брыня вынул засапожник и подошел к белой черте. Обезьяны, при его приближение, подняли над головами свои дубинки. Он расставил пошире ноги, направил острие ножа на обезьян и закричал:

— Пе-е-ру-у-ун!!!

Первые мгновения ничего не происходило. Потом небо стало чернеть, воздух застыл, запахло озоном и…

Огромная толстенная молния ударила в засапожник, толкнув Брыню на колени. На острие ножа, молния разветвилась, накрыв полностью территорию, занятую обезьянами. Стало светло, как ночью от встречного автомобиля. А потом ударил гром!

Когда глаза вновь приобрели способность видеть, тучи уже рассеялись. Впереди, до самой горы, не было никаких обезьян. Вместо психотропной установки, валялась какая-то оплавленная железяка, по которой изредка пробегали электрические разряды. Брыня поднялся с колен, поцеловал засапожник и сунул его за голенище.

— Спасибо побратим!!! — Крикнул витязь небесам и повернулся к своим друзьям.

Все они стояли на ногах, даже гном проснулся и принял боксерскую стойку. Несмотря на то, что волосы у них торчали дыбом, лица, все же, светились улыбками.

— Ура-а-а!!! — Заорало эхо, и все подхватили этот замечательный боевой клич.

Не сдерживая эмоций, друзья помчались к покореженной установке.

— Семен. — Обратился к гаражному витязь. — А можешь ты ее доломать так, чтобы даже волшебник не смог восстановить.

— Пу-у-у! — Ответил Семен, и оплавленная установка рассыпалась в ржавую труху.

Откуда-то налетел порыв ветра, и облако ржавчины развеялось по горам.

— Ну, раз сама природа за нас, — улыбнулся витязь, — значит, мы все правильно сделали. Пошли шманать гору.

Искать вход в гору не пришлось. Его не маскировали, надеясь на такую защиту, как военное формирование и привидения. С воздуха, этот вход, обнаружить было трудно, потому что над ним был естественный выступ горы. Недалеко от входа, находилась вертолетная площадка, выкрашенная под цвет местности.

— Вот так они попадали на эту сторону долины. — Показал Брыня на площадку. — Давай, Диоген, твой выход.

Гном поправил трусы и пошел к створкам ворот, ведущих во внутрь пещеры. Он осмотрел внимательно сами ворота и прилегающие к ним стены. Потом он тихо обстучал все, что перед этим осматривал, внимательно вслушиваясь. Остальные, чтобы не мешать ему, отошли подальше. Диоген пощупал слева, от ворот, стену, и пошел к своим друзьям.

— У них, тут, электростанция своя. — Сказал он подойдя. — Ворота открываются как в купейном вагоне. Гидравлика классная. Похоже, что сюда столько денег вбухано!!!

— Чай не свои, не жалко. — Успокоил гнома Никанор.

— Ну, если им не жалко, — рассудил Семен, — то и нам, ломать, не жалко.

— А ты дверь-то открыл? — Спросил витязь Диогена.

— Я только давление отключил. Молния систему из строя вывела. — Развел руками гном. — Так что, Брыня, придется тебе в ручную раздвигать двери.

Витязь кивнул головой и пошел к воротам. Он подошел к створкам, просунул палец в щель, и створки немного подались в стороны. Брыня ухватил их обеими руками, поднатужился и раздвинул.

— Прошу, гости дорогие! — Крикнул он, поворачиваясь к друзьям.

Все подбежали и заглянули вовнутрь. Там царили тьма и тишина.

— Темновато. — Сказал Иван.

— Никак не могу привыкнуть, что вы не видите в темноте. — Сказал Никанор, вынимая из кармана два гномьих фонаря. — Держите, а то потеряетесь, ищи вас потом.

— А у меня в бочке, — сказал Диоген, увидев фонари, — такие же точно, были. Только куда-то подевались.

— Может, потерялись? — Предположил Никанор.

— Может. — Согласился Диоген. — А ты, эти, где взял.

— Нашел. — Не стал скрывать домовой.

— А где нашел? — Поинтересовался гном.

— Ну, где их можно найти? — Удивился Никанор. — У тебя в бочке. Смотрю, фонари кто-то потерял, дай думаю, найду. Ты, давай, не отвлекайся. Пошли помещение осматривать.

Диоген ничего не понял, из объяснения домового. Голова, после дубины, еще побаливала, а внутренний голос предлагал пошарить в бочке еще раз, после того, как они вернутся домой.

Семен, Сидор и Никанор, решили повторить тот же фокус, что и в телецентре. Они подбегали к дверям, совали сквозь них свои головы, и обследовали помещения. Все остальные, кроме Горыныча, шли по коридору за ними. Горыныч остался сторожить у входа, на случай, если кто-то захочет смыться без спросу.

Помещения, расположенные ближе к выходу в долину, были пусты. Братья выбегали из них, уныло качая головами. Первым, обитателей, обнаружил Сидор. Он выскочил из очередной двери и побежал к друзьям.

— Нашел! Нашел! — Заорал он. — Там люди есть.

— Кто там? — Спросил Брыня.

— Повара. Там кухня. — Сидор ткнул пальцем в сторону двери. — Они подневольные. На свободе провинились, вот их сюда и засунули. Знают, где держат мальчишек.

— А что, тут не один мальчишка? — Спросил Иван.

— Не знаю. — Сидор задумался. — Они сказали про мальчишек, а я не придал значения. Побежал вам сказать.

— Веди нас. — Кивнул Брыня.

Сидор пошел быстрым шагом. Брыня свистнул, подзывая всех и, не дожидаясь полного сбора, догнал Сидора у самой двери.

— Здесь? — Он показал на нее.

Сидор кивнул головой. Витязь, не долго думая, шлепнул по двери ладонью. Та улетела во внутрь помещения, вместе с коробкой и частью стены. В темноте послышался грохот и женский визг. Подошел Иван с остальными. Два фонаря осветили испуганные лица поваров в белой униформе.

— Кто знает, где находятся мальчики? — Спросил Брыня.

Один повар, в годах, снял колпак.

— Я знаю, господин. — Поклонился он.

Витязь смущенно кашлянул.

— Ты… это… — Он снова кашлянул. — Откуда знаешь?

— Я ношу им пищу, господин. — Повар снова поклонился витязю.

— Еще раз поклонишься, — процедил Брыня, — без ушей останешься. Сколько мальчиков?

— Двое. — Сиплым голосом ответил испуганный повар. — Камеры рядом.

— Тогда веди, показывай.

Повар натянул на голову колпак и резво засеменил из кухни. Брыня попридержал его, когда он пробегал мимо.

— Рядом со мной пойдешь. — Объяснил он повару. — Я буду светить, а ты указывать путь. Понял?

Повар кивнул головой. Они прошли по коридору всего ничего и остановились у двери с глазком.

— Они содержатся здесь. — Сказал повар, указывая на дверь. — Там дальше коридор, а в нем по бокам, четыре комнаты с металлическими дверями. Мальчики находятся справа по коридору. Слева комнаты пустые. Сторожит один охранник.

— Молодец. — Похвалил Брыня за исчерпывающий ответ.

Повар облегченно улыбнулся.

— Семен. — Позвал витязь. — Ломай.

Послышалось «пу-у-у», дверь осыпалась на пол ржавой трухой. Сразу за дверью, стоял охранник, смотревший на них в глазок. Исчезновение двери, стало для него полной неожиданностью. Он не успел ни удивиться, ни взяться за автомат. Брыня ткнул его легонько в лоб, и охранник улетел вглубь коридора, даже не вякнув.

— Справа, говоришь? — Уточнил витязь.

Повар кивнул.

— Семен, давай.

Семен дал. Брыня зашел в комнату и осветил ее фонариком. Комната оказалась пустой. Друзья стояли в дверях, не веря своим глазам. Брыня заглянул в туалет, потом в ванную комнату. Никого не было.

— Где мальчик? — Витязь посмотрел на повара.

— Не знаю, господин. — Испугался тот. — Должен быть здесь.

Скрипнула дверца шкафа, и Брыня почувствовал удар по спине. Он развернулся. Перед ним стоял маленький мальчик, ростом с Кольку, и, держа в руках ножку от табурета, таращил на витязя глаза.

— Хорошо, что по спине ударил. — Сказал Брыня, вынимая из кармана фотографию внука Вольфовича. — Если бы стукнул по голове, то пальцы себе отбил бы.

Он посветил фонариком на паренька, потом на фотографию и спрятал ее в карман.

— Нашли. — Крикнул он друзьям. — Звоните Вольфовичу.

Никанор достал телефон и начал играть кнопками. Потом он приставил аппарат к уху и стал ждать.

— Алло! — Наконец встрепенулся он. — Вольфович! Здорово! Это я. Узнал? Как дела? Успокойся, успокойся. А как же! Тебе же тетка сказала, что только мы найдем. Да! Передаю трубочку.

Никанор поманил паренька пальцем и протянул ему телефон.

— Поговори с дедушкой. — Предложил он.

Маленький Володя схватил трубку и стал восторженно говорить с дедом. Брыня не стал слушать и вышел, позвав с собой Семена. Они подошли к следующей двери. Рядом с дверью лежал улетевший охранник. Брыня нагнулся, поднял валявшийся на полу автомат и, согнув его, откинул в сторону.

— Давай, Семен, — он показал на дверь, — ломай.

Когда дверь осыпалась, и витязь осветил помещение, они увидели паренька чуть старше десяти лет. Он сидел на кровати и смотрел на вошедших.

— Привет! — Улыбнулся витязь. — Тебя как звать?

Паренек промолчал в ответ.

— Понял, чо кричать-то. — Брыня посмотрел на Семена. — Зови остальных.

— Мы уже здесь. — Послышался сзади голос Сидора. — Сейчас все узнаем.

Он оттолкнул Семена и подошел к кровати. Немного постоял около паренька и повернулся к друзьям.

— Его Илья зовут. — Сказал он. — Дайте телефон.

Никанор протянул мобильник. Сидор посмотрел на Илью.

— Позвони отцу. — Сказал он. — Скажи, что тебя друзья Владимира Вольфовича Журиновского освободили. Завтра к вечеру будем в Москве. Пусть у Вольфовича узнает, где тебя встречать.

Илья осторожно взял трубку, посмотрел на Сидора и набрал номер. Пока он разговаривал по телефону, Брыня узнал, что Иван сообщил Вольфовичу, где их встречать.

— Надо бы Твердолобому сообщить координаты долины. — Посоветовал витязь. — Пусть здесь все перероют, а людей допросят и по обстоятельствам.

— А может все здесь переломать? — Предложил Семен.

— Тебе бы, только ломать. — Подколол Никанор.

— Так ломать же, не строить. — Удивился Семен. — Душа не болит. А потом, если все оставить целехоньким, то обязательно какое-нибудь ведомство лапу наложит. Со временем, станет секретным объектом. Оно нам надо.

— Оно нам по фигу. — Ответил Никанор. — Но с другой стороны, на кой нам корова? Лучше пусть у соседа тоже сдохнет. Брыня, ты как считаешь?

— Ну, обычно на пальцах. — Пожал плечами витязь. — Иногда на палочке надрезы делаю. Один раз счи…

— Да я тебя не про это. — Оборвал Никанор. — Твое мнение, какое? Ломать тут все, или не ломать?

— Ну, если мое мнение… — Витязь почесал нос. — Я думаю, что все тут надо переломать к чертовой матери.

— Молодец!!! — Похвалил Семен.

— Но почему? — Недоумевал Никанор.

— Традиция у нас такая на Руси. — Вздохнул Брыня. — Все, что не твое, ломать к чертовой матери. Ты что, против традиции?

Никанор посмотрел на остальных. Все, кроме Ивана, кивнули головами, даже ребятишки подтвердили слова витязя. Иван крепко пожал плечами. Никанор махнул рукой. Семен умчался в темноту, бормоча в полголоса свое заклинание.

— Пошли на улицу. — Предложил Брыня. — Там Твердолобому позвоним и Семена подождем.

Все согласились с ним и двинулись к выходу. На улице их встретили дракон с эхо. Первый напугал мальчиков, но Брыня объяснил им, что этот милый зверек, очень добрый и чуткий. Эхо ребятишек удивило и, даже, позабавило. Они признались, что такого эхо не слышали никогда. Эхо объяснило это тем, что они, как дети высокопоставленных родителей, всегда находятся под надзором, хотя это не гарантирует безопасности, и только в проверенных местах. А в проверенных местах не только такого эхо нет, но даже микробов не водится. В проверенных местах одни персоны да особы.

Никанор позвонил Твердолобому и объяснил ему, как найти долину. Он так же посоветовал старлею, что если ему будут ставить препоны, то пусть обратится к Вольфовичу. Тот постарается всех отправить на последний поезд в тундру.

Брыня уговорил Горыныча отнести всех к печи. Горыныч прикинул толпу на глазок, и согласился, потребовав за каждого, по копченой курице. Но сразу предупредил, что в воздух будет поднимать не больше трех человек. Спорить с ним не стали.

Вскоре из пещеры выскочил усталый, но счастливый Семен.

— Вандал. — Сказал ему Никанор.

— От Ван Дама слышу. — Парировал Семен и зарезервировал себе место на третий рейс авиалинии «Горыныч».

Первыми в рейс отправились Никанор и ребята. Никанор получил от Ивана задание: накрыть поляну и накормить ребят. Горыныч улетел и вернулся через пять минут.

— Потерял, что ли всех? — Спросил Диоген.

— Я понадежнее «Трансаэро». — Гордо ответил дракон. — О ценах, даже не говорю.

Вторым рейсом вылетели Боян, Диоген и Иван. Третьими летели Брыня, Семен и Сидор. Эхо летело самостоятельно, сетуя на нелегкую жизнь. Брыня сверху, недалеко от накрытой поляны, увидел неширокую речушку. Когда они приземлились, он сообщил всем о речушке.

— Постираться надо. — Высказался Диоген.

— Искупнуться тоже не помешает. — Поддержал его Иван.

— Тогда сделаем так, — предложил витязь, — покормим ребятишек и уложим их спать. Потом поедим сами.

— Не мешало бы отметить нашу победу. — Вставил Никанор.

— Всенепременно. — Согласился витязь. — Потом помоемся и постираемся. Переночуем и утречком в путь. К вечеру в Москве будем.

План был одобрен бурными аплодисментами. Пока ребятишки ужинали, Никанор сбегал к печи и уговорил ее (уговорить любую печь может только первоклассный домовой) усыпить ребят так, чтобы на утро они были свеженькие и веселые. Так и получилось. Едва мальчишки забрались на печь, как сразу стали зевать и бороться с тяжестью век. Уснули они, еще не успев, как следует лечь. Пришлось Брыне, как знатоку техники сна в походных условиях, правильно уложить их и накрыть легким покрывалом.

Никанор, в это время, сервировал стол, а точнее поляну. Здесь было все, что необходимо для обмывания почти завершенной миссии, а так же для заедания этого обмывания.

— Ну, Никанор! — Брыня потер ладони. — Наливай! Сегодня не грех и попьянствовать.

Домовой кивнул и стал лихо разливать влагу по стаканам.

— А говорят, что русские деградируют от пьянства. — Ляпнуло эхо.

— И кто тебе это сказал? — Насторожился Никанор и перестал разливать.

— Два туриста, по пьяни проболтались. — Не стало скрывать эхо. — Они ужрались, потеряли свои рюкзаки и заблудились. И вот, один другому и сказал, что они от водки деградировали.

— Ну, и что с ними стало? — Никанор держал в руке бутылку, не зная, что с ней делать.

— А что с ними будет, в родных стенах-то? — Эхо выхватило из рук домового бутылку и осушило ее. — Проспались в муравейнике, а через пол версты нашли свои рюкзаки. Как говорится — жизнь налаживается. Вот они хохотали-то!

— Над чем хохотали? — Не понял Семен.

— Ну, над тем, что русские от водки деградируют. — Удивилось вопросу эхо.

— Фигня! — Изрек Брыня. — Я ее, родимую, сколько веков пью, и ничего. Деградировать можно только от потери чувства меры. Порой человек и не знает, что он уже деградировал. Вроде бы миллиардер, вроде бы в десятке самых богатых в мире, а ничего человеческого у него уже и не осталось. Или дорвался до власти, и понесло. Стоит перед телекамерой во всем с иголочки, а уже гнилой. А бывает и вовсе курьезная вещь. От большого ума, исконно русские слова запрещают, и вместо них, вводят иностранные. Эта деградация от пьяного зачатия.

— Ну, и что делать будем? — Спросил Никанор.

— Жить, как жили. — Ответил витязь. — Давай, разливай. Выпьем за умеренность.

Никанор стал разливать, доверившись витязю. Небольшая заминка вышла с Горынычем. Он требовал раздачу напитков по головам, а эхо считало, что это надо делать по желудкам. Домовой предложил компромисс: Дракону три стакана, а эхо получает целую бутылку. Остальные разбирали закуску по своим тарелкам, поглядывая на печь, на которой спали дети. Никому не хотелось, чтобы ребятишки смотрели, как пьют взрослые.

— А что ты там говорил про запрет русских слов? — Спросил Никанор у Брыни, когда выпили за чувство меры.

— Давай, наливай. — Махнул рукой витязь, закусывая квашеной капустой. — Ты, вот, спрашиваешь, что за слова? Обыкновенные, исконно русские слова. Их, вдруг, объявили матерными, и заменили на литературные.

— Не понял? — Сидор даже перестал жевать репу.

— Ну, — стал объяснять Брыня, — к примеру, ты хочешь кого-то послать или позвать, а по-русски это делать нехорошо.

— А я считаю, что очень даже хорошо! — Возразил Сидор.

— Нельзя. — Развел руками витязь. — Надо заменить на литературное слово.

— А какое слово? — Насторожился Диоген.

— Давайте сначала выпьем. — Предложил Никанор. — Чтобы литературное слово прижилось.

Друзья согласились и с радостью обмыли будущее слово.

— Называй свое слово. — Потребовал Сидор, закусывая зеленым лучком.

— Пенис.

Друзья уставились на Брыню, переваривая услышанное.

— А, вообще-то, прикольно! — Прервал молчание Диоген.

Все недоуменно уставились на гнома. Тот покрутил головой, увидел банку бычков в томате, сложил из пальцев фигу и ткнул ею в банку.

— На, тебе, стерлинговый фунт мелочью! — С чувством произнес он.

Никанор поперхнулся и стал кашлять, разбрызгивая на присутствующих, мякоть пареной репы.

— И что это было? — Спросил Иван у гнома. — При чем здесь английская валюта?

— Так ведь, в фунте сто пенисов. — Растерялся Диоген.

— В фунте, — учительским тоном заметил Иван, — сто пенсов.

— Вань, — откашлялся Никанор, — не придирайся по мелочам. Когда ты говоришь: "Полный песец", ты же не имеешь в виду жирную лису из тундры.

— А у нас, на зоне, — подал голос Сидор, — «петух» не имеет ничего общего с птицей.

— А у меня, как-то Акулина, ездила с Колькой в Мухосранск в больницу. — Вклинился в разговор Брыня. — Так и не пошла к врачу. Говорит, что там, в больнице, одни педиатры.

— Ни фига! — Удивился Диоген. — Это же, как козел в огороде!

— А за козла ответишь! — Сидор стал подниматься.

— Я не про тебя. — Успокоил его Диоген. — Передай лучше капустки.

— Эхо передаст. — Кивнул головой Сидор и сел на место.

— Кто передаст? — Взвилось эхо. — Я передаст? Да ты сам…

— А ну, молчать всем!!! — Рявкнул Брыня и испуганно посмотрел на печь. Дети спа ли как младенцы. Он перешел на шепот. — А то по ушам…

Он налил себе водки и выпил в гордом одиночестве. Никто не пошевелился, а только облизнулись. Витязь занюхал рукавом.

— Давай, Никанор, наливай. — Кивнул он. — Выпьем с горя.

— А что за горе? — Поинтересовался Никанор.

— Деградировали мы. — С горечью в голосе произнес витязь. — Потеряли чувство меры в своей смекалке. В орфографический словарь глянешь, а там, растуды твою в кило печенья, сплошной мат-перемат. Нам не только по-русски говорить нельзя, а даже на фарси надо запретить.

Друзья с жалостью смотрели на своего богатыря. Сердце разрывалось от его вида.

— Зря ты так убиваешься, Добрынюшка. — Стал успокаивать Горыныч. — Человек давно деградировал, и ничего, живет, не тужит. Какие умы, — он поднял вверх коготь, — без мозгов живут. Золотой запас страны, в бумажных долларах копят. Потенциальной золе молятся как благородному металлу.

— Да! — Подтвердил Семен. — Мужики в гаражах рассказывали, что есть такие президенты, которые в прямом эфире, галстуки жрут. Осталось еще руку в рот засунуть и слюни пускать.

— А я слышал… — Диоген посмотрел на Никанора. — Ну, в смысле, жена рассказывала, что за океаном, в губернаторы, терминатора выбрали. Во!

— Не может быть? — Не поверил Никанор.

— Куртизанкой буду! — Поклялся гном.

— Да-а-а! — Никанор был в шоке. — Это уже не английская мелочь. Это целое пенсне на слона.

Все молча выпили, посмотрели на Брыню и тоже не стали закусывать, во избежание непонимания.

— А с другой стороны, — размышлял витязь, — какая же это деградация, если любой русский, из любого слова, ругательство может сотворить? А?

— Ну, так я про то и говорю. — Согласилось эхо. — Только мы не ругаемся. Это, у нас, песнь души.

— Хорошо сказал. — Похвалил Брыня. — Давайте за это выпьем.

Выпили и посмотрели на витязя. Тот взял соленый огурчик и все схватились за закуску. Несколько минут, на поляне хрустели, чавкали и грызли, высасывая.

— А я не понял. — Дошло до Брыни. — Ты говоришь, что мы поем?

— Душой поем. — Поправило его эхо.

— А кто ругается?

— А все остальные ругаются. — Немного подумав, ответило эхо. — Весь мир ругается, а мы поем.

— Это как? — Не понял Диоген.

— Очень просто. — Стало объяснять эхо. — Когда весь мир, разумеется, кроме русских, хочет ругнуться позабористее, он ругается по-русски. А это, извините меня, похоже на чтение цитаты. Какая же это песня?

— Нет, это не песня. — Согласился гном.

— Вот! — Продолжило эхо. — Если русский хочет ругнуться позабористее, он создает шедевр. Он ищет нужную рифму, создает новый стихотворный размер, все заключает в гармонию. Какие слова он применит, не имеет значения. Весь мир у наших ног. Если что-то простенькое, застольное, то можно позаимствовать у флоры с фауной. Если что-то высокое и патриотичное, то можно задействовать, скажем, Большой театр или МХАТ.

— МХАТ! Ха-ха-ха! — Гном упал, хохоча, в траву и пополз.

Все уставились на ползающего от смеха Диогена.

— Ты чо, гном? — Спросила центральная голова Горыныча. Левая и правая быстро дожевывали, чтобы не подавиться.

— МХАТ! Ха-ха! — Диоген сел. — Ну, уморили, так уморили.

— А ты знаешь, что такое МХАТ? — Спросил Никанор.

— Ну, МХАТ, — Диоген растопырил пальцы, — это такое… все покрыто мхом, а оканчивается, почему-то, на букву «Т».

Левая и правая головы Горыныча, все-таки подавились. Потребовалось все мастерство витязя, чтобы вернуть Горыныча к жизни. От эхо поступило предложение, чтобы про МХАТ, больше ни слова. Все согласились. Диоген внезапно загрустил.

— Давайте выпьем за то, что у нас все удачно получилось. — Предложил Иван.

— Точно! — Спохватился Диоген. — А я думаю, что мы тут отмечаем?

Все подняли стаканы и выпили.

— А мне понравилось сыскное дело. — Вымолвил витязь, похрустев огурчиком. — Только все, у нас, как-то сумбурно, скомкано, внезапно. Никакой последовательности, на каждом шагу случайности. Нам бы подучиться.

— Вот вернемся в Фофанку, — мечтательно произнес Никанор, — и будем учиться. Я у нашего Попа, три книжки видел.

— Я читал. — Похвастался витязь.

— Что? — Удивился Никанор. — Все три?

— Нет. — Признался Брыня. — Полторы.

— Голова! — Похвалил Горыныч. — Пол библиотеки прочитал.

— Интересные? — Спросил Диоген.

— Да! — Кивнул витязь. — Первая очень интересная. Там отец все построил, посадил, родил, лег отдохнуть, а его сын яблоко недозрелое сорвал и съел. Отец рассердился на то, что сын не дал созреть урожаю, и выгнал всех из дома. Сын сорок лет мотался по пустыни со всей семьей. Вышел к океану, построил ладью, загнал всех в трюм и уплыл на заработки. Долго плавал по волнам. Наконец причалил, вышел на берег и говорит: "Разбрасывайте камни, а я буду собирать".

— А зачем ему камни? — Спросил гном.

— Я думаю, — Брыня действительно задумался, — Что он решил дом строить. Жить-то где-то надо. Короче говоря, первая книжка жизненная. А вторая книжка развлекательная. Про фокусника. Мне она не понравилась. Легкомысленная какая-то. Я до середины еле дочитал. Там этот фокусник, толпу на горе собрал, а дальше я читать не стал.

— Сыскному делу по детективам учиться надо. — Изрекло эхо.

— А я считаю, что нечего забивать голову всякой ерундой. — Заявил Никанор. — Никто нам не разрешит открыть детективное агентство.

— Это почему же? — Поинтересовался Диоген.

— У нас документов нет. — Развел руками домовой.

Наступила тягостная минута молчания. Трудно было спорить с таким заявлением.

— А и хрен с ним. — Махнул рукой Брыня. — Давайте по последней и купаться пойдем.

— Заодно трусы постираем. — Поддержал предложение витязя Диоген.

Все подозрительно посмотрели на гнома и немного отодвинулись от него. Легкоранимый Диоген ничего не заметил, он высоко поднял свой стакан и произнес тост:

— За нас!

Тост был слишком высокопарный, чтобы пить за него полулежа, поэтому выпили стоя. Затем, в два присеста уничтожили всю закуску, и с чувством выполненного долга, пошли к реке.

Вода в реке была чистейшей. Не смотря на то, что человечество, не покладая рук, рвет жилы, чтобы успеть на своем веку, загадить природу, все-таки остались еще девственные места у многострадальной матушки.

Диоген был так потрясен красотой нетронутого уголка, что выразил свой восторг, оглушительными, вполне нормативными, эпитетами. Он разбежался, и как был в трусах, так и прыгнул в спокойно текущие воды. Правда, не надолго. Почти сразу же, он выпрыгнул из воды на берег, но уже без трусов и гнусно матерясь.

— Опаньки! — Никанор был восхищен техникой исполнения прыжка, да и самой артистичностью Диогена. — Где ты так научился?

— Там… — Гном был сильно напуган. — Там кто-то сидит.

Он показывал пальцем на воду, при этом сильно таращил глаза. Все отодвинулись от воды. Брыня разделся и размял пальцы.

— Пойду, посмотрю. — Сказал он, входя в реку.

— Дай ему, Брынюшка, — попросил Диоген. — Можно по ушам, но лучше в глаз.

Витязь подошел к тому месту, где у гнома пропали трусы. Он нагнулся, опуская руки по плечи в воду, и стал шарить в глубине. Через некоторое время он что-то зацепил, поднатужился и вытащил на поверхность здоровое корневище, покрытое тиной. На двух корневых отростках, болтались Диогеновы трусы.

— А я подумал, что русалки балуют. — Оправдывался гном, когда смех стал стихать. — Они сначала меня пощупали, а потом стали трусы стягивать.

— А ты и растерялся. — Никанор вызвал новый взрыв смеха.

Остальной вечер прошел без приключений. Друзья постирались и разожгли костер, чтобы подсушить одежду. Пока она сохла, все залезли в реку и накупались до посинения. К печи вернулись уже по темноте. Спать легли прямо на земле, благо все были к этому привыкшие.

Утром, проснувшись, они сходили на речку ополоснуться. Потом позавтракали и стали готовиться в дорогу. Ребятишки изъявили желание лететь на Горыныче. Дракон не возражал.

— Ну, эхо, прощай и не держи обид. — Сказал витязь, посмотрев вверх.

— Мужики! Как же так? — Растерялось эхо. — Я думал, что мы одна команда. Мне даже зубы повыбивали в общем деле. Неужели, вы меня так и бросите?

— А как же ущелье с долиной? — Напомнил Брыня. — На кого ты их оставишь?

— Так у меня племяш не у дел. — Эхо почувствовало слабину обороны. — Он рад будет меня заменить. А вот вам, в Фофанке, эхо не помешает.

— А что, Брынь? — Попросил за эхо Диоген. — Если в Фофанке будет пьяное эхо, это же достопримечательность.

— Да я не против. — Сдался витязь.

Остальные радостно закричали в знак согласия.

До Москвы они домчали даже быстрее, чем предполагали. Всю дорогу, печка с Горынычем, соревновались на перегонки. Ребятишки подбадривали дракона, а все остальные болели за печь. Время и расстояние промелькнули незаметно. Горыныч первым заметил какие-то неполадки на дороге. Он приземлился перед печью, заставив ее затормозить, и сообщил друзьям, что впереди, на шоссе, выставлен заслон.

— Шеф проснулся. — Рассудил логически Брыня. — Поехали потише.

Скорость передвижения резко упала. Теперь все сами убедились в предупреждение дракона. Шоссе было пустынным. Ни в Москву, ни из Москвы не двигалось ни одной машины. Создавалось ощущение, что сзади, трассу тоже перекрыли, чтобы было поменьше помех и свидетелей. Вскоре, на горизонте, появился строй вооруженных людей, а сзади них скопление машин. Друзья за себя не боялись. На печи они были в полной безопасности. Горыныч сказал, что в случае чего, поднимется в воздух и пожжет всех к едрени фени.

Печь остановилась, не доезжая до строя спецназовцев, метров тридцать. Горыныч, во избежание несчастного случая, спрятался за печь и сложил крылья, прикрывая ими детей. Захлопали дверцы автомобилей, забегали телохранители, строй спецназа, прикрывшись щитами и выставив стволы автоматов, двинулся к печи.

Друзья молча смотрели на это представление. Брыня поплевал на ладони и стал спускаться на землю.

— Брыня, — спросил Иван. — Ты чего?

— Горыныча прикрою. — Пояснил витязь. — Будут животное обижать — огорчу.

Он неторопливо тронулся к спецназу, разминая на ходу мышцы спины и шеи. Бойцы остановились, командир сделал знак рукой и четверо из них, побежали на Брыню. Столкновение было ужасным. Поверженные бойцы пытались подняться на ноги, но их снова заносило и ударяло об асфальт. Новый жест, новая четверка, новое ужасное столкновение. Строй спецназовцев быстро редел. Защелкали затворы. Стволы уставились в подошедшего витязя.

— Я вам стрельну! — Погрозил Брыня, поднимая за грудки командира. — Вы, у меня, из штанов выпрыгните.

— Отставить! — Раздался спокойный, но уверенный голос.

Бойцы сразу убрали автоматы и встали по стойке смирно. Удивленный увиденным, Брыня опустил на шоссе командира. Перед ним стоял невысокий, средних лет, мужчина, со спокойным взглядом и простым лицом.

— Папа!!! — Раздался крик и на шее мужчины повис Илья.

Из-за спин бойцов вышел Вольфович. Он улыбался, расставив для объятий руки, но обнял он не Брыню, а своего внука, прыгнувшего на него. Витязь развернулся к друзьям и помахал рукой.

— Свои! — Крикнул он. — Можно расслабиться.

Он пошел к друзьям. На встречу ему, шли побывавшие в столкновение, спецназовцы, обходя странного деда, чуть ли не по обочине. Уже занося ногу на приступок, Брыня почувствовал, что его кто-то держит за рукав. Он обернулся. Перед ним стоял отец Ильи и, улыбаясь, протягивал ему свою руку. Брыня сделал ответный жест.

— Спасибо, вам! — Искренне сказал отец Ильи. — Огромное спасибо!

— Да ладно. — Витязь засмущался. — Что уж, мы уж, раз уж, так уж, вот уж, как уж.

Эпилог.

Все население Фофанки было занято своими делами. Солнце ласково согревало любимую неперспективную деревню и ее население. Ветра не было, дождя не было. В атмосфере деревни, витали деловитость, любовь, дружба и согласие. Пахло грибами, огурцами, хлебом, квасом и сеном. Интерьер деревни остался без изменений, за исключением одной детали: пропал покореженный бульдозер. Его Брыня, вернувшись из путешествия, утащил в долину гномам. Они пообещали выплавить из него бюсты детективов и поставить их на деревенской площади.

На липовом бревне сидели Никанор и Иван. Они играли в «дурака», жутко жульничая и попивая квас из больших глиняных кружек. Оба хохотали, когда в конце игры, у них оставалось на руках нечетное количество карт. Стоявший рядом старый Филька, страшно удивлялся и начинал пересчитывать карты, которых, в итоге, оказывалось ровно тридцать шесть. Он объявлял ничью и бросал тоскливый взгляд в сторону Мухосранска.

Прислонившись спиной к бревну, на земле сидел Брыня и читал книжку, шевеля губами. Лицо его было серьезным. Иногда он подчеркивал ногтем цитату, лез в карман за блокнотом, мусолил карандаш и конспектировал.

— Чо читаешь, витязь? — Никанор нагнулся, заглядывая в страницы.

— Пособие для начинающих детективов. — Не отрываясь от чтения, ответил богатырь.

— Так и называется? — Не отставал домовой.

Брыня нехотя оторвался от чтения, загнул уголок страницы и посмотрел на обложку.

— Конан Дойл собака Баскервилей. — Медленно прочитал он.

— А кто написал? — Гнул свое Никанор.

Витязь, открывший было книгу, чтобы продолжить чтение, снова посмотрел на обложку.

— Автора не написали. — Удивился он. — Наверное, забыли.

— Не забыли. — С видом знатока подсказал старый Филька, и на всякий случай отошел от бревна. — Если автора нет, то книгу написала группа товарищей.

— Значит умная книжка. — Подытожил Никанор и вернулся к игре в «Дурака».

— И интересная, наверное. — Подумал вслух Иван, сдавая карты. — Брыня ее взахлеб читает.

Диоген, который недалеко играл сам с собой в шашки, заменив оные на стопки красного и белого вина, встал со стула и не очень твердой походкой подошел к витязю. Он бесцеремонно выхватил из рук Брыни книгу и быстро пролистнул ее.

— Без картинок. — Сказал он разочарованно, возвращая книгу и поправляя трусы.

— Так научная же литература. — Заступился за пособие Брыня, махнув рукой в спину уходящего гнома.

Диоген подошел к доске со стопками, стоящей на табурете, немного подумал и, сняв с доски один стопарик, поднес его ко рту.

— За фук! — Торжественно произнес гном и опрокинул содержимое стопки себе в рот.

После этого, он сел на стул и сильно задумался. Со стороны могло показаться, что он задремал, но это может казаться только тем, кто ни черта не смыслит в шашках и гномах.

Пелагея с Акулиной занимались заготовками. Они сидели на маленьких скамеечках перед горой грибов и ловко сортировали добычу, предварительно очищая их от грязи и мха. Когда им попадались крепенькие боровички, они нанизывали их на длинные нити, аппетитно вздыхая. Работа для них была привычной, поэтому они вели неторопливую бабью болтовню, изредка хихикая и поглядывая исподтишка на мужиков. Иногда их шутки были очень удачными. Тогда они бросали свои ножички в кучу грибов и, прикрыв платками рты, укатывались от смеха так, что едва не падали со своих скамеечек. В такие мгновения, уже мужики, исподтишка поглядывали на баб.

Из леса, периодически, выбегал Поп, с полной корзиной грибов и мчался к Пелагее с Акулиной. Подбежав, он высыпал в кучу набранные грибы, выпивал кружку клюквенного морса и, глядя сразу на всех одновременно, счастливо улыбался. Затем он поднимал брошенную к ногам корзину и скрывался в лесу.

Боян восседал на пластиковом ящике из-под стеклянной тары и играл на дудочке. Напротив его, на корточках, сидел Глюк. Он внимательно слушал, записывая мелодию в нотную тетрадь, изредка вытирая слезы буклями своего парика.

Горыныч лежал на боку, поджав одно крыло, а другим, слегка помахивая над Брыней, чтобы тому не было жарко. Левая голова, умиленно щурясь, ласково бодалась с козой Клеопатрой. Центральная голова зорко следила за палаточным лагерем, разбитым, невесть откуда взявшимися Гринписовцами. Они стояли в шеренгу и нагло требовали предоставить свободу какому-то динозавру. Время от времени, центральная голова посылала струю пламени в сторону палаточного городка, чтобы остудить слишком горячие головы. Правая голова валялась в пыли, слегка похрапывая и бормоча, что-то во сне. Хвост Горыныча, медленно поднимался и опускался, качая Кольку. Горынычу нравилась деревня, нравились ее жители, нравилась природа, нравилась жизнь.

Коза Клеопатра, расцветшая после появления в деревне Горыныча, отбежала на исходную позицию. Вся такая белая и пушистая, как одуванчик перед полетом, она шаловливо посмотрела на улыбающуюся левую голову Горыныча. Вдоволь насмотревшись на нее, она взбрыкнула несколько раз задними ногами, пригнула голову, и ринулась на дракона, как рыцарь на турнире. Подбежав к левой голове, она резко остановилась и нежно боднула Горыныча. Тот закрыл глаза, от удовольствия. Счастливая Клеопатра запрыгала по кругу, потом помчалась в сторону палаточного городка, развернулась перед строем пикетчиков, подняла свой миленький хвостик, и окатила Гринписовцев своим горошком, именуемым в простонародье "Козьими наками". Удовлетворенная содеянным, она отбежала на исходную позицию.

Колька качался на хвосте Горыныча и кормил хлебом воробьев. Воробьи, косясь на чешуйчатую трехголовую птичку, разбились на две партии, выдвинув своих представителей. Представителем первой партии, был матерый, повидавший все и вся, воробей. На ноге у него не было одного пальца, что еще больше подчеркивало его авторитет и жизненный опыт. Чирикал он, не торопясь, с чувством. Обладал, лидер первой стаи, своеобразным чувством юмора и одним принципом, который гласил: "Пусть каждый возьмет столько, сколько может увезти". Следуя своему принципу, он отлавливал самые большие куски хлеба и откидывал их своим близким. Колька называл этого воробья «Борисом», а его приближенных «Семьей». Они действительно выглядели, как большая дружная семья, охраняющая свое (если можно назвать своим Колькин хлеб) от всяких голодранцев. Когда Борис уставал от раздачи, он подлетал к Диогеновым шашкам, делал несколько глотков, и возвращался к работе, с новыми силами и творческими планами.

Лидера второй стаи, Колька назвал Геннадием. Он выглядел солидно и был красноречив. Немного косолапил, но это его не портило, а наоборот, как бы подчеркивало близость к народу. Как и полагается лидеру, у него тоже имелся принцип. Этот принцип был прост донельзя: "Все поделить поровну, предварительно набив свою кладовку". Он стоял, зажав лапкой, большой кусок хлеба, и ждал, когда к нему в клюв влетит еще один кусок, который можно будет поделить поровну со своим электоратом. Это ему удавалось, но редко, поэтому его стая, как была, так и оставалась голодной.

Колька это видел и старался кинуть хлеб ближе к Геннадию. Борис старался перехватить, за что получал упрек от Кольки.

— Борис! Ты не прав! — Кричал он.

В стороне от Гринписовцев стоял маленьких пухленький энтомолог. На голове у него была белая панамка, на носу большие круглые очки, в руках он держал детский сачок для ловли бабочек. Глядя на Горыныча, энтомолог мучительно вспоминал, как же зовут того коллегу, который позавчера на банкете, проговорился, что в Фофанке появились трехголовые комары.

Завершало деревенскую идиллию чья-то вызывающе шумная дегустация «Мухоморовки».

"Эхо развлекается!" — Подумали жители Фофанки.

— Хтой-то едет! — Старый Филька, сощурившись, глядел в сторону леса, над которым поднимался столб пыли.